Жестокое выражение маленьких, поросячьих глаз, толстая стрела, глядящая прямо в меня, резкий свист и обжигающая боль арбалетного выстрела. Приплыли.
      Однако Моррель не растерялся. Он обхватил меня за талию, закинул на плечо и рванул ввысь. Кажется, по нам еще кто-то выстрелил…
 
      Первым, что я увидела, когда очнулась, был потолок. Высокий, с красивыми мозаичными узорами, изображавшими вечную борьбу добра со злом. Точнее, нечисти с людьми. Я попыталась повернуть голову и осмотреться, но этот невинный жест отозвался дикой болью во всем теле. Интересно, где это я? То, что не в тюрьме и не на костре — однозначно. Я сделала над собой усилие и, превозмогая боль, все-таки повернула голову в сторону доносившегося до меня шума. Надо же… похоже, Моррелю каким-то образом все-таки удалось стащить меня у святой инквизиции. Поскольку находилась я в замке у Асмодея. И бес, похоже, был не очень-то этим доволен. Во всяком случае, он нервно мерил шагами комнату и крыл последними словами притулившихся друг к другу Лесс и Морреля. Насколько я могла понять из обрывков беседы, после того, как лешачиха с файерном попытались меня спасти, измерение, которое они почтили своим кратковременным визитом, встало на дыбы, объявило беспощадную войну всей нечисти, и закрыло для чужаков двери.
      — Чего ты бесишься? — перебил излияния Асмодея файерн. — Все равно нам не удалось вытащить Татьяну в целости и сохранности.
      — Зато удалось настроить против себя целый мир! — продолжал бушевать бес.
      — Тебе-то какая печаль? Ты что, жить там собрался?
      — О, Вельзевул, да откуда же взялись на мою голову такие неучи?! Моррель, вмешательство в дела чужого измерения карается законом.
      — Да плевать я на него хотел!
      — Ты уже доплевался! — взвился бес. — Что это такое? — ткнул он в меня и, наконец-то, заметил, что я все слышу…
      — Вообще-то, это Татьяна, — спокойно ответил Моррель, подходя ко мне ближе. — Ты как?
      — Может быть, когда-нибудь, мне и было хуже, но я этого не помню, — созналась я.
      — Еще бы тебе было хорошо, после того, как тебя убили! — вспылил бес.
      — Что значит «убили»? — нервно уточнила я, пытаясь осмотреть собственное бренное тело. Однако новая волна безумной боли заставила меня отказаться от этой идеи. — Что значит «убили»? — еще раз настырно переспросила я.
      — Убили, это значит убили, — неохотно пояснил Моррель. — Арбалетный болт насквозь прошил твое сердце.
      — А почему я тогда живая еще? — не поняла я.
      — Потому что два этих афериста нашли где-то артефакт жизни и его использовали! — психанул Асмодей.
      — Если ты помнишь, в самом начале нашего путешествия мы наткнулись на тела еще одного отряда, посланного убить Мымра, и обнаружили у них несколько артефактов, среди которых был и неиспользованный артефакт жизни, — напомнил мне Моррель. — Как только мы с Лесс поняли, что ты смертельно ранена, мы использовали его. До того, как холод смерти смог тебя поглотить.
      — Зачем?! — взвыл Асмодей
      — Затем, что мы хотели отсрочить момент ее смерти! — рыкнул выведенный из терпения Моррель.
      — А толку? Ну, отсрочили вы ее смерть на какое-то время, и что дальше? Кто из вас умеет лечить смертельные арбалетные раны?
      — Мы думали, что ты сможешь… — тихо сказала Лесс. — Мы к тебе именно поэтому и пришли…
      — А не за тем, чтобы ты на нас наорал, — продолжил ее мысль Моррель.
      — О, Люцифер… — схватился за голову Асмодей. — Для того, чтобы суметь это сделать нужно как минимум обладать сильнейшим артефактом! У вас есть такие в запасе? У меня нет.
      — Но ты же можешь превратить ее опять в привидение? — нетерпеливо притопнула ножкой Лесс.
      — А толку? У Татьяны смертельная рана. И эта рана не исчезнет, если я превращу ее в другую сущность. Привидение просто развоплотиться. Причем с той же скоростью, с которой Татьяна умрет в своем собственном обличии, — пояснил бес.
      — Постой, но насколько я слышал, небельсы и после своей смерти могут стать призраками, — возразил Моррель.
      — Могут, — согласился Асмодей. — В общем-то, в большинстве случаев, это именно так и происходит. Люди становятся призраками уже после своей смерти.
      — Ну? — выжидающе уставились на беса Лесс с Моррелем.
      — Что «ну»? — снова разозлился Асмодей. — После этого Татьяна никогда уже не превратиться обратно в человека! С того света еще никому не удавалось вернуться! Если, конечно, боги не обращали на счастливчика свой благосклонный взор. Но я сильно сомневаюсь, что Татьяне настолько повезет. Так что оставьте бесплодные надежды и смиритесь с судьбой.
      — Вы что хотите сказать, что после того, как я все это перенесла, мне все равно умереть придется? — возмутилась я.
      Асмодей развел руками, а Моррель и Лесс отвели глаза. И тут мне стало страшно по-настоящему.
      — Все, что мы с Лесс можем сделать, так это сохранить на какое-то время твое тело, — глухо предложил Моррель. — Я создам лаву, Лесс прочитает заклятье, и она оплетет тебя. Но в результате этого окаменения ты станешь статуей. Ты ничего не будешь видеть, слышать и чувствовать. Ты превратишься в камень. В принципе, для тебя это будет та же самая смерть. Только с надеждой. Может быть, кто-нибудь из нас все-таки найдет нужный артефакт. Тогда Лесс снимет заклятье, мы залечим твою рану, и ты будешь спасена.
      — Сколько у меня еще времени? — нервно поинтересовалась я.
      — Действие артефакта жизни закончится где-то через час, — ничем не утешил меня Асмодей. — Так что на твоем месте я бы поторопился сделать выбор. Артефакт вполне может дать сбой. А на заклятье окаменения понадобится время.
      — Ну и чего вы тогда ждете стоите? — нелюбезно поинтересовалась я у Лесс с Моррелем. — Приступайте.
      — Как скажешь, — нахмурился Моррель, подошел к ближайшему треножнику с пляшущим в нем язычком пламени, наклонил его и… на пол потекла лава
      — Мои полы! — надсадно возопил Асмодей глядя на угольно-черный след.
      — Переживешь, — отмахнулся Моррель.
      Лесс подошла ко мне ближе, взяла за руку и начала читать заклятье. Я почувствовала, как немеют ноги, как обжигающее пламя постепенно движется вверх и зажмурила глаза. Я не хотела умирать! Совершенно! Я даже думать об этом не хотела! Пережив предательство, тюрьму инквизиции, костер и даже арбалетный выстрел, я просто не могла умереть! Однако судьба, похоже, распорядилась по-своему. На мою руку капнуло что-то теплое и вязкое. Я открыла глаза. По щекам Лесс текла смола. Я опять зажмурилась и отвернулась. Видеть, как за меня переживают другие не было сил. Горячая волна постепенно добралась до груди и я почувствовала, как реальность постепенно темнеет.
      Ну вот и все. Вот и закончилась моя глупая, короткая жизнь. Теперь от нее не останется даже воспоминаний… Господи, да я даже проститься ни с кем не сумела как следует! Родители, Асмодей, Лесс, Моррель… Инквизиция все-таки сделала свое черное дело. Они избавились от поганой ведьмы, нахально отнявшей у них их лучшего послушника. Теперь они могут спать спокойно. И Сержен тоже. Если у него это получится. Холодные серые глаза, надменный изгиб ироничных губ, светлая челка, разделенная на прямой рядок… кто бы мог подумать, что за свою глупую влюбленность мне придется платить настолько высокую цену. Цену собственной жизни. И смерти. Господи, если бы только можно было вернуть все назад!.. Ну и как бы я поступила? Не знаю. Может быть, снова оказалась бы в замке Асмодея со смертельной раной в груди. Боже, как же мне не хочется умирать! Как же хочется вдохнуть полной грудью свежий воздух, полюбоваться небом, солнцем, осенними листьями! Как же хочется любить и быть любимой! Встречаться с друзьями, улыбаться миру и совершать новые глупости! Господи, как же мне хочется сказать и сделать то, что я так и не успела! Как же мне хочется жить! И радоваться жизни! Господи, как же мне хочется…
 
      Асмодей осмотрел расположившуюся на кровати статую и вынес вердикт.
      — Все. Отмучалась. Я надеюсь, вы не собираетесь таскать ее с собой по измерениям?
      — Хочешь оставить ее у себя? — удивился Моррель, успокаивая плачущую Лесс.
      — Я думаю, что найду нужный артефакт раньше, чем вы, — бес решительно поднял статую и поставил ее рядом с треножником. — Пусть пока постоит здесь. Потом я найду для нее место получше.
      — Хорошо, — согласился Моррель. — Мы, в свою очередь, тоже будем искать для Татьяны артефакт, — он взял Лесс за руку, кивнул Асмодею и растворился в дымке измерений.
      Бес облегченно вздохнул. Вмешательство Лесс и Морреля чуть было не нарушило все его планы. Он так удачно подставил Татьяну с Серженом! Обман, предательство, смерть… вполне достойный набор для того, чтобы добиться титула демона. Асмодей нахмурился. Живая и здоровая Татьяна в эту схему никак не вписывалась. Окаменевшая еще куда ни шло… остается только надеяться, что Моррель не найдет нужного артефакта. Впрочем, ушедшей от него парочке вскоре будет просто не до этого. Лесс и Моррелю тоже недолго осталось радоваться жизни. Ведь желание лешачихи еще осталось невыполненным. Так что все их неприятности были еще впереди. Это им бес вполне мог гарантировать.
 
      Контраст между полутемным замком Асмодея и ярким солнечным днем был настолько сильным, что Моррель даже прищурил глаза. В своем собственном мире он чувствовал себя куда лучше и увереннее. Впрочем, теперь, когда их отношения с Лесс начали налаживаться, он начал подумывать о том, что они оба вполне могли бы остаться и в измерении Асмодея. А что? Дороги там есть. Бельсы тоже. И небельса с два найдут его там прислужники Наррены, которые наверняка возжелают оторвать ему голову за оскорбление императорского величества… Моррель обнял Лесс и задумался. Как много всего произошло! Как много изменилось в их жизни! И теперь уже ничего нельзя ни вернуть, ни исправить.
      Лесс бросила быстрый взгляд на задумавшегося о чем-то Морреля и невольно улыбнулась. Файерн даже не замечал, что попав в свое измерение, он направился вовсе не к себе в замок, а в сторону ее избушки. Лесс прижалась щекой к плечу своего самца. Она не знала, сколько еще им суждено быть вместе. Но не хотела терять ни минуты. Наверняка с приходом завтрашнего дня придут и новые проблемы. И кто ее знает, чем они закончатся. Может быть, им с Моррелем выпадет еще несколько дней абсолютного счастья. Он будет тайком приходить к ней, они будут скрывать свои отношения и… наслаждаться ими. Так, как будто каждый их день был последним. Так, как будто те дни, когда они были вместе, и были единственно реальными в этой жизни. Жаль, конечно, что ей приходится буквально воровать Морреля у его страны, у его семьи и у его желания. Но за все надо платить. А за то, чтобы быть рядом с файерном, Лесс готова была заплатить любую цену.
 
Мы воруем друг друга у наших друзей,
Ни дождя, ни апреля, ни сна не минуя.
Мы воруем друг друга у ночи, у дней,
У всего, чего можем друг друга воруем.
Нежность чувства, которому так много лет,
Заставляет забыться, забыть и отречься.
Мы воруем друг друга, плевав на запрет,
День за днем, ночь за ночью, за вечностью вечность.
Не боясь заблудиться, забыться, упасть,
Мы стремимся душою друг к другу сквозь тени
Чтоб немного насытить бездонную страсть
И общаться, общаться до самозабвенья.
Мы умеем сражаться, не чувствуя ран,
Мы умеем любить с тобой напропалую.
Мы друг друга воруем. Но кажется нам —
Это нас друг у друга с тобою воруют.
 
      …Моррель сумел оторваться от Лесс ближе к утру. Он крепко обнял ее и, прижавшись губами к ее шее, почувствовал, как бьется ее сердце. Быстро. Громко. Нетерпеливо. Так, как будто хотело вырваться на свободу. Файерн улыбнулся. Может, и хотело. Он ничуть не удивился бы. Лесс держала свое сердечко на коротком поводке. До сих пор. Моррель слишком хорошо знал, какой Лесс умеет быть хладнокровной, сдержанной и бесстрастной. В постели она была совсем другой. Хладнокровная, как же, ага… более страстную и увлекающуюся натуру Моррель в жизни не встречал. И уже не хотел встретить. Моррель вдохнул знакомый запах весенних листьев и прикрыл глаза. Небельсы, да как же он раньше не понимал, насколько необходима ему Лесс?! Он гнил с тоски без нее, постоянно о ней помнил, никак не мог дождаться очередного удобного момента, чтобы к ней улететь… и наконец, встречи с Лесс стали единственным, чего он вообще ждал. Моррель боялся собственных чувств. Очень. Он ненавидел собственные слабости и не хотел им потворствовать. Когда-то, много лет назад, ему был преподан очень болезненный урок, который он хорошо усвоил. В тех краях, где он вырос, жизнь ничего не стоила, а смерть караулила свои жертвы за каждым поворотом. Там не было места жалости и милосердию. Выживали только сильные. И Моррель предпочел стать сильным. Он тренировался со злостью, доходившей порой до исступления, научился убивать и иногда арбалет оказывался в его руке прежде, чем ему бросали вызов. Кто угодно, даже чистокровный файерн. Моррель научился получать то, что хотел, любыми средствами. «Не слушай ничьих советов, не колеблясь, бери то, что тебе нужно, и держи покрепче. Если проявишь нерешительность, жизнь пройдет мимо тебя. Верь, самое ценное — то, за что приходится бороться и рисковать». Когда-то Моррель сделал эти слова своим жизненным девизом. Однако теперь… теперь все было по-другому. Файерн больше не хотел ни воевать, ни драться, ни упиваться властью и величием. Он все чаще и чаще улетал к Лесс, проводил с ней все больше и больше времени и никак не мог ей насытиться.
      Моррель приподнялся, заглянул в глаза своей самки и ласково коснулся ее мягких, пахнущих земляникой губ. Мощная, теплая, пульсирующая волна, постепенно заполнила пустоту в его душе, и он решился. В конце концов, сколько уже можно трепать друг другу нервы? Сколько можно прятаться и скрываться?
      — Я больше не вернусь во дворец. Я переезжаю к тебе, — сказал Моррель
      — Ты серьезно? — не поверила своим ушам Лесс. — Моррель, ты с ума сошел, а как же желание, которое ты загадал?!
      — Да пошло оно к небельсам! — вспылил Моррель. — Что оно мне хорошего принесло?
      — То, что ты хотел. Власть и деньги. И даже больше чем ты хотел — титул супруга императрицы.
      — Наплевать! — отмел все возражения файерн.
      — Небельсы, Моррель, зачем ты это делаешь? — не выдержала Лесс. — Ты хочешь услышать, наконец, что я тебя люблю? Хорошо. Я тебя люблю. Ну и что ты теперь собираешься с этим делать? Зачем тебе было нужно мое признание? Неужели ты думаешь, что все можно изменить? Да ничего не изменится! Ты в очередной раз будешь уходить в дорогу, а я опять буду тебя ждать. И иногда, когда я буду от этого уставать, мне в голову снова начнет закрадываться мысль, что ожидание бессмысленно… Небельсы, да зачем я вообще завела об этом речь? — психанула Лесс. — Зачем я говорю всякие глупости и слушаю их от тебя? Тебе ведь не нужна моя нежность? И моя тоска? Моррель, ну почему ты не смог хотя бы сделать вид, что ты ко мне равнодушен? Ведь когда-то ты этим бравировал. Тогда все было по-другому. Я жила без надежды. А теперь мы оба начнем жить несбыточными мечтами. И пытаться облегчить друг другу жизнь, притворяясь, что нам все равно.
      — Мне не все равно, Лесс! — встряхнул ее Моррель. — И никогда уже не будет все равно. Я тоже тебя люблю.
      — Ты?! — рухнула в кресло Лесс.
      — Представь себе, — криво улыбнулся Моррель. — Если, конечно, разрывающая в клочья сердце и душу боль не является симптомом похмелья.
      — Моррель… — рассмеялась Лесс.
      — Я знаю, ты ждала немного не этого, — пробормотал файерн, склонившись к ней и зарывшись носом в ветви. — Я бы тоже хотел, чтобы это случилось по-другому. Чтобы я преподнес тебе свою любовь сияющей и переливающейся всеми цветами радуги в шикарной обертке, перевязанной лентами. Но по ней прошло слишком много дорог. И слишком много бельсов. А потому она, обкапанная свечным воском, пропахшая дешевыми гостиницами и походными кострами, стала потускневшей, неприкрашенной и потертой. Но это все, что у меня есть.
      — Моррель… — обняла его задохнувшаяся от этого неожиданного признания Лесс. — Я не могу… не могу лишить тебя всего, чего ты добился. Может быть, нам обоим стоит забыть о том, что мы друг другу наговорили? Ты оставишь меня, вернешься к своей Наррене, и проживешь свою жизнь долго и счастливо…
      — Без тебя? — дернул гребнем файерн. — Ничего не получится, я уже пробовал. Ну и потом. Такие, как я, долго не живут, — возразил он язвительно. — Не в пример чистокровкам, которые доживают до старости. Мы — дешевая шваль — рано размножаемся и умираем молодыми. Как крысы, я полагаю. Глупо было пытаться что-нибудь изменить.
      — Вот Фроррен расстроится… — улыбнулась Лесс. — Он тебя принял, признал, воспитывал постоянно, а ты даже не захотел удержать доставшийся тебе высокий титул.
      — Как бы не так, расстроится он! — фыркнул Моррель. — Да Фроррен вообще со мной разговаривать не хотел после того, как я стал мужем Наррены.
      — Почему? Ведь этот титул — действительно самый высокий в империи. Да и то, что тебя приняли в род его явно должно было обрадовать.
      — Если бы это произошло другим способом, может, и обрадовало бы. Оказывается, Фроррен, в пору своей бурной юности тоже был влюблен в самку другого рода. Но не смог пожертвовать ради нее своим положением. И потом всю жизнь жалел об этом, потому что больше никого не смог полюбить до такой степени. Он уважал моего отца за его безумный поступок. Разыскивал меня после смерти родителей, и вопреки всему признал меня своим родственником. А я оказался недостоин памяти своего отца, потому что ради того, чтобы стать файерном предал все, что мне было дорого. Так что мое решение бросить все к небельсам Фроррена, скорее всего, только порадует.
      — Чего нельзя сказать о Наррене.
      — Это да, — согласился Моррель, — с ней наверняка возникнут сложности. Но это мои проблемы. В любом случае, я не собираюсь откладывать в долгий ящик объяснение с ней. Правда, — ехидно хмыкнул Моррель, — после того, как я сообщу Наррене, что я ее бросаю, нам придется очень быстро сматывать удочки. Так что как только сражение закончится, и я к тебе приеду, будь готова отправиться в путь.
      — Какое сражение? — обеспокоилась Лесс.
      — С небельсами, конечно же. Файернам осталось нанести их армии последний удар. Вряд ли они без меня с этим справятся. И если брошенную императрицу Палата Высших мне (может быть) простит хотя бы со временем, то загубленную за день до победы военную кампанию — точно нет.
      — Я почему-то боюсь за тебя. Гораздо больше обычного…
      Моррель молча сгреб Лесс в объятия и прижал к груди. Крепко, как будто хотел вобрать в себя целиком. Лесс чувствовала каждую клеточку его тела, вдыхала его запах и слышала биение его сердца. Моррель осторожно погладил рассыпавшиеся по ее плечам ветви. Объятья становились все крепче и крепче. Тишина полнилась непроизнесенными словами. Грозила взорваться ими.
      «Ты готов покинуть меня, зная, что можешь умереть — это безумие».
      «Я постараюсь не умереть».
      «Я не смогу смотреть в глаза вечности без тебя!»
      Моррель нашел губы Лесс, и они целовали друг друга, забыв обо всем. Лешачиха чувствовала его жар, его вкус, его сущность. Все остальное не имело значения. Важно было одно-единственное — он с ней. Моррель был воздухом, которым она дышала, сердцем, что билось в ней, душой, что делала значимой жизнь. Властители, вот он здесь, теплый и живой, — в ее объятиях. Она никогда и никуда его не отпустит. Никогда.
      Но Моррель поднял голову, посмотрел на нее долгим затуманенным взглядом, выпустил ее из своих объятий и ушел. Лесс слушала звук его все удаляющихся шагов, и смотрела перед собой ничего не видящими глазами. Никто из них так и не сказал ни слова.
 
      Наррена зло смяла свиток и кинула его в огонь. Это было не первое донесение о неверности Морреля. И даже не второе. Однако на сей раз, похоже, дело обстояло совсем плохо. Моррель зашел слишком далеко. Нищий бродяга и полукровка, которому она отдала свое сердце и свою страну, собирался плюнуть на все это и уйти. Просто уйти. В никуда. Судя по доносу от одного из шпионов, Моррель решил вернуться к своей прошлой жизни.
      Наррена задумалась. Зная этого полукровку — можно было не сомневаться, что он скажет ей об этом решении. Значит, нужно оттянуть неприятный момент как можно дальше. Шпион сообщает, что Моррель (ну хоть за это спасибо!) собирается довести до конца развязанное им сражение с небельсами. Вот и славно. Может быть, дым войны и запах крови выветрит из его головы ненужные мысли. А если нет… что ж. У Наррены есть в имперской гвардии неплохие воины. Наверняка они смогут в нужный момент сделать точный выстрел из арбалета. Учитывая габариты Морреля — это будет не таким уж трудным делом. Наррена зло скрипнула зубами. Она не отдаст его другой самке! Ни за что! Она никогда не окажется брошенной каким-то полукровкой! Хватит того, что Наррена вообще связала с ним свою жизнь! Разве Палата Высших не протестовала против этого? Разве не советовала отправить Морреля если не на виселицу, то куда подальше с глаз долой? Почему она не смогла этого сделать? Почему не отпустила его сразу? Наррена ведь понимала, что Моррель ее не любит. И не горит желанием жениться на ней. Почему же ей это было все равно?
      Наррена нервно взмахнула крыльями, пытаясь отогнать воспоминания. Она увлеклась этим полукровкой. До самых кончиков пальцев. Моррель будоражил ее, возбуждал, был требовательным… он был самцом, рядом с которым она могла ощущать себя просто самкой, забывая о своей имперской крови и положении в обществе. Наррена вздохнула. Моррель и раньше ей изменял. Просто… его любовницами всегда были придворные фрейлины, боявшиеся ее до потери сознания и никогда не решившиеся бы обнародовать эту связь. И еще… Наррена знала, что ничего серьезного за этим не стоит. И что доставшийся ей в мужья самец — неисправимый кобель, никогда этого не скрывавший. Наррена знала, что Моррель ее не любит. Но терпела это. Именно потому, что понимала — никого другого он не любит тоже. Иногда она даже думала, что Моррель вообще не способен любить. А теперь… Наррена потерла виски пальцами. Приставленный к Моррелю шпион давно уже сообщал, что тот постоянно мотается к своей напарнице-ведьме. Похоже, устав таскаться по фрейлинам, он решил разнообразить свою жизнь и связался с лешей. Можно подумать, он не знал основного закона расы, по которому файерну запрещалось связываться с полукровками! Разумеется, знал! Ведь он и сам до недавнего времени был заложником этого закона! До того самого момента, когда Наррена обратила на него внимание и привела в свой дворец! И вот как он ей отплатил! Просто выкинул ее из своей жизни!
      Когда поступил первый донос о связи Морреля с бывшей напарницей, Наррена не обратила на это должного внимания. Когда доносы стали поступать чаще, она насторожилась. Но после того, как Наррене сообщили, что Моррель собирается бросить ее, закрывать глаза на беспутства своего супруга больше уже не могла. На сей раз все зашло слишком уж далеко. Моррель собирался отказаться от власти, отказаться от нее и улизнуть на пару со своей самкой куда подальше. Разумеется, можно было просто обвинить Морреля в связи с лешей. Это будет достаточной причиной, чтобы лишить его всех званий и привилегий. А смертная казнь за измену императрице может послужить достойным завершением мести. Но Наррена не хотела выносить на всеобщее обозрение свои проблемы. Хватит и того, что за ее спиной и так слишком часто шепчутся о запятнанной крови и неудачном выборе. Не хватало еще, чтобы все узнали, что Моррель ей изменяет и собирается ее бросить! Наррена вскинула голову и мрачно улыбнулась. Она не допустит этого! Ни за что! И если только Моррель не изменит своего решения, он очень об этом пожалеет!
 
      Моррель оглядел поле сражения и удовлетворенно улыбнулся. Он победил! Территории файернов раздвинулись еще на несколько тысяч метров, угроза в лице небельсов была окончательно уничтожена, и он больше никому ничего не был должен. Теперь Моррель спокойно мог написать письмо Наррене и сказать, что больше к ней не вернется. Ни к ней, ни к файернам, ни к вожделенному когда-то титулу. Он сделал свой выбор. Моррель ухмыльнулся. Неужели в нем, наконец, сказались отцовские гены? Может быть. Только на сей раз файерн своего отца понимал. Если брукса, с которой тот связался, была для него так же дорога, как Лесс для Морреля, наплевать можно было на что угодно. Разве он стал счастлив, получив власть и титул? Нет. Счастливым Моррель почувствовал себя только тогда, когда решил от всего этого отказаться. И когда Лесс сказала ему, что любит его, и что согласна идти с ним хоть на край света.
      Моррель быстро набросал письмо Наррене, свернул свиток, запечатал и отдал его одному из гонцов. Ну вот и все. Теперь можно было двигаться к Лесс. Моррель снял с себя имперский камзол, снял все украшения, переоделся в свою старую одежду и вышел из палатки. Опасность он почувствовал слишком поздно.
      Небольшой кинжал, с характерным резким, жестким свистом воткнувшийся ему в спину, прошил старую кожаную куртку и взорвался острой болью. Моррель глухо застонал и осел на землю. К нему тут же подбежали, подняли его и даже понесли в палатку к штатной ведьме. Моррель почувствовал, как мир вокруг него начал кружиться. Он не мог открыть глаза, не мог разомкнуть губы, и только невыносимая боль в спине подсказывала ему, что он пока жив. Еще жив… Придавленное глухой тяжестью и необоримой тьмой сознание вбирало в себя обрывки чужих фраз, движений и, кажется, даже мыслей. Выстраивало их в цепочки. Моррель слышал, как ведьма, устав выгонять из своей палатки посторонних файернов, махнула на них рукой.
      — Ладно, пусть постоят у порога, — и добавила вполголоса: — не все ли равно теперь…
      Моррель попытался ухмыльнуться. Ему нравилась такая честность Суровая безрадостность слов «не все ли равно теперь» не отвлекала его мысли и силы от того самого страшного, что неизбежно приближалось. Моррель боролся. Боролся до последнего. Он совершенно не хотел умирать. Не теперь, когда он, наконец, сделал выбор. Не теперь, когда его ждала любимая самка. Не теперь, когда его жизнь только-только пыталась начаться заново… Перед сознанием Морреля невольно мелькнули дороги, которые он прошел, костры, которые он зажигал своим дыханием, бельсы, которых он вел неизвестными им путями… Файерн хрипло втянул в себя воздух, и это невинное движение отозвалось дикой болью в спине. Ему было жаль, что он так бездарно потратил свое единственное желание. И что больше уже никогда не увидит Лесс. Моррель попытался тихо произнести ее имя, но губы не слушались. Ему было безмерно жаль, что он так ничего и не…

* * *

      Серый день постепенно угасал и ему на смену пришел вечер. Тоже серый и тоже ничего не обещающий. Лесс стянула сапоги, повесила плащ на вешалку и рухнула в кресло. В комнате царила темнота. Абсолютная. Лесс не хотела включать свет. Она вообще ничего не хотела делать. Даже переодеться. Хотя промокшие ноги обещали насморк на ближайшие две недели. Наверное, в этот момент Лесс даже хотелось заболеть. Или умереть. Или хотя бы пожалеть саму себя. Лесс, не сдержавшись, хлюпнула, потом хлюпнула еще раз, а потом разревелась. Наверное, это была истерика. С рыданиями, всхлипываниями и причитаниями. Может быть даже, что так было лучше. Просто… в последнее время подобные истерики стали слишком частыми.
      Лесс попыталась взять себя в руки и оглядела комнату. Надо было что-то сделать. Надо было срочно что-то сделать, чтобы только не думать о случившемся. Занять чем-нибудь и мозги, и руки. Например, убраться. Так, чтоб к вечеру свалиться замертво и уснуть. Лесс решительно налила воды, вооружилась тряпкой и принялась драить дом. Окна, стены, все, что попадалось ей под руку. С остервенением она вычистила все ковры, посуду, шкафы… Не чувствуя тяжести она двигала кресла и кровать. Ей нужно было вымотаться. Вконец. Вдребезги. Чтобы выспаться нормально хотя бы одну ночь. Ведь можно же вымотать даже здоровый, молодой, спортивный организм! Можно если не останавливаться, не отдыхать, если загнать себя до отупения…
      Лесс отодвинула очередное кресло и решительно вывезла пыль, сонную парочку пауков, свой кинжал и… ремень. Обыкновенный черный ремень Морреля, тоже невесть как оказавшийся под креслом. Дрожащими руками Лесс выудила неожиданную находку, обессилено опустилась рядом с диваном, уткнулась в этот пыльный ремень и разрыдалась. Какая уборка? Какая к небельсам усталость? Она не сможет забыть Морреля! Да и как это можно сделать в доме, буквально пахнущем его присутствием?! И надо ли это делать?! Лесс упрямо сжала губы и снова оделась. Она предпримет еще одну попытку. А потом еще и еще одну. Лесс не позволили проститься с Моррелем, но она не могла просто так его отпустить. Ей необходимо было пробраться в имперский фамильный склеп файернов. Сколько раз ее вышибали оттуда за эти два дня? Восемь раз? Десять? Лесс не хотела ни отступать, ни сдаваться. Лешачиха даже думать не хотела о том, что ей не удастся простится с Моррелем. Она вышла из дома в дождь и предприняла очередную попытку.
      Наверное, стража уже устала. Или спала. Или просто Властители обратили, наконец-то, на лешачиху свой благосклонный взгляд. Файерны ее не услышали. И не почувствовали. И даже не преградили ей путь. Впластавшись в землю, Лесс тенью скользнула в мерзлое каменное нутро семейного имперского склепа файернов. Огромный мраморный саркофаг стоял в самом центре. Еще день, и его навсегда упрячут под землю. И Лесс уже никогда не сможет коснуться Морреля. Даже заточенного в эту холодную мраморную глыбу. Лешачиха подошла ближе. Видимо, над мраморным саркофагом поработал какой-то великий скульптор, потому что Моррель на его крышке выглядел живым и… совершенно на себя не похожим. Императорская одежда, дорогой меч, унизанные перстнями пальцы… Лесс опустилась на колени и коснулась ладонью холодного мраморного лица.
      — Привет!
      Ее голос в тишине прозвучал глухо и как-то безжизненно.
      — Я никогда не думала, что мы с тобой когда-нибудь встретимся… так… Властители, ну за что же мне это?