«Пора вставать», — решил Федор, сбрасывая одеяло.
      — Чего спишь, Стрелкин? — поинтересовался он, увидев, что Василий не собирается просыпаться.
      — Крок, дай поспать, — отозвался с верхней койки командир первой батареи лейтенант Миронов. — Еще пять минут, блин.
      — Хорош дрыхнуть, — отрезал Конечников, — сегодня великий день.
      — Дурак ты Федька великий, — сонно пробубнил Стрельников, возвращаясь из царства сна в тесное нутро корабля, и тут же потянулся за рассолом, который стоял у него на тумбочке. — А, бл*дь… Я понимаю, когда водку оставишь — выжрут, но чтобы рассол…
      Василий с огорчением посмотрел на ополовиненную банку с мутной бурдой, в которой плавали ошметья лука и зелени, потом жадно припал к живительной жидкости.
      — Это Комар, наверное, когда ночью на смену поднялся, хлебнул для бодрости, — сказал Миронов.
      — Мирон, а что ты за него заступаешься? Сам небось приложился.
      — Да ладно, Стрелкин, пожалел г*вна. Не водка же.
      — Да чтоб ты обоср*лся, г*ндон штопаный… — в сердцах пожелал ему Василий.
      — От г*ндона и слышу, чудила грешная, — обозлился лейтенант.
      Он приподнялся на кровати, готовясь вскочить.
      — Отставить! — крикнул Конечников, для убедительности пнув по сетке кровати первого лейтенанта. Потом добавил уже более спокойным тоном. — Мордобой и бухло отставить до возвращения.
      — И не бухло, а рассол, — ворчливо заметил Стрелкин. — Напиток, который сейчас ценнее винного порциона.
      — Хороший артиллерист тоже многого стоит, — буркнул себе под нос Миронов.
      — Парни, не копайтесь, — подстегнул их Федор. — Мне нужно, чтобы «дурры» на «ять» летали, и расчеты пушек были не обкуренные.
      — Да ладно, тоже мне командир нашелся, — ворчливо сказал Василий. — Палыч вон по курортам наверное, а мы тут…
      — Ты еще скажи, что мы не армия, а Дальняя Разведка, — заметил Федор, засовывая ноги в штанины форменных брюк. — Часто мы своими прямыми обязанностями занимались?
      — А вы знаете, господа, — произнес Василий мечтательно, — с каким бы удовольствием я сейчас сопровождал бы транспорт. У планетологов красивые бабы есть, прямо киски.
      — Пиписки, — в тон ему ответил Федор, завершая процесс одевания. — Вставай, страдалец. Будет тебе сегодня групповуха.
      Конечников вышел в коридор. Дневальный на посту у боевой рубки прокричал — «Здравия желаю, господин первый лейтенант» и вскинул руку, отдавая воинскую честь.
      — Вольно, вольно, — ответил Федор, кивая головой. — Малявин где?
      — Второй лейтенант Малявин, к командиру! — заорал дневальный.
      — Чего глотку дерешь? — недовольно сказал Конечников. — Радио зачем? Попроси, чтобы подошел через пятнадцать минут.
      Федор не стал объяснять, что хотел бы еще и умыться, почистить зубы.
      Но Антон Малявин, старший дежурной смены, был поблизости и явился на призыв. Федор огорченно вздохнул и приказал себе успокоиться. «На тот свет пустят и так», — подумал он.
      — Привет, Малява, — сказал Конечников.
      — Привет, Крок, — ответил первый лейтенант.
      — Как настроение? — поинтересовался Конечников.
      — Настроение бодрое, горим синим пламенем.
      — Сплюнь.
      — Тьфу! Привычка дурацкая.
      — Происшествия были?
      — Нет.
      — Контейнеры закрепили?
      — Да.
      — Надежно? Систему сброса проверили?
      — Да, Крок, порядок.
      — Антон, а в твоей епархии как?
      — Штурманская группа трезвая! — отрапортовал Малявин. — Толку от нас… Все равно через кольцо пойдем.
      — А кто траектории кораблей противника считать будет? — спросил Федор.
      — Полковник Гагарин, — зло ответил Малявин.
      — Да ладно, Малява, прорвемся. Действуй по распорядку.
      Дежурный офицер, позевывая, отправился к терминалу, заказывать завтрак на экипаж.
      Конечников приложил браслет к считывателю замка. Толстая компресситовая дверь нехотя отползла в сторону. Помещение боевой рубки было тесным, таким же, как и все остальные отсеки на малом гиперпространственном ракетоносце. Необходимость экономить каждый миллиметр объема, заставила конструкторов корабля спрессовать занимающие целые залы посты управления в компактные рабочие места для десятка операторов.
      Федор подумывал о том, что можно было бы, наверное, обойтись для большинства функций электроникой, но тут действовали жесткие ограничения Конвенции, связывающие по рукам и ногам электронщиков, кибернетиков, двигателистов и оружейников.
      Эти думки Конечников с некоторых пор держал при себе. Федору хватило реакции начальника курсов переподготовки полковника Томасона. После того как Конечников по молодости попросил стратега оценить его работу о маневрах в сражении, штабной педант устроил скандал, требуя немедленного разжалования автора.
      По слухам он даже ходил к начальнику Службы Безопасности, пытаясь натравить на Конечникова всесильных «особистов». И сейчас, несмотря на то, что прошло много лет, впадающий в маразм полковник при каждом удобном случае поливал дерьмом первого лейтенанта.
      Боевая рубка помещалась в дискообразном утолщении корпуса за «гребнем» первой артиллерийской площадки. Помещение было плотно заставлено аппаратурой и снабжено узкими, как бойницы блистерами.
      В рубке стоял полумрак, лишь яркими разноцветными огоньками переливались индикаторы пультов, светились экраны мониторов, да кое-где по проходу горели лампы подсветки. В самом начале рубки помещались пилоты. Там были смонтированы экраны полного обзора, установлены пульты управления для ручных переключений, штурвалы с цифро-аналоговыми преобразователями и системы управления голосом. Именно над ними колдовал сейчас лейтенант Комаров и его напарник второй лейтенант Кольцов, настраивая блоки этой редко используемой системы под свое нынешнее произношение, чтобы в бою не было осечки.
      За пилотами помещались наблюдатели, окруженные десятками разнокалиберных мониторов от стационарных и поисковых камер. У стен сидели расчетчики штурманской группы, операторы локаторов, энергетики, техники и инженеры группы защиты, радисты.
      Примерно по центру рубки, перед лесенкой на «скворечник», боевой пост наведения ракет и управления огнем, размещался второй «остров» аппаратуры и пультов, куда сходилась вся информация о корабле — место для капитана.
      Федор подошел туда, проверил, смонтировали ли техники на противоперегрузочном кресле блок мануального управления — Конечников, пользуясь подходящим случаем, решил испытать, как будет работать интерпретатор команд применительно ко всему скауту.
      Федор обошел тесное пространство, поздоровался с зампотехом корабля, пилотами, радистом Бобриным. Большинство специалистов встало за два часа до подъема, чтобы проверить свои системы. Конечников подробно расспросил, как обстоят дела на скауте, как настроение коллег.
      Люди храбрились, один лишь первый лейтенант Ильин с усмешкой сказал — «А не все ли равно где…».
      Конечников сделал еще один круг, чувствуя, какой груз ответственности лег на его плечи. Одно дело замещать командира во время стоянки и совсем другое, когда скаут уходит в дерзкий, авантюрный, самоубийственный рейд.
      «Да ладно, не тушуйся», — сказал зампотех, словно почувствовав его мысли. — «Придем обратно, — скажут молодец, герой. Не придем, упрекать некому будет, да и некого».
      Федор посмотрел в иллюминатор. К скауту подошел лифтовый транспортер с кухни.
      — Завтрак приехал, господа, — произнес Конечников. — Всем принимать пищу. Обо всем постороннем на время трапезы — забыть.
      После завтрака Конечников смог привести себя в порядок. Потом, в ожидании приказа к выступлению, Федор переоделся в рабочий комбинезон, надел теплую куртку, ранец с левитатором, магнитные ботинки. Натянул на голову «хрипун» — легкий дыхательный прибор. Приспособление было необходимо при выходе во внутреннее пространство ангара, заполненное во избежание пожара и коррозии смесью гелия и азота.
      Конечников вышел в пристыкованный к скауту тамбур шлюза, чувствуя, как его тело меняет вес при каждом шаге — гравитатор малого радиуса действия не обеспечивал равномерного ускорения по всему объему. Федор, насвистывая какую-то привязчивую глупую мелодию, снял блокировку, поднялся по лесенке, открыл люк на потолке с перемежающимися ядовито-желтыми и угольно-черными полосами, снабженный табличкой «ОСТОРОЖНО, АТМОСФЕРА НЕПРИГОДНА ДЛЯ ДЫХАНИЯ».
      С той стороны люка было темно. Сверху пробивались жиденькие лучики света от габаритных огней. Федор сделал несколько шагов, и зона гравитации закончилась.
      Первый лейтенант привел в действие левитатор, двигаясь по стене вверх, пока не выбрался внешнюю смотровую галерею, которая по совместительству была ребром жесткости системы базирования, так же как и «стена», которая на самом деле была циклопической несущей балкой.
      Поддержание искусственной тяжести во всем громадном объеме ангара было делом ненужным, расточительным и откровенно вредным, увеличивающим и без того немалую нагрузку. Несмотря на отсутствие веса, масса каждого корабля в 80 000 метрических тонн, требовала особой прочности деталей из-за сил инерции, чем и объяснялась чудовищная толщина балок.
      Федор подошел к краю.
      Все тонуло во мраке, создавая впечатление пустого пространства вокруг. Но Федор знал, что сверху и снизу, удерживаемые пневмогидравлическими захватами, в ячейках хранения один над другим лежат громады боевых кораблей.
      На армейском жаргоне система называлась «обойма». Для рационального использования подъемных механизмов за пустым пространством, в котором перемещался исполинский подъемник — платформа 50х200 метров, располагался такой же стеллаж с малыми крейсерами-разведчиками.
      Но обычным зрением лишь угадывался сосед по уровню, скаут с номером 2812, корабль капитана Лапина, обозначенный лишь призрачными габаритными огнями и тусклым свечением приборов за прозрачными стенками «скворечника».
      Его черный как крыло ворона корпус сливался с окружающим мраком. Корабль казался небольшим, хотя его длина приближалась к двумстам метрам.
      С-29 разрабатывался не только как малый ракетоносный крейсер, но и как атмосферный штурмовик, чем и была вызвана необходимость придать кораблю аэродинамическую зализанную форму с короткими, широкими крыльями в кормовой части и центральным оперением, роль которого выполняло дискообразное утолщение по миделю.
      На скауте 2803 вдруг ярко засиял блистер артиллерийско-корректировочного поста, превратив звездолет в фантастического одноглазого дракона. В свете, проходящем через фонарь кабины, стали видны покатая поверхность корпуса, универсальные башни центральной площадки первой батареи с короткими, убранными под обтекатели стволами комбинированных артиллерийских установок. Отблески света заиграли на выпуклостях брони главной массометной башни, которая лежала за пределами светового круга.
      — Стрелкин, слышишь меня? — вызвал Василия Конечников.
      — Слышу, Крок, — отозвался Стрельников.
      Крошечная фигурка в фонаре кабины помахала рукой.
      — Я на месте. Выключи иллюминацию, глазам больно.
      — Есть, командир.
      Свет потух. Федор поморгал глазами, настроился. Тьма начала расступаться, открывая перспективу, прорисовывая уходящую глубоко вниз пропасть, наполненную гигантскими балками, фермами, распорками, и такую же, но развернутую вверх бездну. Черные туши кораблей нависали сверху и уходили вниз, насколько позволял видеть корпус его крейсера.
      Ночное зрение превратило тусклый свет далеких габаритных огней в ослепительные пятна. Федор хотел было попросить убрать габариты, но подумал, что глаза привыкнут. Конечникову вдруг вспомнилось, каким шоком было для него узнать, что нормальные люди в темноте не видят.
      Но наследие времен, когда предки Конечникова прятались в толще горы Хованка, древнего, источенного ходами потухшего вулкана, оказалось кстати. Способность видеть в кромешной тьме, в сочетании с абсолютно ненужным для обычного человека прозрачным колпаком «скворечника», давало первому лейтенанту значительное преимущество в бою, позволяя видеть то, что порой не видели локаторы и не могли вычленить в потоке помех гравиметристы.
      — Стрелкин, у тебя все комендоры работают? — спросил Федор.
      — Да, — прохрипело радио.
      — Пусть мидель правый повернет точку прицеливания с 10 от курса, 45 верх, точно 12/8 по сектору на 30 от курса, 90 вверх, точно 8/5 по сектору.
      — Есть, — ответил Стрелкин.
      Правая боковая башня на миделе повернулась, поднимая стволы.
      — Василий! То, что орудия смотрят наверх, вижу сам, 8/5 по сектору на твоей совести, но почему так медленно? У тебя что, Гаврилин гашика вчера обкурился? Замени. Пусть сядет вторым номером.
      Повтор получился гораздо лучше. Федор перешел к центральной спаренной массометной установке, от 500 миллиметровых снарядов которой в бою многое зависело. Тут канониры были на высоте. Носовая плазменная башня тоже порадовала Конечникова.
      Федор стал мучить кормовую универсальную и кормовой массомет — оружие, на которое ложится основная нагрузка, когда крейсер драпает. Обычно, комендоры второй батареи показывали лучшие результаты, но тут…
      От мыслей его вдруг отвлекло движение огромной массы над головой. Подъемник опускался от уровня шлюза вниз, чтобы принять первый корабль.
      — Крок, — сообщил Стрельников по радио, — получен приказ. Наша очередь не скоро, можно особо не торопиться, но, наверное, с проверкой пора закругляться.
      — Спасибо, понял. Возвращаюсь. Разберись, отчего у Иванова сегодня руки из жопы.
 

Комментарий 2. Перерывчик небольшой.

      15 Апреля 10564 по н.с. 16 ч.31 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

      — Пастушонок, ты кофе хочешь? — спросила Управительница.
      Она не слишком любила технические подробности.
      — Да, Рогнеда, не откажусь, — ответил Андрей.
      — Ну, пойдем, — позвала его девушка.
      Управители пошли огромными, гулкими залами громадного дворца. В окна то заглядывала неестественно огромная Луна, то открывался вид на громадные, покрытые белоснежными снегами горы. Иногда с одной стороны был жаркий полдень, а с другой в стекла заглядывала непроглядно черная ночь. Порой в окнах открывался вид на ландшафты, освещенные несколькими солнцами сразу. Причудливые цветные тени от искривленных деревьев тревожно колыхались на полах и стенах. Попадались и какие-то сюрреалистические пейзажи, где опрокинутое оранжевое небо с плывущими в нем зелеными облаками находилось ниже серо-черных песков тверди.
      По мере продвижения в бесконечную глубину залов девушка стала меняться. Поглощенный впечатлениями и сменой освещения, Андрей пропустил момент, когда на девушке оказалось платье, блестящее как змеиная чешуя, а на ее ногах туфли на шпильках. В тишине зала набойки каблуков застучали неестественно громко.
      — Занятно, занятно, — повторял Управитель, глядя на высокие книжные стеллажи, наполненные фолиантами, открытые полки, заставленные разными разностями, сотворенными безвестными людьми за долгие тысячелетия пустой эпохи без неба.
      Там хранились всяческие чудеса и диковинки, сделанные на разных планетах Обитаемого Пространства во времена дикости и рассеяния, после того, как железные горы кораблей берсерков придавили человеческий род, как нашкодивших котят, к земле. Технологические артефакты соседствовали со свидетельствами странностей эволюции: от раковин экзотических морей и минералов разных миров, до голографических изображений причудливых монстров и мутантов.
      Мужчину вдруг посетила мысль, что красивая и аппетитная девочка в своем переодевании неизбежно должна была пройти через стадию, когда на ней ничего не было. А он, как деревенский лох пялился по сторонам на всякую ерунду, вместо того, чтобы глядеть на действительно стоящее.
      Рогнеда повернулась и лукаво посмотрела на Живого Бога.
      — Зачем мы так далеко идем? — поинтересовался Управитель.
      — А ты не хочешь настоящего кофе? — спросила девушка. — Лично я хочу. И булочку с корицей…
      — Делов-то, — усмехнулся Управитель.
      — Настоящих, — ответила девушка. — Ну, собственно говоря, мы и пришли.
      Девушка толкнула низенькую дверку, и оказалась в помещении с газовой плитой. Одинокий, слабый светильник пытался рассеять мрак на кухне. Холодные, белые лучи лампы одновременно и слепили, и ничего не освещали. В ее свете нестерпимо блестели кастрюли и ободки тарелок, сушилки, стекла шкафчиков. Больно бьющая по глазам газоразрядная трубка отражалась в металле, керамике и полировке, но при этом давала густые темные тени.
      Было тихо. Спрессованная тишина копилась и застывала во мраке упругим, тормозящим движения желе.
      В воздухе угадывались ароматы специй и кофе, пахло деревом, водой, пылью и каким-то особым запахом, который накапливается в нежилых помещениях. Чувствовалось, что хозяйка не слишком часто бывает в этом месте.
      — Вот это да, — поразился Андрей, повертев головой и пощелкав пальцами. — Мы что, в альфа-реальности?
      — Да, это Деметра, — ответила Рогнеда. — Дом князей Громовых. Проходи, располагайся. Извини, тут прохладно.
      Девушка стала шарить по шкафам в поисках кофе, сахара, турки и чашек.
      — Ты столько кружила меня по закоулкам, что я даже не заметил, как мы сюда попали. И все это ради кофе? — спросил мужчина.
      — Можешь считать, что так. Вообще, у меня редко бывают гости. Есть повод.
      — Даже такой как я?
      — Даже такой как ты, — с грустной улыбкой ответила девушка и провела руками по волосам Управителя. — Я угощу тебя настоящим кофе, со Старой Земли. С лучших кофейных плантаций субтропиков в верховьях Индигирки.
      — А по мне лучше экваториальный из Антарктиды или Гренландии, — сказал Управитель.
      — Под гурмана косишь, — усмехнулась Рогнеда. — А разницы ведь не почувствуешь, даже если налью помоев из синтезатора.
      — А ты? — поинтересовался мужчина.
      — А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответила девушка.
      — Со вкусом у меня все в порядке, — пошутил Андрей. — Ведь недаром я числюсь куклоделом при «высших особах».
      — Ох уж эти ваши синтетки… — поморщилась девушка.
      — Не синтетки, — возразил Живой Бог. — Вполне полноценные люди из плоти и крови. Кое-кто слушал, что говорила бывшая императрица…
      — Не поняла, — удивилась девушка.
      — Я ведь помню те дискуссии на общем Совете, когда ты называла топорной обычную тогдашнюю практику с гипнотическим воздействием и управляющими чипами.
      — И ты, наслушавшись чокнутой девчонки, решил тоже перейти от грубых, силовых методов к тонкому и плавному, целенаправленному воздействию на реальность?
      — И преуспел в этом. Теперь в разных мирах живут и созревают к назначенному сроку целые гаремы идеально подходящих для конкретного заказчика красавиц…
      — А мужчин ты пробовал делать? — как бы, между прочим, поинтересовалась Управительница.
      — Живые Богини тоже нуждаются в любви и ласке? — с улыбкой поинтересовался Андрей.
      Девушка не ответила, лишь пристально взглянула ему в глаза, оценивая, что стоит за фразой Живого Бога.
      — Ладно, давай пить кофе, — предложила девушка. — Соловья баснями не кормят.
      Очень скоро Управители пили из маленьких чашечек сваренный Рогнедой кофе. Мужчина преувеличенно жмурился от удовольствия, показывая, как ему вкусно. Управительница с улыбкой смотрела на мужчину. Несмотря на то, что она явно видела игру Живого Бога, ей было приятно.
      — Ты не представляешь, как это вкусно, когда из твоих рук, — наконец, сказал Андрей.
      — Тонкие ощущения в грубом мире — вот контраст, который привлекает души сюда, — ответила девушка. — Наслаждение вкусом — одна из подлинных вещей, которые не обманывают.
      — А может просто это одна из немногих радостей в жестком, плотном окружении? — спросил Андрей, обведя глазами неживую кухню с ее режущей глаза, ослепляющей тьмой.
      — Пастушонок, — мягко сказала Рогнеда. — Это ведь все настоящее, в отличие от мыльных пузырей искусственных реальностей. Именно так начинают свой день те, кого ты хочешь заставить воевать за ненужные им промороженные планеты и звезды, которые они не увидят даже в телескоп. Именно на таких кухнях, темными зимними утрами и можно понять, чего ты стоишь на этом свете.
      — А поэтому, — расплылся в улыбке Живой Бог, — люди с большим удовольствием сбегают от собственной малости в мир великих дел и грандиозных свершений. Сначала смертный радуется сопричастности, тому, что он тащит воз абсолютно ненужных ему лично идей и убеждений. А по мере того, как ему подгружают все новые и новые тяжести в виде «общественной пользы», «патриотизма», «истинной веры» и «государственного блага», он вдруг осознает, что все это полная муть. Но обычно уже тогда, когда силы истрачены и пришло время околеть в оглоблях с хомутом на шее впереди телеги абсолютно ненужных ему ценностей. Умереть с сознанием того, что свою собственную задачу он не выполнил.
      Управитель, торжествуя, посмотрел на Рогенду…..
      — Я бы не радовалась и не злорадствовала, — ответила девушка. — Из воплощения в воплощение накапливается усталость духа и приходится использовать все новые и более изощренные способы заставить смертных исполнять задачи, возложенные на него хозяевами жизни. Так мы приходим к Башням Энергоконтроля.
      — Такое случается, когда кто-то искренне начинает верить в свою непогрешимость, вернее в то, что им все должны, — с улыбкой ответил мужчина. — Им, пожалуй, нужно больше смотреть на кольчатых червей.
      Девушка бросила быстрый, недоуменный взгляд на Управителя.
      — А не пора ли нам продолжить наши чтения? — поинтересовалась она. — Все-таки там рассказывается о приятных временах, когда люди еще верили в те глупости, которые им навязывали в качестве жизненных ориентиров.
      — Хоть и начинали уже брыкаться, — сказал Андрей. — При редактировании все эти «взбрыкивания» нужно будет подать так, что народ хотел, но глупые и зажравшиеся «верхи» сдерживали творческую инициативу.
      — Скажешь тоже, — Управительница рассмеялась. — Никогда людям не было так комфортно в мире устоявшихся понятий и незыблемых правил. Это понимали даже последние маргиналы, которые пытались развернуть все в другую сторону. Пойдем, хватит уже болтовни.
      Управители вернулись в зал и снова запустили автомат чтения…
 

* * *

 
      Федор смотрел как мимо движутся массивные стойки и фермы конструкций подъемника. Огоньки габаритных огней сменились прожекторами, заставив чередоваться зарево кинжального ослепляющего света с кромешной тьмой тени.
      Мимо проплыл ярко освещенный корабль с бортовым номером 2805. Сквозь стекла кабины Федор заметил Гута, который махал рукой. Скорее всего, Авраам приветствовал Стрелкина, увидев его в прозрачном фонаре «скворечника».
      Конечников приказал наблюдателю второго поста старшине Смиту навести одну из камер так, чтобы была видна конечная цель движения корабля — шлюзовые ворота. Периодически габаритные огни меркли, загораживаемые гигантской транспортной платформой. Полевые компрессоры выдавливали из шлюза воздух, и скаут отправлялся в полет…
      Очень скоро и корабль Федора, подталкиваемый гидравлической катапультой, вылетел из створа шлюза. На мгновение мысли Конечникова коснулись несообразности устройства выпускной системы ангара.
      Корабль мягко развернулся и пошел вокруг станции, ожидая своей очереди на телепортацию.
      Мимо проплывали громадные окна, расположенные на боковой поверхности основания. Из-за этих гигантских панорамных блистеров остряки прозвали периферию станции террасой, а весь исследовательский комплекс «дальней дачей джихана».
      Конечников, возможно в последний раз, жадно рассматривал все ее линии, изгибы и углы. На экранах проплывали громадные параболические антенны локаторов дальнего обнаружения, островки малокалиберных зенитных орудий, заслонки шлюзов и люки ракетных катапульт.
      На стыках плоскостей основания располагались башни орудий сверхкрупного калибра, похожие на вделанные во вращающиеся трехгранные пирамиды гигантские шары с вырезанными сегментами. Стволы пушек, оплетенные толстыми катушками волноводов, грозно смотрели в пространство, готовые в любой момент открыть огонь.
      Федор на мгновение подумал о чудовищной мощи электрон-позитронных потоков, наводящихся в стрельбовых каналах громадных массометов.
      Повинуясь пилоту, скаут по пологой спирали стал подниматься над станцией, направляясь к исполинскому кольцу телепортатора. Орбитальная крепость в этом ракурсе представляла собой слегка выпуклую равнину, наполненную зданиями, похожими на половинки эллипсов, светящими в ночь огнями окон, островом посреди космической пустоты.
      Над островом бушевала гроза, — вспышки энергии в телепортаторе на миг разрывали темень, заливая пространство нестерпимо ярким светом. Рукотворные молнии срывались с излучателей 30-километрового кольца телепорта, чтобы сойдясь в центре установки открыть дорогу в гиперпространство еще одному кораблю.
      Скаут 2803 уходил в гиперпространство 21-ым в группе вторжения. Не первым, не последним, а так, начало середины. Именно так относились коллеги, при всех достоинствах его как артиллериста, пилота и командира, к завиральным идеям первого лейтенанта Конечникова, считая, что, в общем-то нормальный офицер мог бы и не носится с планами совершенно немыслимых маневров в бою.
      Установка гиперпространственного переноса выдохнула сгусток пламени и последнее, что услышал Федор, прежде чем перескочить на сотни парсек, это бормотание радиста: — «Спаси и сохрани, пресвятая Богородица».
      На краю мутного от энергетического удара сознания поплыл бесстрастный женский голос, с интервалом с две секунды объявляющий перегрузки.
      «Стандартные ускорения при выходе из нуль-пространства. Это тебе не прыжок «бешеной собачки» на собственном телепортаторе, когда ее, несчастную, на выходе рвет и треплет с ускорением до 30 «же» — пронеслось в голове Федора».
      Память тут же изобразила на внутреннем экранчике совсем молодую Хелену, еще не Ястребову, а Тернер, немного смущающуюся оттого, что ей доверили прочесть офицерам лекцию об основах перемещения в гиперпространстве.
      В этот момент мозг наконец справился со сменой вакуумных метрик. Тьма отступила, сбросив занавес с ярких огней звездного скопления, близкой планеты, видимой как диск с угловым диаметром около 30 градусов, примерно на 6 часов по курсу.
      В свете Альбено по низкой орбите плыли гигантские сборочные платформы с недостроенными корпусами броненосцев, цеха, спрятанные в грубо склепанные прямоугольные корпуса, пузатые варочные печи и целые поля радиаторов охлаждения.
      Над комплексом верфей нависала орбитальная крепость эланцев, похожая на неуклюжую многозубую шестеренку толщиной 4 и диаметром 12 километров.
      Ее бастионы пристреливались, делая пробные залпы лазерными пушками на малой мощности. Где-то высоко уже вовсю кипела битва.
      Флагман эланцев по инерции продолжал бить оптическим телеграфом выработанную в незапамятные времена формулу приглашения подрастрясти содержимое своих артпогребов и самому испытать силу вражеского огня: — «Мы вызываем вас на бой, если вы мужчины, сразитесь с нами».
      Начало сражения было изгажено командиром группы полковником Гагариным, который не придумал ничего лучше, как собрать скауты в кучу и устроить перестрелку с эланскими кораблями.
      Конечников чуть не взвыл от злости и отчаяния, негодуя на непроходимую тупость командира.
      Федор вдруг представил, как бригадный генерал будет читать по бумажке очередное словоблудие канцелярских писак за подписью императора-алкоголика про «погибших в бою доблестных защитников Отечества», построение матросов и офицеров эскадры с предписанным официозом для такого случая выражением скорби, странички «Имперского вестника» в траурном обрамлении с фамилиями членов экипажей скаутов.
      Конечников не боялся умереть, но вдруг сознание того, что он и после смерти будет служить дебильному Деметрианскому государству жупелом, которым гонят на смерть очередное пушечное мясо, пронзило Федора насквозь отвращением, отрицанием и злобой.
      Федор вдруг понял, что родная империя, которой он добровольно вызвался служить, просто адский механизм, назначение которого — подсовывать молодых здоровых людей под зубья космической мясорубки. Машинка, красиво и завлекательно поющая про «героизм», «общую борьбу», «единство», заставляя миллиарды подданных по доброй воле подвергаться сомнительному удовольствию испытаний ненужной лично им войны.
      Большие и маленькие корабли угощали друг друга ракетами и пучками высокотемпературной плазмы. Малиновые вспышки отмечали попадания зарядов в энергощиты звездолетов, из перегретых полевых эмиттеров сыпались искры.
      В этой бессмысленной бойне был единственный положительный момент — эланцы тоже строили все свои «Циклоно» и «Тондро» в «журавлиный клин», — предписанное Кодексом построение для «честного» боя, когда корабли противостоящих сторон со всей дури лупят во врага на дистанции оптимальной для пушек и плазмометов дистанции, пока не станут металлоломом.
      Это означало, что боевое охранение снято, и никто не сможет помешать «собачкам» воспользоваться их способностью к быстрому набору скорости и атаковать верфи.
      Матросы и офицеры боевых расчетов быстро сориентировались, начали действовать. Пошли доклады наблюдателей и командиров БЧ:
      — Третья секция накопителей — норма.
      — Четвертая секция накопителей — норма.
      — Пятая секция накопителей — норма.
      — Корабль противника на 15–35 от курса. Дистанция 0,05. Масса около 800 тысяч метрических тонн. Наблюдаю характерное для эланских тяжелых крейсеров расположение артиллерийских фортов трехлучевой звездой на корме летательного аппарата. Поля и орудийные системы активированы.
      — Шестая секция накопителей… Блядь, замыкание! Стравливает заряд.
      — Отключить! — перекрикивая гвалт, приказал Конечников. — Запустить гасители! Ремонтную бригаду на выход! Радист, связь!