Нельзя повернуть вспять стрелки часов, жить во времени, предшествовавшем нашему рождению. Прошлое для нас безвозвратно!
      И все же мне довелось посетить дальнюю эпоху, жить на Земле сотни тысяч лет назад. Это был я и не я.
      Я видел все «собственными глазами», хотя это были глаза другого, незнакомого, неизвестного человека.
      Человека? Можно ли называть его человеком?
      Однажды ко мне явился Страшимир Лозев. Когда-то в гимназии мы были близкими друзьями, потом жизнь разлучила нас, а еще позже мы случайно встретились на улице и решили непременно повидаться, чтобы вспомнить «те времена».
      После традиционных приятельских шуток Страшимир достал из кармана маленькую скляночку и поставил ее на стол.
      — Рассмотри-ка хорошенько эту вещицу и скажи, из чего она сделана и для чего? Я хочу знать твое мнение.
      Я взглянул сначала на своего друга, потом на предмет. Это был маленький прозрачный цилиндр. Внутри него виднелся тоненький беловатый стерженек. Скляночка показалась мне очень тяжелой для своих размеров. Я повертел ее в руках и спросил:
      — Откуда она у тебя?
      — Погоди, не спеши. — Лозев взял скляночку, привычно раскрыл ее и подал мне стерженек. — Смотри, вот это важнее всего.
      На тонкий стерженек была навита белая нитка. Я нашел ее конец и начал разматывать. Гибкая, словно очень тонкая стальная проволока, она была странно тяжелой.
      Лозев зажег спичку и поднес ее к концу нитки. Потом предложил и мне сделать то же самое. Нитка не только не загорелась, но оставалась холодной и даже не потемнела. Потом Страшимир заставил меня найти ножницы и предложил отрезать от нее кусочек. Но старания мои были напрасными: нитка извивалась, выскальзывала, я напрягал все силы, но только порезал палец.
      — Ну, что скажешь? — спросил мой приятель.
      — Похоже на какой-то шелк, хотя я никогда не видел ничего подобного. Цилиндрик и стерженек как будто стеклянные, но очень тяжелые, а нитка… Я так и не могу определить, из какого она материала. Может быть, это какая-нибудь новая пластмасса с необычайными свойствами?..
      — Нет, — уверенно возразил Лозев, — это не пластмасса.
      — Ну, тогда я не знаю. Скажи сам.
      — Хорошо, скажу. Это волос из бороды Магомета.
      — Какой волос? Какого Магомета?
      — Это волос из бороды пророка Магомета.
      И Лозев рассказал мне странную историю.
      Его дядя, капитан Пройнов, командовавший ротой во время Балканской войны, взял этот волос из мечети в маленьком фракийском городке Кешане осенью 1912 года. Этот волос прославил городок на всю Турецкую империю. Считалось, что волос обладает чудесными свойствами: сам растет, сам обвивается вокруг стерженька и в нем заключена большая мудрость, чем у всех мудрецов на свете. Капитан не стал держать у себя такую добычу: мало ли что может случиться на войне. Поэтому он отправил скляночку с волосом своей сестре, матери моего друга. Вскоре капитан Пройнов погиб в бою. Сестра никому не показывала склянку, словно боялась ее, и мой приятель получил ее только после смерти матери.
      Лозев умолк и начал тщательно наматывать волос обратно на стерженек.
      — Надеюсь, — заговорил я, — тебе не нужно доказывать, что это не может быть волосом.
      — Такова его история. А теперь послушай, зачем я пришел к тебе. Я хочу, чтобы ты взял странную склянку. Нет, нет, это не суеверие. Просто я прошу тебя исследовать ее в лаборатории.
      В сущности, я и сам хотел просить его об этом: мне очень хотелось понять, что же это за таинственная нитка. Своим коллегам по Химико-технологическому институту (а я работаю там ассистентом на кафедре электрохимии) я, конечно, поначалу и словом не обмолвился, так как лабораторное исследование волоса из бороды Магомета могло вызвать только насмешки.
      Прежде всего я захотел отрезать кусочек от таинственной нитки. Полная неудача. Я начал с ножниц, потом взялся за топор, а кончил огромным прибором для испытания материалов на растяжение. Ниточка толщиной около 0,07 миллиметра (это почти толщина человеческого волоса) выдержала чудовищную нагрузку — пять тонн. Она не порвалась, а лишь выскользнула из оправки. Я подверг нитку множеству самых различных исследований. Она не рвалась, не уступала никаким химическим реактивам, не плавилась в пламени горелки, не пропускала тока, не намагничивалась, не… не… Словом, в руках у меня был предмет, сделанный из не известного науке вещества. Но что за предмет? Из какого вещества?
      Как и следовало ожидать, мое сообщение руководству института о «волосе Магомета» было встречено с недоверием. Я настоял на повторении моих опытов. Результат был тот же. Дело, вероятно, на этом и закончилось бы, но у меня появилась возможность поехать в Советский Союз, и я решил поделиться своим недоумением с советскими коллегами.
      Приехав в Москву, я передал склянку в лабораторию одного из институтов и рассказал о ней все, что знал. Через две недели мне позвонили и сообщили, что меня хочет видеть директор института, ученый с мировым именем. Я, конечно, немедленно поехал.
      — Нам удалось установить, — сказал мне академик, — что цилиндрик, стерженек и нитка сделаны из одного материала: из сверхуплотненного кремния, который подвергли давлению, вероятно, в несколько миллионов атмосфер. При этом изменилась не только кристаллическая решетка, но и уменьшились орбиты электронов.
      Другой присутствовавший в кабинете ученый добавил:
      — Следы находки теряются в глубине веков, и мы, по всей вероятности, никогда их не отыщем. Но это и не самое важное.
      — Важнее всего то, — продолжал директор, — что исключительные качества этого предмета, несомненно, указывают на его внеземное происхождение.
      — Вы хотите сказать, что… — взволнованно пролепетал я.
      — Да, мы считаем, что цилиндрик с нитью принесен неизвестно когда разумными существами, обитателями других звездных миров, посетившими Землю. — Академик произнес эту фразу одним духом, словно высказывал мысль, смущавшую его самого. — Другого объяснения быть не может, так как подобное вещество не могло быть создано на Земле. Даже современная наука пока не в состоянии его получить. Но вполне естествен вопрос: каково предназначение этого предмета?
      — Может быть, на нем что-либо записано? — осмелился предположить я.
      — Да, мы установили, что на нити есть запись, но она сделана не механическим, фотохимическим, электрическим или магнитным способом. Нить оказалась не сплошной, она трехслойная. Под внешней кремниевой оболочкой находится тонкий электропроводный слой, а внутри — термопластичная сердцевина. И вот на ней-то термоэлектрическим способом и нанесены переменные импульсы очень высокой частоты. На каждом миллиметре находится около семи миллионов сигналов.
      — Вот уже пять дней наши сотрудники в Институте технической кибернетики занимаются раскрытием этой тайны. Мы призвали на помощь лингвистов, психологов, физиологов. Мы пытались расшифровать сигналы как азбуку или говор. Искали в них физические постоянные, данные менделеевской таблицы. Пытались найти математические величины, общие для всего космоса. Но до сих пор так ничего и не обнаружили. Научный совет института пришел к единодушному мнению, что пока мы не в состоянии расшифровать эту запись.
      — Может быть… в сигналах вообще нет логического смысла? — неуверенно спросил я.
      — Нет, — твердо возразил ученый. — Я убежден, что смысл в них есть, только они весьма сложны. Вид кривых на экранах осциллографов не исключает, что это запись мыслей. Да, именно… мыслей. Но расшифровать эту запись мы не в силах. Однако читая протокол совета, — задумчиво продолжал он, — я задумался над тем, что мы можем ошибиться в самой постановке проблемы. Мы ищем, что записано, а не для чего записано.
      — Что вы хотите сказать? — спросил я.
      — Я спрашиваю: какова цель записи? Представьте себе, что вы посетили планету далекой звездной системы. Там нет еще разумных существ, с которыми вы могли бы общаться. Вы хотите оставить послание тем, которые придут позже и смогут его прочесть. Как вы поступите?
      — Я бы нашел способ передачи мыслей, понятный для всякого разумного существа. И позаботился бы о том, чтобы моя запись сохранялась возможно дольше.
      — Правильно! — воскликнул академик. — Второе условие налицо. Кремниевая изоляция может сохранять запись в течение миллионов лет… Значит, это доказывает, что запись адресована «читателям», которые должны появиться много позже. Посмотрим теперь, как выполняется первое условие. Способ передачи мысли? Согласитесь, что речь и письменность для такой цели не подходят: как средства выражения второй сигнальной системы они крайне условны, и их нужно отбросить.
      — Может быть, фильм? — предположил я.
      — Да. Это было бы лучше. Но, к сожалению, это не фильм. Вернее, не запись световых изображений. Может быть, на этой нити записаны какие-то универсальные восприятия, но записаны каким-то иным образом.
      — Который нам еще не известен, — вставил второй ученый.
      — Значит, мы нашли «волос Магомета» слишком рано, — усмехнулся академик. — Однако исследования надо продолжать. Мы проявили записанные на нити импульсы, но на этом наша роль исчерпывается.
      — Что вы имеете в виду? — спросил второй ученый.
      — Ленинградский институт нейрокибернетики. Надеюсь, там найдут способ прочесть сигналы. Не исключено, что таинственные гости оставили запись своей мозговой деятельности.
      — Как! — поразился я. — Вы допускаете, что нить содержит непосредственную запись мыслей каких-то других существ?
      — А что в этом невероятного? Согласитесь, что запись биотоков мозга — это не только самый полный и непосредственный, но и самый универсальный способ передачи информации.
      Когда я приехал в Институт нейрокибернетики, работы уже значительно продвинулись. Исследования показали, что на нитке записаны именно излучения мозга. Чтобы прочесть запись, нужно было переделать некоторые приборы и аппаратуру.
      Задача состояла в следующем. Термоэлектронная запись, превращенная в электромагнитные импульсы, усиливалась и переводилась в омега-лучи (так называются колебания, излучаемые мозгом при мышлении). Омега-генератор нужно было соответствующим образом укрепить на голове человека. Если наши предположения правильны, человек испытает все переживания того, чьи сигналы записаны. Опыт предложили проделать на мне самом. Я согласился.
      Меня усадили в кресло, закрепили так, что я не мог шевельнуться, и водрузили на голову шлем омега-излучателя. Я ощутил холодное прикосновение металлических электродов, и мне показалось, что мою голову обвили щупальца морского чудовища.
      — Не волнуйтесь! Успокойтесь! — раздался незнакомый мне голос. — Мы только пробуем предварительную настройку.
      Напряженное ожидание продолжалось несколько минут. Я ничего не чувствовал. Может быть, все было ошибкой?
      Вдруг меня ослепила яркая молния.
      — Видите ли вы что-нибудь? — спросил чей-то голос.
      — Яркий свет, — ответил я. — Но он погас. Больше я ничего не вижу.
      — А теперь? — спросил тот же голос. — Говорите, передавайте все свои ощущения, все чувства и мысли.
      И вдруг я увидел улочку с маленькими домиками, улочку в своем родном городе. Навстречу мне шел тот самый Страшимир Лозев, который принес мне «волос Магомета», но это был маленький мальчик, гимназист. Я видел его собственными глазами, видел залитые солнцем камни старой мостовой, сознавая в то же время, что это галлюцинация.
      — Что означает это воспоминание моего детства? Разве оно тоже записано на нити?
      — Нет, мы только пробуем настройку, — ответил голос. Исследования продолжались целый час. Я испытал множество ощущений: слышал голоса, музыку, уличный шум; видел давно забытые картины; ощущал холод и зной; чувствовал, что поднимаюсь по лестнице, притом настолько ясно, что должен был смотреть на свои ноги, чтобы убедиться в их неподвижности.
      Вторая часть опытов началась с того, что я почувствовал укол в руку. Однако ко мне никто не приближался: это была запись ощущений одного из сотрудников института. Потом директор института сказал неизвестно почему:
      — Плазма — это вещество в сильно ионизированном состоянии.
      — Вы ничего не чувствуете? — спросил главный оператор.
      — Я только слышал, что Николай Кириллович сказал: «Плазма — это вещество в сильно ионизированном состоянии», но какое это имеет отношение к опыту?
      — Имеет, имеет! — весело воскликнул директор. — Вы думаете, что я произнес эту фразу сейчас, а она записана вчера. Я сказал ее товарищу Коновалову, запись мыслей которого вам сейчас передают.
      Но «настоящий» опыт был проведен только через три дня. Все началось как обычно: врачи, кресло, шлем. Светились экраны, трепетали стрелки приборов, мигали контрольные лампочки. А я ждал…
      Но тут мне придется прервать свой рассказ и заменить его выдержкой из официального протокола:
      «Испытуемый чувствует себя хорошо, спокоен. В 9.21 к омега-генератору подключена запись с точки, обозначенной через ламбда-0733. Все технические показатели соответствуют стандартам, описанным в схеме Г.
      Испытуемый молчит, на вопросы не отвечает. Пульс постепенно ускоряется и на четвертой минуте достигает максимума 98 ударов. Давление крови слегка понижено, дыхание ускоренное, поверхностное. Температура тела отклоняется от нормальной в среднем на плюс-минус 0,1є. Тонус мускулатуры резко повышен. Зрачки не реагируют на свет. Кожная чувствительность сильно снижена. В конце опыта испытуемый не реагирует даже на уколы. Через 8 минут 18 секунд, когда рецептор достиг на записи точки, обозначенной фи-0209, опыт прекратили.
      Каталептическое состояние продолжалось 3 минуты после выключения генератора. Испытуемый шевелится, открывает глаза, несколько раз громко зевает, смотрит блуждающим взглядом и спрашивает по-болгарски: „Где я? Кто вы такие?“ Лишь через несколько минут он вполне пришел в сознание и заговорил по-русски».
      Очнувшись, я увидел, что вокруг меня собрались почти все участники опыта. Мне предложили пойти отдохнуть, но на лицах окружающих я прочел такой интерес, что тут же начал рассказывать о пережитом под влиянием омега-лучей.
      Видение началось с моря ослепительных молний, словно я находился среди грозовых облаков. Но молнии были розовые, зеленоватые, переливались всеми цветами радуги. Потом все успокоилось.
      Я летел низко над бескрайней снежной равниной. Небо было покрыто мрачными серыми тучами. Кругом царила странная мертвая тишина, словно уши у меня были заложены ватой. Я не ощущал ни холода, ни даже собственного тела.
      Стая косматых четвероногих животных гналась за огромным оленем. Но я пролетел мимо, безучастный к кровавой драме, которая должна была вскоре разыграться внизу. Все быстрее, все выше несся я к синеющим горам.
      Я что-то или кого-то искал.
      На какое-то мгновение я замечтался. Перед моим взором, словно чудесное видение, возник другой, сказочно прекрасный мир. Под смешанным светом двух солнц — ослепительно синего и темно-вишневого — блестели величественные металлические здания. В теплом воздухе двигались тысячи блестящих овальных предметов. Там кипела прекрасная разумная жизнь. Там были мои близкие, те, кого я покинул. А тут — тут я был одинок.
      Я летел дальше.
      Вот я оказался среди гор. Здесь я замедлил полет. Оно должно быть здесь, где-то близко. Я не видел его, но что-то подсказывало мне, что оно было тут, подо мной.
      Теперь я летел совсем медленно, низко, едва не касаясь заснеженных верхушек деревьев. Да, вот и оно!
      По занесенной снегом земле бежало волосатое двуногое существо. Напрягая все свои силы, оно старалось уйти от преследователя — огромного пещерного медведя. Однако сил не хватало. Еще несколько шагов — и страшные когти чудовища вопьются в спину двуногому.
      Во мне что-то дрогнуло: это жалкое некрасивое двуногое существо было мне дорого. Оно совсем не походило на меня ни по разуму, ни по внешности. И все-таки я чувствовал, что оно близко мне. На этой холодной, неприветливой, чужой планете в нем одном было что-то общее со мною.
      Я могу испепелить зверя. Но мне достаточно было об этом подумать, чтобы он замер, словно пораженный громом, а потом упал как подкошенный. Но гонимое ужасом двуногое существо продолжало бежать, даже не оборачиваясь.
      Медведь больше не интересовал меня. Я последовал за волосатым существом. Оно бежало по лесу все выше в горы, спотыкаясь и падая, и в конце концов привело меня к пещере. У входа в нее горел большой костер. Вокруг огня сидело с десяток подобных ему существ, закутанных в грубые шкуры.
      С появлением беглеца все вскочили. Они быстро шевелили губами, но я не слышал никаких звуков, да мне и не надо было их слышать. Каким-то образом я воспринимал их чувства: страх при внезапном появлении соплеменника, гнев от неудовлетворенного любопытства при рассказе о его таинственном спасении. Страх, гнев, любопытство — все это были понятные мне чувства, правда гораздо более примитивные, но все же мои!
      Возбуждение вскоре улеглось. А прибежавший затерялся в толпе своих косматых собратьев.
      Я долго следил за тем, как они входили и выходили из пещеры, как толкались, морща свои низкие лбы. Меня наполнили горькая скорбь и мука. Мне жаль было этих существ за их беспомощность. Но обострялась и жалость к самому себе. Меня охватило чувство одиночества, даже обреченности. И вдруг я решился показаться этим существам и стал видимым.
      Вокруг меня появилась блестящая сферическая оболочка, из которой торчало множество металлических щупалец. Существа, увидев меня так близко, сначала оцепенели от неожиданности, а потом убежали и забились в глубь пещеры. Осталось только одно, совсем маленькое, неподвижное и беспомощное существо. Я приблизился к нему, и щупальца молниеносно схватили его и поднесли ко мне. Оно было таким же, как все прочие, но гораздо меньше их.
      Неужели среди этих жалких созданий я должен был искать понимания?
      Неужели среди них я должен был провести свою жизнь? Нет!
      Я почти видел, как из этих примитивных созданий развиваются разумные люди, как они набираются знаний и мудрости, как овладевают природой. Сначала на своей планете, потом и на соседних небесных телах. И настанет время, хотя и чрезвычайно далекое, когда потомки этих косматых полуживотных отправят космические корабли к моей планете.
      Но я не могу дожидаться их бесконечно медленного развития. Я один среди них.
      В этот момент я почувствовал, что на меня обрушился град тяжелых камней. Щупальца задвигались: они ловили летящие камни и тихо опускали их на землю. Я без труда мог уничтожить напавших, но не хотел причинять им никакого зла, поэтому я опустил детеныша на пол и снова стал невидимым.
      Потом я с бешеной скоростью понесся над бесконечными лесами. Летел как безумный, то высоко, то над самой землей, словно гнался за какой-то недостижимой мечтой. Потом все снова потонуло в разноцветных молниях.
      На этом кончилось мое видение. Затем характер сигналов резко изменился, и комиссия решила не воспроизводить их, несмотря на все мои настояния. Ученые боялись, что с инопланетным пришельцем случилось какое-то несчастье, а изменившиеся сигналы — это запись его смерти. Никто не мог предвидеть, не вызвала ли бы агония неизвестного тяжелых травм в моем организме.