К ЧЕМУ ВЛЮБЛЯТЬСЯ ГОЛЬФИСТУ?

В солнечный день, будь то весной, летом или ранней осенью, едва ли найдется уголок прекрасней террасы нашего гольф-клуба. Этот наблюдательный пункт будто нарочно создан для людей философского склада, поскольку дает возможность во всей красе созерцать то многоликое и нескончаемое действо, что в просторечии зовется гольфом. Выйдите на террасу, оглянитесь, и по правую руку вы увидите компанию беззаботных оптимистов, которые собрались у первой лунки в предвкушении начала игры. Им радостно сознавать, что даже если толком не попасть по мячу, он все равно скатится по крутому холму. Чуть поодаль в низине, прямо перед вами, виднеется лунка у озера, где мягкий всплеск нового мяча повергает былых оптимистов в уныние. Совсем рядом с террасой непредсказуемо изгибается девятый грин, подстерегая тех, кто, забыв об осторожности, стремится поскорее начать завершающую половину раунда. Серьезную пищу для размышлений пытливому уму могут подарить третья и шестая лунки, не говоря уже о коварных ловушках близ восьмого грина.

Именно с этой террасы старейшина клуба любит смотреть, как подрастающее поколение молотит клюшками по дерну. Вот Джимми Фотергил уверенно исполнил драйв на двести двадцать ярдов. А вот в лучах солнца засверкали брызги – это мяч, посланный нетвердой рукой Фредди Вузли, обрел последнее пристанище в водах озера. Наконец взор старейшины останавливается на высоком широкоплечем Питере Уилларде и миниатюрном Джеймсе Тодде, которые с трудом продвигаются по девятому фервею.

– Любовь… – говорит старейшина. – Настоящий гольфист должен остерегаться любви. Поймите меня правильно. Я не возьмусь утверждать, что любовь – зло, просто это явление еще как следует не изучено. Одним гольфистам брак определенно идет на пользу, другие после женитьбы напрочь теряют форму. По всей видимости, здесь нет строгой закономерности. И все же мой долг предупредить: гольфисту следует держать ухо востро. Нельзя терять голову из-за первой попавшейся красотки. С вашего позволения я расскажу историю о Питере Уилларде и Джеймсе Тодде. Вон они как раз подбираются к девятому грину.

Мужская дружба, – повел свой рассказ старейшина, – известна с давних времен, а постоянством и крепостью она сравнима лишь с многовековым союзом яичницы и бекона. Вряд ли кто скажет, когда именно сошлись эти полезные и вкусные продукты и какая сила объединила их в один бессмертный рецепт. Тем не менее всякому ясно, что им просто суждено быть вместе. Вот так и с мужчинами. Кто смог бы выявить первопричины симпатии Дамона к Пифию[15], Давида к Ионафану[16] или Суона к Эдгару[17]? Кто объяснит, чем Кросс впервые привлек Блэкуэлла[18]? Мы просто говорим: «Они – друзья».

Вы не ошибетесь, предположив, что первым звеном в дружеских узах Питера Уилларда и Джеймса Тодда стал гольф. Оба практически одновременно с разницей всего в несколько дней пришли в клуб и умудрились достичь столь равных высот, что самые искушенные ценители до сих пор не могут определить, кто из этих двоих играет хуже. Не раз я слышал жаркие споры, и конца им не видно. Сторонники Питера утверждают, будто своеобразная техника драйва дает ему неоспоримое преимущество в борьбе за титул безнадежнейшего мазилы в мире. Однако их тут же одергивают приверженцы Джеймса, которые при помощи графиков и схем доказывают, что никому не обойти их кумира в совершенном неумении обращаться с вудом. Тщета подобных споров очевидна.

Мало что сближает больше, чем равное отсутствие каких бы то ни было способностей вкупе с пылкой и неослабевающей любовью к гольфу. Прошло несколько месяцев, прежде чем и Питер, и Джеймс методом мучительных проб и ошибок убедились, что во всей округе не найдется ни единого старца с трясущейся от прожитых лет седой бородой или младенца грудного возраста, которых им удалось бы обыграть. Так Питер и Джеймс стали неразлучны. Гораздо приятнее играть с равным соперником, методично преодолевая все восемнадцать лунок в напряженной борьбе, чем брать с собой вертлявого мальчишку, который в два счета обставит тебя единственным мячом и обрезанной клюшкой, без спросу позаимствованной у отца. Того хуже, проиграть старикану-паралитику из тех, что норовят поучать соперника во время игры, да еще и досаждают воспоминаниями о Крымской войне. Питер и Джеймс играли вместе дни напролет. Ранним утром задолго до того, как первые звуки голосов просыпающихся кэдди раздавались в окрестностях клуба, Питер и Джеймс уже заканчивали добрую половину раунда. Когда же день клонился к закату, в небе кружили летучие мыши, а местный профессионал отправлялся домой на заслуженный отдых, в сгущающихся сумерках можно было разглядеть, как тяжело подходит к решающей стадии последний раунд Питера и Джеймса. После наступления темноты они приглашали друг друга в гости и вместе сидели над учебниками по гольфу.

Я рад, если из моих слов вы поняли, что Питер Уиллард и Джеймс Тодд увлекались гольфом. Именно это я и хотел сказать. Они были настоящими гольфистами, поскольку гольф – состояние души, а вовсе не механическое совершенство удара.

Впрочем, не стоит считать, будто они уделяли игре слишком много времени и внимания, естественно, если предположить, что подобное вообще возможно. У обоих были деловые интересы в городе. Частенько перед выходом на поле Питер, не считаясь с расходами, брал на себя труд позвонить на работу и предупредить, чтобы его не ждали. Что до Джеймса – мне лично не раз доводилось слышать, как он, к примеру, за обедом в клубном баре рассуждал, не стоит ли узнать, как обстоят дела на Грейсчерч-стрит[19], дескать, не ровен час, там что-нибудь стряслось, пока его нет. Одним словом, Питер и Джеймс были из тех, кем по праву гордится Англия, – оплотом великой державы, неутомимыми тружениками, истинными деловыми людьми, чистокровными бизнесменами. Кто бросит в них камень за то, что иногда они немного играли в гольф?

Так и жили Питер и Джеймс, не зная тревог и волнений, пока вдруг в их судьбе, подобно змею в Эдемском гольф-клубе, не появилась Женщина. Тогда-то, пожалуй, в первый раз за все время знакомства, они вдруг осознали себя не единым целым – эдаким неразделимым, загадочным существом, выдававшим на-гора срезанные драйвы и неточные патты, – а разными людьми, в грудь которых природа, наряду с понятным желанием пройти длинную лунку хотя бы в девять ударов, заложила иные стремления. Мне говорили, что моя манера изъясняться порой мешает понять смысл сказанного, но, если вы пришли к выводу, что Питер Уиллард и Джеймс Тодд полюбили одну девушку, – прекрасно. Именно к этому я и клоню.

Сам я не имею удовольствия близко знать Грейс Форестер. Видел издалека, как она поливает цветы, и мне понравилась ее стойка. Однажды на пикнике я наблюдал, как Грейс убивает осу чайной ложкой. Что ж, работа кисти при замахе произвела на меня самое благоприятное впечатление. Добавить мне, увы, нечего. Наверное, ее можно назвать привлекательной, поскольку нет никаких сомнений: и Питер и Джеймс были совершенно без ума от нее. Предположу, что ни тот ни другой не сомкнули глаз всю ночь после знакомства с Грейс на танцах.

– Славная девушка, – мечтательно сообщил Питеру Джеймс, встретив друга следующим утром в песчаной ловушке близ одиннадцатого грина.

– Точно, – откликнулся Питер, на мгновение перестав возить клюшкой по земле.

И тут страшная догадка поразила Джеймса, он понял, что не назвал имени мисс Форестер, и все же Питер сообразил, о ком идет речь. Сомнений быть не могло – рядом стоял соперник.

Любовная лихорадка, если можно так выразиться, бьет в цель, не тратя времени на подготовку к удару. Уже на следующее утро после приведенного мной диалога Джеймс Тодд позвонил Питеру Уилларду и отменил предстоящую игру, сославшись на вывихнутое запястье. Питер согласился перенести встречу и добавил, что сам хотел звонить Джеймсу с подобной просьбой, поскольку из-за головной боли не чувствует в себе сил для поединка. Встретились они за чаем у мисс Форестер. Джеймс поинтересовался, унялась ли головная боль Питера. Питер ответил, что ему уже лучше, и, в свою очередь, осведомился о вывихнутом запястье друга. Тот заверил, что идет на поправку. Мисс Форестер поровну распределяла между друзьями чай и свое внимание.

Домой соперники возвращались вместе. Неловкое молчание на исходе двадцатой минуты нарушил Джеймс:

– Что-то такое – флюиды, что ли, – исходит от доброй женщины и открывает человеку новый смысл жизни.

– Точно, – ответил Питер.

На пороге своего дома Джеймс обернулся:

– Я не приглашаю тебя, дружище. Когда болит голова, лучше всего поскорее добраться до кровати и как следует выспаться.

– Точно, – отозвался Питер.

Снова повисла неловкая пауза. Питер вспомнил, как буквально на днях Джеймс хвастался, что ему вот-вот доставят почтой иллюстрированный курс Сэнди Макбина «Нулевой гандикап за один сезон», и тогда же они договорились читать эту замечательную книгу вместе. Сейчас, с горечью подумал Питер, она, должно быть, лежит у Джеймса на столе. Джеймс угадал мысли Питера и тоже помрачнел, но не дрогнул. В его планах на вечер не было места самоучителю Макбина. За двадцать минут молчания по дороге домой он осознал, что «Грейс» рифмуется с «эдельвейс», и теперь хотел продолжить поэтические изыскания. Соперники попрощались сдержанным кивком. Прошу прощения, вы совершенно правы. Двумя сдержанными кивками. У меня всегда было плохо со счетом.

Не стану утомлять вас чересчур подробным описанием последующих событий. Скажу лишь, что внешне в поведении друзей ничего не изменилось. Они по-прежнему играли вместе, старательно изображая былое радушие и приязнь. Стоило Джеймсу не попасть по мячу, Питер не забывал сказать привычное «Не повезло!». А когда – точнее, если – Питеру удавалось не промазать самому, Джеймс неизменно восклицал «Молодец!». Тем не менее все было не так, как раньше, и оба чувствовали это.

Так уж вышло, что, кроме Питера Уилларда и Джеймса Тодда, претендентов на руку мисс Форестер в нашей округе не наблюдалось. Впрочем, это и неудивительно, ведь Жизнь – из тех драматургов, чьи лучшие постановки предназначены для малых трупп. Поначалу мисс Форестер вроде бы приглянулась Фредди Вузли, и он даже заходил к ней с цветами и шоколадными конфетами, но вскоре пропал. Впрочем, ни одна девушка еще не приковывала к себе внимание Фредди дольше трех дней кряду. С тех пор всем стало ясно: если Грейс и суждено выйти замуж, то за Питера или Джеймса. Местные любители азартных игр оживленно следили за развитием событий. Ни Питер, ни Джеймс до тех пор не пробовали себя в роли героя-любовника, а потому об их способностях ничего толком известно не было. Ставки принимались один к одному, да и то вяло. Пожалуй, самое крупное пари на дюжину мячей для гольфа заключили мы с Персивалем Брауном. Сам не знаю почему, я прочил победу Джеймсу. Разве что рассказы его тетушки изредка печатались в «Женских сферах», а такие вещи нередко находят отклик в девичьих сердцах. С другой стороны, Джордж Лукас поставил на Питера шесть бутылок имбирной шипучки, ведь на поле Джеймс щеголял в коротких брюках, а полюбить мужчину с такими лодыжками под силу не всякой девушке. Другими словами, ничем определенным мы не располагали.

Не располагали и Питер с Джеймсом. Казалось, они одинаково нравятся мисс Форестер. Каждый из них встречался с ней только в обществе другого. Тайны ее сердца были надежно скрыты от посторонних глаз до тех пор, пока в один прекрасный день Грейс Форестер не начала вязать свитер.

Весть о том, что Грейс вяжет свитер, вызвала в нашем местечке большой резонанс. Когда девушка принимается за свитер, это практически равносильно открытому признанию.

Подобной точки зрения придерживались и Питер с Джеймсом. Они, бывало, наведывались к Грейс, смотрели, как она вяжет, и уходили прочь, производя в уме сложные вычисления. Теперь все сводилось к одному, а именно, к размеру. Если свитер большой – значит, для Питера, если маленький – можно поздравлять Джеймса. Поначалу друзья не решались в открытую заговорить о свитере с Грейс, однако вскоре стало ясно, что по-другому истину выявить не удастся. Мужской глаз не способен разобраться в хитросплетениях изнаночных и лицевых петель, дабы оценить размер груди, на которой суждено красоваться вязаному свитеру. Кроме того, когда имеешь дело с любителем вроде Грейс, необходимо делать поправку на недостаток опыта. Во время войны английские девушки нередко посылали своим любимым свитера, которые вызвали бы удушье у их младших братьев. В те дни любительский свитер, говоря откровенно, нанес Британии почти такой же урон, как немецкая пропаганда.

Итак, Питер и Джеймс пребывали в растерянности. Временами свитер казался маленьким, и Джеймс возвращался домой, радостно сияя. Порой свитер заметно увеличивался в размерах, и уже Питер довольно напевал, покидая Грейс. Нетрудно представить, в каком напряжении друзья ожидали развязки. С одной стороны, им хотелось узнать свою судьбу, с другой – они четко понимали, что тот, кому предназначается свитер, вынужден будет его носить. Свитер, надо сказать, был довольно кричащего розового цвета и наверняка отнюдь не подходящего размера, – тут у любого сердце дрогнет.

Всякому человеческому терпению рано или поздно наступает конец. Он и наступил однажды, когда друзья возвращались домой.

– Питер, – позвал Джеймс, неожиданно остановившись и поднеся руку ко лбу. Весь вечер его словно лихорадило.

– А? – откликнулся Питер.

– Я так больше не могу. Уже и не вспомню, когда последний раз спал спокойно, и все из-за этого свитера. Надо узнать, кому из нас он достанется.

– Так пойдем и спросим, – предложил Питер.

Они вернулись, позвонили в дверь, зашли и снова предстали очам мисс Форестер.

– Чудный вечер, – первым заговорил Джеймс.

– Великолепный, – поддакнул Питер.

– Замечательный, – отозвалась мисс Форестер, несколько удивленная тем, что Питер и Джеймс, образно выражаясь, вышли на бис, не имея достаточных на то оснований.

– Разрешите, пожалуйста, спор, – продолжил Джеймс. – Не могли бы вы сказать, для кого вяжете свитер?

– А это не свитер, – ответила мисс Форестер с истинно девичьей непосредственностью, которая так шла ей. – Это носки. А вяжу я их для Вилли, младшего сына моей кузины Джулии.

– Доброй ночи, – сказал Джеймс.

– Доброй ночи, – повторил Питер.

– Доброй ночи, – попрощалась Грейс Форестер.

Одной из тех долгих ночей, что полны озарений для всякого, кто спит чутким сном, Джеймс нашел замечательный выход из затруднительного положения, в котором оказались они с Питером. Джеймс подумал, что если один из них покинет Вудхэвен, другой сможет беспрепятственно ухаживать за мисс Форестер. До сих пор, как вы, должно быть, поняли, ни Питеру, ни Джеймсу не удавалось провести наедине с возлюбленной больше нескольких минут кряду. Соперники следили друг за другом с ястребиной зоркостью. Когда Джеймс отправлялся к девушке, Питер шел следом. Стоило Питеру заскочить к ней, тут же на горизонте появлялся Джеймс. Ситуация, что ни говори, патовая.

Теперь же Джеймсу подумалось, что они с Питером могут разрешить свои разногласия на поле для гольфа, сыграв матч на восемнадцати лунках. Эта мысль очень понравилась Джеймсу еще до того, как он наконец уснул, а открыв глаза рано утром, он по-прежнему не мог найти в ней ни одного изъяна.

Наутро, перед тем, как отправиться к Питеру и открыть ему свой план, Джеймс решил подкрепиться. Однако завтрак был прерван появлением Питера, который выглядел на редкость довольным.

– Доброе утро, – поздоровался Джеймс.

– Доброе, – ответил Питер.

Питер присел и некоторое время с отсутствующим видом разглядывал кусок бекона.

– Я тут кое-что придумал, – сообщил он наконец.

– Звучит многообещающе, – сказал Джеймс и поставленным движением кисти занес нож над яичницей. – Так что пришло тебе в голову?

– Это случилось вчера ночью. Я лежал и не мог заснуть, а потом подумал, что если одному из нас уехать отсюда, то у другого будут все шансы на успех. Ну, ты понимаешь – с Ней. Сейчас мы путаемся друг у друга под ногами. Что скажешь, – спросил Питер, в задумчивости намазывая мармеладом кусок бекона, – не сыграть ли нам матч на восемнадцати лунках? Пусть проигравший отправится куда-нибудь и не показывает здесь носа, пока победитель не поговорит с Грейс в спокойной обстановке?

Джеймс всплеснул руками и заехал себе в левый глаз вилкой.

– Так ведь и мне этой ночью пришло в голову то же самое!

– Значит, договорились?

– А что нам остается?

Они немного помолчали. Казалось, оба о чем-то задумались. Вспомните, ведь Питер и Джеймс дружили. Долгие годы они вместе скитались по одним и тем же песчаным ловушкам, делили друг с другом невзгоды, радости и мячи для гольфа.

– Мне будет тебя не хватать, – наконец, сказал Питер.

– Как это?

– Без тебя Вудхэвен – не Вудхэвен. Правда, не долго тебе придется быть в отлучке. Я уж не стану терять времени – пойду и сделаю предложение.

– Оставь мне адрес, – ответил Джеймс. – Пришлю телеграмму, когда сможешь вернуться. Не обидишься, если не позову тебя шафером? Тебе, пожалуй, больно будет смотреть на нашу свадьбу.

Питер мечтательно вздохнул.

– А гостиную мы выкрасим в голубой цвет. У нее голубые глаза.

– Не забывай, – продолжил Джеймс, – в нашем гнездышке для тебя всегда найдутся вилка и нож. Грейс не из тех, кто заставляет мужа расстаться со старыми друзьями.

– Кстати, о матче, – сменил тему Питер, – играем, разумеется, строго по правилам королевского клуба?

– Естественно.

– В том смысле, что – ты уж извини, старина, – песок в бункере нибликом не разравнивать.

– Безусловно. Кроме того, – не принимай это на свой счет, – мяч считается сыгранным, только когда окажется в лунке, а не остановится рядом.

– Еще бы. И не в обиду будет сказано – если кто не попадет по мячу, это считается ударом, а не пробным махом.

– Точно. И раз уж на то пошло, оказавшись в рафе, нельзя выдергивать все кусты в радиусе трех футов от мяча.

– Словом, играем по правилам.

– Строго по правилам.

Друзья молча обменялись рукопожатием, и Питер ушел. Джеймс, виновато оглядевшись, снял с полки замечательную книгу Сэнди Макбина и принялся разглядывать фотографию, на которой сам мистер Макбин выполнял короткий приближающий удар, причем его клюшка шла ровно из точки А по пунктирной линии В-С в точку D, а голова все время оставалась неподвижной в точке E, отмеченной крестиком. Джеймса немного беспокоила совесть. Он думал, что обманул друга и теперь исход матча предрешен.

Летний день, в который состоялся памятный матч между Тоддом и Уиллардом, выдался на редкость чудесным. Ночью шел дождь, но с утра на безупречно голубом небе сияло солнце, и трава переливалась свежими красками, будто ранней весной. То тут, то там порхали бабочки, задорно пели птицы. Словом, Природа блаженно улыбалась и, надо сказать, имела на то все основания, ведь матчи, подобные тому, что вот-вот должен был начаться между Джеймсом Тоддом и Питером Уиллардом, случаются не каждый день.

Быть может, любовь придала им уверенности, или, наконец, сказались часы, проведенные за классическими учебниками по гольфу, однако поначалу Питер и Джеймс играли вполне сносно. Пар первой лунки – четыре удара. Джеймс четко вышел на флажок седьмым, предоставив Питеру бить сложный патт в надежде свести лунку к ничьей. К тому времени Питер успел дважды нанести удар по Соединенному Королевству, перепутав его с мячом. Исполнение Питером сложного патта всегда заканчивалось одинаково, а потому к следующей лунке Джордж подходил, ведя в счете. Питер же, в свою очередь, утешался мыслью, что в начале игры многие великие гольфисты предпочитают немного отпустить соперника вперед, дабы сохранить силы для яркого финиша.

Питер и Джеймс настолько привыкли ко второй лунке, что почитали естественным и необходимым ритуалом отправить в озеро пару-тройку мячей, не уступая в упорстве древним правителям, которые перед каждым дальним плаванием стремились задобрить морского бога и бросали в воду драгоценности. Однако сегодня благодаря одному из тех чудес, без которых гольф не был бы Гольфом, оба преодолели водную преграду первым ударом, да не просто преодолели, а положили мяч точно на грин рядом с флажком. Даже местный профессионал не сыграл бы лучше.

Полагаю, именно в тот миг нервы соперников начали сдавать. Оба и так были немного не в себе, а неожиданный успех окончательно выбил почву у них из-под ног. Вне всякого сомнения, вы помните слова Китса[20] о доблестном Кортесе, вперившем взор в бушующие волны, тогда как свита изумленно и безмолвно обменивалась взглядами на Дарьенском склоне. Питер Уиллард и Джеймс Тодд точно так же вперили взор во вторую лунку, после чего изумленно и безмолвно обменивались взглядами на склонах Вудхэвена. Они так часто грезили об этом и сокрушались, когда мираж таял, что теперь не могли поверить собственным глазам.

– Я вышел на грин, – дрогнувшим голосом прохрипел Джеймс.

– И я, – эхом отозвался Питер.

– Одним ударом!

– Самым первым!

В молчании друзья обогнули озеро и доиграли лунку. Каждому хватило одного патта, то есть они прошли лунку за два удара. До тех пор рекорд Питера равнялся восьми ударам, а Джеймс как-то раз сделал семь. В жизни бывают минуты, когда даже сильные духом люди теряют самообладание. Именно такая минута наступила для Питера и Джеймса. Словно во сне подошли они к стартовой площадке третьей лунки, тут-то и стало сказываться только что пережитое потрясение.

Третья лунка – пар четыре. Играть приходится в гору, ориентируясь на дерево, что растет на вершине холма, поскольку самой лунки не видно. В лучшие времена Джеймс попадал в лунку десятым ударом, Питер – девятым, но теперь силы оставили их. У Джеймса тряслись руки. Он вел в счете и, соответственно, бил первым. Трижды пытался он ударить, но лишь рассекал воздух клюшкой, а на четвертый раз едва задел мяч. Тот чуть сдвинулся с места, и Джеймс вписал себя в историю нашего клуба, сыграв аж пять ударов подряд со стартовой площадки. Удар получился слабым, медная головка клюшки зачерпнула горсть камней, швырнув те на двадцать футов вправо, и окончательно увязла в земле. Тем временем мяч Питера, посланный высоко в небо, описал красивую дугу, упал на землю и закатился за камень.

Строгие правила, которыми Питер и Джеймс решили руководствоваться в поединке, обратились против них. В любой другой день каждый переставил бы мяч на какой-нибудь подходящий холмик и, вероятно, миновал бы дерево вторым ударом. Джеймс объявил бы все промахи легкой разминкой для восстановления боевой формы и списал несколько лишних ударов. Однако в тот день шла война до последнего ниблика, и пощады никто не просил. Седьмым ударом Питер смел камень, расчистив дальнейший путь, а Джеймс одиннадцатым сумел выбраться из прорытой им борозды. В пятидесяти футах от дерева Джеймс играл восемнадцатый удар, а Питер готовился к тринадцатому, однако тут с ним случилось то, что периодически случается с каждым гольфистом. Игра напрочь разладилась. Четыре удара пришлись в дерево, на пятом мяч отклонился влево и нырнул в песчаную ловушку. Джеймс предпочел не рисковать и мелкими перебежками добрался до грина за двадцать шесть ударов, Питеру потребовалось двадцать семь. Тем не менее в решающий миг, всего в двух футах от лунки Джеймс промахнулся и упустил победу. К четвертой лунке соперники перешли с равным счетом.

Четвертая лунка расположилась за поворотом дороги, справа от которой раскинулся живописный парк. Опытный игрок легко справится с этой лункой, однако новичка здесь поджидает немало опасностей. Лихой гольфист попробует исполнить удар с подкруткой вправо, в то время как более осторожный игрок довольствуется тем, что преодолеет бункер на фервее, послав мяч влево, а уж оттуда на грин. Питер и Джеймс объединили обе стратегии. Питер целился левее бункера и срезал мяч вправо, а Джеймс, также взяв влево, отправил мяч прямиком в бункер. Питер, благодаря жизненному опыту осознавший тщетность попыток найти мяч в лесу, достал следующий, который вслед за первым скрылся в кустарнике, та же участь постигла и третий. Некоторое время спустя шестой мяч присоединился к мячу Джеймса в бункере.

Очарование гольфа во многом объясняется его непредсказуемостью. Казалось бы, мячи Питера и Джеймса лежат рядышком в бункере, хотя Питер потратил на пять ударов больше. Поверхностный наблюдатель недальновидно заключил бы, что шансы Джеймса выглядят предпочтительнее. Пожалуй, он оказался бы прав, не потрать Джеймс семь ударов на освобождение из бункера, в то время как благодаря какому-то чуду природы уже вторая попытка Питера выбраться на фервей оказалась успешной. Итак, оба миновали бункер за восемь ударов, а дальше все пошло просто. Исключительное мастерство обращения с клюшкой позволило Питеру выйти на грин четырнадцатым ударом. Джеймс, прибегнув к помощи айрона, изготовленного по патенту Брейда, оказался на грине после двенадцатого удара. Питер закончил лунку семнадцатым. Джеймс умудрился свести розыгрыш к ничьей. Лишь по пути к следующей лунке Джеймс заметил, что бил последние патты нибликом, а это, конечно же, не могло не сказаться на его игре самым печальным образом. Такие досадные оплошности нередко случаются с гольфистами, когда нервы напряжены до предела.

Пятая и шестая лунки сюрпризов не преподнесли. Пятую с одиннадцатью ударами выиграл Питер, шестую с десятью – Джеймс. Короткую седьмую лунку оба преодолели за девять. Затем отдали должное коварной восьмой лунке: Джеймс завершил розыгрыш длинным паттом, который стал для него двадцать третьим ударом, и добился ничьей. В напряженной равной борьбе поднимались соперники по фервею девятой лунки, но у самого флажка Джеймс опередил Питера. Половина раунда закончилась с минимальным преимуществом Джеймса.

Уходя с грина, Джеймс, в глазах которого мелькнул лукавый огонек, осторожно покосился на Питера и сказал:

– Иди пока к десятой, а я сбегаю в магазин за мячами. Да и клюшку надо подлатать. Я быстро.

– Я с тобой, – отозвался Питер.

– Не стоит. Лучше посторожи поле, чтобы не заняли.

С величайшим сожалением вынужден признать, что Джеймс лгал. Клюшка была в превосходном состоянии, а в сумке оставалась по меньшей мере дюжина мячей, поскольку предусмотрительный Джеймс всегда выходил на поле минимум с восемнадцатью. Увы! Он обманул друга. На самом деле Джеймс хотел подсмотреть пару приемов в самоучителе по гольфу, заблаговременно спрятанном в шкафчике. Джеймс не сомневался, что, еще раз взглянув на драйв мистера Макбина, он в совершенстве овладеет техникой удара и сможет выиграть матч. Впрочем, тут он, пожалуй, несколько переоценил свои силы. Основная рекомендация Сэнди Макбина начинающим гольфистам заключалась в том, что мяч должен все время располагаться на одной линии с некой воображаемой точкой на затылке игрока. До сих пор все усилия Джеймса одновременно смотреть на мяч и на собственный затылок не принесли сколько-нибудь удовлетворительных результатов.

Вернувшись на поле, Джеймс присоединился к Питеру рядом с десятой лункой. Тот вел себя странно, был неестественно бледен, а на Джеймса смотрел как-то не так.

– Джеймс, старина, – сказал Питер.

– Что?

– Я тут подумал, пока ты ходил за мячами. Джеймс, старина, ты и правда ее любишь?

Джеймс уставился на друга. Гримаса боли исказила лицо Питера.

– А что, если, – тихо сказал Питер, – она вовсе не такая, как ты… как мы думали?

– О чем ты?

– Нет-нет, ни о чем.

– Мисс Форестер – ангел!

– Да-да, конечно.

– Ясно! – вскинулся Джеймс. – Ты, верно, надумал сбить мой настрой. Знаешь ведь, как вывести меня из себя.

– Вовсе нет!

– Решил, что размечтаюсь и не смогу собраться, а ты выиграешь?

– Напротив, – сказал Питер. – Я выхожу из игры.

– Что?! – воскликнул Джеймс, не веря своим ушам.

– Я сдаюсь.

– Но… но ведь… – Джеймс охрип от волнения. – А! Понятно! Ты начитался книжек и отказываешься, потому что я – твой друг. Знаю, видел такое в кино. Это благородно, Питер, но я не могу принять твою жертву.

– Ты должен!

– Ни за что!

– Прошу тебя!

– Уверен?

– Я отказываюсь от нее, старина. И… надеюсь, вы будете счастливы.

– Не знаю, что и сказать. Как тебя благодарить?

– Не стоит.

– Но, Питер, подумай, что ты делаешь. Ну да, я веду в счете, но впереди еще девять лунок, а моя игра далека от совершенства. Ты ведь запросто можешь меня победить. Неужели забыл, как я однажды накатал сорок семь на двенадцатой? Вдруг мне и сегодня не повезет? Ты понимаешь, что если сдашься, я вечером пойду к мисс Форестер и сделаю предложение?

– Да.

– И все равно отступаешься?

– Именно. Кстати, не обязательно ждать вечера. Я только что видел мисс Форестер у теннисного корта, она была одна.

Джеймс залился румянцем.

– Тогда я… наверное…

– Тебе лучше поторопиться.

– Точно. – Джеймс протянул руку. – Питер, старина, я никогда этого не забуду.

– Да ладно, иди.

– А как же ты?

– В каком смысле? А, ну попробую доиграть оставшиеся девять лунок. Захочешь – присоединяйся.

– Ты придешь на свадьбу? – нерешительно спросил Джеймс.

– Непременно, – отозвался Питер. – Удачи.