Прости меня, брат Хейл, - сокрушенно вздохнул Кео ки. - Я сказал не подумав.
      Я считаю, будет лучше, Кеоки, - отозвался Эбнер, - если с этого момента ты станешь обращаться ко мне, как
      прежде: преподобный Хейл. Твой народ может неправильно истолковать слово "брат" в этом смысле.
      А разве мы уже не договорились, что всегда будем назы вать друг друга "братьями" и "сестрами"? - неожиданно вмешалась в разговор Иеруша.
      Так мы решили обращаться друг к другу только между собой, - спокойно объяснил Эбнер.
      Но разве Кеоки - не один из нас? - не отступала жен щина.
      Я считаю, что слова "мы" и "один из нас" в данном слу чае подразумевают только тех, кто посвящен в сан и их жен, - рассудил Эбнер.
      Когда тебя посвятят в сан, Кеоки, ты сможешь обра щаться к моему мужу "брат Эбнер", - убедительно произнес ла Иеруша. - Но хотя это время еще не наступило, для тебя я все равно остаюсь "сестрой Иерушей". - Она подошла к мо лодому человеку и добавила: - Твои отец и мать - очень кра сивые люди.
      Огромное каноэ неспешно приближалось к бригу. Желтые перья на жезлах трепетали на ветру, и в эту минуту Хейлы впервые увидели отца Кеоки во всем величии. Он был не такого крупного телосложения, как Алии Нуи, хотя и дюйма на три выше своей жены, но внешность его по-настоящему поражала. Его волосы представляли копну черно-седых прядей, а коричневое лицо прорезали глубокие морщины, свидетельствующие о постоянном напряжении мысли. Под густыми бровями сверкали большие выразительные глаза. Его наряд составляли накидка из желтых перьев и подобие юбки из красной тапы. Особое внимание привлекал его головной убор - гладкая, плотно прилегающая к голове, похожая на шлем шапочка из перьев, украшенная гребнем, тянущемся от затылка до самого лба. То ли по таинственной прихоти истории, то ли благодаря изобретательности человеческого разума, этот шлем в точности копировал те, что венчали в свое время головы великих героев древности Ахилла, Аякса или Агамемнона. Только из-за того, что народ островов еще не знал металла, шлем отца Кеоки был сделан из перьев, а не из сверкающей меди.
      Увидев на палубе "Фетиды" высокую фигуру своего сы на, великан Келоло проворно ухватился за спущенный ему канат и через несколько мгновений ловко запрыгнул на пло щадку, приставленную к правому борту брига, а затем так
      же сноровисто одолел последнее препятствие и очутился на палубе. Эбнер был потрясен его подвижностью.
      -Он весит, наверное, не менее трехсот фунтов, - прошеп тал он на ухо Иеруше, но она уже не слышала его. Глаза ее бы ли полны слез. Увидев, как нежно приветствуют друг друга отец и сын, как они трутся носами, обнимаются и искренне плачут, она сразу же вспомнила своих родителей, и поэтому благоразумно держала платочек наготове.
      Наконец, Кеоки освободился из объятий отца и заговорил:
      -Капитан Джандерс! Мой отец желает отдать вам дань уважения. - И бывалый мореплаватель вышел на корму, что бы выразить и свою признательность приветствиям острови тянина. Келоло, гордый от того, что сумел узнать при встрече с другими капитанами о том, как следует достойно здоровать ся с западным человеком, протянул вперед свою мощную пра вую руку. И когда капитан Джандерс пожал ее, то сразу же за метил татуировку, идущую от запястья до самого плеча. На руке великана корявыми буквами было выведено: "Тамеха- меха король".
      -Твой отец умеет писать по-английски? - удивился Джандерс.
      Кеоки отрицательно помотал головой и что-то быстро произнес на гавайском языке. Дождавшись ответа отца, он перевел:
      Это сделал отцу в году русский моряк, когда умер великий король Камехамеха.
      А почему же тогда "Тамехамеха"? - не понял Джан дерс.
      Наш язык только начинает обретать письменную фор му, - пояснил Кеоки. - По американскому правописанию это может считаться и правильным и неправильным. Напри мер, вы можете написать имя моего отца "Келоло", но не бу дет ошибкой написать его как "Тероро".
      Ты хочешь сказать, что истина заключена где-то посре дине? - спросил Джандерс.
      Кеоки схватил руку капитана и восторженно принялся трясти ее, будто тот изрек нечто, решавшее сложную проблему.
      -Да, капитан, - счастливо улыбаясь, закивал молодой человек. - В таких случаях истина действительно находится где-то посредине.
      Эбнеру сама эта мысль показалась настолько отвратитель ной, что натолкнула его на подозрение: уж не склоняется ли
      Кеоки, снова очутившись на родине, к возвращению в стан язычников.
      -Истина всегда одна, - наставительно поправил священ ник.
      Кеоки с радостью согласился и с этим заявлением:
      Что касается Бога, то истина, действительно, одна, пре подобный Хейл. Но с точки зрения написания имени моего от ца окончательно утверждать что-либо трудно. Истина как раз посредине между Келоло и Тероро потому, что каждое из имен по отдельности неправильно.
      Кеоки, - терпеливо продолжал Хейл. - Комитет мис сионеров, прекрасно владеющих латынью, древнегреческим и ивритом целый год заседал в Гоноруру, чтобы определить пра вильность написания гавайских имен. Этих специалистов нельзя обвинить в спешке или невежестве. Они и решили, что правильное написание имени твоего отца - Келоло.
      Кеоки, не задумываясь, невольно дал отпор:
      -Кстати, эти же специалисты решили, что правильное на звание города, где они заседали - Гонолулу. Хотя по произно шению оно ближе к "Гоноруру", как вы только что сказали.
      Эбнер вспыхнул и готов был уже ответить юноше резкостью, но положение спас капитан Джандерс. Не выпуская татуированной руки Келоло, он в восхищении произнес:
      -Тамехамеха! Поистине великий король! Алии Нуи Нуи!
      Келоло, пребывавший в смущении во время этих непонятных споров, широко улыбнулся и решил вернуть комплимент. Похлопывая перила "Фетиды", он сказал на гавайском:
      -Это очень хороший корабль. Я куплю его для Маламы, Алии Нуи, а вы, капитан Джандерс, будете им командовать.
      Когда Кеоки перевел речь отца, Джандерс не рассмеялся, а серьезно глядя в глаза Келоло, глубокомысленно покачал головой:
      Спроси отца, сколько сандалового дерева он сможет дать за этот корабль.
      Свое сандаловое дерево я очень берегу, - осторожно на чал Келоло. - Но в горах Мауи его очень много, и я смогу до быть сколько надо.
      Скажи ему так: будет сандаловое дерево - будет ему ко рабль.
      Услышав перевод, Келоло принялся чисто по-американ ски трясти руку капитану, но тот предупредил:
      Объясни ему, что сразу "Фетиду" он не получит. Сначала я должен отвезти на ней сандаловое дерево в Кантон, загрузить корабль китайскими товарами, которые будут принадлежать мне, и которые я смогу продавать. Тогда бриг будет принадле жать ему.
      Это разумное решение, - кивнул Келоло и в третий раз протянул капитану руку в знак заключения сделки. На этот раз Джандерс с удовольствием ответил на рукопожатие, и по вернулся к помощнику:
      Мистер Коллинз, составьте договор по всей форме в трех экземплярах. Оговорите, что мы продаем "Фетиду" под пол ную загрузку сандалом сейчас, плюс такое же количество сан далового дерева по возвращении из Китая. Когда условия сделки были переведены, и Келоло величественным кивком подтвердил свое согласие, Коллинз шепнул капитану:
      Ведь это же чертова пропасть сандала! На что Джандерс ответил:
      Так ведь и корабль - что надо! Сделка честная.
      Пока огромный вождь занимался заключением сделки, у Эбнера появилась возможность разглядеть его поближе. Его внимание сразу привлек символ власти, который Келоло носил на шее. С очень толстого темного ожерелья, свитого, скорее всего, из волокон какого-то растения, свисал предмет удивительной формы, похожий на слоновую кость. Он имел примерно пять дюймов в длину и полтора в ширину, но самым замечательным в нем было то, что кончик его изгибался вперед и вверх, так что весь предмет напоминал древнее тесло, которым обрабатывали древесину.
      Что это? - шепотом поинтересовался Эбнер у Кеоки.
      Знак алии.
      Из чего он сделан?
      Это китовый зуб.
      Наверное, он очень тяжелый, чтобы носить его на шее, - высказал свое предположение Эбнер, и в ту же секунду, ничуть не смущаясь, Кеоки взял ладонь миссионера и просунул ее под зуб, чтобы священник сам мог почувствовать вес этого удиви тельного предмета.
      В старые времена, - рассмеялся Кеоки, - вас бы убили за то, что вы посмели прикоснуться к алии. Но вес моего отца ничуть не беспокоит, добавил он, - ведь символ власти держится на ожерелье из человеческих волос.
      Правда? - чуть не задохнулся Эбнер, и снова Кеоки пришлось подсовывать руку миссионера под ожерелье, чтобы тот сам потрогал его. Потом молодой человек объяснил, что это ожерелье было сплетено из двух тысяч косичек, каждая из которых была сделана из восьмидесяти волосинок.
      Получается, что общая длина волос составляет... - на чал подсчитывать Эбнер. - Нет, это что-то невероятное.
      И все волосы взяты с голов друзей, - с гордостью отме тил Кеоки.
      Прежде чем Эбнер успел прокомментировать этот варварский обычай, у борта "Фетиды" вспыхнуло невероятное оживление, и все миссионеры бросились туда, чтобы стать свидетелями необычного зрелища. С грот-мачты были спущены два толстенных каната к лодке, в которой до сих пор находилась Малама, Алии Нуи. Концы канатов были прикреплены к широкой прочной ленте из парусины. Такое приспособление обычно подводят под брюхо коровы или лошади, которых надо переправить на палубу корабля. Сегодня эта парусиновая люлька использовалась для другой цели: в нее слуги Маламы осторожно укладывали свою почитаемую повелительницу. При этом руки и ноги женщины свисали вниз с парусины, что делало ее положение более-менее надежным, а ее громадный подбородок устроился на узле каната, который не давал парусине вырваться.
      Она уже готова? - заботливо поинтересовался капитан Джандерс.
      Все в полном порядке! - отрапортовал один из матросов.
      Только не уроните ее! - предупредил капитан. - Иначе живыми нам отсюда не убраться.
      Аккуратней! Аккуратней! - подбадривали себя матро сы, работающие с канатами, и очень скоро гигантская Алии Нуи поднялась на уровень перил. Как только ее большие тем ные глаза, полные детского любопытства, смогли заглянуть за перила, пока подбородок все так же продолжал упираться в край парусины, а распластанное тело нежилось в люльке, она широким жестом правой руки добродушно поприветствовала собравшихся, после чего снизошла до того, что позволила се бе искренне улыбнуться.
      Алоха! Алоха! Алоха! - трижды повторила она мягким тихим голосом, в то время как ее взгляд перемещался по верени це одетых в черные фраки миссионеров. Однако самые искрен ние и теплые приветствия достались худеньким, но все же
      привлекательным молодым женщинам, скромно стоявшим позади мужей. Потребовалось бы, наверное, четыре Аманды Уиппл, чтобы сравниться по объему с этой величественной женщиной, возлежащей в парусиновой люльке: - Алоха! Алоха! - продолжала она, раскачиваясь перед женщинами.
      -Ради всего святого! - выкрикнул капитан Джандерс. - Только не торопитесь! Аккуратней! Еще аккуратней!
      Веревки с кабестанов разматывались, и люлька постепенно приближалась к палубе. Капитан Джандерс, Келоло и Кеоки втроем рванулись вперед, чтобы перехватить люльку и поддержать ее. Упаси Бог, чтобы Алии Нуи случайно не ушиблась при высадке! Однако женщина обладала такой громадной массой, что все усилия мужчин оказались тщетными, и люлька продолжала неумолимо опускаться. Храбрецам пришлось сначала встать на колени, а потом и вовсе лечь на палубу. Ничуть не встревоженная таким поворотом событий, благородная женщина перекатилась на парусине, отыскала опору для ног и восстала во весь свой рост. При этом намотанные на нее слои тапы делали ее еще более громадной. Не спеша Малама прошлась вдоль ряда миссионеров, каждого лично поприветствовав мелодичным "Алоха!" Но когда она дошла до изможденных путешествием женщин, чье состояние могла легко понять, как и худобу, о чем свидетельствовали их тощие тела, Алии Нуи не выдержала и расплакалась. Прижав к своей огромной груди худенькую Аманду Уиппл, она продолжала рыдать, а затем потерлась с молодой женщиной носами, словно эта американка являлась ей родной дочерью. Передвигаясь от одной женщины к другой, Малама не переставала всхлипывать, и каждую одаряла знаками наивысшего внимания, выказывая при этом свою безграничную любовь к прибывшим.
      Алоха! Алоха! - вновь и вновь повторяла она. Затем, встав перед женщинами и полностью игнорируя при этом их мужей (как, впрочем, и своего собственного), она тихо загово рила, и Кеоки перевел нежные слова своей матери:
      Мои обожаемые милые детки! Вы всегда должны думать обо мне как о своей матери. До вас белые люди присылали нам только моряков, торговцев или просто неудачников, от кото рых ничего хорошего мы не получили. Никогда раньше не приезжали сюда женщины. Но вот теперь появились вы, и по этому мы можем смело сделать вывод о том, что американцы, наконец-то, стали добры к нам.
      Алии Нуи, самая священная женщина островов, существо, от которого изливалась мана на Мауи, великодушно ждала, пока сын донесет до приезжих смысл ее слов, и пока женщины, в свою очередь, не проявят свою признательность по поводу этого приветствия. Она снова прошла вдоль их ряда, потерлась носом с каждой из жен миссионеров, повторяя при этом:
      -Ты - моя дочь.
      Затем, переполненная эмоциями от встречи с миссионерами и уставшая от напряжения, которое ей пришлось пережить за время подъема на борт "Фетиды", Малама понемногу успокоилась. На ее луноликом лице явно читалось удовольствие и покой, и женщина постепенно начала расстегивать талу, обернутую вокруг ее огромного тела. Передав концы ткани слугам, она велела им расходиться в разные стороны, а сама принялась вращаться, наподобие волчка, пока не осталась обнаженной, если не считать ожерелья из волос, на котором висел грандиозный китовый зуб. С удовольствием почесав свое тело и издав вздох облегчения, она подала знак слугам, что желает прилечь, и местом для отдыха снова выбрала парусиновую люльку. Но когда она растянулась на животе, миссионеры с ужасом обнаружили, что во всю длину ее левой ноги красовалась татуировка. Темно-лиловыми буквами было выведено: "Тамехаме-ха король умер в ".
      Неужели это тоже работа русских? - изумился капитан Джандерс.
      Скорее всего, - хмыкнул Кеоки, а затем спросил мать относительно такой памятной надписи, и она вывернула шею, чтобы изучить непонятные буквы. Затем на глазах женщины снова появились слезы, и Кеоки пояснил: - Она была девят надцатой женой великого Камехамехи.
      Иеруша возмутилась:
      Да чем же это лучше любовницы или наложницы?
      Гораздо лучше, - продолжал свои объяснения Кеоки. - В последние годы жизни короля Малама была у него любимой женой. Ну, разумеется, так как она Алии Нуи, у нее были и дру гие мужья.
      Ты хочешь сказать, что она была замужем за твоим от цом в то же самое время? - подозрительно спросил Эбнер.
      Разумеется! - как ни в чем не бывало, подтвердил Кео ки. - Камехамеха сам согласился на это, поскольку мой отец - ее младший брат, и от их брака зависело многое.
      -Обрызгайте водой ту несчастную женщину! - закричал капитан Джандерс, поскольку одна из жен миссионеров, не выдержав вида нагой Маламы и сложностей местных семей ных традиций, потеряла сознание и рухнула на палубу.
      Кеоки, поняв причину обморока, подошел к матери и тихим шепотом объяснил, что ей следует одеться, поскольку американцы не любят вида человеческого тела. Огромная Малама, удобно расположившаяся на парусине, охотно согласилась выполнить эту просьбу, но добавила с энтузиазмом в голосе:
      Скажи им, что впредь я буду носить такую же одежду, как и они. Однако прежде чем Кеоки успел перевести ее слова, Малама попросила капитана Джандерса принести огонь. Когда на палубу была доставлена жаровня, Алии Нуи демонстративно сожгла всю тапу, в которой явилась на ко рабль, и когда догорел последний кусочек ткани, она торжест венно заявила: - Теперь я буду одеваться так же, как эти но вые женщины.
      Кто же сумеет сшить вам платье? - поинтересовался Эбнер.
      Малама властно указала на Иерушу и Аманду и просто произнесла:
      Ты и ты.
      Скажи, что ты будешь очень счастлива сделать это, - быстро зашептал Эбнер на ухо Иеруше.
      Обе жены священников поклонились и сказали:
      Мы сошьем вам платье, Малама, но у нас, наверное, не найдется столько ткани, потому что вы очень большая жен щина.
      Не серди ее! - предупредил Эбнер, но быстрый ум Мала мы сразу же ухватил все нюансы, заставшие Иерушу врас плох, и она рассмеялась:
      Даже если сложить все ваши крохотные платья, - и она провела рукой вдоль ряда миссионерских жен, - мне и тогда бы не хватило ткани. - После этого она подала сигнал своим слугам, и из каноэ были принесены свертки. Когда их начали разворачивать, перед глазами изумленных женщин предста ли самые лучшие китайские ткани всевозможных цветов. Ос тановившись на ярко-красном и темно-голубом материалах, Малама указала пальцем на незамысловатое домашнее пла тье, в которое была одета Аманда Уиппл, и спокойно объяви ла: - Когда я вернусь на берег, у меня будет точно такое же.
      Отдав распоряжения, Малама заснула, а слуги с опахалами, украшенными перьями, отгоняли мух от ее обнаженного тела. Когда она проснулась, капитан Джандерс поинтересовался, не угодно ли Маламе будет откушать еды с корабля, но та высокомерно отказалась, и вместо этого велела поднять с каноэ свои продукты в больших сосудах из бутылочных тыкв. И пока жены миссионеров корпели над изготовлением платья, размерами больше напоминавшего палатку, Малама, удобно устроившись на парусине, вкушала огромные количества жареной свинины, хлебного дерева, печеного мяса собак, рыбы и запивала это все напитком "пои". Время от времени она давала себе отдохнуть, и тогда слуги постукивали по ее животу, производя своеобразный массаж по старинному обычаю, чтобы Малама могла еще поесть. В эти минуты гигантская женщина довольно похрюкивала, в то время как пища укладывалась поудобнее в ее громадной утробе.
      - Алии Нуи надо много есть, - с гордостью пояснил Кеоки. - Она принимает пищу пять или шесть раз в день, чтобы простые люди издалека могли понять, что Малама - великая женщина.
      До самого вечера трудились женщины над платьем, а их мужья молились о том, чтобы Малама благосклонно их приняла и разрешила миссии работать в Лахайне. Но, наверное, с неменьшим энтузиазмом молились моряки: они с нетерпением ждали того момента, когда и все миссионеры, и эта толстуха, наконец, покинут "Фетиду", чтобы на борт с берега смогли приплыть заждавшиеся девицы и заняться своим привычным делом.
      * * *
      На следующее утро в десять часов огромное красно-голу бое платье было готово, и Малама приняла его, не удосужив шись даже поблагодарить женщин. Она жила в том мире, где все, кроме, разумеется, ее самой, являлись слугами. Платье надевали аккуратно, как прилаживают навес над торговой лавкой в Новой Англии. Затем длинные темные волосы Ма ламы выпустили наружу, и они тяжелым водопадом легли на ее спину. Женщины ловко застегнули пуговицы, подпра вили пару стежков у талии, и великая Алии Нуи подпрыгну ла несколько раз, чтобы поудобней разместить свое тело в
      столь непривычном наряде. Затем она широко улыбнулась и, обратившись к сыну, произнесла:
      -Ну, вот, теперь я настоящая христианка! После этого Малама повернулась к миссионерам:
      -Мы очень ждали от вас помощи, - начала она. - Мы знаем, что есть такие места, где люди живут лучше нас, и мы хотим, чтобы вы научили нас этому. В Гонолулу первые мис сионеры уже учат наш народ читать и писать. В Мауи я буду вашей первой ученицей. - Она произвела какие-то подсчеты на пальцах и твердо заявила: - Через один лунный месяц - и запомни это, Кеоки! - я смогу писать свое имя и передам его в Гонолулу с каким-нибудь посланием.
      Это был момент принятия серьезного решения, и все на борту "Фетиды" поразились силе воли этой удивительной женщины. Все, кроме одного человека. Эбнер Хейл подумал, что, хотя такое решение Маламы было замечательным для страны безграмотных язычников, все же начинать надо было не с этого. Поэтому он приблизился к Алии Нуи и негромко произнес:
      -Малама, мы принесли вам не только алфавит и приеха ли не только для того, чтобы научить вас писать свои имена. Мы принесли с собой слово Божье, и пока вы не примете его, все, что вы напишете, не будет иметь никакого значения.
      Когда эти слова были переведены Маламе, на ее луноликом лице не отобразилось ни единой эмоции. Она лишь так же спокойно заявила:
      У нас есть боги. Нам нужно научиться читать и писать.
      Но письменность без Бога бесполезна, - упорствовал Эбнер, и при этом его маленькая светлая голова едва доходила до шеи Маламы.
      Нам говорили, - не менее твердо продолжала женщи на, - что письменность идет на пользу всему миру, а вот Бог белых людей помогает только белым людям.
      Вам все неправильно объяснили, - настаивал Эбнер, подавшись вперед.
      К всеобщему удивлению, Малама никак не отреагировала на этот выпад, а только повернулась к женщинам и спросила:
      Кто из вас жена этого маленького человечка?
      Я, - не без гордости сказала Иеруша.
      Маламе это понравилось. Она успела заметить, как ловко Иеруша управлялась с шитьем не совсем обычного платья, и поэтому объявила:
      -В течение первого лунного месяца вот она будет учить ме ня читать и писать, а в течение следующего - вот он, - и она указала на Эбнера, - будет обучать меня новой религии. И если я приду к выводу, что и то и другое имеет одинаковую важность, по прошествии двух месяцев я честно объявлю вам об этом.
      Кивнув собравшимся, Малама прошла к парусиновой люльке и приказала слугам расстегнуть платье и снять его. Затем она попросила Иерушу показать ей, как правильно складывать эту новую для нее одежду, и только после этого расположилась, как прежде, в люльке, свесив руки и ноги и устроив подбородок на канате. Кабестаны застонали. Матросы принялись поднимать люльку над палубой, и капитан Джандерс снова занервничал:
      -Ради Христа, все так замечательно складывается! Толь ко не уроните ее сейчас!
      Дюйм за дюймом драгоценный груз опустили в каноэ, и наконец Алии Нуи выкатилась из парусиновой люльки, после чего слуги помогли ей подняться на ноги. Прижимая новое платье к щеке, она прокричала во всю силу своего голоса:
      -Теперь вы все можете сойти на берег!
      Тут же на воду были спущены шлюпки, увозящие миссионеров к их новому дому. Лодки выстроились "гуськом" за величественным каноэ Маламы, где на носу и на корме стояли носители жезлов с перьями, а все остальные слуги старательно отгоняли мух от обнаженного тела своей повелительницы. Она же, высокая и гордая, все так же бережно прижимала к лицу только что сшитый для нее наряд.
      * * *
      Пока Малама случайно не выбрала супругов Хейл в качестве своих учителей и наставников, миссионеры не знали, кто из них останется на Мауи, а кому предстоит отправиться на соседние острова. Сейчас же стало очевидно, что по крайней мере одна па ра уже нашла свой новый дом, и когда шлюпки подплывали к берегу, Эбнер с интересом принялся рассматривать непривыч ный пейзаж и поселения, где с этого дня ему предстояло тру диться долгие годы. Его взору открылась одна из красивейших деревень во всем Тихом океане, древняя Лахайна, столица Гавайев. Ее лагуну защищал коралловый барьер, на который, не переставая ни на миг, обрушивались одна за другой волны,
      разбиваясь белой пеной, и, шипя, отступали назад. Там, куда вода уже не доставала, играли на песке очаровательные голые ребятишки, сверкая ослепительными улыбками.
      Впервые в жизни Эбнер увидел кокосовую пальму, настоящее чудо тропиков. Ее ствол изгибался под ветром, как пружина, раскачиваясь во все стороны, и при этом каким-то таинственным образом дереву удавалось оставаться на своем ненадежном месте. За пальмами начинались аккуратно распланированные поля, доходящие до самых гор. Таким образом, вся Лахайна напоминала собой один огромный цветущий сад.
      -Вон те растения с темными стволами и есть хлебные де ревья, объяснял Кеоки. - Они кормят нас. Но лично я в Бо стоне скучал вон по тем, низкорослым с густой листвой. Они дают отличную тень, где можно отдохнуть от жары. Их назы вают "дерево коу".
      Иеруша присоединилась к беседе, заметив:
      Вот теперь, когда я своими глазами вижу все эти цветы и сады, я начинаю понимать, что, наконец-то нахожусь на Га вайях.
      Тот сад, на который вы смотрите, - с гордостью сооб щил Кеоки, - и есть место, где я живу. Вон там, где неболь шой ручей вливается в море.
      Эбнер и Иеруша попытались что-то рассмотреть сквозь густые листья коу, которые росли здесь в несколько рядов, но так ничего и не разглядели.
      А вон те хижины, - поинтересовался Эбнер, - они из травы?
      Да, - кивнул Кеоки. - В нашем поселке девять или де сять таких домиков. Как красиво смотрятся они со стороны моря!
      А что это за каменная площадка? - не унимался Эбнер.
      Это место, где отдыхают боги, - не задумываясь, отве тил Кеоки.
      Эбнер в ужасе уставился на впечатляющее нагромождение довольно крупных камней. Ему показалось, что он даже видит, как с них капает кровь во время проведения различных языческих ритуалов. Поэтому священник счел, что будет нелишним тихонько прочитать молитву, находясь рядом с таким местом, и забормотал себе под нос:
      -О Господи, огради нас от язычества и того зла, что оно несет в себе.
      Потом он все-таки набрался храбрости и шепотом спросил у Кеоки:
      Это здесь производились жертвоприношения, которые...
      Вон там? - Кеоки не смог сдержать смеха. - Нет, эта площадка предназначается только для семейных богов.
      Смех молодого человека буквально взбесил Эбнера. Ему показалось несколько странным, что пока Кеоки оставался в Новой Англии и читал лекции будущим священникам обо всех ужасах, творящихся на Гавайях, он имел довольно правильное представление о религиях. Но как только он ступил на свою родную, но нечестивую землю, истинность его убеждений несколько поблекла.
      -Кеоки, - с напускной торжественностью начал Эбнер, - все языческие идолы противны Господу.
      Кеоки так и хотелось сейчас закричать: "Но это же не идолы!., не как те злые боги, вроде Кейна или Каналоа", но, как воспитанный и образованный гаваец, он прекрасно понимал, что с учителем спорить не следует, поэтому довольствовался тем, что негромким голосом пояснил:
      -Речь идет о незначительных дружелюбных личных бо гах моей семьи. Ну, например, иногда богиня Пеле приходит побеседовать с моим отцом. - Здесь он с некоторым смущени ем осознал, насколько его слова могут показаться нелепыми, поэтому молодой человек не решился объяснить, что и акулы иногда подплывают к берегу для того, чтобы поговорить с Ма- ламой. "Наверное, преподобный Хейл этого просто не пой мет", - с грустью подумал про себя юноша.
      Эбнеру было невыносимо больно слушать, как молодой человек, надеющийся в один прекрасный день быть посвященным в сан, так активно защищает языческие обычаи. Священник отвернулся от Кеоки и некоторое время молчал, но вскоре этот поступок показался ему проявлением трусости, поэтому он снова подошел к молодому человеку и резко заявил:
      Нам придется избавиться от этой каменной площадки. В этом мире есть место либо только для Господа, либо для языческих идолов. Вместе они сосуществовать не могут.
      Вы правы! - искренне согласился Кеоки. - Мы и при ехали сюда, чтобы вырвать с корнем старое зло. Но только, бо юсь, Келоло не позволит нам разрушить эту площадку.
      Почему же? - холодно спросил Эбнер.
      Потому что он собственноручно выстроил ее.
      Зачем он это сделал? - не отступал священник.
      Моя семья издавна жила на большом острове, который назывался Гавайи. Мы правили там в течение многих поколе ний. Потом мой отец переехал сюда, на Мауи. Тогда он был од ним из самых преданных военачальников короля Камехаме- ха. Король отдал ему большую часть острова, и первое, что сделал мой отец, получив земли, так это выстроил ту самую площадку, которую вы только что видели. И он часто повто рял, что именно на это место приходит к нему Пеле, богиня вулканов, чтобы предупредить об опасности.
      Платформу придется разрушить, а Пеле больше просто не существует.
      Вон то большое каменное здание, - перебил священ ника Кеоки, указывая на старое строение, возвышающееся на конце пирса, выходящего к морю, - и есть бывший дво рец Камехамеха. Прямо за ним начинается королевское по ле таро. А вон там, подальше, видите дорогу? В тех местах живут иностранные моряки. Скорее всего, ваш дом тоже бу дет выстроен там же.
      Скажи, а в деревне есть европейцы?
      Да. Изгои и пьяницы. И я беспокоюсь о них даже боль ше, чем об отцовской каменной площадке.
      Эбнер сделал вид, что недослышал этого выпада, тем более, что сейчас ему представилась великолепная возможность насладиться прекрасной панорамой Лахайны. Сразу за столицей, постепенно поднимаясь склонами холмов и вновь опускаясь обворожительными долинами, а иногда вздымаясь до высочайших вершин, располагались знаменитые горы Мауи, величественные и неповторимые, тянущиеся до самого моря. Если не считать омерзительных холмов на Островах Огненной Земли, Эбнеру раньше никогда не приходилось видеть настоящие горы, и их плавный переход к морю делал этой пейзаж незабываемым. Священник воскликнул в восхищении:
      -Вот что значит творение рук Божьих! И подниму я глаза свои на горы!
      Эбнер так разволновался, что почувствовал необходимость сейчас же прочитать молитву, благодаря Господа за то, что он сумел создать такую красоту. Когда маленькая группа мисси онеров впервые ступила на песок Лахайны, он объявил о со брании, руками разгладил свой фрак, снял касторовую шляпу и поднял голову к вершинам гор, говоря при этом:
      - Ты провел нас через бури и непогоду, и теперь опустил ноги наши на земли язычников. Ты объявил нам, что такова воля Твоя: привести эти заблудшие души к Твоим житницам. Мы недостойны выполнить Твое задание, но будем постоянно молиться и просить Твоей помощи.
      Затем миссионеры запели гимн, который с недавних пор стал как бы рассказом в стихах, повествующим об усилиях миссионеров во всем мире. Начинался он словами: "От гор ледяных, что в Гренландии...", но когда дело дошло до второго куплета, каждый из собравшихся пел так, словно строки были написаны специально для Гавайских островов: