Ржавый меч Царя Гороха

ПРЕДИСЛОВИЕ

…Я долго сомневался, перед тем как взяться за эту рукопись.

Честно. Просто не знал, так ли уж обязательно надо рассказывать про каждое дело нашей лукошкинской опергруппы. Что-то было более ярким, что-то значительным, а что-то забывалось на сле дующий же день. Да и у меня тоже далеко не всегда было время и желание всё подряд записывать. Многое на тот момент казалось слишком простым или обыденным, в общем, не самым важным. Хотя вот сейчас как-то само собой образовалась (Неболь шая передышка. И тогда вдруг полезло из служеб ного блокнота и постепенно написалось…

Сам я предпочёл бы молчать, потому что в той истории меня похоронили.

Но если вам интересно?

В общем, дело начиналось так…

Поздний вечер. В небе молодая луна со звёзда ми. Тихое отделение милиции стольного города Лукошкина. Все дела закончены, стрельцы с пи щалями на дежурстве, суматохи нет, служба охра ны правопорядка идёт своим чередом, почему бы и не прерваться на сказку, как вы считаете?

Ну вот мы и прервались. Уже, кажется, часа на полтора…

– А Змей Горыныч тот собою дюже страшный был, – продолжала нагнетать бабка, сама распа ляясь с каждым героическим эпизодом. – Весь в шкуре чёрной, в чешуе дамасской да ещё ить о трёх головах, гад! Одна – огнём палит, другая – ды мом душит, третья – жгучим ядом во все стороны плюётся!

– Напалм, отравляющие газы и, положим, со ляная кислота, – зевая, предположил я, но Мить ка невежливо ткнул меня локтем в бок.

– Тьфу на вас, Никита Иванович! Не интерес но – не слушайте, а врать не мешайте!

– Да кто врёт-то? – беззлобно фыркнула на нас Яга. – Чистую правду я говорю, предание древнее, ещё с языческих времён до нас дошедшее да в свет лой памяти простонародной с честью сохранённое. Так сказывать ли дальше?

Я молча поднял обе руки, типа сдаюсь, продол жайте развлекаться, делать всё равно нечего. Го род спит, еремеевцы на посту, мне к царю с докла дом аж после обеда – чего бы и не потрепаться на сон грядущий корпоративного духа ради? Тем бо лее что рассказывала Баба-яга мастерски, куда там театральным актрисам, ей бы и сам Станислав ский с первого слова поверил. Ну уж кричать «не верю!» точно бы не рискнул…

– И стал тут злой Змей всё войско добрых руси чей губить нещадно! Кого огнём не спалит, того ды мом задушит. Кого ядом не заплюёт, того когтями порвёт да и сожрёт без соли, без жалости! Воспечалилось тогда всё войско русское, замолил ось оно отцу Яриле Ясну Солнышку, да Хорсу на Семи вет рах, да Перуну – Громовержцу небеснйму, и по вере их и выехал из-за леса сам Бова-королевич!

– Бова? Может, Вова? Ну там одну букву пере путали, бывает же…

– Нет, Никитушка. Бова он и есть Бова! С уда рением на последнюю букву.

– А почему королевич? У вас… То есть у нас тут, на Руси, отродясь королей не было, – подко вырнул я, радуясь редкой возможности показать среднее образование. – Учёные говорят, что само слово «король» происходит от имени Карла Вели кого. То есть как ни верти, а европейское это сло во…

– Дык и наше «царь» греко-римского проис хождения, – безмятежно отмахнулась бабка. – От ихнего слова «цезарь» произошло. У нас-то ра нее никаких царей не было, тока князья.

– Что, однако, не меняет исторической сути филологического вопроса: почему «Бова» и почему «королевич»?

– Никита Иванович! Бабуля! Да тьфу уже на вас обоих! – взвыл бедный Митька, обиженной ко локольней возвышаясь над столом. – Сказку лю дям верните, а?!

– Да, да, прошу прощения, – первым пови нился я. – Действительно, чем же там дело кончи лось? Ну вот выехал из-за леса Бова и…?

Яга неспешно налила себе свежего чаю из само вара, придвинула ватрушку, вспомнила про та лию, отодвинула, плюнула, придвинула снова, от кусила кусочек и храбро продолжила:

– Вот и вышел Бова-королевич супротив Змея Горыныча. Тот его огнём палил – не спалил! Ды мом его душил – не задушил! Ядом в него плевал, да сам поперхнулся! А Бова-королевич выхватил из ножен меч-кладенец да как срубит Змею сред нюю голову! Тут-то Горыныч поганый и опомнил ся, крыльями замахал, так что небо закрыл, ветры пустил сильные…

– Воздух испортил, что ли? – не удержав шись, хихикнул я.

– И на тех ветрах, – не обращая на меня вни мания, неслась бабка, – до самых небес взлетел да в сторону гор далёких афганских отправился. Молва людская за то Бове-королевичу по сей день славу поёт. А Змей поганый о двух головах, гово рят, и доселе в глубоких пещерах Гиндукуша пря чется, время выжидает, месть тайную в сердце чёрном лелеет…

– Ух ты, страшно-то как, – с восхищением по тянулся наш младший сотрудник. – А что ж те перь будет-то? Коли Бовы-королевича нет, Змей Горыныч и до нас прилететь может?

– Не прилетит, Митенька, забоится. Меч-кла денец-то у царя нашего Гороха в тайных подвалах

заперт. А в нужный час возьмёт его надёжа-госу дарь да и прогонит самолично Змея бесчинного!

– Вы серьёзно, бабуль? – зевнул я.

– Про меч-то? А то! – поднялась Яга, убирая со стола. – Люди говорят, есть он. Сама-то не видела, а коли тебе невтерпёж, так завтра сам у царя и спроси.

Мы спровадили сонного Митьку на его лежак в сени, я помог бабке прибраться, спать всё ещё не хотелось. Прошлое громкое дело о заговоре Чёрной Мессы отняло так много сил, что к своим скром ным записям я вернулся не скоро.

Да, собственно, и причины-то особой возвращаться не было. Для себя пишу, рассчитывать на пуб ликацию бестселлера во времена царя Гороха не приходилось, хоть ты растрижды гений вроде До стоевского или Льва Толстого. Типографий раз-два и обчёлся, все при монастырях. Они церковные книги печатают, а чтоб детективчик для народа, так это извини-подвинься, ни боже мой! Грех со домский, искушение диавольское! Пусть люди лучше Святое Писание читают, житиями святых просвещаются или уж совсем простенькие ярма рочные лубки на стену в избе вешают. А что? Зато душеспасительная и проверенная временем лите ратура…

Я даже как-то с думным дьяком Груздевым на эту тему консультировался. Ну, в смысле на пред мет создания местного частного книгопечатания. Я пишу, он издаёт, а реализуем в ларьке у нас при отделении. Дело выгодное, кто хочет пятнадцать суток скостить, всегда книжку купит, правда же? Но даже жадный дьяк упёрся – без разрешения Святого Синода никак нельзя-с! Ну и в пень бы их всех (кроме отца Кондрата), а я писал свои служеб ные заметки и буду…

Да, забыл. Позвольте представиться. Ивашов Никита Иванович, младший лейтенант милиции из Москвы. Волей хихикающего рока переброшен сюда, в сказочную Русь времён царя Гороха. Увы, никакими волшебными талантами или предмета ми награждён не был, поэтому страдал недолго и устроился на службу в первое и единственное ми лицейское отделение стольного города Лукошкина, которое сам же и организовал, получив чин сы скного воеводы. Поселён в тихом (это прошлое!) те реме Бабы-яги, недалеко от Базарной площади.

Бабка до меня жила себе скромно, грехи молодо сти замаливала, но сейчас стала активнейшим чле ном нашей сыскной опергруппы, второго такого эксперта-криминалиста не только у нас, но и ещё минимум в пяти сопредельных государствах не проявилось! Да и куда им…

Что ещё? Ах да, ещё подчинённая нам стрелец кая сотня под началом Фомы Еремеева город охра няет, и на рукавах у них наши милицейские шев роны. Серьёзные бородатые ребята, с пищалями и саблями, дисциплинированные, без фанатизма, но с перегибами. Это не страшно, хорошего от них всё равно больше.

И ещё у нас… этот… Митька. Митя Лобов. Кто знает (а кто его не знает?!) – известен на всё Лукошкино. Рост за два метра, полтора в плечах, храбрости немереной, энтузиазм вообще разумных границ не знает, за любую работу берётся, фанта зия неконтролируемая из всех щелей прёт, а сум марная полезного мозга ближе к нулю.

Вообще-то мне иногда кажется, что он у него то лько костный и есть. Младший сотрудник нашего отделения. Регулярно его увольняю, но пока без толку, возвращается, зараза, прямо бумеранг ка кой-то…

И ведь при такой вот разношёрстной команде мы тем не менее как-то умудряемся работать. То есть обеспечиваем раскрываемость, проводим ак ции по профилактике преступлений, организуем охрану общественных мероприятий, встречу ино странных послов и дипломатических миссий. Впрочем, в последнем нас чаще царские стрельцы подменяют, а вот в предыдущих темах тут уж толь ко мы стараемся как можем.

В профилактической работе с населением, ко нечно, не всё ещё гладко, но мы стараемся. Народ просто не привык к тому, что о нём заботятся, поэ тому казусы имели место быть, и неоднократно. Вот разок задержали стрельцы на базаре малолет него воришку, что делать?

– До четырнадцати лет ничего. Дайте ему вос питательный подзатыльник, и пусть идёт, делом займётся. Закон есть закон!

Я-то, как вы понимаете, только как лучше хо тел. Думал, оценит малец. Ну он и оценил. По-своему, конечно, по-детски…

На следующий день ко мне стрельцы с докла дом:

– Батюшка сыскной воевода, там у ворот толпа воришек собралась, мал мала меньше. Требуют, чтоб им сей же час по подзатыльнику выдали, да они пойдут, «делом» займутся. Возмущаются, то ропят наших: дескать, закон есть закон! Украл, по лучил подзатыльник, свободен! Так уж они сразу, заранее хотят, так сказать, для профилактики…

Или вот ещё было. Выстроил я как-то дежурных стрельцов на небольшую лекцию о толерантности и терпимости. Ну, с иностранцами или представи телями братских народов у нас проблем нет. В мас се своей все ведут себя прилично, а если кому и приходится объяснять правила вежливости, то с этим стрельцы и без моих подсказок отлично справлялись. Чёрт же меня дёрнул за язык провес ти коротенький инструктаж по представителям сексуальных меньшинств. У меня стрельцы разбе жались! Бросили пищали с бердышами и брызну ли наутёк во все стороны! Мне потом их начальник Фома Еремеев вечером отчитывался:

– Нельзя ж так парней пугать! Они как услыха ли, что в Лукошкине… эти… твои… водятся, что сзаду к мужикам примериваются со своим арши ном, но бить их за такие дела нельзя, а тока улыба ться вежливо… Теперича на службу выходить не хотят! Друг на дружку косятся, опасаются: ты ж сказал, что нормально сие и мода на то по всей Ев ропе да у половины творческого люду. Кабы нас иконописцы не побили за такое на них подозре ние…

Так что вот, профилактика преступлений у нас ведётся, только не всегда на высоте и не часто с по ложительным результатом.

Ну и гражданское население к общественно по лезной деятельности тоже привлекаем, как мо жем. Последнее, кстати, чревато – народ у нас в Лукошкине социально активный, им милиция до сих пор в диковинку, но руки чешутся, поэтому по могать нам лезут сами, вне зависимости – надо не надо, просили не просили, как-то вот так…

Помнится, вот буквально на той неделе поступи ли два заявления на конокрадов. Ну вроде как за езжие цыгане украли у кого-то кобылку, перекра сили из пегой в вороную, гриву накладную присобачили, хвост нарастили, а потом ещё и надули не счастную всем табором. Надули – это без кавычек, это через трубочку в задн… пардон, вставляют и дуют по очереди. Короче, лошадка вышла – загля денье: круглая, сытая, красивая, блестящая, слов но праворульная иномарка!

Шоу в том, что эти пройдохи ту кобылу краде ную её же хозяину сбыть попытались. А он свою скотину по глазам узнал, всплакнул у неё на шее да к людям с перемазанной чернилами рожей и обер нулся. Двое особо впечатлительных цыган рухну ли в обморок. Ещё одного с сердечным приступом отметелили на базаре. Так у нас два заявления и со хранились: первое о краже кобылы, второе о том, что цыган за побои претензий не имеет, вину осоз нал, впредь умнее будет. Я так понял, просто по старается не попадаться…

Что я сегодня расписался, а? Наверное, потому, что спать не хочу, хотя время уже давно за пол ночь. Вставать утром, с петухами. С петухом. В хо рошем смысле этого слова. Я имею в виду традици онный деревенский будильник с перьями и гре бешком. С первых побудок моей заветной мечтой стало увидеть его в супе или на сковороде. И хотя Яга пока против, мечтать не запретишь!

Отложив блокнот, я сбегал в сортир на заднем дворе, хотя бабка с регулярной настырной заботой ставила мне ночной горшок под кровать, вернулся, разделся, взял с подоконника большущее красное яблоко, не удержался и с хрустом откусил кусок. Мысль о том, что раньше у меня на подоконнике яблок никогда не было, пришла слишком поздно. Вроде после того, как упал на колени и на губах запузырилась пена…

Не имея возможности даже позвать на помощь от режущей боли в желудке, я каким-то чудом до ковылял до лестницы и, кажется, грохнулся отту да, пересчитывая каждую ступеньку. Потом всё кончилось. Наступила темнота…

Больше ничего не помню. Обрывки…

Ночь. Жар. Ночь. И боль, боль, боль…

Чьё-то тёплое дыхание коснулось моей щеки.

– Никитушка-а-а, сокол ясный, – жалостливо пропел мне на ухо бабкин голос. – Да ты живой ли?

Я с трудом разлепил глаза. Судя по солнечному свету, бьющему из окна моей горницы, давно утро. Тогда почему меня не разбудил петух? Я опять за крыл глаза.

– Бабуль, да что ж вы его так допрашиваете? А то сами не слыхали, как Никита Иванович с лестни цы-то навернулся и весь мозг отшиб?! С ним сейчас нежно обращаться надобно, ровно с дитём ма лым…

– Ты ещё меня поучи!

– Ай-ай-ай, обидели лялечку. – Чья-то тяже ленная ладонь начала безжалостно гладить меня по затылку. – Лялечке бо-бо! Тьфу на лялечку красивую, чтоб не сглазили! Чур меня, чур!

– Уберите идиота с моей головы, или я за себя не отвечаю, – неуверенно ворочая языком, потре бовал я, пытаясь сесть.

Яга с Митькой в четыре руки вернули меня об ратно в подушки.

– Живёхонек, – умилённо всплеснула руками бабка. – Говорила я тебе, Митенька, рано гробов щика звать. Теперь и заказ на кутью отменяй до кучи!

– А я ить ещё и стрельцам по чарке обещался, на помин души участкового…

– Вот, твердили ж неслуху: поспешишь – лю дей насмешишь. Не до смерти враги сыскного вое воду отравили, выкарабкается Никитушка наш, правда ить?!

Я почувствовал жгучее желание встать и со все ми разобраться. Встать мне опять никто не дал, но даже лёжа я отметил стоящий в углу горницы ве нок с надписью «От сотрудников» и занавешенное зеркало. Вот, значит, как, да-а:

– Митя! Бабуля! Кто-нибудь объяснит мне, что у вас тут происходит?!

– Дык похороны же… вроде… – честно поту пились оба.

– Угу. Нормально. И кого хороним?

– Тебя, касатик.

– Ещё раз угу. А с чего это вдруг, позвольте за метить?

Баба-яга чинно поправила чёрный платочек, жестом заткнула моего младшего напарника с комментариями и как можно подробнее осветила мне всю ситуацию от моего падения с лестницы до сегодняшнего пробуждения.

Во-первых, прошло два дня.

– Что-о-о?!!

– Митенька, прижми сыскного воеводу хоть вон подушкою, чтоб не подскакивал. Да не на лицо подушку, на грудь, горе ты наше луковое! Так вот бишь, на чём я остановилася-то…

В общем, как я её понял, ровно два дня назад ка кая-то наиподлейшая скотина типа ниндзя ловко проникла на территорию отделения, охраняемую, кстати, стрельцами Еремеева, коим бабка фитиль Уже вставила. Так вот, в результате данного проникновения на подоконнике в моей комнате было оставлено яблочко наливное. А налито оно было быстродействующим нервнопаралитическим ядом. По-местному называется «карачунов корень». И то, что я как-то сумел добраться до лестницы, – почти чудо…

На грохот моего упавшего тела прибежали квар тирующие здесь же сотрудники нашего отделе ния – Баба-яга, в нижней рубашке, с ухватом на перевес, и Митя, в исподнем, но с топором! Поняв, что бить некого, они дружно кинулись меня спа сать и… Фанфары! У них получилось!

Бабка напоила меня, бессознательного, рвот ным, а верный Митяй жал мне на живот до тех пор, пока последнее яблочное пюре не вышло наружу. Однако, несмотря ни на что, в чувство я так и не пришёл, зато бледнел не по дням, а по часам. Это чисто местное выражение, в наших милицейских протоколах редко употребляемое. Ну, короче, они предпочли обо всём позаботиться заранее: прича щение, отпевание, гробовщик, козырное место на кладбище, оповещение печальной вестью всех за интересованных лиц.

Э-э… не в смысле заинтересованных в моей смерти! Но вы меня поняли, да?

– Царь в курсе?

– А то, сокол ты наш! Горох уж, поди, первым соболезнования прислал и на крест каменный из казны отсыпать обещался.

– Деньги пришли? – зачем-то уточнил я.

– Ну-у, – неуверенно замялась Яга. – Ежели по совести говоря, то час назад гонец под роспись доставил.

– Сколько?

– Пятьдесят рублей золотом! Не пожадничал государь за-ради любимого участкового.

– Кто ещё денег дал? – продолжал дожи мать я.

Как оказалось, дали многие. Кнут Гамсунович от лица всей Немецкой слободы прислал сто пять десят рейхмарок и венок с готической надписью по-немецки. Текст нуждался в переводе, но всё равно очень красиво. Боярская дума отправила аж шесть венков и два ведра самогону на упокой. Ар мянская диаспора послала двенадцать рублей мел кими деньгами и две свежие гвоздики. Общеизве стный ростовщик-гробовщик Шмулинсон сделал скидку в десять процентов, пообещав обить гроб не чёрным, а серым, в цвет милицейского мундира. Дьяк Филимон Груздев на словах передал фигу и пообещал сплясать у меня на могиле в максималь но нетрезвом состоянии, потому как уже ничего ему за это не будет.

Вроде всё. Ах да, ещё тётка Матрёна пообещала прислать бочонок кислой капусты, но, узнав, что получателем будет наш Митя, отказалась…

– Приказываю отпустить начальника отделе ния, – взвесив все «за» и «против», предложил я.

Мои сотрудники, подумав, убрали руки и отва лили в стороны.

– Бабуль, деньги придержите. Нам ведь есть на что потратить похоронные, правда?

– Дык, а как же, милок?! – всплеснула сухо нькими ладошками Яга. – Кобылу рыжую подко вать, на телеге два колеса менять надобно, в бане крыша течёт, а поруб мне вообще преступники да всякие задержанные до выяснения так загадили, что хоть не заходи! На пол плюют, ироды, и срамо ту всякую на стенах гвоздём пишут…

– Отлично, – согласился я. – Есть повод про извести капитальный ремонт отделения. Или хва тит только на косметический?

– Ещё купцы прислать обещалися, – старате льно припомнил Митька, хлопнув себя по лбу. – Вроде как три свечи пудовые, пчелиного воска, на меду. А ещё три мешка соли заказать. Ну чтоб мо гилку от души посыпать. Любят они вас, Никита Иванович…

Ага, после наших милицейских рейдов на пред мет обмера, обвеса и ненадлежащего качества об служивания покупателей меня так всё купечество «любит», что представить страшно. Однако три мешка соли – это тоже деньги, а деньги лишними не бывают.

– Ты бы, Никитушка, поумирал ещё чуток, хоть до вечера? Мы бы, глядишь, и забор под энто дело обновили…

– Не могу, бабуля, меня царь ждёт.

– Дак он тебя позавчерась ждал. А ноне-то уж что… Уже свершилось всё.

– Что свершилось? – не понял я.

– Сестра евонная, двоюродная, Марьяна-царевна из монастыря прибыла. Жениха себе хочет. Так что опоздал ты, Никитушка, к государю с сове том прибыть. Ныне сам Горох выкручиваться бу дет без помощи родной милиции…

– Стоп! – Я резко сел. Митяй сунулся было второй раз давить подушкой, но я выкрутил ему мизинец, и наш богатырь обмяк. – А зачем госу дарь хотел меня видеть? И при чём тут его двою родная сестра?

Бабка с Митькой выразительно переглянулись и дружно покраснели. Я что-то не то и не так спро сил?

– Ну энто с какого боку заглянуть, Никитуш ка. Может, тебе, сокол ясный, и впрямь покуда в отделении полежать. Ты бы дал девке время подуспокоиться чуток, а то, не ровён час, надорвёт сер дечко невинное буйными рыданьями-то…

Я окончательно потерял нить логики, потому что так они меня ещё ни разу не запутывали. С ка кого бодуна надобно быть царской родственнице, чтобы рыдать по какому-то там сыскному воеводе, которого она вообще ни разу в глаза не видела?! Если только не…

– Горох что, опять хотел меня женить? – про зрел я.

– Да ты у нас ясновидящий, что ль, Никитуш ка? – восхищённо всплеснула руками Баба-яга, а наш младший сотрудник поднял вверх большой палец.

– Митя, не ноги.

– Чегось?

– Большой палец руки поднимать надо, – на помнил я, и он послушно сунул босую ступню об ратно в сапог, а правую руку вскинул в красноре чивом жесте римских императоров над гладиатор ской ареной Колизея. Это тоже я научил, но лад но…

В дверь постучали стрельцы. Не как обычно, громко и настырно, а эдак тихо, скорбно и с пони манием. Наш младший сотрудник на минуточку выбежал во двор и почти сразу же вернулся, сияя, как царский пятак.

– Шмулинсон гроб привёз! Кра-си-ы-вый!

– Ить вот еврей, а за-ради похорон родной ми лиции расстарался и скидку сделал, – вытирая сентиментальную слезу, улыбнулась бабка. – Ну давай тащи, поглядим хоть, чего он там нахудожничал…

– Эй, а ничего, что я вообще-то ещё живой?!! – Да тю на вас, Никита Иванович! Нешто за ради таких мелочей нам работу Шмулинсонову опла ченную взад возвращать прикажете? А ну как он во второй раз не так расстарается да и, поди, денег заломит? Под гарантию, чё вы и впрямь без обману дуба дал и…

– Бабуль, – взглядом попросил я.

Яга мигом отвесила Митяю воспитательный подзатыльник и елейно обернулась ко мне:

– Дак мы его в горницу пущать и не станем. Тока гроб занесём. Ты уж не прогневайся, а?..

В этот момент кто-то деликатнейше поскрёбся в дверь и прокашлялся. Если, конечно, вы можете представить грассирующий кашель с местечковым акцентом…

– Шмулинсон?! – в ужасе переглянулись мы. Яга сориентировалась быстрее всех, одним ма хом выдрала из-под меня мятую простыню да меня же той простынёй и накрыла. С головы до пят, как положено. Подскочивший Митька сорвал со стены тяжеленную икону и бухнул её мне на грудь, так что я чуть не застонал от боли, а сам встал в сторо ночке с самым скорбным выражением лица. Моя домохозяйка ещё раз поправила простыню, чтоб я не подсматривал, и смиренно, опустив очи долу, отворила дверь.

– Заходите, Абрам Моисеевич…

– Таки здравствуйте всем, ой вей, какое горе, такой молодой, мог бы жить и жить, все его люби ли, но что делать, он там, а мы тут, ай-ай-ай, я пла кал, моя жена плакала, даже дети, ви их знаете, такие шалопаи, шоб они жили сто лет, и те плакали! – на одной ноте зачастил наш популярный гро бовщик-ростовщик-осведомитель, осторожно шаг нув в комнату.

– Гроб-то доставил? – печальным голосом, но деловым тоном уточнила Баба-яга.

– Оно уже в сенях! Серый бархат, обивка с лю рексом, ни одного гвоздика не торчит, ароматиза ция лавандой и шалфеем – ваши стрельцы таки умиляются до слёз и хотят себе такой же! Я честно сказал Фоме Еремееву, шо за оптовый заказ на всю стрелецкую сотню может быть хорошая скидка, но он меня не услышал. У него тоже горе, смерть лю бимого начальника, я всё понимаю, но гешефт есть гешефт. Таки, может, вы ему повторите вслух на предмет скидки? Мы могли бы с вами иметь с того неплохой процент…

– Митенька, – едва вклинилась бедная баб ка, – отдай ты болтуну энтому иудейскому его сребреники и проводи до ворот, а то у меня уже уши закладывает…

Раздался звук долго пересчитываемой мелочи.

– Нет-нет, гривенничек оставьте себе! Оставь те, оставьте, у меня тоже есть сердце и даже со весть, а у вас такие траты, шо упаси Господь! Тем более я таки намерен прийти на поминки всем се мейством, и дети уже со вчерашнего вечера ничего не кушают. Так шо насчёт скидки…

– Митя, проводи!

Судя по кратковременным звукам борьбы, Аб рам Моисеевич упирался изо всех сил, но с моим младшим сотрудником едва ли могли бы справить ся все силы Сиона. Ну, с последним я, возможно, переборщил. Хотя как знать, в рукопашных боях против превосходящих сил шамаханов, разбойников или даже самого Кощея Кирдыкбабаевича Бес смертного он очень неплохо себя зарекомендовал.

– Вставать можно?

– Можно, но осторожно, касатик, – тихо отве тила глава экспертного отдела, шагнув к окош ку. – Кажись, к нам ещё гости нежданные пожа ловали.

– Кто это, интересно? – приподнялся я, гля нул одним глазком и сам сунулся под простынку. Вот только этого счастья мне ещё недоставало…

Во дворе отделения медленно сползал с могучего коня дородный боярин Бодров, мой главный враг по думской фракции. Это шутка. На самом деле он не главный враг, потому что вся боярская дума меня на дух не принимает. Просто гражданин Бод ров у них главный по возрасту, богатству и имени тости рода. А вот по уровню развития мозга лично я бы ему и управление курятником не доверил, не то что в думе законотворчеством заниматься…

– Никитушка, ты уж полежи ещё минуточку, дай честному боярству от смерти сыскного воеводы удовольствие огрести. Мы им потом сюрприз устроим…

– Бабуль, вы только побыстрей их отсюда вы проводите, пожалуйста, а?

Ответить Яга не успела, потому что в дверь вва лился грузный боярин Бодров. Судя по агрессивно му перегару, которым можно было насмерть тра вить даже не убиваемых тапкой тараканов, мои по хороны этот тип начал праздновать ещё вчера…

– Здорова была, хозяюшка, – вежливо прогу дел он, потому как за невежливость Баба-яга кара ла строго. – Слыхали… ик, горе у вас? Сыскной воевода… ик!.. да вроде как богу душу отдал?

– Да тебе-то что с того…

– Как что?! Я ить… ик!.. удостовериться пришёл. Всей думой боярской… ик!.. направлен с соболезнованиями… – Он, тяжело перевалива ясь, подошёл ко мне, встал рядом, видимо при сматриваясь.

Я затаил дыхание. Да я и так от его амбре дышал через раз…

– И впрямь… ик!.. опочил участковый. Пани хиду-то в каком… ик!.. храме заказали?

– Тем отец Кондрат озабочен. – Бабка решите льно отодвинула нехилого боярина в сторону, и я осторожно выдохнул.

– Соб… ик!.. соболезную-у… – Судя по трём глухим ударам и одному звонкому, Бодров от души перекрестился. – Свечу пудовую жертвую-у… ик! И от всей думы камень могильный, пудов на шесть! Чтоб уж… наверняка… Прощевай, хозяюшка, пой… ик!.. ду ужо. Ждут меня в кабаке, помя нем… ик!.. безвременно усопшего… ик! Празд ник-то како… тьфу ты! Горе, горе, говорю… ик!.. какое, а?!

Уходил он танцующей походкой, едва ли не вприсядку, шепча: «Всё ж таки есть Бог, есть!» А во дворе отделения ещё и счастливо обнялся с дву мя сотоварищами, облобызал обоих в щёки, и вся троица, заломив высокие боярские шапки набек рень, пошла за ворота обмывать скорбное событие.

– Кто ещё в курсе, что я помер?

– Дык, Никита Иванович, – радостно открыл рот доселе молчавший Митя, – почитай весь город рыдает! Простой люд на базаре волосы рвёт, тор говля встала, бабы воют, мужички виноватого ищут, на царский терем кулаками грозят…

– А царь-то им чем не угодил?

– А не пособолезновал прилюдно!

– Так, – обернулся я к Яге, быстро сложив в уме дважды два. – То есть Горох-то на самом деле знает, что я живой?

– Государю врать не осмелилась, – скромно потупилась наша домохозяйка. – Был он тут око ло тебя вчерась. Велел мне про выздоровление твоё помалкивать.

– Уже спасибо. Но это не помешало вам взять с него деньги?

– А он зато с меня слово взял крепкое, ежели оклемается участковый, так чтоб в сей же миг к нему прибыл!

– Вот прямо сейчас, да? – криво улыбнулся я, вставая с Митькиной помощью. – Что ж там у него такого сверхсрочного? Ну исключая его брачные фантазии обо мне и царевне…

Яга развела руками. Думаю, на тот момент она и сама не знала, на что мы подписываемся, отправ ляясь по очередному царскому вызову. С другой стороны, если б и знала, что бы это изменило? От казались бы мы, что ли?! Нет, нам в помощи нико му отказывать нельзя, мы – первое и единствен ное отделение милиции на всё Лукошкино. Да и на всё наше царство-государство в целом другой ми лиции, увы, нет…

– Митяй, запрягай телегу. Опергруппа, на вы езд! – громко приказал я, закашлялся и ничком рухнул обратно в подушки. Голова ещё кружи лась, и ноги были как ватные.

Ох, мать моя прокуратура, чем же меня тут так траванули-то, а?!

– Никитушка, – сразу кинулась ко мне баб ка, – ты тока не спеши, ты сейчас ровно зайчонок новорождённый – ни сил, ни умишка. Ну да мы сейчас это дело живо поправим…

Как понимаете, дальше всё было словно в сказ ке. Яга только хлопнула в ладоши, как в горницу вбежал счастливый Фома Еремеев, обнял меня, не скрывая слёз, и доложил, что баня истоплена. Митя на руках унёс меня в нашу маленькую бань ку, вымыл, выпарил, отхлестал веником, отпоил квасом, переодел в чистое бельё и так же на руках вернул в дом. В горнице уже был накрыт стол. Са мый скромный, больничный, видимо, есть сразу много и всякого мне было нельзя.

– Вот, Никитушка, бульончик куриный с суха риками пшеничными. Вот кашка овсяная на воде, тоже желудку весьма пользительная. Вот и чаёк слабенький, медку немного, ну и наливочки гло ток… Она непростая, она на сорока травах насто янная, в ней сила великая бродит, она и мёртвого из гробу поднимет!

Ну что тут скажешь? Меня с её наливки едва опять навзничь не уложило, алкоголь же всё-таки. Поэтому я весьма смутно помню, как меня одели в мою милицейскую форму, вывели во двор, уложи ли на солому в телегу и засыпали сверху аромат ным сеном. В ногах у меня угнездилась Баба-яга, младший напарник взялся за вожжи, и рыжая ко была тряской рысью повезла всю нашу слаженную опергруппу через весь город на царский двор.

Еремеев хотел было послать с нами десяток стрельцов в охрану, но бабка отговорила. Типа по дозрительно, что её одну столько мужиков в форме охраняют, да и рожи у наших слишком уж счаст ливые. Пущай уж лучше в отделении друг на дружку лыбятся, а ей надобно вплоть до Горохо вых палат скорбное выражение лица пронести, как траурный платочек, и не забывать слезу горю чую на дорогу пыльную смахивать…

– Выйду я на улицу, гляну на село, девки гуля ют, и мне… развлечение, – со всей дури, во всю глотку завёл было Митя, но, получив от Яги клю кой по затылку, опомнился: – Извела-а меня-а кручина, подколодная-а змея-а…

На последних двух словах он сделал заметный акцент, за что словил и во второй раз.

Телега свернула к базару, и я, лёжа в духмяном сене, с тихим удовольствием прислушивался к громким стонам общенародной скорби.