Гроза, просыпавшись на имение скупым дождем, покатила к Москве.
      Корсаков не мог оторвать взгляда от клубящихся черных туч с мертвенно-белыми подпалинами. В их сизых брюхах то и дело вспыхивал мутный электрический огонь. Казалось, что небеса кипят страшным колдовским варевом. И вот-вот исторгнут его на обреченную землю.
      Злой, порывистый ветер хлестал парк. Деревья стонали. Сбитую листву охапками подбрасывало в воздух, закручивало в шелестящих водоворотах. Редкие капли дождя холодом клевали в лицо. Заметно похолодало. Лето в одночасье кончилось, пахнуло ранней ненастной осенью.
      «А наше северное лето — карикатура южных зим», — вспомнилось из Пушкина.
      Корсаков поднял воротник плаща.
      «Какая русская судьба случилась у этого эфиопа, — не к месту и не ко времени подумал он. — Карты, бабы, на службу забил, невыездной пожизненно, с начальством на ножах, с императором на „ты“, долги, киндеров полный дом, жена с чесоткой в одном месте… И иностранец-педераст подстрелил. Вот так! У нас — только так. Иначе стихи не пишутся. И картинки не рисуются».
      Он привалился задом к капоту «Нивы».
      «Бог мой, как же я устал! Кто пристрелит, только спасибо скажу!»
      Хлопнула дверь. На бегу кутаясь в плащ, на тропинке показалась Мария. Бежала, смешно, по-девчоночьи угловато, перепрыгивая через лужи.
      — Вот, нашла! — Она показала Корсакову связку ключей с мерседесовским брелоком.
      Он протянул ладонь.
      Мария отрицательно покачала головой. Взгляд сделался по-учительски строгим.
      — Я с вами
      — А Ивана на кого оставите?
      — С ним все в порядке. Обычный шок. Проспит до утра, завтра будет огурчиком.
      — Не уверен, — с сомнением протянул Корсаков.
      В кабинете взрывом разметало бумаги, перевернуло стол, даже монолитные ванькины кресла расшвыряло, как табуретки. Вынесло стекла и запорошило тонким графитовым пеплом стены и потолок. В коридоре, где молния едва не прошила Ивана, стены изрисовало черными разводами, словно кто-то спьяну побаловался паяльной лампой. Как обошлось без жертв, Корсаков так и не понял. Взрыв был такой, словно швырнули гранату. И самое странное, что вся посуда на столе в кухоньке осталась целой. Да и остальные комнаты в доме практически не пострадали.
      Мария поджала губы.
      — Игорь, я с прошлым мужем так намучалась, что в мужских болячках разбираюсь лучше любого врача. Поверьте, стакан валерьянки — это все, что требовалось. Ваня много работал, почти не спал. Сильный стресс — и его опрокинуло. Ничего страшного.
      — Когда молния бьет, разве не страшно?
      Мария пожала плечами.
      — Вы же сами видели, у Ивана никаких признаков поражения током. Значит, и паниковать нечего.
      Она вставила ключ замок двери.
      — Я сам доберусь.
      — До первого поста ГАИ, — парировала Мария.
      — А вы мне доверенность черкните!
      Мария, возясь с замком, бросила на него укоризненный взгляд.
      — Игорь, машина Ивана. Доверенность оформлена на меня. При чем тут вы?
      — Думаете, я водить не умею?
      — А права у вас есть?
      Она распахнула дверь и забралась на водительское сиденье.
      Корсаков чертыхнулся. По ее лицу понял, не переспорить.
      — До станции подбрось, и спасибо.
      Мария не ответила.

* * *

      «Нива», не свернув на отвилку к станции, понеслась, разбрызгивая лужи, дальше.
      Корсаков недоуменно покосился на Марию.
      Она, поймав его взгляд, нахмурилась.
      — Я знаю, что вы подумали, — обронила она.
      — И что же?
      — Архивная мышка нашла свой выигрышный лотерейный билет, а теперь сдуру ставит на кон свое счастье. Так?
      — И в мыслях не было!
      — Было, было. — Мария грустно усмехнулась. — Вы правы. Ни одна нормальная баба, заполучив такого мужика, как Ванечка, не неслась бы бог знаете куда с неизвестно кем, а сидела бы сейчас у его постели. И не из сострадания осталась бы дома, а из банальной практичности. Зачем себя компрометировать? Зачем провоцировать возможный разрыв? Подумайте только, кормилец и поилец, надежда и опора очухается, а благоверной нет. Молнией его чуть не убило, а она с лучшим другом в Москву подалась! Что бы не подумал, лучше такого не допускать.
      — Зачем же поехали? Я же предлагал…
      — Чтобы вы добрались, потому и поехала! — неожиданно резко ответила Мария.
      Корсаков уставился в стекло, по которому «дворники» размазывали струи дождя. Достал сигареты, хмурясь, закурил.
      — Вы, Мария, знаете то, что неизвестно мне, — сказал он после долгой паузы.
      — Да.
      — И что же?
      — Сейчас вершиться ваша судьба. И все, кто оказался рядом, волей или неволей вовлечены… Точнее, должны сыграть свою роль.
      — Получается, вы сейчас роль играете?
      — И да, и нет. Я хочу защитить себя и Ивана, нашу судьбу. От вас, Игорь. И единственный способ — это сыграть требуемую роль и отойти в сторону. Если я все сделаю правильно, нас не затронет. Вернее, не разрушит. Я чувствую, что моя обязанность доставить вас в Москву, чтобы вы встретились с Анной, и я это делаю. Интуиция подсказывает, что я права. А Ванечке я потом все объясню.
      — Ошибка! На свидания у меня просто нет времени. Я ищу карты. Если не найду до полуночи, то… В общем, потом можно и не жить.
      Мария бросила на него пронзительный взгляд.
      — Вы так ничего и не поняли, Игорь?
      Корсаков поскреб висок.
      — Если честно, то давно уже ничего не соображаю. Меня гонят, я бегу.
      — Гонят конкретные люди?
      Корсаков помедлил и ответил:
      — В некотором роде — люди.
      — И их цель — карты Таро?
      — Да.
      — Нет!
      — Не понял?
      Мария передернула рычаг скоростей, плавно перевела машину через глубокую лужу.
      —  «Пусть степной лис вновь напьется из Белого озера». Помните?
      — А, вот вы о чем! — разочарованно протянул Корсаков.
      — На могильном камне княжны Анны Белозерской был вырезан степной лис. Вчера я специально очистила камень. Сама удивилась, увидел корсака. Он свернулся в изножье, словно охранял сон княжны. Или умер от тоски на ее могиле. Точно такой лис изображен на родовом гербе Корсаковых. Золотой корсак на зеленом фоне в нижней части щита. Вы не знали об этом?
      — Я на своих дворянских корнях как-то не заморачивался.
      — Но знать же свою родословную надо!
      Корсаков усмехнулся.
      — Бабушка, пока была жива, все твердила, что я мальчик с прекрасной родословной и ужасной биографией.
      Мария помолчала.
      — Просто вам до сих пор не выпадал шанс сотворить свою судьбу.
      — Интересно… А что такое творить судьбу, вы знаете?
      — Исполнить замысел Творца.
      Корсаков пыхнул сигаретой и отвернулся к окну.
      — Я не буду больше отвлекать вас разговорами, — сказала Мария. — Вы подумайте получше, Игорь. Где-то должна быть отправная точка всех событий. Вы могли не придать ей значения. А теперь путаетесь, потому что спутали причину и следствие. Самое незначительно и заурядное, на ваш взгляд, на самом деле было решающим. Просто вы не сумели этого осознать. Знаете, Рерих писал, что даже муравей может стать Вестником.
      — Лучше бы Рерих картины писал, а не вещал, как Будда, — проворчал Корсаков.
      Он надвинул шляпу и закрыл глаза.
      Мерное урчание мотора и монотонный шум дождя навевали сон.
      Спать он в транспорте не привык. Считал это делом неопрятным. Славка-Бес похохатывал, объясняя, что великим искусством спать в пути владеют только колхозники и военные. Две категории граждан с философским стоицизмом относящиеся к судьбе. Мыслят просто, но правильно: ехать, не идти, а коли везут, то пока делать нечего, лучше поспать, ибо неизвестно, дадут ли поспать там, куда везут, или нет.
      «Творить свою судьбу… Красиво сказала. А я знаю, что это такое. Благодаря Славке-Бесу. Семь лет выслеживать и убивать, вот что это такое! Без угрызения совести и ярости. С брезгливостью, как пальцем тараканов давить. Разрекламированный художник, мальчик-мажор из семьи с Кутузовского проспекта, престижный муж и авантажный любовник… И в одночасье — никто. Полное ничто! Семь лет, двадцать восемь трупов… И ни одной приличной картины. Вот что такое сделать судьбу, девочка!»
      Убаюканные мерной качкой и густым теплом салона мысли замедлили свой бег, перестали сновать зверьками, выкуренными из своих нор.
      И он вспомнил Анну.

* * *

       Их глаза встретились.
       И вновь все поплыло, янтарный свет залил комнату до потолка, дыхание у Корсакова сперло, сердце ухнуло в груди и замерло…
       Анна на коленях подобралась к Корсакову, потянула из его пальцев лист.
       — Ты — гений, — прошептала она.
       Корсаков слабо улыбнулся.
       Азарт работы схлынул, и усталость навалилась на него, как тюк гнилой мешковины.
       — Девочка, — Корсаков протянул руку и погладил ее растрепанные светлые волосы. — Я круче! Я — бывший гений.
       Трепещущие тени легли на ее лицо, и оно казалось таинственным и прекрасным.
       — Зачем ты так?
       — Потому что все уже было.
       Анна медленно отстранилась. В глазах плескалась немая боль. Корсаков едва сдержался, чтобы не притянуть ее к себе, прижать к груди и больше не отпускать. Никогда.
       Окурок обжег пальцы, и боль смахнула пелену наваждения. Он послюнявил палец, тщательно загасил окурок, сунул его в пустую бутылку и прилег на матрац.
       В прихожей забухали шаги. Раздался возбужденный голос Влада, шелест полиэтиленовых пакетов и перезвон бутылок.
       — Ты есть будешь? — спросила Анна.
       — Нет, — сглотнув комок в горле, прошептал он.
       Теплая ладонь коснулась его щеки.
       Анна повернулась и крикнула в приоткрытую дверь:
       — Лось, копытами не греми! Человек спит.
       Владик пробубнил что-то невнятное, и сразу же стало тише.
       Корсаков благодарно улыбнулся девушке, невольно поразившись ее душевной чуткости. И почувствовал, что его и вправду засасывает теплый водоворот сна.
       «Анна, Бог мой, Анна! Пусть она меня полюбит, а буду писать ее всю жизнь. А может и не буду. Будем просто жить, как заповедовал Господь жить мужчине и женщине. Может и жизни-то осталось всего — ничего…»

* * *

      Корсаков медленно вынырнул из сна.
      Мысли в голове были вялыми и полусонными, как головастики в прогретой солнцем воде.
      «Все, если честно, началось со встречи с Анной. Остальное — бесплатное приложение. Что ходить вокруг да около? Да, увидел человечка и решил, что вот он — знак, что все закончилось. Семь лет… Перечеркнуть и забыть. И жить заново. А как в ту ночь работалось! Как раньше. Нет, в сто раз лучше. Если даже папахен в акварельке опознал музейного уровня работу. Разбудила она меня, разбудила… Как сложится с ней, боюсь загадывать. Но прежним мне уже не быть. Да и смысла нет. Если Жук навеки приторчал в клетке, надеюсь, это не видение, то, можно считать, что дело сделано. Пора начинать новую жизнь. Дай Бог, опять поднимусь. Нет, просто буду писать картины для себя и друзей. И жить, как Бог на душу положит».
      Он проморгался, зевнул в кулак.
      Машина неслась в редком потоке по правой полосе.
      Мария сосредоточенно следила за дорогой. Руль она держала по-мужски уверенно и, что редкость на русских дорогах, профессионально использовала коробку передач. Руку даже не убирала с рычага.