Шестьдесят лет назад они вот так же сидели на этой веранде. Он и тогда прибыл с далекого рифа, где рисковал жизнью из-за нескольких минут ощущения безумной опасности. В тот уже почти забытый вечер он так же молча курил свою трубку. Тогда он был моложе всего на два года, но волосы у него были темные.
Ей все было известно о нем из последних телевизионных передач. Короткая экспедиция на окраину солнечной системы для испытания мощности нового линейного корабля превратилась в фантастическое приключение. Вышли из строя автопилоты. Тогда молодой инженер-испытатель взял в руки штурвал и пустился вслед за теми таинственными мега-сигналами, которые вызывали бурю деформации в космическом пространстве. Суровый мир поиска и риска заманивал все дальше и дальше.
Он мужчина. А мужчину неотразимо влечет любая загадка и опасность. Космическая неизвестность подобна кроссворду: каждое решение ставит нас перед новыми загадками. Он искал уязвимое место в броне тайны. Что может сравниться с радостью непрерывного поиска? Какая охота привлекательней, чем преследование постоянно ускользающей тайны? Разве ежечасное преодоление абсурда не моделирует по-своему всех звездных скитальцев? Так капитан постепенно превращается в пионера галактики, который не видит домашнего очага даже во сне. Любимая остается позади в слишком уютном и безопасном мире, который живет по своим законам. Он едва ли думал о стройной девушке в благоухающем сиреневом саду. Перед ним было много вопросов и еще больше неожиданностей.
Огромные ускорения линейного суперкорабля скручивали пространство и время в одной точке. Секунды по капитанскому хронометру превращались в дни для девушки, которая терпеливо ждала. А жизнь требовала своего, и постепенно детские голоса заглушили мечты.
Когда линейный суперкорабль «Одиссей» через два палубных года лег в орбитальный дрейф где-то близ межпланетной трассы на Плутон, Земля совершала шестидесятый оборот вокруг Солнца. Ракетобот понесся к Земле. Тогда и стали транслировать отрывки из кинодневника корабля.
В эти дни старая женщина не покидала кресла у голубого экрана. Бесстрашный глаз объектива запечатлел невиданное зрелище. Фантастическая цветовая гамма звездных взрывов сменяла напряженные моменты корабельного аврала, когда несколько секунд и пара мужских рук решали судьбу экспедиции. И всюду появлялось родное до боли и бесконечно далекое лицо со свежим шрамом на скуле. Экран методически довершал портрет капитана. Каждый последующий кадр глубже вырезал морщины у рта и обесцвечивал прядь за прядью на его голове.
Встреча не была торжественной. Капитаны трансгалактических рейсов не любят речей, цветов и музыки. Они передают свои доклады Верховному экспедиционному штабу и получают новые задания, опять исчезая на десятилетия. Многие находят свою гибель в беспощадной и загадочной бесконечности. Но это их не страшит. Они люди вне времени. Мужчины без возраста. Своим выбором они ставят себя вне человеческих отношений. Космос выдвигает новые проблемы морали, чуждые земной оранжерейной нравственности.
Сейчас один из них сидит на веранде против своего прошлого. Одежда на нем поношена. Это его единственное имущество, ревниво сохранявшееся в гардеробе ракетодрома целых шестьдесят лет. Штаб возложил на него новую задачу. Автоматы ремонтируют дрейфующий корабль и заправляют новой информацией его электронные машины. Мощные корабли не устаревают так быстро, как думало большинство ученых в прошлом. Это сложные системы с почти неограниченными возможностями для непрерывного усовершенствования. Экипаж становится на вахту и берет на себя управление лишь в случае опасности. В остальные дни люди спят, умудряясь обхитрить даже корабельное время. Машина замещает человека всюду, когда все в порядке. Но если Вселенная посылает вдруг свои сюрпризы, машина отступает перед человеком — воля человека делает больше, чем холодная формула или безукоризненная логическая система. Миниатюрные кристаллы запоминающих устройств собирают колоссальный запас сведений, но они не имеют человеческого разума, чтобы стать мудрее своих создателей.
Отчитавшись, капитан «Одиссея» вскоре оказался у Большого Барьерного рифа. С маской, ластами и обыкновенным копьем он вызывал на поединок быстрых как мысль океанских хищников. Это хороший спорт и единственная возможность безболезненного преодоления парадокса его земного существования. Незаметно круг отъездов и возвращений замкнулся. Тогда боль двухлетней — по корабельному хронометру — разлуки вернула его в сиреневый сад. Разумом он понимал, что два его года равнялись шестидесяти земным. Знал, на каких координатах безмолвного пространства находится та точка, от которой его время сумасшедше помчалось вперед, чтобы на полвека отстать от первой любви. И это кошмарное опережение часов годами испепелило даже слабую попытку самообмана.
— Я задержался, — спокойно сказал он. — Опоздал. Там все человеческие расчеты сгорают, как спичка.
Она кивнула.
— Я ждала тебя больше, чем заслуживают твои звезды. И наконец поняла, что мы с тобой путники из разных поездов, которые шумно разминулись, чтобы не встретиться никогда на одной и той же станции. — В ее голосе чувствовались нотки удовлетворения: — Я родила много детей. Стала бабушкой. Но всегда верила, что однажды вечером маленькая калитка хлопнет еще раз.
С равнодушием плохих актеров они говорили о том, что их волновало. Их чувство давно было мертво, оставив в живых несколько мелких и ненужных мелочей. Но память совершала опасное чудо. Время возвращалось назад и воскрешало умершее. И сердца их бились, как пойманные птицы, в то время как губы выговаривали бледные, мертворожденные слова. Постепенно в душу женщины прокралась горечь.
В дни своей первой любви она заглядывалась на крупные летние звезды, принимая их за лукавых сообщниц. Но звезды превратились в ее соперниц. Женщина с веранды не могла понять, что они обещали лишь риск и открытия. Не звезды отняли у нее первую любовь, а то душевное свойство, которое делает каждого мужчину воином, охотником, моряком. Она потеряла мужчину, которого избрала отцом своим нерожденных детей. Он предпочел холодную абстракцию бесконечности теплу ее очага. И сейчас стоял перед ней молодой, сильный, невозмутимый. Своей изменой он победил даже время. Конечно, она получила от жизни и любовь и радость. У нее дети, внуки. Ее утешение — глубокие корни в жизни и во времени через свое потомство. Но молодость капитана — свидетельство ее первого жизненного поражения. А этого женщина не прощает.
И вот сейчас неожиданно старая женщина поняла истину. Это заставило ее вспыхнуть от стыда. Она хотела удержать его только для себя. Она наметила их жизнь как совместное путешествие сквозь годы: молодость, зрелый возраст, элегические минуты заката. Она получила все это от другого мужчины. А капитан все это время не думал о себе. Не ища славы, тихо и просто делал он свое дело. И необъятные неземные масштабы закрывали от его взора микроскопические размеры женского счастья. Они действительно разминулись. Теперь ей казалось, что это случилось задолго до того, как он улетел к звездам.
Она с примирением думала о том, что под грубым рукавом его пуловера сверкают в платиновом браслете семь квадратных бриллиантов. На каждом камне тонкий луч гравера начертал по букве название корабля. Это знак капитанской власти. Браслет снимается только после смерти капитана, чтобы охватить кисть его преемника. Блеск браслета так же призрачен и мертв для обыкновенных земных людей, как и далекое мерцание давно погасших звезд.
— А сейчас куда? — вопрос прозвучал участливо.
— Все туда же. Должен же кто-то делать и это дело.
Капитан встал. Выбив трубку о перила, он поднял руку в приветствии. Холодный блеск браслета резанул глаза женщины, словно бритва. Мужчина ловко перепрыгнул низкие перила, и шаги его затихли в аллее.
У калитки капитан едва не столкнулся с высокой молодой девушкой. Ее стройная фигура, лицо, большие глаза были ему странно знакомы. Он до боли прикусил губу и очень осторожно обошел изумленную девушку, как будто она была хрупкой стеклянной игрушкой, потом тихо прикрыл за собой ветхую калитку.
Среди благоухающего сиреневого безмолвия острый запах табака с какими-то экзотическими примесями был непрошеным гостем.
Суд
(
Перевод Ю.Топаловой)
Пока он путешествовал среди звезд, представления землян снова изменились. Они усомнились даже в необходимости капитанской власти и поэтому решили его судить.
За столом в форме подковы расселись судьи — красивые люди в ярких одеждах. Напротив стояли обвиняемый и его экипаж.
— Возвратите капитанский браслет! — приказал председатель суда.
— Согласно закону, знак капитанской власти снимается только для передачи преемнику. Я еще жив!
— Здесь решаем мы. Вы должны подчиниться! — сказал обвинитель.
— Вы хотите судить меня за поступок, совершенный вдали отсюда за два десятилетия до рождения судей и до принятия нового закона? Это по меньшей мере странно!
Капитан отлично понимал, что земляне решили воспользоваться прецедентом, чтобы подчинить себе даже их, людей без возраста и времени. Это было безнадежной затеей, поэтому он не стал горячиться.
Вперед вышел историк. Он говорил, не соблюдая даже формальной вежливости:
— В древних законодательствах всех земных народов существовала оговорка относительно давности любого преступления. В случае когда правосудие по каким-либо причинам не могло воспользоваться своей властью в течение определенного времени, оно признавало, что обвинение теряет силу. Ваше новое законодательство определяет срок давности?
— Нет, — ответил обвинитель.
— Почему?
— Чтобы подчинить закону людей без времени! — объяснил председатель.
— Благодарю за откровенность! — поклонился историк. — Но реально ли ваше стремление? Вы называете нас «людьми без времени» и в то же время хотите, чтобы мы подчинились вам в определенный момент времени и… в определенной точке пространства?
— Вы здесь не для того, чтобы обсуждать закон!
— Мы здесь для того, чтобы взять новые кристаллы с информацией для наших вычислительных машин и чтобы отремонтировать двигатели! — вставил бортовой инженер.
Капитан положил руку ему на плечо:
— Спокойно! — он обернулся к председателю. — Прежде чем начать этот судебный процесс, вы должны быть твердо уверены в своих правах и полномочиях. Мы со своей стороны должны их признать. В противном случае ваш суд совершит еще большее преступление, чем то, в котором вы обвиняете меня.
Поднялся председатель.
— Вы принадлежите к человеческому роду. Выросли на Земле. Отсюда вы отправились в свою первую экспедицию. Земля дала вам корабль, информацию. Следовательно, вы ответственны перед нами.
— Разве мы все это получили от вас? — спросил историк. Кто из уважаемых судей отправлял нас в первый полет? Мы обязаны всем этим другому времени, поэтому вы — наши должники.
— Вы получили все это от нашего человеческого общества!
— За что и платим нашим одиночеством и нашими дерзаниями, нашим риском и нашими открытиями. Земля ничего не теряет!
Обвинитель вскочил:
— Не будем отклоняться от существа вопроса! Вы согласны с председателем суда?
Капитан кивнул. Он один оставался невозмутимым среди бури им же вызванных страстей.
— Да. Мы сыновья одной планеты. У нас общее происхождение и общие цели. Но мы — люди без времени, авангард, который опережает вас на десятилетия. Поэтому мы в равноправном союзе как с Землей, так и с другими обитаемыми планетами. За новую технику наших кораблей мы снабжаем вас новой научной информацией, новым сырьем, открываем вам новые миры для колонизации. Вы забываете, что Земля — не центр Галактики, а лишь одна из автономных планет в свободном союзе множества миров. Что бы было, если бы повсюду, где мы пополняем свои запасы, нас решили судить за то же самое? У вас такие же права быть нашими судьями, как и у остальных земных людей, населяющих девяносто три планеты!
— Интересно, — председатель искал случая съязвить, — какую из планет вы считаете достаточно правомочной судить вас?
— Никакую. Мы, лишенные времени, не принадлежим ни одному обитаемому миру. Мы находимся в союзе со всеми мыслящими существами земного и внеземного происхождения. Мой корабль это планета со своим временем и своими законами. По нашему закону преступления не совершалось.
— Вы убили члена экипажа!
— Да. Он отказался выполнить мой приказ. От этого зависела судьба семерых. И я его осудил.
— По какому закону?
— По извечному закону любой рискованной экспедиции, по извечной необходимости твердой власти везде, где опасность не курортное приключение, а повседневность.
— У вас есть свидетели?
— Экипаж.
— Они ваши подчиненные, мы не можем им верить.
— Они должны подчиняться мне только на корабле. Здесь они свободны. Спрашивайте их!
Обвинитель обратился к членам экипажа:
— Капитан совершил убийство?
— Да. Об этом есть запись в корабельном журнале, — ответил бортинженер.
— Отлично! Отвечайте по совести: имел ли капитан право на убийство?
— Да! — в один голос ответили все шестеро.
— Убитый — ваш товарищ! — напомнил обвинитель.
— Он был трусом! — ответил историк.
— Он не подчинился! — добавил штурман.
— Он должен был умереть! — закончил инженер.
Председатель и обвинитель переглянулись. Судьи были смущены.
— По-вашему, преступления не произошло, не так ли?
— На месте капитана каждый из нас поступил бы точно так же, — ответил штурман.
— Корабль должен был достичь цели! — просто объяснил инженер.
— Чтобы вести корабль и экипаж, на каждом корабле должен быть только один капитан. Этот закон более стар, чем само человеческое правосудие, — сказал историк.
Капитан приблизился к столу.
— Вы хотите судить меня, чтобы утвердить свою власть не только надо мной, капитаном, но и над пространством и временем, над мирами и народами. Если бы человечество нуждалось в такой власти, оно давно бы ее приняло.
— Потребности людей заставили нас отправиться в другой мир, и, когда мы стали его жителями, вы захотели вернуть нас сюда, где все так просто и… так сложно! Что между нами общего? Вы живете среди красоты и покоя. Вашим ученым необходимы новые материалы и новая информация. Мы доставляем их. Не забывайте об этом! — историк остановился, чтобы перевести дух.
Капитан спокойно продолжил:
— Вы оставили за собой право на любовь и семью, на детей и будущее. Нам достался жребий первооткрывателей. Мы расплачиваемся за него тяжкой ценой вечного отшельничества. Ни у кого из нас нет близких. Галактические ускорения и анабиоз отняли у нас даже возраст. А сейчас вы хотите судить нас за то, что где-то в бесконечности мы применяем нужный только нам закон.
— Мы прокладываем трассы в неизвестность и хотим за это только одного: чтобы нам не мешали. А вы посредством одного листка бумаги хотите наложить свою волю на пространство и время. Не будет ли это бремя чересчур тяжелым для столь чувствительных людей? — спросил штурман.
— Человечество нуждается в пионерах. А они не терпят над собой власти тыловых героев. Им нужен только капитан, — добавил инженер.
— Большой Звездный путь — не для увеселительной прогулки школьниц. На нем и умирают, и убивают, для того чтобы следующие за ними могли пройти еще дальше. А для этого на капитанском мостике должен находиться только один человек, поднял голову биолог.
— История учит, что, когда поколение не способно к действию, оно претендует на руководство! — отрезал историк.
— Как вы можете судить людей, над которыми не властно даже время? — примирительно спросил биолог.
— Будьте мужественны и признайте, что вы не можете нас судить! — посоветовал капитан.
Семеро стояли плечом к плечу. Судьи молча склонили головы.
Круговорот
(
Перевод Ю.Топаловой)
«Одиссей» нарушил пространственно-временную структуру Вселенной. Искривленное поле любого сверхускорения ставит перед временем обратный знак. Корабль неожиданно вошел в орбитальный дрейф вокруг Земли, скрывающейся в мраке устрашающей неизвестности.
Они не могли оторвать взгляда от экранов. Без зарева городов Земля казалась мертвой. Корабельные локаторы не уловили ни одного радиосигнала. Мрак и молчание нависли над континентами и океанами. Молниеносный скачок возвратил «Одиссей» на тысячелетия назад. Только новое сверхускорение могло ликвидировать катастрофу.
— Каков пространственно-временной интервал? — спросил капитан.
Кибернетик прикрыл воспаленные веки:
— Вычислительный центр не может анализировать полученные кривые.
Капитан погладил шрам на скуле:
— Разумеется. Машина не располагает аналогичной информацией. Что говорят штурманские карты?
— Тоже ничего. — Штурман отвечал медленно. — Если судить по снимкам, интервал велик: от 400 тысяч лет до новой эры до 1600 года после нее.
— Порядок неизвестного слишком велик! — капитан обернулся к штурману. — Какая точность необходима для вычисления курса нового сверхускорения?
— Плюс-минус пятьдесят лет.
Капитан снова внимательно смотрел на зеленоватый экран. Курс через все еще таинственное время — пространство требует сверки палубного времени с древним земным. А корабельные приборы не дают даже приближенных данных. Требовалось одно: кто-то из семерых должен был приземлиться, чтобы измерить пространственно-временной интервал.
— Почему мы не используем звездные часы? — спросил бортинженер. — Память вычислительного центра содержит сведения о расположении светил в этом секторе за период в несколько миллионов лет.
— Разница превысит половину столетия! — кибернетик усмехнулся как человек, который ничего не может сделать. Капитан убрал свою трубку.
— Не следует опускаться на планету, поскольку мы физически узурпируем прошлое. Приземление такого большого корабля вызовет серьезные изменения в природе конкретного района. Нарушится естественная последовательность причин и следствий. Мы не можем позволить себе такого вмешательства перед будущим, из которого пришли. Длительный дрейф на нынешней орбите позволит нам обнаружить признаки цивилизации, если человек уже существует. Но анализ материалов снимков едва ли даст нам необходимую точность. Радиация же тормозных двигателей запрещает нам опуститься ниже.
— Кто-то должен приземлиться! И это должен быть именно я, — историк вызывающе огляделся. — Я точнее других могу определить время по конкретным историческим признакам.
— Это надежный способ, хотя шанс и невелик. Но если человек — все еще только будущее? Кого ты спросишь?
Историк ответил не задумываясь:
— Период полураспада. Изотопные часы не ошибаются.
— Но тогда корабельный вычислитель будет долго считать.
Историк выказывал нетерпение. Его ждала встреча с прошлым без научной относительности предположений, неверно истолкованных фактов и недоразумений. Какой исследователь откажется от такой возможности?
— Как ты спустишься?
Десантные аппараты были рассчитаны на двойное управление. Экспедиционные ракетопланы использовались при дальних исследованиях и авариях. Но сейчас должен был спуститься только один человек.
Историк обдумал все. Может быть, он был просто откровеннее других, которые не хотели взглянуть правде в глаза. Кто знает?
— Воспользуюсь стратопланом.
Рискованно. Но это единственная возможность. Капсула с дельтовидными крыльями для скоростного планирования сгорит на высоте что-нибудь девяти тысяч метров. Спуск продолжится на парашюте.
— А возвращение? — капитан смотрел на историка в упор.
Тот побледнел, но ответил твердо, четко выговаривая слова:
— Если мы действительно над старой Землей, я снова буду с вами при галактическом ускорении!
Это один из парадоксов временно-пространственного измерения. Человек может вернуться в прошлое или посетить будущее. Но совершенно абсурдно существование одновременно в прошлом и будущем. Капитан решил развить галактическую скорость по огромной спирали вокруг солнечной системы. В считанные минуты корабельный хронометр «Одиссея» преодолеет барьер все еще неизвестного числа тысячелетий. И экипаж снова будет состоять из семерых, как и тогда, когда все это началось.
— Теоретически ты прав, — ответил капитан.
— Место приземления? — штурман был деловит, чтобы не по- казать, что он думает в действительности об этой сумасшедшей теории. Словно все будни семерки не были хладнокровно рассчитанным сумасшествием!
— Средиземноморье. Апеннины. Юго-западный район.
— Снаряжение?
— Шанцевый инструмент. Изотопный анализатор. Термитный патрон. Пистолет.
— Отлично. Через сколько времени начнете операцию? — капитан был резок, как при аврале.
Штурман посмотрел на циферблат вычислителя:
— Через полтора часа палубного времени. Тогда он приземлится рано утром по местному часовому поясу.
Историк ловко освободился от парашютных ремней. Собрал купол и вместе со снаряжением зарыл его поблизости в лесу. С собой он взял только пистолет. Радиоаппаратура была скрыта в круглом воротнике пуловера.
Он вышел на мощеную дорогу. Прямая, словно луч, она была ему странно знакома. Он нагнулся над одним из километровых камней и усмехнулся. Виа Аппиа! Стратегическая дорога римлян. Первый исторический ориентир был найден.
Навстречу ему попались трое воинов, которые тянули на длинной веревке израненного мужчину. Пленник был атлетически сложен, с мрачным лицом и обритой головой.
Историк поднял руку в приветствии и сказал на плохом латинском языке:
— Поздравляю, доблестные квириты! Куда вы ведете злоумышленника?
Один ответил:
— Здоровья и благополучия тебе, чужеземец! Это спартаковский разбойник. Мы ведем его в лагерь.
Выговор воина был гораздо тверже, чем в свое время предполагали это профессора древних языков в институте. Легионеры опирались на, грубые кованые копья. Серый пуловер, черные узкие брюки и высокие ботинки на каучуковых подметках не произвели на них впечатления. По дорогам республики ходило много самым странным образом одетых чужеземцев.
Историк с трудом сохранял самообладание, стараясь быть нахально-фамильярным:
— Его ждет топор или крест?
— Крест. За один месяц повесили на припеке шесть тысяч. Увидишь их дальше.
— А главарь?
— Спартак? Гниет среди заколотых, собственная мать не может его узнать!
Легионер схватил окровавленную веревку и зашагал, не оборачиваясь, твердый, бесчувственный и невозмутимый, как суровый проконсульский порядок, которому он служил. Двое других кольнули концами копий своего пленника между ребер, давая ему знак двигаться дальше, навстречу своей гибели.
Историк спрятался в кустах близ дороги и включил радиостанцию:
— Земля ищет «Одиссея»! Земля ищет «Одиссея»!
В маленькой, с бобовое зерно, трубке прозвучал далекий голос капитана:
— «Одиссей» слушает!
— Семьдесят первый год до новой эры. Начало марта. Повторяю…
— Достаточно. Это больше, чем нужно. Как узнали?
— Встретил легионеров, которые распинают восставших гладиаторов…
— Понятно. Уничтожьте снаряжение. Через двенадцать часов земного времени выходим из дрейфа. Желаю успеха, до скорой встречи!
Космонавт возвратился в лес. Съев концентрат из тубы, он выкопал глубокую яму, куда сложил все свое снаряжение, скрепил часовой механизм с термитным патроном и тщательно все зарыл. Через несколько часов от припасов и аппаратуры останется горсть пепла.
Куда сейчас? Хотелось посмотреть на античность. Но он должен был оставаться здесь. Не следует вмешиваться в естественный ход исторических событий даже своим физическим присутствием. Прошлое должно остаться нетронутым случайной и мимолетной встречей с далеким будущим.
Разбудила его боль в груди. Вокруг стояли легионеры.
— Вставай!
Историк подчинился.
— Оружие!
Он снял с пояса длинный нож и улыбнулся. Задний карман оттягивал плазменный пистолет. Воины вокруг и не подозревали, что достаточно лишь одного нажатия на спуск, чтобы обратить их в облачко пара. Но он знал, что никогда не употребит оружие против людей, кровным потомком которых был. Но все равно, тот факт, что он вооружен, успокаивал.
Его не связали. Воины шли возле него плотным строем. Всякая попытка к бегству была бессмысленна. Легионеры не проявляли любопытства к странно одетому человеку. Им приказано было отвести его в преториум живым. И все. Те, кто приказывает, знают больше. Они осудят высокого мужчину на смерть или разрешат ему уйти.
Легионеры молча одобряли его хладнокровие: опасность мать и трусов, и храбрецов, а неизвестность — ее старшая сестра. Незнакомец спокойно шагал между ними, ни один мускул не дрогнул на его бритом лице.
По обеим сторонам дороги расправили руки аккуратно сколоченные кресты. Воины невозмутимо шагали между тысячами умирающих. Историк тоже остался равнодушен: историческая неизбежность. Возмущение случайного пришельца из будущего было бы, мягко говоря, просто смешным. Цивилизация космического века является логическим следствием этих крестов, так же как и он сам — кровный потомок кого-то из распятых или его палача.
Он с интересом вошел в лагерь. Увиденное там не отличалось от поздних археологических реконструкций. Пересекающиеся под прямым углом улицы. Выстроенные в форме каре палатки. Высокая крепостная насыпь с гребнем из кольев. А посреди лагеря горделиво надувались полотняные груди преториума — шатра командующего.
Воины передали его контуберналию. Тот высоко поднял занавес над входом и жестом пригласил внутрь. С низкого деревянного табурета поднялся кряжистый мужчина. Историк припомнил описание Плутарха. Молочно-белая кожа, невозмутимое выражение лица, проницательные зеленоватые глаза, мускулистый торс, свидетельствующий об огромной физической силе. Правая рука развита несравненно больше левой — результат непрерывных упражнений с легионерским мечом. Претор вежливым жестом пригласил пленника сесть и сам опустился на прежнее место.
Его бархатный голос был тих, Крас обладал дикцией профессионального актера или оратора:
— На рассвете мои разведчики видели, как ты висел вблизи дороги под круглой пестрой палаткой. Сейчас я понял, что они не были пьяны. Кто ты? Откуда идешь?
— Возможно, я твой потомок. Иду из будущего.
Ответ не удивил Краса. Голос его не изменился:
— Говори! Я постараюсь тебя понять…
Пленник решил преодолеть дистанцию в двадцать три столетия, насколько позволяли ему его латинский язык и знания претора об окружающем мире. Крас внимательно слушал. Все было слишком невероятным, чтобы быть неправдой. Римлянин знал, что лжецы всегда стараются облечь свой вымысел в тогу правдоподобия.
— Кажется мне, что понимаю тебя. Письмо, отправленное стрелой, придет скорее, чем со скороходом. Если стрела движется в миллионы раз быстрее, письмо опередит рождение того, кому оно написано. Не так ли?
Историк кивнул. Этот усмиритель бунтовщиков больше походил на человека XX века, чем на современника Цезаря и Помпея.
— Да, ты постиг сущность, претор. Несмотря на противоречие с логикой…
— В политике также нет логики! — отрезал Крас. — В противном случае мои воины должны были бы вступить в союз с бунтовщиками, вместо того чтобы их распинать. Чем ты занимаешься в своем будущем?
— Изучаю прошлое.
— Отлично. Мое будущее и будущее Рима для тебя прошлое. Следовательно, ты знаешь, что меня ожидает.
— Знаю, но не скажу.
— Почему?
— Тогда ты поступишь по-другому. И история твоего Рима изменится. А это повлияет на все будущее. Если бы наша встреча произошла три года назад и я предупредил тебя о восстании, что бы ты сделал?
— Уничтожил гладиаторов!
— В таком случае ты не стал бы сицилийским претором и победителем бунтовщиков. А это первая ступенька лестницы, которая должна высоко возвести тебя.
Крас спокойно посмотрел на него. Но удар попал в цель. Этот человек знал о его честолюбивых планах. Почему бы ему не знать и его будущего, которое для людей другого века станет прошлым? Незнакомец не рисуется волшебником или посланцем какого-то бога. Римский полководец не верил в богов. Но, как и все люди риска, был фаталистом.
— Ты прав. Лучше, если человек не знает своего будущего. Нельзя бросать вызов судьбе. Но ты можешь помочь Риму. Твой меч выкован из прекрасного металла. Если у моих головорезов будет такое оружие, они станут непобедимы.
— Легионеры еще долго будут побеждать со своими спада.
— Почему ты отказываешься?
— Будет убито больше людей. Снова нарушится естественный исторический ход времени, причин и следствий.
— Выходит, что невмешательство — бог вашего народа?
— Правильно. Так же как ваш римский бог — непримиримость!
Крас поднялся. Сейчас он смотрел на своего странного пленника с любопытством и иронией.
— Я могу тебя заставить.
— Ошибаешься.
Историк вынул пистолет. Короткая плазменная струя превратила сваленное в углу оружие в лужу растопленного металла. Достав из рукоятки кристаллический генератор, он бросил его вместе с пистолетом в искрящуюся смесь меди и стали.
Крас усмехнулся.
— Для чего ты это сделал? Я не разбойник. Одного такого клинка мне недостаточно. Мне нужны десятки тысяч.
— Чтобы подчинить мир своей воле?
— Для Рима! — Крас снова стал серьезным. — Ты хорошо знаешь прошлое. Но его люди чужды твоему разуму. Я не простой себялюбец. Я верю, что только Рим может обеспечить порядок в сегодняшнем мире.
— С помощью распятий и дикторских мечей?
— Сегодня мы не знаем других средств.
Разговор не мог окончиться иначе. Они сидели напротив друг друга на расстоянии легионерского меча, но их разделяли двадцать три столетия. Каждый век имеет свои законы. Даже уважение не может заполнить пограничную борозду между прошлым и будущим. Претор тихо сказал:
— Ты непрошеный гость в нашем времени. Для Рима ты опаснее, чем сто тысяч восставших гладиаторов. Тебе остается только умереть.
