Пролог

Трель школьного звонка нарушила тишину в классе; все оживленно задвигались, поглядывая в сторону учительницы, и лишь самые усердные торопливо дописывали что-то в своих тетрадях.

Аккуратно поставив точку, очень серьезная девочка, явно отличница, и с повязкой дежурной на рукаве, закрыла тетрадь и подняла руку:

– Анна Васильевна, можно собирать?

Учительница кивнула ей, продолжая изучение классного журнала.

Грациозно поднявшись, девочка быстро собрала тетради со столов, не обращая внимания на просьбы и протесты не успевающих.

– Воображала, – донеслось ей вслед, но она, не обращая на это внимания, с достоинством отнесла стопку тетрадей и положила на учительский стол.

– Спасибо, Люда, – учительница наконец-то закрыла журнал и встала.

– На следующем уроке будем разбирать ваши труды, – она приветливо улыбнулась, – заодно и познакомимся поближе. На сегодня все, до свиданья.

Положив тетради в портфель, она вышла.

Обгоняя учительницу, из класса ринулись особо нетерпеливые, в воздухе замелькали портфели, тетради, еще какие-то предметы, ударяясь в черную классную доску, на которой было начертано:

«Сочинение на тему: Чем запомнились мне летние каникулы?»

– Анна Васильевна, минуточку, – по опустевшему школьному коридору приближалась полная пожилая женщина. Окинув молодого педагога проницательным взглядом, понимающе улыбнулась.

– Как прошел урок? Познакомились, поладили с учениками?

Грустное лицо Анны Васильевны осветилось легкой улыбкой.

– Да, Вера Павловна, вполне.

– Не переживайте, голубушка, все образуется. Вот увидите. Вы молодая, красивая, найдете еще свое счастье в жизни. Поверьте мне, пожилой и мудрой. Уж я-то знаю.

– Вы очень добры ко мне.

– Ну, голубушка, это моя обязанность, как директора школы, подбодрить, посоветовать…

Анна Васильевна, задумавшись, идет по аллее осеннего парка.

«Вот и прошел мой первый день в новой школе. Как-то дальше все будет? Все образуется, как говорит Вера Павловна. Добрая, славная она, хоть и директор».

Анна Васильевна вздохнула, по лицу пробежала тень.

«Извини, разлюбил. У нас разные интересы. У тебя на первом месте ученики, школа, ну, а я человек простой: люблю веселую жизнь, ибо она дается один раз…» – слышался ей мужской голос, на глазах показались слезы. Она присела на скамейку и замерла.

«Вот так, Анечка, и оказалась ты одинокой разведенной женщиной. Новая школа, новые ученики, новая комната, новая жизнь впереди».

По аллее шла компания молодых людей. Проходя мимо, они разом взглянули на красивую женщину. Один из них подбежал к клену и, быстро собрав из усыпавших землю нарядных листьев букет, протянул ей.

– Извините, девушка, но вы очень красивая. И не надо плакать. Посмотрите, как чудесно вокруг.

– Спасибо, – печаль на лице Анны Васильевны сменилась едва приметной улыбкой. Она смотрела вслед удаляющимся ребятам.

«Действительно, жизнь еще не кончена. Да, у меня есть моя школа, мои ученики. И я счастлива…»

Свет от настольной лампы освещал Анну Васильевну, занятую проверкой сочинений.

«Какой удивленностью перед раскрывающимся миром веет от этих тетрадей: вечерними кострами, рыбацкой ухой, святой робостью первой влюбленности… да, ребятам по тринадцать. Это уже возраст».

Взгляд молодой учительницы остановился на неподписанной тетради.

«Почему не подписана? Кто автор?» – она перелистнула обложку.

– Я хочу научиться летать! – прочитала вслух и, улыбнувшись, углубилась в чтение. Взяв красный карандаш, она, было, принялась исправлять ошибки по привычке. Но, отложила карандаш в сторону, заинтересованная написанным…

На часах было уже за – полночь, когда Анна Васильевна встала и подошла к окну. В ночном небе мерцали редкие звезды, а в ушах ее звучали детские голоса, перед глазами плыл, растворялся неясными очертаниями в ночи необыкновенный, фантастический мир детских грез, несся и ширился над спящим городом взволнованный детский голос:

«У меня есть друг Сережа. В начале каникул мама его заболела, и ее увезли в больницу. Он остался в квартире совсем один. Питался у соседки, тети Зины, и носил к ней белье.

Когда мне удавалось вырваться из дома и поиграть в футбол, Серега обычно сидел над своими книгами и мечтал. В футбол он плохо играет, и Колька Векшин сказал, что если этот ушастик еще раз появится на их футбольном поле, то он испортит ему фотографию. И все-таки он мой друг.

Как-то так получилось, я очень долго не видел его и решил навестить. С этого все и началось…»

Новелла первая

Кентаврик

Сережа закрыл «Мифы древней Греции» и положил на стол, рядом с телескопом. Грустно улыбнувшись, погладил его рукой.

«Зачем люди умирают? Ведь совсем недавно у меня была бабушка, был дед. А теперь нет никого. И мама в больнице…»

В полутемную комнату заглядывали появившиеся в небе звезды, и Сережа улыбнулся им. Придвинувшись к телескопу, приник к окуляру, настраивая резкость; звезды сразу стали ярче, крупнее, многочисленнее.

Насмотревшись, он включил настольную лампу; комната оказалась небольшой, до отказа забитой вещами. Вдоль стены – нагромождение самой разнообразной аппаратуры: телеприемник, видеомагнитофон, магнитофон, радиопередатчик, опутанные проводами приборы неизвестного назначения.

Куда ни глянь – журналы, книги, какие-то пакеты и прочие неопознанные объекты.

Сережа подошел к монитору и, опустившись на продырявленный вращающийся стул, положил руки на клавиатуру. Довольно улыбнувшись, он включил терминал и дал разогреться телевизору. Набрав на клавиатуре слово «ПОИСК», уставился в дисплей монитора. ЭВМ загудела, на телеэкране замаячил интригующий список названий звезд и звездных систем.

Схватив видеодиск, он сунул его в дисковод видеомагнитофона и нажал на кнопку «ПУСК». По экрану побежали формулы высшей математики, геометрические фигуры, символы. Голос за кадром комментировал изображение.

Включив радиопередатчик, отключил синтезатор речи и повернул рычажок на небольшой коробке с тумблерами и ручками. Раздался щелчок и звук исчез, зато четко и размеренно замигала лампочка индикатора на передатчике.

Сережа облегченно выдохнул и вытер пот на лбу.

– Все, – прошептал он восторженно и с надеждой, – передача идет в эфир, а может, и в космос. Вдруг ее перехватят и расшифруют там, в глубинах галактики?!

Он возбужденно вскочил и подбежал к окну, вглядываясь в звезды, затем снова приник к телескопу. Аппаратура за его спиной работала надежно и четко.

– Как хорошо нам было всем вместе, – Сережа присел на кровать, глядя вокруг отсутствующим взором.

– Дед, – прошептал он тоскливо, вспоминая недавнее прошлое…

… – Вечно ты, бабуля, на семь замков запираешься, как в средние века, – недовольно бурчал Сережа, глядя, как бабушка старательно закрывает за ним дверь.

– Береженого бог бережет, внучек, – миролюбиво возразила старушка.

Внук снисходительно улыбнулся невежеству бабушки.

– Мы вступаем в эру освоения космоса, бабуля, а ты все о боге каком-то рассуждаешь.

– Каждому свое, внучек, – философски рассудила старушка, и зашептала, с опаской оглядываясь: – ты чего припозднился-то? Мать…

В это время дверь в прихожую распахнулась, и строгий голос матери прервал их невинную беседу:

– Ты почему так поздно? Опять с этим Витькой шлялись? Настоящие ученики давно уже уроки выучили, а он только идет, – она сурово глядела на оробевшего сына.

– Скоро же каникулы, ма, – Сережа улыбнулся, – дед дома?

– Дома, внучек, где же ему быть-то, дома. Пойдем ужинать, не убегут, поди, уроки-то эти, – и старушка заторопилась на кухню.

– Всегда вы, мама, противоречите. Сережа и так две четверки подряд получил. Где это видано, чтобы настоящие ученики, которые, конечно, хотят учиться по-настоящему, к тройкам скатывались? – и мать осуждающе взглянула на сына.

– А я пять по истории получил.

– Умница ты моя, – засияла бабушка, пододвигая внуку тарелки с едой.

Мать смягчилась, было, но снова посуровела.

– После ужина сразу за уроки, понял? – и она вышла из кухни…

Просторный кабинет был заставлен книжными шкафами, письменный стол завален бумагами, папками, книгами. В окно смотрел нацеленный в небо настоящий телескоп. Дед, высокий и седой, похожий на бога Саваофа, но в очках и при галстуке, рылся в книжном шкафу.

– Сережа, – обрадованно глянув на вошедшего внука, он захлопнул дверцу. – Проходи, садись. Как дела в школе?

– Пять по истории.

– Молодец. История, это весьма необходимый для каждого человека предмет. Я вот уже пятьдесят лет историей занимаюсь…

– Дед, ты мне книгу обещал дать, не забыл?

Дед взял со стола книгу.

– Вот она, держи.

Сережа, обрадованный, схватил книжку:

– «Мифы древней Греции», – прошептал он и засмеялся, довольный.

Заулыбался и дед.

– Сегодня будем смотреть? – Сережа кивнул в сторону телескопа.

– Обязательно. Вот мать только, – замялся дед, – не заругается?

– Нет. Она добрая, только хочет, чтобы я человеком стал. А разве сейчас я не человек?

– Что ты, внук, конечно человек.

– Деда, а почему мама с папой всегда ругались?

Дед виновато глянул на внука.

– Отец у тебя хороший, умный. Пьет только, от вина и ссоры.

– Это же вредно для здоровья. Ты сам говорил, от вина глупеют.

– Все тебе расскажи да объясни, – одобрительно улыбался дед, – всему свое время. Вырастешь, сам во всем разберешься. Для этого человеку дан разум. – Они сели на диван, помолчали…

– Дед, помнишь, ты рассказывал о бесконечности пространства и времени? Никак я не могу охватить разумом этого. Бесконечность. Неужели нигде нет конца?

– Конец данного пространства означает начало нового, и так всегда.

– А бабушка у нас верующая, почему?

– Людям хочется верить в более прекрасное, надеяться, мечтать. Богов создали тоже люди.

– Дед, мы с Витькой поспорили. Он говорит, что кроме нас нет разумной жизни в космосе. Говорит, раз на наши сигналы никто не отвечает, значит, нет никакого разума в галактике.

Дед задумчиво смотрел в окно.

– Кто знает?..

– А мы с тобой верим, что есть, правда? – допытывался Сережа. – Здорово, если бы человек умел летать, а? Как ты думаешь, дед?

Дед ласково потрепал Сережины вихры.

– Я до сих пор во сне летаю. Лечу и падаю, и не знаю, что приятнее, взлетать или падать. Потом я догадался, что означают эти падения. Это перебои в сердце. Когда-нибудь я умру во время такого полета…

– Дед, мы живем в трехмерном пространстве, а используем лишь плоскости. Почему? Живем на плоскости, ездим, и не знаем, что, например, происходит в это время глубоко под землей. Вот авиация – это да! Класс.

Дед улыбнулся.

– Авиация, это рывок из второго измерения в третье. Чтобы оторваться от земли, нужна скорость. Авиация, это развитие скоростей. И космонавтика.

Дед подошел к окну.

– Мы движемся все быстрее, а Земля становится все меньше. Пешеход, прошедший десять километров, видит больше, чем автомобилист, проехавший тыщу. Летать надо неторопливо, парить в воздухе.

Он обнял подошедшего внука.

– Мы мечтаем о полете в другие галактики, а живем в узких улицах, тесных квартирах, и не можем взлететь даже на секунду.

– Уметь летать, это значит, жить в третьем измерении, да, дед?

– Человек еще не научился летать. А в будущем обязательно будут летающие люди. Например, летающие в школу ученики. Это хорошо, что ты мечтаешь. Умение мечтать, внук, не хуже умения летать. Хочешь, я расскажу тебе одну легенду…

– Дед, ты у меня просто чудо, – обрадовался Сережа и приготовился слушать. За окном было еще светло, а комната уже погружалась в полусумрак, тихий и уютный.

… – Это было в древней сказочной Элладе. У светлокудрой речной нимфы Геолы родился мальчик с голубыми, как воды океана, глазами, звонким, как веселый ручей, голосом. Звали его Гомилай. Всем был хорош мальчуган. Одна беда – был он хил. Бледен цвет лица его, хрупки члены.

Часто, глядя на спящего сына, плакала, как поникшая ива, светлокудрая нимфа. И слезы ее, падая в чистые струи реки, превращались в драгоценные жемчужины.

Отец Гомилая, злой сатир Исий, обижал ее за то, что она принесла ему нездоровый плод. Часто безумные речи сатира оглашали безмолвные берега, когда он возвращался с вакханалий и оргий пьяным, в сопровождении бессердечных и легкомысленных менад, которые также издевались над бедной нимфой, смеясь над ее несчастьем. Однажды, когда…

Щелкает выключатель, и ярко вспыхнувшая люстра спугнула сказочное очарование происходящего, возвратив деда с внуком в реальность бытия.

– Папа, ему уроки учить надо, а вы опять со своими фантазиями, отвлекаете, – в голосе стоящей в дверях мамы звучит явное неудовольствие.

– Мамочка, я успею, не волнуйся. А потом мы с дедом будем смотреть в телескоп на звезды, да, дед? И легенду доскажешь.

Дед сконфуженно глянул в осуждающее лицо дочери и развел руками…

… Сережа огляделся: за окном была ночь, экран телевизора горел ровным голубым светом. Лампочка индикатора бездействовала.

Вскочив с кровати, Сережа подошел к аппаратуре и сел за пульт.

Сменив диск, он вновь включил передатчик: сигналы пошли в эфир.

Удовлетворенный, Сережа подошел к столу и раскрыл любимую книгу: со страницы на него смотрел маленький любознательный кентаврик.

Сережа улыбнулся, и ему показалось, что кентаврик улыбнулся в ответ. Тогда он сел за стол, и углубился в чтение…

На фоне Млечного Пути стремительно неслись созвездия Стрельца, Центавра, Лебедя. Яркий свет цефеид затмевал далекие Магеллановы Облака и Туманность Андромеды. Внезапно взрыв сверхновой озарил ближний космос, и две новые звезды засияли в ореоле газовых туманностей.

Громада космоса надвинулась, точно гигантская звездная карта закружила перед взором калейдоскоп новых созвездий: словно какой-то чудовищной силы телескоп приблизил звезды; Альфа Центавра, Капелла, и вдруг – знакомая Солнечная система, Солнце в окружении планет.

Странные неземные звуки сплетались в стройную систему сигналов, неожиданно превратившихся в резкий металлический голос:

«Внимание! Говорит Межгалактический Центр Разума! На расстоянии около 10 килопарсек от центра спиральной галактики под №М 30001 находится желтая звезда из скопления гаснущих.

На одной из девяти планет звезды зарегистрировано появление разумной биологической жизни. Поэтому Центр Разума Вселенной переходит для ознакомления на язык нового Разума, называющегося Человечеством. Люди, проживающие в Солнечной системе на планете Земля, являются разумными существами первой стадии развития биоматерии.

Далее: В нашу систему координат случайно, под воздействием сильнейшего магнетического поля подпространства подсоединились радио – теле – сигналы, посылаемые мальчиком по имени Сережа. Он генерирует мощный поток дискомфорта и мы обязаны помочь, ибо благодаря ему обнаружены новые собратья по разуму.

Для контакта посылаем только что созданный Разум из Центра Формирования и Совершенствования Всеобщего Разума Вселенной. В целях предосторожности от возможных нежелательных последствий контакта с примитивными формами разумной биоматерии, необходим постоянный контроль. До скопления интересующей нас местной группы галактик расстояние более 70 миллионов мегапарсек.

Отправляем ПУЛЬСАР-1».

… С трудом оторвавшись от книги, Сережа встал, глянул на часы:

– На сегодня хватит, пожалуй, – пробормотал он сонным голосом, подошел к кровати и лег, забыв о работавшей во всю технике.

И вдруг пространство в комнате как-то опрокинулось разом, время сместилось, и то ли снится ему, то ли происходит на самом деле нечто невероятное…

… Открыв квартиру ключом, Сережа захлопнул дверь и прошел в свою комнату. Бросив ранец на стол, подошел к раскрытому окну: надвигалась гроза, и вдруг сразу потемнело.

Сильно громыхнуло, и порыв ветра захлопнул окно. Сережа вздрогнул и, обернувшись, встревоженно огляделся.

На кровати, накрывшись одеялом, спал незнакомый мальчуган!

Удивленный Сережа застыл у окна.

«Откуда он здесь появился?!» – растерянность на его лице сменялась откровенным любопытством…

Звонок звонил до тех пор, пока подбежавший Сережа не открыл дверь.

– Здорово, Серега! Ты чего, как монах в келье, заперся? На улицу не выходишь? Я уж и забыл о тебе, – радостно оглядев друга, парнишка ринулся в коридор. Оглянулся.

– Лафа одному. Предков нет, хотя, скучно… – состроив кислую мину, он вопросительно глянул на Сережу.

– Не шуми, Витька, – тихо ответил Сережа и, подумав немного, спросил: – кстати, у тебя деньги есть?

– Какие деньги? – опешил Витька, машинально шаря в карманах. Денег, естественно, там не было. – Зачем тебе? Ах да, – спохватился он, – ты же один, без мамаши. А Зинка, разве она перестала тебя кормить?

– Не в этом дело. Просто ему нужно совсем другое питание.

– Кому ему?

Загадочно глядя на друга, Сережа прошептал:

– Клянись здоровьем, что никому не скажешь. Никому, понял?

Витька заколебался.

«Мало ли что бывает, могу случайно и проговориться, а тут сразу… здоровьем. Но интересно узнать Сережкину тайну».

– Ладно, клянусь здоровьем. Говори.

– Пошли, только тихо, – и друзья на цыпочках двинулись в комнату.

Сережа подвел Витьку к кровати, и тот увидел спящего под одеялом светловолосого, розовощекого мальчугана.

– Кончай разыгрывать, – обиженно отвернулся Витька, – а еще друг называется. Здоровьем клянись, – передразнил он Сережу разочарованно.

– Я-то думал. Чей это пацан?

– Не знаю. Только это не мальчик.

– Девчонка? – Витька недоуменно уставился на спящего.

– Прихожу я с улицы домой, а он спит, – рассказывал Сережа.

– Неужели подкинули?

– Наивняк. У нас же пятый этаж! Двери закрыты, балкона и то нет.

– Звони в милицию. Мол, подкинули девчонку…

Сережа рассердился.

– Да говорят же тебе, это не девочка и не мальчик. Вот, гляди… – и он осторожно приподнял одеяло.

Оторопев и не веря своим глазам, Витька увидел, что тельце маленького ребенка перерастало в пушистое, как у цыпленка, тельце жеребеночка, только было оно белое-белое, как снег.

Мальчик улыбался во сне и тихо сопел. Так сладко ему спалось.

– Этого не может быть! – воскликнул Витька, – это же…

– КЕНТАВРИК, – торжественно подтвердил Сережа, довольный произведенным на друга впечатлением:

– Я тоже сначала не поверил, но это факт.

– Фантастика, а он разговаривает?

В ответ Сережа заговорщицки поманил его пальцем и, подойдя к магнитофону, осторожно нажал кнопку: сначала Витька услышал звонкий голосок и смех, затем раздалась чудная, неземная музыка, и Кентаврик запел…

Сережа довольно улыбался, поглядывая на восторженное лицо друга.

– Когда он поет наяву, на месте каждого комнатного цветка расцветает новый бутон, около окошка кружатся красивые птицы, а стены покачиваются и с предметов слетают звуки, сливаясь в необычный оркестр.

Магнитофон затих, наступила пауза.

– Где же взять деньги? Молоко кончилось, яблок нет.

Словно пробудившись от охватившего его оцепенения, Витька возбужденно затараторил:

– Молоко у нас дома есть, а яблоки возьмем у Кольки, его папаша мешками с дачи возит и продает на рынке.

– Помни об уговоре.

– Будь спок, Серж…

В это время Кентаврик открыл свои голубые-голубые, как небо после грозы, глаза и, улыбнувшись ребятам, спрыгнул с кровати на свои гибкие ножки, подбежал к Сереже.

– Кентаврик, – восхищенный Витька растроганно погладил его, и тот тоже протянул к Витьке свою ладошку и погладил его. И все трое весело захохотали, и так резво запрыгали, что снизу постучали по батарее.

За окном шел сильный дождь, стекла заливало сплошными струями воды, ветер размахивал ветками деревьев, но ребята не замечали этого, догоняя Кентаврика, убегавшего от них по комнате с веселым смехом.

И лишь когда сверкнула молния, и грянул гром, а окно резко распахнулось, ребята испугались за Кентаврика, который стоял у окна.

Только он, как ни в чем не бывало, прикрыл створки и, смахнув ладошкой дождинки со стекла, прислонился к нему ухом.

Не сговариваясь, ребята подбежали к окну и сделали то же самое.

И тут, к их удивлению, вместо шума дождя они услышали человеческую речь:

«Ребята, пойдемте со мной», – и, глянув на Кентаврика, поняли, что это говорил он.

Дождь за окошком продолжал шуметь, но вдруг, прямо на глазах стал собираться в необыкновенную дождевую лестницу со множеством изящных ступенек, по краям которых вырастали причудливые набалдашники, будто стологмиты глубоких южных пещер.

– Не бойтесь, – Кентаврик распахнул окно, – смело ступайте на ступеньки и знайте, пока вы со мной, с вами ничего не случится.

Он резво скакнул на лестницу и, приветливо улыбаясь, замер в ожидании.

Дождь стих. Колени у ребят дрожали, когда, взобравшись на подоконник, они решались вступить на прозрачную лестницу…

Внизу ревели моторы автомобилей, и слышались резкие голоса подвыпивших дядей, играющих в домино. Во дворе шумели и ругались грузчики, столпившиеся возле штабелей из пустых ящиков, двое милиционеров с трудом сдерживали напор оголтелой очереди у винного магазина. Возникла драка.

Все это прошло перед глазами мальчишек, словно они смотрели в чудодейственный бинокль, и показалось настолько неприятным зрелищем, что они сначала отшатнулись от увиденного, затем решились и шагнули вперед.

Но, когда они ступили на лестницу, она вдруг засветилась, и ребята увидели высоко в небе ее исчезающий край.

И они побежали за Кентавриком, удивляясь тому, как легко было бежать, и вот они уже летели, минуя марево исчезающих огней вечернего города, слои облаков.

И стали они замечать, что облака, похожие на неведомых животных, все чаще вставали на ноги и бежали, превращаясь в настоящих животных.

Слышался свист огромных крыльев и цоконье убегающих копыт.

Сплошной туман окутал их. Казалось, нет ему конца и края. Наконец, поднялись над ним и увидели высокую голубую гору.

– Неужели Олимп? – догадался Сергей.

Кентаврик кивнул.

– Только это не тот Олимп, что в Греции. Наш Олимп расположен вдали от достижений человеческого разума.

Внизу что-то прошелестело, как целая роща, зыбкая поверхность неба вздрогнула и плавно приподнялась.

– Не удивляйтесь, под нами пролетела земная ракета, достигнувшая самой высокой точки. И ровно настолько отодвинулась наша олимпийская страна, окруженная такими же странами, соединенными дождевыми мостами. Они должны быть на расстоянии от человеческого познания.

Кентаврик улыбнулся и показался ребятам не ребенком, а вечно-юным мудрецом, ниспосланным им провидением.

– Зевс послал орла на гордого Прометея потому, что тот показал людям силу огня преждевременно, когда их души были готовы лишь терзать друг друга, чем применять огонь для процветания вашей планеты. И потому ваши взрослые до сих пор синий свет безумия и ненависти разжигают порой ярче, чем золотое сияние любви и дружбы.

– Куда мы летим, Кентаврик? – ребята были потрясены происходящим.

– Ко мне домой. Я живу в саду с изумрудными фонтанами, но сначала посетим озеро Судеб, вон за той горой, где блестит водопад Времени.

– Когда же мы вернемся, – растерялся Сережа, – у меня мама болеет.

– Я знаю, – улыбнулся Кентаврик ласково, – здесь время для вас остановилось, и когда вы возвратитесь, на часах будет столько же, сколько было, когда вы ступили на волшебную дождевую лестницу.

– Тогда нам и торопиться нечего, – воскликнул Витька, и друзья кинулись догонять Кентаврика…

Небесная поверхность дышала, двигалась, волнами вздымались цветущие холмы, по склонам которых росли удивительные растения, цветы, похожие на алые маки, на белые лилии, на яркие розы. Их бутоны то раскрывались, то закрывались в такт колышущимся холмам, над которыми парила, как весенняя бабочка, юная девушка в белоснежном хитоне.

– Ты где пропадаешь, шалун? – воскликнула она обрадованно, – и опять с людьми. Снова затеял необыкновенное?

– Я веду их в свой сад, сестрица Геба, где были праздненства нашего Гефеста, помнишь?

– Ты нас тогда порадовал малютками, которые смогли перетанцевать самого Мима и резвую Талью. Думаю, эти малыши также порадуют нас.

– Ты не ошиблась, Геба, и мы ждем тебя с подругами к себе.

Геба полетела к цветам, а Сережа с Витькой смущенно переглянулись:

«Мы не умеем ни танцевать, ни петь. Как же мы порадуем богов?» Кентаврик заметил это и улыбнулся:

– Не робейте, мальчики. На Артемидовом лугу растут роскошные тростники. Сорвите по тростинке, но постарайтесь не разбудить спящую богиню. Она отдыхает после охоты.

Луг был, совсем рядом. Сломив тростинки, ребята увидели, как одна из них стала цевницей, а вторая живительным резцом и поняли, что им предстоит делать на смотре богов.

Выбираясь из зарослей, Сережа оступился и зацепил какую-то ветку. Раздался страшный грохот. Разбуженная Артемида уже схватилась за колчан с золотыми стрелами, но в эту минуту раздался звук рожка: это трубил Кентаврик. Вместо дичи она увидела перепуганных ребятишек.

– Ты опять проказничаешь, Кентаврик. Моя лань уже третьи сутки не ходит со мной на охоту, скучая по тебе. Вот обрадуется. Где ты был?

– Потом, Дианушка – Артемида. Прилетай к изумрудным фонтанам, там и узнаешь. Мы очень спешим.

– Ох, выдумщик. Прилечу обязательно…

Шумящие воды водопада Времени рассыпались по берегу озера в виде драгоценных камней: рубинами, алмазами, бирюзою…

Ток водопада сначала сиял всеми оттенками розового цвета, а на деревьях зеленела листва, жужжали жуки и пчелы, цвела сирень и мимоза.

Но вот розовый цвет сменился красным, затем превратился в желтый, и листва загорелась багрянцем, вместо белых птиц прилетели синие.

Садясь на ветки, они стряхивали листья, которые, обернувшись в бабочек, разлетались по голубому Олимпу.

Неожиданно все побелело: с неба сыпался снег, искры солнца сверкали в звездочках каждой снежинки. Берега окутались будто лебяжьим пухом, а озеро Судеб застыло, как стекло, синея и устилаясь серебряным туманом.

– Отсюда, – рассказывал Кентаврик, – мы изучаем Землю. Судьбы всего живого, что есть в этом мире, являются к нам. Дедушка Зевс вот уже много-много лет спит, и никто не тревожит его покоя, потому что он очень изменился в последнее время. Но нет худа без добра. Мы пользуемся его сном и потворствуем своим желаниям, как велит наша душа. А обычно лишь он один властен над озером.

Кентаврик подскакал к берегу и, нагнувшись, зачерпнул в пригоршни драгоценные камешки; проскальзывая меж пальцев, они падали наземь сверкающими брызгами.

– Если бросить камушек, он пробьет озерную гладь и в образовавшемся отверстии можно увидеть любую судьбу. Сквозь канители Мойр проходят все этапы жизни: от рождения до скончания. Если бросить сапфир, выпадет случайная судьба, если рубин, то судьба желаемого лица. Вы можете бросать все, кроме рубинов.

Кентаврик бросил в озеро самоцвет, образовалась скважина, а над нею вырос смотровой выступ. Пораженные ребята увидели необыкновенную огненную птицу, летающую по кругу.

– Эта птица – случай. Она парит над каждой судьбой, и каждый раз по-особому. И никто не может предсказать ее полет.

Ребята с интересом стали бросать топазы, аксамиты, алмазы, бриллианты на озерную гладь, и им было то смешно, то грустно, то печально.

Судьбы неизвестных людей этапами мелькали между скрещивающимися нитями Мойр, напоминая о быстротечности времени.

– Лучше не видеть человеку того, что его ожидает. – Витька с досадой отбросил большой алмаз и отвернулся. Ребята приуныли.

Но Кентаврик, лукаво взглянув на них, выбрал красный рубин и бросил: проделки весельчака-клоуна рассмешили мальчишек до слез…

В это время Кентаврик, встревоженный донельзя, вглядывался в синеву неба: у горизонта собрались облака, сверкнуло, послышался далекий раскат грома.

– Не дай бог, мы разбудим дедушку, – взбежав на горку, он огляделся.

Облака исчезли, снова стало тихо.

– Пора в путь, друзья мои.

Вдруг Сережа неожиданно для себя схватил большой рубин, лежащий в сторонке, и бросил: озеро потемнело, сверкнула молния, вдали грозно прогремел гром. Ребята испуганно замерли, глядя на скачущего к ним Кентаврика. И в это время послышался знакомый старческий голос.

– Это же голос моего деда, – пораженный Сережа оглянулся на Витьку, не отрывающего глаз от смотрового выступа.

– Смотри, – прошептал тот, и они увидели необыкновенную историю, которую не успел досказать Сереже его дедушка…

… «Однажды, когда убитая горем Геола сидела на берегу, склонясь над сыном, разверзлась земля рядом с нею, и она увидела, что во тьму страшного зева уходили ступени». – Слушая тихий голос деда, ребята то взволнованно хмурились, переживая, то радостно улыбались, восторженно переглядываясь. Кентаврик замер рядом с ними.

«Испугалась нимфа, но, решив, что судьбы не избежать, сошла по ступеням вниз с младенцем на руках. Чем глубже спускалась, тем легче ей становилось. Неожиданно ее озарило волшебным светом.

Вокруг заблистали росою невиданные травы, отовсюду шелестели причудливые листья таинственных деревьев. А перед нею журчал светлый, как солнце, ключ. Омыла молодая нимфа свои заплаканные ланиты, и на душе ее стало так легко и радостно, что захотелось ей искупать в ключе своего младенца.

А когда окунула она его в прозрачном источнике, малыш преобразился: стал румян, свеж и резв. Счастливая Геола поспешила вернуться назад.

Только вышла, как земля сомкнулась, и ей на мгновение показалось, что это был всего лишь на всего сладкий сон. Однако перед ней резвился и звонко смеялся крепкий малыш.

Смеркалось, когда прибыл к своему гроту хмельной сатир Исий. Не раз он расплетал свой тирс, превращая его в плеть, и избивал беззащитную Геолу. Только на этот раз просчитался наперсник Вакха. Едва замахнулся Исий плетью на Геолу, проснулся Гомилай и гневно глянул на отца.

И в это время, когда нимфа опустила взгляд, ожидая неминуемые удары, перед Исием выросли освобожденные из недр Геи-Земли богини: Надежда и Будущность. Не знала Геола, что, окунув сына в священный источник, она дала ему непобедимую силу и бессмертие; не знала, что лелеять детство Гомилая должны были отныне эти могучие богини.

Но видит удивленный Исий, отрезвевший как от ледяной воды от дивного чуда, что одна из богинь вручила Гомилаю булатный меч Гефеста, и направил его малыш на отца своего, заградив мать.

Испугался сатир, убежал от семьи своей, а мать, крепко обняв сына, нового героя Эллады, склонилась перед парящими над нею богинями.

Много подвигов ждало сына Геолы, когда вырос и возмужал он, превратившись в героя-атлета. Но главный подвиг его заключался в том, что поменял он свое бессмертие на великую победу над Зевсом, колебателем Земли и громовержцем. Заключила Вечная Мудрость бога в свои хрустальные чертоги, усмирила его ярость и гнев.

Долог был бы плен бога богов, если бы не согласился он исполнить желание Гомилая: отдать людям бесконечный и бессмертный Разум вместе с властью над ним. Растворил Зевс Гомилая в воздухе, выйдя из долговечного плена, затем заснул, утомленный непривычной неволей.

Но с тех пор люди дают своим богам, а не боги людям, собственную мудрость, и не могут иметь боги Разума больше того, каким наделил их сам Человек».

… – Дедушка не рассказывал мне об этом, – грустно прошептал Кентаврик. Взволнованные увиденным чудом, ребята молчали.

Яркий свет молнии ослепил их, страшный раскат грома всколыхнул всю необыкновенную страну. Облака на горизонте превратились в мрачные свинцовые тучи, и вот это уже не тучи, а грозная страшная Эгида Зевса распростерлась в пол – неба, сверкая молниями.

– Что мы наделали! – в ужасе воскликнул Кентаврик, заслоняя собой перепуганных насмерть мальчишек. Он бесстрашно выскакал вперед и звонким голоском своим закричал:

– Дедушка, они не виновны! Это я рассказал им об озере и показал его волшебную силу. Не наказывай их, они мои друзья.

«Хорошо, – глухо пророкотало в ответ, – я не буду превращать их в камни моего озера Судеб. Но знайте! Все драгоценные камни, собранные здесь, это те, кто нарушил мои законы, кто пренебрег или недооценил силу моей власти. Я устал спать в мирной полудреме, где мой сын, где неистовый Арес, бог войны?!»

– Что ждет нас, дедушка?

Голос смягчился.

«Вы разбудили меня. В благодарность дарую твоим друзьям жизнь, пусть останутся на праздник богов, но ты никогда больше не спустишься на Землю, не встретишься с людьми».

Эгида исчезла, молнии пропали, и снова синева неба, тишина и покой воцарились вокруг…

И вот ребята, наконец, в саду с изумрудными фонтанами: оливки и финики, груши и яблони красовались спелыми плодами между темных кипарисов и размашистых пальм. Голубые и лиловые лебеди подносили грозди винограда пришедшим гостям, кружась близ фонтанных брызг.

Рядом с величавыми птицами плескались наяды-девчонки с зелеными волосами, дразнящие старого лысеющего грифона. Увидев Кентаврика, они с визгом радости бросились навстречу. На этот взбалмошный визг налетели со всех сторон веселые небожители, с любопытством разглядывая ребят.

Кентаврик хлопнул в ладоши, и с высокой горы покатился огромный белый шар, грозя всех раздавить. Докатившись до испуганно попятившихся ребят, он остановился, оказавшись глыбой чистого мрамора.

Кентаврик хлопнул еще раз, и с деревьев сбежались пушистые бельчата, и оказались рядом с Сережей. Тот кивнул Витьке на его цевницу, и Кентаврик одобрительно подмигнул Сереже.

Витька понял, и дунул в тростинку. Бельчата перебежали от Сережи к нему и расположились в круг. И тогда резвый шалун – Кентаврик поскакал, высекая копытцами мелодичный звон, а бельчата закружились в танцующем хороводе, увлеченные нежной мелодией.

Повсюду выросли васильковые колокольчики и громко зазвенели. А Витька, вторя этим звукам, заиграл на тростниковой свирели. И нежные глубокие хораллы разлились по слуху наслаждающихся богов.

Смеялся и плакал не только краснощекий Вакх, окруженный беспечными менадами, но и Аполлон, мечтательно, хотя и с опаской взирающий на сверкающую вершину Олимпа.

Там было неспокойно: ослепительно-яркие молнии прорезали синеву неба, глухой гул достигал ушей веселящихся богов, и они на мгновение прерывали веселье, тревожно поглядывая в сторону проснувшегося вулкана.

Но, привыкшие беспечно веселиться, они тут же забывали о громовержце, и снова буйное веселье охватывало их.

В этом океане музыки и Сережа подчинился общему вдохновению. Резец помимо его воли выписывал на мраморе такие кренделя, что он сам дивился своим неожиданным способностям.

Отлетали отсекаемые куски мрамора и катились к ногам небожителей крупными серебряными и золотыми монетами. А из мрамора все отчетливей высвобождалась узнаваемая фигурка.

Да, Сережа изображал их друга с горящим факелом в руке.

Как только он стал узнаваем, боги возликовали, подняли живого и изваянного Кентавриков на руки, и понесли. В руках многих зажглись настоящие факелы.

Ликование и шум нарастали, заглушаясь громом тимпанов, Кентаврика уносили все дальше, а ребята, удивленные и восторженные, оказались в руках смеющейся Артемиды. Из уплывающего гула донесся родной голосок:

«Я вернусь к вам, ребята. Вот увидите. Я уговорю дедушку, и он отпустит меня на Землю. Берегите тростинки».

На глазах мальчишек навернулись слезы, они крепко прижимали к груди зеленые тростинки, пролетая вместе с Артемидой над дождевой лестницей. И сказала им Артемида:

– Не унывайте, мальчуганы, и не обижайтесь. Кентаврик всегда возвращается к тем, кого посетил однажды. Только и нам скучно без него.

Когда его нет на Олимпе, даже седовласые Прайи не передают друг другу свой единственный глаз, чтобы ничего не видеть на свете, и тихо вздыхают по малышу. Правда, Арес всегда против замыслов Кентаврика, он мечтает о войнах, а Кентаврик так любит мир.

Она ласково улыбнулась.

В это время зыбкая поверхность неба вздрогнула, как в начале их путешествия, и приподнялась. Тревога вихрем пронеслась мимо мальчишек.

– Опять у вас на Земле что-то случилось, – богиня пристально всмотрелась сквозь волнующиеся облака.

– Вижу атомный взрыв! Ох, доиграются люди с огнем. Не зря видно Мойрам угодно было разбудить Зевса.

Сережа с Витькой виновато потупились.

– Вырвались люди из хаоса Незнания, обрели бессмертный Разум, но справятся ли с мраком безумия, не сгинут ли в пучине бедствий? – она с надеждой глянула на ребят.

– Возвратившись на Землю, не забывайте о Кентаврике. Если ваших душ не коснется холод мертвого равнодушия, он обязательно прилетит к вам.

Богиня улетела, лестница пропала. И снова полил долгий косой дождь, заливая сплошными струями воды стекла плотно закрытого окна…

… Сережа сел в кровати, недоуменно посматривая вокруг. И вдруг замер, удивленно глядя в телевизор.

На экране творилось невероятное: вспыхивали какие-то загадочные знаки, символы, неизвестные звездные скопления и планеты мелькали с невероятной быстротой, сменяя друг друга.

На мониторе возникла фраза:

«Внимание! Ваш сигнал принят Центром Межгалактического Разума Вселенной! К вам направлен представитель, встречайте… встречайте…»

Сережа вскочил и бросился к аппаратуре, завороженно глядя на экран.

Неожиданно щелкнул тумблер синтезатора речи, и резкий металлический голос деревянно произнес:

«Не пугайтесь, сосредоточьте внимание! Я прибыл, необходим контакт».

Резкий продолжительный звонок в дверь ударил по нервам. Сережа кинулся открывать и застыл на месте: дверь светилась, будто прозрачная. Испуг внезапно прошел, и Сережа рванул дверь на себя.

На лестничной площадке в ореоле призрачного сияния стоял… Кентаврик, улыбаясь ему огромными голубыми глазами.

Зажмурившись изо всех сил, Сережа снова открыл глаза: Кентаврик продолжал улыбаться. Осмелев, он шагнул вперед и протянул руку, желая убедиться, не сон ли это?

Рука прошла сквозь тельце и уперлась в стену.

– Галлюцинация, мираж, – в голосе Сережи послышалось отчаяние, – ты не настоящий, ты снишься мне?! – Он огляделся. – Но я же не сплю!

Сияние исчезло, и настоящий, живой Кентаврик запрыгал по лестничной площадке, цокая копытцами.

Потрогав его, Сережа восторженно засмеялся:

– Проходи, Кентаврик. Но как же тогда… – он снова растерянно замолчал, глядя, как гость шустро заскочил в квартиру.

Захлопнув дверь, Сережа прошел в комнату.

Кентаврик с любопытством оглядывался; подскочив к аппаратуре, он ловко и умело отключил ее. Экраны погасли. Повернувшись к Сереже, изумленно наблюдавшему за его действиями, улыбнулся:

– Здравствуй, Сережа. Я прислан к тебе для контакта из Центра Формирования и Совершенствования Всеобщего Разума Вселенной.

Голос Кентаврика был детский, как у того, привидевшегося. Совсем не похожий на резкий, металлический, сообщивший ему ошеломляющее известие.

Сережа истуканом стоял посреди комнаты. Язык не повиновался ему.

– Ты хочешь знать, почему я явился в образе Кентаврика? – пришелец явно читал мысли на расстоянии.

Сережа согласно кивнул.

– Ты увлекаешься мифологией. Я уловил близкий твоему сердцу образ Кентаврика, и решил принять его облик. Вот и все.

Сережа облегченно перевел дух, растерянность на его лице сменилась восторгом. Эх, была не была, решился он, и спросил:

– А ты можешь стать мальчиком, ну, как я, например?

– Нет ничего проще… – Кентаврик исчез, а перед Сережей тотчас появилась его копия.

Пораженный парнишка молча смотрел на своего двойника.

– Здорово, – наконец произнес он нерешительно, – а ты настоящий? – потрогал руку, одежду, недоуменно покачал головой:

– Фантастика. Разве такое возможно?

«Двойник» ласково улыбнулся ему:

– Элементарный принцип трансформации внешнего вида. Мозг дает приказ изменить структуру клетки, и биологическая система принимает нужную нам форму.

Лицо двойника отрешенно сосредоточилось, и он на глазах стал исчезать, деформироваться, и перед Сережей снова запрыгал Кентаврик.

– Покажи мне, какой у вас внешний вид?

«Кентаврик» улыбнулся, с жалостью глядя на мальчика:

– Как бы объяснить по проще? Разум един во Вселенной. Он может принимать различные формы. Как, например, у вас, в виде живой органической материи. Разум, это особый вид энергии. Мыслящей энергии.

Я знаю множество миров, где разумом наделена неживая материя. Но это присуще тем мирам, в которых только начинается освоение Разума материей. Ибо Материя и Разум в своих высших проявлениях едины.

В этом – суть мироздания!

– Значит, по-твоему, и деревья и моря тоже мыслят? – удивился Сережа.

– Ваша биосфера только на подступах к освоению методов, позволяющих организовать единство Разума и Материи, материального разума, разумной материи, все равно. Но для этого нужны триллионы лет Эволюции. Человечеству же для начала надо овладеть биоразвитием.

Ваш так называемый технический прогресс заходит в тупик развития. Отсюда и накопления вооружений, и громоздкая, опасная для вашей разумной жизни техника.

За окном застрекотало, и они увидели пролетающий над городом вертолет: натужно стуча мотором, он тяжко несся, загребая лопастями воздух.

– Это примитивная конструкция. Гораздо проще использовать неограниченные возможности биосферы. – «Кентаврик» сосредоточился и, медленно оторвавшись от пола, завис под потолком.

– Это же так просто! Создается антигравитационное поле, то есть в пространстве образуется коридор, и я свободно перемещаюсь в нем.

– Как же ты прилетел на Землю? – устав удивляться, Сережа начал мыслить аналитически. – Не в ракете же. Ты пробил коридор в космосе?

Опустившись на пол, «Кентаврик» обнял мальчика.

– Я не ошибся, прилетев именно к тебе. Ты обладаешь абстрактным мышлением, это пока редкость среди людей, особенно взрослых. Создавать коридор в космосе долго и громоздко, можно проще.

В пространстве-времени мы перемещаемся, принимая структуру энергетической материи. Биологический код я меняю на энергетический. Смотри…

«Кентаврик» растворился в воздухе, сконцентрировавшись в сгусток материи, напоминающий луч солнца. Сверкнув перед глазами Сережи, он чиркнул по небу и исчез в глубине атмосферы.

– Кентаврик, вернись!..

– Я уже здесь. – «Кентаврик» вновь появился рядом с Сережей.

– Энергия подчиняется мыслительному центру. Стоило мне подумать о возвращении и вот я снова рядом. Мое же подсознание подсказывает принять более близкую тебе биооболочку, – и вот уже, вместо Кентаврика, Сереже улыбается его необыкновенный двойник.

– Я читал о существовании параллельных миров. Раз ты мой антипод, я буду называть тебя Ажерес, хорошо? – взволнованный Сережа схватил двойника за руки. Тот согласно улыбнулся, держа Сережины руки в своих.

– Я тоже хочу научиться летать! Мы с дедом мечтали об этом. Ты ведь поможешь мне? Во сне я летаю, а наяву не получается.

Ажерес присел на стул, провел рукой по клавиатуре ЭВМ.

– Это атавизм вашего биоразвития. Когда-то твои предки плавали, ползали, летали. Эволюция развития человека проходит все стадии в эмбриональном состоянии, в чреве женщины-матери.

– Я изучал теории Дарвина, – махнул рукой Сережа. – Вот у фантастов все просто: человек-амфибия, Ариэль, попробуй-ка, полетай без крыльев, – вздохнул Сережа, – только во сне и получается. Разбегусь, как следует, и удивляюсь: неужели я лечу?! Как здорово! А потом проснешься…

Ажерес сочувственно улыбнулся.

– Не отчаивайся. Возможности человеческого организма, как и разума, неисчерпаемы. Ты, наверное, слышал о системе йогов, об огнеходцах?

– Немного, – оживился Сережа. – Мы с Витькой часто спорим об этом. Он не верит в чудеса, чепуха говорит, все это. Витька, это мой друг, я познакомлю тебя с ним. – Сережа бросился к телефону.

– Хочешь посмотреть, что произошло с твоим другом за то время, которое вы не виделись с ним?

– Разве это возможно? – Сережа застыл с телефонной трубкой в руках. – Хотя, конечно, я забыл, ты же все можешь.

Ажерес улыбнулся и сел на диван.

– Садись рядом, и смотри.

Экран телевизора вдруг засветился, и Сережа увидел своего друга, поднимающегося по лестнице…

Новелла вторая

Дверь

Вот он подходит к двери квартиры, и сильно пинает ее ногой:

– Проклятая, чтоб ты сгорела вместе с бабушкиными замками. Что, не нравится?! – с ненавистью оглядев ее, пинает еще и еще, дверь гулко молчит.

Витька вынимает ключи и со злостью тычет ими в замочные скважины; дверь не открывается. Забыв про звонок, мальчишка изо всех сил забарабанил по ней довольно увесистыми кулаками.

«Кто там стучит?» – послышался приглушенный дверью, сердитый старческий голос.

– Открой, это я! – Витька с отчаянием воззрился на дверь, опустив руки и слушая, как лязгают и щелкают запоры. – Ну, скоро ты, что ли? – гневно закричал он. – Из-за твоей двери и Сережка к нам не приходит.

«Скоро, касатик, не гневайся», – послышалось изнутри, и наконец-то дверь распахнулась, обнаружив в коридоре полную, низенькую старушку.

– Ключи ведь у тебя имеются, звонок есть, а ты ломишься, как псих ненормальный, – ласково корила бабушка красного от злости внука.

Витька молча прошмыгнул мимо нее в коридор…

Мама с бабушкой сноровисто накрывали на стол; вот утвердился в самой его середине электросамовар, чайник, чашки, блюдца, розетки, ложечки, все засверкало и заискрилось, дымящийся красивый чай заполнил чашки, темно-вишневое варенье плотно зачернело в прозрачных розетках, и тут словно вихрь, в комнату ворвался возбужденный Витька.

– Витя, уже поздно, спокойнее, – укоризненно и любовно посмотрев на сына, мама озаботилась вдруг и ласково пригладила его торчащие вихры.

Увернувшись от своей ослепительно нарядной и красивой мамы, крепыш проворно уселся за стол и не менее проворно стал уписывать разные деликатесы, а именно: бутерброды с черной и красной икрой, а также осетриной, ветчиной, салями.

Глянув на отца, занятого газетой и чаем с сушками, на бабушку, успокоенно и миротворно улыбающуюся ему, хитро захихикал:

– Бабульк, расскажи нам, как тебя ограбили, ну расскажи… – нетерпеливо захныкал внук, ерзая на стуле.

– Витя, – мама укоризненно покачала пышной прической.

Старушка вздрогнула и заволновалась, было, затем успокоилась и отодвинула чашку с чаем, в руках у нее, как по мановению волшебной палочки, появилась связка ключей.

– Эту историю мы знаем наизусть, – буркнул папа из-за газеты.

Мама грустно и ласково улыбнулась ему, и папино недовольство мгновенно погасло под ее волшебным взглядом, и он даже с интересом и тоже ласково взглянул на тещу.

– В тихий апрельский вечер… – задушевно начала бабушка, и стала быстро-быстро перебирать ключами, будто четками…

… Волны эфира витали по комнате кольцами леденящих жилы подробностей о том, как вкрадчиво ОН постучал, как мило улыбался, какой большой и страшный чемодан был у НЕГО в руке.

Как увидела и поняла она, что чемодан этот – пустой, как попросил ОН попить, а сам – плечом в дверь, не дал захлопнуть, а глазами рыск в одну комнату, рыск-рыск в другую, и спросил жутким утробным голосом:

– Есть ли кто дома, мадам?

А бабушка, непривычно молодая и красивая, задыхаясь от ужаса, уже теряла сознание, оседала, и все не могла оторваться от дверной ручки, как – будто та была под током.

А высокий мужчина с черными усами под хищным, крючковатым носом наклонялся над ней, впиваясь горящим глазом, и, поднимая волосатую руку, сладко улыбался, будто уже в гробу видал, прижимал к губам грязный палец: – Тесс…

А из комнаты, словно по волшебству, исчезают предметы: мебель, вещи, драгоценности из шкатулки…

… Страшная история произвела впечатление: мама побледнела, папа выронил газету из рук, а Витька замер, вцепившись руками в спинку стула, улыбка исчезла с его лица.

Бабушка восседала на стуле прямая, как англичанка, скрестив ноги, и строго взглядывала на них поверх очков.

Вдруг в прихожей раздался резкий щелчок. Все вздрогнули и напряженно глянули на дверь, сверкающую замками и запорами, и лишь бабушка удовлетворенно заулыбалась:

– Это «накладной» с секретом. «Собачка» не сразу срабатывает, зато надежно, – старушка была довольна своей дверью, и не скрывала этого…

Ночь. Тихо и темно в квартире, все спят. Сквозь окна доносятся редкие шумы проезжающих машин, и тогда всполохи света мечутся по стенам, потолку, гаснут, растворяясь во мраке.

Витькин сон беспокоен: он то вертится, то замирает в своей кровати, вздрагивает, открывая глаза и слушая ночь чуткими, встревоженными нервами впечатлительной детской души.

Все вокруг замерло и наполнилось какими-то шорохами, осторожными шагами, позвякиванием подбираемых отмычек, тихим нервным сухим покашливанием…

Яркий утренний свет проникает даже в прихожую, где у двери спозаранку трудится старушка: вот она любовно протирает фланелькой вызывающий восхищение массивный «Манчестер» с декоративной отделкой, чуть ниже «Манчестера» сияет никелированный «накладной» с секретом, напоминающий собою маленький изящный пистолет, готовый ежесекундно выстрелить.

Старушка не обходит вниманием и его, и тут в ее ласковых руках замок щелкает, словно живой, пугая насмерть и без того сверх осторожную бабулю. Она замирает на мгновение.

Отдышавшись, уже быстрее проходит тряпкой по утопающему в дверной толщине «обычному врезному», смахивает пыльцу с маленького, но крепкого засовчика, подпирающего низ двери. Вроде бы все.

Дверь засверкала, приковывая к себе внимание, как нечто уникальное в своем роде, становится ясно, что это не просто дверь, а целая система, выпестованная старушкой с любовью и вниманием, и являющаяся в квартире главным, почти живым существом, охраняющим ее обитателей.

Систему довершает дверная цепочка и «глазок», мирно сияющий желто-зеленым светом лестничной площадки.

Из кухни доносятся голоса и звуки, дверь распахивается и появляется Витька, сопровождаемый заботливой матерью. Дожевывая на ходу, он принимает из ее рук объемистый портфель.

– Бабулька, открывай скорее, в школу опоздаю.

– Успеешь, касатик, – старушка ласково осматривает внука и, удовлетворенная, поворачивается к двери, словно к сейфу, загремев вынутой из передника связкой ключей. Вот она трудится над «обычным врезным», сосредоточенно нащупывая бородкой ключа заветную канавку в его чреве.

Ловко щелкнув «накладным» с секретом, бесшумно открывает «Манчестер» и, не глядя, выдергивает засовчик, откидывает в сторону скользкую цепочку…

– Ну, скоро ты, что ли?

– Мама, Витя и так запаздывает.

– О господи… – вздыхает встревоженная происходящим старушка. Наконец-то она разрядила свою дверь, и та расслабленно приоткрылась.

– Ключи-то взял? – хлопотливо оглянувшись на мрачно молчащего внука, она обеспокоенно запричитала: – Не взял, стало быть, забыл.

– Обожди-ка… – и зашаркала вслед за дочерью в комнаты, а вернулась с огромным, как показалось Витьке, ключом на шнурке.

– Накось надень, так не потеряешь, – бабушка быстро накинула шнурок на Витькину шею, ловко просунула ключ под рубашку, и тот больно брякнулся на его голую грудь.

Витька съежился и стал прорываться в полуоткрытую дверь, но бабушка не отпускала, засовывая ему в карман еще связку из ключей поменьше.

Наконец Витька вырвался на лестничную площадку, и во весь дух кинулся вниз по ступеням, на ходу застегивая пуговицы.

«Смотри, ключи не потеряй!» – донесся до его слуха бабушкин взволнованный голос…

В классе стояла неспокойная тишина.

Худая, как щепка, учительница в очках строго ткнула указкой в плакат, висящий на доске.

– Это скат – хвостокол, которого, как вы, наверное, помните, мы проходили на прошлом уроке. Кто расскажет нам про него? – и она внимательно оглядела замерший от неожиданности класс.

Рассказывать про ската – хвостокола никому не хотелось, и ученики усиленно прятали глаза от испытующего взора неумолимого педагога.

… – Это наш последний день перед каникулами, – почему-то шепотом сообщил Сережа новому другу, но пришелец не отвечал.

Он внимательно присматривался к происходящему, изучая такую непонятную для него жизнь землян.

И Сережа тоже с интересом стал смотреть: ведь он, как и пришелец, ничего не знал о том, как, и чем живет его лучший школьный товарищ…

– Эй ты, Христос – воскрес, иди к доске, – сидевший неподалеку от друзей худой вихрастый парнишка угрожающе сощурил свои рысьи глаза, показывая Витьке кулак из-под локтя.

Две смешливые девчушки с первой парты оглянулись и насмешливо захихикали, глядя на покрасневшего от обиды Витьку.

Сережа сочувственно покосился на товарища и высоко поднял руку, всем своим видом выражая готовность отвечать урок.

– К доске пойдет Векшин.

Вихрастый парнишка нехотя привстал, с трудом высвобождая из-за стола свои длинные ноги. Девчушки снова захихикали, глядя на его мучения.

– Погоди, получишь ты у меня, – прошипел парнишка, со злостью поглядывая на Витьку, но тут зазвенел спасительный звонок, и он облегченно заулыбался.

– Не радуйся Векшин, на следующем уроке спрошу вдвойне.

Учительница захлопнула журнал и вышла из класса, который сразу же стал похож на растревоженный муравейник.

– Эй ты, Христос – воскрес, тебя вразумить, чтоб понятливей стал?

Витька сжал кулаки, глядя на приближающегося противника.

– Не приставай, Колька, получишь по сусалу.

– Я получу?! – Колька насмешливо захохотал, слегка растерявшись. —

Христос, ты почему на шее крест носишь? Ведь ты пионер, – решил он сменить пластинку, тем не менее, не отступая.

– А это твой защитник? – кивнул он на маленького Сережу, стоящего рядом с другом. – Ну, чего хмурый такой? Смотри, ушастик, в футбол не возьмем играть.

– Больно надо, – обиделся Сережа, оглядываясь на смешливых девчушек, которые с любопытством смотрели на них, хихикая.

Полная собственного достоинства, подошла отличница Люда:

– А я видела, у него пуговица верхняя расстегнулась, а на шее… – она победоносно оглядела обступивших ее одноклассников, – на шее у него шнурок висит. А дальше не видно было.

– Ясное дело, крест, – Колька насмешливо хмыкнул, – богомольный…

Растерявшись от устремленных на него взоров, Витька машинально ощупал застегнутую верхнюю пуговицу.

– Не ношу я креста.

– Тогда покажи, покажи… – затребовали вокруг.

В это время Колька быстро подошел к нему сбоку своими легкими, скользящими неслышными шагами и дернул за ворот куртки.

– Распять его! – злорадно закричал он.

Оторванная пуговица застучала по полу, куртка распахнулась, и тут изумленному классу открылся ключ, висящий на Витькиной шее.

Побагровев от стыда и ярости, словно скат – хвостокол в брачный период, изображение которого все еще висело на классной доске, Витька сорвал ключ со своей шеи и так хватил им по Колькиному толоконному лбу, что рассек его до крови, и она закапала на учительский стол.

Все замерли, молча глядя, как в раскрывшиеся двери вошла все та же, худая, как щепка, учительница в очках, сопровождаемая трелью звонка.

Ехидно улыбаясь, она проследовала к столу.

– Урока литературы не будет. Марья Ивановна заболела, и директор попросила меня выручить, – деловито оглядев сгрудившихся учеников, она, было, удивилась беспорядку, но тут увидела ссадину на Колькином лбу и пятна крови на столе. Елочки бровей испуганно вылезли из-за очков.

– Кто это тебя и за что? – педантизм не изменил ей и на этот раз. Оглядев притихший класс, покачала головой: – Садитесь, разберемся после урока. А ты Векшин иди в медпункт и возвращайся живым, – позволила она себе улыбнуться, затем строго оглядела развеселившихся, было, учеников.

– Пустяки, – заупрямился на свою голову Колька, – уже все прошло. – Он потрогал лоб, и тут только до него дошло, какую промашку он допустил.

– Хорошо, Векшин. Иди к доске и расскажи нам про ската – хвостокола все, что ты изучил. Смелее Векшин, смелее.

Тоскливо оглянувшись на дверь, Колька побрел к плакату, на котором, во всей красе, раскинулась ненавистная ему чудо – рыбина…

За окнами квартиры было пасмурно, серо, лил нескончаемый дождь.

Витька закашлялся и откинул одеяло, которым был укутан. На тумбочке рядом – россыпь разноцветных лекарств, микстура, градусник.

– Болеешь, касатик, – вошедшая бабушка сердобольно поглядела на него, поправила одеяло. – Может, компотику хочешь?

– Бабульк, когда мама с папой вернутся?

– Скоро, касатик. Вот съездят в Тетюши и вернутся. Заболел-то ты нежданно-негаданно. На Родину твоего деда, поди, поедут, пусть съездят с родней пообщаются, а мы тут с тобой… – бабушка потрогала Витькин лоб и сокрушенно покачала головой: – Пойду за матерью схожу, горишь весь, – и, несмотря на полноту, она быстро вышла.

А Витька лежал и болел:

«Дождик этот никогда не кончится. Они уедут, а бабушка навсегда задраит свою дверь, и мы с ней исчезнем, рассыплемся в прах, и ни один звук не донесется из глубины квартиры, сколько бы не звонили они, когда вернутся из отпуска. А Сережка вот ведь удивится, когда я исчезну», – думал он, лежа на спине, и три разноцветные лошадки печально кивали ему с детского настенного коврика.

Витька сделал вошедшей матери огромные затуманенные глаза и умирающим голосом произнес:

– Мне без тебя будет так грустно, мама.

И мама не выдержала и разразилась рыданиями, огромными, как морские волны, с белыми барашками всхлипываний. Мама обнимала и целовала его большими влажными губами и одеяло, намокая, пропитывалось маминой глазной влагой. И подушка тоже.

И тут Витьке стало себя жалко: он размокал не только снаружи, но и изнутри, и уже откровенно рыдал, уткнувшись в мамино скользящее плечо.

– Мы не надолго, родной мой. Думаешь, Тетюши, значит далеко? Это же на Волге, рядом с Казанью, помнишь Казань? Ты сам говорил, как быстро мы доехали тогда, помнишь?

И Витька согласно кивал головой, продолжая плакать…

Дождь перестал лить, но моросил, и стекла окон, казалось, насквозь пропитались влагой и скоро сами потекут, не выдержав непрерывного дождя.

Витька вскочил с кровати и, подмигнув трем печальным лошадкам, отчего они сразу повеселели, стал быстро одеваться…

Папа с мамой укладывали вещи в чемоданы.

– Витя, принеси белую рубаху, она на столе в кабинете, – папа ласково потрепал сына за вихры и тот весело помчался, по пути опрокинув со стола мамин чемодан, который перевернулся в воздухе и шлепнулся, выпростав на пол содержимое.

– Озорник, что ты наделал? – мама сокрушенно, точь-в-точь как бабушка, смотрела на возникший беспорядок, а Витька уже мчался обратно с рубахой в руках.

– Там же белая лежала, – недоуменно вопросил папа, держа в руках голубую рубаху, а Витькин радостный смех уже слышался на кухне.

– Выздоравливает, – улыбнулась мама, и папа замолчал под взглядом ее чарующих глаз, забыв обо всем на свете.

На кухне раздался грохот.

«Ах, проказник, кастрюлю опрокинул, да я тебя…»

Витька пулей выбежал из кухни и промчался в прихожую. На рубашке его расползались жирные пятна.

Он был возбужден, ощущая в себе прилив необъяснимой силы. Предчувствие грядущих событий захватывало его.

Дверь молчаливо наблюдала остекленевшим «глазком» за его безумствами.

– Хорошо, Наташенька, я быстро, – папа в шляпе и с огромной сумкой в руках объявился у двери, сопровождаемый бабушкой.

– Мамаша, нельзя ли поскорее? Опоздать можем, а тут еще в магазин… – он нетерпеливо поглядывал на тещу, священнодействующую возле двери.

Бабушка молча продолжала свое святое дело.

Наконец, дверь нехотя растворилась и, выпустив папу на лестничную площадку, радостно захлопнулась. И снова бабушка собственноручно выполнила свой ежедневный ритуал, не пропустив ни одного замка.

Не успела она вернуться на кухню, как резко затрезвонил звонок.

– Господи, как метеоры какие, так и шныряют взад-вперед, – старушка недовольно спешила назад, выдергивая из кармана связку ключей.

Оступившись, она охнула, и ключи выпали из кармана, но упасть на пол не успели: их ловко подхватил на лету кравшийся следом за бабушкой внук. Обрадованный удачей, он забежал на кухню и, открыв мусоропровод, бросил туда ключи.

Захлопнув его, прислушался. Вот где-то далеко внизу дзенькнуло: это ключи достигли дна. Удовлетворенный содеянным, как ему казалось, благим делом, внук вышел из кухни, предвкушая дальнейшее развитие событий.

То, что он увидел, повергло его в смятение: бабушка, как ни в чем не бывало, ловко открывала дверь, гремя связкой ключей.

Вот она сняла цепочку, и наконец-то Сезам нехотя открылся, впустив на порог истомившегося в ожидании папу. Загруженный свертками, он ввалился в прихожую, недовольно бормоча:

– Наконец-то. И так каждый день. Стоишь, как дурак, перед дверью, и ждешь. Когда же это кончится? Не дом, а крепость какая-то, соседи уже смеются над нами. – Он оглянулся в приоткрытую дверь и увидел соседей, с любопытством наблюдавших за ними.

– Я же говорю! – и возмущенный папа помчался в комнаты к своей жене. Мягко улыбнувшись, она поцеловала его в лысину:

– Не надо так раздражаться по пустякам. Надо беречь здоровье. Ты же знаешь ее слабость к замкам. Врачи запретили маме волноваться…

Мимо них прошествовал в свою комнату задумчивый Витька: на лице его сквозило удивление и недоумение одновременно.

И лишь старушка заботливо хлопотала возле двери, мурлыча про себя что-то веселенькое из прошлой жизни…

Склонившись над чемоданом, как хирург над операционным столом, папа усердно укладывал в него многочисленные свертки, и пестрый галстук, отделившись от рубашки, весело мешался под его руками, несмотря на то, что папа то и дело закидывал его за плечо…

– Слушайся бабушку, сыночек, не огорчай ее, – мама целовала сына ярко накрашенными губами и тут же стирала платочком помаду с его лица.

– Соблюдай распорядок дня, режим. Понял? – папа дружески похлопал сына по спине, и после этого они были выпущены бабушкой за дверь, которая мгновенно захлопнулась за ними с железным звоном, и бабуля принялась за свою вечную работу: она наглухо задраивала дверь.

Ловко манипулируя замками, вначале с удовлетворением закрыла «накладной» с секретом, затем с уважением поглядела на «Манчестер», и тот послушно сработал, повинуясь движениям ее волшебных рук.

Замерев над «обычным врезным», вступила с ним в единоборство: рука ее чутко замыкала ключом непослушный замок, и, наконец-то, терпение ее увенчалось победой в этой трудной борьбе.

Удовлетворенно вздохнув, она ногой, не глядя, задвинула засовчик и накинула скользкую цепочку. Щелкнувший выключатель разом погрузил прихожую в сумрак, а бабушкин глаз, как бы вывернутый наизнанку дверным «глазком», внимательно оглядел лестничную площадку. Нет ли кого подозрительного?

Подкравшийся в это время Витька ловко и бесшумно извлек торчавшую из кармана передника связку ключей, и на цыпочках удалился восвояси.

Не заметив пропажи, бабушка отпрянула от «глазка» и подергала ручку: надежно ли заперта дверь? Но система защиты была на высоте. Она тускло и абсолютно надежно мерцала в сумраке прихожей, поглядывая на спешно удалявшуюся старушку…

А Витька остался наедине с бабушкой и ее системой. Вновь появившись в прихожей перед ненавистной дверью, он вдруг почувствовал, что наконец-то эта сияющая никелированная компания его боится, и тут, осознав свою силу и погрозив двери кулаком, Витька бойко повернулся и побежал на балкон. А его злейший враг, «накладной» с секретом, щелкнул, на сей раз, ему вдогонку растерянно и заискивающе.

В следующую секунду он был уже на балконе, и с высоты этажей махал двумя руками маленьким своим родителям, которые там, на дне этого бесконечного дождя садились в такси.

Вот машина тронулась, разматывая нити прикованных к ней взглядов бабушки и внука, затягивая в сердце узелки на память…

Витька стоял посреди опустевшей комнаты, и видел все те же стулья с внимательно слушающими тишину спинками-ушами, тот же паучок-телевизор на длинных ножках, тот же легкомысленный сервант с рюмками в прозрачном отблеске зеркал. И платяной шкаф, нахально занявший пол-комнаты, – до отвращения знакомый интерьер, его уютно обставленная «тюрьма». Жалко, «любимой» двери не видно. Ах, нет, вон она в зеркале отражается.

Подошла бабушка и погладила внука по голове:

– Уехали наши папа с мамой? Не горюй, вернутся, поди…

Уехали. И все, что от них осталось, это еще не убранный после обеда стол. Вот разрезанное пополам яблоко, оно удивительно похоже на бабочку: вон папина недопитая чашка чая с плавающим в ней отражением люстры; вот вишневое варенье в розетке, рядом с белоснежной скатертью оно кажется совершенно черным.

«Уехали!! Оставили! Бросили!» – Слеза исказила послеобеденный натюрморт: варенье удлиннилось и поплыло, пронзая один за другим дольки лимона, а нагло растолстевший чайник засунул свой хобот в мамину чашку, бабочка с разрезанного яблока затрепетала, все вокруг затрепетало, но Витька вовремя сморгнул, пересилив минутную слабость.

«Возьми себя в руки, ведь дверь испугалась тебя, и ты знаешь теперь, что делать. Не так ли?»

Вечерняя тьма завесила окна своим черным покрывалом. Бабушка лежала в постели, прижав руки к больному сердцу.

– Витенька, принеси водички.

Витька на цыпочках принес ей стакан воды.

Накапав капли из пузырька, бабушка со стоном выпила лекарство, и, откинувшись на подушки, молча закрыла глаза.

Витька поставил настольную лампу на пол, занавесил ее своей рубашкой, как – будто эти светомаскировочные ухищрения могли излечить бабушкино, больное сердце, и пошел к себе.

– Как иглой стальной прошивает, сердце-то, – шептали ему вслед сухие старческие губы неподвижной бабушки…

Витька лег в постель и поглядел на коврик, с которого ему улыбались сонные, разноцветные лошадки. Стрелки на будильнике показывали далеко за полночь. Смутные волнения овладели Витькиной душой.

Окна в доме напротив погасли. Напоследок громыхнул лифт, затих за перекрестком последний автобус. Комнаты разрослись, стали больше, и уже нельзя было с уверенностью сказать, что дальняя угловая комната все еще принадлежит их квартире.

Комнатами завладели тени. Как – будто они, вдруг осмелев, вылезли из-под стульев, кресел, шкафов, и везде навесили свои сумрачные покрывала, принимая причудливые, пугающие очертания…

Бабушке стало легче. Она приподнялась и, обеспокоенная, посмотрела в сторону двери, скрывающейся в прихожей.

– Витенька, проверь, пожалуйста, дверь, поздно уже. Ох, господи, куда ж я ключи-то подевала, старая.

– Хорошо, бабушка, – Витька вышел из комнаты и прошел к двери.

Вынув из кармана бабушкины ключи, он оглянулся и, тихонько пощелкав замками, неслышно отпер ее и осторожно раскрыл настежь.

На площадке было тихо, уютно, и совсем не страшно, как – будто она тоже была частью их квартиры. Лестница поднималась из глубины, принося ступени, и, разворачиваясь, уходила наверх, на чердак, и, наверное, еще дальше через разбитое чердачное окно.

Витька перегнулся через перила – бесконечные пролеты, складываясь и раскладываясь, терялись, как брошенные в колоду гармошкой карты.

Ему показалось, будто мимо прошел кто-то незнакомый и усталый, не обращающий на него внимания человек, и исчез. Он оглянулся.

Их квартира, вся как на ладони, похожая на освещенную витрину, мирно дремала. Было так тихо, что слышалось свистящее дыхание бабушки, и это казалось странным здесь, на лестничной площадке, у этой бесконечной лестницы, по которой поднималась и неслышно проходила мимо Витьки ночь. Последние страхи и волнения растаяли. Раковина исчезла. Дышать стало легче. От предчувствия необыкновенного замерло сердце.

ОТКРЫТОСТЬ пронесла свои нити: в коридоре шевелились деревья, проходила дорога, скользил, переворачиваясь в воздухе, лист. Звучала легкая, едва слышимая мелодия, а может и не мелодия вовсе, а сама природа принесла с собой эти чудные звуки…

– Спокойной ночи, бабушка, – он прошел в свою комнату и лег. Квартира вновь обрела обычные дневные размеры, даже стала как бы еще теснее, но уютнее.

Вскочив с постели, Витька решительно вошел в бабушкину комнату и, увидев, что она заснула, тихонько подошел и положил связку ключей на столик рядом с кроватью. Облегченно вздохнул и вышел.

Обеспокоенная движением, старушка открыла глаза и увидела свои ключи. Обрадовавшись несказанно, она бережно взяла их и положила под подушку. Успокоенная, смежила веки…

Витька стоял у окна и смотрел, как мириады звезд излучали в ночном небе волшебный, таинственный свет неразгаданных глубин мироздания.

Витька мечтательно улыбнулся, и тихо прошептав что-то про себя, подошел к кровати. Словно легкий шорох послышался в комнате, повеяло ветерком. Он удивленно оглянулся и замер:

У окна стоял маленький мальчик, удивительно похожий на Сережку, его друга. Мерцающий призрачный свет, словно облако, окутывал ту часть комнаты, отчего увиденное казалось нереальным фантастическим миражем.

Витька затряс головой, отгоняя от себя наваждение.

– Ты кто? – спросил он чужим голосом, вглядываясь пристальнее. Мальчика не было. Витька в недоумении опустился на кровать…

…Открыв глаза, он удивленно окинул взглядом комнату, прислушался.

Скрипнула балконная дверь. Встав с постели, он вышел в гостиную, раскрыл все окна, балкон. Сладкая невесомость разлилась по его телу.

Дождь перестал. Было очень тихо. Внизу, в глубине двора дышала и клубилась сирень, темнели декорации домов.

На перекрестке светофор сиял, не мигая, словно волшебный фонарь, и в отблесках его света блестел мокрый асфальт.

Витькины глаза излучали неизъяснимый восторг.

НЕВЫРАЗИМОЕ поднималось к окнам квартиры. Неожиданно зазвучала странная, никогда не слышимая ранее, чудная неземная музыка. Почувствовав нечто необыкновенное, Витька вздрогнул и шагнул в квартиру:

НЕВЫРАЗИМОЕ стояло за полуоткрытой дверью. Она вся сверкала и переливалась разноцветьем бликов, словно живая.

Он подбежал к двери, распахнул ее, и задохнулся от восторга, который охватил его всего! Вместо лестничной площадки Витька увидел…

Сказочный лес, окутанный дымкой, яркую луну, освещавшую поляну.

Он был поражен захватившим его многообразием красок и звуков.

Витька шагнул на тропинку. Его слух ласкала мелодия живой природы, у него было такое ощущение, что все это он уже видел когда-то во сне, а теперь впервые в жизни – наяву.

Он видел высокие сосны, лохматые ели, кустарник, через который продиралась тропинка, а за кустарником виднелся высокий забор.

«Витенька, – вдруг послышался рядом голос бабушки, – принеси водички мне, слышишь? Где ты, Витенька?»

Витька оглянулся на голос, растерянно заметался по поляне и вдруг снова увидел дверь, из которой вышел. Дверь одиноко стояла посреди поляны, окруженная ореолом призрачного сияния. Обрадованный, он подбежал к ней и испуганно юркнул внутрь…

Бабушка мирно спала в своей комнате.

Потрясенный произошедшим чудом, Витька ушел к себе, снова лег в постель и закрыл глаза.

Он слышал, как где-то глубоко внизу раскрылись двери, и кто-то вошел. Он слышал, как кто-то, не спеша, поднимается по лестнице.

Он ждал продолжения необыкновенного чуда. Ведь он хотел этого? Да…

…Резко щелкнул выключатель, хищно выхватывая Витьку желтым сачком из темноты. На коврике проснулись и испуганно заметались лошадки.

На пороге комнаты стояли бледные, с искаженными от ужасных предчувствий лицами родители.

– Витя, что с тобой? Ты жив?! – мама, громко плача, бросилась к сыну, обнимая и жадно целуя его, – а где бабушка?

В дверях показалась сонная, перепуганная бабушка.

– Господи, что случилось? Почему вы здесь? Что с Витенькой?!

Она бросилась к внуку. Убедившись, что он жив, обвела всех недоуменным взглядом.

– Самолет в Казань отменили, из-за непогоды, – растерянно сообщил папа, вытирая носовым платком обильную испарину, выступившую на его лице.

– Не квартира, а сумасшедший дом какой-то, – бормотал он, беспомощно глядя на бледное, без обычной улыбки, и потому такое странное, вызывающее беспокойство, лицо жены.

Истошный крик бабушки заставил всех вздрогнуть.

Бабушка увидела настежь распахнутую, беспомощную дверь, а за ней поляну, на которой появился, как ей показалось, тот…

… Страшный мужчина, с крючковатым носом под черными усами, улыбающийся ей угрожающе – ласково.

– Тесс… – прошипел он, приложив палец к губам…