Современная электронная библиотека ModernLib.Net

По ту сторону Вселенной

ModernLib.Net / Плонский Александр / По ту сторону Вселенной - Чтение (стр. 18)
Автор: Плонский Александр
Жанр:

 

 


      "А как же смена поколений? - задавала себе вопрос Джонамо. - Не лишатся ли люди стимула к естественному продолжению рода. Захотят ли женщины и впредь испытывать извечные родовые муки?"
      Но, вспоминая Инту, отвечала:
      "Нет, это неистребимо в человеке!"
      Люди привыкли к биологическому существованию. Оно обрекает их на физическую боль, но вознаграждает за нее наслаждением. Переход во "вторичную" жизнь избавляет от боли, но лишает наслаждения. Равноценна ли замена, как соотносятся приобретения с утратами?
      Впрочем, разве старость не отнимает у человека многое из того, чем богата молодость? И компенсация здесь уж вовсе неравноценная...
      Джонамо с особым, легко объяснимым интересом встречалась с женщинами-"призраками", исподволь, хотя и ненавязчиво, наблюдала за ними.
      В физиологическом смысле "призраки" бесполы. Но лишь в физиологическом и ни в каком ином! Определяющие различия мужских и женских характеров не только не сгладились, но, пожалуй, стали более выпуклыми, нарочито подчеркнутыми. "Призраки" словно старались доказать самим себе, что остаются мужчинами и женщинами.
      Сохранились и нежность, и даже любовь. Пусть платоническая, лишенная чувственного содержания, но оттого еще более глубокая и постоянная.
      Пример такой рыцарской, безответной, тайной любви дал Сарп. И пусть никто, кроме Джонамо, о ней не догадывался, ее силе и утонченности мог бы позавидовать любой человек во плоти.
      Сарп вскользь обмолвился, что у "призраков" есть принципиальная возможность "продолжать род". По личностным программам мужа и жены нетрудно синтезировать "сына" или "дочь", которые унаследовали бы родовые признаки "предков". Это была бы уже "третичная" жизнь!
      Но при всей ностальгической тоске по материнству и отцовству "призраки" отвергли такую возможность, сочтя ее безнравственной.
      - Синтезировать "призрака"-новорожденного нелепо, - пояснил Сарп. - А взрослого и того нелепее: какой же он "потомок"?
      - Мы не можем плодить монстров, - добавил другой "призрак", Угр, и Джонамо подумала, что в моральном отношении "призраки" по меньшей мере не уступают людям Мира.
      И еще она заметила, что неосуществимая мечта трансформировалась у них в жажду творчества. Ее поразили стихи юной по облику поэтессы Сапфо:
      Ринься с высей горных, - как прежде было:
      Голос мой ты слышала издалече;
      Я звала - ко мне ты сошла, покинув
      Отчее небо!
      Ими она приветствовала Джонамо, инопланетную сестру, покинувшую отчее небо и ринувшуюся с горных высей пространства-времени по далекому зову Гемы...
      За время, проведенное мыслелетчицей в этом еще не оправившемся от трагедии мире, она сблизилась с Сапфо. Поэтесса поражала величием духа, которое сумела сохранить вопреки перенесенным тяжелым испытаниям. А может быть, именно ими было порождено это гордое в своей истинной скромности величие...
      Облик Сапфо с предельной точностью выразил влюбленный в нее поэт Алкей:
      Сапфо фиалкокудрая, чистая, с улыбкой нежной...
      Судьба женщины-"призрака" не могла не вызвать у Джонамо горячего сочувствия, тем более, что ассоциировалась с ее собственной судьбой.
      В день, когда произошла катастрофа, должна была состояться, но так и не состоялась свадьба Сапфо. Вместо Дворца бракосочетания они с женихом, растерянные и потрясенные, оказались в космопорту.
      Лерк пробивал дорогу через охваченную паникой толпу, волоча за собой Сапфо. Совсем близко заветная дверь в космолет. Три шага, два, один...
      Лерка втаскивают внутрь, перед Сапфо дверь захлопывается Эна слышит глухие удары изнутри, крики...
      Мнится, легче разлуки смерть,
      Только вспомню те слезы в прощальный час,
      Голос милого:
      "Сапфо, Сапфо! Несчастны мы!
      Сапфо! Как от тебя оторваться мне?"
      С тех пор минуло полтора века, давно нет на свете Лерка, но по-прежнему кровоточит рана в душе нестареющей девушки-"призрака". И ответным горьким воспоминанием о Криле отозвалось сердце женщины-"волны" Джонамо...
      Мыслелетчица прощалась с Гемой, испытывая острое сожаление, что лишь соприкоснулась с ее судьбой, а не связала себя с ней навсегда. Но долг и человеческие привязанности звали ее на Мир.
      Она витала над планетой, словно пушинка, подхваченная ветром. Далеко внизу сквозь чересполосицу облаков проступало море растительности, местами изумрудно сверкавшее в лучах Яра, но большей частью хмуро синевшее в густой тени.
      Джонамо смотрела на Гему, а перед ее внутренним взором вставал Мир. Казалось, он стряхнул с себя мишуру цивилизации, запахнулся в мохнатую шкуру джунглей.
      Но не одни лишь руины, буйство зелени, первородный хаос открывались взгляду мыслелетчицы. Она видела девственно чистый лист, который предстоит исписать будущим поколениям гемян. Исписать набело, тщательно взвесив каждое слово, каждую буковку. Трагические ошибки прошлого не должны повториться!
      Джонамо успела полюбить мрачную красоту одичавшей природы. Не уродство, а именно красоту! Ведь все эти гигантские папоротники, кустарники, соперничающие высотой с деревьями Мира, горбатые стволы, разлапистые ветви, приземистые кроны красивы особой, воинствующей красотой, не подсудной придуманным людьми канонам. Ее нелегко разглядеть, еще труднее осмыслить, а осмыслив, принять. Но уж если это удалось, она западает в душу навсегда, как случилось с Джонамо...
      Гема ассоциировалась для нее с торжественно-траурным хоралом, в котором, однако, дух надежды возобладал над безысходностью. И эта музыка мыслей, сочетавшая в себе высочайшую чувствительность искусства с бесстрастной информативностью точных наук, подхваченная циркуляцией вакуумных волн, устремлялась к Миру сквозь звездные туманности, наперерез кометам, через ледяные пустоши космоса.
      Но вот отзвучал последний аккорд...
      18
      Продолжат начатое...
      Со дня пробуждения Джонамо прошел месяц.
      Открыв глаза, она сразу же оказалась во власти меомедов. По программе, составленной в свое время Боргом, ее тщательно обследовали.
      На первых порах ей не то что встать, шевельнуться было трудно. Так чувствует себя астронавт, неожиданно оказавшийся в сильном гравитационном поле после длительной невесомости.
      Казалось, Джонамо разучилась говорить. И действительно, вначале она пыталась общаться с меомедами мысленно. Не получив отклика, удивилась и не сразу уяснила свою ошибку. А потом почувствовала досаду и на себя, и на необходимость заново привыкать к медлительной речи.
      Первыми ее словами были:
      - Где Ктор, здоров ли он?
      Однако целых десять дней им не позволяли увидеться ни на минуту. Не допускали к ней и никого другого.
      - Вам нужно восстановить силы, - твердили меомеды в ответ на ее просьбы.
      В какой-то мере Джонамо была даже довольна этой отсрочкой. Мыслями своими она еще не покинула Гему, продолжала уже в воображении обмениваться ими с Кеем, которого успела полюбить, как брата, с умницей Сарпом, шумным добряком Горном, нежной Сапфо и другими "призраками".
      Эти навязчивые, порожденные воображением беседы изматывали нервы. Гема иллюзорная в отличие от реальной не спешила ее отпускать.
      Лица "призраков" не уходили из памяти, они вытеснили образы тех, кто окружал Джонамо на Мире и Утопии. Даже черты Ктора она восстанавливала с трудом.
      Казалось, что с тех пор, как ее послали на Гему, прошла эпоха и что Оультонский заповедник, доктор Нилс, концерт по глобовидению были вообще в какой-то другой, полузабытой жизни. Не верилось, что она уже на Мире.
      Гемяне и орбитяне уступали в ее памяти "призракам". Если не считать Лоора, которого ей, похоже, все-таки не удалось переубедить, она общалась на Геме с единственным человеком во плоти - Корлисом. Его успели уже при ней ввести в систему коллективного мышления. Кей же в ее представлении был "призраком".
      Корлис оставил впечатление человека со сложным, противоречивым характером, обидчивого и легко ранимого, мыслящего хотя и глубоко, но несколько ортодоксально. Он не мог простить Кею гибели Инты.
      Джонамо невольно стала свидетельницей кульминационного момента этой драмы и переживала, что ничем не смогла помочь гордой и самоотверженной женщине, а лишь облегчила ей последние минуты музыкой.
      Искаженное страданием лицо Инты показалось Джонамо знакомым. Не ее ли она видела перед тем, как потерять сознание во время последнего, перед отлетом на Утопию концерта? Гема стала как бы продолжением того странного и жуткого миража.
      Джонамо легко приспособилась к коллективному мышлению. По существу, она отличалась от Кея в двух его ипостасях лишь тем, что ее тело было на Мире, а энергетическое поле на Геме. И переход в это необычное для человека состояние начался в тот миг, когда Борг промодулировал вакуумную волну концентратом ее мыслей.
      Этот миг исчез из памяти. Сохранилось ощущение полнейшей беспомощности, подступающей к горлу тошноты. Впрочем, тогда оно быстро прошло, сменилось чувством полета. Расщепившееся надвое сознание перестало угнетать, сделалось для нее естественным.
      Волновое кольцо обратной связи, связавшее две планеты, позволило Боргу подключить к коллективному мозгу "призраков" датчики, зондировавшие мозг Джонамо. Борг предусмотрел и период адаптации, необходимый, чтобы оградить ее психику от ударного избытка эмоций по возвращении на Мир. Руками, а вернее, манипуляторами меомедов старый ученый и после смерти заботился о ней.
      Она много раз справлялась о Борге, но меомеды скрывали его кончину, переводя разговор на то, что ей готовят торжественную встречу и, как только Джонамо наберется сил, эта встреча состоится.
      И вот спустя месяц раскрылись для нее двери мраморного мавзолея.
      Весь Мир ждал этого дня. Загодя продумали церемонию встречи, как никогда торжественную.
      В свое время с астродрома ее несли на руках. Сейчас этого казалось мало. Решили везти героиню на лафете музейного орудия, из которого был сделан последний артиллерийский выстрел в последней войне.
      Узнав об этом, Джонамо спросила Ктора:
      - Милый, твой гонар здесь?
      - Конечно.
      - Тогда сбежим, ладно?
      Гонар несся, взметая воздушной струей лепестки цветов, устилавших дорогу. Впечатление было таким, словно их со всех сторон осыпают цветами. Джонамо не удержалась, всплакнула.
      - Первый раз вижу тебя плачущей, - сказал Ктор.
      - Это сейчас пройдет. Вот, уже все.
      Дома Джонамо прежде всего прошла к инструменту, подняла крышку, тронула клавишу.
      - Инта, Стром, Борг... Сколько потерь... - еле слышно проговорила она.
      - Инта? Кто это? - удивился Ктор.
      - Она могла бы стать моей подругой...
      Джонамо взяла несколько аккордов, затем начала играть, однако через несколько минут оборвала музыку.
      - Как странно... Это не мой рояль. Он звучит иначе. Ты не находишь?
      - По-моему, дело не в рояле. Изменилась сама игра.
      - Она стала лучше или хуже? - неуверенно улыбнулась Джонамо.
      - Ни то и ни другое. Твоя игра стала качественно иной. Раньше в ее основе был звук. Он рождал в душе отклик. Но как следствие. Сейчас же я не слышал звуков, точнее, не замечал их. Я словно побывал с тобой на Геме. Ты вспоминала ее, играя. Верно?
      - Это нельзя назвать воспоминаниями. Раньше я чувствовала себя частью Мира. Сейчас я - часть Гемы. Она растворилась во мне. И я не вспоминаю ее, а постоянно вижу внутренним взором. Вероятно, так будет всегда.
      - Кажется, на Геме ты провела лучшие дни жизни, - грустно заметил Ктор.
      - Далеко не лучшие, - покачала головой Джонамо. - Но это был мой звездный час. И останется им, сколько бы я еще ни прожила. Ничего более значительного мне уже не совершить. И знаешь что, Ктор?
      - Говори, я слушаю.
      - Скоро состоится мой концерт.
      - Его все ожидают с нетерпением.
      - Это будет не просто концерт, а отчет перед людьми.
      - Представляю, какой он вызовет резонанс.
      - Но я имела в виду другое.
      - Что же?
      - Этот концерт будет последним.
      - Ты шутишь? - поразился Ктор.
      - В своем творчестве я достигла вершины, - твердо сказала Джонамо. - И она связана с Гемой. Большей вершины впереди нет. Идти вверх уже не смогу. А на одном уровне не удержишься, двинешься вниз. Как музыкант-исполнитель, я исчерпала себя. Повторяться не хочу. Нужно вовремя уйти, иначе можно из движителя превратиться в тормоз.
      - Непостижимо! - воскликнул Ктор. - Я же только что слушал твою игру. Это же... - он не находил слов.
      - Гема, милый. Я зациклилась на Геме, а у людей много важных задач и целей помимо нее. И отвлекать их...
      - Но ты же не проживешь без музыки!
      - Почему без музыки? Вспомни Тикета. Он пойдет дальше меня. Но кто мешает мне воспитывать новых Тикетов? Буду учить музыке. Музыка - одно из воплощений добра. И чем больше людей научатся не только воспринимать ее, но и творить, тем более активным, действенным станет добро. Так пусть же миллионы моих учеников продолжат начатое мною!
      Эпилог
      Сквозь пластохрусталь галереи виднелись скользящие по черному полю светлячки-звезды. В поляризованном свете звездная взвесь казалась одномерной, а небо плоским, словно тщательно, но неумело нарисованная декорация.
      Впрочем, чтобы обратить на это внимание, надо было оглянуться или посмотреть вверх. Однако ни у кого из сотен людей, заполнивших трибуны, опоясывающие в несколько рядов кольцевую галерею, такого желания не возникало. Их взоры скрещивались в центре гигантского тора, где, отделенные от галереи прозрачной, также кольцевой, перегородкой, возвышались свечи звездных кораблей в "подсвечниках" пусковых ферм.
      Большинство присутствовавших впервые оказались в космическом пространстве. В иное время уже одно это переполнило бы их впечатлениями. Но сейчас впечатления не затрагивали сознания, ускользали от него как нечто мало существенное.
      Никто даже не думал о том, что за тонким панцирем галереи господствует космический вакуум, что гравитация создается искусственно и что тысячи миль отделяют их от поверхности Мира, над которой с кажущейся неподвижностью "подвешен" гигантский тороидальный астродром - гиростабилизированная платформа с пусковыми установками в центральной части и галереей для зрителей по круговому периметру.
      Космический лифт соединял это уникальное сооружение с его проекцией на поверхность планеты. Сегодня он доставил на орбитальный астродром около ста участников межзвездной экспедиции и в несколько раз больше провожавших родственников и друзей.
      Была бы техническая возможность - и число собравшихся здесь перевалило бы за миллиард...
      Улетавшая на Гему армада была снаряжена по последнему слову науки, техники и технологии. Гюнт, возглавлявший экспедицию, невольно сравнивал звездолеты, сооруженные под руководством Игина, с "Зовом" и "Поиском". Разве они с Крилом могли мечтать о таком великолепии!
      Экипажи кораблей состояли не только из профессиональных астронавтов. На Гему отправлялись ученые многих специальностей: ботаники и океанологи, астропалеонтологи и физики, генетики и филологи... Во главе этого отряда был Оэл, признанный величайшим после Борга ученым Мира.
      О каждом участнике экспедиции подробно рассказывали по глобовидению. Их знали в лицо. Повстречавшись, здоровались, как с добрыми знакомыми. И не оттого люди рвались на орбитальный астродром, что иначе не смогли бы наблюдать старт, - это было можно сделать в любой точке планеты. Нет, каждый считал за честь лично проводить звездных героев.
      Командирами девяти кораблей были возмужавшие со времени первого чемпионата по скоростному спуску с орбиты Пет, Ли, Янш, Рикко и их товарищи. Опыт космического слалома пригодится на Геме во время разведывательных спусков на легких космопланах - ими оборудованы все звездолеты.
      Командиром флагманского корабля, на котором летели Гюнт и Оэл, назначили малоизвестного астронавта Банга.
      Впрочем, его не знали именно как астронавта. Вообще же, несмотря на молодость, он был фигурой исторической. Этот неунывающий крепыш в свое время стал победителем всемирного энергетического конкурса, подсказав специалистам идею "ловушки для Светоча".
      И теперь в небе Мира трудились десятки "ловушек", питая планету энергией. Без них оказалась бы невозможной и экспедиция на Гему.
      - Как вам пришла в голову такая блестящая мысль? - до сих пор спрашивали его.
      Бывший малолетний преступник неизменно отвечал:
      - Это еще что! Вот когда мы с Тикетом...
      И рассказывал о диверсии на компьютериале, учиненной двумя несмышленышами, один из которых в конце концов стал прославленным пианистом, а другой - зачинщик диверсии - астролетчиком.
      Среди сидевших на трибунах выделялась супружеская пара: старик с серебряной головой и все еще красивая немолодая женщина - изящная, хрупкая, со смуглым точеным лицом и смоляными, с легкой проседью волосами.
      Старик держал ее руку в своей, иногда неуловимо поглаживая или пожимая. Жена изредка грациозным движением клала ему голову на плечо, но тотчас, словно спохватившись, выпрямлялась. И столько нежности было в этих неслучайных прикосновениях, что ни у кого не могло возникнуть сомнений в их бережном отношении друг к другу.
      Они старались не привлекать к себе внимания, но сидящие поблизости временами посматривали на них, а встретившись взглядами, вставали и почтительно кланялись.
      Оба молчали, думая о прожитой жизни. Все ли в ней было как надо? Вероятно, нет...
      Джонамо вновь и вновь возвращалась памятью к своему последнему концерту. То, что он будет последним, знали все. Возможно, это даже усилило эффект и без того феноменальный.
      Люди уже познакомились с Гемой благодаря серии передач по глобовидению, начатой посмертным выступлением Борга. Но Джонамо заставила слушателей пережить то, что пережила сама. Испытать страх перед неизведанным. Испить чашу одиночества и бессилия. Прочувствовать свободный полет среди звезд, холодную отрешенность бескрайних пространств. Видеть смерть Инты. Приобщиться к коллективному мозгу "призраков".
      И, пройдя через очистительное горнило ее музыки, люди стали сильнее и добрее.
      А вскоре и Ктор перестал быть Председателем, передав свой нелегкий пост преемнику, такому, о каком мечтал, - молодому, мудрому, осмотрительно смелому...
      За час до старта к Джонамо подошел Гюнт, поцеловал ей руку.
      - Крил порадовался бы за вас, - сказала она.
      - Прошу выполнить нашу просьбу. Напутствуйте нас музыкой. Она принесет нам счастье!
      - Но как же я...
      - Мы позаботились об инструменте.
      Гюнт сделал кому-то знак, и словно из-за кулис огромного театра выплыл рояль. Галерея зааплодировала.
      С пылающим лицом, сопровождаемая старым астронавтом, Джонамо вышла на импровизированную сцену.
      - Мой рояль... Самый первый...
      - Мы взяли его в музее. Нам не смогли отказать.
      Прежде чем сесть за инструмент, Джонамо поднялась на носочки и прикоснулась губами ко лбу Гюнта.
      - Благословляю...
      Негромкая музыка заполнила астродром. Как никогда прежде умиротворяющая, теплая, безмятежно прозрачная. Была в ней и светлая, возвышенная печаль, и тихая, далекая от экзальтации, радость. Свободная от страстей, впитавшая мудрость ушедших поколений, преисполненная веры, она вобрала в себя миллиарды добрых напутствий, всю любовь, которая только существует в этом мире...
      Джонамо играла, а из ее широко раскрытых удлиненных глаз струились слезы. И не было человека ни на трибунах астродрома, ни у миллиардов глобовизоров, кто не разделил бы с ней этих слез.
      Джонамо играла и не видела, как распались фермы пусковых установок, как заклубились дымы из ракетных дюз. Не видела, как, погасив звезды, прорезали черноту десять ослепительных струй...
      Она играла, пока не почувствовала на плече руку Ктора.
      - Вот и все, - сказал он.
      - Как бы я хотела быть с ними...
      Ктор помог ей встать.
      - Если бы ты знала, как тяжело ожидание...
      - Но ты же дождался, - улыбнулась сквозь слезы Джонамо.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18