ГЛАВА 17

ЛЕГКАЯ СМЕРТЬ В МОНТЕ-КАРЛО

Широко известный в узком кругу парижских антикваров и ювелиров мэтр Жюль Месьер был человек интеллектуально самодостаточный, экономически независимый и большую часть жизни жил так, как жилось: говорил то, что думает, и поступал так, как нравится. В результате однажды он допустил грубую, ничем его не оправдывающую ошибку. Молодая, явно легкомысленная девица принесла в его антикварную лавку на рю Дансе брошь с крупным, в 300 карат бриллиантом, усыпанную к тому же множеством мелких, и попросила принять на комиссию, купить, взять под залог. Ей срочно нужны были деньги. Жюль сверил по каталогам. Брошь нигде не проходила. Запросил данные в Лионе, в штаб-квартире Интерпола, не находится ли брошь в розыске. Нет, брошь была «чистой», как чистой воды были украшавшие ее бриллианты. Он оставил ее на комиссию и через сутки выставил в витрине, дав барышне небольшую (в его понимании, но решавшую какие-то ее срочные проблемы) сумму в франках. Брошь не купили за месяц. Он несколько снизил цену, но, возможно, оттого, что она была несколько старомодной по форме, а камни — достаточно дорогими, она была не по карману истинным ценителям чистых бриллиантов, нувориши же предпочитали пусть и более дорогие, но современные по дизайну вещицы или, если уж антикварные, то истинно музейные украшения. Когда брошь не купили и после скидки, Месьер позвонил по оставленному барышней контактному телефону и предложил забрать вещицу. Причем любезно предупредил, что, входя в ее положение, он не будет требовать залог обратно, но и держать у себя в лавке непокупаемую вещь не видит смысла. Девица тут же явилась и с горстями благодарностей умчалась, прижав к груди сумочку с брошью и посчитав, видимо, что здорово надула старого Жюля — и залог не вернула, и брошь получила в свои руки. И можно будет повторить эту операцию.

Так во всяком случае считал Жюль. Он тоже был счастлив, поскольку, после того как он продал в Амстердам вынутые из броши мелкие бриллианты и вычел из полученной суммы стоимость заменивших их фианитов и алмазных дублетов, в чистом сухом остатке оказалось около 250 тысяч долларов.

Однако счастье его было недолгим.

Через неделю после «воссоединения» с брошью дамочка вернулась в сопровождении молодого человека, представившегося как младший эксперт торгового дома «Диамант», принадлежавшего некоему барону де Понсе.

Молодой человек был холоден, непреклонен и педантичен. С помощью многочисленных фотографий, изображавших эпизоды появления барышни в магазине мэтра Месьера, передачи броши на хранение, вид броши в витрине его лавки, а также ряда справок независимых экспертов он доказал, что, судя по справке, 15 июля брошь насчитывала один бриллиант в 300 каратов и 34 бриллианта в 3 карата каждый, а после того, как брошь побывала в «лавочке» месье Жюля, 34 бриллианта испарились, а вместо них появились фианиты российского производства и алмазные дублеты, сделанные в Амстердаме. Причем молодой человек, вооружившись специальными инструментами, продемонстрировал притихшему мэтру, как были приклеены алмазные коронки к коронкам из дешевого бесцветного синтетического сапфира, которые имели хороший алмазный блеск, включения, общий вид бриллианта, но под микроскопом, которым не была снабжена несчастная обманутая девушка, подделка была хорошо видна.

Чтобы снять последние сомнения в том, что нехитрая афера раскрыта, молодой человек продемонстрировал Месьеру простенькую операцию: он погрузил брошь в йодистый метилен, и разница в показателях преломления коронки и павильона стала очевидна.

— Вам все ясно? — спросил молодой человек.

Жюлю было ясно все. Теперь нужно было или идти с этой сладкой парочкой в полицию, или — платить большой выкуп, далеко превосходящий его «навар».

— Сколько я вам должен за экспертизу? — спросил Месьер, сдерживая эмоции.

— О, экспертизы я делаю бесплатно, — улыбнулся наконец мрачный «юноша».

— Что же вы от меня хотите?

— Вы сейчас подпишете вексель на 500 тысяч долларов. Эти деньги вам якобы дал взаймы торговый дом «Диамант». А на самом деле...

— На самом деле?

— На самом деле мы вам ничего не даем... Но и не берем... Счет, как говорится, ноль-ноль. Никто никому ничего не должен. Но если вы откажетесь выполнять время от времени небольшие поручения нашего босса в рамках вашей профессии и компетенции, то вексель будет представлен к оплате.

— И как долго это будет продолжаться?

— Пятьсот тысяч долларов это хорошие деньги. А за все нужно платить.

— Будь проклят тот день, когда я соблазнился предложением этой девицы и принял брошь на комиссию! — не сдержался Месьер.

— Ах, дорогой мэтр, — философски заметил юноша, — не о чем жалеть. Не приняли бы девушку, пришла бы старая дама-аристократка, была бы не брошь, а кулон, перстень, шкатулка работы Бенвенуто Челлини. Не соблазнились бы идеей заменить камни на имитации, с расчетом на глупость девицы, попались бы на чем-то другом. Неужели вы еще не поняли, что нужны нам? А когда наш босс что-то решает, от него трудно ускользнуть. У него длинные руки....

Так независимый, самодостаточный, привыкший сам принимать решения Жюль Месьер на старости лет стал «шестеркой» в системе барона де Понсе....

Жюль заварил себе кофе-эспрессо в стационарном автомате у себя на кухне, добавил пару таблеток сукразита... Мэтр собирался жить долго и потому следил за фигурой, не ел сладкого и не употреблял сахара. Он с грустью подумал о том, как хороши бы были сейчас к чашке дымящегося ароматного бразильского кофе пара круассанов или бриошей. Посидел несколько минут в кресле, подумал о том, что командировку по линии барона надо бы использовать в интересах своей фирмы: зайти в Ницце в ювелирный торговый дом «Реколет и сын» и передать им на продажу партию изумрудов, полученную недавно по нелегальным каналам из Колумбии. На этом можно неплохо заработать.

Но перед тем, как встать из кресла, Месьер раскрыл красную сафьяновую коробочку и положил на левую ладонь дивную по красоте брошь: в платиновой оправе, в окружении более мелких сапфиров и бриллиантов, радовал душу и глаз сапфир удивительного василькового цвета, как говорят ювелиры, «шелковистого оттенка» массой в 260,37 карата.

Жаль было выпускать из рук такую прелесть, но вариантов не было. Барон де Понсе требовал четкой исполнительности от всех своих «помощников».

...В Ницце мэтра встречали. С саквояжем в руках и плащом на плече он пересек линию, отделяющую зал приема багажа от зала ожидания, и несколько нарочито дружески обнял встречавшего его Шарля Реколета — сына старого приятеля Анри.

— Стоило ли, мэтр, самому везти товар? Я слышал, вы плохо переносите самолет?

— Да, но что не сделаешь для старых друзей. Все-таки сделка сулит нам всем приличную прибыль, и я не хотел рисковать. В полиции у меня свои люди и в Париже и в Ницце, а приказчики, сами знаете, народ ненадежный. Что же касается моих партнеров в Южной Америке, то они не любят утечек информации.

Закончив дела в фирме «Реколет и сын», Месьер отказался от предложения поужинать с семьей Реколет и, сославшись на некие амурные дела, взял напрокат машину и выехал в Монте-Карло.

...В это же время Феликс Анатольевич Зверев покинул номер на третьем этаже небольшого отеля «Пансион Д'Оре», сдал ключ от номера консьержу и вышел на улицу Мансу, что в двух кварталах от знаменитого казино «Монте-Карло». Он прошел эти два квартала пешком, снова и снова удивляясь чистоплотности местных жителей. На мощенной камнем мостовой не было ни соринки.

Но неожиданно Зверев поскользнулся и чуть не упал, лишь старая военная закалка помогла ему сохранить равновесие. Он посмотрел под ноги.

Субстанция, на которой он поскользнулся, была никак не связана с растительным происхождением — никаких арбузных корок и банановой кожуры.

«Самая обычная собачья какашка», — с раздражением отметил про себя полковник, с трудом соскабливая основательно заляпавшую подошву какашку чистым носовым платком. С брезгливостью бросил платок в изящную латунную урну. Подумал: «Все врут. Писали, что собаковладельцы ходят по улицам европейских городов с совком и лопаточкой, собирая испражнения своих любимцев с мостовой. Ничего подобного. Все врут. У них — как и у нас. Еще хорошо, что собачья особь оказалась мелкой породы».

Зверев спустился в нижнюю часть сквера, расположенного у главного входа в казино.

«Хоть тут не обманули», — отметил про себя, увидев известного ему по фотографии российского политика, подвизавшегося уже во втором составе Госдумы и плавно переходящего от поддержки одного теневого лидера к служению другому, более перспективному. Политик был важным звеном цепочки, выстраиваемой Барончиком с целью приближения к одному из наиболее почитаемых «корыт» государственной кормушки.

Тем временем Жюль Месьер остановил машину на въезде в Монте-Карло, чтобы внести пошлину за использование платной дороги. Воспользовавшись минутной остановкой, он достал из саквояжа красную сафьяновую коробочку и попытался ее открыть. Однако у него ничего не вышло.

— Вечно эти предосторожности босса, — ухмыльнулся Месьер, пряча коробочку во внутренний карман куртки. Въехав в Монте-Карло, он сделал небольшой круг по узким улочкам и нашел место для парковки неподалеку от храма Святого Иеронима. Оставив плащ в салоне, поскольку было тепло и солнечно, а с моря время от времени налетал легкий приятный ветерок, мэтр направился в сквер перед казино.

«Клиента» он легко узнал по фотографии, показанной ему в Париже этой красоткой Мадлен. Да-да, той самой «наивной провинциалкой», которая оставляла ему на комиссию брошь с бриллиантами. Эта маленькая стерва, как выяснилось позднее, была секретаршей самого босса и выполняла его самые конфиденциальные поручения.

Контакт с клиентом не предполагал дипломатической беседы. Учитывая, что молодой, не по годам полный господин, по словам Мадлен, преуспевающий русский политик, слабо владел даже русским и уж совсем ничего не соображал на европейских языках, обмениваться паролями было бессмысленно, тем более что Жюль по-русски знал только «спутник», «водка», «икра», «алмаз» и «бриллиант». Месьер, мысленно помолившись Пресвятой Деве Марии, просто сел рядом с русским, минуту полистал «Ле Фигаро» и, бросив просмотренную газету в урну левой рукой, правой незаметно опустил в стоявшую у ног русского раскрытую сумку-пакет завернутую в бумагу коробочку с брошью. И ушел.

Через минуту поднялся и русский. Вытер вспотевший от волнения лоб несвежим носовым платком и направился вниз, к казино. В переулке слева от заведения его ждала машина с водителем. Когда машина русского уже находилась километрах в тридцати от Монте-Карло, стремительно направляясь в сторону Ниццы, Жюль Месьер с чувством выполненного долга (выполнил задание босса, да еще на его командировочные провел свою операцию с изумрудами) зашел в первое же кафе на пути от сквера к своему пансиону.

Хорошенькая официантка, единственная, обслуживающая небольшое, на четыре установленных на тротуаре столика, кафе, попыталась было броситься к редкому в этот час посетителю, чтобы поскорее обслужить его. Ее учили, что посетитель, которому понравится обслуживание, скорее придет сюда в следующий раз, чем если бы ему понравились кофе с круассанами, ибо кофе с круассанами одинаков почти во всех кафе Монте-Карло, а вот подающие заказ девочки — разные. Она рванулась к нему, как к родному. Но на ее пути неожиданно встал владелец кафе Ганс Эрни, дюжий швейцарец, купивший кафе месяца три назад у старенькой мадам Рану. Поговаривали, что Ганс — бывший полицейский из Цюриха. Впрочем, он не приставал к официанткам, так что работать можно было и при нем.

— Я сам обслужу клиента, — заметил Эрни опешившей девушке и, изобразив на каменном плотном лице что-то наподобие улыбки, склонился перед клиентом. — Предпочитаете французский легкий завтрак, месье? Могу подать английский ланч или немецкие сосиски с капустой, — по-французски спросил он.

— Нет-нет, стакан холодной воды и чашку кофе, — ответил мэтр. — И еще — небольшую плитку швейцарского шоколада. О нем мне напомнил ваш французский. В нем есть небольшой швейцарский акцент. Вы оттуда, не правда ли?

— Вы угадали, — сделав вид, что слова посетителя его чрезвычайно обрадовали, ответил толстый швейцарец.

Через пару минут перед Жюлем уже стояли запотевший стакан с «Виши», чашка ароматного дымящегося кофе и плитка шоколада «Сюисс-кола».

Месьер сделал глоток кофе, запил глотком холодной воды и сунул в рот дольку шоколада. Говорят, что шоколад поднимает настроение. Дело в том, что с тех пор как мэтр получил коробочку с брошью для передачи русским, его не покидало чувство тревоги. Почему-то перед глазами все это время стояли лица Мадлен, референта торгового дома «Диамант» с непроницаемым лицом, который провожал его в аэропорту «Орли», водителя, который встречал его в Ницце, отца и сына Реколет. Месьеру сейчас казалось, что на всех этих лицах, когда они были обращены к нему, были жалость и сочувствие. Так смотрят на больного раком, зная, что дни его сочтены, или на приговоренного к смертной казни.

«А, ерунда. Чего мне бояться? — попробовал он успокоить разбушевавшиеся нервы. — Я четко выполнял все поручения босса на протяжении года. И я не представляю никакой опасности. Разве что..., может быть, этот русский?.. Странная какая-то во рту горечь. От швейцарского шоколада или от кофе?..» Он быстро разжевал дольку шоколада. Нет, это был его любимый черный шоколад, но он не горчил. Жюль отхлебнул глоток кофе. Тоже никакой горечи. Но не может же горчить вода? Он отхлебнул глоток воды.

Как ни странно, горчила все-таки вода. Месьер успел еще задуматься над этой странностью. Но додумать свою мысль до конца не успел. Грудь наполнилась чем-то горячим, словно ее изнутри ошпарили кипятком. Сильно сдавило сосуды в голове, он еще смог дотянуться ладонями до висков. Но руки тут же бессильно упали. Изнутри рванула наружу такая страшная боль, что не то что крика, легкого выдоха не последовало из его рта.

Последнее, что Жюль Месьер увидел в этой жизни, был старый белый шпиц, присевший «по большому» прямо перед кафе. Его хозяйка, хрупкая старушка лет семидесяти, благоговейно наблюдала за потугами любимца, даже не пытаясь его уговорить выбрать для этого занятия какое-нибудь другое место.

— Я всегда говорил, что эта французская привычка пить крепкий турецкий кофе с холодной водой до добра не доводит, — нравоучительно заметил Ганс Эрни, подходя к клиенту и собирая на поднос стакан с водой, чашку с недопитым кофе и плитку недоеденного шоколада. — Ему плохо. Звони доктору Рюбеншталю. Может, он успеет помочь этому несчастному. Но, судя по всему, — инфаркт. Ему уже никто не поможет. Он уже на пути туда, — и толстый швейцарец благоговейно показал в сторону бегущих по небу облаков.

Доктор Рюбеншталь однозначно констатировал смерть неизвестного господина от инфаркта. Прибывший на место комиссар полиции занес мнение доктора в протокол. Путем быстро проведенных опросов владельцев соседних магазинов, пансионов, прохожих, он установил, что приезжий — по документам, ювелир из Парижа — остановился в пансионе «Дом Рабель». Однако анализ содержимого саквояжа, остававшегося в номере, ничего не добавил к картине смерти.

В Монте-Карло привыкли к смерти от инфаркта и инсульта. Здесь люди испытывают сильные эмоции. Выигрывают — волнуются, проигрывают — еще больше волнуются. Правда, предъявленная фотография, сделанная, к сожалению, уже с трупа парижского ювелира, не была опознана служителями казино. Но и это не изменило общей картины. Мнение патологоанатома также было однозначным. А нет преступления, нет и интереса полиции. Инфаркт, он и в Монте-Карло инфаркт...

...А в это время Феликс Анатольевич Зверев, ничем не выдав себя, что неожиданная смерть парижского ювелира его сильно смутила, вернулся в «Пансион Д'Оре» и уже из номера связался: во-первых, с Парижем, с Назимовым; во-вторых, с Москвой, где его абонентом был чиновник административного аппарата Совета Федерации; в-третьих, с Ниццей, где говорил короткими странными фразами с неким господином Порту Гамешем, натурализовавшимся лиссабонцем. После чего вызвал к пансиону такси и отправился в Ниццу. Все, что ему нужно было увидеть своими глазами в Монте-Карло, он видел.

Тем временем на набережную в Ницце, с трудом выйдя из машины, отправился на короткую прогулку толстый русский. И его можно было понять: столько просидеть в машине. Хотя в ней и наличествовал кондиционер, прилечь или погулять в салоне было невозможно. А гулять уроженцу российских просторов врачи настоятельно рекомендовали. И еще пройтись по набережной ему посоветовал один очень, очень влиятельный человек в Совете Федерации. Если все будет развиваться так, как считают аналитики из Института актуальных проблем XXI века, то этот молодой господин из Совета Федерации станет через восемь лет новым президентом России. И тот, кто начнет работать на него уже сейчас, как минимум не проиграет.

Отсчитав от кафе «Равенна» двадцать шагов, толстяк сел на скамейку и стал ждать. Ровно в указанное ему в телефонном разговоре накануне неизвестным абонентом время к нему на скамейку подсела дама лет сорока, дорого и со вкусом одетая.

— У вас не найдется закурить? — спросил он на ломаном французском.

С точки зрения этикета, фраза была просто вульгарна. Но не он задавал правила в этой игре.

— О, курите на здоровье, — улыбнулась дама и заметила на ломаном русском: — Минздрав предупреждает, как у вас говорят. — И рассмеялась приятным, низким по тембру смехом.

Толстяк взял протянутую ему нераспечатанную пачку сигарет «Голуаз» в синей обертке.

— Можете оставить у себя. Я бросаю курить, — пошутила дама, загасила только что начатую сигарету, бросила ее в урну и, не оборачиваясь, двинулась по набережной, кокетливо, но без вульгарности покачивая красивыми бедрами.

Толстяк сунул пачку в карман и направился к машине, чтобы отправиться к себе в отель: завтра он вылетал в Москву.

Полковник Зверев с некоторым удивлением рассматривал имевшую только что место сценку. Он хорошо знал эту даму. Маргарита Бетанкур, в прошлом служащая Интерпола, уволенная оттуда «по недоверию», а точнее — по подозрению на работу в пользу некоей криминальной группировки, по данным Зверева, работала на Барончика.

«Нужно будет поручить, чтобы за пареньком проследили в Москве», — отметил про себя полковник. Кто работает на Барончика и с кем сотрудничает Барончик? Это все были далеко не праздные вопросы для системы Исы Назимова. Они не были с Барончиком конкурентами по бизнесу. Они были конкурентами по влиянию на Россию. И конкурентами в борьбе за миллиарды долларов, которые сулил выигрыш в «ЕвроТОТО-2001». И это было серьезно.

ГЛАВА 18

РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Все-таки везучий человек — Марчелло. Повезло, когда не только не убили в Африке за годы службы в Иностранном легионе, но даже царапины не было. Один раз пуля пролетела рядом с виском. Но враг промахнулся, потому что сержант Поль успел выстрелить из карабина навскидку и убил его в ту секунду, когда враг нажимал на курок. Вот пуля и изменила траекторию. Как он мог теперь не выполнить поручение сержанта? Тем более что за эти поручения сержант отлично платил. Такие деньги в Риме сегодня далеко не каждый зарабатывает, далеко не каждый. Святая Мадонна, конечно же он счастливый и везучий человек. Да и Мария. Скорее и с ней повезло, чем не повезло. Она отлично готовит. Спагетти и пицца из-под ее маленьких смуглых рук выходят такие, что съешь собственные пальцы. А мясные и томатные соусы к спагетти?.. Конечно, она женщина разговорчивая. И ее кулачки, такие маленькие, когда бьют его по спине, кажутся такими жесткими. Но ведь за дело.... Не нужно так долго засиживаться с друзьями за стаканчиком «кьянти» в заведении старого Джузеппе.

Марчелло подошел к церкви Иль Джезу. Он побаивался иезуитов. Но храм — везде храм. Марчелло истово перекрестился и вошел. В главном нефе было тихо и прохладно. В левом нефе у статуи Мадонны истово коленопреклоненно молила о чем-то Деву Марию старая римлянка. Марчелло заглянул в правый неф. Там было пусто. Подошел к мраморной «Пьете», перекрестился, коснулся большим пальцем правой руки губ и встал на колени. Протянул руку. За холодным серым постаментом нащупал сверток, медленно, хотя в нефе не было слышно шагов верующих, притянул к себе, сунул за пазуху. Встал, огляделся, еще раз перекрестился, глядя на скорбное лицо матери, оплакивающей сына, снятого с креста и вышел из храма.

...Все-таки везучий он, Марчелло. Все было, как рассказал сержант Поль. В дорогой пиццерии (учитывая предстоящий гонорар, Марчелло мог бы и шикануть, но заказал только кофе-капуччино) на Кампо деи Фьори к нему действительно подошла девушка с большим сдвоенным букетом каких-то цветов, Марчелло дал ей несколько купюр, не глядя сунул букет в пластиковый пакет и, не чувствуя вкуса капуччино, выпил его. На дне чашки остался коричнево-белесый осадок. Марчелло еще подумал: «Интересно, как гадают на кофейной гуще, ведь эти коричнево-белые разводы на дне чашки можно трактовать как угодно».

«Впрочем, — подумал он, вставая со стула, — в этом есть своя прелесть. Гадаешь так, как тебе нужно. Эти разводы на дне чашки — они так были похожи на яхту». Яхта — вот о чем мечтал всю жизнь Марчелло. Собственная яхта. Пусть небольшая. Но абсолютно новая. Он поставил бы ее у пирса в Пьяно-ди-Сорренто, под Неаполем, где жили в собственном скромном домике его старики. И время от времени ездил бы на старом фиате в Пьяно-ди-Сорренто, брал с собой Марию, выходил на яхте в Неаполитанский залив и, умело управляя своим кораблем, чувствовал бы себя настоящим капитаном. А главное — таким капитаном его видела бы Мария...

При мысли о жене Марчелло вспомнил о куске пиццы, взятом на Кампо деи Фьори, достал его из пакета и, некрасиво чавкая, роняя крошки на мостовую, быстро съел.

«Лучше! — подумал он. — Гораздо лучше, чем у Марии, зато Марию не сравнишь в постели, да и на внешний вид, ни с этой толстухой официанткой, принесшей капуччино и пиццу, ни с чернявой замухрышкой, которая отдала цветы».

Вспомнив о цветах, Марчелло сунул руку в целлофановый пакет с изображением Клавдии Кардинале, — пакету было лет, наверное, столько же, сколько самой кинодиве, но он был еще цел, хотя ручки и поистрепались, — не выбрасывать же целую вещь только потому, что впереди ждет богатство. С богатством Марчелло все никак не везло. В Иностранном легионе заработал гроши. Только на свадьбу и хватило. А того, что время от времени перепадало от сержанта Поля, хватало только на плату за квартиру и еду. Но вот теперь задание посложнее, теперь он заработает наконец-то на яхту. Или катер. Он еще не решил.

Влажными от волнения пальцами Марчелло нащупал в влажном месиве соцветий твердую ламинированную картонку пропуска. Не раскрывая пакета и не доставая пропуск из него, заглянул в душистое от цветов нутро «Клавдии Кардинале».

«Точно. Моя фотография. И все элементы защиты на пропуске. С ним можно пройти в зону заправки».

Еще несколько сотен шагов, и, свернув налево, Марчелло оказался на пьяцца Фарнезе. Встал у газетного киоска. Неуверенно закурил сигарету без фильтра «Пиппо ди Рома».

— Сигареткой не угостите? — услышал он голос человека, неожиданно материализовавшегося у его правого уха.

Марчелло вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял скромно одетый молодой человек, по виду студент: майка с лицом Джины Ломбарди, восходящей звезды итальянской эстрады, мятые, слегка рваные, как это нынче модно, чуть выше колена джинсы.

— Да, конечно, — и Марчелло протянул смятую пачку сигарет.

— Может быть, хотите купить кассету? Лучшие песни Джины Ломбарди. Отличное качество.

— Пожалуй, одну возьму, — словно бы нехотя ответил Марчелло, протягивая смятую купюру, совсем недавно переданную ему сержантом Полем.

...Дальше все получилось складно, как и обещал сержант.

На территорию аэропорта Марчелло легко прошел по старому удостоверению. Оттуда в район заправки самолетов можно было попасть, только предъявив специальный пропуск с тремя системами защиты.

Теперь у него такой был. И, показав его и для понту покрасовавшись перед охранником в фас и профиль, Марчелло прошел на строго охраняемую территорию, где были расположены ангары. В каждом заправлялся, осматривался, если надо — ремонтировался, всего один воздушный лайнер.

Марчелло легко нашел нужный ангар — № 2354. Зашел в узкий просвет между ангарами, натянул на себя синий комбинезон с тремя желтыми полосками на левой стороне груди, синий полотняный берет, которые достал все из того же вместительного пакета с округлым личиком кинодивы, и вошел в ангар. Борт № 2354 был готов к полету рейсом Рим — Москва авиакомпании «Ал Италия». Один из рабочих спустился по лесенке из кабины, второй, закончив проверять электросистему, вернулся к пульту, чтобы выключить тумблеры. Третий — он был не в синем комбинезоне, а в форме пилота «Ал Италия», — второй пилот, догадался Марчелло, — взял пробу топлива....

Пилот сунул контейнер с пробой в мерцающий разноцветными огнями прибор, смонтированный в обычном кейсе, и, видимо, остался доволен результатами. Не вынимая контейнер из гнезда, пилот тщательно закрыл кейс, кивнул рабочему, давая «добро» на пломбирование заправочных каналов, и, не оглядываясь, направился к выходу из ангара. До вылета самолета оставалось совсем немного времени, а у второго пилота лайнера было еще много дел.

Они почти столкнулись в дверях ангара. Марчелло радостно, как старому знакомому, улыбнулся, поздоровался и даже что-то такое, к месту, как ему казалось, спросил про супругу и детишек, но пилот не обратил на него внимания. Не потому даже, что все рабочие ангара казались ему знакомыми и пустяшная фраза не предполагала ответа, а потому что мысленно был уже в полете. Погода была летная, но над Швейцарией вот уже час высоко над горами гремела гроза.

— Ну что, коллеги, — обратился Марчелло к рабочим, усевшимся за большим длинным столом в комнате отдыха и готовившимся пригубить по стаканчику красного вина, закусив хлебом с сыром, — как и обещал...

— Что ты нам обещал? — не глядя спросил бригадир, могучий мужчина с заросшей густым волосом грудью и плечами, выпиравшими из-под комбинезона, одетого на тело без майки или рубахи.

— Что сразу после просмотра порнофильма «Глубокое горло» с Диной Ламбрези я принесу его вам.

— Кому ты обещал?

— Пино.

— У нас в бригаде нет никакого Пино.

— О, значит, я ошибся. Это разве не ангар 2355?

— Нет, это 2354.

— О, извините, задумался и не дошел немного. Ну, пока...

— Эй, погоди, — остановил его один из рабочих с фигурой, не слабее чем у бригадира, с украшенными наколками плечами и лицом, которое не мог испортить даже пересекавший его от левой брови к подбородку глубокий шрам. — Оставь свой фильм здесь, мы сами отдадим соседям, раз уж ты им обещал. Посмотрим и отдадим. Мы все равно работу уже закончили. А смотреть порнуху лучше, чем играть в это дурацкое лото. Ты сам-то видел?