Для нас задача оставалась, по сути, прежней: блокировать полуостров с моря. Однако ответственность за ее выполнение возросла неизмеримо. Что Крым будет освобожден - это сомнений не вызывало. Но когда и какой ценой - во многом зависело от действий флота и его авиации. Доставить подкрепления своим войскам противник мог только морем. И только морем мог что-то спасти, когда неизбежность его поражения станет очевидной.
      "Не выпустить из Крыма ни одного гитлеровца!" - этот девиз прозвучал в частях военно-воздушных сил Черноморского флота сразу же после получения известия о переходе наших войск в наступление.
      С первых же дней сражения движение вражеских кораблей и судов на черноморских коммуникациях резко активизировалось. Полку предстояло вновь вспомнить второе свое назначение, стоявшее в его наименовании даже первым: минно-торпедный. Не прекращая активных действий по уничтожению плавсредств противника, производить систематическое минирование подходов к севастопольским бухтам, к портам Констанца и Сулина, а также Сулинского гирла и самой реки Дунай - с целью закупорки этой жизненно важной для вражеских войск артерии.
      В ночь на 11 апреля восемь экипажей получили задание сбросить мины на входах в бухты Севастополя. Девятый - нанести бомбоудар по причалам Южной бухты и железнодорожному вокзалу, чтобы отвлечь внимание противника от самолетов-миноносцев.
      В полночь приехали на аэродром. До постановки задачи чуть более часа время проверки готовности техники. Направляемся к своей "пятерке". Тишина. Ясная безветренная ночь. Над четким абрисом крыльев машины - яркие россыпи звезд.
      Луч фонаря скользит по обшивке, капотам, винтам, шасси. На крыле механик Петров, в руках у него заправочный пистолет, просунутый в горловину бака. Моторист Ястербилов и оружейник Сергиенко помогают минерам подвешивать мины. Электрик Клейман проверяет спецоборудование. Техник Миша Беляков, склонившись, наблюдает за его работой.
      Я наблюдаю за Мишей. Сколько раз вот в такие предстартовые часы приходилось мне заново поражаться необычайной способности этого человека уходить целиком в дело. С головой, говорится? Как же без головы. Тут, однако, не то. Не то слово. Нет его, техника Миши, сейчас, рядом с Клейманом, нет вообще в этом мире. Ведь он во внутреннем мире, не видимом нам, своем. И этот мир - самолет. Та же наша родная, непробиваемая "пятерка!" Вся она в нем сотни, тысячи механизмов, узлов и креплений, приборов и тяг... Все их надо в определенном порядке перебрать в памяти - обязательно все, непременно в порядке, случалось же в авиации, что за мельчайшими заботами забывали, к примеру, заправить баки, - перебрать и представить себе в настоящем, сегодняшнем виде, после замен, перетяжек, починок, представить в работе, на разных режимах, под всеми нагрузками и перегрузками, во всех положениях, обычных и необычных, но тем более вероятных в условиях боя... Огромнейший труд! Воображения, памяти, мысли... Ну и, конечно, души. Без работы души упущение неизбежно.
      Еще час, полчаса, и самолет уйдет в небо. Уйдет без него и останется в нем. И все будет испытываться, уже бесцельно, на разных режимах и перегрузках, при повреждениях от огня. И только когда он вернется - этот вот, настоящий, закончит руление, заглушит моторы, и когда я, командир, встретив Мишин измученный взгляд, шагну к нему первый и, крепко хлопнув его по плечу, произнесу обычное "Спасибо, Миша!" - только в этот вот миг... Самый счастливый миг в его жизни! Миг встречи, слияния двух самолетов. Огромная тяжесть спадает с души!
      Вот чем объясняется эта его замечательная улыбка в ответ на скупую привычную похвалу. И он возвращается сам к себе. Становится вновь деловитым, заботливым и спокойным, лезет наверх, осматривает обшивку, считает пробоины, щупает тяги, опробывает рули, дает указания "ассистентам"... А дальше работа. С фонариком, ночью, под хлещущим ветром, под снегом, под льющимся без перерыва дождем. Видная всем и ценимая всеми, трудная, сложная, кропотливая, то и дело срывающаяся из-за нехватки чего-то, из-за оплошности чьей-то, но только не от того, что кто-то свалился, присел, задремал. Просто работа, руками и головой, до следующего старта, до нового перевоплощения человека в невидимый самолет...
      - Машина готова, командир!
      Проверяем, расписываемся в приеме. Я и штурман Прилуцкий - положено проверять.
      Оставив на стоянке Должикова и Жуковца, отправляемся на командный пункт.
      В просторной землянке уже собрались летчики и штурманы. Командир полка Михаил Иванович Буркин кратко останавливается на обстановке. В итоге двухдневных напряженных боев прорвана первая, главная полоса обороны противника. Наступление развивается успешно, наши войска в ожесточенных боях заняли сильный узел обороны врага - Армянск. Гитлеровцы, неся большие потери в людях и технике, отходят на вторую полосу - Ишуньские позиции.
      - Задача остается прежней. Последовательность взлета, ось маршрута, места постановки мин каждому экипажу укажет начальник штаба. С противовоздушной обороной в районе постановки ознакомит начальник разведки...
      У стены на большом фанерном щите - крупномасштабная карта Севастополя. На ней с примерной аккуратностью нанесены аэродром ночных истребителей противника, позиции зенитной артиллерии, прожекторные установки - сплошное ажурное полукольцо из маленьких синих зловещих значочков.
      - Надеюсь, все ясно? - ставит "катюшу" обратно на стол начальник разведки майор Конзелько.
      - Куда ясней! - шумно вздыхает штурман Галухин. - Как бы на месте еще и больше не прояснилось...
      - Если растревожите, окажетесь как под рентгеном, - уверенно подтверждает Конзелько. - Что вы хотите - Севастополь!
      - Да, Севастополь... Думали ли когда...
      - Ну, это уже лирика, - деловито прерывает начштаба майор Немировский. Товарищ Дуплий, приступайте к инструктажу штурманов...
      Ровно в полночь поднимает в воздух свой до предела нагруженный бомбардировщик заместитель командира полка майор Корнилов. Затем на старт поочередно выкатываются самолеты-миноносцы. Взлетают Александр Дарьин, Федор Федоров, Александр Пресич, Валерий Федоров, за ним я, за мной - Александр Ковтун, Иван Киценко, Семен Самущенко.
      Ночной полет, каждый экипаж действует самостоятельно.
      Подходя к Севастополю со стороны моря, еще издали видим: голубые ножи прожекторов бешено мечутся по небу, скрещиваясь, будто затачиваясь друг о друга, меж ними, как искры, сверкают разрывы снарядов. Это работает Корнилов со своим штурманом Сергеем Прокофьевичем Дуплием. Да, нелегко им! Одна надежда - маневр. Мастерство Александра Васильевича известно. Непроизвольно передергиваю плечами, вспоминая собственные отвлекающие полеты - над Феодосией, Керчью, Таманью...
      Два огненных меча скрестились, остановились, поползли, как бы борясь и одолевая один другого. К ним перекинулся через все небо еще один и еще, рамочка-пирамидка в месте их встречи срезалась в треугольник, тот, как бумажный, стал остригаться со всех трех сторон... Вот он, рентген, поймали, гады! С земли забили оранжевые фонтаны, разбрызнулись сотнями фосфорических искр...
      И тут же все погасло. Затмилось огромным огненным полыханьем, раз за разом, внизу...
      - В цистерны влупил! - захлебнулся восторгом Жуковец. - Сам, фриц, почитай газетку!
      - При бесплатном освещении, - дополнил Должиков.
      На боевом курсе схватили. Сейчас вырвется, если...
      - Сколько до сброса? - спрашиваю-Прилуцкого.
      - Подходим, командир. Даю вертикальную скорость... Снова тишина. Подбираю режим моторов. К бухте планируем почти бесшумно. Николай прилип к переднему блистеру - высматривает ориентир для отсчета времени. Миноносцы, ушедшие раньше нас, противником, видимо, не были обнаружены. Отлично работают Корнилов с Дуплием, дай бог вырваться им из этого ада...
      По воде бухты стелятся голубые расплющенные овалы: прожекторы с мыса Херсонес обшаривают морскую гладь у берега.
      - Дрожат фрицы! - комментирует Жуковец. - Боятся, нет ли десанта.
      Корнилов опять в лучах. Разрывы зениток бешено пляшут вокруг блескучего крестика. И вновь позади него, где-то в Южной бухте, вспухают клубящиеся разрывы.
      Последние сбросил, теперь-то вывернется, вздыхает Прилуцкий. - До цели пять минут, командир!
      Подходим к берегу. Сам берег почти не виден, мы его больше определяем по вспышкам зениток и частоколу гигантских свечей.
      Снижайся еще, командир. Так... Разворот... Доворот...
      Под нами Камышовая.
      - На боевом!
      Через минуту машина "вспухает". Еще через полминуты - опять.
      - Мины сбросил!
      Разворачиваюсь вправо. Облегченный самолет охотно набирает высоту, попутный ветер увеличивает скорость.
      - Домой придем на двадцать минут раньше расчетного, - весело оповещает экипаж штурман.
      - Как, Коля, после каникул?
      - Все как по нотам, командир! Три месяца перерыва, не шутка. Замена обоих моторов на самолете...
      У капонира нас ждет весь технический экипаж.
      - Спасибо, Миша! - жму крепкую, приятно скользкую от въевшихся масел ладонь Белякова.
      В ответ та улыбка, значение которой я понял по-настоящему, кажется, только сегодня.
      Задание выполнили успешно все экипажи. Главная заслуга тут - штурманов. Ну и, конечно, Корнилова. Пострадала одна его машина, и то незначительно, если учесть, в каком побывала аду...
      Утро 11 апреля. Наша эскадрилья вновь на дежурстве - пять бомбардировщиков, два торпедоносца. Готовность к вылету - тридцать минут. Ведущий всей группы - комэск капитан Чупров, пару торпедоносцев приказано возглавить мне. Задача - комбинированный удар по кораблям: их должны обнаружить экипажи самолетов-разведчиков 30-го разведывательного авиаполка.
      Потянулось время. Погода сложная, с утра по низинам залегал туман. Днем он поднялся, но высота нижней кромки оставалась не более двадцати - тридцати метров.
      К вечеру на стоянку прибыл замполит майор Шевченко. Радостная весть: войска 4-го Украинского фронта прорвали оборону противника на всю глубину, овладели станцией Джанкой.
      Экипажи ответили дружным "ура".
      - Еще не все, - переждал шум Иван Григорьевич. - Только что стало известно: перешли в наступление войска Отдельной Приморской армии. Сегодня они освободили Керчь!
      Не успело затихнуть второе "ура", появился посыльный из штаба: Минакова и Ковтуна со штурманами срочно вызывает командир полка.
      - Ну вот, и работка подвалила, - улыбчиво прищурился Иван Григорьевич. Бегите, хлопцы, я тут проверю, все ли готово к ночному вылету.
      В штабной землянке, кроме нас, собрались Корнилов, Чупров, Пресич, Федор Федоров, Алфимов. Все - со штурманами.
      - Погода сложная, - несколько необычно начал постановку задачи командир полка. - Полетите во второй половине ночи. Приказано поставить минные заграждения в Сулинском гирле. Сейчас уясните задание и отправляйтесь на отдых.
      На аэродром вернулись в час ночи. Здесь все уже было готово. Под фюзеляжем - новые, еще не испытанные нами мины. В лучах фонарей они выглядят особенно внушительно.
      В два сорок пять взлетел первый. Жду своей очереди. Как назло начинает моросить дождь, мгла сгущается в мутный кисель. Выруливаю на старт, набираю скорость. Машина нехотя отрывается от земли, с трудом взбирается вверх. Осторожно, с небольшим креном - "блинчиком" - разворачиваюсь, ложусь на заданный курс. Лечу вслепую, ни земли, ни неба. Трудно будет штурману выйти в заданный район, если и дальше не прояснится. На всякий случай стараюсь предельно точно держать курс и режим.
      Час полета над сушей, затем море. Облачность стала рваной, улучшилась видимость. А еще через тридцать минут открылось все звездное небо.
      Прилуцкий подает команду на снижение. Затем начинается обычное:
      - Командир, вправо пять. Еще пять вправо. Высоту так держать!
      Увеличиваю обороты, перехожу в горизонтальный полет.
      - Пошли! Легкий рывок. Самолет становится послушней.
      - Парашюты раскрылись! - докладывает Должиков. О точности не спрашиваю: в такой обстановке мой штурман промазать не может. Один из лучших минеров, в первых полетах участвовал, к устью Дуная, еще в тридцать шестом полку, с замкомэском Осиповым...
      Ложимся на обратный курс. Экипаж молчит, убаюканный гулом моторов. Все заботы позади, мысли обращаются к дому. Сначала к ближнему - аэродрому, нашей кают-компании, где обитаем теперь чаще днем, чем ночами. Потом к дальнему, к родным Минводам. Как там мать, отец? Что-то долго нет писем. И от Тамары, моей милой невесты. Сколько времени уже нет? А сколько прошло, как побывали там в отпуске вместе с Прилуц-ким? Но считать лень, начинает клонить в сон...
      - Штурман, сколько времени мы в полете?
      - Три часа двадцать минут.
      - А Минводы помнишь?
      - Помню, как же! Держись, командир; Не хватало воткнуться в море... Как думаешь, освободят наши Крым к 1 Мая? И Севастополь?
      Тут вмешивается Жуковец. О Севастополе он равнодушно слышать не может.
      - Главное, оборону внешнего обвода прорвать, А там пойдет!
      - Тебя бы командующим назначить, Сашок! - подает голос Должиков.
      - Я и на зама, пожалуй, согласен. Ты там доложи...
      - Ладно, поговорили, ребятки! Про воздух не забывайте, а то что-то больно уж нам везет.
      - Возим подарочки, как невесте...
      Угадал штурман слово. Или я сам машинально шепнул его в ларингофон? Может быть, мысль отзывается незаметно в колебаниях голосовых связок? Устарелое слово. Вслух я Тамару так не зову, даже с Прилуцким, когда вспоминаем свой отпуск в Минводах. А про себя - только так. А что - девушка? С девушками гуляют, девушки пишут, девушкам обещают... У нас - уговор. Уже и родители, ее и мои, как родные. От них, верно, слово-то и пошло...
      - Светает, командир.
      Светает. Внизу проглядывается лента шоссе Мелитополь - Геническ. Ориентир тебе, Коля!
      - Не заблудимся, не в лесу!
      Снова лишь гул моторов. Удачно сменили их, работают как часы. Сто раз, верно, проверил Миша. Опять как новенькая наша старушка "пятерка". Дотянет и до конца войны. Если, конечено...
      - Сколько до дома, штурман?
      - До которого, командир?
      Опять угадал. Скоро, видно, и вовсе без слов обходиться будем...
      12 апреля. Наши войска стремительно наступают, враг поспешно отходит к Симферополю. Почти полностью освобожден Керченский полуостров.
      Рассаживаемся в штабной землянке. Лампочка от движка освещает сосредоточенные лица, планшеты с картами на коленях. Начальник штаба докладывает командиру полка: все экипажи, идущие ночью на задание, собраны.
      Михаил Иванович Буркин в приподнятом настроении.
      - Прежде чем ставить задачу, доведу до вас сводку по действиям ВВС ЧФ за прошедший день. 11 апреля тридцать четыре самолета-штурмовика под прикрытием сорока восьми истребителей нанесли ряд последовательных ударов по скоплению плавсредств противника в Феодосийском порту. При этом потоплены один тральщик, две десантные баржи, три катера...
      С минуту в землянке стоит одобрительный шум.
      - Нам предстоит поставить мины у порта Сулина и в Сулинском гирле. Трем экипажам обеспечить связью торпедные катера, совершающие переход с Кавказа в Скадовск, подсветить отдельные отрезки пути светящими авиабомбами. Экипажу Кипенко перед тем сбросить груз партизанам. Значит, у вас две задачи, старший лейтенант.
      Майор отыскивает взглядом Киценко, выдерживает значительную паузу. Продолжает, как будто обращаясь к нему одному:
      - Метеоусловия ожидаются довольно сложные: видимость ограничена дымкой, к утру возможен туман.
      Киценко смущенно кивает. На лицах летчиков появляются улыбка.
      Дело в том, что Киценко недавно "отчудил номер", кик выразился комэск. В ту ночь на маршруте встал розовой фронт, всем экипажам был дан приказ вернуться. Все и вернулись. Кроме Киценко. Киценко прождали до утра. Утром садится, докладывает: "Задание выполнил". Комэск только плюнул, пошел к командиру полка. Михаил Иванович вызывает: "Где вы были до утра, Киценко?" "Как где? Задание выполнял. Отбомбились точно по цели". - "В такую погоду?" "Погода нормальная. Фрицы как раз не ждали". - "Значит, радист у вас никуда не годится!" - "Радист зверь!" - "Зверь, а радиограмму о возвращении не принял".
      Киценко молчал, переступая с ноги на ногу. "Это я, товарищ майор. Радио гроза вывела из строя, ну я и решил... Обидно возвращаться с бомбами..." Майор не знал, что делать. В первую секунду ему захотелось обнять и расцеловать летчика. В следующую - отругать, наказать, отстранить от полетов, отдать под суд...
      Не отдал. И вот сегодня самое ответственное и трудное задание поручал ему. Что вообще-то понятно. Иван опытный летчик, командир звена. Войну начинал на Балтике, в сорок втором оказался на Черноморском флоте. Воевал в 119-м разведывательном, где сверх выполнения основных задач сумел повредить фашистскую подлодку и разбомбить штаб одной из частей противника. У нас - с весны сорок третьего. Моментально освоил новый самолет, новое оружие, успел проявить себя и как воспитатель молодых пилотов. Словом, летчик от бога, но... Как и каждый талант - со своим характером.
      Со штурманом хорошенько все обсудите, - скрывая усмешку, хмурится Буркин. - Слетались с ним, наконец?
      Штурманом у Ивана - Василий Басалкевич. Назначен к нему неспроста. После того "грозового" полета у них произошел такой разговор. "Вот что, Иван, иди к комэску и доложи, что летать со мной не хочешь". - "Так я же хочу, Вася!""Так я не хочу. А доложить ты должен. А то меня посчитают за труса. При таком-то, как ты, храбреце! Сегодня ты летал, считай, без радиста, завтра тебе не нужен будет штурман. А попкой у тебя в клетке я сидеть не согласен".
      Киценко не обиделся. Спокойный и рассудительный Басалкевич ему нравился. Колдует молча в своей "клетке" над картой, а самолет выведет точно и цель поразит. И на аэродром до тумана поспеет. До войны Басалкевич был учителем в младших классах, в минуты откровения вздыхал: "Эх, скорей бы война кончалась! Распустились мои ребятишки, чай, без меня..."
      - Слетались, товарищ майор! - поспешно заверяет Иван.
      - Ну, а радиста я знаю, - в глазах у Михаила Ивановича мелькают опасные огоньки. - Сережкин его фамилия. Знаю, учтите! Надежный радист.
      - Зверь! - подтверждает Иван и тут же прикусывает язык.
      В село не поехали, поужинали на аэродроме. Весна в полном разгаре, все цветет, зеленеет, буйствует. Перекурили, лежа на травке, лениво перебрасываясь словечками. Постепенно летное поле стало оживать: люди задвигались, заработали прогреваемые моторы, первые машины порулили на старт.
      - Ночные птицы, - определил Жуковец. - Как сумерки, так мы на крылышки...
      Выруливаем на старт. По сигналу отпускаю тормоза. Машина медленно набирает скорость. Плавно подбираю штурвал, и тяжелый самолет отрывается от земли.
      Экипаж молчит. Ждут, когда первым заговорит летчик.
      - Порядок, - говорю, набрав высоту.
      - В задней полусфере порядок, - вторит Должиков. Штурман дает курс.
      Пролетая над Таврическими степями, видим много пожаров.
      - Что бы это значило?
      - Бурьян выжигают колхозники, - откликается сведущий в сельском хозяйстве Сашок. - Трэба землицу запахивать, засевать!
      Да, "трэба"... Какая она здесь, землица? Вспомнилось лето сорок второго, клубящиеся дымы вдоль дорог, сполохи орудийных вспышек от горизонта до горизонта... Вражеские лавины катились к Волге, бои шли в кубанских, донских, ставропольских степях. Авиация Черноморского флота забыла свое назначение. Бомбили переправы, шоссе, железнодорожные эшелоны, штурмовали скопления вражеских войск. Как во сне, путались дни и ночи, непрерывно ревели моторы, гремели разрывы бомб. Взлеты, посадки, снова взлеты - по два-три раза на
      дню, а потом еще ночью... Ад на земле, ад кромешный и воздухе...
      В самолете молчание. Кажется, все вспоминают одно и то же. Вспоминают и радуются: в воздухе хозяева теперь мы. И на земле, на родной, на истерзанной, но свободной. Запахивать, засевать...
      Метеорологи не ошиблись: море нас встретило дымкой. Яркие звезды на небе, внизу -- мутная тьма. Горизонта не видно, хоть вечер едва наступил.
      Тем не менее в район вышли точно. Команда штурмана на снижение. По давно знакомым ориентирам выходим к Сулине. Небольшая "площадка" - строгое выдерживание курса, скорости, высоты - и мины пошли в воду.
      - Порядок?
      - Порядок.
      Разворачиваюсь, над плавнями проскальзываю в море.
      - Научились работать, а, штурман?
      - А ты только заметил, командир?
      Да, минер из Прилуцкого классный. Вот здесь он и начинал. Самое первое задание выполнял по прямой нашей специальности. После степных тех бомбежек, штурмовок...
      Наши мысли опять совпали.
      - Вспоминал вот, летели сюда, бывшего своего командира. Не довелось Степану Михайловичу увидеть землицу эту опять свободной...
      Многим не довелось. Осипов был потом нашим комэском. Погиб в конце лета прошлого года...
      Закончилась еще одна ночь. Напряженная, боевая. Все самолеты-минеры успешно выполнили задачу и благополучно вернулись на свой аэродром. Хорошо действовали и осветители.
      Иван Киценко, сбросив в Крымских горах груз для партизан, быстро вышел в назначенный район встречи с катерами. Штурман Басалкевич навесил на траверзе мыса Сарыч десять светящих бомб. "Зверь"-радист Николай Сережкин пять раз пытался выйти на связь с моряками, но с торпедных катеров не отвечали: очевидно, опасались радиоперехвата со стороны противника, который был рядом, решили обойтись световым ориентированием.
      Командир звена Василий Бубликов в полночь вышел в район маяка Херсонес. Его штурман Александр Королев также навесил десяток "фонарей" с четырехминутным интервалом. Стрелок-радист Сергей Игумнов установил с катерами связь. Те обозначили свое местонахождение красной ракетой. Ввиду сплошной облачности в этом районе самих катеров экипаж наблюдать не мог.
      Находчиво действовал в эту ночь экипаж летчика Семена Самущенко. Ему было приказано обеспечить проход катеров на траверзе мыса Тарханкут. Но незадолго до его вылета самолетом-разведчиком в этом районе был обнаружен вражеский конвой из двух больших барж и десяти катеров охранения. Он следовал курсом на Севастополь. На перехват из Скадовска немедленно вышли два наших торпедных катера и катер с "эрэсами". Первыми двумя командовали старшие лейтенанты Подымахин и Латошинский, третьим - лейтенант Иванов. Экипажу Самущенко приказали взаимодействовать с ними.
      Штурманом у Самущенко был опытный Григорий Конд-рашов. Он точно рассчитал место предстоящего боя и своевременно привел туда самолет. После непродолжительного поиска экипаж обнаружил вражеский конвой и сбросил над ним светящие авиабомбы. Находившиеся в пяти-шести милях наши катера полным ходом устремились на врага. Подымахин и Латошинский атаковали баржи. Катера охранения обрушили на них шквал огня. С самолета было видно, как трассы автоматических пушек и крупнокалиберных пулеметов буквально располосовали пространство над морем.
      Пробиться через такой заслон было невозможно. Моряки изменили решение. Отбиваясь огнем пулеметов и пушек, оба торпедных катера вышли из боя и скрылись во тьме. Катер же Иванова приблизился и открыл огонь из пулеметов и ракетных установок.
      Моментально сориентировавшись в обстановке, Самушенко и Кондрашов сбросили еще серию "фонарей". В их свете, то отходя, то приближаясь, ракетный катер Иванова все больше и больше втягивал в бой фашистские сторожевики. И вот наступил момент, когда одна из барж оказалась неприкрытой. Ее моментально атаковали выскочившие из засады Латошинский и Подымахин. Торпеды достигли цели: тяжело нагруженная баржа подорвалась и пошла ко дну. Ее участь разделил и один из сторожевых катеров противника: он потерял ход и был метко расстрелян в упор. Остальные фашистские корабли в беспорядке рассеялись под покровом ночи.
      Командир бригады торпедных катеров капитан 2 ранга Виктор Трофимович Проценко горячо благодарил экипаж Самущенко за умелое взаимодействие: это был первый и весьма удачный случай непосредственного наведения катеров на цель самолетом. С особенным вниманием эпизод разобрали и у нас в полку. Находчивость и решительность экипажа получили высокую оценку командования, всем штурманам были поставлены в пример безукоризненно точные действия Григория Кондрашова.
       
      Победы и утраты
      Раннее утро 13 апреля. Эскадрилья на дежурстве: пять бомбардировщиков и два торпедоносца в тридцатиминутной готовности. Ведущий всей группы - комэск Чупров, пары торпедоносцев - я.
      После завтрака Иван Григорьевич приносит очередную весть: войска Отдельной Приморской армии полностью очистили Керченский полуостров, освободили Феодосию.
      У нас день так и проходит в ожидании: от воздушных разведчиков 30-го авиаполка целеуказания не поступает.
      Вечером меня со штурманом вызвали к начальнику штаба. Задание - сбросить в районе горы Черная пять мешков с оружием и боеприпасами для крымских партизан. Вместо заболевшего Должикова предложено взять в экипаж старшего сержанта Алексея Ливеровского.
      - Ничего не имеете против?
      Вопрос для формы. Ливеровский - один из опытнейших стрелков-радистов, долгое время летал с Николаем Александровичем Токаревым. В ноябре прошлого года вместе со мной получал орден Красного Знамени.
      Торпеда с самолета снята, на ее месте три двухметровых десантных мешка. В люки затаскивают еще два. Укрывшись от резких налетов ветра за штабелем бомбо-тары, проверяем с Прилуцким расчет маршрута. Ведя карандашом по карте, штурман еще раз в воображении проходит весь путь. Горы с высокими вершинами, множество ущелий. В одном из них нужно отыскать крохотный ромбик из костров. Маршрут новый, с этого аэродрома мы к партизанам еще не летали.
      Стартуем. Сумерки быстро накрывают землю. Идем по приборам через Геническ, Гнилое море, Карасубазар. Все чаще обращаю взор к штурману, тот - к карте. Последний разворот. Прилуцкий откладывает карту, прилипает к блистеру в носу кабины. Несколько напряженных минут.
      - Вижу сигнал!
      Доворачиваю по его командам. Сбрасываем три мешка с внешней подвески. Повторный заход. Штурман командует Ливеровскому и Жуковцу - приготовиться к сбросу груза из люка.
      Еще одна прямая на ромб - в воздухе раскрывается парашют. Еще заход Ливеровский и Жуковец подтягивают последний стокилограммовый мешок к люку, выталкивают в воздух.
      - Парашют раскрылся, командир!
      Вот и вся работа.
      В этот же вечер шесть экипажей произвели постановку мин в Сулинском гирле. Штурманы Дуплий, Незабудкин, Басалкевич, Прокопчук, Кондрашов и Кружков блестяще справились с этим нелегким заданием.
      Наутро узнали: освобожден Симферополь - основной узел обороны противника, прикрывавший путь к портам южного побережья.
      В тот же день, 13 апреля, восемьдесят штурмовиков 11-й штурмовой авиадивизии полковника Манжосова в сопровождении сорока двух истребителей совершили массированный налет на скопление транспортных средств, нагруженных отступающими войсками и готовившихся к выходу из порта Судак. В результате удара были потоплены три самоходные десантные баржи и пять повреждено, уничтожено много живой силы противника. Погрузка в порту прекратилась, румынские и немецкие солдаты предпочли бежать по суше в направлении Алушты.
      В течение трех дней дивизия боевых вылетов не производила: не было горючего. Случается и такое на войне.
      С рассветом 17 апреля все собрались у штабной землянки: бензин подвезли, за целями дело тем более не станет.
      Так и есть, не прошло и часа - сообщение. Воздушной разведкой обнаружен вражеский конвой: два транспорта, четыре корабля эскорта. Следом - второй: транспорт, четыре быстроходные баржи с охранением.
      Торпедоносцам нашего полка во взаимодействии с бомбардировщиками тридцать шестого приказано нанести удар по первому конвою.
      В десять тридцать в воздух ушла четверка "илов", возглавляемая экипажем Киценко. В одиннадцать - с учетом разницы в скоростях - пятерка двухмоторных бомбардировщиков А-20. Первыми удар должны нанести они - расстроить системы противовоздушной обороны кораблей.
      Рядом с машиной Киценко шел самолет младшего лейтенанта Василия Ольхового. Николай Синицын возглавлял вторую пару. Штурманом с ним летел лейтенант Александр Королев: его летчик Бубликов заболел надолго. Ведомой шла машина лейтенанта Виктора Токарева.
      Группа вышла в море. Киценко заглянул в прорезь щитка - невозмутимый Басалкевич сосредоточенно прокладывал курс.
      - Не промажем, штурман?
      - Через пять минут район цели, - спокойно заверил бывший учитель.
      Киценко бросил взгляд на ведомых, приказал своим стрелкам усилить наблюдение за морем и воздухом.
      Через десять минут был обнаружен конвой. Он состоял из двух транспортов водоизмещением в две тысячи и тысяча тонн, одного миноносца и четырех сторожевых катеров.
      Наших бомбардировщиков в районе цели не оказалось.
      - Атакуем головной транспорт с обоих бортов, - передал свое решение Киценко и отвернул со своим напарником влево.
      Синицын - вправо. Снизились, пошли над водой, разомкнулись по фронту.
      Противник открыл ураганный заградогонь. Затем - прицельный, по каждому самолету. Торпедоносцы легли на боевой курс. Зенитки били горизонтально, в лоб, но никакая сила уже не могла заставить гвардейцев свернуть с курса. Шестьсот, пятьсот, четыреста метров...
      - Залп!
      Басалкевич и Касаткин нажали на кнопки. Штурманы второй пары Королев и Лапницкий - тоже. Их машины находились в момент сброса в шестистах метрах от цели.
      Транспорт маневрировал. На него с двух сторон неслись четыре торпеды. Прижавшись к воде, летчики выходили из атаки. Воздушные стрелки всех четырех машин поливали палубы кораблей огнем из пулеметов.
      И вот - огромный взрыв, клубы черного дыма. Транспорт накренился на левый борт, стал погружаться в воду...
      На земле выяснилось, что группа бомбардировщиков на заданную цель не вышла. Произвела удар по запасной - по второму обнаруженному разведчиками конвою - и повредила транспорт.
      В тот день вечером нам предстояло вылететь на постановку мин в бухтах Севастополя. На задание шли семь экипажей, из них один с бомбами - для отвлечения внимания противовоздушной обороны противника. Эта роль была вновь возложена на экипаж Александра Васильевича Корнилова. Он первым и ушел в воздух. Следом взлетели Ковтун, Дарьин, Пресич, Алфимов, Самущенко, я.