На современном кладбище нет богатых памятников и отличаются они друг от друга дороговизной, красотой и площадью полированного гранита и надписями, выполненными от простой краски до сусального золота. Ни скульптур, ни выбитых на камне фотографий нет, так как изображение человека по иудейским правилам не допускается, хотя во многих частях света, в том числе и на крупнейшем кладбище в
      Нью-Йорке, такие изображения есть. Во Франкфурте много могил символических, где написано место гибели: Освенцим, Рига, Треблинка,
      Вильнюс и другие лагеря смерти, разбросанные по всей Европе. На многих могилах тридцатых годов ХХ века где похоронены пожилые люди, только одна половина памятника с надписью. Другая, чистая, оставленная одним из супругов для себя так и осталась безымянной. Её владельца лишили права лежать вместе со своим близким человеком, пришедшие к власти фашисты, и прах его вылетел в трубу крематория, а пепел шуршит под ногами под набат колоколов, поминающих жертвы
      Второй мировой войны.
      Передний кладбищенский двор, в который зашёл Семён, был устлан брусчаткой и внутри его росли четыре туи, постриженные под куб размером граней в полтора метра. Посреди двора стояли несколько мужчин из дома, где жил Семён. Он подошёл к ним и спросил как фамилия покойника и что случилось.
      – Разбился на машине, а фамилия не то Соловьёв, не то Скворцов.
      На эс начинается.
      Семён посмотрел направо в сторону конторы и увидел сидящую на скамейке Галку-давалку и рядом с ней женщину, закрывшую лицо руками.
      Семён всё понял и даже вздрогнул.
      – Может, Соколов?
      – Да, да – Соколов!
      Семён подошёл к сидящим женщинам, Галя кивнула ему головой, а
      Фаина, подняв глаза, не сразу узнала Семёна, а когда узнала, запричитала.
      – Ой Сенечка, Сенечка! Зачем же такое горе свалилось на нашу голову? Ведь Фимочка был такой добрый, такой светлый, такой красивый. Он же никому зла не делал, а с ним злая сила вот так расправилась.
      Она ещё что-то говорила почти бессвязно и Галя её стала успокаивать и показала Семёну рукой, чтобы он отошёл, потому что пока он будет стоять, Фаина будет причитать. Семён отошёл в сторону и задумался. У него не возникло никаких противоречий в сказанном
      Фаиной. Он жалел её и погибшего Фиму, своего ровесника, соседа, соученика. Никакой мстительной злости против него у Семёна не было.
      В этот момент Семён даже не подумал, сколько неприятностей тот ему причинил.
      Открылись двери ритуального малого зала, все стоявшие во дворе вошли внутрь и сели на длинные скамьи со спинками. Впереди стояла небольшая чёрная трибуна, горели две толстые полутораметровые свечи.
      Выкатили из соседней большой залы гроб из строганных досок, поставили его между свечами, за трибуну стал ребе в чёрной одежде и запел высоким голосом тягучую жалобную мелодию. Сидящие в зале несколько раз вставали, а Семён думал. Думал и не мог понять, как могло случиться, что они, ребята с одинаковым детством, безотцовщиной и бедностью были такими разными и так вначале одинаково, а позже по-разному складывались их судьбы. Ответить на этот вопрос Семён так и не смог.
      А кто может ответить на этот вопрос? Философы от самой древности пытаются установить закономерность человеческого поведения. Отчего оно зависит? От воспитания? Так почему двое братьев, получивших одинаковое воспитание, становятся совершенно разными людьми?
      Современная наука пытается объяснить, что всё зависит он генов, переданных нам родителями. В печати возникают сообщения, что нашли ген радости, ген роста, ген долголетия. А есть ли ген подлости, ген доброты, ген сострадания и ген безразличия? Может когда-то учёные и найдут такие гены и станут ими управлять. Но вряд ли от этого жизнь станет интересней. Пока только всё многообразие жизни может делать нас счастливыми или несчастными.
      После отпевания в зале было ещё отпевание у могилы. Затем рабочие засыпали могилу землёй и в мире стало одним человеком меньше.
      Семён отвёз Фаину домой и пообещал ей, что в дальнейшем поможет установить памятник и поможет решать сложные вопросы.
 
      Через месяц Марине позвонил шеф.
      – Здравствуй, это я.
      – Здравствуй, я уже заждалась, ожидая результата твоей операции.
      Как ты?
      – Вроде нормально, учитывая её сложность. Скажи, пожалуйста, когда бы ты могла приехать ко мне в Bad-Nauheim?
      – В воскресенье.
      – Я буду ожидать тебя на площади Пресли.
      – Пресли?
      – Чего ты удивилась?
      – Так он же американский певец.
      – Приедешь, узнаешь. В три часа тебя устроит?
      – Да, конечно.
      – До встречи, – в трубке раздались гудки.
      В воскресенье Марина в назначенное время приехала в Bad-Nauheim.
      Это был небольшой курортный город, в котором располагалось многого санаториев, в том числе и кардиореабилитационный. Марина приехала на площадь имени Элвиса Пресли, нашла место для парковки и когда вышла из машины, увидела шефа, сидящим на скамейке с краю небольшой площади. Он жестом подозвал Марину и пригласил сесть рядом. Они поздоровались.
      – Как твоё здоровье? – спросила Марина.
      – Могло бы быть лучше, но врачи говорят, что всё нормально.
      Говорят, что нужно увеличивать нагрузки, вот я и хожу целый день.
      Внизу под нами громадный парк, там есть небольшое озерцо, так его искусственно расширяют. И что интересно, чтобы экономить воду, всё дно, а это пару гектар, закрыли плёнкой, уложили сверху ещё какую-то изоляцию.
      – Где они на всё это деньги берут?
      – Это и простой, и сложный вопрос, не доходящий до нашего понимания. Во-первых, они работают, причём работают так, что делают работу один раз. Что такое делать некачественно, им неведомо. Я видел, как во Франкфурте при ремонте трамвайного пути между брусчаткой, уложенной в междурельсовое пространство, из чайника, да, да, из чайника, заливали битум. Туда не попадёт вода, и зимой брусчатка будет лежать как и летом. И не тебе рассказывать, как в
      Одессе ремонтируют дороги. Сколько ты наездила на своей машине?
      – Тысяч семьдесят.
      – А меняла что-то по ходовой?
      – Нет.
      – А у нас бы пришлось менять и резину, и амортизаторы, и сайленблоки, и… – всего не перечислишь. Во-вторых, ты видела, чтобы у них в подъездах горел постоянно свет? Они на всём экономят.
      Воруют ли у них? Воруют, и взятки берут, но во много раз меньше, чем у нас. Я думаю, что на Украине воруют сопоставимо с бюджетом
      Бельгии, а в России с бюджетом Германии. И самое главное: раньше
      СССР, а теперь Россию окружают враги, и затраты на милитаризацию такие, что им и не снится.
      – А чего эта площадь носит имя Пресли?
      – Всё очень просто. Американская армия хотела заполучить популярного певца для поднятия престижа. Призвали его в армию, когда он уже снялся в нескольких фильмах. И отправили служить в западную
      Германию.
      – И он здесь служил?
      – Это тоже интересно. Всё сделано было чисто по-американски.
      Предвидя твой вопрос, я нашёл в интернете эту тему и отпечатал на принтере. На почитай, – и шеф дал Марине два листа бумаги с текстом.
      – Ты, что, заходил в интернет – кафе?
      – Зачем? Мне поставили его в моём номере, пардон, двухкомнатной палате.
      Марина взяла листочки и прочитала: Раньше Бад-Наухайм был курортным
      ‹http:ru.wikipedia.orgwiki%D0%BA%D1%83%D1%80%D0%BE%D1%80%D1%82› местом для высших слоев общества. Здесь бывали Бисмарк
      ‹http:ru.wikipedia.orgwiki%D0%91%D0%B8%D1%81%D0%BC%D0%B0%D1%80%D0%BA›,
      Кайзер Вильгельм I
      ‹http:ru.wikipedia.orgwiki%D0%9A%D0%B0%D0%B9%D0%B7%D0%B5%D1%80_%D0%92%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%B3%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BC_I› и многие члены царской фамилии России
      ‹http:ru.wikipedia.orgwiki%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D1%8F›.
      Юный Франклин Рузвельт
      ‹http:ru.wikipedia.orgwiki%D0%A0%D1%83%D0%B7%D0%B2%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D1%82%2C_%D0%A4%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%BA%D0%BB%D0%B8%D0%BD›
      (Franklin D. Roosevelt) посещал здесь школу. Но что значит будущий американский президент против короля рок-н-ролла
      ‹http:ru.wikipedia.orgwiki%D1%80%D0%BE%D0%BA-%D0%BD-%D1%80%D0%BE%D0%BB%D0%BB›!
      Здесь с 1958 по 60 годы жил Элвис Пресли
      ‹http:ru.wikipedia.orgwiki%D0%9F%D1%80%D0%B5%D1%81%D0%BB%D0%B8%2C_%D0%AD%D0%BB%D0%B2%D0%B8%D1%81_%D0%90%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%BD›, проходивший воинскую службу в американской армии. Собственно, его воинская часть была в Фридберге (Friedberg), но жил он в
      Бад-Наухайме, для которого пребывание здесь знаменитых гостей было привычным. Сегодня в Бад-Наухайме есть клуб поклонников Элвиса, ему установлен памятный знак, перед которым всегда горят свечи, и лежат свежие цветы. Есть также площадь им. Элвиса Пресли и бульвар Элвиса
      Пресли. На фасаде построенного в 1888 году отеля Груневальд
      (Grunewald) установлена памятная доска: "Здесь жил Элвис Пресли".
      Это действительно так: в то время 23-летний Пресли жил в комнате N10 в отеле, построенном в стиле модерн, с башенкой, с кружевными занавесками и округлыми лестничными перилами, с розами в каменных вазах, примыкавшем к курортному парку. Кто хочет ощутить атмосферу
      1959 года, должен войти в этот тёмный, но приятный отель. На потолке висят роскошные хрустальные люстры, кресла в комнатах отдыха имеют фигурные резные подлокотники и полосатую обивку. Дорогие ковры здесь лежат на паркете с давних времён. Все пышет стариной и богатством. *"Мы знали его, как никто другой"* **"Тогда мы посмотрели друг другу глубоко глаза в глаза, этого было достаточно", говорит Рита Иссбернер-Халдане (Rita
      Issberner-Haldane), хозяйка гостиницы, приятная пожилая дама. Она уже тогда была здесь, в отеле, когда Элвис здесь ночевал, ежедневно уезжал в казарму во Фридберг, читал газету на диване или играл с пуделем Черри. Диван все ещё стоит в комнате отдыха. "Мы знали его, как никто другой", говорит Иссбернер-Халдане с мечтательным взглядом. Тогда она была молода. "Он был таким скромным человеком. И как он передвигался – живая музыка".
      Комната Пресли полностью сохранена, проживающие в гостинице могут использовать его комнату с отдельным туалетом, пить из его стакана и лежать в его двуспальной кровати. Он ночевал здесь регулярно до февраля 1959, затем он должен был покинуть отель. Ещё примерно год он жил на частной квартире на Гётештрассе. Потом он вернулся в США.
      Здесь Элвис оставил своего пуделя, массу поклонников и хит "Wooden
      Heart" со словами на немецком языке: "Muss i denn, muss i denn zum
      StДdtele hinaus, und du mein Schatz bleibst hier" (примерный перевод: Я должен покинуть этот город, и ты, моё счастье, остаёшься здесь). В Бад-Наухайм он никогда больше не вернулся.
      Город Бад-Наухайм находится в земле Гессен, около 30 км на север от Франкфурта на Майне. Отель Груневальд находится на улице
      Террассенштрассе (Terrassenstr), 10. Один день проживания в комнате
      Элвиса Пресли стоит 200DM. Адрес частной квартиры, где жил Элвис – Гётештрасе, 14 (Goethestra?e 14). Координаты: 50(r)22'01'' северной широты и 08(r)44'13'' восточной долготы.
      – Прочитала?
      – Да, интересно.
      – Интересно и то, что он выписал сюда своих друзей-музыкантов.
      Они потом с ним работали, до его конца.
      – А вообще, жаль парня, рано ушёл, – резюмировала Марина
      – Только там известно, сколько кому отведено, – и шеф откинул голову назад и посмотрел на небо.
      – Ты что, верующий?
      – Ага, ведь нет неверующих людей.
      – Как это нет?
      – А вот так. Одни верят, что бог есть, другие, что его нет. И те и другие верят, – засмеялся шеф доволен своим каламбуром.
      – Ты, Юра, похудел очень.
      – Я за десять дней после операции похудел на двенадцать килограмм. Я сейчас ем, но вес не набираю. Они кормят здесь некалорийной пищей, да и не люблю я немецкую кухню. Кстати, ты наверное, не обедала? – Марина кивнула головой, – вот и хорошо. Идём в ресторан, здесь рядом, я попью куриного бульончика, а ты поешь, что захочешь. Пойдём через парк, немного дальше, но гораздо приятней.
      Дорожка пошла круто вниз и перешла в лестницу. Рыжие белки перебегали дорогу, останавливались и подбегали к ним.
      – Их люди балуют, вот они и попрошайничают. Забыл тебе сказать, что ты дважды вдова.
      – Как, почему? – Марина остановилась.
      – Неделю, или чуть больше, Соколов ехал из аэропорта, врезался в столб, и автобус в лепёшку.
      – Как ты узнал?
      – Я привык, что ты не задаёшь вопросов, но сейчас отвечу – в газете прочитал, там не указали фамилию, но я почувствовал, что это он, и послал своего коллегу узнать, и моя догадка подтвердилась.
      – Он же не пил за рулём. Я точно знаю.
      – Зачем ему было пить? У него своя дурь лилась через край.
      – Странно всё это, – сказала Марина и спохватилась, что сказала лишнее.
      Шеф посмотрел на неё длинным взглядом и ничего не сказал. А что ему было говорить. Рассказать Марине, что это он организовал
      "странную" смерть Соколова? Вернее не он, а Костя. Заплатили хорошо
      Жанне, а дальше всё пошло по сценарию. Очень многого не мог говорить ей шеф. Он ещё раз убедился в уме и проницательности Марины, но то, что она сказала, говорило и о том, что он, профессионал, натолкнул её на эту мысль, совсем не профессионально.
      Марина тоже не знала, зачем он это сказал. Чтобы запугать её? Ему этого не нужно, он и так знает, что она понимает, что движением пальца он может её уничтожить. Но она нужна ему. Да, пока нужна. Они шли молча, понимая ход мыслей друг друга. Вышли к минеральному источнику, ограждённому камнем и внутри превращённому в фонтан. По бокам стояли длинные сооружения с ванными комнатами и процедурными кабинетами. На большом щите на немецком и английском языках написали историю источника и фонтана, послужившим образованию здесь города и курорта. Перешли дорогу и Марина обратила внимание на вывеску, бросившуюся в глаза, на которой красовалась неоновая надпись:
      "Restaurant Odessa".
      – Вот здесь можно и поесть. Ресторан держит внук моряка, сбежавшего от большевиков с Врангелем.
      Ресторан оказался небольшим и уютным. В вестибюле висела увеличенная фотография красавца в морской форме Российского императорского флота капитан-лейтенанта Шлезвинга Андрея Андреевича, датированная 1912 годом, а на противоположной стене так же увеличенная фотография его же, но уже с погонами капитана первого ранга и снятая через 9 лет. Если на первой фотографии изображался молодцеватый, бравый офицер, то со второй на посетителей ресторана смотрел уставший, убелённый сединами, но по-прежнему красивый мужчина. Стены самого ресторана украшали фотографии видов Одессы и
      Севастополя. На отдельном стенде висели фотографии знаменитых посетителей. Кого здесь только не было! Шахматист Алёхин и писатель
      Куприн, премьер-министр временного российского правительства
      Керенский и композитор Рахманинов, певец Шаляпин и шахматист
      Каспаров, и многие другие россияне, для которых маленький ресторан в центре Европы заменял ненадолго родину. Здесь всё напоминало о ней: и меню, и посуда, и одежда официантов и, кажется, сам воздух был русским.
      Рассмотрев эти реликвии, достойные любого исторического музея,
      Марина и шеф сели в углу противоположном наружной стене.
      – Я всегда здесь сажусь, чтобы не видеть в окнах проезжающие автомобили, – сказал шеф.
      – Чувствуешь себя в Одессе? – засмеялась Марина.
      – Мы действительно в Одессе.
      Подошёл официант, положил два меню в кожаных тиснёных переплётах.
      – Заказывай себе, что желаешь, а мне пожалуйста, как всегда – куриный бульон.
      Марина стала рассматривать меню, написанное на русском и немецком языках.
      – Глаза разбегаются, не знаю что заказать. Что Вы посоветуете? – спросила она у официанта.
      – На первое украинский борщ с пампушками, а на второе бефстроганов с жаренной картошкой.
      – Полборща и вот – вареники с вишнями, а запить – компот из чернослива.
      Официант ушёл.
      – Кто тебя оперировал?
      – Тебе его имя ничего не скажет. Профессор Циплер.
      – Почему, я слышала о нём, что это один из лучших кардиохирургов.
      – Он еврей. Интересно, что та клиника принадлежит евангелической церкви, а лечатся в ней и работают люди разных национальностей и вероисповеданий. Расскажу тебе забавный случай. После реанимации перевели меня в палату. Я уже с трудом, но мог сидеть на кровати.
      Чувствовал себя ужасно, ничего в состоянии покоя не болело, но было какое-то безразличие. Так вот, сижу я на кровати и подходит ко мне сестричка-блондиночка с прибором для измерения кровяного давления, берёт меня за руку и меряет давление. Я наклонил голову, закрыл глаза, и так сижу в полудрёме. Потом открываю глаза и вижу вместо неё чёрную – пречерную индианку. Я не понял, как мгновенно могла почернеть блондинка. По моему взгляду она, наверное, определила удивление и проговорила, успокаивая: "Vampir hat angekommen (Вампир пришёл)" – и улыбается. Я выразил ещё большее удивление, и она мне показала инструмент для взятия крови из вены. Я пришёл в себя и начал смеяться так, что боль в распиленной груди говорила о том, что своим смехом могу свести на нет результат операции. Так что, видишь, случаются чудеса и наяву.
      Марина понимала, что шеф пригласил её не для рассказов о чудесах и не для ознакомления с достопримечательностями Бад-Наухайма, но спрашивать не хотела, считая такой вопрос бестактным. Посетить больного человека всегда считается выражением уважения. Уважала ли
      Марина шефа? Она ему была благодарна за то, что он помог ей вылечить дочь, хотя также понимала, что он ей обязан прибавлением к своим капиталам значительной суммы денег. Не могла Марина пока знать, что эта сумма составляла лишь каплю из того потока, который лился на его счета, и не только его. Но Марина и боялась этого человека. Вот и сегодня он ей напомнил о том, что смерть, будь она проклята, ходит где-то рядом и в любую секунду может махнуть косой. Марина вздохнула, и шеф опять посмотрел на неё испытывающим взглядом, как будто понимая ход её мыслей. Они поели, рассчитались с официантом и вышли в парк.
      – Давай посидим, ты ведь понимаешь, что я пригласил тебя не затем, чтобы поболтать, – и доказывая ей, что он действительно знает, о чём она думает, продолжил, – хотя ты и сама, наверное, думала посетить болезного, но без приглашения не могла, – съязвил шеф.
      – Какой ответ ты от меня ждёшь? Ты знаешь, что я не люблю лицемерить с людьми так или иначе понимающими, ну как это сказать… с умными людьми. А тебя я дураком не считаю.
      – Спасибо и за это. Итак, ближе к делу. Хотя и здесь я понимаю, что ты хотела бы от моих дел держаться подальше. Я прав?
      Марина промолчала.
      – Теперь слушай меня внимательно. После окончания Плехановского института меня отобрали, как одного из благонадёжных, (отец офицер, а мать тоже фронтовичка, врач, член партии), направили на учёбу в
      Кембридж, где я изучал экономику, а затем я два года стажировался в
      Дойче-банке, во Франкфурте на Майне. Зачем я тебе это рассказываю?
      Во-первых, я уже неплохо тебя знаю, и уверен на девяносто девять процентов, что никто об этом не узнает, а во-вторых, хочу чтобы ты знала в какой переплёт ты попала, и если понадобиться, суметь сохранить себя в создавшейся ситуации. С того дня, как ты начала на меня работать, не могло быть и речи, чтобы ты вышла чистенькой, отряхнулась, как кошка, попавшая в воду и стала жить по-прежнему.
      Больше того, хочу перед тобой быть откровенным, я знал, в какой ты очутилась ситуации после смерти мужа, и подослал к тебе Зойку, которая привела тебя ко мне.
      Марина знала, что шеф никогда не говорит правду до конца, понимала и сейчас, что он говорит, только то, что нужно услышать именно ей, но если бы она узнала всю правду, касающуюся его в её судьбе, она вряд ли смогла бы слушать, а вернее слышать своего
      "наставника", настолько это было ужасно. Она самого начала понимала, что попала в западню из которой нет выхода, и надеялась на то, что если дочь подрастёт, то сможет нормально жить в любой западной стране, и даже её, Маринина, смерть не очень повлияют на Светину судьбу, но она не должна даже пытаться вырваться из лап шефа, так как Света может стать первой жертвой ему в угоду. Вот и пару часов назад шеф проговорился, а может специально сказал о смерти Соколова, наверняка пытаясь её запугать, нет не запугать, а предупредить, что… Дальше было ясно, что необходимо быть нужной шефу, иначе, если станешь ненужной, то превращаешься в нежелательного свидетеля, которого по законам жанра – ликвидируют.
      – Ты меня слушаешь? Или я говорю с этим деревом? – спросил шеф, и
      Марина вздрогнула.
      – Да, конечно. Ты только что сказал о Зойке.
      – Так вот, перевели меня сначала работать во Внешторгбанк, а потом в центральный аппарат той самой организации, которую у нас считали карательным мечом революции. Но она занималась не только этим. Второй, и не мене главной её работой, являлся экономический анализ. Ещё задолго до Горбачёва наши экономисты, знающие экономику, как науку, а не как идеологию, говорили политическому руководству страны, что необходимо изменить экономическую модель государства, иначе грядёт катастрофа. Но кому можно было доказывать? Безграмотным хрущёвым и брежневым, или таким же как они министрам? Кстати, китайцы раньше поняли и стали менять командную экономику на частную.
      Но они и раньше имели своих, так называемых "коммунистических капиталистов". А у нас, при наших богатейших ресурсах, всё буксовало. Вот в нашем ведомстве и созрел план спасения хотя бы части, чтобы потом, когда рухнет государство, а это было видно невооружённым глазом, восстановить утраченное. И ещё до прихода
      Горби начался отток капитала, валюты, ценных бумаг, золота и всего того, что можно было вывезти на запад. Это являлось колоссальным риском для исполнителей, коими мы являлись, потому что политическое руководство об этом не знало. Пыль и дым от войны в Афганистане закрыл им глаза. Их дети раньше них поняли, что наступает конец и начали потихоньку обогащаться. Ты всё понимаешь о чём я говорю?
      – Конечно, но разве нельзя было избежать распада страны?
      – Наверное, можно, но то что случилось в августе девяносто первого, не могут осмыслит даже мои коллеги. Там была большая игра, в которой проиграл Горби, но когда-нибудь мы все об этом узнаем подробнее. Но когда пришёл Горби мы сделали многоходовую комбинацию: через кооперативы, организованные на наших подставных лиц, брались кредиты в банке и тоже вывозились за рубеж. Подчистили мы страну так, что самое богатое по ресурсам государство стало самым бедным.
      – А кто же на Западе владел или владеет этими деньгами?
      – А никто. Западная экономика в очередной раз сумела использовать нашу глупость и пользуется чужими миллиардами, как своими безо всяких процентов. А мы друг друга потихоньку уничтожаем за эти деньги. Ведь не могут они всё время быть бесхозными. Дело в том, что большинство денег хранятся в швейцарских банках на безымянных номерных счетах, часть в других банках на счетах, вложенным по фальшивым паспортам, часть на людях, не имеющими права получать деньги без пароля, которого они не знают и т.д. Я положил громадные деньги в швейцарский банк на номерной счёт. Этот счёт знали кроме меня ещё только два человека. Но после того, как большие деньги оказались бесхозными, многие из нас решили прибрать их к своим рукам. Я не исключение. Двое из тех, кто знал номер счёта, уже отправились к праотцам, и я боюсь, что стану третьим, а денежки так и останутся у "ZЭricher BergmДnnchen – Цюрихских гномов"
      – Я могу задать вопрос?
      – Да, я хочу, чтобы ты всё поняла.
      – Почему тебе не легализоваться, как это сделали многие, открыли свои фирмы, банки, ну ещё как-то?
      – Все, я повторяю тебе – все владельцы банков, крупного капитала, на самом деле такими не являются. В своё время им создали условия для накопления денег, а сейчас и позже предъявят требования на их
      "собственность" в кавычках. Те, кто смогут договориться о доле, которой они могут располагать, будут жить, остальных "собственников" уже начали отстреливать, и это будет продолжаться очень долго. То, что сейчас происходит на Украине, в России и других новых государствах, капитализмом не является. СССР была большой зоной, которая разделилась на меньшие, и везде царят законы зоны. Иметь миллиардное состояния и жить в постоянном страхе, находясь под прицелом как со стороны власти, так и со стороны желающих завладеть твоим богатством – не для меня.
      – А если отдать это богатство, и жить, как живут все люди? Да у тебя, как я догадываюсь, есть кое какие деньги кроме тех, и ещё те, что у меня на счетах.
      – Я просчитывал и такой вариант. Как только я сообщу номер счёта заинтересованным лицам, меня уничтожат немедленно, потому что я стану помехой их владельцам.
      – Так какой выход?
      – Я подлечусь ещё немного и исчезну, как подсказала нам когда-то писательница Войнич. Ну найдут моё изуродованное тело, или утону в море на виду у всех. Вариантов много. Затем изменю внешность и приобрету новое имя, и заживу, как мечтал наш земляк Ося Бендер где-то в Рио-де-Жанейро, где все ходят в белых штанах.
      – А какая моя роль во всём этом маскараде?
      Шеф засмеялся:
      – Ты подобрала хорошее название спектаклю, сценарий которго я тебе обрисовал. Ты будешь моим казначеем. Я не хочу светить все миллиарды, которыми буду владеть, а тратить их решил постепенно.
      Может, когда-то мои дети, если такими обзаведусь, смогут владеть открыто. Да и то вряд ли. Что касается тебя, то я выделю тебе хорошее приданое, и твоей дочке тоже. Вам хватит. В личном плане я тебя неволить не буду. Живи как хочешь.
      – А ты не боишься, что я тебя подведу?
      – Это единственный вопрос, в котором я уверен на все сто процентов. Я проверил тебя: ты умная, волевая, грамотная. Понимаешь, что если я тебе доверил себя, то я, естественно, застраховал себя от твоего, пре…, ну скажем помягче – от твоей измены. И ты понимаешь, какова твоя ставка в этом. Но соблюдая хоть какое-то приличие, я спрашиваю тебя: – Ты согласна?
      – А разве у меня есть варианты?
      – Нет, конечно.
      – Тогда согласна, куда мне деваться?
      Шеф достал блокнот, вырвал чистый листок и положив его на колено что-то написал.
      – Вот тебе код из одиннадцати цифр и букв. Ты должна их сейчас запомнить и никогда, никогда и нигде его не записывать. Учи его сейчас, я тебя проверю, а бумажку уничтожу.
      Марина взяла бумажку и стала про себя повторять код. Минут через пятнадцать она отдала бумажку и сказала:
      – Проверь, – и стала называть буквы и цифры.
      – В два раза быстрее повтори.
      Марина повторила быстро, как считалку, все цифры и буквы, но шеф заставил её сделать тоже самое в обратном порядке. Пришлось доучивать. И только часа через полтора, когда все его требования она выполняла чётко, он достал зажигалку и сжёг листок, а пепел растёр по земле.
      – Иногда повторяй про себя, это очень важно. Мы, наверное, в течении года не будем видеться. Теми деньгами, что у тебя на счёте, можешь пользоваться по своему усмотрению. Если хочешь, можешь оставить работу, переехать. Но если переедешь, я должен знать где ты. У тебя ещё есть вопросы?
      – Нет.
      – Тогда у меня к тебе два. Первый, почему ты не спросила адрес банка?
      – Сам скажешь, когда понадобится.
      – Второй, ты написала письмо отцу, что умерла мать?
      – Боже, ты и это знаешь? Откуда?
      – Знаю и давно. Я тебя не выпускал из-под своего контроля и не выпущу, пока жив. Напиши ему письмо. Я с ним встречался недавно, и он мне сам рассказал о твоём последнем письме. Мучается дед. А он неплохой человек.
      Марина была в такой растерянности, что даже не знала, что сказать. Но шеф, видя её состояние, сказал, помог ей:
      – Я понимаю, что это для тебя непросто, но мне кажется, что ты найдёшь с ним общий язык. А что касается его греха, то все мы живём в грехе и не нужно грех каждого ставить на первое место в его характеристике и в отношениях с ним.
      Марина подумала, что этот человек, на котором печать негде поставить, пытается быть проповедником.
      – Хочешь я скажу о чём ты сейчас подумала?
      – Нет, не хочу. Ты меня сегодня замучил. А что мне сделать с картинами? Я не уверена, что к ним не доберётся кто-нибудь.
      – Сдай их в банк на хранение. А вообще если и повесишь их у себя на стенку, кто догадается, что они бесценны?
      – Знаток не догадается, а поймёт.
      – Много ли знатоков?
      – Моя нынешняя приятельница Ядвига, первая узнает авторов картин.
      – Да, наверное. Она училась в Ленинграде.
      – Ты и это знаешь? Но я этому уже не удивляюсь.
      Шеф поднялся со скамейки. Поднялась и Марина.
      – Я пойду в санаторий, не буду тебя провожать, у меня через пятнадцать минут придут мерить давление. А тебе через парк пятнадцать минут ходьбы, а по дороге чуть дальше.
      – Я пойду по дороге, хочу позвонить Свете, что пусть ждёт меня дома, а не идёт к Ядвиге. До свидания, Юра!
      – Прощай, Марина. Если когда-нибудь увидишь меня, то я буду другим человеком. Хотя, что загадывать?
      Шеф повернулся и пошёл по тропинке. Марина посмотрела ему в след, пошла к телефонной будке, стоявшей недалеко, зашла в неё и стала набирать номер телефона.
 
      Начальник Франкфуртского Городского полицейского управления
      (PolizeiprДsidium) полковник Глазге слушал очередной доклад капитана Шульберта о происшествиях на подведомственном капитану районе города.
      Особо серьёзных нарушений за эти сутки не произошло: задержаны двое школьников рисующих на стенах домов "графити" – родителям придётся расплачиваться за нанесенный ущерб; среди ночи поступил вызов от соседей на меломана, слушавшего громкую музыку – предупреждён; по звонку граждан у магазина "Plus" задержан нетрезвый водитель, пытавшийся отъехать от магазина с купленной бутылкой водки
      – водительские права изъяты, материал завтра передадут в суд; сосед заявил на соседку, что она кормила голубей, но данный факт не подтвердили соседи.