– …Омир-саби! Зачем ты лежишь на солнце! Что с тобой, господин? Вставай!

Джахир проснулся и удивился, не увидев в комнатушке хозяина. Догадался: «Наверное, он ушел к своему псу». Он вышел во двор и увидел Омира-саби. Тот лежал под чахлым гранатовым деревом, почти не дававшем тени, раскинув руки под палящим солнцем, хрипло дыша. Джахир стал трясти его за плечи.

Тот открыл глаза, но ничего не говорил. Джахир снял с пояса флягу, поливая ему лицо и грудь, поднес ее к приоткрытым губам.

– Пей, Омир… Вставай! – когда вода во фляге кончилась, он с силой приподнял Яромира за плечи и прислонил к себе, чтобы удержать. – Пойдем! Нельзя лежать на солнце.

Яромир уронил свою тяжелую голову ему на грудь, невнятно повторяя:

– Что, брат, искал меня?.. Сейчас пойдем… Еще бы воды…

Джахир не понимал, на каком языке он говорит. Он изо всех сил стал поднимать Омира на ноги, и тот все-таки встал, держась за него. «Как же мне его довести?» – Джахир, перекинувший его руку себе через плечо, зашатался. В городе мальчик-хузари чувствовал себя таким же чужаком, как Омир, и не решился бы попросить ни у кого помощи. Вдобавок Яромир боялся, как бы хозяин гостиницы, узнав, что он болен, не велел ему убираться. Мало ли что за болезнь принес с собой чужеземец со своей галеры!..

– Надо, чтоб никто не знал, – прохрипел он на ходу уже на языке Джахира. – Не надо, чтоб видели…

Джахир с трудом разобрал, что он шепчет, и весь дрожал, напрягая силы, чтобы не дать ему упасть. Мальчик кое-как довел своего господина по ступенькам в их каморку и уложил на циновку. Тому было хуже, чем во время прошлых приступов, и он сам не знал, что с ним будет дальше. Джахир, склонившись над ним, стал опять трясти за плечи. Он был испуган. «Может быть, Омира ужалил скорпион? Зачем я раньше не пошел его искать?! – упрекал себя юноша. – Если бы я раньше за ним пришел, ему бы не было так худо: это оттого, что солнце…» Мальчик снова поливал Омиру из кувшина лицо и грудь, звал его, не давая впасть в забытье.

Только к вечеру Яромир наконец почувствовал облегчение.

– Вытащил меня… ах, бедняга. – Он виновато поглядел на Джахира, чувствуя досаду на свое беспомощно распростертое тело. – Как же мы теперь будем? Ведь я, кажется, слег.

Джахир двумя руками приподнял его голову. Яромир встретился глазами с его умоляющим взглядом, увидел до смешного детское, растерянное выражение на лице, темный пушок пробивающихся усов над жалобно приоткрытым ртом. «А ведь мы с Шалым – все, что у него есть…», – понял Яромир, и ему стало жаль паренька, у которого в жизни есть так немного.

У самого Джахира было смутно на душе эти дни. Был миг, когда мальчик забыл, что его хозяин – коварный демон. Джахир решил, что демон, выходит, уже получил над ним какую-то власть. Когда Яромиру стало лучше, юноша принялся осторожно расспрашивать его о том, что могло бы приоткрыть завесу над его демонской природой.

– Омир-саби, ты позволишь с тобой поговорить? Мне кажется, такой могучий человек, как ты, может иметь все, что захочет.

– Что, мой мальчик? – в растерянности переспрашивал Яромир.

– Разве ты не более могуч, чем другие?

Джахир ожидал, что Омир должен все-таки посулить ему что-нибудь взамен за душу. В преданиях демоны всегда обещали богатство или власть. Мальчик хотел навести на это разговор. Он представлял себе: «Омир скажет: «Да, я могуч более других. Тому, кто служит мне, я могу дать власть и золото». Тогда я скажу ему: «Я давно принадлежу тебе, господин. Но я боюсь: вдруг твоя сила не так велика, как ты говоришь. Быть может, с тобой случится какое-нибудь зло, и ты погибнешь, а я останусь без господина». Тогда Омир-саби ответит, как демоны в сказках: «Не бойся ничего. Я потеряю силу, если кто-нибудь догадается в полнолуние связать меня веревкой, в которую вплетена шерсть белого верблюда, что еще не знал узды. Лишь тогда смертный сможет побороть меня своей рукой, но не бойся: никому под луной это неведомо». Джахир бы нашел белого верблюжонка, вплел бы его волос в веревку и одолел бы демона сам.

Но Омир, лежа больной в их тесной каморке, говорил совсем не то.

– С чего ты взял, Джахир, будто я более могуч, чем другие? Конечно, не без того, брат, если хвачу кулаком, то мало что останется. – Он ухмыльнулся, приподнявшись на локте. – Да ведь это только тяжести таскать или в кабаках драться. И то, брат, если вдвоем тебя не скрутят, так скрутят вчетвером. Да вот заболел, сам видишь…

– Разве ты не можешь всегда повергнуть своих врагов? – настойчиво повторял Джахир.

– Да у меня, Джахир, врагов-то и нету, – в раздумье отвечал Яромир. – То бишь, может, и есть, да я их позабыл. Разве что они меня еще помнят…

Джахиру делалось тоскливо и страшно при мысли, что демон ничем не стремится его подкупить и ни о чем не просит, точно и так знает, что ему никуда не деться. Мальчик чувствовал себя беззащитным перед этим чужеземцем, который вопреки его воле заставил его полюбить себя, почти сломил всякое его упорство и, наверное, властен был бы толкнуть его ради себя на любой непоправимый шаг.

Джахир помнил свои первые дни в Хиваре, когда бежал из пустыни с душой, полной горечи и стыда. Мальчик сознавал, что теперь ему стало легче. Демон развратил его душу своим состраданием к его трусости и греху.

Впрочем, чтобы убить демона, все равно нужно было где-то раздобыть могущественную реликвию. Джахир не знал, где ее взять. Он не знал… и священная реликвия не выходила у него из головы, как не выходил из головы шакал у человека из притчи, поклявшегося не думать о шакале. Все чаще мальчик смутно припоминал кое-что о кинжале пророка. Правду ли кто-то из родичей говорил ему, что этот кинжал хранится у шейха Хамала, живущего у святой гробницы в одном из оазисов?

Лихорадка у Яромира прошла через пять дней. Несколько приступов подряд сменились глубокой слабостью. Наконец Яромир встал на ноги и собрался проведать свою галеру.

Джахир неожиданно стал просить его:

– Омир-саби, ты позволишь мне съездить поклониться святому шейху Хамалу?

Яромир недовольно поморщился.

– Далеко это, Джахир?

– В оазисе Семи источников. Я клянусь, Омир-саби, что возвращусь через неделю. Я пойду пешком. Это обойдется не дороже, чем стоит вода и пища на дорогу.

Джахир понял: конечно, демону не нравится его желание поклониться святому!

– Ты мой господин, Омир-саби. Я вернусь и буду тебе верным рабом, и никогда больше ничего не попрошу. Я поеду с тобой на север, только позволь перед этим я один лишь раз припаду к ногам шейха.

Яромир не хотел отпускать Джахира одного, и сам не хотел ехать в пустыню. Что еще взбрело в голову этому благочестивому мальчишке? Но Джахир решил взять настойчивостью, повторяя свою мольбу, как заклинание.

– Шейх снимет с тебя вину? – спросил Яромир. – Ну… если так, я спрошу у хозяина, долго ли мы еще простоим в порту. Если впереди есть дней десять, так и быть, съездим.

– Ты поедешь со мной, Омир-саби? – с изумлением переспросил Джахир.

– Может, и вправду твой шейх тебя на что-нибудь путное наставит, – отвечал Яромир. – Все-таки старый, почтенный человек. А то у нас с тобой только и разговора: «Омир, зачем ты полез не в свое дело и помешал перерезать мне глотку!» – передразнил он.

Мальчик-хузари опустил взгляд и тихо произнес:

– Я не должен был оставаться жить.

Яромир взял его за плечо, Джахир резко отстранился:

– Разве ты не понимаешь, Омир-саби? Ты совсем не знаешь чести?

– Вот и не знаю, – хмыкнул Яромир. – Так что не суйся ко мне с этим. Ищи кого-нибудь другого, кто тебе глотку перегрызет… Ладно, поедем к твоему шейху.

Сам Джахир решил идти в паломничество пешком, но для Яромира нанял верблюда. Не привыкший ходить по песку, Яромир иначе оказался бы помехой в пути для юноши – кочевника из пустыни. По его приказанию верблюд опустился перед Яромиром на колени.

– Как садиться на этого зверя? – Яромир недоверчиво бросил взгляд на седло без стремян, которое лежало прямо на косматом горбу.

– Вот так, смотри, – Джахир вскочил в седло, поставив обе ноги на шею невозмутимому верблюду.

– Раз так, ладно… – пробормотал Яромир, садясь вместо него и осторожно поджимая ноги. – Ну, пускай он встает.

Чувствуя, что верблюд поднимается, он изо всех сил вцепился в луки седла, а потом глянул вниз и шепнул про себя: «А, чтоб ему!.. То же, что сидеть верхом на колокольне!» Джахир взялся за добавочную уздечку, прикрепленную к кольцу в носу верблюда нарочно для поводыря. Он собирался идти, ведя верблюда за собой. С обеих сторон горба были навьючены бурдюки с водой и дорожная сумка.

Паломники из Хивары, желавшие повидать шейха Хамала, подолгу жили в гостиницах у городских ворот, ожидая, когда их наберется достаточно для безопасного путешествия через пустыню. Джахир разузнал, что небольшой караван паломников ушел день назад. Хузари решил не ждать.

– Мы догоним их, Омир-саби, на караванной дороге.

Они ушли в пустыню вдвоем.

Джахир был удивлен, что хозяин-демон собирается ехать вместе с ним в оазис Семи источников. Поразмыслив, Джахир догадался: Омир-саби боится, что близость святого шейха разрушит ту власть, которую он приобрел над душой своего раба…

Он настороженно наблюдал за Омиром. Тот неуклюже сидел на верблюде и ворчал, что вообще давно не ездил верхом, а тем более в таком дурацком седле. Джахир вел своего господина, как обычно передвигаются по пустыне караваны и хузари летом: они были в пути вечер, ночь и еще некоторое время до рассвета, пока не начиналась невыносимая жара. Тогда Джахир ставил навес где-нибудь под барханом, и они с Омиром ложились спать. Перед сном и еще под вечер Джахир доставал из дорожной сумки припас: сушеные финики и лепешки.

Джахир удивлялся, что Омир иной раз так странно беспомощен в пустыне. Наверное, если бы он захотел использовать свое тайное могущество, он не чувствовал бы ни жары, ни жажды. Но он старается вести себя как человек. Наверное, он не позволяет себе применить демоническую силу, а без нее совсем беспомощен и не умеет даже того, что умеют обычные люди.

Ночи были темными, полными диковинных звуков. Джахир шел впереди, ведя за узду верблюда. Яромир хмуро покачивался в седле. За верблюдом тащился Шалый, покорно понурив голову.

Яромир не узнавал паренька, который в городе так смешил его своими усами на совсем детском лице и низким голосом. Это был молодой кочевник с суровым лицом, спокойный, привыкший к тяготам пути. Он шел пешком по песку, исполняя обет покаяния перед посещением святого. Из-за того, что почти все лицо Джахира было прикрыто бурнусом, его взгляд стал как-то особенно красноречив, но выражал только глубокую внутреннюю сосредоточенность.

На другой день они нагнали караван. Паломников было десятка три, и молодых, и старых: большинство мужчин, несколько женщин. Две из них ехали в паланкине, который нес на себе верблюд, их сопровождала охрана.

Паломники подозрительно рассматривали новых попутчиков: чужеземца и молодого хузари. Как должны были спутаться дороги, чтобы эти двое шли вместе?! Против того, чтобы Джахир с Яромиром присоединились к каравану, никто не возражал, но на них глядели кто с изумлением, кто с враждебностью, подозревая, что одной нитью связали их вовсе не силы света.

Джахир с облегчением чувствовал, как пустыня освобождает его от власти демона. Или, может быть, могущество Омира ослабевало при приближении к святому месту? Джахир все уверенней думал, что убьет его. А тогда – искупление вины, может быть, прощение? Он вернется к родичам и, призывая в свидетели святого шейха, расскажет, как убил демона. Все увидят, что Джахир не трус, потому что демон коварнее и страшнее обычных врагов.

Яромир на привале, трепля обалдевшего от жары и жажды Шалого по косматой морде, с кривой усмешкой тихонько говорил: «Понимаю, брат, худо тебе… Днем пекло, ночью стынь, а ведь еще обратно ехать придется. Ну, потерпи…»

Джахир почти не разговаривал с ним. Яромир тоже не трогал своего попутчика, понимая, что паренек держит пост и думает о душе. Он только сомневался: как бы Джахир не переусердствовал с постом (клин клином вышибают, и милое дело – мучить себя, если камень лежит на душе). Эта-то мысль и примиряла Яромира с тем, что его занесло в пустыню, где песок скрипит на зубах и ветер напоминает жар от костра. Когда он сам слег в лихорадке, Джахир без разговоров возился с ним – тоже, наверное, радости мало. «Вот и мы теперь должны за ним присмотреть», – шепотом объяснял Яромир Шалому.

Однажды заполдень, в тени навеса под барханом, Джахиру приснился страшный сон. Будто бы Омир, раненный в горло ножом, на свой лад ухмыляется ему: «Не бойся, я не ем детей!» И тут вдруг налетел горячий ветер, полный песка и пыли. Джахир проснулся и понял: будет хамсин.

Хамсин напомнил Яромиру вьюгу в степи. Горячий ветер, несущий песок, уравнял всех. Паломники, хузари Джахир, северянин Яромир, пес Шалый – все, переждав под своими навесами метель из песка, смотрели мутными взглядами и двигались как во сне.

Яромиру чудилось, что у него во рту такая же раскаленная пустыня, как и вокруг. Песок незримо тлел, как угли под пеплом. Даже не видя себя со стороны, Яромир понимал, что выгорел до черноты, не только снаружи, но и изнутри, и кругом него были такие же почерневшие, опаленные лица.

Когда караван пришел в оазис Семи источников, паломники поили верблюдов, пили сами. Яромир несколько раз окатил Шалого водой из колодца. Косматый пес устало и медленно встряхнулся, разбрызгивая капли. Влажная шерсть слиплась, и стало видно, какие впалые у него бока. Джахир, сняв бурнус, строго смотрел обращенным в глубь себя взглядом.

В оазисе возле могилы святого вместе с шейхом жило лишь несколько его учеников. Их пищу составляли дары паломников и плоды финиковых пальм, которые росли в оазисе сами по себе. Избегая всего мирского, шейх и его ученики не возделывали землю.

Паломники побогаче раскидывали привезенные с собой шатры поодаль от святого жилища шейха. Кто победнее, спали под простыми навесами прямо на земле, как устроились и Яромир с Джахиром.

Почти до самого вечера они пролежали в полусне. Только к вечеру, когда стало прохладнее, Джахир достал из дорожной сумки лепешки и сушеные фрукты. Большая часть всего, что они взяли с собой, ушла на подношение шейху. Джахир еще днем ненадолго отлучился, чтобы передать свой дар старшему ученику святого. У них с Яромиром теперь оставался только небольшой дорожный запас.

– Завтра шейх будет говорить проповедь, господин, – отчужденно сказал Джахир за едой.

Он уже успел спросить старшего ученика о том, правда ли у его наставника хранится кинжал пророка? Теперь Джахир знал, что кинжал здесь.

На другой день он слушал проповедь с таким чувством, как будто бы совершал молитву перед боем. Святой вышел из маленького простого шатра. Паломники, ожидавшие его, опустились на колени.

Белобородый святой с морщинистым, высохшим лицом говорил тихим голосом, тоже казавшимся каким-то сухим, подобным звуку, с которым перекатывается под ветром песок.

– Пока человек не воюет, – проповедовал шейх, – он готовится к войне. Будьте воинами Всевышнего, берущими на себя тяжкий груз уничтожения. Не знайте жалости: пусть вместе с тьмой неизбежно гибнет некая часть света, но иначе не совершить праведной мести. Не прислушивайтесь к словам нечестивцев: да не услышите вы ни оправданий их, ни мольбы. И не заключайте с ними ни союзов, ни договоров…

Джахир чувствовал, что каждое слово святого раскаленным клеймом оставляет след в его сердце. Мальчику казалось, будто шейх Хамал видит его душу насквозь и ждет от него подвига во имя веры: готовности вонзить кинжал в сердце демона. Как он раньше мог сомневаться и жалеть Омира, если он – враг?

«Будьте воинами Всевышнего…»

Когда шейх закончил проповедь и хотел уйти в шатер, Джахир в отчаянном порыве простерся ниц у самых его ног. Шейх постоял над ним мгновение и обронил:

– Пойдем со мной.

Джахир воротился уже ночью. Шейх поверил его рассказу о демоне. Святой и сам полвека отдал борьбе с тьмой. Выслушав юношу, шейх воззвал про себя к Вседержителю, огладил ладонями бороду и достал из сандалового ларчика священный кинжал.

– Демон могуч, – сказал старец, – раз не побоялся приехать с тобой в это благое место. Но не бойся ничего: ты воин Всевышнего. Святость кинжала пророка так же гибельна для демона, как для человека – яд. Самая легкая рана, которую ты нанесешь, заставит демона принять свой подлинный облик и издохнуть в мучениях. Но помни, юноша-воин: посланцы бездны коварны. Берегись, чтобы демон не разгадал твоего замысла и не растерзал тебя раньше. Завтра на рассвете принеси мне назад кинжал пророка и сердце демона. Это будет искуплением твоей вины.

Джахир еще раз преклонил перед ним колени и вышел. Священный кинжал, завернутый в ветошь, он спрятал у себя на груди.

Подойдя ближе к навесу, возле которого лежал привязанный к пальме верблюд, Джахир замедлил шаги. В душе мальчик надеялся, что Омир-саби уже спит. После того как шейх благословил его и наставил, Джахир не хотел ни о чем говорить с демоном. Прежняя власть Омира над ним не должна была теперь ослабить его воли.

Но юноше не повезло. Узнав его походку, тявкнул Шалый, и Омир-саби, лежавший под навесом, приподнялся на локте.

– Где тебя носит, Джахир? Ну?.. Что тебе сказал шейх?

– Шейх мне сказал, что раб должен чтить и слушаться своего господина, – безучастно ответил Джахир.

Оба завернулись в плащи и устроились под навесом. Джахир закрыл глаза и затих. Он решил, что убьет Омира во сне. Мальчик понимал, что у него не хватит сил схватиться с ним в открытую. Джахир не обманывал себя: ему было страшно при мысли, что нынче ночью он заглянет в глаза чудовищу. Но лучше быть растерзанным демоном, чем на рассвете явиться к шейху без его сердца и признаться, что не посмел.

Временами доносились фырканье или вздох верблюда. Из пустыни летели с рождения знакомые Джахиру крики гиен и шакалов. Костер почти догорел, угли только немного тлели. Омир лежал на спине, одну руку откинув в сторону, другую положив себе на поднимающуюся от дыхания грудь. Джахир встал на колени подле него. Пес демона тоже спал рядом с хозяином, уткнув морду в вытянутые передние лапы. Мальчик сжал в ладони кинжал пророка: он лежал в руке, как влитой. Голова Омира-саби была запрокинута: задрав свою бороду к полотнищу навеса, он, как нарочно, подставлял горло… На миг Джахира опять охватила слабость. Он подумал, что если ударит ножом, то Омира больше не будет. Он, может быть, будет где-нибудь в преисподней, осужденный Вседержителем. Но с ним, Джахиром, его не будет больше никогда.

Мальчик ощутил, что власть демона еще сильна в его душе. Больше ни мгновения не было на раздумье. «Я воин Вседержителя…». Джахир занес руку. Залаял и зарычал, вскочив на ноги, желтый пес. Омир приподнял голову, успел вскинуть руку – ту, что лежала на груди. Джахир не видел, куда ударил, но точно знал, что ранил Омира: острие вонзилось во что-то и скользнуло. Тотчас Омир-саби поймал его за запястье и стиснул так, что пальцы разжались и выпустили кинжал. У Джахира прервалось дыхание: он увидел, что попал Омиру в лицо, у него была наискось рассечена щека и уже залита кровью… «Сейчас он обратится…»

Другой рукой Омир схватил его за плечо.

– Что с тобой, Джахир? Что с тобой?.. Это же я, Омир! Погляди, это я!

Джахир отчаянно пытался вырваться, тогда Омир-саби перехватил его обеими руками за плечи и сильно прижал к своей груди.

– Что с тобой? Тише, тише… Ты меня узнаешь? Тебе что-то привиделось? Тише. Сейчас все пройдет, – твердил он.

Яромир думал, что у Джахира бред. Юноша еще несколько раз пытался освободиться, ожидая, что демон обратится и растерзает его прежде, чем умереть самому. Ощутив, что не вырваться, он притих. Джахир думал: «Кинжал пророка… как же так? И только струйка крови?!»

– Омир-саби, я хотел убить тебя. Я хотел перерезать тебе горло во сне. Убей меня ты, убей меня, убей!

– Тебе что-то привиделось, не бойся, – наклонившись, шептал ему Яромир. – Я здесь. Ты меня узнаешь? Сейчас все пройдет. Тебе что-то почудилось. Не бойся.

– Я хотел убить тебя, убей меня ты… Ты должен!..

«Только струйка крови – и все, – думал Джахир. – Не обратился и не умер… Он не демон!..»

Он зарыдал, сильнее прижавшись виском к плечу Яромира, и у того с надеждой вырвалось:

– Все? Легче?..

Одной рукой он стал гладить мальчика по голове и другой уже не удерживал, а просто обнимал за плечи. Тогда сквозь рыдания Джахир рассказал Яромиру ту страшную сказку, которую выдумал для себя со дня их встречи. Яромир не понимал, останавливал его, все еще боясь, что это бред, помрачение. Потом, вслушиваясь, стал улавливать нить…

Понемногу голос Джахира стал прерываться все чаще и рыданья сделались тише. Он не успокоился, но израсходовал все силы. Мальчик вспомнил, что ранил Омира и медленно отстранился от него. Яромир не удерживал его больше.

При неясном мерцании угасающего костра Джахир разглядел, что одна щека у Омира в черных потеках и борода с этой стороны слиплась, намокшая в крови. Джахир налил в плошку воды, чтобы помочь ему промыть рану.

– Я сам. Ты отдыхай, – сказал Яромир. – Это ничего.

Потом он долго не мог заснуть. Джахир, измученный, крепко спал на земле под навесом. У него даже во сне было усталое лицо и, как чудилось Яромиру, какое-то растерянное. Яромир, прижимая к щеке смоченную водой тряпицу, чуть ухмыльнулся одной стороной рта: ему бросился в глаза темный пушок над губой Джахира, густой, почти как у взрослого.

Утром Джахир снова простерся ниц перед шейхом и подал ему кинжал. Старец ответил недоверчивым качанием головы. Вчера юноша-хузари с горящим взглядом веры убеждал его, что сам видел, как демон Омир принимал свой подлинный облик. Теперь Джахир клялся, что ранил чужеземца священным кинжалом, – и его кровь не задымилась, и он не принял адского облика.

– Ты ищешь у меня защиты от своего господина? – сухим, шелестящим голосом спросил старик.

Джахир поднял на него взгляд.

– Он грозит тебе наказанием за то, что ты его ранил? Ты убежал, чтобы спрятаться в святом месте?

– Нет… – Джахир чувствовал: старец не верит ему. – Омир – мэшиг, безумец, – глухо сказал он. – Я думал, что он демон, а он просто безумец. Нельзя понять его мыслей. Когда я ранил его кинжалом, он обнял меня и утешал…

– Он овладел твоей душой, – помедлив, обронил шейх. – Ты не осмелился убить демона и продался ему сердцем. Ты осквернил кинжал пророка. Всевышнему не нужны такие воины: ты слаб душой и не верен. Пожинай сам плоды своего малодушия. Вы оба должны покинуть оазис до захода солнца. Иди…

Получив от Джахира эту весть, Яромир только кивнул:

– Вот и хорошо. Нам с тобой собираться недолго: своего нет, чужого не надо, – он усмехнулся одной стороной рта.

А на закате они уже были на караванном пути. Яромира охватило странное ощущение, которое уже овладевало им в пустыне. Он знал, что оазис Семи источников только-только скрылся из виду, что идут они с Джахиром по караванной дороге. Он помнил, что большой город, Хивара, находится всего в трех днях пути. Но Яромиру чудилось, что нет ни оазиса, ни Хивары, ни других людей на всем свете. Пустыня была лишь частью мира, но казалась больше него.

Под утро они остановились на ночлег: поели и легли под навесом, как вчера.

Джахир не спал. Он вновь думал о том, что Омир – безумец и невозможно понять его мыслей. Джахир осторожно приподнялся на локте. Яромир уже спал, накрывшись шерстяным плащом, точно так же, как в прошлый раз, запрокинув голову и словно открывая шею для удара. На его груди, поднимаясь и опускаясь от дыхания, лежала тяжелая медная ладонь. Шалый, прижавшийся боком к нему, настороженно смотрел на Джахира светящимися глазами.

«Я буду всегда его защищать, – чувствуя на щеках влагу от беззвучных слез, думал Джахир. – Когда он спит, я не буду спать, и уберегу его от врагов». Джахир теперь понимал, что нужен Омиру. Омир был мэшиг, безумец. Кто-то должен заботиться о нем, потому что он сам не помнит о себе. Джахир подсунул под голову Омиру, который улегся на землю просто так, свернутую дорожную сумку и получше укрыл плащом.

Остаться в Хиваре Яромир не мог. У гребцов и матросов были свои правила. Их нанимали до определенного порта, который был указан хозяином в договоре. Яромир должен был идти с галерой до Ирменгарда. Пожелай он уйти раньше – должен был бы хозяину неустойку, которую ему не из чего было заплатить. А это значило рабство за долги.

Джахира на галеру не взяли. Вернувшись из гавани, Яромир безнадежно развел руками.

– Вот так… Я все равно что невольник. А ты, Джахир… – сказал он. – Хочу, чтобы ты учился ремеслу. Денег заплатить мастеру я достану. Хочу, чтоб с тобой был старший и чтобы он был мастер, понимаешь? А ты чтобы слушал его и за кинжал не хватался. Поверь мне разок, Джахир. Мастера тоже бывают плохие люди, а ты все равно его слушайся, пока не научишься всему. Поищем с тобой ремесло, чтобы было тебе по душе. Скоро, говорят, конец света; я тебя принуждать ни к чему не буду, лишь бы тебе самому дело нравилось.

Яромир пошел доставать деньги, а Джахиру велел думать и выбирать ремесло. «Походи по городу, посмотри, какие тут есть мастерские: вдруг душа чего-нибудь пожелает?» – посоветовал он.

Сам Яромир отправился в хорошую харчевню возле базара. Медленной походкой прошел мимо него старый монах, одетый в белое. Он вел на поводке худого храмового льва с вырванными клыками. Ошейник льва был усеян колокольчиками.

Яромира с криками окружили базарные мальчишки. Из-за своего несходства с людьми востока – здоровенного роста, какого не бывает в этих краях, выцветших на солнце чуть не добела волос и бороды, со свежим рубцом, исказившим левую половину лица, он казался им настоящим пугалом. Яромир ухмыльнулся одной стороной рта, и мальчишки замерли на миг с таким изумлением, как если бы им ухмыльнулся прошедший недавно мимо храмовый лев.

Яромир зашел в харчевню и сказал хозяину:

– Здравствуй, саби. Посмотри на меня. Как я с виду, страшен? Вот, раньше я в кабаках дрался за деньги. Нет ли у вас в городе таких боев? Если есть, во сколько бы ты меня оценил?

…Под вечер Яромир – полуслепой из-за подбитого глаза, сильно прихрамывая, – вернулся в портовую гостиницу. Можно было подумать, его побили. Но побил все-таки он: в кисете позванивала теперь выручка в десять драхимов. К его изумлению, в каморке вместе с Джахиром его ожидал щуплый босоногий человек в заплатанном халате.

– Омир-саби, я нашел мастера, – встретил его Джахир и приоткрыл рот от изумления, видя, что стало с Яромиром.

Тот махнул рукой:

– Я, Джахир, еще отлежусь: в море только через три дня. А что за мастер? Здравствуй, мастер, я – Омир.

Но увидев за плечом у худого маленького человека двухструнную местную лютню – дияр, – Яромир догадался. Джахир только подтвердил его мысли:

– Нимран – певец, он не живет на одном месте. Он научит меня играть на дияре.

Яромир вздохнул. А может, раз близится Конец, то оно и неплохо? Новые сапоги скоро людям будут ни к чему, а песня и в последние минуты будет песней…

– Омир-саби, – сказал певец. – Я не прошу платы за учение. У Джахира хороший голос, это редкость. Если ты отпускаешь его со мной, я обещаю научить его всему, что умею сам.

Яромир высыпал на ладонь из кисета десять драхимов:

– Все равно, мастер Нимран. Это от меня: чтобы Джахиру дияр купить для учения или струны, если порвет. Учи его. Ты, Джахир, защищай мастера, помогай ему в дороге. Он тебя будет слушаться, Нимран-саби, он мне обещал.

С тех пор Яромир редко вспоминал Джахира. Эта история в душе его всегда отзывалась неожиданной щемящей болью, и он старался не оживлять ее в памяти. Ему чудилось, он что-то не дожил, не закончил в те далекие дни.

И вдруг Джахир возник в Даргороде, на покрытой весенней грязью площади, в толпе ополченцев! Яромир не верил своим глазам, почти не узнавал его. Джахир повзрослел, обветренное и очень худое смуглое лицо было все так же красиво, особенно яркие черные глаза, а погустевшие усы по-прежнему придавали его лицу детское выражение. Он остался невысок ростом, но в его сложении угадывалась настоящая сила.

– Как ты, Джахир, до меня добрался!?

– На корабле, потом верхом, – кратко ответил хузари.

– Жив ли твой мастер?

– Нимран-саби умер.

– Джахир, ты приехал ко мне? Ты знаешь, кто я теперь? – с волнением спросил Яромир.

Джахир открыто поглядел ему в лицо:

– Да, Омир-саби, знаю. Еще я слышал, что убийца ранил тебя бесчестным ударом. Я хочу быть твоим телохранителем.

Девонна стояла неподалеку и улыбалась, слушая их разговор. Вестница понимала: вот и еще один друг появился рядом с ее мужем.

– Вот моя жена Девонна, Джахир, – сказал Яромир юноше. – Меня больше не носит по свету. Я рад, что ты жив, рад, что ты нашел нас… – он не знал, как выразить то, что у него на сердце, взял Джахира за плечи, запнулся.

Лицо хузари оставалось непроницаемо почтительным, но взгляд ярких черных глаз был теплым и радостным, каким смотрят на отца или старшего брата.

Пока даргородцы не заделали брешь в крепостной стене, королю Неэру надо было бы снова попытаться захватить город. Но он, хотя и не ушел из-под Даргорода, не двигался с места. От разведки Яромир знал, что у короля в войске если и не открытый бунт, то волнения. Варды требуют объяснения: почему, если Вседержитель всемогущ и одним словом способен уничтожить богоборца и его нечестивую орду, он не делает этого и допускает страдания верных? Пусть он пошлет небожителей на помощь или сотворит чудо – и явится обоз с продовольствием для воинов и лошадей. Войсковые священники пытались успокоить людей, говоря о будущей награде, которую надо заслужить; о том, что Вседержитель знает, в чем истинное благо, а человеческий ум не способен об этом судить; о том, что Обитаемый – падший мир, так что победа, блаженство и слава обещаны верным не в нем, а только после его гибели. Но все же королю Неэру пришлось повесить человек полтораста, чтобы спасти дух остального войска. Сразу после этого он не решался идти в бой и просто стоял под стенами.