Все алии оставались на местах, и Эбнер хорошо видел, как они разгуливают под деревьями коу рядом со своими домами, или направляются к морю, чтобы покататься на досках, ловя высокие волны. Хорошо в этих краях быть алии. Для них тут существовало лишь несколько занятий: почаще есть, чтобы вырасти огромным, и побольше времени уделять играм, чтобы быть в форме на случай войны. Год проходил за годом, алии становились все более ловкими, а война так и не начиналась.
      И все же один алии также исчез вместе с мужским населением Лахайны. Эбнер заметил, что Келоло вот уже несколько дней не заходил навестить его и Иерушу. Правда, он присылал еду, а вместе с ней передал и три доски, из которых Эбне-ру удалось смастерить примитивные полки для грубых шкафов, но самого Келоло видно не было. Это тревожило Эбнера, потому что только вождь мог решить, где и когда будет выстроена новая церковь. И вот, когда терпение миссионера стало иссякать, он обнаружил Келоло на самой окраине поселка. Он занимался тем, что копал огромную яму. Работа шла полным ходом, а Кеоки поблизости не оказалось, так что переводить Эбнеру непонятный пока язык было некому. Все, что мог сказать Келоло, было только: "Фетида", после чего вождь начал отчаянно жестикулировать, показывая, что размеры этой ямы должны соответствовать размерам трюма брига.
      Эбнер все еще пребывал в растерянности, когда увидел на пляже длинную процессию, состоящую из двух тысяч пошаты вающихся мужчин и женщин. Пыль от их ног поднималась вверх и застилала небо. Их подгоняли королевские слуги, а ту земцы были нагружены бревнами, распиленными на шестифу товые куски и привязанных для надежности к спинам людей. Эта желтоватая древесина, наверное, была очень ценной, пото му что даже в том случае, если падал один небольшой кусок
      дерева, остроглазый надсмотрщик тут же ударял палкой незадачливого носильщика, и приказывал одной из следующих за мужчинами женщин немедленно поднять упавший груз. Это было сандаловое дерево. С его ароматом не могло соперничать никакое другое растение. Оно представляло собой бесценный товар на азиатском рынке, это была основа коммерции Гавайских островов и цель всех американцев. Сандаловое дерево играло роль одновременно и сокровища и проклятия Гавайев.
      Деревья прятались в непроходимых лесах. Они редко вырастали до тридцати футов, и их отличали светлые листья. Давным-давно, когда их ценность еще не была открыта, эти деревья в изобилии росли даже в низинах, но теперь во всех доступных местах их вырубили. Причем уничтожали их алии, для которых сандал не считался деревом запретным. И если Келоло действительно вознамерился заплатить Джандерсу два груза сандалового дерева за бриг, ему необходимо было загнать своих людей высоко в горы или послать их в самые отдаленные уголки острова. И теперь, наблюдая, как усталые, еле держащиеся на ногах мужчины приближаются к яме, Эбнер понял суть происходящего. В тот день, когда миссионер впервые занялся обучением Маламы, капитан Джандерс указал точные размеры трюма "Фетиды", по которым и была вырыта яма. Так вот, когда эта яма дважды заполнится сандаловым деревом, "Фетида" перейдет в собственность Келоло.
      Как только первые бревна попадали в яму, несколько мужчин спрыгнули туда же и принялись укладывать их ближе друг к другу, поскольку капитан Джандерс несколько раз предупредил Келоло, чтобы между бревнами не оставалось пустых мест. Эбнер догадался и о том, что эти несчастные пробыли в горах несколько дней. Поэтому он не на шутку встревожился, когда люди снова отправились в горы. Подозвав к себе Кеоки, Эбнер возмущенным тоном выразил свое недовольство:
      Мне кажется, твоему отцу не следовало бы сразу же по сылать своих людей обратно. А кто же позаботится о поле та- ро? И кто будет ловить рыбу?
      Но это же его люди, - объяснил Кеоки.
      Я понимаю, - кивнул Эбнер. - Но ведь это же в интере сах самого Келоло, чтобы его люди отдохнули, восстановили силы и трудились с полной отдачей.
      Когда алии чувствует запах сандалового дерева, его ра зум и здравый смысл куда-то испаряются, - с сожалением констатировал Кеоки.
      Мне нужно немедленно поговорить с твоим отцом! - на стойчиво попросил Эбнер.
      Он сейчас не захочет никого выслушивать, - предупре дил Кеоки. - В данный момент он способен думать только о сандаловом дереве.
      Тем не менее, Эбнер надел свой черный фрак, высокую шляпу и лучший галстук, то есть нарядился в свою официальную форму, как поступал всякий раз, когда ему требовалось донести до кого-либо слово Божье. Под палящим солнцем, в самый зной, он отправился по дороге на юг, мимо резиденции короля, затем прошел под тенью деревьев коу и, наконец, очутился перед большим травяным домом Маламы и ее брата-супруга. Он сразу же услышал, как Иеруша обучает Маламу правописанию некоторых американских слов, но он едва обратил на это внимание, поскольку сейчас его интересовал только Келоло. Он отыскал вождя у моря, где тот играл на доске с волнами.
      Увидев официальный наряд Эбнера и не желая выслушивать никаких нравоучений в данный момент, вождь отказался выходить из воды. Эбнеру оставалось только запастись терпением и, неспешно прогуливаясь по берегу, перекрывая шум прибоя, кричать:
      -Келоло! Вы нарушили все свои обещания! - При этом голос его звучал как у пророка из Ветхого Завета.
      Кеоки перевел слова миссионера, причем в точности повторил его интонацию.
      Скажи ему, чтобы проваливал! - зарычал Келоло, об рызгав себе лицо водой и продолжая развлекаться с доской.
      Келоло! Вы до сих пор не определили место, где будет выстроена церковь!
      О, я обязательно выделю место под строительство бук вально в ближайшие дни, - прокричал наслаждающийся от дыхом вождь.
      Сегодня же! - потребовал Эбнер.
      Как только покончу с сандаловым деревом, - пообещал Келоло.
      Келоло! С вашей стороны очень неразумно посылать лю дей в леса, не дав им даже немного времени для отдыха.
      Великан почесал спину о коралловый выступ и прогремел:
      Если сандаловое дерево найдено, его надо забирать.
      Но вы не должны требовать так много от своих людей!
      Но они принадлежат мне! - упрямился вождь. - И они пойдут туда, куда я им прикажу.
      Келоло, вы поступаете неправильно. Нельзя заниматься одним только сандаловым деревом, когда и поля таро, и рыб ные запруды остаются без присмотра.
      Таро может расти само по себе, - мрачно констатировал Келоло, нырнув глубоко в море, чтобы больше не слышать этот надоедливый раздражающий его голос.
      Где он должен вынырнуть? - забеспокоился Эбнер.
      Вон там! - указал Кеоки, и миссионер бросился бежать по песку, придерживая одной рукой свою высокую шляпу, так, что когда вождь вынырнул из воды, на него уже смотре ли преданные глаза миссионера.
      Келоло, Господь требует, чтобы мы уважали всех тех, кто трудится.
      Эти люди принадлежат мне! - сердился гигант.
      И еще я хотел поговорить о той каменной площадке, - продолжал Эбнер. Ее до сих пор не снесли.
      Не вздумай прикасаться к площадке! - предупредил Келоло, но миссионера так возмутило поведение вождя, что он, прихрамывая, неловко подбежал к святилищу, где долж ны были отдыхать старые боги, и начал разбрасывать во все стороны находящиеся на нем камни.
      Не надо! - предупредил его Кеоки, но Эбнер его уже не слышал. Он стал поднимать древние камни один за другим и сбрасывать их в море. Один из них прокатился рядом с Кело ло, и когда вождь увидел, как разрушается творение его соб ственных рук, он издал дикий вопль, и, позабыв о своих раз влечениях, рванулся к священнику. Схватив его за лацканы фрака, он сильно встряхнул маленького хромого миссионера и легко отшвырнул его в сторону.
      Не смей трогать камни! - зарычал Келоло.
      Эбнер, ошеломленной таким неожиданным нападением, покачиваясь, поднялся на ноги и стал с удивлением изучать нагого великана, защищавшего каменную площадку. Взяв с земли свою шляпу и решительно надев ее на голову, он смело двинулся вперед к этой коллекции камней.
      -Келоло, - серьезным тоном начал миссионер, - это ме сто таит в себе зло. Вы не позволяете мне построить новую
      церковь, а упорно продолжаете цепляться за злых старых богов. Вы не правы. - И вытянув указательный палец, он чуть ли не ткнул им в грудь вождя, укоряя его. - Это "хева".
      Обнаженного воина, героя многих битв, так и подмывало схватить этого маленького надоедливого человечка и попросту уничтожить, но серьезность тона, с которым говорил Эбнер, остановила Келоло, и двое мужчин застыли под деревьями, пристально глядя в глаза друг другу. Наконец, вождь решился пойти на компромисс:
      Макуа Хейл, я обещал тебе выделить землю под строи тельство церкви, но я должен еще немного выждать, пока мой король из Гонолулу не даст положительного ответа.
      Будем ли мы уничтожать это место скопления зла? - кивнул Эбнер в сторону каменной площадки.
      Нет, Макуа Хейл, - решительно произнес Келоло. - Считайте, что это моя личная церковь в старом стиле. А я по могу вам выстроить вашу церковь в новом стиле.
      Когда я становлюсь рядом с этими камнями, - тихо начал Эбнер, - я слышу голоса всех тех людей, которые были прине сены здесь в жертву вашим богам. Это злые воспоминания.
      Это совсем другой храм, Макуа Хейл, - убедительно за говорил Келоло. Это храм любви и защиты. И я не могу от казаться от него.
      Эбнер почувствовал, что на этом этапе можно было бы и подчиниться такому решению столь сложного вопроса, но он поступил по-своему. Все вышло так, что Келоло потом долго не мог забыть этого памятного дня. С почтением подняв один из камней, маленький миссионер внимательно оглядел его и заявил:
      -Если вы полагаете, что эта глыба принадлежит храму милосердия, я вполне могу понять ваше желание сохранить это место. Но я собираюсь построить такую церковь, которая будет истинным храмом милосердия, и вы сразу увидите и по чувствуете разницу. К вашему храму, Келоло, могут подхо дить только знатные алии. Мой храм будет открыт для всех, и в первую очередь для слабых и бедных, тех, кто ищет милос ти Божией. И она будет распространяться из моего храма. По верьте мне, Келоло, в тот день вы сами явитесь сюда и своими руками выбросите все камни в море. - И Эбнер прошествовал к берегу с такой торжественностью, которую ему только мог ла позволить его хромота. Встав у кромки воды, он отвел руку
      с камнем назад, размахнулся и отправил глыбу подальше в море. Затем, держа в руках свою высокую шляпу, он вновь вернулся к Келоло и сказал:
      -Мы выстроим мою церковь.
      Вождь сдержал свое обещание. Обмотавшись куском талы, он двинулся под раскаленным солнцем к северу от жилища миссионеров и вскоре остановился на очень симпатичной лужайке. Обойдя довольно большой кусок земли, он объявил:
      Можете строить церковь здесь.
      Но этого места не хватит, - запротестовал Эбнер.
      Для одного бога вполне достаточно, - резонно заметил Келоло.
      Но ваши храмы намного больше, - возразил миссионер.
      Но их строят для многих богов сразу, - пояснил вождь.
      А мой Бог гораздо больше всех гавайских, вместе взя тых.
      И сколько же земли ему потребуется?
      Примерно столько. - И Эбнер отмерил шагами участок, достаточный для строительства настоящего большого храма. Келоло был сражен. Однако, когда разметка территории за кончилась, он заявил:
      Хорошо, теперь нужно, чтобы пришли кахуны и реши ли, как будет располагаться будущая церковь.
      Кеоки перевел слова отца, но Эбнер не понял его, и переспросил:
      Что он намерен сделать?
      Он хочет, чтобы пришли кахуны, - снова перевел Кеоки.
      А зачем? - недоумевал священник.
      Кахуны должны решить, с какой стороны будет распо лагаться вход в храм, и где будут сидеть люди, - попытался объяснить Кеоки.
      Келоло, почувствовав, что Эбнер отнесся к предложению с отвращением, поспешил вмешаться в разговор:
      -Не следует строить церковь без согласия кахун. Эбнер почувствовал, что у него начинает кружиться голова
      и темнеть в глазах. Уже не первый раз после приезда на Га вайи ему приходилось сталкиваться с полным непониманием со стороны местного населения. Малама и Келоло оба очень хотели, чтобы на острове процветало христианство, и оба они уже сделали немало для того, чтобы новая религия была вве дена быстро, без сопротивления и жертв. Правда, зачастую
      Эбнеру становилось ясно, что они борются за христианство не потому, что хотят познать истину и добиться спасения своей бессмертной души, а потому что считют, что это более выгодная и удобная религия, чем та, которая существовала на островах до сих пор. Однажды Келоло заявил:
      -Если Иисус Христос снабжает вас огромными корабля ми с парусами, а Кейн может предложить нам только каноэ, выходит, что Иисус Христос гораздо лучше. Поэтому мы с ра достью примем его на нашем острове.
      Малама же, на которую всегда производило большое впечатление печатное слово, поправила супруга:
      Иисус Христос несет людям вовсе не корабли. В этом черной ящичке находится мана, - произнесла она, со знани ем дела указывая на Библию. Когда мы научимся читать все то, что находится внутри этого ящичка, мы узнаем секрет маны и сами станем такими же сильными.
      Иисус не приносит людям ни книги, ни корабли, - тер пеливо объяснял Эбнер. - Он приносит с собой свет, озаряю щий душу.
      Свет мы тоже с удовольствием возьмем, - радостно со гласился Келоло, ему надоели коптящие светильники на оре ховом масле. Разумеется, свечи белого человека, выплавлен ные из китового жира, казались куда предпочтительнее.
      Я имел в виду совершенно другой свет, - устало произнес Эбнер. Иногда эти гавайцы казались такими непонятливыми, что спорить с ними становилось бесполезно. Однако на этот раз священник оставался непреклонным в своем решении:
      -Никаких кахун, никакого зла. Языческие жрецы не должны высказывать своего мнения по поводу того, как будет строиться церковь Господа нашего.
      Но кахуны... - начал было Келоло и запнулся.
      Нет! - выкрикнул Эбнер. - Вход будет вот здесь. А ко локольня - вон там. И в знак своего окончательного решения он положил камни на указанных местах. Когда все ориентиры были намечены, Келоло некоторое время молчал, изучая их. Он смотрел то в сторону холмов и даже куда-то за них, потом поворачивался к горам. Он долго следил за тем, куда и где по ворачивает ручей, мысленно прикидывал расстояние до моря. Но больше всего его интересовал рельеф местности, будто зем ля сейчас состояла для него из человеческих рук, ожидаю щих, когда новый храм окажется, наконец, в их ладонях.
      Спустя несколько минут Келоло печально покачал головой и со вздохом объявил:
      Кахунам это не понравится.
      Ваши кахуны никогда не войдут в мой храм, - начал сердиться Эбнер.
      Как! Ты не допустишь в храм кахун? - изумился Келоло.
      Разумеется. Это будет церковь лишь для тех, кто покло няется Иисусу и соблюдает его заповеди.
      Но кахуны больше всех стремятся присоединиться к те бе, - продолжал недоумевать вождь. - Они хотят узнать, ка кой силой обладает твой бог, что с его помощью твой народ умеет строить корабли и даже изготавливать свечи, которые намного лучше наших светильников. О, лучших привержен цев твоей религии, чем кахуны, ты среди наших людей не отыщешь!
      И снова Эбнер почувствовал приступ головокружения. Опять эта гавайская непоследовательность и противоречивость! Священник постарался взять себя в руки и тихим, ровным голосом пояснил:
      Я явился сюда с Библией в руках, чтобы как раз смести всех кахун, их богов, их традиции и ритуалы.
      Но кахуны любят Иисуса Христа! Он такой могущест венный! И я тоже люблю Иисуса Христа.
      Но вы же не кахуна, - уверенно сказал Эбнер.
      Очень медленно Келоло выпрямился во весь свой рост и расправил плечи:
      -Макуа Хейл, я - Кахуна Нуи. И мой отец был Кахуна Нуи, и его отец, и его отец тоже, и так далее до самого Бора- Бора.
      Эбнер был сражен такой информацией, однако не подал и виду, что слова Келоло произвели на него сильное впечатление. В этот ответственный момент он не имел права поддаваться и уступать вождю ни в чем.
      Мне все равно, пусть даже ваш далекий пра-пра-прадед Бора-Бора и был кахуной.
      Бора-Бора - это остров - гордо сообщил Келоло.
      Впервые слышу о таком.
      Теперь настала очередь Келоло удивляться:
      -А разве в Бостоне вас не обучали? - Он замолчал, подумал о чем-то, а затем решительно поставил ногу на тот камень, кото рый должен был указывать место входа в храм Эбнера. - Макуа
      Хейл, мы с вами переживаем времена, когда боги меняются. И эти времена всегда были сложными. Когда я говорю что-то как кахуна, я вовсе не обязательно при этом защищаю старых богов Гавайев. Их уже давно победил твой бог. И это известно всем. Я говорю, как кахуна, который хорошо знает эти земли. Мне часто доводилось беседовать с духами Лахайны, и я прекрасно понимаю местные холмы и горы. Макуа Хейл, поверь мне, если я говорю, что вход нужно расположить в другом месте, значит, так оно и есть.
      -Нет, вход будет именно там, где я его обозначил, - уп рямо повторил Эбнер.
      Келоло с грустью посмотрел на этого тщедушного человечка, который ничего не понимал в строительстве храмов, но спорить больше не стал:
      Сейчас мне пора уводить своих людей назад в горы за сандаловым деревом. Когда они сделают три похода и вернут ся, я прикажу им начать строить храм.
      Три похода! Келоло, но к этому времени может погиб нуть урожай!
      Эти люди принадлежат мне, - упорно заявил Келоло, и в тот же вечер две тысячи мужчин покорно отправились за сандаловым деревом в горы.
      * * *
      На тридцатый день после приезда миссионеров в Лахайну, Малама Алии Нуи заставила своих служанок нарядить ее в новое платье из китайского шелка, которое сшила для нее Ие-руша Хейл. Впервые Малама надела обувь - это были грубые не зашнурованные ботинки моряка, и покрыла голову с роскошной копной черных волос соломенной шляпой с большими полями, привезенной с Цейлона. Затем она велела слугам постелить новую тапу, соблюдая при этом предельную аккуратность. Когда все было выполнено, она удобно расположилась на полу, жестом указав слугам, чтобы они начали работать опахалами и, положив перед собой лист бумаги, чернильницу и китайское перо для письма, провозгласила:
      - Сейчас я буду писать.
      И после этого ровным, почти идеальным почерком она на писала письмо на гавайском языке своему племяннику в Го нолулу:
      "Король Лихолихо. Мой муж Келоло много работает. Он собирается купить корабль. Алоха, Малама".
      Когда этот напряженный труд был закончен, огромная женщина издала вздох облегчения и подтолкнула письмо в сторону Эбнера и Иеруши. Затем в комнату вошли женщины, чтобы сделать Маламе массаж, а она лежала довольная и счастливая, гордо улыбаясь и слушая мнение Иеруши, которая искренне похвалила свою ученицу. Она сказала:
      -Я не встречала еще человека, который мог бы так быст ро обучаться, как Малама.
      Когда Кеоки перевел матери эти слова, она перестала улыбаться и, оттолкнув от себя массажисток, заявила:
      Скоро я буду писать письма королю Америки на вашем языке и при этом буду использовать все двадцать шесть букв.
      У нее это получится! - с гордостью кивнула Иеруша.
      Ну, что ж, моя маленькая доченька, - продолжала Ма лама, - ты хорошо постаралась и научила меня писать. Иди домой и отдохни. Теперь меня будет обучать Маку а Хейл. - Отпустив Иерушу, Алии Нуи перекатилась на живот, устрои ла подбородок между ладонями, внимательно взглянула в глаза Эбнеру и скомандовала: - Расскажи мне о своем боге.
      Эбнер уже давно ждал этого священного момента, и даже подготовил терпеливое, постепенное объяснение сути своей религии. Когда он начал говорить, а Кеоки переводить его слова, священник неожиданно осознал, что эта громадная женщина, лежащая на полу, искренне желает знать все то, что известно ему самому. Поэтому он говорил осторожно, тщательно подбирая слова, а когда было необходимо, то консультировался с Кеоки, чтобы тот перевел все точно, без искажений, могущих возникнуть из-за разных понятий в двух языках. Эбнер хорошо понимал, что если ему удастся убедить Маламу и сделать так, чтобы она поверила в Господа, он, таким образом, автоматически завоюет весь остров Мауи.
      Бог - это дух, - осторожно начал он.
      Могу ли я увидеть его?
      Нет, Малама.
      Некоторое время она обдумывала это положение, а затем произнесла:
      -Ну, что ж, Кейна я тоже никогда не вижу. А вот Кело ло, - вдруг добавила она, - часто видит свою богиню Пеле, которая повелевает вулканами.
      Эбнер давно уже поклялся себе в том, что не поддастся ни на какие провокации и не будет потакать Маламе. Сюда он пришел вовсе не для того, чтобы обсуждать предрассудки отсталого Келоло. Он явился для изложения Маламе постулатов истинной веры. Эбнер сознавал и то, что если сейчас он начнет размениваться на споры о мелких богах Келоло, то, вероятно, увязнет в ненужной дискуссии и только зря потеряет время.
      Бог - это дух, Малама, - повторил священник. - Но он создал все.
      И рай тоже?
      Эбнеру никогда не приходилось задумываться над таким вопросом, но он ответил, не колеблясь: -Да.
      -А где находится рай?
      Эбнер чуть было не сказал, что рай существует в мозгу Бога, но он решил пойти более простым путем и ответил так:
      Наверху.
      Ты твердо веришь всем своим сердцем, Макуа Хейл, что твой бог более могущественный, чем Кейн?
      Я не могу сравнивать их, Малама. И я не смогу расска зывать вам о Боге и объяснять все, что покажется поначалу непонятным, если вы будете постоянно напоминать мне о сравнении. И не надо называть Господа "моим богом". Он аб солютен и безграничен.
      Это говорило Маламе о многом, поскольку она сама своими глазами могла убедиться в силе и могуществе белых людей. Поэтому Малама инстинктивно чувствовала, что и бог белого человека должен быть более сильным и могущественным, а значит, такой ответ вполне удовлетворил ее. Основываясь на этом принципе, она уже была готова полностью воспринять все обучение Эбнера.
      Бог всемогущ, - тихо произнесла она. - Тогда зачем он принес с моряками болезни, чтобы заразить наших девушек? И почему он делает так, что в последнее время стало умирать так много гавайцев?
      Бог допускает грех, хотя Господь и всемогущ, потому что именно через грех он проверяет человека, и сам человек может доказать, чего он стоит в глазах Бога. - Эбнер сделал паузу, и Малама, воспользовавшись этим, жестом указала слугам, чтобы они отгоняли мух и от миссионера. В ту же минуту мягкие перья начали нежно прикасаться к шее и лбу
      священника. Хотя он сразу же оценил ее заботу о себе, но догадался, что Малама сознательно затянула паузу, чтобы выиграть временя и обдумать его слова. Поэтому он не стал больше ждать и, мрачно взглянув на Алии Нуи, произнес: - Если вы будете продолжать жить во грехе, вы не сможете познать Господа. - Здесь он опять трагически замолчал и, приблизив свое лицо к женщине, очень выразительно произнес, подготавливая ее к принятию серьезного решения, которое вскоре должно было стать неизбежным: - Малама, чтобы доказать, что вы признаете Бога, вы должны забыть о грехе!
      -Возможно ли такое, чтобы Алии Нуи была грешна? - изумилась Малама, поскольку ее религия предполагала, что все действия любого алии считались действиями богов и по просту не обсуждались.
      И вот теперь ей предстояло узнать, что в религии Эбнера Хейла ответ был потрясающим и прямо противоположным. Указывая пальцем на лежащую перед ним женщину, Эбнер твердым и решительным голосом произнес:
      -Все люди на земле полностью развращены и погрязли во грехе. Мы постоянно пребываем во грехе. Сама наша природа пропитана грехом и испорчена во всех отношениях. - Он за молчал, и неожиданно встал на колени, чтобы оказаться по ближе к Алии Нуи, заметив: - А поскольку короли наделены большой властью, следовательно, и грехи их несоизмеримо велики. Алии Нуи имеет больше всех власти на Мауи, значит, и ее грех - самый большой, Малама. - Эбнер почти кричал, горестно подвывая, имитируя отчаянный голос Джона Каль вина. - Мы все погрязли в грехе!
      В одной из ближних хижин внезапно заплакал ребенок, и Малама спросила:
      И вот это дитя тоже погрязло в грехе?
      С того самого момента, когда этот ребенок появился на свет. Даже не так, Малама, с того момента, когда он был за чат, он уже был полностью погружен в грех. Он буквально утопал в смертных грехах, в пороках ужасных, вечных и не избежных. Да, этот ребенок уже полностью испорчен.
      Малама некоторое время обдумывала эти слова, а затем осторожно поинтересовалась:
      -Но если твой бог всемогущ... - Тут она остановилась, вспомнив прежний ответ Эбнера, который ей понравился, и
      который она уже приняла, как истину. Малама начала рассуждать вслух: Бог установил грех, чтобы испытывать нас. Впервые за все время обучения Эбнер позволил себе улыбнуться:
      Да. Вы поняли правильно.
      Но что случится, Макуа Хейл, с этим ребенком, если он не будет спасен от греха?
      Он попадет в геенну огненную и будет вечно гореть в огне.
      А что случится со мной, Макуа Хейл, если я не спасусь от греха?
      Вы тоже будете вечно гореть в огне.
      В травяном доме наступила тишина, и Малама переместилась на тапе, чтобы устроиться поудобнее. Она перекатилась на правый бок, подперла подбородок рукой и жестом пригласила Эбнера присесть рядом с ней на талу.
      На что похож этот огонь? - тихо спросила она.
      Его языки лижут вам ноги. Он разрывает ваши глазные яблоки. Он попадает в нос, он постоянно сжигает вас, но вы воссоздаетесь бесчисленное множество раз для того, чтобы огонь смог снова сжечь вас. Боль от этого огня ужасна, ее не возможно описать или даже представить себе.
      Малама перебила учителя, негромко заметив:
      Один раз я путешествовала вместе с Камехамеха к само му краю горящего потока лавы. И я стояла рядом с королем, пока он жертвовал свои волосы богине Пеле. Тот огонь еще ху же, чем то, что мне довелось видеть?
      Гораздо хуже и страшней, Малама.
      Что же случилось со всеми добрыми гавайцами, которые умерли до того, как сюда прибыли вы, Макуа Хейл? Они те перь живут в вечном огне?
      Они умерли во грехе, Малама. И теперь они пребывают в этом огне.
      Огромная женщина чуть не задохнулась от ужаса. Она убрала правый локоть, и голова ее безвольно упала на тапу. Через несколько секунд она снова обратилась к Эбнеру:
      А мой добрый дядя, Кеаве-маухили? Он тоже в огне?
      Да, Малама, он там.
      Навечно?
      Навечно.
      А мой супруг Камехамеха?
      И он пребывает в вечном огне.
      А тот ребенок, что с ним будет, если вдруг сегодня ночью он умрет?
      Он навсегда будет пребывать в том огне.
      А мой муж Келоло, который поклялся, что никогда не примет твою религию?
      Он будет вечно пребывать в огне.
      И я больше никогда не увижу его?
      Никогда.
      Жестокость, беспощадность этой доктрины была больше того, что Малама могла выдержать, и впервые за все время Алии Нуи почувствовала непреодолимую силу нового бога. Теперь ей становилось понятным, почему те, кто поклонялся этому богу, так легко побеждали в войнах, смогли изобрести пушки, и теперь стирали с лица земли целые деревни, принадлежащие разным племенам. И Малама начала всхлипывать: "О горе, горе мне!" Она думала и о своем добром дядюшке, и о великом короле, которые теперь мучаются в огне, и пытка эта будет вечной. Слуги, увидев страдания своей хозяйки, принесли ей новую прохладную одежду, чтобы облегчить ее мучения, но Малама только отмахнулась от них и продолжала плакать, время от времени колотя себя в грудь. Наконец, она спросила:
      -А могут ли те из нас, кто еще жив, спастись?
      Это был тот самый знаменательный вопрос, который когда-то больше всего тревожил самого Эбнера: "Могут ли быть спасены все?" Сейчас же он был поражен тем, что услышал его в точности из уст язычницы, поскольку именно в этом вопросе и заключался коренной принцип его религии. Эбнер, не спеша, заговорил:
      Нет, Малама, всех спасти нельзя. Есть люди, которым Бог заранее предопределил вечно гореть в огне.
      Ты хочешь сказать, что эти люди были приговорены к такой пытке еще до того, как родились?
      -Да.
      -И для них не остается никакой надежды?
      Бог предопределил им жить во зле, и поэтому после смерти они будут вечно гореть в огне.
      О! - снова заплакала Малама. - Ты хочешь сказать, что тот малыш...
      Возможно.
      И даже я, Алии Нуи?
      Не исключено.
      Эта страшная идея сильно потрясла Маламу. Такое понятие напоминало некую лотерею жизни и смерти. Женщине почему-то представился бог, швыряющий гладкую гальку в небольшое отверстие в скале. Иногда бог не попадал в это отверстие. Но ведь промахивался бог, а не камешек, то есть он пускал камешек мимо, если сам желал этого, иначе ни о какой промашке не могло быть и речи. Что касается гальки, он ведь был всемогущ.
      И снова заговорил священник:
      -Я должен признаться вам, Малама, что все, кто со скальзывает на путь зла, поступают так по воле Божьей, и не которые люди обречены гореть в огне уже с самого рождения. Это происходит для того, чтобы имя Господа прославлялось в небесах из-за их гибели. Да, это страшное решение, должен признать, но никто не может отрицать, что Господь предви дел все относительно каждого человека еще до того, как со здал его. И мы все живем согласно его божественному плану.
      -Как же я могу быть спасена? - слабым голосом выдави ла Малама.
      Лицо Эбнера просияло, и его душевный подъем передался плачущей женщине. Она почувствовала, что в ее травяном доме присутствует и некоторое утешение, которое теперь никогда не покинет ее.
      Когда Бог предопределил судьбу всех людей, - убеди тельно продолжал Эбнер, - великое сострадание руководило им, и тогда Бог послал к нам своего единственного рожденного сына, и только он, Иисус Христос, может спасти нас, Малама. Иисус Христос может войти в этот дом, взять вас за руку и под вести к прохладной воде. Иисус Христос может спасти нас.
      Иисус Христос спасет меня? - с надеждой в голосе спро сила Малама.
      Спасет! - радостно воскликнул Эбнер, заключая огром ные ладони женщины в свои. - Малама, Иисус Христос вой дет в этот дом и спасет вас.