Легковерные уральцы поверили Пугачеву и везде старались распространять слухи, что он действительный государь. Основываясь на этом слухе, простой народ каждодневно стекался к самозванцу толпами и предлагал ему свои услуги. Главные любимцы Пугачева, казаки Афанасий Перфильев, Иван Чика, Максим Шигаев, Василий Плотников, Денис Караваев, Григорий Закладнов и другие, приняли на себя имена первостепенных русских вельмож. Хитрый Пугачев, притворяясь смиренным, уверил своих приверженцев, что он желает возвратить престол не собственно для себя, но для наследника; сам же имеет намерение удалиться в Филаретовский скит, чтобы там посвятить остаток дней своих набожности и уединению. Желая больше привлечь к себе уральцев, Пугачев уверял их, что они составляют самое лучшее войско в России; что, по возвращении престола, он предоставит им самые знатнейшие выгоды и что, почитая храбрых казаков, намерен вступить с ними в родство, дабы доказать целому свету любовь и уважение, которые он питает к знаменитому казацкому войску. В самом деле, коварный Пугачев устоял в своем слове: по любви, или по каким-либо расчетам, он женился на дочери уральского казака Петра Кузнецова, Устинье ⁷, и приказал своим приверженцам почитать ее настоящею императрицею.

Искатель счастья, Иван благополучно прибыл в скопище[5] злодея Пугачева и старался разведать, кто таков этот человек: самозванец или настоящий царь? Все казаки уверяли Ивана, что Пугачев не обманщик, не самозванец, но действительный император Петр III и что многие из них коротко знают [его]: ибо видали в Петербурге в то время, когда он был еще на престоле. Простодушный и неопытный Иван поверил словам обманщиков и горел желанием как можно скорее вступить в службу мнимого царя, чтобы не щадить для него ни крови, ни жизни. Некоторые из уральцев представили нетерпеливого Ивана к варвару Чике, называвшемуся графом Чернышевым. Сей злодей, выслушав и одобрив желание молодого казака, отвел его к самому Пугачеву, который, увидя нашего героя, спросил с казацкою важностью: кто он таков и чего хочет? Иван, решительно почитая Пугачева царем, с большим подобострастием отвечал, что он илецкий казак, приехал из Оренбурга нарочно для того, чтобы послужить Его Величеству верою и правдою до последней капли крови, и что он почтет себя чрезмерно счастливым, если удостоится вступить в службу православного царя русского. Ответ и прекрасный вид Ивана совершенно понравились Пугачеву, который велел привести его к присяге, поздравил с чином есаула и оставил при себе адъютантом. Какая радость, какое восхищение для честолюбивого Ивана! Ему не приходило в голову, что он, посвятив себя на службу не царю, но обманщику и величайшему злодею, сам сделался важным преступником против законов и против отечества. Говорят, что радость, сколь ни приятна сама по себе, но еще делается приятнее, когда есть с кем разделить ее. Так точно и обрадованный Иван желал разделить свою радость: он поспешил отправить письмо к милой Даше, которым уведомил ее о своем счастии и уверял, что нашел не обманщика, не самозванца, а настоящего русского царя, который чрезмерно[6] добр, чрезмерно милостив; почему он будет служить Его Величеству, не щадя живота своего, и со временем надеется дослужиться до знатного чина; тогда-то поспешит явиться к милой Дарье и предложит ей свою руку.

Дарья получила это письмо в воскресенье и, слушая его, проливала слезы. Влюбленные никому и ничему столько не верят, как друг другу и тому, чего желают. Дарья поверила Ивану, что он вступил в службу не к обманщику, а к истинному государю; она радовалась счастью своего возлюбленного и желала, чтобы милый Иван как можно скорее возвратился в Оренбург и сделался ее мужем. Желание самое невинное, самое естественное в такой девушке, коей наступила уже семнадцатая весна – то роковое время, в которое сердце каждой красавицы начинает биться сильнее, начинает напоминать о потребности – любить. Обрадованная Даша тотчас надела на себя праздничный гранитуровый сарафан, обложенный золотою сеткою и широкими позументами, с серебряными напереди пуговицами, и на голову повязала богатую ленту, убранную крупным жемчугом и составляющую самое лучшее украшение казацких девушек. Потом она отправилась в молельню и во все время богослужения думала об одном только Иване, молилась за одного только Ивана, желала счастья одному только Ивану. С этого времени милая Дарья начала почитать себя счастливою; она забыла мучительную тоску; побледневшее лицо ее снова покрылось розами; унылые взоры заблистали прежним огнем; румяные уста оживились прежней улыбкою; высокая полная грудь начала трепетать по-прежнему. Она разлюбила уединение, стала посещать хороводы, веселилась со своими подружками, резвилась как ласточка, пела как малиновка. Все подруги любили веселую Дарью, все молодые казаки на нее засматривались, все старики и старушки хвалили ее. Милая девушка часто, очень часто мечтала: вот скоро возвратится любезный Иван, вот скоро он будет моим: ах, какое счастье, какая радость!.. Но радость Даши промчалась быстро как стрела, исчезла как метеор во мраке ночи!

Пугачев полюбил проворного Ивана и произвел в майоры. Новопожалованный майор увидел одну из уральских красавиц и полюбил ее; он не столько пленился красотою девушки, сколько ее несметным богатством. Новая любовь Ивана была счастлива: он томился не долго – предложил руку красавице, получил ее согласие и, не тратя времени, женился на ней. Жестокий, бесчеловечный Иван! Кто бы мог подумать, чтобы ты в столь короткое время мог забыть милую Дашу? Не ты ли клялся святым Георгием, что будешь вечно любить ее? Не ты ли утверждал, что она тебе всех милее, всего дороже? Коварный, бессовестный человек! Ужели ты не постыдился изменить той, которая тебя полюбила всем сердцем, всей душою? Ужели ты забыл, что есть Всевышний Судия, который отомстит тебе за нарушение клятвы и за то, что ты обманул простосердечную девушку?.. Нет, нет, друзья мои! Иван не изменил Дарье: он не пленился другой красавицею; он даже никогда не думал о новой любви: только одна несправедливая и вымышленная пустословием и злоязычием молва достигла до слуха Даши, что будто бы ее милый друг женился, – и бедная девушка поверила ложной молве. Легкокрылое веселье улетело, резвая радость сокрылась: Даша начала кручиниться, начала печалиться, стала вянуть, стала сохнуть, захворала – слегла в постель…

Шайка разбойника Пугачева день ото дня увеличивалась; он разорил уже несколько селений и приступил к Уральску, с тем, чтобы сжечь этот город и всех, кто осмелится не признать его царем и не покориться ему, – предать мучительной казни. Секретарями Пугачева были два казака, уральский Иван Почиталин и илецкий Максим Горшков. Сии нарушители закона составляли разные возмутительные бумаги и, под именем императорских манифестов, указов и грамот, посылали оные в разные места и к разным людям. Самозванец отправил строжайшие указы к уральскому коменданту, полковнику Симонову, и к войсковому старшине Мартемьяну Михайловичу Бородину, от которых требовал сдачи Уральска; в противном случае угрожал им виселицею и самыми мучительнейшими пытками. Но Симонов и Бородин, как верные сыны отечества, не устрашились угроз варвара и решились защищать вверенный им город до последней капли крови. Пугачев, видя неудачу в своем предприятии, оставил Уральск и решил идти к Оренбургу. Вслед за ним была выслана воинская команда; но на сей раз счастье обратилось на сторону злодея: он разбил верных сынов отечества и взял в плен 12 старшин уральского войска, над которыми явил первый опыт неслыханной лютости и жесточайшего тиранства: предал несчастных самой мучительнейшей, самой позорнейшей казни. Во время пути от Уральска к Оренбургу варвар Пугачев всё предавал огню и мечу. Деревни и крепости пылали, кровь невинных людей орошала пустынные берега быстрого Урала. Злодей не щадил ни пола, ни возраста: вырывал младенцев из объятий отчаянных матерей и убивал их; как молодых, так и стариков предавал мучительной смерти; невинных дев со злобною радостью отдавал на поругание буйной толпе своей; осквернял и разорял храмы Божьи и ничего не почитал священным. Самый ад улыбался деяниям своего любимца! Изверг Пугачев прибыл к Оренбургу, окружил его и от губернатора Рейнсдорпа требовал сдачи. Между тем в стан самозванца беспрестанно стекались казаки, заводские крестьяне, башкирцы, тептяри, чуваши, мордва и другая сволочь. Шайка разбойников умножилась до тридцати тысяч. С некоторых заводов были доставлены к Пугачеву пушки, мортиры, бомбы, ядра и другие воинские снаряды. Злодей день ото дня сильнее и сильнее приступал к Оренбургу; но не мог причинить ему никакого вреда, почему решился продолжать осаду и голодом принудить жителей к сдаче. В то время как Пугачев осаждал Оренбург, некоторые злодеи из его шайки разоряли окрестные селения. Оренбургский неслужащий казак Василий Торнов превратил в пепел Нагайбацкую крепость, а любимец Пугачева Чика осадил город Уфу; но не могши взять его, разорил многие заводы, села и деревни. Пугачев от Оренбурга ездил иногда к Уралу; в то время, вместо него, начальником оставался казак Максим Шигаев, который производил неслыханные злодейства, убийства и грабежи и повесил посланного в Оренбург, от генерал-майора, лейб-гвардии Конного полка рейтара за то, что сей последний не хотел нарушить присяги и должной монаршему престолу верности.

Иван, служивший с большим усердием и ревностью самозванцу Пугачеву, получил от сего злодея чин полковника. Он чрезмерно любил Дарью и всячески желал увидеться с нею; но исполнить сие желание не находил ни малейшей возможности, ибо оренбургские ворота были во всякое время крепко заперты и форштадтские жители все находились в городе. Что же осталось делать пылкому любовнику? Он написал письмо и нашел случай переслать его к Дарье. Сие письмо содержало уведомление о получении полковничьего чина, удостоверение в неизменной любви и нетерпеливое желание увидеться, хотя на несколько минут, с предметом своей страсти. Дарья, получив это письмо, чрезмерно обрадовалась и забыла мучительную горесть свою; она в самое короткое время совершенно выздоровела; письмо любезного друга подействовало на нее лучше всех аптекарских микстур, всех тинктур, капель, порошков и эссенций. Теперь она заботилась только об одном: как бы увидеться с милым Иваном; выдумывала тысячу способов, тысячу возможностей – и все отвергла; думала, думала и наконец решилась на самое отважное предприятие. Во время ночной темноты влюбленная девушка нашла средство укрыться из города; но не успела отойти нескольких сажен, как встретилась с разбойническим разъездом. Кто идет? – вскричали злодеи. Дарья ужасно перепугалась. Кто идет? – повторили они. Дарья от страха не могла выговорить ни слова и была окружена разъездом, который состоял из пяти татар Каргалинской слободы, которая иначе называется Сеитовским посадом. Сии злодеи старались, сколько дозволяла ночная темнота, рассмотреть испуганную девушку; потом, что-то пошептав между собою, они схватили Дарью, связали ей руки, посадили на лошадь и повезли неизвестно куда.

Зачем же Дарья вышла из Оренбурга? Как зачем? Она имела намерение пробраться в стан Пугачева, чтобы отыскать своего милого друга, увидаться и поговорить с ним. Теперь она, вместо свидания со своим возлюбленным, попала в когти разбойников, которые отвезли ее в киргизскую степь, верст за двести от линии, к знакомому им старшине Джагалбалинского рода, Бузбетского отделения известному богачу Тюльке. Злодеи, забывшие честь и Всемогущего Бога, продали несчастную девушку упомянутому старшине за двести баранов ⁸, и бедная Дарья сделалась невольницей полудикого киргиз-кайсака. К счастью нашей девушки, старшина Тюлька был семидесятилетний старик, а потому он и не мог быть опасным для девической ее добродетели. Дарья поступила в прислужницы к младшей жене Тюльки, по имени Латыше, которая при первом разе полюбила юную невольницу, обласкала ее и уверила в своей милости. Несчастная девушка поневоле должна была привыкнуть к киргизскому образу жизни; она скоро познакомилась с бешбармаком, каймаком, крутом, казами, кумысом и айраном ⁹. Несмотря на то, что ее житье было довольно хорошо, она беспрестанно печалилась и часто плакала, воспоминая свою родину, свою мать и своего милого друга. Кто же виноват, любезная Дарья? Пеняй сама на себя. Зачем ты желала иметь свидание с Иваном? Зачем вышла из Оренбурга? Ты бы жила под родительским покровом; и жила бы покойно. Теперь страдай, теперь томись в неволе, несчастная девушка! Оплакивай свою горькую участь и желай свободы. Но кто знает, получишь ли ты драгоценную свободу? Может быть тебе не суждено уже видеть милой родины, милой матери и милого друга. Может быть ты, как подкошенный цветок, увянешь безвременно, и горестные дни окончишь в пустынных степях киргиз-кайсацких. Жаль тебя, несчастная девушка!..

Злодейства разбойника Пугачева при самом начале не обращали на себя внимания правительства, которое почитало их незначительными и не могущими иметь важных последствий; но как скоро сделались известными варварские замыслы его и действия, тогда премудрая и великая императрица Екатерина, к скорейшему потушению сего опасного пожара, изволила назначить генерал-аншефа Бибикова. Сей достойный муж, желая оправдать доверенность императрицы, поспешно прибыл в город Казань и объявил дворянству о своем назначении. При сем случае нашим бессмертным поэтом Державиным была произнесена прекрасная, убедительная речь, которая имела самое сильное влияние на благородное сословие. Помещики Казанской губернии, ревнуя общему благу, изъявили единодушное желание вступить под начальство Бибикова и действовать против изверга Пугачева. Екатерина, получив о сем донесение, изволила изъявить дворянству Высочайшую благодарность и наименовала себя казанскою помещицею. Отряженный генерал-аншефом Бибиковым генерал-майор князь Голицын принудил Пугачева оставить осаду Оренбурга и разбил варвара под Татищевскою крепостью. К сожалению, непредвиденная и рановременная смерть генерала Бибикова не дозволила ему окончить дела, на него возложенного. Между тем князь Голицын вторично разбил Пугачева под Сакмарою и принудил удалиться в рудокопные заводы Оренбургской губернии. В сем последнем сражении Иван был ранен в правую ногу пулею навылет, но от сей раны скоро излечился.

Злодей Пугачев, вместо того чтобы раскаяться и обратиться к милосердию великодушной монархини, старался о приумножении разбойнической толпы и о приготовлении пушек и разных воинских снарядов. Варвар, несмотря на поражения, претерпленные им от храбрых Мансурова и Михельсона, успел разорить несколько селений и заводов, взять пригородок Осу, переправился через реку Каму и пришел к Казани. Здесь разбойник Пугачев был встречен храбрым и мужественным генерал-майором Павлом Потемкиным. Злодеи, не надеясь устоять против верных сынов отечества, пользуясь изменою суконщиков, нашли способ прорваться в предместье города с Арского поля и зажгли жительство[7]. Генерал-майор Потемкин, желая спасти от злодеев казанский Кремль, вошел в оный и до тех пор оборонялся, пока не пришел на помощь городу неутомимый полковник Михельсон с отрядом. Злодеи, узнав о приходе сего отряда, кинулись в поле; но три раза, в три разные дни, были сильно разбиты и принуждены разбежаться. Некоторая часть разбойников, вместе с атаманом своим Емелькою Пугачевым, устремилась к Волге, переправилась через оную и начала производить ужасные варварства. Злодеи разорили и превратили в пепел несколько селений и два города, Цивильск и Курмыш; потом, с величайшею поспешностью, отправились к Алатырю.

Для искоренения бунта, для прекращения убийства и грабительства и поимки изверга Пугачева, был назначен, по собственному вызову, генерал граф Панин. Между тем Пугачев, умножив разбойническую шайку, бросился к Саранску и Пензе; но был преследован корпусом полковника Михельсона, прошел оные, устремился через Петровск к Саратову и овладел сим городом. Комендант Саратова, полковник Бошняк, сражаясь мужественно, пробился сквозь злодейскую толпу с пятьюдесятью человеками офицеров и солдат и приплыл в Царицын.

Разбойники, ограбив Саратов и оросив улицы его кровью невинных жителей, устремились к Царицыну; но здесь встретили сильное сопротивление и принуждены были отступить. Проходя к Черноярску по астраханской дороге, в сорока верстах за Царицыным, злодеи были настигнуты корпусом деятельного полковника Михельсона, к которому подоспели на помощь донские казаки. Здесь-то злодейская толпа была разбита наголову, и Пугачев, с немногими приверженцами, едва успел спасти жизнь свою. Он, переплыв через реку Волгу на луговую сторону, имел намерение пробраться на саратовские степи, именуемые Узенями; но судьбы Всевышнего уничтожили намерение изверга.

Умственная слепота нашего Ивана исчезла; он ясно увидел, что служил не царю русскому, а злодею, разбойнику, обманщику, самозванцу. Иван почувствовал сильное угрызение совести; пришел в совершенное раскаяние и, желая загладить преступление свое, уговорил уральцев Чумакова и Федулева предать Емельку в руки правосудия; к чему убедили они и других казаков, всего человек до двадцати пяти. Раскаявшийся Иван и его товарищи схватили Пугачева, связали и доставили к уральскому коменданту Симонову, а сей представил его к прибывшему в Уральск бессмертному герою Суворову, имевшему тогда чин генерал-поручика. Пугачев, окованный и за крепкой стражею, был отправлен в Симбирск, а оттуда в Москву, где с сообщниками своими, за все варварства и злодеяния, получил достойную казнь ¹⁰. Иван и все те, которые предали Пугачева в руки правосудия, получили прощение и дозволение возвратиться в свои жительства ¹¹.

Иван желал иметь крылья, чтобы как можно скорее быть в Оренбурге. В продолжение пути ему казалось, что время течет очень медленно; он исчислял дни, часы и минуты, которые должно было провести в дороге. Любовь не давала покоя нетерпеливому Ивану; она пылала в нем с новою силою, и образ милой Даши не оставлял его ни на минуту; он мечтал о ней наяву; он видел ее во сне; он не знал еще о несчастии бедной девушки. Время текло; путь Ивана продолжался. В одно утро сердце молодого казака сильно затрепетало; взор заблистал радостью, и огненный румянец разлился по щекам его – глазам Ивана показались в отдаленности купола церквей и стены Оренбурга. Нетерпеливый любовник взъехал уже в предместье форштадта и встретился с одним из своих давнишних друзей. Первый вопрос Ивана был о милой Дарье, и первый ответ его друга был о несчастии Дарьи. Какое известие для Ивана! Приятнейшие надежды его исчезли; пылкие мечты молодости улетели; обманчивая радость сокрылась; печаль и горесть отуманили развеселившееся лицо молодого любовника. Иван явился к родным своим, которые приняли его с величайшею радостью. Ни предметы милой родины, ни ласки нежных родных не могли развеселить, не могли утешить печального и огорченного Ивана; он беспрестанно думал о прекрасной Дарье и горел желанием освободить ее из тяжкой неволи.

Прошло уже два месяца с тех пор, как Иван возвратился в Оренбург; он наконец придумал средство, могущее послужить к освобождению милой Дарьи. Сие средство состояло в том, что нетерпеливый любовник уговорил несколько отважнейших удальцов из своих товарищей и несколько каргалинских татар, с которыми тайным образом отправился в киргизскую степь. В тогдашнее время черта Оренбургской линии не имела нынешнего устройства, и самовольные переезды через границу были очень обыкновенны. Иван от встретившихся киргизцев разведал о всех подробностях, относящихся к старшине Тюльке и к прелестной его невольнице. Наши удальцы ехали со всевозможною поспешностью; киргизские степи были им так известны, как почтальону большая столбовая дорога, по которой он проезжал уже до пятидесяти раз. В исход пятого дня Иван и его товарищи приблизились к кочевью старшины Тюльки и решились дождаться ночи. Солнце закатилось, вечерняя заря разлилась по лазоревому своду; звезды заиграли на чистом небе; луна распространяла бледный свет свой… Наступила полночь. Казаки и татары грозно грянули на киргизский аул; опрокинули несколько кибиток и привели в ужас сонных киргиз-кайсаков. Раздался крик; раздался вой; раздались громогласные восклицания: «Алла! Алла! Худай ярлыка!»¹² Отважное предприятие неустрашимого Ивана увенчалось счастливейшим успехом: он отыскал милую Дарью; не теряя времени, посадил ее на заводную лошадь и вместе с путешественниками своими оставил расстроенные кочевья. Казаки не прикоснулись к имуществу киргизцев; но корыстолюбивые татары не оставили поживиться несколькими халатами, несколькими коврами и тому подобным. Обратный путь Ивана был очень весел: он ехал рядом с Дарьей; он беспрестанно смотрел на Дарью; он описывал свои приключения Дарье; он слушал рассказы Дарьи. На седьмой день счастливые любовники были уже в Оренбурге.

Через неделю после возвращения в Оренбург Иван послал сваху просить руки Дарьиной. Сваха, придя в дом Дарьи, помолилась святым иконам и поклонилась на все четыре стороны; потом, по старинному обыкновению, села на лавку против самой матицы и объявила о причине своего прихода. Мать Дарьи, не думая долго, дала слово – и в тот же день назначено быть рукобитью[8]. Наступил вечер. К Дарье, по приглашению ее матери, собрались подруги, красные девушки; потом явился жених со свахою и родственниками своими и сел за длинный стол, в передний угол. Из-за занавеса выступила невеста, поклонилась гостям и жениху; сему последнему поднесла на тарелке платок, за который получила от него серебряный рубль; после того села с женихом рядом; по сторонам их уселись свахи и родственники. Матери Дарьиной женихова сваха поднесла стакан зеленого вина, который старушка приняла и начала пить. В то время девушки запели:

– Матушка, пей, / Да меня не пропей – / Дочь свою любимую, / Дочь свою послушную, / Дочь свою Дарьюшку, / Да по батюшке Андреевну. / Матушка! Пей, / Да меня не пропей…

Когда старушка окончила стакан, тогда все гости принялись за рюмки и за серебряные чарки; началась пирушка, которая продолжалась около трех часов; потом гости встали из-за стола, помолились святым иконам и отправились по домам своим. Девушки пошли провожать жениха и дорогою пели и повторяли следующее:

– Взвейте же вы, / Ветры буйные! / Снесите же вы / С гор белые снеги, / Чтобы наши гости / У нас посидели, / У нас посидели, / На нас поглядели! / Взвейте же вы… и проч.

После того каждый вечер начались так называемые вечерки, которые состоят в том, что жених приходит к невесте, садится с нею за занавес, между тем девушки веселятся, играют с молодцами в фанты, поют песни, пляшут и проч. Таким образом протекла целая неделя; наступила суббота – день девичника. Девушки отправились к жениху за мылом; потом вместе с невестою пошли в баню, где ей расплели темно-русую косу; возвратясь оттуда, поехали на кладбище; там невеста поплакала над могилой своего отца.

Наступил вечер. В дом невесты собрались гости, и начался девичник, то есть пирушка, которая продолжалась до полуночи.

На другой день, после обедни, дружка приехал в дом Дарьи; спросил, готова ли невеста, и, получив утвердительный ответ, удалился. Вскоре после того он приехал вторично с женихом и со всем поездом. Невеста сидела уже за столом; подле нее находился семи– или восьмилетний мальчик, со скалкою в руках, который должен был продавать девичью косу. Мальчик, получив от дружки несколько денег, удалился, а на место его сел жених со свахою и поезжанами[9]. Дружка напомнил, что время уже ехать в храм Божий; почему все из-за стола вышли и начали молиться святым иконам.

Мать Дарьи и, вместо отца, один из родственников ее благословили невесту и жениха образом святого Николая Чудотворца, хлебом и солью. Невеста, покрытая фатою, села со свахами в телегу, а жених, с тысяцким и большим боярином, в другую; дружка же верхом – и все отправились в церковь. Между тем в дом жениха была доставлена постель невесты и все ее приданое. По совершении брачного обряда невесту привезли к жениху и они оба заняли место в переднем углу; по сторонам их сели дружка, свахи, поезжане и приглашенные гости. Длинный дубовый стол был накрыт белою скатертью. Дружка закричал громогласно: «Поварушка матушка! Встань на куньи лапки, достань до судной лавки: что есть в печи, все на стол мечи!» Вмиг появились на стол большие пироги, огромные части жаркого, соленые окорока, запеченные в тесте, и проч., и проч. Застучали стаканы, рюмки и серебряные чарки. Зеленое вино полилось рекою. Дружка кричал беспрестанно: – За здоровье князя новобрачного и княгини новобрачной – кушайте, гости!

Оренбургские казаки, сколь храбры против злодейств киргизцев, столь же неустрашимы и против даров вечно юного Вакха. Вскоре лбы их покраснели, носы побагровели, щеки запылали румянцем. Острые шутки посыпались, слова полились рекою; громкий хохот раздавался беспрестанно. Развеселившиеся старики, разглаживая закрученные усы свои и длинные бороды, по которым текло вино и масло, расстроенными голосами затянули следующую песню:

Казаки свой ум имеют, / Жизнь прекрасную ведут; / Пикой, саблею владеют / И горилку славно пьют!

Со врагом казак сразится – / Победит врага за раз; / Если ж вздумает напиться – / То напьется на заказ!

Для киргизца лиходея – / У него готов аркан; / Для горилки чудодея – / У него готов стакан.

С пикой, саблею и водкой / Он умеет в дружбе жить; / И с молоденькой красоткой / Он умеет пошалить.

Есть враги – с врагами бьется – / И врагов он вмиг побьет; / Есть вино – он вмиг напьется – / Тотчас песни запоет!

Казаки свой ум имеют, / Жизнь прекрасную ведут; / Пикой, саблею владеют / И горилку славно пьют!\

(1) Яицком назывался прежде город Уральск.

(2) Молельнею называется часовня старообрядцев.

(3) См. сентенцию, заключенную по делу изверга Пугачева 1775 года января 9 дня, которая была опубликована во всеобщее сведение.

(4) При описании злодейств, поимки и казни Пугачева сочинитель сей повести руководствовался «Русскою историей» С. Н. Глинки, официальными бумагами, рассказами оренбургских старожилов, сентенциею, официальным описанием деяний Пугачева и жизнеописанием генералиссимуса графа Суворова.

(5) Сия станица названа Зимовейскою в книге «Ложный Петр III, или Жизнь, характер и злодеяния бунтовщика Емельки Пугачева», напечатанной в Москве 1809 года, а в «Русской истории» С. Н. Глинки она наименована Замовянскою. Которое из сих названий справедливо – я решить не могу.

(6) Сей побег учинен Пугачевым 19 июня 1773 г.

(7) Самовидцы рассказывают, что сия девушка была первейшая красавица из всего Уральска.

(8) Во время замешательства, произведенного Пугачевым, не только татары, но и русские схватывали друг друга и продавали киргизцам.

(9) Бешбармак – мелко искрошенное баранье мясо, смешанное с небольшими кусочками теста; каймаки – сливки, сметана; крут – род сыра, имеющего хотя острую, но довольно приятную кислоту; казы – конские копченые колбасы; кумыс – кобылье заквашенное молоко; айран – кислое коровье молоко, разведенное водою.

(10) Пугачев четвертован в Москве; голова его была воткнута на кол, части тела разнесены по четырем частям города и положены на колеса, а после на тех же самых местах сожжены. Перфильев также четвертован в Москве. Чике была отсечена голова в городе Уфе, воткнута на кол для всенародного зрелища, а труп его вместе с эшафотом сожжен. Шигаев и Торнов повешены. Плотников, Караваев, Закладнов, Иван Почиталин и Горшков наказаны кнутом и, по постановлении знаков и вырыванию ноздрей, сосланы на каторгу. См. сентенцию, заключенную по делу Пугачева.

(11) По сему предмету вот что сказано в 9 пункте вышеупомянутой сентенции: «Илецкого казака Ивана Творогова, да Яицких: Федора Чумакова, Василия Коновалова, Ивана Бурнова, Ивана Федулева, Петра Пустобаева, Козьму Кочурова, Якова Почиталина и Семена Шелудякова, в силу Высочайшего Ее Императорского Величества милостивого Манифеста, от всякого наказания освободить; первых пять человек потому, что, вняв гласу и угрызению совести и восчувствуя тяжесть беззаконий своих, не только пришли сами с повинною, но и виновника погубы их Пугачева связав, предали себя и самого злодея и самозванца законной власти правосудию. Пустобаева за то, что он отделившуюся шайку от самого злодея Пугачева склонил придти с повиновением, равномерно и Кочурова, еще прежде того времени явившегося с повинною; а последних двух, за оказанные ими знаки верности, когда они были захвачены в толпу злодейскую, и были подсылаемы от злодеев в Яицкий городок, то они, приходя туда, хотя отстать от толпы опасались, однако возвещали всегда о злодейских обстоятельствах и о приближении к крепости верных войск; и потом когда разрушена была злодейская толпа под Яицким городом, то сами они к военноначальнику явились. И о сем Высочайшем милосердии Ее Императорского Величества и помиловании сделать им особое объявление через отряженного из собрания члена сего января 11 дня, при всенародном зрелище пред Грановитою палатою, где и снять с них оковы».

(12) Боже! Боже! Господи помилуй!