Профессор Огородников, по всей видимости, совершенно не горел желанием каждый день видеть у себя неприятного человека, стесняющего его свободу. Оттого он и предложил взять Федору книгу с собой.
      Виктория сегодня отсыпалась дома после 2 утомительных ночей. У Федора в запасе был вечер и весь следующий день. Конечников распорядился, чтобы ему быстренько организовали в палате сейф и вернули табельное оружие. Полковник, который, как всегда понимал с полуслова, выполнил все в точности без вопросов, а заодно и настояв на других мерах безопасности. Конечников, скрепя сердце согласился, о чем потом неоднократно пожалел — процедуры превратили остаток вечера в сплошной содом.
      Пост сестры — сиделки был переведен в помещение по соседству, которое срочно освободили от больных. В палате Конечникова спешным образом смонтировали специальное оборудование, которое активировалось сигналом от датчиков или с пульта, превращая палату — люкс в неприступную крепость. Для этого пришлось основательно побеспокоить и самого Федора.
      Изгнанный, Конечников мешал всем, путешествуя по месту приготовлений и округе на своем кресле, играя роль раздраженного барина.
      Он, подражая отцам командирам, на которых за время службы предостаточно насмотрелся, внимательно надзирал за ходом эвакуации соседней больничной палаты, вывозом коек, тумбочек, шествием больных и раненых, давая ценные указания и внимательно следя, чтобы они неукоснительно выполнялись.
      Особист, которого Федор избрал основным объектом своего начальственного давления, внимательно проверял ход работ по сверлению толстенных стен здания имперской постройки, состояние проведенных от аппаратуры кабелей и даже создания вокруг палаты люкс защитного периметра с выводом сигнала тревоги через радиоканал в помещение охраны.
      За окнами собиралась гроза, где-то далеко погромыхивали раскаты грома. Теплые порывы ветра врывались в открытые окна. Голубоватый свет газоразрядных ламп, неестественно четко вырисовывая контуры предметов, подчеркивал нереальность происходящего. Настроение у людей было взвинченное, нервное, возбужденное… Работа делалась быстро, резко и только офицеры особого отдела не давали разгореться скандальной склоке между пациентами, медсестрами, рабочими.
      Сами офицеры терпели сбивающее с толку руководство Конечникова только из-за четких распоряжений своего командира относительно въедливого, педантичного и дотошного господина из палаты — люкс.
      Люди старались, как могли. Масштаб проведенных мероприятий впечатлял.
      Но опасная тропа самозванства требовала неукоснительного выполнения своей роли. Честно говоря, Федор вошел во вкус, почувствовав, как это приятно и легко говорить любые глупости, требуя внимания и послушания, как легко потакать своим эмоциям и ничего не желающему понимать эгоизму, когда вокруг столько людей, готовых услужливо прогнуться.
      Когда, наконец, Федора оставили в покое, он испытал нечто вроде раскаяния. Федор долго разглядывал себя в зеркале, изучая, что за человек смотрит на него из-за отражающей свет поверхности. Потом Конечников плюнул на самоедство, и, устроившись поудобнее в постели принялся за чтение.
      «…Максим поражался, какой разительный контраст составляли внешняя парадность зеркального фасада с внутренним пространством Ирининого дома, больше похожим на пыльную свалку старого, ненужного хлама.
      Историк оглядел комнату, наполненную вещами, которые были, очевидно, дороги хозяйке. По всей видимости, Ирина чувствовала себя без них некомфортно, однако проблема была в том, что «банок, склянок и рваных ботинок» было слишком много.
      Настоящего рванья, конечно, не было, но барахло в таких количествах убивало всякую возможность дискретизации вещей, превращая их в пропыленную, однородную массу, которая за долгое время лежания, казалась, обрела монолитную цельность. Максим вздохнул и сел на кровать.
      Ему неприятно было находиться в этом гибриде склада и помойки, которым было жилище подруги Толика. Историк раздумывал, не вызвать ли такси и переночевать в гостинице, пока еще не стало слишком поздно.
      Вскоре из прохода донесся какой-то неясный шум. Максим выглянул из дверей. Ирина катила передвижной столик на колесиках, на котором позвякивали тарелки с нарезанными на скорую руку бутербродами, пустые стаканы и стопки, бутылка коньяка и кувшин с соком. Из одежды на ней были только туфли на шпильках, отчего женщина казалась танцующей какой-то эротический танец.
      — Заждался, милый? — спросила она, целуя его.
      Поцелуй вышел робкий, неуверенный, просящий, точно побыв 20 минут вдали от мужчины, она потеряла право это делать. Хотя, она совсем не ошибалась. Максиму прикосновение губ Ирины показалось неприятным.
      — Сижу, вот, изучаю напластования эпох, — сказал он.
      — Я тут почти не живу, а автоматический уборщик не может с этим справиться.
      — Ну, еще бы. Тут рота андроидов нужна, — усмехнулся Максим.
      — Пойдем на террасу, — предложила хозяйка.
      — Пойдем, — согласился Максим. — Только вот оденусь.
      — Какая разница, — сказала Ирина. — В округе на десятки километров никого нет. А летучее железо с людьми появляется лишь случайно. За все время это было раза три — четыре.
      — Хорошо. Сольемся с природой, погреем свои косточки после холодов.
      — У вас там сейчас зима, правда? — спросила Ирина.
      — Ты другое хотела узнать, правда?
      — Да, — потупив глаза, ответила женщина.
      — Ждет ли меня кто-нибудь во Владимире?
      — Да, — согласилась женщина, отвернув лицо.
      — Скорее всего, да, — признался Максим. — Обычная история.
      В сознании мужчины пролетели быстрые картинки постельных утех с Ксенией, секс ради секса, маленькое дозированное безумие ради здоровья и душевного спокойствия. Потом подумалось, что Мара, хоть и не умела выражать свои мысли словами и вообще, не была человеком, чувствовала больше привязанности к своему хозяину, чем его партнерша.
      — Ничего другого я и не ожидала, — сказала Ирина, взяв себя в руки. — Пойдем, перекусим.
      — Вообще-то это моя кошка, — пояснил Максим. — Хотя и женщина есть тоже.
      — А, — только и сказала Ирина.
      Больше к этому вопросу подруга Толика не возвращалась.
      Они устроились на открытой террасе, раскрыли шезлонги и принялись глядеть на закат, вначале хлопнув по паре стопок коньяка для того, что бы избавиться от неловкости, которая наступила после того, как страсть была удовлетворена, а новое желание еще не возникло.
      Вдали мерно рокотали волны прибоя, разбиваясь о береговые скалы, шумел лес, мягко налетал ветерок. Местное светило, звезда Эпсилон Короны Бореалис, более красная, чем земное Солнце заливала все вокруг густым, нереальным, оранжевым светом. Колдовской свет и действие алкоголя сделали свое дело.
      Вьющиеся волосы, мелкие, хищные черты лица, внимательные, просящие глаза, смешные попытки новой знакомой понравиться, снова показались Максиму привлекательными. Он даже стал ловить себя на мысли, что с удовольствием занял бы ее большой рот с пухлыми губками делом прямо здесь и сейчас, под темнеющим небом, горящим на севере фантастически огромным заревом заката.
      — Ты ведь — охотник? — спросила Ирина, раскидывая руки и выгибаясь, впитывая в себя плотные, осязаемые оранжевые лучи.
      Максиму показалось на мгновение, что он спит или бредит, словно это когда-то уже было: вечер, закат, женщина, просящая любви. А ему уже нет нужды снова влезать в эту ловушку, раз уж этот урок жизни когда-то был им получен и усвоен.
      — Да, я сотрудник отдела визуализации. Мне не нравится, когда меня называют охотником.
      Максим почувствовал, что выводит разговор не туда, раз уж хочет еще разок использовать дразнящий сочными губками рот Ирины. Но почему-то он чувствовал необходимость противоречить, словно упрямый школьник своей классной наставнице.
      — Извини, — ответила ему женщина. — Но это ведь так похоже. Вычислить, отыскать, уговорить отдать.
      — Мы не забираем, — возразил Максим.
      — Охотник должен так расположить к себе человека, чтобы у него возникло желание поделиться своими воспоминаниями.
      — А что в это такого? — удивился историк. Он просто делал свою работу, совершенно об этом не задумываясь. А по словам Ирины выходило, что индуктор — носитель воспоминаний отрывал от себя нечто ценное, с болью расставаясь с частью себя самого.
      — Ты не задумывался, что это может быть тяжело? Вспоминать…
      — Отчего? — искренне удивился Максим. — Когда мне делают сканирование, я не просто любуюсь картинками из прошлого, а вижу причины своих поступков, учусь понимать себя, духовно росту.
      Максим опять противоречил, осознавая, что причина, заставляющая его это делать — элементарный страх. Ирина как пришла, так и уйдет в череде женщин, а согласие, пусть даже в форме неопровержения ее слов, возможно, заставит его смотреть на мир так же, как она. И пусть даже женщина говорила это, чтобы получить немного элементарной жалости в виде еще одного сеанса наполнения ее «чихательных и пихательных» отверстий, вред, наносимый этой теткой, позиции спокойного, ровного созерцания жизни был налицо.
      — Я не об этом, — возразила женщина. — Видеть свои давно прошедшие дни, близких людей, заново осознавать потери… Да и все это… Раз забыто — значит так надо. По крайней мере, мне. А на общественную пользу я плевать хотела. К тому же это, наверное, похоже на медицинское обследование — дышите — не дышите, смотрите — не смотрите.
      — Да нет, что ты, — возразил Максим. — Скорее на фотосессию.
      — А не хотел бы ты попробовать это со мной? Раз уж удостоил такой честью даже Толика… — задорно улыбнувшись вымученной улыбкой, предложила женщина.
      — Охотно, — согласился он, надеясь защититься от нее меморидером, основательным, тяжелым, прибором для считывания глубинных воспоминаний, похожим на ПВВ трансивер и отработанными множеством повторений, профессионально четкими действиями охотника за памятью.
      Максим спустился вниз и извлек объемистую машинку из кофра. Аппарат сразу же добавил ему уверенности.
      — Я готова, Макс, — сказала Ирина, когда историк снова появился на террасе. — Что я должна делать? Двигаться?
      Женщина пошла на него шагом манекенщицы, скрестно ставя ноги, подняв руки к волосам, пронзая мужчину пристальным недобрым взглядом.
      — Или может мне лечь? — предложила она, опускаясь на пол.
      — Достаточно просто сидеть и ни о чем не думать. И еще надо закрыть глаза и не открывать пока все не кончится, — ответил Максим.
      — Хорошо, — ответила Ирина.
      Она устроилась в шезлонг и закрыла глаза. Пальца Максима забегали по клавиатуре меморидера, выводя его рабочий режим. Из темной линзы объектива вышел твердый, светящийся сгусток света и уперся в переносицу женщины, придав ее лицу неживой зеленоватый оттенок.
      Через некоторое время аппарат показал, что нужный участок памяти найден. Воспоминания не хранились в мозге, однако, ближе всего до них было пойти, имея непосредственный контакт считывающего луча с телом. Аппарат, конечно, безбожно врал из-за высокого уровня помех, но для первичной оценки материала, получаемых им картинок было вполне достаточно.
      Максим иногда и сам видел, что происходит в сознании обрабатываемых им людей, но тут, к своему стыду, зафиксировал только световые пятна, невнятный гул и обрывки раздраженных мыслей. Женщина сидела спокойно, лишь пару раз она смахнула слезу, которая некстати набежала на ресницы.
      — Ну, как все получилось? — спросила она, когда все закончилось.
      — Отлично, — ответил ей Максим. — Модуль памяти полный.
      — Ты сам видел что-нибудь? — с напряженным вниманием спросила Ирина.
      — Так, почти ничего. Воспоминания становятся доступными после обработки на компьютере размером с этот остров.
      — Значит, ты ничего не видел из того, что я тебе показала? — разочарованно спросила Ирина.
      — Да, — неизвестно чего застыдившись, ответил Максим. — Потом это можно будет смотреть как фильм.
      — А мои мысли и чувства? Ты тоже их испытаешь?
      — Компьютер эти данные преобразует. Интенсивность отражается на специальных шкалах в виде символов, мысленный диалог озвучивается, — почему-то Максим ощутил себя полным ничтожеством.
      — Ну-ну, — неопределенно сказала женщина, пожала плечами, повернулась, подошла к столику и хлебнула добрый глоток коньяку прямо из бутылки. Я ему всю душу, а он… Пошел вон, бесчувственное животное…»
      ….. «Однако», — сумел лишь сказать Федор, закрыв книгу… — «Похоже, в те времена люди только и занимались тем, что выясняли отношения, болтались без дела, трахались с кем попало, и выполняли странные, ненужные действия».
      Конечников перевернул десяток листов.
      «… Здание института исторической реконструкции — огромный черный куб высотой в двадцать этажей помещался на расчищенной от леса площадке по дороге в Мертвый Город. Когда-то это местечко называлось Лакинск, и фактически было пригородом Владимира. Нынешний «Владеющий Миром» недотягивал до своих старых границ многие километры.
      С верхних этажей ВИИРа можно было видеть редкие огоньки в центральной части города, да выхваченный прожекторами из кромешной тьмы золотой купол храма над Клязьмой.
      Кабинет Максима был освещен лишь свечением монитора и включенной вполнакала настольной лампой. Историк, сидя на столе, любовался далекой искоркой за окном, чудом, построенным в незапамятные времена, сочной желтой звездой в океане ночи, с удовольствием вдыхая холодный воздух, веющий от раскрытой форточки.
      Столбик датчика выполнения работы на его терминале медленно смещался вправо, показывая, ход расшифровки данных суперкомпьютером института. Степень загруженности огромной машины при выполнении данных операций была предельной, поэтому сотрудникам официально разрешалось переносить эти работы на вечерние часы, для рационального использования вычислительных ресурсов.
      Сегодня данные конвертировались довольно быстро, что говорило о том, что историк, скорее всего, один во всем комплексе. Компьютер не требовал пока вмешательства и Максим, помня о том, что уже 7 часов вечера, время для работы позднее, делал все, чтобы не загружать себе мозги, расслабляясь насколько это возможно.
      Историк перепрыгнул в кресло и, сильно оттолкнувшись ногами, доехал на нем до стены, к кожаному диванчику. Максим перебрался туда, устроился поудобней, разглядывая весь свой кабинет.
      Помещение недотягивало до стандарта принятого для средних чиновников, однако в нем было все, что нужно: 3 персоналки, несколько ридеров, которые Максим использовал как блокноты для всякого рода напоминаний и мобильных справок.
      Три персональных вычислительных машины было задействовано, скорее, от жадности, чем по реальной необходимости: одна как терминал институтского суперкомпа, другая для поиска в Сети, а третья, снабженная системами защиты и резервного копирования повышенной надежности — для работы и хранения результатов. Электроника была не единственным официально принятым излишеством.
      Как было заведено во всех офисах Империи, помимо письменных и рабочих столов, полок для книг, сейфа повышенной надежности, чайника и микроволновой печки, на рабочем месте, в качестве обязательных атрибутов присутствовали: диван, душ и пара тренажеров для поддержания физической формы сотрудника.
      В этом сравнительно небольшом, уютном, отделанном кожей и дубом закутке, размером 9 на 14,5 метров, можно было бы жить, благо, подведенная транспортная линия позволяла получать не только посылки из расположенных в подвале запасников, но и весь ассортимент распределительной сети.