– Все, что принадлежало в Маркианополе императору и фиску Хильбудию и его вельможам, – ваше. Город и горожан не трогать. Слышали? Ни города, ни горожан! Пусть знают, что не всех постигнет кара за зло, нанесенное наместником и его ратью.

С тех пор как вышли из Ульмитона и Том, ни один ромей не встретился на пути. Видимо, подались землями Мезии гонцы из придунайских крепостей, а вслед за гонцами пошел разгуливать слух: варвары идут. Вот и опустели вехи, пустует жилье. Кто-кто, а поселяне Нижней Мезии и Скифии знают, какие они, варвары. Были здесь и вестготы, были и анты-славяне, хватало и тех, кто присоединился к готам, кого брали к себе на помощь римляне, а потом – Византия. И неудивительно, что не видно в весях ни куриалов-землевладельцев, ни арендаторов-амфитевсисов. Удивляет другое: не видно колонов-землевладельцев из неромейских поселений, в том числе и бывших антов. Все скрылись по чащам-зарослям, в оврагах и прибрежных камышах.

«Наверное, мы были очень жестоки в Ульмитоне и Томах, – думал князь Волот, покачиваясь в седле, – и от этого нам же будет плохо. А впрочем, разве мы не для того идем в ромейскую землю, чтобы нагнать страх на всех: и на императора, и на его подданных? Именно для этого».

Впереди послышался шум и говор. Что-то кричат, размахивая руками, пешие и собираются вокруг них конные.

– Что произошло? – спросил, подъехав, князь.

– Поселяне мезийские выбежали из оврага.

Князь приблизился к ним и сразу же убедился: не мезийцы, а рабы мезийских куриалов, и выбежали не потому, что сами анты и хотят присоединиться к антам, – а показывают, где прячутся хозяева, просят наказать их за обиды.

– Сколько их?

– Весь выводок, достойный. Хозяин, хозяйка, пятеро сыновей и четыре дочки. Но слуг столько, сколько у меня пальцев на руках и ногах.

– Так возьмите палки и наказывайте. А самое лучшее – воспользуйтесь испугом своих хозяев и убегайте. Мы не для того сюда пришли, чтобы гоняться за безоружными. Скажите лучше, куда ведет эта дорога?

– На Маркианополь, достойный, на Маркианополь.

– А далеко город?

– За тем холмом и покажется уже.

Приказал Волот сотням придерживаться боевого порядка и быть готовыми взять ромейский город на щит и пику. Всем, кто проходил мимо него, говорил одно и то же: «Будьте готовы взять ромейский город на щит и пику». Когда же повернул коня, чтобы ехать дальше, рабы снова коснулись его стремени.

– Княже, бери нас с собой. Или мы не анты и не воины?

– Пешие ведь и без оружия.

– За обозом пойдем. А будет сеча, добудем и коней, и оружие.

Волот разрешил и показал вперед, туда, где были самые надежные в его рати сотни – княжеская дружина.

Маркианополь знал, куда и зачем пошел наместник Хильбудий. Поэтому слухи о появлении антов на этом берегу Дуная, а погодя – и под стенами города на многих нагнали панический страх: если пятитысячный (к тому же отборный) легион во главе с Хильбудием не смог управиться с антами, то что сделает когорта, в которой лишь несколько манипул?

Не полагались на нее, а все же первое, что сделали, узнав о приближении антов, закрыли все ворота и велели воинам стать на стены. Это уж потом они соберутся, будут думать и советоваться, мысленно заглядывая в каждый закуток и каждую норку, которые могут обещать спасение. Потому что прятаться придется. Именно из Маркианополя ходили ромейские когорты в землю антов и раз, и второй, и третий, это не чей-то, а их предводитель принес антам большое горе – сжег дома, забрал и отправил за море людей. Разве антам об этом неизвестно? Не за тем ли идут, чтобы спросить у маркианопольцев, почему пустились на татьбу?

Когда собрали совет, пришли не только званые, были здесь и незваные – церковники, мастеровые, демархи. Что скажут они, их опора, что сделают? Господи, вразуми их и наставь, чтобы поступили разумно, чтобы отвели варваров от стен, не допусти опустошения, которого не избежать, если преодолеют стены и войдут в город. Анты – варвары, они ничем не погнушаются.

– Спасение в одном, – говорили легионеры твердо, – позвать на стены горожан, обороняться всем, кто может держать в руках меч.

– А где возьмем оружие?

– Что-то есть у димов, чем-то поделятся легионеры.

– Димы и димоты, – размышлял вслух епарх, – это единственная опора, на которую можно положиться. Так и сделаем: обратимся к димам, пусть зовут к оружию всех горожан и сами поднимаются на защиту города.

В тех условиях, что сложились в Маркианополе, трудно было придумать что-то более надежное. И все же совет не спешил ухватиться за высказанную только что мысль как за спасительную. Сидели и думали, думали и молчали.

– Кто-то недоволен нашим решением? – заволновался епарх. – Отец Иоанн, – обратился он к старшему из церковников. – Что скажете нам? Можете предложить что-то другое или соглашаетесь с этим?

Настоятель храма Святого Фоки медленно встал и осенил присутствующих на совете крестным знамением.

– Благословляю вас, братья, на труд непосильный: победить супостатов и нечестивцев, называемых антами. Благословляю и говорю: будьте сильными в этот тревожный час, аки львы, и будьте мудрыми, аки змеи. Церковь обратится ко всем православным и призовет их сменить орала на мечи. Воистину правда: идут непросвещенные варвары, которые не имеют Бога в сердце. Они не только смерть – геенну огненную несут для всех, поэтому и должны стать все на защиту стен и города. Но не забывайте, мужи ратные и мудрые: этот путь к спасению не единственный. Не напрасно напомнил я вам о мудрости. Господь наш всемогущий и всеблагой надоумил меня сказать: это хорошо, что мы призываем всех идти на ратный подвиг и защищать себя мечом на городских стенах. Однако почему бы нам не быть более мудрыми и не попросить сниспослания счастливой доли другим путем: пойти к антам и упросить их оставить наш город в мире и покое.

Его явно не понимали.

– Надеетесь, святой отец, что вас они послушают?

– Если пообещаем варварам по сто солидов с каждого мужа города нашего, послушаются и уйдут.

– Возможно, но…

– Не все могут дать столько солидов? Вы это хотели сказать?

– Конечно, не все. Если начистоту, три четверти горожан не найдут даже по пятьдесят.

– То, чего не дадут горожане, добавят толстосумы, если не захотят потерять все, а в придачу – и жизнь.

На совете наступила тишина.

– Может, это слишком – по сто?

– Молитесь Богу, чтобы этого не оказалось мало.

И отмалчивались, и кряхтели, и спорили, и кто знает, согласились бы дать такие деньги, если бы отец Иоанн, подумав, не произнес:

– Церковь первая поделится в несчастье со своей паствой: даст за неимущих десять тысяч солидов.

Совет оживился и стал прикидывать, от кого из горожан можно получить больше, чем сто солидов.

А тем временем князь Волот приближался к Маркианополю, и чем ближе подходил к нему, тем сильнее становилось его беспокойство: как же ему сделать, чтобы и ратный пыл своих воинов унять, и не погубить тех, кто помог ему наказать Хильбудия. Ведь раздор с ромеями на этом походе не завершится. Было бы непростительной ошибкой потерять своих разведчиков только потому, что кто-то хочет отомстить за причиненные земле Тиверской беды именно Маркианополю. Сказать об этом воинам? Но стоит ли быть таким откровенным с ними?

И рассказал бы, наверное, тысяцким, если бы сами ромеи не удержали его от неосторожного признания: вышли к его войску с крестами служители Церкви и сказали:

– Возьми, княже, дань и пощади город наш, людей. Разве они виноваты в том, что наместник Хильбудий избрал именно Маркианополь своей резиденцией?

Князь был удивлен и сначала даже не поверил такой удаче, а поверив, не стал медлить. Единственное, о чем попросил он ромейских послов, – дать сверх всего десять бочонков греческого огня.

По тому, как переглянулись послы, нетрудно было догадаться: они поставлены в затруднительное положение.

– Достойный, – сказали после молчания, – огня у нас нет ни бочонка.

– А где есть? В Одесе? В Анхиале?

– Боимся ошибиться и все же думаем, что за греческим огнем тебе придется идти до самого Константинополя. В другом месте вряд ли разживешься.

Уверены были, князь скажет сейчас: «Идите и предупредите своих предводителей: беру город на меч и сулицу». А он бросил взгляд на своих советников и только спросил:

– Когда будут мешки с золотом?

– Через двое суток.

– Долго заставляете ждать. Срок – до завтрашнего утра. В противном случае иду на город.

То, чего избежали тиверские воины под Маркианополем, стало неизбежным под стенами Анхиала. Пристанище и город окружали надежные стены, в море стоял императорский флот, а это придавало ромеям уверенности и служило надежной опорой. Флот прикрывал подступы к городу с моря, стены – со стороны суши. Если же сложится так, что обороняющим придется оставить крепость, то к их услугам опять-таки будет флот: пусть не все, но многие сядут на триремы и квадриремы и отплывут в Константинополь. Поэтому не вышли здесь, как под Маркианополем, послы ромейские и не сказали: «Отступитесь, получите дань». Анхиал встретил тиверцев наглухо закрытыми воротами и гнетущим молчанием. Это ничего хорошего не сулило. Придется стать лагерем и ждать полян и уличей.

Идарич с одобрением отнесся к намерениям тиверского князя: начать битву с нападения на ворота, а главные силы славян бросить через морское пристанище. Однако кое-что свое добавил к этим планам.

По приказу Волота на приступ северных ворот и северного побережья шли поляне и уличи, а на штурм южных ворот и южного побережья послали тиверцев и дулебов. Полки должны были окружить город так, чтобы у оборонявшихся сложилось впечатление, будто на них надвигается сила видимо-невидимая, причем со всех сторон.

Так, собственно, и было. Один полк засыпал ромеев стрелами, другие пытались взять приступом стены. И, не оглядываясь, они знали: за ними идут все, сотня за сотней, лава за лавой… А если идет такая сила, кто может устоять и не дрогнуть? На приступ двигались одни с лестницами, другие с обнаженными мечами, и такой несметной лавиной, что казалось, стены не выдержат. Однако многие успели добежать только до стен. Когда же начали ставить лестницы и пробовали взобраться на стены, ромеи сбрасывали смельчаков вместе с лестницами, лили им на голову горячую смолу, бросали камни и в конце концов вынудили отступить. Атаки повторялись до тех пор, пока князь не понял, что эти усилия напрасны, и убедившись, приказал отойти от стен.

– Как это понимать? – подскакал на взмыленном коне Гудима. – Ведь договаривались вести битву до победного конца.

– Пустая затея, воевода. Не видишь разве: и стены, и побережье обороняются надежно. Люди гибнут, идя на приступ, а какой толк от этого?

– Поляне были уже близки к тому, чтобы обойти стены и оказаться в пристанище со стороны моря…

– Зато мы не смогли бы поддержать полян. Я нашел дорожку, которая нас выведет на стены, а через стены – в Анхиал. И, кажется, надежную…

Прибыв в лагерь, князь приказал освободить возы от поклажи. На них, когда стемнеет, навозить земли и засыпать рвы у ворот. Плотникам было велено взять топоры, идти в лес и к ночи приготовить лестницы выше стен. Потом их соберут, доставят в лагерь, поставят на возы. Прикрываясь ими, словно широкими щитами, воины подвезут их под самые стены. Широкие донные опоры не позволят ромеям ни повалить, ни оттолкнуть лестницы. По ним легко и ловко пойдут на сближение с ромеями антские воины. А уж когда сойдутся, антов не надо учить, как орудовать мечом и сулицей.

Дружина и ополчение встретили княжескую затею с воодушевлением, с криками радости:

– Пусть славится князь тиверский, муж ратный и мудрый!

Даже бывалый в переделках Вепр удивился. Единственное, чем поинтересовался: каким же образом воины смогут доставить эти громадины из лесу?

– А уж об этом они без нас с тобой додумаются.

Пока возили землю и засыпали рвы, на стенах среди ромеев поднялась паника – и кричали, и метали стрелы, и забрасывали камнями тех, кто подходил близко. К ночи успокоились – похоже, легли спать. Однако так только казалось… Стоило антам приблизиться с лестницами, как осажденные забили тревогу.

Тиверцы, однако, уже шли на приступ с четырьмя лестницами. Две из них поставили по одну сторону окованных медью ворот, две – по другую.

Первыми к стене подошли воины княжеской дружины. Они самые опытные, у них набита рука в таких битвах. Да и предводители лучше знают военное дело, чем десяцкие или сотники из ополчения. Все понимали: первое мгновение будет решающим. Если сумеют взобраться наверх сразу, то идущие следом дружинники не замешкаются, столкнут ромеев со стен, сомнут оборону и завладеют ступенями, которые ведут к воротам.

Справа от ворот руководит сражением сам князь, слева – воевода Вепр. Оба – мужи надежные. Воины, которые шли под их рукой, были уверены в победе. Кому-то, может, и доведется пасть от меча ромейского, но не захлебнется в их крови сражение. Предводители с ними, предводители знают, как поступить.

То ли мало ромеев было на линии обороны, то ли испугались от неожиданности, только воины князя, едва сойдясь с ними, сразу почувствовали, что одолевают противника. А где уверенность, там и сила, а где сила – быть победе.

– Княже! – остановился, заслоняясь от ромеев щитом, Боривой. – Сотенного головной сотни убило. Дружинники хотят знать, кто займет его место?

– Ты, Боривой.

Отрок не торопится сказать «согласен» и не спешит уйти.

– Слышал, что сказал? Становись во главе сотни и веди на ворота. На тех, кто напирает сбоку, не обращай внимания. Мы их возьмем на себя. Твоя обязанность – пробиться и открыть ворота.

– Слушаю, князь!

Был – и уже нет. А сеча продолжается. Забрало вблизи ворот уже тиверское, но к воротам все не пробиться. Ромеи опомнились, стали перед славянами стеной. Их рубят, колют, пробивая щиты, а они не отступают. Но вот новый предводитель головной сотни крикнул что-то своим тиверцам и первым прыгнул со ступеней, которые вели с забрала, на землю, а на земле, выставив впереди себя щит, кинулся в гущу ромеев, растерявшихся от такой отчаянной смелости.

Вслед за Боривоем и остальные воины, и пошатнулись ромейские ряды, а пошатнувшись, сломались. В одном месте, в другом… А то, что ломается, трудно собрать воедино, тем более что тиверцы все прыгали и прыгали с забрала, напирали мощно, дружно. Когда же наконец открылись ворота и туда хлынула в город пешая и конная лавина, об обороне Анхиала и всех, кто был в нем, нечего было и думать.

Князь сидел на коне, сидели лучшие из мужей его…

– Вперед, витязи! – Волот указал мечом туда, где бушевал людской водоворот. – Анхиал – богатый город, а еще богаче пристанище. Возьмете его – на сутки отдаю его вам!

…Может, и повелел бы князь Волот дружине: «Хватит!» Но не мог нарушить данного во время боя слова: «Возьмете его – на сутки отдаю его вам». А раз не мог, то что же оставалось делать?.. Сидел в уцелевшем доме какого-то ромейского вельможи и ждал, когда закончатся дарованные воинам сутки. А чтобы ожидание не казалось наказанием, велел раздобыть ромейского вина, созвал мужей-однодумцев и принялся коротать эти сутки в хмельном веселье, чтобы не слышать криков, которые господствовали в городе.

И все же шум проникал и сквозь стены. С одного двора долетали угрозы и пьяное пение, с другого – чья-то ругань, с третьего – плач, а то и мольба, крики о помощи. У одного забирают дочь, а она кричит на всю округу, умоляет родных, соседей защитить ее; кто-то лишился имущества или потерял солиды и проклинает татей; кому-то приглянулась чужая жена – и плачет вся семья.

Первыми пришли на зов князя Волота Вепр и Стодорка, за ними – предводители уличей и дулебов, а уж потом – Гудима с мужами-полянами.

– А что, княже, – с порога промолвил полянин, – может, на Анхиале и завершится наш поход в ромейские земли?

– Это почему же? После такой удачи и возвращаться назад? Мы не об этом, кажется, договаривались, когда выступали за Дунай.

– А я, признаюсь, шел сюда и думал: князь Волот для того и собирает предводителей славянских воинов, чтобы сказать: отходим.

– У воеводы есть причины так думать?

– Боюсь, что вперед идти уже не сможем. Видел ли князь, что творится в городе?

Волот замолчал, чувствовал: сейчас ему скажут то, что говорил уже сам себе.

– Кое-что видел, а еще больше слышал и сейчас слышу. Однако остановить воинов не могу. Я обещал им этот город, и обещал в самую трудную минуту.

– Обещание – закон, я понимаю. Но все же подарком твоим воины наши пользуются слишком щедро. Не говорю уже о том, что каждому разрешено делать дозволенное и недозволенное. Теперь возы в обозе нашем будут загружены не ратной поклажей, а имуществом горожан и ромейскими девками.

– С какой стати девками?..

– С той, княже, что красивые у ромеев девки. В жены их берут наши отроки. А еще увязывают товар ромейский, как приданое женам своим. Поэтому и спрашивают: далеко ли пойдем с таким обозом? Сможем ли и дальше взяться за мечи и стать на сечу, если придется сразиться по-настоящему?

Гудима не упрекал князя за то, что происходит в славянских ратях, скорее советовал, но князю во всем слышался упрек, и он не знал, что ответить Полянскому предводителю. Успокоить?.. Выйдем, мол, из Анхиала – разберемся и наведем порядок. Или, может, протрубить поход и этим положить конец своеволию в завоеванном городе? Но что скажут воины, если раньше времени увести их из города? Что их князь бросает слова на ветер? Что он тогда лишь добр и щедр, когда это нужно ему?..

– Раз есть такое беспокойство и такие упреки, – князь бросил взгляд на Идарича, – давайте подумаем вместе, как быть дальше.

– А никак, – высунулся вперед такой же отчаянный в словах, как и в сече, Вепр. – Полянский муж правду сказал, обещанное – закон. А если так, отрекаться от обещанного негоже. Это во-первых. А во-вторых, почему мы так добры к ромеям и жалеем их? А разве ромеи жалели нас, когда приходили? Велико диво: отроки берут ромейских дев себе в жены. А как ромеи брали наших дев и делали рабынями? Брали и торговали ими на торжищах…

– На то они и ромеи, – спокойно, однако твердо возразил Гудима. – Поэтому у них и слава своя – людоловы и работорговцы. Уж если пошли все вместе, всеми славянскими родами, то и обычаи должны соблюдать всеславянские, а не только тиверские. Так ли я говорю? – обратился к Идаричу…

Идарич не торопился с ответом.

– Что-то так, а в чем-то ты неправ, – отозвался наконец. – Что воины обленятся, потеряют воинственный пыл, нахапав девиц и имущества ромейского, это правда. Однако правда и то, что забирать у них награбленное, тем более запрещать им быть хозяевами во взятом городе тоже не стоит. Поступить нужно как-то по-другому, чтобы наши рати могли двигаться дальше.

Князь Волот оживился:

– Поступим, наверное, так. Все, что стало добычей воинов, оставим в Анхиале. Оставим и стражу, которая будет стеречь до нашего возвращения и город, и добычу воинскую. Воинов же убедим: каждый найдет свое по возвращении.

– Вот это, – поддержал князя Идарич, – хорошая мысль. Только как будет, если и дальше в каждом ромейском городе оставлять стражу? Не растеряем ли мы всю свою рать?

Волот почувствовал, что нужно защищаться.

– Отвечу тебе, Идарич: есть в твоих словах большая доля правды, но есть и то, что не ночует вместе с правдой. У нас не было и не может быть намерения следовать примеру ромеев и наживать себе славу работорговцев. Однако и пришли мы в эту землю не для того, чтобы понравиться ромеям. Пусть знают: за учиненную их воинами татьбу на нашей земле рано или поздно придется расплачиваться, и расплачиваться тем же: кровью, пожарами, слезами. А будут знать – меньше будут хвататься за меч. Согласны ли с тем, что я говорю, братья?..

– Согласны, согласны! – дружно отозвались тиверцы.

– Ну, а если так, не будем много думать над тем, что уже сделано. Обменяемся братницами и разделим это заслуженное трудами ратными застолье. Оно надежней всего роднит людей. Так пусть же и ныне послужит братскому единению родов наших.

– И ратному тоже!

– И ратному тоже!