Глава 10

Римо вышел из селения и, не разбирая дороги, зашагал куда глаза глядят.

В последние месяцы его преследовало желание отыскать своих настоящих родителей, которые бросили его еще в младенчестве. Найди он их — он бы, по крайней мере, знал, кто он есть на самом деле. Вопрос этот казался ему тогда необычайно важным. Но теперь, когда Чиун был при смерти, а Римо оказался перед дилеммой, кому присягнуть на верность в своем сердце Америке или Синанджу, — вопрос происхождения отошел на второй план.

Интересно, думал Римо, что произойдет, когда Смит не дождется известий? Решит ли Смит, что Римо ранен или убит? Направит ли он подлодку выяснить все обстоятельства дела? А может, он и внимания на это не обратит, тем более что деятельность КЮРЕ понемногу сворачивается?

Да нет, ничего она не сворачивается. Смит пытается сам себя обмануть.

Это не более чем затишье перед бурей. Не успеешь и оглянуться, как вновь разразится новый страшный кризис — и КЮРЕ опять заработает на всю катушку. Ну и как он поступит, когда придет приказ возвращаться в Америку?

Ответа на этот вопрос Римо пока не находил.

Взойдя на невысокий холм, Римо оглянулся. Внизу лежала Синанджу, с бревенчатыми хибарами, похожими на буддийские пагоды с загнутыми краями крыш, дощатыми тротуарами и великолепной сокровищницей. Деревня напоминала азиатский вариант городка на Диком Западе, но никак не дом родной.

По крайней мере, не для Римо. И не для Чиуна. Да, пожалуй, и ни для кого.

Внезапно Римо ощутил страшную усталость. Он ушел, чтобы побыть наедине со своими мыслями и переживаниями, но сейчас ему хотелось только одного — найти какое-нибудь укромное место, желательно под крышей, и поспать.

Римо почти сразу отыскал такое местечко. В долине, в стороне от селения, стояла скромная хижина. Римо подошел ближе, но не заметил никаких признаков жизни. Возле хижины не лежала корзина с редькой, не сушилась лапша в пучках, как это обычно бывает рядом с сельским корейским домом.

Все словно вымерло. Римо не помнил, чтобы видел этот дом в свои прошлые приезды в Синанджу.

И он решил, что если этот дом ничей, он войдет и станет там жить.

Римо толкнул дверь. Она оказалась не заперта. Внутри было очень темно, только из приоткрытой двери падала узкая полоска света. Тем лучше. В темноте крепче спится.

Римо едва не споткнулся о циновку. На ней он и расположился и, едва коснувшись спиной твердого пола, начал забываться.

— А что, если я проснусь дома? — пробормотал он, засыпая.

— Кто здесь? — донесся из темноты тихий голос. Говорили по-корейски.

Римо вскочил и машинально стал вглядываться в темноту. В доме кто-то был, этот человек сидел в дальнем углу без света.

— Здравствуйте, — неуверенно произнес Римо.

— Я не узнаю вашего голоса, — ответили ему. — Вам что-нибудь нужно?

Голос был звонкий и мелодичный — женский голос.

— Я думал, здесь никто не живет, — стал оправдываться Римо. — Прошу меня извинить.

— Не надо извиняться, — печально ответила женщина. — Ко мне редко кто приходит.

— Но почему вы сидите без света?

— Я — Ма Ли. По законам Синанджу, я должна жить в темноте, чтобы никого не обидеть своим уродством.

— О, — протянул Римо.

Теперь он видел ее — неясную фигурку в желтом платье. Верх традиционного наряда был из белой воздушной ткани. Одной рукой она прикрывала лицо, а другой нащупывала что-то в кармане. Когда она убрала руки от лица, то оказалась в густой вуали, за которой поблескивали влажным блеском глаза. Римо стало жаль девушку. Она, наверное, чем-то изуродована.

— Простите, что доставил вам неудобство, Ма Ли, — сказал Римо тихо. — Я просто хотел где-нибудь отдохнуть. — И он двинулся к двери.

— Нет! — Ма Ли протянула к нему руки. — Не уходите так сразу. Я слышу, в деревне идет праздник. Расскажите мне, что там происходит?

— Вернулся Мастер Синанджу.

— Это хорошая новость. Он так долго путешествовал по дальним странам.

— Да, но он умирает, — добавил Римо.

— Даже самый могучий прибой когда-то отступает, — кротко проговорила Ма Ли. — И все же вы правы: возвращение в море навевает грусть.

По ее голосу можно было догадаться, что девушка глубоко взволнована.

Римо впервые в Синанджу слышал, чтобы в отношении Чиуна кто-то проявлял подлинно человеческие чувства.

— Вам его жаль? — спросил он.

— Мастер Синанджу — это свеча, осветившая мир задолго до появления великого короля-воина Ончжо, который возвел первый в Корее замок, — задумчиво произнесла Ма Ли. — Грустно, что он умрет без наследника. Это разобьет ему сердце.

— Я — его наследник, — сказал Римо.

— Вы? Но ваш голос мне не знаком. Вы не из Синанджу.

— Да, я не из этой деревни, — согласился Римо. — Но я принадлежу к Синанджу. Чиун сделал меня таким.

— Это хорошо, — сказала Ма Ли. — Традиции надо соблюдать. По крайней мере, некоторые. — И она безотчетно коснулась вуали.

— Вы живете одна? — спросил Римо.

— Родители умерли, когда я была еще совсем маленькой. Я их даже не помню. У меня никого нет. Мужчины меня не любят из-за моего уродства. Они называют меня Безобразная Ма Ли.

— Голос у вас очень приятный, — промолвил Римо, не зная, что еще сказать.

По американским понятиям, даже нормальные женщины в этом селении красотой не блистали. Какая же тогда эта Ма Ли? Как Квазимодо — и взглянуть страшно?

— Спасибо вам, — просто ответила Ма Ли. — Как приятно говорить с добрым человеком.

Римо буркнул в ответ:

— Я вас понимаю. Здесь не принято проявлять сострадание.

— Люди таковы, какие они есть.

— Я ведь тоже сирота, — вдруг выпалил Римо, сам не зная зачем.

— Это ужасно — жить одному.

Римо кивнул. В комнате воцарилось молчание. Римо чувствовал себя, как школьник, впервые пришедший на танцы, когда не знаешь, что делать и что говорить.

— Не хотите ли чаю? — застенчиво произнесла Ма Ли.

— Это было бы чудесно, — ответил Римо.

Ма Ли поднялась. Римо заметил, что при маленьком росте она неплохо сложена. Большинство женщин в Синанджу были коренасты, как эскимоски. Ма Ли же оказалась стройной и изящной. Римо уловил запах ее тела, и он показался на удивление приятным.

В углу комнаты помещалась маленькая угольная печка — непременный атрибут корейского дома. Ма Ли высекла кремнем огонь и разожгла очаг.

Римо молча следил за ее ловкими движениями. От него не укрылась грациозность и изящная осанка девушки. Что бы ни было у нее с лицом, но фигурка у нее стройна, как ива.

Вода закипела, и Ма Ли заварила чай в зеленом с голубым керамическом чайнике, после чего поставила на стол две пиалы с таким же узором, похожие на те, что Римо много раз видел в китайских ресторанчиках, только с более изысканной росписью.

— Как красиво, — сказал он.

— Это селадон, разновидность фарфора, — пояснила Ма Ли. — Эта посуда не имеет цены. Чайник выполнен в форме черепахи, которая для нас олицетворяет долгую жизнь.

— Что? Ах да, чайник, — смущенно спохватился Римо.

— Ну да. А вы что имели в виду?

Римо не ответил. Он говорил совсем не про чайник. Он и сам не мог бы сказать, что он имел в виду. Слова вырвались у него непроизвольно.

Ма Ли наполнила пиалу чаем и протянула Римо. При этом она едва заметно коснулась ладони Римо, отчего по его руке побежала дрожь, заставив инстинктивно поежиться.

В самом ее присутствии было что-то волнующее. И в то же время успокаивающее. Огонь очага мягко освещал убранство дома. Отбрасываемые на стены тени навевали мысли о безопасности и надежности.

А может, Ма Ли — корейская колдунья? — неожиданно подумалось Римо.

— Пейте, — сказала девушка.

— Ах да.

Римо сделал глоток и украдкой взглянул на Ма Ли. Та наклонилась, чтобы Римо не видел ее лица, когда она станет пить. В глазах девушки отражался свет огня, и Римо вдруг ощутил горячее желание заглянуть под эту интригующую вуаль.

Повинуясь порыву, он нагнулся и приготовился снять покров с лица девушки.

Ма Ли угадала его намерение и вся напряглась, но, как ни странно, рук Римо не отвела.

И тут раздался стук в дверь.

Окна были закрыты ставнями, и ничего нельзя было разглядеть.

Сэмми Ки поискал хоть какую-нибудь щель в стене, но безрезультатно.

Он уже частично добыл то, за чем его послали в Синанджу. Он записал на пленку публичное признание Мастера Синанджу в том, что он работал на Соединенные Штаты, а также подробный отчет о деятельности тайной организации американского правительства под названием КЮРЕ. На какое-то мгновение к Сэмми вернулся наполовину забытый журналистский азарт. Это будет репортаж века! Любая телекомпания выложит за этот материал кругленькую сумму.

Вот почему Сэмми Ки потихоньку пошел за американцем по имени Римо, когда тот так внезапно удалился с праздника. Вот бы раздобыть еще что-нибудь! Кто этот Римо? Как его фамилия? Как получилось, что он был избран новым Мастером Синанджу?

Интересно, думал Сэмми, если я постучусь и попрошу плошку риса, может, удастся запечатлеть этого Римо крупным планом или даже снять целое интервью, но так, чтобы он ничего не заподозрил?

Нет, это слишком рискованно. Надо доставить пленку полковнику Дитко.

Слишком долго здесь оставаться нельзя. Но Сэмми все же был журналист и для него на первом месте был сюжет.

Однако время шло, а Римо все не выходил. Что он там делает? Полковник Дитко уже, наверное, заждался. Сэмми не сомневался, что записал уже предостаточно. Но что, если Дитко опять заставит его идти в деревню? И не надо забывать, что есть еще парень, которому Сэмми раздробил череп. Что, если его хватятся?

Сэмми Ки уже надоело прятаться среди скал в насквозь продуваемом костюме.

И тогда он совершил непоправимую ошибку.

Он постучал в дверь.

Римо открыл. Едва взглянув на костюм дракона, он произнес:

— Передайте Чиуну, я скоро приду.

Сэмми спросил по-корейски:

— Не могли бы вы дать мне немного риса? — И нажал кнопку видеокамеры.

— Риса? — изумился Римо. — Но у меня...

Рука Римо метнулась вперед с такой быстротой, что Сэмми ничего не успел понять. Маска дракона была уже высоко в воздухе, а он продолжал смотреть в видоискатель. Обращенное к нему лицо Римо исказилось от гнева.

— Какого черта?! — заорал Римо, переходя на английский.

Видеокамера каким-то образом вырвалась из рук Сэмми Ки. Провод, тянувшийся от аккумулятора на его поясе, оборвался. Руки парня словно онемели. Он бросил на них взгляд — они продолжали держать камеру, которой уже давно не было.

— Кто вы такой, черт возьми? — требовательно спросил Римо.

— Не бейте меня! Я все объясню, — забормотал по-английски Сэмми.

Римо схватил Сэмми за плечо, сдирая с него красивый наряд. Ему открылась бедная крестьянская одежда.

— Вы американец, — констатировал Римо угрожающим тоном.

— Откуда вы знаете?

— По запаху. У каждого народа свой запах. Корейцы, например, пахнут рыбой. А американцы — гамбургерами.

— Я этого не отрицаю. Только не бейте!

— Тебя послал Смит?

— Что?

— Смит, — зло повторил Римо. — Это он тебя подослал? Ты шпионишь на него, дабы убедиться, что я отправлюсь в Штаты, когда... когда...

Римо не закончил. Сама мысль о том, что Смит мог подослать шпиона в Синанджу следить за тем, как будет умирать Чиун, показалась ему перебором даже для такого бессердечного типа, как Смит.

— Пошли! — приказал Римо, выволакивая Сэмми Ки.

— Куда вы меня тащите?

— Молчать! Знай шагай.

Сэмми оглянулся на открытую дверь, в тени которой стояла одинокая изящная фигурка. Лицо девушки закрывала непроницаемая вуаль. Она робко помахала рукой, но Римо этого не заметил. Глаза его были устремлены на дорогу. Обратную дорогу в селение.

Мастер Синанджу был встревожен. Ему удалось хитростью заставить Римо публично объявить себя наследником Дома Синанджу. Но какой ценой? Римо был очень разгневан. От этого на сердце у Чиуна висел камень. И Чиун удалился в свои роскошные апартаменты, решив про себя, что ни за что не пойдет за Римо, а будет ждать, пока тот не явится сам.

Если же Мастер Синанджу уйдет из этого мира раньше, чем Римо сменит гнев на милость, — что ж, пускай это останется на совести Римо Уильямса.

Хранитель Пульян вошел не постучавшись.

— Он возвращается, о Мастер, — объявил он с поклоном.

— Как он выглядит? — поинтересовался Чиун.

— Вне себя от ярости.

Чиун был удивлен, но все же сказал:

— Я встречусь с ним.

— Он не один. С ним еще кто-то.

— Кто? Как его имя?

— Мне доложили, что этот человек не из нашей деревни.

— Пусть войдут оба, — сказал Чиун озадаченно.

Римо вломился без стука. Этому Чиун не удивился. Но Римо привел с собой корейца, которого Чиун видел впервые.

— Если это твой подарок мне в знак примирения, ничего не выйдет, Римо, — сказал Чиун. — Этого типа я никогда не видел.

— Прости меня, великий Мастер Синанджу! — взмолился Сэмми Ки, падая на колени.

— Но я все же рассмотрю твое предложение, — добавил Чиун, которому всегда импонировало надлежащее проявление почтения.

— Понюхай его, — сказал Римо.

Чиун вежливо потянул носом.

— Пахнет экскрементами, — с омерзением сказал Мастер Синанджу. — И что еще хуже — ненавистным гамбургером.

— Подарочек от Смита, — сказал Римо, протягивая Чиуну видеокамеру. — Шпионил за нами.

Чиун кивнул.

— Император Смит хочет убедиться, что традиция будет продолжена по всем правилам. Это характеризует его как мудрого правителя. Я был о нем худшего мнения. Жаль, что у него контракт только с нынешним Мастером Синанджу, но не с будущим!

Чиун повернулся к Сэмми Ки.

— Возвращайся домой и доложи Императору Смиту, что Мастер Синанджу пока жив. И что Римо не вернется, поскольку он займет мое место во главе селения.

Сэмми Ки молча трясся.

— Но, — продолжал Чиун, — если у него возникнет желание нанять на службу следующего Мастера Синанджу на договорной основе, это можно обсудить.

Прошли те времена, когда у Мастеров Синанджу был только один клиент. Синанджу возвращается к своей славной традиции трудоустройства, которую вы, американцы, открыли для себя лишь недавно. Кажется, вы называете это диверсификацией.

— Что нам с ним делать? — спросил Римо. — Подлодка отбыла. Я проверял.

— Оставим его, пока не придет корабль.

— Чиун, я нашел на берегу кое-что еще.

— Труп какого-то мальчишки.

— Бедняга, должно быть, утонул, — опечаленно произнес Чиун.

— У него раздроблен череп. Там уже хозяйничают крабы.

Карие глаза старика обратились на Сэмми Ки. Они сверкали.

Сэмми Ки объял такой страх, что изо всех пор проступил пот, и чуткие ноздри Мастера Синанджу, уловив этот запах, безошибочно подсказали ему, кто виновен в смерти парнишки.

— Убить человека из Синанджу — непростительный грех, — тихо проговорил Чиун. — Но убить ребенка — это просто омерзительно.

Чиун дважды хлопнул в ладоши. Звук эхом отдался в ушах Сэмми, и стены вокруг него закружились.

Вошел хранитель Пульян и при одном взгляде на Сэмми узнал его, но ничего не сказал.

— Найдите место для этого мерзавца. На досуге вынесем ему приговор. И пошлите кого-нибудь в бухту за телом несчастного ребенка.

Сэмми Ки дернулся в сторону.

— Не спеши, детоубийца, — сказал Римо, зацепив его ногу носком ботинка.

Сэмми рухнул на пол, и Римо ногой легонько придавил ему поясницу.

К изумлению Сэмми, у него внезапно отказали ноги. Он попытался ползти, но нижняя часть тела отяжелела, как свинец. Он закричал.

— Что станем с ним делать? — спросил Римо как ни в чем не бывало.

— Сегодня крабы в заливе поели сладенького, а завтра им придется закусить дерьмом, — сказал Чиун.

— Смиту это не понравится.

— Отныне для Синанджу Смит — всего лишь воспоминание. Ты от него отрекся.

— Не уверен, что я от кого-то или от чего-то отрекся, папочка. Тот факт, что я согласился оказывать этому селению всяческую поддержку, еще не означает, что я не буду работать на Смита.

— Ты жестокий сын, Римо.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Римо, смягчившись.

— Мое страдание утихает, когда ты рядом.

— Может, мы поговорим позже?

— Почему не сейчас?

— Мне надо кое-что сделать, — сказал Римо.

Было видно, что ему не терпится уйти.

— У тебя есть более важные дела, чем утешить старика?

— Возможно.

Чиун отвернулся.

— Ты все равно поступишь так, как сочтешь нужным. Тебе на всех наплевать!

— Я пока не готов к этому разговору. Мне надо подумать.

— Вот именно, — резко ответил Чиун. — Подумать тебе не мешает. Тот, кто думает, способен на сострадание. Я не сойду с этого места, пока ты не изменишься.

Ответа не последовало, и Чиун обернулся.

Римо и след простыл. Чиун поразился такой непочтительности и нахмурил брови. Это просто уму непостижимо! Не похоже, чтобы Римо на него злился, и все же никак не хочет внять уговорам.

Уж не Шива ли опять пытается завладеть его рассудком? — подумал Чиун.

Глава 11

Полковник ждал дотемна.

В полумрак его «Чайки» прокрался холод. От этого правый глаз под повязкой разболелся. Врачи провели операцию на поврежденной роговице, но восстановится ли зрение, можно будет сказать с определенностью только по прошествии нескольких недель.

Полковник Дитко дрожал от холода в своей шинели, тихонько проклиная Сэмми Ки. Он не решался включить печку, боясь истратить остатки бензина.

В Северной Корее бензин был в изрядном дефиците, да и автомобили являлись привилегией избранных, а заправочных станций не существовало в природе. Полковник Дитко не мог себе позволить рыскать в поисках казенной нефтебазы, поскольку это немедленно вызвало бы вопросы о причинах его появления в этом районе, так далеко от Пхеньяна, места его службы.

Дитко оставалось только гадать, не удрал ли Сэмми Ки. Но вряд ли тот решится на такое безрассудство. В Северной Корее бежать абсолютно некуда. У Сэмми Ки была только одна возможность унести ноги из этой страны при содействии полковника Дитко. И Дитко продолжал ежиться на стылом сиденье автомобиля, ожидая, что Сэмми вот-вот покажется на дороге.

Но Сэмми все не появлялся. Дорога оставалась совершенно безлюдной.

Складывалось впечатление, что парень сгинул в Синанджу, как в пасти голодного медведя.

Ночь уже близилась к рассвету, когда полковник Дитко наконец сделал единственно возможный в сложившейся ситуации вывод. Сэмми Ки был схвачен или убит жителями Синанджу.

В своей карьере полковник Дитко уже не раз изведал провал. По сути дела, вся его служба в КГБ была, как вехами, отмечена провалами. Именно по этой причине начальники то и дело перебрасывали его с одного бесперспективного поста на другой. Полковник Дитко уже как-то свыкся с неудачами, и они больше не вызывали у него болезненной реакции.

Но только не в этот раз. Сейчас он пожертвовал ради успеха собственным глазом. Поклялся в успехе операции самому Генеральному секретарю. Он мог бы признаться в неудаче своим непосредственным начальникам — другого они от него и не ждали, — но Генсеку! Его расстреляют. Или, что еще хуже, зашлют на самую безнадежную должность во всей системе КГБ. Например, опять в Индию. На сей раз — навсегда.

Нет, сказал себе полковник Дитко и решительно встал. В этот раз я не сдамся!

Он шагал по дороге в Синанджу, и луна освещала его подтянутую фигуру.

В руке он сжимал пистолет ТТ. Это был самый трудный путь из всех, что ему приходилось проделать. Ибо чтобы войти в Синанджу, надо было преодолеть стену. Пускай невидимую.

Сэмми Ки лежал в хижине, куда его бросили вечером. Было темно. Сейчас он немного воспрянул духом. Какое-то время назад дверь оставалась открыта, чтобы селяне могли прийти и взглянуть на детоубийцу. Некоторые плевали на него. Другие не ленились войти и пинали его ногами до тех пор, пока он не начал харкать кровью.

Но хуже всего было появление той женщины. Она прямо кипела от ярости.

Это была молодая женщина, но лицо ее было в морщинах. Она осыпала Сэмми бранью. Плюнула в лицо. Вцепилась в него своими острыми когтями. Хорошо еще, ее успели оттащить, пока она не содрала с его лица всю кожу.

Сэмми догадался, что это была мать того мальчика, и ему опять стало тошно.

С наступлением ночи дверь закрыли на замок, оставив Сэмми наедине с его страхами. Руки у него действовали, но ноги отказали напрочь. Все тело ниже пояса совершенно потеряло чувствительность. Он пытался массировать ноги в тщетной попытке восстановить кровообращение и чувствительность нервных окончаний, но в результате у него только открылось недержание и он обмочился.

Отчаявшись, Сэмми подполз к видеокамере, которую швырнули в хижину как ненужное барахло, и положил ее под голову, используя резиновую рукоятку в качестве импровизированной подушки. Его одолевал сон.

Вот идиоты, подумал, засыпая, Сэмми: перед ними величайший журналист современности, а они обращаются со мной, как с дохлым котом. И тут его сморил сон.

Сэмми и сам не знал, отчего вдруг проснулся.

Дверь осторожно открылась. Лунный свет выхватил из темноты пару очков, отчего линзы стали казаться двумя кружками матового стекла.

Сэмми узнал стоявшую в дверях поджарую фигуру.

— Полковник, — выдохнул он.

— Тише! — зашипел Дитко. Он закрыл за собой дверь и присел. — Что произошло?

— Они меня застукали, — ответил Сэмми, задыхаясь от волнения. — Хотят убить! Вы должны помочь мне бежать.

— У тебя ничего не вышло?! — прохрипел Дитко.

— Нет, нет! Я все сделал! Вот. Снял целую пленку. Там все.

Полковник Дитко сгреб видеокамеру.

— Просмотрите через видоискатель, — с готовностью предложил Сэмми. — Сами увидите.

Дитко последовал совету. От нетерпения он сначала приложил видоискатель к правому глазу, потом в раздражении передвинул к здоровому левому.

Он просмотрел часть пленки без звука.

— Кто это? — спросил он.

— Это Мастер Синанджу. Он вернулся в селение. И привез с собой американского агента, которого обучил искусству Синанджу. Они сами обо этом рассказали. Они американские наемные убийцы. На пленке все это есть.

У полковника Дитко словно камень с плеч свалился.

— Значит, ты справился!

— Теперь вы помогите мне!

— Ну, идем. Надо убраться отсюда до рассвета!

— Вы должны мне помочь! У меня ноги не работают.

— А что с ними такое?

— Этот тип по имени Римо, американский ученик Мастера Синанджу, что-то такое сделал, что я больше не чувствую ног. Но вы ведь можете меня перенести!

Полковник Дитко вынул из видеокамеры отснятую пленку.

— Я не могу нести и то и другое.

— Но не можете же вы меня здесь бросить! Они уготовили мне страшную смерть!

— Зато я буду милосерден. Ты ничего не почувствуешь.

С этими словами Дитко вложил пистолет в рот Сэмми и спустил курок.

Звук выстрела потонул в глубине гортани Сэмми Ки. Вместе с пулей.

Голова Сэмми жутко, словно в замедленной съемке, разлетелась на несколько частей, как расколовшийся арбуз.

Полковник Дитко вытер забрызганную кровью руку о рубаху Сэмми Ки.

— Прощай, Сэмми Ки, — сказал он. — Я буду вспоминать тебя, когда получу теплое и непыльное местечко в Москве.

И Виктор Дитко скользнул обратно в ночь. Он был уверен, что на этот раз преодолеет невидимую стену гораздо легче.

С первыми лучами холодного ноябрьского солнца к Чиуну явился хранитель Пульян.

— Пленный мертв, — доложил он.

— Страх гнева Синанджу сильнее желания жить, — мудро прокомментировал Чиун.

— У него не голова, а каша.

— Это мать, — предположил Чиун. — Ее нельзя винить за жажду мести.

— Да нет, камнем так голову не разбить, — стоял на своем Пульян.

— Тогда чем ты это объясняешь?

— Он убит из оружия западного производства, — сказал Пульян. — Из пистолета.

— Кто осмелился осквернить святыню Синанджу жалким орудием для метания пулек? — вознегодовал Чиун.

Вместо ответа Пульян еще ниже склонил голову.

— Ты еще что-то хочешь сказать?

— Прости меня, Мастер Синанджу, ибо я совершил страшный проступок.

— Как я могу простить тебя, если не понимаю, о чем идет речь?

— Этот американец уже был здесь однажды. Неделю назад. Он о многом расспрашивал, и я, будучи горд за свое селение, поведал ему немало историй о величии Синанджу.

— Реклама обычно себя оправдывает, — сказал Чиун. — В этом нет ничего дурного.

— У американца с собой был аппарат — тот же самый, что и вчера. Когда я говорил, он держал его нацеленным на меня.

— Принести его сюда.

Когда Пульян вернулся с видеокамерой, Мастер Синанджу брезгливо взял ее в руки, как если бы это был нечистый идол.

— Вместилище слов и образов отсутствует, — заметил Чиун. — Вчера оно было здесь.

— Да, Мастер Синанджу.

Чиун опустил взор и призадумался. Неделю назад этот человек записал на пленку разглагольствования хранителя Пульяна. Сейчас он вернулся, чтобы доснять что-то еще. Но на этот раз он заснял Мастера Синанджу и его ученика, ибо теперь Чиун не сомневался, что вчерашний танцор в маске дракона на празднике был не кто иной, как Сэмми Ки.

Что все это могло означать? За Синанджу Чиун был спокоен. Синанджу было вне опасности. У пхеньянских псов, во главе с Любимым вождем Ким Ир Сеном, заключен с Синанджу пакт. От них ждать неприятностей не приходится. Смиту же незачем фиксировать на пленку секреты Синанджу.

Возможно, это дело рук врагов Смита. Или врагов Америки. А таких немало. Даже те, кто называет себя друзьями Америки, на самом деле не более чем ее дремлющие враги: они улыбаются, а сами держат за спиной кинжал.

Наконец Чиун отвлекся от своих мыслей и посмотрел на Пульяна.

— Я прощаю тебя, Пульян, ибо ты существенно моложе меня и не можешь обладать достаточной мудростью для общения с внешним миром.

— Что все это может означать?

В голосе Пульяна звучала признательность.

— Где Римо? — вдруг спросил Чиун.