Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пират

ModernLib.Net / Триллеры / Роббинс Гарольд / Пират - Чтение (Весь текст)
Автор: Роббинс Гарольд
Жанр: Триллеры

 

 


Гарольд Роббинс

Пират

Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного

Богатство будет радовать тебя,

Пока ты не придешь на край могилы.

И тут ты поймешь,

И тут ты поймешь снова и снова,

И тут ты обретешь наконец ясность взора!

И глянешь в пламя геенны огненной.

Святой Коран

Из суры 102

Изобилие Богатства

Моим дочерям Карин и Адриане...

Пусть их мир будет полон понимания, любви и покоя.

Книга первая

Конец весны 1973

Пролог

1933

Восьмой день бушевал самум. Даже на памяти старого Мустафы, погонщика верблюдов, который был стариком еще, когда остальные погонщики были малышами, такого не случалось.

Обмотав накидку вокруг головы, он упрямо прокладывал путь к палатке караванщика Фуада, каждые несколько мгновений вглядываясь в узкую щель, дабы убедиться, что не сбился с пути, потеряв хрупкое укрытие оазиса, и забрел в свирепые свистящие пески пустыни. Каждый раз, когда он останавливался, песчинки били в лицо как пули. Прежде, чем войти в маленькую палатку, он откашлялся и сплюнул, чтобы прочистить горло. Но во рту у него была не влага, а только наждачная сухость песка.

Фуад сидел за небольшим столом и молчал. На столе стояла масляная лампа, блики которой бросали тени по углам. Человек гигантского роста, он вообще был немногословен.

Как всегда, разговаривая с караванщиком, Мустафа выпрямился во весь свой пятифутовый рост.

— Бог запорошил себе глаза песком, — сказал он. — Он ослеп и потерял нас из виду.

Фуад, хмыкнув, обронил несколько слов.

— Осел, — сказал он. — Теперь, после того, как мы совершили хадж в Мекку, неужели ты думаешь, что он оставит нас на пути домой?

— Воздух полон смертью, — упрямо сказал Мустафа. — Даже верблюды чуют ее. В первый раз за все время они стали волноваться.

— Замотай им головы одеялами, — сказал Фуад. — Ослепнув, они уснут и будут смотреть свои верблюжьи сны.

— Я уже это сделал, — сказал Мустафа. — Но они срывают одеяла. Я уже потерял два одеяла в песке.

— Дай им пожевать немного гашиша, — сказал Фуад. — Только, чтобы они не рехнулись. Немного — так, чтобы они успокоились.

— Они будут спать два дня.

Караванщик посмотрел на него.

— Не важно. Мы никуда не двинемся.

Маленький погонщик застыл.

— Это плохой знак. Как дела у хозяина?

— Он хороший человек, — сказал Фуад. — Он не жалуется. Он проводит время, ухаживая за своей женой, и его молитвенный коврик всегда обращен к Мекке.

Погонщик облизал губы.

— Ты думаешь, что теперь, после того, как он совершил хадж в Мекку, его молитвы будут услышаны?

Фуад выразительно посмотрел на него.

— Все в руках Аллаха. Но ее время уже близится. Скоро мы узнаем.

— Сын, — сказал Мустафа. — Я молю Аллаха, чтобы он даровал ему сына. Три дочери — это уже непосильная ноша. Даже для такого хорошего человека, как он.

— Сын, — повторил Фуад. — Аллах милостив. — Встав, он башней возвысился над маленьким погонщиком. — А теперь, осел, — неожиданно рявкнул он, — возвращайся к своим верблюдам и позаботься о них, а то я забросаю твои кости их навозом.

Большой шатер, стоявший в центре оазиса под тремя большими пальмами, был залит светом электрических ламп, размещавшихся по углам основного помещения. Из-за одной из занавесок доносился ровный гул маленького керосинового генератора, который давал энергию. Из-за другой шел дразнящий запах мяса, жарящегося на углях переносной жаровни.

В двадцатый раз за этот день доктор Самир Аль Фей, подняв полог шатра, вышел наружу, пристально вглядываясь в пелену бушевавшего самума.

Песок резко бил его в глаза, и он не видел ни верхушек деревьев в пятнадцати футах от себя, ни края оазиса, за которым песок стоял стеной, готовой, казалось, достать до неба. Он опустил полог и протер глаза, возвращаясь в главное помещение. На ногах у него были мягкие туфли, и он двигался почти бесшумно, когда ступил на мягкий шерстяной ковер, покрывавший песчаный пол.

Набила, его жена, посмотрела на него.

— Все так же? — тихо спросила она.

Он покачал головой.

— Все так же.

— Как ты думаешь, когда все это кончится? — спросила она.

— Не знаю, — ответил он. — Во всяком случае, пока непохоже, что дело идет к концу.

— Ты огорчен? — У нее был мягкий и добрый голос.

Он пересек шатер, подойдя к ней и посмотрел на Набилу сверху вниз.

— Нет.

— Ты бы не пошел в этот хадж, если бы я не настаивала.

— Я пошел не из-за этого. Причиной была наша любовь.

— Но ты не верил, что путешествие в Мекку может что-то изменить, — сказала она. — Ты говорил мне, что пол ребенка определяется совсем другими условиями.

— Я ведь врач, — сказал он. — Но я еще и мусульманин.

— А если снова будет девочка? Он не ответил.

— Тогда ты разведешься со мной и возьмешь другую жену, как того хочет принц, твой дядя?

Он взял ее руки в свои.

— Ты дурочка, Набила.

Она посмотрела ему прямо в лицо, и по лицу ее пробежала тень.

— Время подходит. И я боюсь все больше.

— Тебе нечего бояться, — успокаивающе сказал он. — Кроме того, у нас будет сын. Разве я не говорил тебе, что биение сердца типично для мальчика?

— Самир, Самир, — прошептала она. — Ты скажешь мне все, что угодно, лишь бы я не беспокоилась.

Он поднес ее руку к губам.

— Я люблю тебя. Набила. Я не хочу ни другой жены, ни другой женщины. И если на этот раз не будет сына, он будет в следующий раз.

— Для меня следующего раза не будет, — грустно сказала она. — Твой отец уже дал слово принцу.

— Мы покинем страну. Мы уедем жить в Англию. Я ходил там в школу, у меня там друзья.

— Нет, Самир. Твое место дома. Ты нужен нашему народу. То, чему ты учился, поможет ему. Ведь мы мечтали о том, что генератор, который ты привез из Англии, чтобы оперировать при свете, положит начало компании, которая даст стране свет.

— И много доходов нашей семье, — добавил он. — Доходов, в которых мы не нуждаемся, потому что у нас есть все.

— Но ведь только ты можешь считать, что доходы должны идти на пользу многим, а не кое-кому. Нет, Самир, ты не можешь уезжать. Ты нужен нашему народу.

Он молчал.

— Ты должен обещать мне. — Лежа, она взглянула ему прямо в глаза. Если это будет девочка, ты дашь мне умереть. Я не мыслю себе жизни без тебя.

— Самум, — сказал он. — Это, должно быть, самум. Иначе я не могу объяснить, откуда тебе приходят в голову такие сумасшедшие мысли.

Она опустила глаза под его взглядом.

— Это не самум, — прошептала она.

— У меня уже начинаются боли.

— Ты уверена? — спросил он. По его расчетам, схватки должны были начаться через три недели.

— Я родила троих детей, — спокойно сказала она. — И я знаю. — Первые схватки были примерно три часа назад, а последние только что, когда ты выходил из шатра.

* * *

Мустафа спал, укрывшись от самума тремя одеялами, которые он натянул на голову и согреваясь теплом верблюжьих боков с каждой стороны. Ему грезился рай, залитый золотыми потоками солнца, заполненный любвеобильными гуриями такого же золотистого цвета, с толстыми грудями, животами и ягодицами. То были прекрасные сны, навеянные гашишем, ибо он не был настолько эгоистичен, чтобы, дав верблюдам гашиш, пустить их пастись на райских пастбищах одних, без проводника. Без него бедные создания просто заблудятся.

Над ним по-прежнему бушевал самум, и песок то заносил его с головой, то освобождал, когда менялся ветер. На краю рая верблюд пошел в другую сторону, и внезапный холод пронизал старые кости Мустафы. Инстинктивно он потянулся к его теплу, но животное отошло еще дальше. Завернувшись в одеяло, он постарался прижаться к другому верблюду, но и тот отошел. Холод охватил Мустафу со всех сторон. Он медленно начал просыпаться.

Верблюды вставали на ноги. Как обычно, нервничая, они стали испражняться. Шлепнувшаяся сверху куча навоза заставила его сразу придти в себя. Яростно ругаясь из-за необходимости расстаться со столь прекрасными снами, Мустафа выполз из-под струи горячей едкой жидкости.

Стоя на четвереньках, он приподнял край одеяла, чтобы осмотреться. И внезапно кровь застыла у него в жилах. С песчаной стены прямо на него спускался человек верхом на муле. За ним плелся еще один мул с пустым седлом. Всадник обернулся и взглянул на него.

И в эту минуту Мустафа вскрикнул. У человека было две головы. Затуманенный взор Мустафы увидел два белых лица, принадлежащих одному телу.

Мустафа вскочил на ноги. Забыв про песок, который сек его по глазам, он бросился к палатке караванщика.

— Ой-и-и! Ой-и-и-и! К нам идет ангел смерти!

Фуад молнией вылетел из своей палатки, схватил Мустафу гигантской рукой и приподняв его в воздух, встряхнул как ребенка.

— Заткнись! — рявкнул караванщик. — Нашему хозяину хватает забот и со своей женой, у которой уже началось, чтобы слушать еще твои пьяные вопли!

— Ангел смерти! Я его видел! — У Мустафы стучали зубы. Он показал пальцем. — Смотрите! За верблюдами!

К тому времени к ним подошли еще несколько человек. Все они уставились в ту сторону, куда указывал вытянутый палец Мустафы и хором издали возглас ужаса, когда из слепящей тьмы песка появились два мула. И на первом сидел человек с двумя головами.

Столь же быстро, как появились, все остальные исчезли, каждый нашел себе укрытие в своем собственном убежище, оставив Мустафу, барахтавшегося в руках Фуада. Непроизвольно Фуад ослабил хватку, и человечек, свалившись на землю, нырнул в его палатку, оставив Фуада лицом к лицу с ангелом смерти.

Потеряв способность двигаться, Фуад заметил, что мул собирается остановиться рядом с ним. Ангел смерти сказал человеческим голосом:

— Ас-салям алейкум.

Автоматически Фуад ответил:

— Алейкум ас-салям.

— Я прошу вашей помощи, — сказал наездник. — Уже несколько дней мы блуждаем в самуме, а моя жена больна и вот-вот подходит ее время.

Медленно и осторожно наездник стал слезать с седла. И тогда лишь Фуад увидел, что одеяло прикрывает двух человек. Он рванулся вперед.

— Сейчас, — сказал он. — Давайте я помогу вам.

Из тьмы показался Самир в тяжелой накидке некрашенной шерсти.

— В чем дело? — спросил он.

Как перышко держа на руках женщину, Фуад повернулся.

— Путники, которые заблудились в самуме, хозяин.

Мужчина, облокотившись на своего мула, еле стоял на ногах.

— Не представляю себе, сколько дней мы блуждали. — Он начал сползать на землю.

Самир подхватил его, обняв мужчину за плечи.

— Обопритесь на меня, — сказал он.

Мужчина с благодарностью облокотился на него.

— Моя жена, — прошептал он. — Она больна. У нас нет воды.

— Сейчас все будет в порядке, — спокойно сказал Самир. Он взглянул на караванщика. — Отнеси ее в мой шатер.

— Мои мулы, — сказал мужчина.

— О них позаботятся, — сказал Самир. — Добро пожаловать в мой дом.

Лицо мужчины было изодрано ударами песчаных струй и кровоточило, губы опухли и потрескались. Исцарапанные руки едва удерживали маленькую чашечку чая. Он был высок, выше Самира, более шести футов ростом, с большим носом и пронзительными голубыми глазами, скрывавшимися под густыми бровями. Он наблюдал за Сатиром, склонившимся над матрацем, где лежала его жена.

Самир повернулся к нему. Он не знал, что сказать. Женщина умирала. Организм ее был почти обезвожен; у нее был слабый, еле прощупывающийся пульс и угрожающе низкое давление.

— Сколько дней вы шли через самум? — спросил он.

Человек посмотрел на него и покачал головой.

— Не знаю. Кажется, что всю жизнь.

— Она очень слаба, — сказал Самир.

Несколько мгновений мужчина молчал, глядя в свою чашку. Губы его шевельнулись, но Самир не услышал ни звука. Затем он посмотрел на Самира.

— Вы врач?

Самир кивнул.

— Она выживет?

— Не знаю, — сказал Самир.

— Моя жена хотела, чтобы наш ребенок родился на святой земле, — сказал мужчина. — Но англичане не дали нам виз. Поэтому мы решили, что если пересечем пустыню, мы попадем в страну с тыла и растворимся в ней.

В голосе Самира послышался ужас.

— Всего лишь с двумя мулами? Перед вами лежит еще шестьсот миль пустыни.

— Мы потеряли свои припасы, — сказал мужчина. — Это был кошмар.

Самир снова повернулся к женщине. Он хлопнул в ладоши, и Аида, служанка его жены, вошла в помещение.

— Приготовь подслащенной воды, — сказал он. Когда женщина оставила их, повернулся к путнику.

— Вы должны постараться... надо заставить ее проглотить хоть немного, — сказал он.

Человек кивнул. Мгновение он сидел молча, затем заговорил.

— Вы, конечно, знаете, что мы евреи.

— Да.

— И вы по-прежнему хотите помочь нам?

— Все мы путники в одном и том же море, — сказал Самир. — Неужели вы отказали бы мне в помощи, если бы оказались на моем месте?

Человек покачал головой.

— Нет. Если есть на свете гуманность, как бы я мог отказать вам?

— Так оно и есть, — Самир улыбнулся и протянул руку. — Я Самир Аль Фей.

Человек принял его рукопожатие.

— Исайя Бен Эзра.

Аида вернулась с маленькой мисочкой и ложкой. Самир взял их у нее.

— Принеси чистое полотенце, — сказал он.

Получив его, он сел рядом с матрацем. Обмакнув полотенце в теплую сладкую воду, он прижал ткань к губам женщины.

— Смотрите, что я делаю, — сказал он мужчине. — Вы должны осторожно раздвигать ей губы, стараясь, чтобы вода попадала в горло. Это единственное, что может заменить внутривенное вливание глюкозы. Но только очень медленно, чтобы она не захлебнулась.

— Я понимаю, — сказал Бен Эзра.

Самир поднялся.

— Я должен побыть со своей женой.

Бен Эзра вопросительно посмотрел на него.

— Мы возвращаемся домой после хаджа в Мекку, и нас застиг здесь самум. Так же, как и вы, мы хотим, чтобы наш ребенок родился дома, но теперь этому не бывать. Он решил появиться на свет на три недели раньше. — Самир выразительно махнул рукой. — Пути Аллаха неисповедимы. Не отправься мы в Мекку, чтобы просить Его о сыне, не захоти вы, чтобы ваш ребенок родился в святой земле, мы бы тут не встретились.

— Я благодарю бога за то, что вы оказались здесь, — сказал Бен Эзра. — Да благословит он вас сыном, за которого вы молите.

— Спасибо, — ответил Самир. — И пусть Аллах охраняет вашу жену и ребенка.

Он опустил занавеску, которая разделяла помещения, а Бен Эзра повернулся к своей жене и начал выдавливать ей в рот влажную ткань.

За час до заката самум достиг апогея. За стенами шатра ветер ревел, как гром отдаленной канонады, а песок бил в стенки, как град, летящий с хмурого неба. Как раз в этот момент Набила вскрикнула от боли и страха.

— Ребенок во мне мертв. Я больше не чувствую, что он жив и шевелится.

— Т-с-с, — тихо сказал Самир. — Все в порядке.

Набила потянулась за его рукой. В голосе ее было отчаяние.

— Самир, прошу тебя. Помни о своем обещании. Дай мне умереть.

Сквозь слезы, застилающие глаза, он взглянул на нее.

— Я люблю тебя, Набила. Ты будешь жить, чтобы подарить мне сына. — Он был нежен, так нежен и осторожен, что она почти не чувствовала, как игла ищет ее вену, а ощутила только приятное чувство уходящей боли, когда морфин стал оказывать свое действие.

Самир устало разогнулся. Более двух часов он пытался стетоскопом обнаружить биение сердца ребенка, но его старания были безуспешны.

— Аида, — сказал он старой служанке. — Позови караванщика. Мне нужна его помощь, чтобы извлечь ребенка. Только заставь его тщательно вымыться перед тем, как он зайдет в шатер.

Кивнув, она испуганно покинула помещение. Самир начал торопливо раскладывать на чистом белом полотнище все необходимые ему инструменты.

Внезапно Набила дернулась, и из нее хлынула кровь. Дела были плохи — у Набилы началось кровотечение. Ее тело словно старалось вытолкнуть ребенка. Но Самир не мог нащупать его головку. Теперь он знал, в чем было дело. Послед закупорил выход из матки.

Кровавое пятно на простынях стремительно расширялось, и Самир работал как бешеный, борясь с чувством подступающего страха. Он ввел руку в ее тело и расширил шейку матки, чтобы дать выход последу. Отбросив пропитанный кровью тампон, он повернул тельце ребенка головкой вниз и извлек его наружу. Осторожно перерезав пуповину, он повернулся к Набиле. На мгновение у него прервалось дыхание, но увидев, что кровотечение прекратилось, он облегченно вздохнул. Лишь теперь он позволил себе взглянуть на ребенка.

Ребенок был девочкой, и она была мертва. Он знал это, еще не притронувшись к ней. Слезы потекли по его щекам, он повернулся и снова посмотрел на Набилу. Теперь она уже никогда не принесет ему сына. И вообще ребенка. Он понимал, что отныне она никогда не сможет забеременеть — слишком велика угроза ее жизни. Его охватило отчаяние. Может быть, она была права. Смерть была бы для нее облегчением.

— Доктор! — отбросив занавеску, Бен Эзра стоял в проеме.

Невидящими глазами он посмотрел на еврея. Он не мог вымолвить ни слова.

— Доктор, моя жена, — у Бен Эзры был испуганный голос. — Она не дышит!

Рефлекторно Самир схватил медицинскую сумку. Он снова посмотрел на Набилу. Морфин действовал отлично. Она спокойно спала. Самир быстро вышел за Бен Эзрой.

Опустившись на колени у тела неподвижной женщины, он стетоскопом стал искать ее сердце. Оно не билось. Самир быстро приготовил инъекцию адреналина и всадил шприц прямо в сердце. С силой открыв ей рот, он попытался вогнать хоть немного воздуха в ее легкие, но все было тщетно. Наконец он повернулся к мужчине.

— Простите, — сказал он.

Бен Эзра посмотрел на него.

— Она не умерла, — сказал он. — Я вижу, как шевелится ее живот.

Самир снова посмотрел на женщину. Бен Эзра был прав. Было видно, как вздымался живот женщины.

— Ребенок! — воскликнул Самир. Он открыл саквояж и вынул из него скальпель.

— Что вы делаете? — воскликнул Бен Эзра.

— Ребенок, — объяснил Самир. — Еще не поздно спасти его.

У Самира не было времени раздевать женщину. Он быстро вспорол ее одежды. Обнажился живот, напряженный до синевы, и вздутый.

— А теперь закройте глаза, — сказал Самир. — Не смотрите.

Бен Эзра сделал, как ему было сказано. Самир осторожно рассек плоть. Тонкая кожа расходилась с громким звуком, словно лопаясь. Самир вскрыл брюшную полость, и через мгновение ребенок был у него в руках. Быстро перерезав пуповину, он перевязал ее. Два легких шлепка — и здоровый вопль ребенка заполнил шатер.

Самир посмотрел на отца.

— У вас сын, — сказал он.

Глаза Бен Эзры наполнились слезами.

— Что мне делать с сыном? — спросил он. — Без матери, и впереди шестьсот миль пустыни. Ребенок умрет.

— Мы снабдим вас припасами, — сказал Самир.

Еврей покачал головой.

— Это не поможет. Я скрываюсь от полиции. У меня нет ничего, что бы я мог дать ребенку.

По-прежнему держа новорожденного в руках, Самир молчал. Бен Эзра посмотрел на него.

— А ваш ребенок? — спросил он.

— Мертв, — просто ответил Самир. — Я думаю, что Аллах с его мудростью счел за лучшее не откликнуться на наши молитвы.

— Это был сын? — спросил еврей.

Самир покачал головой.

— Девочка.

Бен Эзра посмотрел на него.

— Может быть, Аллах мудрее, чем мы оба — поэтому он и свел нас вместе в этой пустыне.

— Не понимаю, — сказал Самир.

— Если бы не вы, ребенок умер бы вместе с матерью. Вы ему больше отец, чем я.

— Вы с ума сошли, — сказал Самир.

— Нет, — голос Бен Эзры обретал силу. — Если он будет со мной, то его ждет смерть. Эта ноша погубит и меня. Но Аллах откликнулся на ваши мольбы о сыне. С вами он вырастет сильным и смелым.

Самир посмотрел еврею прямо в глаза.

— Но он будет мусульманином, а не евреем.

Бен Эзра бросил ему ответный взгляд.

— Разве это имеет значение? Разве вы не говорили мне, что все мы путники в том же самом море?

Самир посмотрел на хрупкое тельце мальчика у него на руках. Внезапно его охватила такая любовь, которую он не испытывал ни к кому на свете. В самом деле, Аллах по-своему ответил на его молитвы.

— Мы должны торопиться, — сказал он. — Идите за мной.

Бен Эзра взял новорожденного ребенка и вышел за занавеску. Самир положил его сына на столик и запеленал в чистую белую простыню. Он уже почти заканчивал свое занятие, когда вошли Фуад и Аида.

— Вымой и вытри моего сына, — скомандовал он Аиде.

Женщина мгновение смотрела ему в глаза, а затем ее губы шевельнулись.

— Аллах милостив, — сказала она.

— За утренней молитвой мы возблагодарим его, — резко сказал он.

Теперь Самир повернулся к караванщику.

— Ты пойдешь со мной, — сказал он, отбрасывая полог.

* * *

Самум прекратился так же внезапно, как и начался. День выдался ясным и чистым. Двое мужчин стояли на краю свежих могил поодаль от оазиса. Рядом с Бен Эзрой были его два мула, один с бурдюками с водой и припасами, на другом было старое кожаное седло. Бен Эзра и Самир, смущаясь, смотрели друг на друга. Никто из них не знал, что говорить.

Исайя Бен Эзра протянул руку. Молча Самир пожал ее. Их тесное рукопожатие было полно тепла. Через мгновение оно распалось, и еврей влез в седло.

— Хат рак, — сказал он.

Самир бросил на него взгляд. Правой рукой он сделал традиционный знак прощания. Он прикоснулся ко лбу, к губам и наконец к сердцу.

— Ас-салям алейкум. Иди с миром.

Бен Эзра молчал. Он посмотрел на могилы, а затем на Самира. Глаза обоих мужчин были полны слезами.

— Алейхем шолом, — сказал Бен Эзра и тронул мула.

Мгновение Самир стоял, глядя ему вслед, затем повернулся и пошел в свой шатер. Аида ждала его у входа, и в голосе ее звучал восторг.

— Хозяйка проснулась!

— Ты сказала ей? — спросил он.

Служанка покачала головой.

Пройдя за полог, он взял ребенка. Когда его жена открыла глаза, он стоял рядом с ней. Улыбаясь, он смотрел на нее.

— Самир, — прошептала она. — Прости меня.

— Не из-за чего извиняться, — мягко сказал он, подавая ребенка ей на руки. — Аллах ответил на наши молитвы. У нас сын.

Несколько долгих минут она смотрела на ребенка, затем подняла лицо к мужу. Ее глаза были полны слез.

— Мне снился ужасный сон, — полушепотом сказала она. — Мне снилось, что ребенок погиб.

— Это был сон. Набила, — сказал он. — Только сон.

Набила осторожно откинула белую простыню с лица малыша.

— Он прекрасен, — сказала она.

На лице ее появилось удивленное выражение. Она снова подняла лицо к мужу.

— Самир! — воскликнула она. — У нашего сына голубые глаза!

Он громко рассмеялся.

— Женщина, женщина, — сказал он. — Неужели ты так ничего и не поняла? У всех новорожденных голубые глаза.

Но Аллах в самом деле совершил чудо. Потому что Бадр Самир Аль Фей рос с темно-синими, почти фиолетовыми, как небо над ночной пустыней, глазами.

Глава 1

Он подставил голову под упругие колючие струи, и рев четырех реактивных двигателей стал глуше. Узкое помещение душевой наполнилось паром. Он быстро взбил на теле густую душистую мыльную пену, ополоснулся и пустил вместо горячей ледяную воду. Усталость сразу же оставила его, и он окончательно пришел в себя. Перекрыв воду, Бадр вышел из душа.

Как обычно, его ждал Джаббир, держа в руках тяжелый махровый халат и полотенце тонкой ткани, которое обернул ему вокруг талии.

— Добрый вечер, хозяин, — тихо сказал он по-арабски.

— Добрый вечер, приятель, — яростно растираясь, ответил Бадр. — Сколько времени?

Джаббир посмотрел на массивный хронометр нержавеющей стали «Сейко», подаренный ему хозяином.

— Девятнадцать часов и пятнадцать минут по французскому времени, — гордо сказал он. — Будет ли хозяин отдыхать?

— Да, спасибо, — сказал Бадр, бросая полотенце и ныряя в подставленный халат. — Где мы?

— Над Английским Каналом, — ответил Джаббир. — Капитан просил меня сообщить вам, что мы будем в Ницце в двадцать сорок.

— Отлично, — сказал Бадр.

Джаббир открыл дверь небольшой ванной комнаты, чтобы Бадр мог пройти в свою каюту. Хотя она была огромной, занимая почти треть интерьера «Боинга-707», ее тяжелый воздух был пропитан едким запахом гашиша и других наркотиков.

На мгновение Бадр остановился. Когда он сам курил наркотик, запах не тревожил его, но сейчас он вызвал у него отвращение.

— Здесь воняет, — сказал он. — Как жаль, что мы не можем открыть окна и проветрить помещение. На высоте в тридцать тысяч футов это может вызвать некоторые сложности.

Джаббир слушал его без улыбки.

— Да, сэр. — Быстро пройдя через каюту, он включил все вентиляционные устройства, затем, схватив баллончик с аэрозолем, опрыскал помещение. — Выбрал ли хозяин костюм? — повернулся он к Бадру.

— Еще нет, — ответил Бадр. Он смотрел на огромную постель, которая занимала почти половину каюты.

На ней лежали две обнаженные девушки, и на их телах отсвечивал мягкий золотой свет ламп. Они лежали как мертвые. В памяти Бадра с пронзительной остротой вспыхнуло то, что происходило несколько часов тому назад, когда он ласкал их.

Теперь он снова стоял рядом с кроватью, глядя на них. Он уже ничего не чувствовал. Все было кончено. Они были использованы, и их функции на том кончались. Они должны были скрасить скуку долгого полета от Лос-Анджелеса. А теперь он даже не мог припомнить их имена. В дверях он повернулся к Джаббиру.

— Разбуди их и скажи, чтобы они одевались, — сказал он и закрыл за собой двери.

По узкому проходу, с обоих сторон которого размещались каюты для гостей, он прошел в главный салон. Дик Карьяж, его помощник, был в кабинете, размещавшемся в передней части салона. Он сидел за письменным столом, рядом с телефонами и телексом. Молодой юрист, как обычно, был одет в строгом соответствии с правилами: белая рубашка, галстук, темный пиджак. Бадр не мог припомнить, чтобы когда-либо видел его в рубашке с короткими рукавами.

Карьяж встал.

— Добрый вечер, шеф, — вежливо сказал он. — Хорошо отдохнули?

— Да, спасибо, — сказал Бадр. — А вы?

Молодой советник сделал легкую гримасу — это был максимум того, что он мог себе позволить.

— Я никогда не научусь спать в самолете.

— Научитесь, — улыбнулся Бадр. — Нужно только время.

Карьяж не ответил на улыбку.

— Если я не научился за два года, то боюсь, этого уже никогда не произойдет.

Бадр нажал кнопку вызова.

— Как дела?

— Все, тихо, — ответил Карьяж. — Вы же знаете — уик-энд.

Бадр кивнул. Была суббота и не ожидалось никакой активности. Во всяком случае, с часа утра, когда они покинули Лос-Анджелес.

Появился Рауль, старший стюард.

— Да, сэр?

— Кофе, — сказал Бадр. — Американского. — Его желудок так и не приспособился к кофе грубого помола, которое любил готовить стюард. Он повернулся к Карьяжу. — Вы связывались с яхтой?

Карьяж кивнул.

— Я говорил с капитаном Петерсеном. У него все готово для сегодняшней вечеринки. «Роллс-Ройсы» и «Сан-Марко» будут ждать около аэропорта. Он сказал, что если море будет спокойным, «Сан-Марко» доставит вас в Канны за двадцать минут. Автомобилю на это потребуется час, так как из-за кинофестиваля очень оживленное движение.

Стюард вернулся с кофе. Пока он наливал чашку, Бадр закурил сигарету и отхлебнул глоток.

— Желаете ли что-нибудь поесть? — спросил стюард.

— Спасибо, пока нет, — сказал Бадр. Он повернулся к Дику.

— Моя жена на борту яхты?

— Капитан сказал мне, что она на вилле. Но Юсеф прибыл из Парижа, и он уже на борту. Он просил меня сообщить вам, что у него есть несколько потрясающих талантов, ангажированных на сегодняшний вечер.

Бадр кивнул. Юсеф Зиад был главой парижской конторы. В каждой стране у него был такой офис. Их возглавляли блистательные, обаятельные молодые люди, любившие деньги и стоявшие очень близко к сильным мира сего. Их основной задачей был поиск красивых девушек для украшения вечеринок, которые Бадр давал по ходу дела.

— Вызовите мне по телефону миссис Аль Фей, — сказал он.

Пройдя в обеденный салон, он сел у круглого стола красного дерева. Рауль снова наполнил его чашку. Бадр молчал, пока не опустошил ее. Через мгновение зазвонил телефон. Он поднял трубку.

Раздался голос Карьяжа.

— Миссис Аль Фей нет дома. Я только что говорил с ее секретарем, который сказал мне, что она отправилась на просмотр фильма, а оттуда поедет прямо на яхту.

— Благодарю, — сказал Бадр, опуская трубку. Он не испытывал удивления. Он и не ждал, что Иордана будет дома — во всяком случае, пока идет фестиваль или намечается какая-то вечеринка. Она всегда была в центре событий. На мгновение он испытал раздражение, но оно быстро прошло. Во всяком случае, именно это привлекало его в ней. Она была американка, а не арабская женщина. Американские девушки не сидят дома. Как-то раз он попытался объяснить это своей матери, но не добился успеха: она так ничего и не смогла понять, не скрывая сожаления, что он не женился на арабской девушке после того, как развелся со своей первой женой.

Телефон снова зазвонил. Он поднял трубку. Это был пилот, капитан Андре Хайятт.

— С вашего разрешения, сэр, — сказал он, — я хотел бы воспользоваться услугами Эр-Франс по обслуживанию самолета, если мы пробудем в Ницце достаточно долго.

Бадр улыбнулся. Таким образом капитан старался осторожно выяснить, сколько свободного времени будет у команды.

— Я думаю, что мы можем планировать пребывание до среды. Хватит ли у вас времени, Энди?

— Да, сэр.

— Это был отличный полет, Энди. Благодарю вас.

— Спасибо, сэр. — Пилот был доволен.

Бадр вызвал Карьяжа.

— Устройте команду до среды у «Негреско».

— Да, шеф, — Карьяж помедлил. — Относительно девочек — надо ли их приглашать на вечеринку?

— Нет, — ровным голосом сказал Бадр. — Об этом деле уже позаботится Юсеф.

— Что нам с ними делать?

— Отправь в «Негреско» вместе с командой, — сказал он. — Дайте каждой пятьсот долларов и обратный билет до Лос-Анджелеса.

Положив трубку, он посмотрел в иллюминатор. Почти стемнело, и далеко внизу на французском берегу рассыпалась цепочка огней. Он задумался, стараясь представить, что сейчас делает Иордана. В последний раз он видел ее с детьми в Бейруте месяц назад. Они договорились встретиться на юге Франции в день ее рождения. Он вспомнил об алмазном ожерелье от Ван Клефа и подумал, понравится ли оно ей. Этого он не знал. Сегодня все, даже драгоценности, было фальшивым. Ничто не имело значения, даже то, что они испытывали друг к другу.

* * *

Иордана соскользнула с постели и пошла в ванную, подхватив по пути свое платье.

— Что за спешка, дорогая? — раздался мужской голос из постели.

Она остановилась в дверях ванной и через плечо посмотрела на него.

— Прилетает мой муж, — сказала она. — И я должна успеть на борт, чтобы еще и переодеться.

— Может, самолет запоздает, — сказал мужчина.

— Самолет Бадра никогда не опаздывает, — холодно сказала она. Войдя в ванную, Иордана прикрыла за собой дверь. Склонившись над биде, она повернула ручку и начала регулировать холодную и горячую воду, пока та не стала такой, которая ей нравилась, и начала приводить себя в порядок.

Она с трудом могла припомнить, когда ей удавалось достигать вершины блаженства. Но в одном она могла быть уверена: если бы Академия присуждала награды за наиболее мастерскую ее имитацию, она бы получала их каждый год.

Она выдернула пробку и выпрямилась, вытирая себя, пока вода уходила сквозь отверстие. Во французских отелях биде всегда издают одни и те же звуки, будь то в Париже, Каннах или в провинции. Буль, буль, стоп, буль, буль, буль. Вытеревшись, она смочила кончики пальцев одеколоном и легко коснулась шелковистой растительности лобка. Затем быстро оделась и вышла из ванной.

Мужчина сидел голым в постели, демонстрируя, как он снова хочет ее.

— Ты посмотри, что происходит, дорогая.

— Ну и играй со своей конфеткой, — сказала она.

— Поласкай меня, — сказал он по-французски. — У нас еще есть время.

Она покачала головой.

— Прости, дорогой. Я опаздываю.

— Может, попозже, на вечеринке, — сказал он. — Мы можем найти укромное местечко, подальше от всех.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты там не будешь.

— Но, дорогая, — запротестовал он. — Почему же? Я же всю неделю был с вами на яхте.

— Потому, — сказала она. — Бадр не дурак.

— В таком случае, когда же я тебя увижу? — спросил он, поникая.

Она пожала плечами.

— Не знаю.

Открыв сумочку, она вытащила конверт со стофранковыми банкнотами и бросила его на постель рядом с ним.

— Это на оплату твоего счета в гостинице и на расходы, — сказала она. — С тем, что останется, ты протянешь, пока не найдешь себе еще кого-нибудь.

Голос мужчины изобразил глубокую обиду.

— Но, дорогая, неужели ты думаешь, что все это было только из-за денег?

Она засмеялась.

— Надеюсь, что нет. Не могу подумать, что я настолько страшна.

— У меня никогда еще не было такой женщины, как ты, — грустно сказал он.

— Стоит только поискать, — сказала она. — Вокруг куча таких, как я. И если тебе нужна рекомендация, можешь сказать им, что, по моему мнению, ты самый лучший.

Она вышла прежде, чем он собрался ответить. Ожидая в холле лифт, она взглянула на часы. Было четверть восьмого. У нее как раз оставалось время успеть на яхту и принять горячий душ, после чего одеться к приему.

Глава 2

Выйдя из такси, Юсеф заметил белый «корниш» Иорданы, стоявший перед «Карлтон-отелем». Расплачиваясь с водителем, он искал Иордану, но увидел только ее шофера Ги, болтавшего с другими водителями. Повернувшись, он вошел в холл.

Через день должно было состояться официальное открытие фестиваля, и повсюду уже виднелись его яркие афиши. Он остановился на минуту, рассматривая их.

Самым внушительным был огромный плакат, простиравшийся по всему холлу: "Александр Салкинд представляет «Трех мушкетеров». Он медленно читал список действующих лиц: Майкл Йорк, Оливер Рид, Ричард Чемберлен, Ракуэл Уэлш, Чарльтон Хестон, Фей Данауэй — подлинное сборище звезд. Даже он, обожавший кино еще с детских лет, был поражен. Он повернулся к конторке.

Эли, старший портье, улыбнулся и поклонился.

— Рад снова видеть вас, месье Зиад.

Юсеф ответил ему такой же улыбкой.

— У вас всегда очень мило, Эли.

— Чем могу быть вам полезен, месье Зиад? — спросил маленький человечек.

— Я должен здесь встретиться с мистером Винсентом, — сказал Юсеф. — Он уже пришел?

— Он ждет вас в маленьком баре, — сказал Эли.

— Благодарю вас, — сказал Юсеф. Двинувшись в том направлении, он повернулся, словно ему в голову пришла какая-то мысль. — Кстати, вы не видели мадам Аль Фей?

Эли без промедления покачал головой.

— Никоим образом. Не хотите ли оставить ей записку?

— Не важно, — сказал Юсеф. Повернувшись, он направился к маленькому бару у лифта.

Эли взял телефон, стоявший под конторкой, и прошептал в трубку номер. Трубку снял лифтер спускавшегося лифта. Через мгновение, окончив разговор, он повернулся к Иордане.

— Месье Эли предполагает, что мадам могла бы выйти из лифта со стороны Рю де Канада. Он послал человека, чтобы встретить вас на ближайшем этаже.

Иордана посмотрела на лифтера. Его лицо было бесстрастно; лифт остановился как раз на предназначенном этаже. Она кивнула.

— Спасибо.

Выйдя, она пошла по длинному коридору, который вел в дальний угол отеля. Эли сдержал слово: здесь, у маленького старомодного лифта, который продолжал служить нуждам отеля и после окончания его строительства, ее уже ждал человек.

Она покинула отель через «Карлтон-бар» и, выйдя на террасу, по пандусу спустилась к выходу. Ги, ее шофер, увидев хозяйку, распахнул дверцу «Роллса». Прежде чем спуститься по ступенькам, она повернулась и вгляделась в холл. Сквозь толпу людей, скопившихся у конторки, она поймала взгляд Эли и с благодарностью кивнула ему. Не меняя выражения лица, он склонил голову в вежливом поклоне.

Ги придерживал дверцу, пока она не села. Она не знала, почему Эли заставил ее покинуть отель подобным образом, но не сомневалась, что у него были на то основания. Портье был, скорее всего, мудрейшим человеком на Ривьере. И, вероятно, самым осмотрительным.

Маленький бар был переполнен, но Майкл Винсент уже занял столик в отдалении, между баром и входом. Когда вошел Юсеф, он встал и протянул ему руку.

Юсеф пожал ее.

— Простите, что запоздал. Движение на Круазетт просто невероятное.

— Ничего страшного, — ответил Майкл. Удивительно, что такой нежный голос принадлежал шестифутовому гиганту. Он кивнул на молодых женщин, сидевших за столиком рядом с ним.

— Как видите, я весьма приятно проводил время.

Юсеф улыбнулся. Он знал их. Девушки входили в ту компанию, которую он доставил из Парижа.

— Сюзанн, Моник, — пробормотал он, садясь.

Они сразу же поднялись. Намек был понят. Предстояла деловая встреча. Они же должны были отправиться к себе и готовиться к вечернему приему.

С бутылкой «Дом Периньон» подскочил официант и показал ее Юсефу для оценки. Юсеф кивнул. Официант взглянул на Майкла Винсента.

— Я бы хлебнул шотландского, — сказал продюсер.

Официант наполнил бокал Юсефа и исчез. Юсеф поднял бокал.

— Надеюсь, вы удовлетворены, как вас принимают?

Мужчина улыбнулся.

— Лучший отель в городе, и вы еще спрашиваете, как он мне нравится? Хотел бы я знать, как это у вас получилось. Две недели тому назад, когда я звонил сюда, мне сказали, что на время фестиваля ничего найти не удастся. А вы позвонили за день и, как по мановению волшебной палочки, номер готов.

Юсеф таинственно усмехнулся.

— Сойдемся на том, что мы обладаем определенным влиянием.

— За это я выпью, — сказал американец. Он опустошил рюмку и махнул, чтобы ему принесли еще одну.

— Мистер Аль Фей попросил меня высказать свою признательность, за то, что вы сюда прибыли. Он ждет очень многого от встречи с вами.

— Я тоже, — сказал Винсент. Помедлив, он снова заговорил.

— С трудом могу в это поверить.

— Почему? — спросил Юсеф.

— Трудно поверить, — повторил Винсент. — Мне потребовалось больше пяти лет, чтобы собрать деньги на «Ганди», и вдруг являетесь вы с десятью миллионами долларов и спрашиваете, не заинтересуюсь ли я возможностью поставить фильм о жизни Магомета.

— Меня это не удивляет, — сказал Юсеф. — И не будет удивлять вас, когда вы встретитесь с мистером Аль Феем. У него в огромной мере развита интуиция. И после того, как он посмотрел ваши фильмы о великих мыслителях — Моисее, Иисусе Христе и Ганди — что может быть естественнее, чем обращение к вам, единственному человеку, который может взяться за историю столь величественной жизни?

Режиссер кивнул.

— Возникнут определенные проблемы.

— Конечно, — сказал Юсеф. — Они всегда возникают.

Винсент нахмурился.

— Справиться с ними будет не так-то легко. В кинематографии много евреев.

Юсеф усмехнулся.

— Когда до этого дойдет дело, мы обо всем позаботимся, — мягко сказал он. — Возможно, мистер Аль Фей купит какую-нибудь крупную компанию и сам займется производством.

Винсент отхлебнул шотландского виски.

— Должно быть, он любопытная личность, этот ваш Аль Фей.

— Думаю, так оно и есть, — тихо сказал Юсеф. Он смотрел на киношника и думал, что бы тот сказал, знай, как тщательно изучалась вся его жизнь, прежде чем Бадр решил обратиться к нему. Все деяния Винсента с детских лет были собраны в досье, которое лежало на столе у Бадра. Не было никаких тайн и в его личной жизни. Девушки, женщины, выпивки, даже его членство в тайном обществе Джона Берча и в некоторых мелких антисемитских группах. Все было собрано и изучено. Вплоть до выяснения причин, по которым он стал персоной нон грата в индустрии кино. В такой тонкой и чувствительной области антисемитизм скрыть было очень трудно. Прошло пять лет со дня окончания «Ганди», но фильм до сих пор не был выпущен на экраны западного мира. И с тех пор режиссеру не удалось реализовать ни один из своих замыслов. Последние несколько лет он жил за счет своих друзей и бесконечных обещаний. И бутылок виски.

Юсеф не сказал ему, что Бадр перебрал много кандидатур, прежде чем остановил свой выбор на нем. Их предложение многократно отвергалось. Не потому, что режиссеры считали личность пророка недостаточно интересной темой для фильма. А потому, что они видели: в данный момент эта постановка будет носить не столько философский, сколько пропагандистский характер. Все было ясно. Они боялись евреев; евреи держали этот бизнес железной рукой, и никто не хотел вступать с ними в конфликт.

Взглянув на часы, он встал.

— Простите, но я должен идти. Меня ждут еще несколько неотложных дел.

Винсент посмотрел на него.

— Конечно, я понимаю. Спасибо, что встретились со мной.

— Мне было очень приятно. — Юсеф посмотрел на собеседника сверху вниз. — Яхта будет в заливчике перед отелем. С десяти тридцати у оконечности мола Карлтон будут стоять катера, чтобы доставить вас на борт. Вас ждут в любое время после этого часа.

Подошел официант с чеком. Юсеф подписал его, и Винсент встал. Двое мужчин обменялись рукопожатием, и Юсеф покинул бар, в то время как Винсент заказал еще виски.

Выйдя из отеля, Юсеф обратил внимание, что машины Иорданы уже нет у входа. Было уже несколько минут девятого. Спустившись по ступеням, он повернул к «Мартинесу». Вокруг него уже стояли любопытные. Каждый вечер здесь разыгрывались сумасшедшие сцены, поскольку в течение всех недель фестиваля люди будут рваться поглазеть на знаменитостей и кинозвезд. Не глядя по сторонам, он быстро прошел сквозь толпу. До возвращения на яхту и встречи с Бадром у него оставался еще час.

Холл в «Мартинесе» не был так переполнен, как в «Карлтоне». Юсеф прошел прямо к лифту и поднялся на последний этаж. Из лифта он пошел по коридору к последнему угловому особняку на крыше — пентхаусу. Нажал кнопку звонка. Внутри раздался мягкий звук. Подождав мгновение, он снова нетерпеливо нажал кнопку.

Из-за двери донесся хрипловатый высокий голос:

— Кто там?

— Это я. Открывай.

Раздался звук сбрасываемой цепочки, и дверь открылась. На пороге стоял высокий молодой блондин. Он свирепо смотрел на Юсефа.

— Ты опоздал, — обвиняющим тоном сказал он. — Ты сказал, что будешь еще час назад.

— Я же тебе говорил, что у меня дела, — объяснил Юсеф, проходя мимо него в гостиную. — Ты же знаешь, что я должен зарабатывать себе на жизнь.

— Ты лжешь! — гневно сказал молодой человек, захлопывая двери. — Ты был с Патриком.

— Я объяснил тебе, что Патрик в Париже, — ответил Юсеф. — Мне он здесь не нужен.

— Он здесь, — уныло сказал юноша. — Я видел его. Он был с тем англичанином, у которого сеть магазинов.

Юсеф промолчал, стараясь подавить вспыхнувший гнев. Он дал Патрику четкое указание оставаться в отеле и никуда не выходить до завтрашнего дня.

— Сукин сын, — прошептал он. — Когда я его увижу, то займусь им.

Он подошел к столу, на котором в ведерке со льдом стояла открытая бутылка «Дом Периньон». Наполнив для себя стакан, он повернулся к молодому человеку.

— Не хочешь немного вина, дорогой?

— Нет, — молодой человек был мрачен.

— Брось, Жак, — умиротворяюще сказал Юсеф. — Перестань. Ты же знаешь, как я на тебя рассчитываю.

В первый раз с минуты их встречи Жак взглянул на Юсефа.

— Где я должен с ней встретиться? — спросил он.

— На яхте. Сегодня вечером, — сказал Юсеф. — Я все организовал.

— Я пойду с тобой? — спросил Жак.

Юсеф покачал головой.

— Нет. Ты меня не знаешь. Если она заподозрит, что мы друзья, все пропало. Я устроил так, что ты будешь сопровождать на вечеринку принцессу Мару. Она и представит тебя хозяйке.

— Почему Мару? — запротестовал юноша. — Ты же знаешь, я терпеть ее не могу.

— Потому, что она будет делать то, что я ей скажу, — спокойно объяснил Юсеф. — В ходе вечера она как-нибудь отведет Иордану в сторонку и расскажет ей, как ты великолепен в постели.

Жак посмотрел на него.

— И только поэтому леди влюбится в меня?

— Нет, — ответил Юсеф. — Дальше все зависит от тебя. Но Иордана американка до мозга костей и, конечно, на нее подействует, что столь опытная женщина, как Мара, рекомендует тебя. Кроме того, Иордана сходит с ума по таким игрушкам.

Молодой человек молча подошел к бару и наполнил себе стакан шампанским.

— Надеюсь, что ты прав, — сказал он, отпив глоток. — А что, если там окажется еще кто-то, в ком она будет заинтересована?

— Это уже было, — сказал Юсеф. — Я подсунул ей кое-кого. Но, если я Знаю Иордану, она уже избавилась от него, потому что он не понимает всех сложностей, связанных с появлением на борту ее мужа.

— А если я ей не понравлюсь? — спросил Жак.

Юсеф улыбнулся и поставил стакан. Подойдя вплотную к молодому человеку, он дернул пояс, придерживавший его халат. Халат упал на пол. Юсеф взял в руку гениталии Жака и нежно погладил их.

— Десять прекрасных дюймов, — пробормотал он. — Как это ей может не понравиться?

Глава 3

Как только самолет остановился в западной части поля, рядом с ангарами, застрекотал телетайп. Дик Карьяж отстегнул ремень и подошел к аппарату. Обождав, пока стрекотание смолкло, он оторвал ленту с сообщением, сел за стол и открыл шифровальную книгу, которую всегда носил с собой.

Бадр взглянул на него, а затем повернулся к двум девушкам. Они были уже готовы и стояли в ожидании. Он подошел к ним, улыбаясь.

— Надеюсь, что вам понравится пребывание на Ривьере.

Блондинка улыбнулась ему в ответ.

— Мы просто в восхищении. Мы в первый раз здесь. Единственное, о чем мы сожалеем, это то, что мы больше вас не увидим.

Он сделал неопределенный жест рукой.

— Дела. Вечные дела.

Сейчас он думал о поступившем сообщении. Оно должно было быть важным, если телетайп заработал в конце недели.

— Но если вам будет что-то нужно, просто позвоните Карьяжу, он обо всем позаботится.

— Так мы и сделаем, — сказала брюнетка. Она протянула руку. — Большое спасибо за прекрасное путешествие.

Блондинка расхохоталась.

— Действительно прекрасное.

Бадр рассмеялся вместе с ней.

— Спасибо, что составили нам компанию.

Появился Рауль.

— Машина для леди ждет у ворот.

Бадр посмотрел, как девушки, сопровождаемые стюардом, спускаются по трапу и повернулся к Карьяжу. Молодой человек кончал расшифровывать сообщение. Вырвав листок из блокнота, он протянул его Бадру.

«В СООТВЕТСТВИИ С НАШИМ СОГЛАШЕНИЕМ ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ФУНТОВ СТЕРЛИНГОВ ДЕПОНИРОВАНО НА ВАШЕМ СЧЕТЕ В ЖЕНЕВСКОМ БАНКЕ „ДЕ СИРИ“. КОНТАКТ — АЛИ ЯСФИР В ОТЕЛЕ „МИРАМАР“ В КАННАХ. ОБГОВОРИТЕ С НИМ ВСЕ ДАЛЬНЕЙШИЕ ДЕТАЛИ».

(подпись) АБУ СААД

Бадр бесстрастно проглядел текст, затем аккуратно разорвал его на клочки. Карьяж сделал то же самое с телетайпным сообщением и сложил обрывки в конверт. Подойдя к столу, он извлек из-под него то, что на первый взгляд казалось обыкновенной корзиной для бумаг с крышкой. Открыв ее, он швырнул туда конверт и, закрыв корзину, нажал маленькую кнопочку на ее боку. Кнопки на мгновение вспыхнула ярко-красным светом, а затем потемнела. Открыв контейнер, Карьяж заглянул в него. От бумаг осталась лишь кучка пепла. Кивнув, он вернулся к Бадру.

— Когда вы хотели бы встретиться с мистером Ясфиром? — спросил он.

— Сегодня вечером. Пригласите его на прием.

Карьяж кивнул. Бадр, раздумывая, откинулся на спинку стула. Вечно все было именно так. Как бы тщательно он ни планировал свой отдых, всегда оказывалось нечто, что вмешивалось в его замыслы. Но надо признать, что это дело было важным, и очень. Абу Саад был финансовым агентом Аль-Икваха, одной из самых могущественных групп среди феддаинов, и через его руки проходили астрономические суммы денег. Вклады, которые поступали от правителей таких нефтяных эмиратов и монархий, как Кувейт, Дубаи и Саудовская Аравия, объяснялись тем, что те хотели сохранить в неприкосновенности свой облик в мусульманском мире. И с типичной для Ближнего Востока предусмотрительностью часть денег шла на сторону на инвестиции, которые должны были обеспечить их сохранность на тот случай, если движение потерпит неудачу. Вероятно, лишь не более пятидесяти процентов общих полученных сумм служили делу борьбы за свободу.

Бадр вздохнул. Пути Аллаха неисповедимы. Свобода всегда была недостижимой мечтой для арабского мира. Может, где-то и написано, что положение никогда не изменится. Конечно, были и такие, подобные ему, которым была дарована улыбка Аллаха, но остальным оставались лишь скудное существование и борьба. Но ворота рая открыты для всех истинно верующих. Когда-нибудь и он войдет в них. Может быть.

Встав, он подошел к письменному столу.

— Вынь те ожерелья из сейфа, — сказал он Карьяжу.

Опустив бархатный футляр в карман пиджака, он подошел к выходу на трап. Обернувшись, бросил взгляд на Карьяжа:

— Увидимся на борту в одиннадцать часов.

Карьяж кивнул.

— Да, сэр.

Джаббир уже ждал его внизу.

— Машина ждет, чтобы доставить вас на катер, хозяин.

На летном поле рядом с самолетом, стоял большой черный «Роллс-Ройс». Рядом с машиной ждали Рауль и человек в форме французской таможни, который притронулся к фуражке с кокардой, небрежно отсалютовав.

— Имеете что-либо объявить в декларации, месье?

Бадр покачал головой.

— Нет.

Таможенник улыбнулся.

— Мерси, месье.

Бадр сел в машину. Джаббир закрыл за ним дверцу и занял место рядом с водителем. Мотор заработал, и машина направилась к западной части аэропорта.

«Сан-Марко» был уже на месте, пришвартованный к старому шаткому молу. Два матроса и старший офицер яхты ждали его. Офицер приветствовал его, когда Бадр вышел из машины.

— Добро пожаловать домой, мистер Аль Фей!

Бадр улыбнулся.

— Спасибо, Джон.

Матрос протянул руку, на которую Бадр оперся, прыгая в катер. За ним последовал Джаббир и матросы. Бадр прошел вперед и встал рядом с панелью управления.

Старший офицер протянул ему непромокаемый плащ и зюйдвестку.

— Будет мокро, сэр. Поддувает, и нашу малышку зальет.

Бадр молча позволил матросу помочь ему облачиться в плащ. То же сделали Джаббир и все остальные. Бадр повернулся к панели и нажал кнопку стартера. Двигатель ожил с ревом, от которого вздрогнуло все кругом. Бадр посмотрел из-за плеча.

— Отдать швартовы!

Матрос кивнул и отпустил канат. Извиваясь, как змея, он шлепнулся в воду, вахтенный втянул его и оттолкнул катер от мола.

— Чисто, сэр, — сказал он, выпрямляясь и складывая канат кольцами у ног.

Бадр выжал сцепление, и огромный катер медленно двинулся вперед. Постепенно прибавляя скорость, Бадр вел катер в открытое море. Судно без усилий скользило по воде. Бадр сел и пристегнулся ремнем.

— Привяжитесь, — сказал он. — Я даю скорость.

Сидевшие за ним исполнили его указание, и он услышал голос старшего офицера, перекрикивавшего рев мотора.

— Все в порядке, сэр.

Бадр выжал газ до предела. Катер, казалось, полностью выпрыгнул из воды, внезапно рванувшись вперед, и стена воды из-под форштевня поднялась над их головами. Тугие струи ветра били в лицо, и Бадр оскалился, стараясь вдохнуть воздух. Спидометр показывал, что скорость уже достигла сорока узлов. Легко управляя катером, летевшим к Каннам, он едва не рассмеялся. Ощущение трехсот двадцати лошадиных сил на кончиках пальцев, ветер и брызги, хлещущие ему в лицо — некоторым образом это было даже лучше секса.

* * *

В апартаментах Али Ясфира зазвонил телефон. Пухлый толстенький ливанец подбежал к нему и снял трубку.

— Ясфир.

В ухе у него заскрежетал голос с американским акцентом. Послушав несколько секунд, Ясфир кивнул:

— Да, конечно. С удовольствием. Я жду встречи с его высочеством.

Положив трубку, он засеменил обратно к своим друзьям.

— Готово, — с удовольствием объявил он. — Сегодня вечером мы встречаемся на его яхте.

— Вам-то везет, — сказал худой темноволосый француз. — Но наши проблемы по-прежнему не решены.

— Пьер прав, — сказал американец в яркой спортивной рубашке. — Мои напарники в Америке сталкиваются с еще большими проблемами.

Али Ясфир повернулся к нему.

— Мы понимаем и делаем все возможное для их разрешения.

— Вы не торопитесь, — сказал американец. — Мы будем вынуждены проворачивать дела с другими источниками.

— Черт! — сказал Пьер. — И как раз, когда перерабатывающее производство стало так четко работать.

— И недостатка в сырье не будет, — сказал Али. — С крестьянами все налажено. Урожай обещает быть хорошим. Поставки на предприятия будут идти без задержки. И мне кажется. Тони, что основная опасность кроется в вашей системе связи. Два последних больших груза из Франции были перехвачены в Соединенных Штатах.

Лицо американца отвердело.

— Утечка информации идет отсюда. Иначе феддаины не могли бы выяснить ее. Мы вынуждены искать другие пути проникновения в страну.

— Через Южную Америку, — сказал француз.

— Не годится, — спокойно сказал Тони. — В прошлый раз мы пробовали и попались. Если источник здесь, наши дела плохи.

Али посмотрел на француза.

— Утечку может дать и ваша организация.

— Исключено, — сказал француз. — Каждый человек, работающий на нас, проверен и перепроверен.

— У нас нет выбора, — сказал Али. — Мы не можем финансировать ваши операции, если товар не попадает на рынок.

Несколько минут, пока он думал, француз хранил молчание.

— Давайте не будем пороть горячку, — наконец сказал он. — Судно с грузом уходит на этой неделе. Давайте посмотрим, что произойдет.

Али Ясфир посмотрел на американца. Американец кивнул. Али повернулся к французу.

— Согласен, Пьер. — Подождем и посмотрим.

После того, как француз покинул их, Тони посмотрел на Али.

— Что ты думаешь?

Али пожал плечами.

— Как знать, о чем нам думать?

— Он может продать нас, — сказал Тони. — Товар по-прежнему выгружается на Западном Берегу. Мы платим там немалые деньги местным бандитам лишь за то, чтобы быть в деле.

— Их товар идет из Индокитая? — спросил Али.

Тони кивнул.

— И он дешевле, чем наш.

Али покачал головой.

— На то есть свои причины. Наши расходы тоже будут поменьше, если нас будет финансировать ЦРУ.

— Это лишь часть проблемы, — сказал Тони. — Теперь в Штатах самая горячая штука — это кокаин. И вот тут мы не тянем.

— Этим мы займемся, — сказал Али. — У меня есть кое-какие связи в Боготе, и я сам буду там на следующей неделе.

— Ребятам будет приятно это услышать. Мы предпочли бы заниматься делами с вами, чем искать новых партнеров.

Али поднялся. Встреча была окончена.

— Мы еще долго будем вместе заниматься делами.

Он проводил американца к выходу. Они пожали руки друг другу.

— Мы встретимся в Нью-Йорке в начале будущего месяца.

— Я надеюсь, что к тому времени дела пойдут лучше.

— Уверен, что так оно и будет, — ответил Али. Закрыв дверь за гостем, он запер ее и накинул цепочку. Оттуда он направился прямо в ванную, где тщательно и вдумчиво помыл руки и вытер их. Затем подошел к дверям спальни и осторожно постучал.

Дверь открылась, и на пороге показалась молодая девушка. Ее оливковая кожа, темные глаза и длинные черные волосы гармонировали с модными в Сан-Тропезе потертыми джинсами и рубашкой.

— Встреча закончилась? — спросила она.

Он кивнул.

— Не хочешь ли чего-нибудь холодного?

— У тебя есть кока?

— Конечно, — ответил он. Пройдя на кухню, он вынул из холодильника бутылку «Кока-колы», наполнил стакан и принес ей.

Она жадно выпила.

— Когда мы уезжаем? — спросила она.

— Заказаны билеты на завтрашний самолет до Бейрута, — ответил он. — Но возможна задержка.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Сегодня вечером я встречаюсь с твоим отцом. На ее лице появилось удивленное выражение.

— Но ты же не собираешься меня выставлять? — она поставила стакан. — Мне обещали, что он ничего не узнает. Иначе меня не отпустили бы из школы в Швейцарии.

— Это не имеет к тебе отношения, — заверил он ее.

— Твой отец ничего не подозревает. У меня с ним кое-какие дела.

— Что за дела? — подозрительным тоном спросила она.

— Твой отец должен обеспечить нам большие инвестиции. У него есть доступ к районам, куда иным образом мы не могли бы проникнуть. Кроме того, он может купить оружие и боеприпасы, которые нам недоступны.

— Знает ли он, на какое дело они пойдут?

— Да.

На ее лице появилось странное выражение.

— Он сочувствует нам, — быстро сказал Али.

— Я ему не верю! — Она была в ярости. — Мой отец сочувствует лишь тому, что пахнет деньгами и властью. Страдания людей и справедливость ничего не значат для него.

— Твой отец — араб, — твердо сказал он.

Девушка посмотрела на него.

— Нет! Он больше западный человек, чем араб. Иначе он не развелся бы с моей матерью, чтобы жениться на этой женщине. То же самое и с его делами. Сколько времени он уделяет своему народу, своей родине? Две недели в году? Я не удивлюсь, если узнаю, что он торгует даже с Израилем. На Западе у него есть много друзей-евреев.

— По-своему твой отец очень помогает нашему делу. — Али защищал человека, которого никогда не видел. — Нашу битву нельзя выиграть одними лишь солдатами.

— Наша битва будет выиграна теми, кто готов пролить до капли свою кровь и отдать свою жизнь, а не такими, как мой отец, его интересуют только доходы, которые он может урвать, — Разгневанная, она кинулась обратно в спальню и захлопнула за собой дверь.

Он постучался к ней.

— Лейла, — мягко сказал он. — Лейла, не позволишь ты мне заказать обед?

Ее голос глухо донесся из комнаты.

— Убирайся. Оставь меня одну. Я не голодна!

Из-за деревянных панелей двери доносились сдавленные звуки рыданий.

Несколько минут нерешительно постояв у двери, он вернулся в свою спальню, чтобы переодеться к обеду. Эта молодежь преисполнена идеалами. Для них все или белое или черное. Они не видят полутонов между крайностями. Это и хорошо, и плохо.

Но он занимался делами не для того, чтобы морализировать. Одними идеалами дело с места не сдвинешь. Молодежь и не догадывается, как нужны деньги, чтобы что-то сдвинулось с места. Деньги, чтобы покупать им обмундирование, кормить их, снабжать их оружием и взрывчаткой, обучать их. Современная война, даже партизанская, обходится недешево. Поэтому он и проводил столько времени, убеждая ее. Они использовали ее возмущение в адрес отца до тех пор, пока она не была готова душой и телом отдаться делу феддаинов. Это было важно не из-за того, что она могла лично сделать. Было много других девушек, подготовленных куда лучше ее.

Но ни у кого из них не было отца, который считался одним из богатейших людей мира. У него вырвался вздох облегчения. Послезавтра она будет в тренировочном лагере в горах Ливана. Когда она окажется там и будет под их контролем, может быть, Бадр Аль Фей с большей благосклонностью отнесется к планам, которые он до сих пор отвергал. Иметь ее в руках — это лучше пистолета, приставленного к его голове.

Глава 4

— На проводе Соединенные Штаты, мистер Карьяж, — по-английски сказал телефонист отеля.

— Спасибо, — ответил Дик. На линии был слышен треск и ряд щелчков, а затем прорезался голос.

— Алло, — сказал Дик.

Раздалось еще несколько щелчков и гудящий звук.

— Алло, алло, — закричал он. Внезапно линия очистилась, и он услышал голос своей жены.

— Марджери, это ты? — крикнул он.

— Ричард? — эхом ответила она.

— Конечно, Ричард, — хмыкнул он, не скрывая своего удивления. — А как ты думаешь, кто же это мог быть?

— Ты где-то ужасно далеко, — сказала она.

— А я и есть ужасно далеко, — ответил он. — Я в Каннах.

— Что ты там делаешь? — спросила она. — Я думала, что вы работаете.

— Господи, Марджери, я и работаю. Я же говорил тебе, что шеф собирался провести уик-энд здесь, на дне рождения своей жены.

— Чей день рождения?

— Его жены! — рявкнул он. — Ох, прости, Марджери. Как дети?

— У них все прекрасно, — сказала она. — Только Тимми простужен. Я не пускаю его в школу. Когда ты вернешься?

— Не знаю, — сказал он. — У шефа для меня куча дел.

— Но ты говорил, что в этот раз уезжаешь всего на три недели.

— Я же не виноват. Дела идут одно за другим.

— Нам было куда лучше, когда ты работал в «Арамко». По крайней мере, каждый вечер ты приходил домой.

— И приносил куда меньше денег, — сказал он. — Двенадцать тысяч в год вместо сорока.

— Но я скучаю по тебе, — сказала она и в голосе послышались слезы.

Он смягчился.

— Я тоже скучаю по тебе, дорогая. И по детям.

— Ричард, — сказала она.

— Да, дорогая?

— С тобой все в порядке?

— Со мной все отлично, — сказал он.

— Я все время волнуюсь. Мне кажется, что вы все время летаете и у тебя нет времени отдохнуть.

— Я научился высыпаться в самолете, — соврал он. — Я себя просто прекрасно чувствую.

Свободной рукой он потянулся за сигаретой и закурил.

— Во всяком случае, до среды мы будем здесь. И мне удастся отоспаться.

— Я рада, — сказала она. — Ты скоро будешь дома?

— Как только смогу, — сказал он.

— Я люблю тебя, Ричард.

— И я люблю тебя, — сказал он. — Расцелуй ребят за меня.

— Обязательно, — сказала она. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, дорогая.

Положив трубку, он глубоко затянулся и огляделся вокруг. Комната отеля казалась странно пустой и стерильной. Во всем мире номера в гостиницах одни и те же. Они созданы таким образом, чтобы вы не чувствовали себя в них как дома.

Он хотел бы больше походить на Бадра. Казалось, что Бадру принадлежит все, к чему он прикасался. Чужие помещения и чужие места, казалось, не производили на него никакого впечатления. Конечно, у него были свои собственные дома и апартаменты в большинстве крупных городов. Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Париж, Лондон, Женева, Бейрут, Тегеран. Но даже, когда ему приходилось останавливаться в отеле, он приказывал приспособить комнаты под свой собственный вкус.

Может быть, потому, что почти всю жизнь он провел в чужих краях. Мальчиком отец послал его в школу в Англии, затем в колледж в Штатах — сначала в Гарвардскую школу бизнеса, а затем в Станфорд. Его жизнь была странным образом спланирована для него еще до рождения. Так как он был первым кузеном правящего эмира и единственным наследником по мужской линии, то естественно, что они должны были доверять ему, когда он вел их дела. Когда обнаружились нефтяные залежи, деньги так и потекли к ним. И инвестиции семьи были вручены Бадру потому, что они не доверяли людям с Запада. Кроме главных различий в философии и религии, за их плечами была долгая история колониального угнетения. Богатый по праву рождения, Бадр стал еще богаче. Только лишь в виде комиссионных его доход составил пять миллионов долларов в год, и он контролировал фонд международных инвестиций более чем в пятьсот миллионов долларов. И может быть, самое интересное было то, что он управлял своими делами единолично. В каждой стране у него была небольшая группа подчиненных, которая докладывала ему лично. И, наконец, он принимал решение. Он был единственным, кто знал, как идут дела. Теперь, после двух лет, Дик начинал представлять себе размах операций и все же каждый день приносил все новые открытия, изумлявшие его.

В первый раз он понял, что Бадр может быть связан с Аль-Иквахом, когда увидел каблограмму, подписанную Абу Саадом, финансовым представителем группы. Он всегда думал, что Бадр с его врожденным консерватизмом неодобрительно относится к тому, как действуют феддаины, считая, что они более вредят, чем помогают арабскому делу. Выясняется, что он все же ведет с ними дела. Карьяж был достаточно умен, чтобы понять, какие на то есть причины. Случилось нечто, обеспокоившее Бадра. Об этом знал только он один. Карьяж попытался представить, что бы это могло быть, но без успеха. Когда-нибудь ему все станет ясно. Когда Бадр решит приоткрыть ему тайну.

Карьяж посмотрел на часы. Было почти десять. Время переодеваться и отправляться на яхту. Бадру нравилось, что он всегда поблизости, даже когда с делами было покончено.

* * *

Бадр остановился у дверей, соединяющих их гостиные. Мгновение он стоял, раздумывая, затем вернулся к своему туалетному столику и вынул бархатный футляр для драгоценностей. Его туфли без задников бесшумно скользили по высокому ворсу ковра. Когда он пересекал комнату, единственным звуком было шуршание длинной блестящей джелаббы.

Комната была полностью погружена в темноту, если не считать полоски света из приоткрытых дверей. Она лежала, свернувшись в комочек, накинув на себя простыню. Осторожно прикрыв двери, он подошел и сел рядом. Она не шевельнулась.

— Иордана, — наконец сказал он.

Она не подала и виду, что слышит его.

— Ты спишь? — прошептал он.

Ответа не было. Наклонившись, он положил футляр с драгоценностью на подушку рядом с ее головой, встал и пошел к дверям. Как только он взялся за дверную ручку, внезапно вспыхнул свет. Он моргнул и обернулся. Она сидела в постели, ее длинные белокурые волосы рассыпались по белоснежным плечам, прикрывая полные груди с розовыми сосками. Она молчала.

— Я думал, что ты крепко спишь, — сказал он.

— Я и спала, — ответила она. — Ты хорошо долетел?

Он кивнул.

— Да.

— Мальчики будут очень рады увидеть тебя, — сказала она. — Сможешь ли ты им уделить время на этот раз?

— Я планирую быть здесь до среды, — сказал он. — Может быть, завтра мы возьмем их на Капри и проведем там несколько дней.

— Им это понравится, — сказала она.

Отбросив простыню, она спрыгнула с постели. Ее пеньюар лежал на стуле и она подхватила его. В зеркале, расположенном в дальнем конце комнаты, она увидела, как он рассматривает ее.

— Я должна одеться к приему, — сказала она, поворачиваясь к нему и накидывая пеньюар.

Он не ответил.

— Лучше тебе тоже переодеться.

— Я это сделаю, — сказал он.

Обождав, пока она вошла в ванную и закрыла за собой двери, он повернулся к постели. Черный бархатный футляр по-прежнему лежал на подушке. Она даже не заметила его. Он подошел и взял его, а затем тихонько вернулся к себе. Нажав кнопку, он вызвал Джаббира.

Джаббир явился в ту же секунду.

— Да, хозяин?

Бадр протянул ему футляр с драгоценностью.

— Положи к капитану в сейф. Это понадобится завтра утром.

— Да, хозяин, — сказал Джаббир, опуская футляр в карман. — Я приготовил на вечер синий чесучовый пиджак. Устроит ли он вас?

Бадр кивнул.

— Прекрасно.

— Благодарю вас, — Джаббир поклонился и оставил помещение.

Бадр молча смотрел на дверь, закрывшуюся за слугой. Невероятно. Она не могла не увидеть футляр, лежавший рядом с ней на подушке. Она предпочла не обратить на него внимания.

Он резко повернулся и вернулся в ее комнату. Иордана сидела у туалетного столика, разглядывая себя в зеркало. Увидев его отражение, она повернулась к нему.

Открытой ладонью он ударил ее по лицу. Она рухнула на пол, смахнув взметнувшимися руками всю косметику с туалетного столика. Широко раскрытыми глазами, в которых было больше удивления, чем страха, она смотрела на него. Прикоснувшись к щеке, она почувствовала на ней отпечаток его ладони.

— Глупо, — почти равнодушно сказала она. — Теперь я не смогу присутствовать на своем собственном дне рождения.

— Ты будешь присутствовать, — мрачно сказал он. — Даже если тебе придется надеть паранджу, как порядочной мусульманской жене.

Ее глаза следили за ним, когда он направился к выходу. Помолчав, он взглянул на нее, лежавшую на полу.

— С днем рождения, — сказал Бадр, закрывая за собой дверь.

* * *

Дик стоял у бара, наблюдая за своим хозяином. Бадр был в обществе Юсефа и других людей, со своим терпеливо-внимательным видом слушая одну из бесконечных историй Юсефа. Дик посмотрел на часы. Стрелки подходили к часу. И если даже Бадра волновало, что Иордана еще не появилась, он ничем это не показывал.

Из громкоговорителей, спрятанных среди балдахинов, украшавших палубу, доносилась музыка. Несколько пар танцевали, и их тела как бы растворялись в потоках света, которым был залит прием. Остальные пары сидели на банкетках, стоявших вдоль перил и за маленькими столиками для коктейлей, раскиданных вокруг площадки для танцев. Буфет располагался на главной палубе внизу, но Бадр еще не подал сигнала садиться за стол.

К нему подошел Али Ясфир. Несмотря на вечернюю прохладу, пухлое лицо ливанца лоснилось от пота.

— Прекрасное судно, — сказал он. — Какой оно длины?

— Сто восемьдесят футов, — сказал Дик.

Ясфир кивнул.

— Оно кажется еще больше, — он посмотрел на Бадра, стоявшего по ту сторону палубы. — Похоже, что нашему хозяину приходится развлекаться самому.

Карьяж улыбнулся.

— Так он обычно и поступает. Я не знаю другого человека, который мог бы так, как он, объединять дело и удовольствие.

— Вероятно, он отдает предпочтение удовольствиям, — с мягкой уверенностью сказал Ясфир.

Карьяж был вежлив, но холоден.

— Прежде всего это день рождения мадам, и в этой поездке он не собирался заниматься делами.

Ясфир без комментариев воспринял этот скрытый выговор.

— Я еще не видел ее.

Карьяж позволил себе улыбнуться.

— Это ее день рождения, и вы же знаете, что представляют собой женщины. Вероятно, она готовит подлинно королевский выход.

Ясфир торжественно склонил голову.

— Западные женщины очень отличаются от арабских. Они пользуются такой свободой, о которой наши женщины не могут и мечтать. Моя жена ... — его голос прервался, когда он взглянул на трап, ведущий с нижней палубы.

Карьяж проследил за его взглядом. Появилась Иордана. Смолкли все разговоры. Только музыка плыла над головами и внезапно она сменилась на резкие ритмы «Мизирлу».

Свет объял Иордану, когда она вышла в центр танцевальной площадки. На ней был наряд восточной танцовщицы. Тяжелая золотая повязка прикрывала ее груди, ниже которых было голое тело, на бедрах был драгоценный пояс с разноцветными кусками материи, заменявшими ей юбку. Длинные золотые волосы струились по плечам из-под диадемы. Легкая шелковая вуаль прикрывала лицо, оставляя только соблазнительные глаза Иорданы. Она подняла над головой руки и остановилась на мгновение, позируя.

Карьяж отчетливо услышал, как у ливанца перехватило дыхание. Иордана никогда еще не выглядела такой прекрасной. Об этом кричала каждая линия ее великолепного тела. Она начала медленно раскачиваться под музыку. Сначала она кастаньетами отбивала ритм, а затем начала танцевать. В свое время Карьяж видел много исполнительниц танца живота. Его семья была родом с Ближнего Востока и он был с детства знаком с этими танцами. Но никогда ему не доводилось присутствовать при столь совершенном исполнении.

Оно представляло собой апофеоз сексуальности. Каждое ее движение вызывало воспоминания о женщинах, которых он знал, так как ее танец был преисполнен эротики. Невольно он отвел от нее глаза и бросил взгляд по другую сторону палубы.

Все чувствовали то же самое, мужчины и женщины; их страсть, их ненасытность выражались в том, как они следили за танцовщицей. Все, кроме Бадра.

Он стоял, молча наблюдая за каждым ее движением. Но лицо его и глаза были бесстрастны. Выражение его не изменилось даже, когда она предстала перед ним, припав к его коленям. Раздались последние аккорды музыки, и она осталась сидеть у его коленей, касаясь их лбом.

Мгновение стояла тишина, а затем раздались аплодисменты. Были слышны крики «браво», смешанные с возгласами восторга по-арабски. Но Иордана не шевелилась.

Через несколько секунд Бадр наклонился к ней, взял ее руки в свои и поднял ее. Когда он повернулся к гостям, те по-прежнему аплодировали. Он поднял руку. Аплодисменты стихли.

— От имени моей жены и от своего я благодарю вас, что вы почтили нас своим присутствием в такой радостный день.

Снова раздались аплодисменты и громкие пожелания счастья в день рождения. Он переждал, пока снова не наступила тишина.

— И мне больше нечего сказать вам, кроме того, что ... стол накрыт.

По-прежнему держа ее под руку, он подвел Иордану к трапу и они стали спускаться. Остальные последовали за ними и звуки голосов, разговоры опять наполнили собой ночь.

Глава 5

Стюарды в ливреях, готовые ответить каждому желанию гостей, размещались у столов, накрытых а ля фуршет. На них царило изобилие — ростбифы, копченая ветчина, индюшки и гигантские рыбы, только что отловленные в водах Средиземного моря. В центре стола красовался хрустальный кубок, обложенный льдом, в котором было пять кило черной икры.

Огромная гостиная, все столы и банкетки уже были заполнены гостями, когда Карьяж увидел, что Бадр, извинившись, пошел к дверям. Повернувшись и взглянув на Карьяжа, он кивком головы указал ему на Ясфира, который по-прежнему вместе с остальными гостями ждал своей очереди подойти к буфету. Затем он повернулся и вышел в салон, не глядя на то, что делалось у него за спиной.

Карьяж подошел к ливанцу.

— Мистер Аль Фей к вашим услугам.

Ясфир взглянул на изобилие стойки, затем на Карьяжа. При виде такого обилия деликатесов в желудке у маленького человечка раздалось бурчание, и он неохотно поставил пустую тарелку, которую держал в руках.

Карьяж перехватил ее.

— Я скажу стюарду, чтобы он обеспечил вас обедом.

— Благодарю, — сказал Али.

Вручив тарелку стюарду и сказав, чтобы он, наполнив, принес ее для мистера Ясфира в кабинет, Дик снова повернулся обратно к нему.

— Будьте любезны следовать за мной.

Ясфир прошествовал за ним через салон в коридор, где-то на середине пути Карьяж остановился у двери красного дерева и постучался в нее.

— Войдите, — раздался голос Бадра.

Открыв двери, Карьяж отступил в сторону, чтобы пропустить стоявшего за ним Ясфира. Сам он не вошел.

— Будут ли еще какие-то указания, сэр?

— Будьте наготове, — сказал Бадр. — Вы мне понадобитесь попозже.

— Да, сэр, — ответил Карьяж.

Появился стюард с полной тарелкой для Ясфира.

— Внесите ее, — приказал он.

И когда стюард вышел, он закрыл двери. Услышав, как щелкнул замок, пошел обратно по коридору.

— Простите, что оторвал вас, — сказал Бадр.

Ливанец уже расположился в кресле и закусывал.

— Ничего страшного, — обронил он, пережевывая икру.

Из угла рта показалась темная струйка давленой икры, и он поспешно вытер ее платком.

Бадр подошел к небольшому письменному столу и вынул из центрального ящика папку. Она легла на столик рядом с тарелкой Ясфира.

— В соответствии с тем разговором, который я вел с вашим принципалом, — сказал он, — я подготовил портфель инвестиций, включающий в себя часть надежных акций и часть реального имущества, что, как мы оценили по минимуму, должно давать не менее двадцати процентов ежегодного дохода в течение десяти лет. Сюда включены и рост на шесть процентов и выплата дивидендов наличными. Это означает, что через десять лет мы получим наличными не менее сорока процентов или десять миллионов фунтов стерлингов.

— Отлично, — сказал Ясфир, пережевывая цыпленка.

— Чтобы эти замыслы пустить в дело, мне нужно одобрение вашего принципала, — сказал Бадр.

Ясфир не сделал даже попытки заглянуть в папку. Положив цыплячьи косточки на тарелку, он удовлетворенно вытер губы, давая понять, какое удовольствие он получил от пищи.

— Не мог бы я вымыть руки? — спросил он.

Бадр кивнул. Он проводил ливанца в небольшой туалет рядом с кабинетом. Когда маленький человечек вернулся, Бадр уже сидел за своим письменным столом. Ясфир, оставив папку там же, где она лежала, рядом с тарелкой, взял стул и разместился напротив Бадра. Бадр вежливо ждал, пока тот заговорит.

— Человек предполагает, бог располагает, — сказал Ясфир.

Бадр промолчал.

— Обстоятельства заставили изменить наши планы, — сказал Ясфир. — Боюсь, что сегодня замысел этих инвестиций нас уже не удовлетворяет.

Бадр сидел с бесстрастным лицом, молча слушая Ясфира.

— Относительно фондов надо взять на себя другие обязательства, — сказал ливанец.

— Понимаю, — спокойно сказал Бадр. — Я отдам распоряжение, чтобы десять миллионов фунтов немедленно вернулись бы к вам.

— В этом нет необходимости, — быстро ответил Ясфир. — Мы не видим причин, по которым вы не могли бы пустить их для нас в дело. На обычных комиссионных, конечно.

Бадр молча кивнул.

— Как вы знаете, Израиль с каждым днем становится все сильнее. Он давит все основательнее. Страдания нашего народа под его господством все усиливаются. Они взывают к своим братьям о помощи. Но времени остается все меньше. Скоро мы должны начинать, или же все будет потеряно навсегда. — Ливанец перевел дыхание. — Мы заключили определенное соглашение с Анонимным Обществом Военного Снаряжения о поставке нам товаров на сумму шесть миллионов фунтов. В силу того доверия, которое мы питаем к вам, мы согласны, чтобы вы выступили нашим доверенным агентом по закупкам. Исходя из этого, мы готовы платить вам обычные десять процентов комиссионных кроме остальных расходов.

Бадр по-прежнему молчал.

— Что же касается трех миллионов четырехсот тысяч фунтов, остающихся на счете после этих закупок, мы хотели бы ассигновать миллион фунтов для вложений в Колумбии, естественно, в кофейные плантации.

— Естественно, — сказал Бадр.

Но оба понимали, что он во всем разобрался.

— Остаются два миллиона триста тысяч.

Ясфир улыбнулся. Маленький человечек был удовлетворен. Он знал, что если деньги попали на счет Бадра, не так уж трудно будет добиться его содействия. Неважно, насколько он был богат, ему всегда было нужно еще больше.

— У нас еще нет планов относительно этого счета, — сказал он. — Мы думаем, что, возможно, вы можете подготовить определенные предложения относительно него, и мы дадим вам список некоторых счетов в банках Швейцарии и Багамских островов, из которых будет идти кредитование.

— Понимаю, — кивнул Бадр.

— С этих счетов вы, конечно, также получите свои десять процентов комиссионных, — быстро добавил Ясфир. — Это означает, что вам достанется почти миллион фунтов лишь за то, что вы отмоете эти деньги, пропустив через свои счета.

Бадр посмотрел на него. Вот в этом и была вся слабость арабского мира. Коррупция и взятки стали неотъемлемой частью их коммерции. Из суммы в десять миллионов фунтов на пользу народу шло только шесть миллионов. И большим вопросом было, принесут ли они им пользу. Народ нуждался в пище и образовании, а не в оружии. И, конечно, народ не хотел, чтобы его лидеры обогащались за его счет.

Ливанец принял его молчание за согласие. Он поднялся.

— Значит, я могу сообщить своему принципалу, что вы принимаете его предложение, — с удовольствием сказал он.

Бадр посмотрел на него.

— Нет.

Ясфир в изумлении открыл рот.

— Нет? — эхом повторил он.

Бадр тоже встал. Он посмотрел на человечка сверху вниз.

— Как только в понедельник утром откроются банки, деньги будут вам возвращены, — сказал он. — Вы же выразите своим коллегам мое сожаление в связи с тем, что не могу быть им полезен. Но я не готов взять на себя такую ответственность. Не сомневаюсь, что они найдут человека более квалифицированного в таких делах, нежели я.

— Сказано и написано, что о решениях, которые принимаются в спешке, потом приходится сожалеть, — сказал маленький человечек.

— И также сказано и написано, — наставительно процитировал Бадр, — что честный человек проходит по жизни, ни о чем не сожалея.

— Мистер Аль Фей, — сказал Ясфир, когда Бадр направился к дверям.

Бадр повернулся к нему.

— Да?

— Еще до начала зимы будет война.

Ливанец в первый раз заговорил по-арабски.

— И когда она завершится, под нашим контролем будет весь Ближний Восток. Израиль прекратит существование потому, что мы поставим на колени весь мир. Старый порядок меняется — и вместе с народом идет новая сила. Если вы успеете к нам присоединиться, вы будете среди победителей.

Бадр не отвечал. Он нажал кнопку вызова, вмонтированную в часы на его столе.

— Песок пустыни станет красным от крови наших врагов, — сказал Ясфир.

— И нашей собственной, — сказал Бадр. — И когда все кончится, ничего не изменится. Несколько сот ярдов туда, несколько сот сюда. Мы только пешки в руках высшей силы. Ни Россия, ни Америка не позволят победить ни одной из сторон.

— Они будут вынуждены слушать нас, — сказал Ясфир. — Мы контролируем их запасы нефти. И если мы перекроем их, они упадут на колени.

Раздался стук в дверь. Бадр открыл ее.

— Проводите, пожалуйста, мистера Ясфира на прием, — сказал он Карьяжу, повернувшись спиной к ливанцу. — Если в нашем распоряжении имеется что-либо, чтобы украсить ваше пребывание у нас, мы к вашим услугам.

Ясфир посмотрел на него. Горечь разочарования желчью поднималась к горлу. Но он заставил себя улыбнуться. Все может быстро измениться, когда Бадр узнает, что его дочь находится у них.

— Хатрак, — сказал он. — С вашего разрешения, я удаляюсь.

— Идите с миром, — произнес Бадр привычную формулу на арабском.

Закрыв за ними дверь, он подошел к столу и взял портфель. Бегло заглянув в него, он кинул его содержимое в мусорную корзину.

То был просто заговор с целью втянуть его в эти дела. Они никогда и не собирались иметь дело с тем, что находилось в портфеле. Теперь он это знал. Также он понимал, что они и не справились бы с этим. Но они не успокоятся, пока не заставят весь мир опуститься до их уровня. Или потерпев в этом поражение, не уничтожат его.

Почувствовав внезапную усталость, он подошел к письменному столу, сел и закрыл глаза. Ему показалось, что на него, как всегда, мягко и серьезно смотрит его отец, смотрит ему прямо в душу. Этот взгляд он помнил с детства. Ему было тогда лет десять, не больше.

Дети играли в войну, и он ударил своего товарища деревянным ятаганом, восклицая что есть мочи:

— Умри, неверный, умри! Во имя Пророка, умри!

Он почувствовал, как ятаган вырвали у него из рук, и, повернувшись, с удивлением увидел своего отца. Его соперник стонал и плакал.

— Почему ты остановил меня? — гневно спросил он. — Ахмад был евреем.

Отец встал на колени рядом с ним так, что их лица оказались на одном уровне.

— Ты богохульствовал, — мягко сказал он. — Ты употреблял имя Пророка, оправдывая свои собственные действия.

— Этого не было, — возразил он. — Я защитник Пророка.

Отец покачал головой.

— Ты забываешь, сын мой, что Пророк, которого ты пытаешься защищать, пуская в ход силу, был известен и как Посланец Мира.

Это было тридцать лет назад, но события последних дней всколыхнули в памяти эти слова.

Глава 6

Взлетные дорожки плыли в озерцах миражей от жаркого полуденного солнца, пока двухмоторный ДС-3 описывал круг над пустыней, готовясь идти на посадку. Услышав щелчок выпущенных шасси, Бадр глянул в иллюминатор. На дальнем краю поля уже ждали несколько больших черных «кадиллаков»; рядом с ними, скрываясь в тени пальм, стояли верблюды с погонщиками. Самолет заходил на последнюю прямую.

Бадр обернулся и посмотрел на то, что делалось в салоне. Стюардесса уже заняла свое место и пристегнулась. Джаббир, сидевший напротив него, тоже пристегнулся. Самолет уже касался колесами бетона полосы, и он торопливо затянул ремень.

В иллюминаторы летел песок и показалось, что пилот хочет зарыться в песчаные наносы близкой пустыни. Но их приняла бетонная полоса, и самолет затрясся, когда колеса стали тормозить. Мгновение — и пилот включил экстренное торможение, и Бадр почувствовал, как его кинуло вперед. Но давление ремней тут же ослабло, и самолет медленно подкатился к месту стоянки. Шум моторов стих и стюардесса, встав со своего места, двинулась к ним.

Белокурая американка, она обратилась к ним с безличной профессиональной улыбкой, которую стюардессы всего мира культивируют независимо от того, на какой линии им приходится летать. Во всяком случае, работа на борту личного самолета его отца никак не сказывалась на ней.

— Надеюсь, что вам понравился полет, мистер Аль Фей.

Он кивнул.

— Все было прекрасно, благодарю вас.

— Мы хорошо уложились, — сказала она. — Всего восемьдесят семь минут лету от Бейрута.

— Отличное время, — сказал он.

Самолет окончательно остановился. Сквозь иллюминаторы он увидел, как лимузины двинулись к самолету. Несколько человек, одетых в полувоенную форму, выскочили из первой машины. У них были автоматы, и они поторопились занять отведенное для каждого место вокруг самолета. Дверцы второго лимузина оставались закрытыми. Бадр не мог разглядеть, кто в нем сидит, так как на нем были очки с темно-коричневыми стеклами. Четверо рабочих подвезли к самолету трап.

Бадр расстегнул пряжку ремня и, встав, направился к выходу. Джаббир умоляюще протянул руку.

— Не будет ли хозяин так любезен подождать минутку?

Бадр кивнул, позволив слуге первым подойти к дверям. Второй пилот, покинув кабину, стоял вместе со стюардессой у люка. Они не сделали ни малейшей попытки открыть его. Джаббир расстегнул пиджак и извлек из-под подмышки тяжелый автоматический люгер. Спустив предохранитель, он привел оружие в боевую готовность.

Кто-то постучал в двери. Раз, два, три. Второй пилот поднял руку и посмотрел на Джаббира.

— Раз, два, — сказал слуга. — Они должны ответить: раз, два, три, четыре. Если что-то другое, мы взлетаем.

Пилот кивнул. Его кулак прикоснулся к дверям. Раз, два.

Ответ был быстр и точен. Пилот откинул дверь в сторону. Двое охранников с автоматами уже стояли у входа в самолет и еще двое ждали внизу.

Бадр было двинулся к дверям, но Джаббир снова простер руку.

— С вашего разрешения, хозяин.

Выйдя на верхнюю площадку трапа, он обменялся несколькими быстрыми словами по-арабски с одним из охранников, а затем, обернувшись к Бадру, кивнул.

Палящая жара пустыни охватила юношу прежде, чем он показался на выходе. Бадр вышел на солнце, моргая от его слепящего света. Едва он ступил на трап, как открылась дверца второго лимузина и показался его отец.

Он пересек линию охраны и медленно пошел навстречу Бадру. На нем была традиционная одежда в виде длинной рубахи шейха пустыни, а гутра защищала голову и шею от лучей солнца. Бадр, поспешив навстречу отцу, схватил протянутые ему руки и прижал их к губам традиционным жестом уважения.

Обняв, Самир поднял голову сына. Несколько бесконечных мгновении он не мог оторвать взгляд от лица юноши, затем, склонившись, обнял его и расцеловал в обе щеки.

— Мархаб. Добро пожаловать домой, сын мой.

— Я-халабик. Я счастлив быть дома, отец, — Бадр выпрямился. Он был на голову выше отца.

Самир посмотрел на него.

— Ты вырос, сын мой, — гордо сказал он. — Ты становишься мужчиной.

Бадр улыбнулся.

— Уже тысяча девятьсот пятьдесят первый год, отец. Я не могу вечно оставаться мальчиком.

Самир кивнул.

— Мы гордимся тобой, сын мой. Мы горды твоими успехами в американских школах, горды почетом, который нам оказывают благодаря тебе, горды тем, что ты изучил в знаменитом Гарвардском университете, в. Бостоне, Кембридже, Массачусетсе.

— Я только старался быть достойным своих родителей и доставить им удовольствие, — сказал Бадр. Он посмотрел на машину. — А где моя мать и сестры?

Самир улыбнулся.

— С ними все в порядке. Ты их скоро увидишь. Твоя мать страстно мечтает как можно скорее увидеть тебя дома, а твои сестры с мужьями сегодня придут к нам на обед.

Если даже Бадр и испытывал разочарование, не увидев их на аэродроме, он знал, что лучше не показывать его. Здесь были не Соединенные Штаты, в которых он прожил последние пять лет. Арабские женщины не показываются на людях, по крайней мере, женщины, испытывающие к себе уважение.

— Я спешу увидеть их, — сказал он.

Отец взял его за руку.

— Идем, садись в машину. В ней будет прохладнее. Это последняя модель, и в ней есть кондиционер.

— Спасибо, отец, — Бадр вежливо обождал, пока тот займет свое место в лимузине.

Охранник с автоматом быстро подбежал к машине и закрыл за ними дверцу, затем прыгнул на переднее сидение рядом с водителем. Остальная охрана заполнила машину, которая двинулась перед ними. Пока машины разворачивались, Бадр увидел, как погонщики подгоняли своих верблюдов поближе к самолету, чтобы забрать грузы и багаж.

Оставив аэропорт, машины двинулись по бетонной дороге, которая вела к горам в нескольких милях отсюда. Бронированный «лендровер» с установленным наверху пулеметом следовал за ними.

Бадр посмотрел на отца.

— Ведь война кончилась здесь довольно давно, и мне казалось, что в страже больше нет необходимости.

— В горах по-прежнему много бандитов, — сказал отец.

— Бандитов?

— Да, — сказал отец. — Тех, кто проникает сквозь наши границы, чтобы воровать, насиловать и убивать. Кое-кто считает, что это партизаны из Израиля.

— Но ведь поблизости нет израильских границ, — сказал Бадр.

— Верно, — ответил старик. — Но у них есть свои агенты. Мы не можем ослабить бдительность.

— Вам уже досаждали эти бандиты? — спросил Бадр.

— Нет. Нам повезло. Но мы слышали от других, кто сталкивался с ними. — Самир улыбнулся. — Но давай, поговорим о других, более приятных вещах. Слышал ли ты о том, что твоя старшая сестра через несколько недель станет матерью?

Дорога пошла в гору. Через несколько минут Бадр увидел первые ростки зелени на обочинах. Кактусы уступали место маленьким сосенкам, затем цветам, бугевиллям и зеленой траве. Отец перегнулся вперед и нажатием кнопки опустил окна. Свежий воздух, пропитанный ароматом цветущих трав, заполнил машину.

Отец сделал глубокий вдох.

— Человек многое изобрел, но он не может воссоздать аромат горного воздуха.

Бадр кивнул. Они быстро поднимались на перевал. Их дом был в том дальнем конце, откуда виднелось море. Он думал, так ли будет все, как сохранилось у него в памяти. Когда они добрались до вершины холма и, повернув, стали спускаться, наконец появился дом. Высунувшись из окна, Бадр увидел под собой белые крыши. Здание было больше, чем ему казалось. Появилось много новых строений. В дальнем конце поместья плескался новый плавательный бассейн, обращенный к морю. Было и еще что-то, чего он не видел раньше. Весь комплекс зданий и строений окружала большая бетонная стена, по верху которой на расстоянии примерно пятидесяти метров друг от друга размещались небольшие будочки, в которых стояли стражники с пулеметами.

Сам дом был скрыт под деревьями. Бадр повернулся к отцу:

— Всюду так, как здесь?

Отец кивнул.

— Кое-где охраны еще больше. В этом летнем поместье принц держит больше ста людей охраны.

Бадр промолчал. Что-то не так, если люди ради безопасности должны чувствовать себя заключенными в своих собственных домах. Машина свернула к дому. Чуть позже они проехали под деревьями, скрывавшими дорожку, и очутились у гигантских железных ворот в стене. Бесшумный электрический мотор медленно поднял решетку. Не останавливаясь, машины въехали внутрь. Через несколько сот метров они затормозили у большого белого здания. К дверцам машины подбежали слуги. Первым вылез его отец. Бадр последовал за ним.

Его взгляд упал на гигантские мраморные ступени, которые вели к дверям. Они были открыты. На пороге появилась женщина без паранджи, в головном платке и в длинной белой рубахе.

— Мама, — закричал, он, взбегая по ступеням и подхватывая ее на руки.

Со слезами на глазах Набила посмотрела на своего сына.

— Прости меня, сынок, — прошептала она. — Но я уж не могла дождаться тебя.

Так как это был не деловой прием и пришли, только члены, семьи, все собрались вместе. На деловых встречах за стол садились только мужчины, женщины ели после них или же вообще не притрагивались к пище.

Бадр через стол смотрел на своих сестер. Фатима, тремя годами старше его, с круглым лицом и отяжелевшим телом, ждавшим ребенка, лучилась гордостью, сидя рядом со своим мужем.

— Это будет мальчик, — сказала она. — В семье Салаха рождаются только мальчики и они все говорят, что я выгляжу точно как мать Салаха, когда она носила его.

Отец рассмеялся.

— Сказки старых бабок. Ничего общего с наукой, но пока нет более точных примет, я согласен, чтобы так оно и было.

— Я подарю тебе первого внука, — выразительно сказала Фатима, взглянув на свою сестру Навал, чьим первым ребенком была девочка.

Навал ничего не ответила. Ее муж Омар, врач, работавший в больнице своего тестя, тоже промолчал.

— Мальчик или девочка, — сказал Бадр, — все свершается по воле Аллаха.

С этим они все согласились. Самир встал.

— На Западе есть обычай, — сказал он. — В соответствии с ним мужчины удаляются в соседнюю комнату выкурить по сигарете. Я считаю, что это очень приятный обычай.

Отец провел в свой кабинет Бадра и зятьев. Слуга открыл перед ними дверь и снова затворил ее. Самир пододвинул ящик с сигарами, стоявший на его письменном столе. Вынув сигару, он с удовольствием вдохнул ее запах.

— Кубинские. Их шлют мне из Лондона.

Салах и Омар, каждый взяли по одной, а Бадр покачал головой, вынув из кармана пачку американских сигарет.

— Я привык к ним.

Самир улыбнулся.

— Даже твой язык стал более американским, чем арабским.

— Но не для американцев, — ответил Бадр. Закурив сигарету, он обождал пока остальные раскурят свои сигары.

— Что ты о них думаешь? — с любопытством спросил Самир.

— В каком смысле? — спросил Бадр.

— Ведь большинство из них евреи, — сказал Салах.

Бадр повернулся к нему.

— Это неправда. Пропорционально ко всему населению там очень мало евреев.

— Я как-то был в Нью-Йорке, — сказал Салах. — Город кишит евреями. Они контролируют все и вся. Правительство, банки...

Бадр посмотрел на своего зятя. Салах, грузный педантичный молодой человек, был сыном удачливого ростовщика, которому сейчас принадлежал один из крупнейших банков в Бейруте.

— Значит, вы имели дело с еврейскими банками? — осведомился он.

На лице Салаха появилось выражение ужаса.

— Конечно, нет, — хрипло сказал он. — Мы вели дела только с крупнейшими банками, такими, как Банк Америка, Первый Национальный и Чейз.

— Разве они не еврейские? — спросил Бадр. Краем глаза он видел усмешку, появившуюся на лице отца. Самир сразу же уловил, в чем суть дела.

— Нет, — ответил Салах.

— Значит, евреи не контролируют все и вся в Америке, — сказал Бадр. — Не так ли?

— К счастью, — сказал Салах. — Но лишь потому, что у них нет для этого возможностей.

— Но Америка занимает произраильскую позицию, — сказал Самир.

Бадр кивнул.

— Да.

— Почему?

— Вы должны попытаться понять американский образ мышления. Они испытывают симпатию к гонимым и преследуемым. И Израиль очень успешно обыгрывает этот факт в своей пропаганде. Сначала против англичан, а теперь против нас.

— Как мы можем изменить это положение?

— Очень просто, — сказал Бадр. — Оставить Израиль в покое. Он представляет собой лишь тонкую полоску земли среди наших владений, они не больше, чем муха на спине слона. Какие неприятности могут они нам причинить?

— Они не вечно будут оставаться мухой, — сказал Салах. — Беженцы со всей Европы тысячами стекаются сюда. Отбросы Европы. И их не удовлетворяет их сегодняшнее положение. Евреи всегда хотят прибрать к рукам как можно больше.

— Этого мы еще не знаем, — сказал Бадр. — Может быть, если мы примем их как братьев и будем работать рука об руку с ними, возделывая наши земли, вместо того, чтобы противостоять им, нам станет ясно, что ситуация выглядит совершенно по-другому. Давным-давно было сказано, что могучий меч может одним ударом перерубить дуб, но не в состоянии рассечь плавающий в воздухе шелковый платок.

— Боюсь, что уже слишком поздно, — сказал Салах. — Стоны наших братьев, живущих под господством, звучат в наших ушах.

Бадр пожал плечами.

— Америке это не известно. Они знают лишь то, что крохотный народ в миллион человек живет в океане врагов, стократно превышающих их по численности.

Его отец торжественно кивнул.

— Здесь есть над чем подумать, прежде чем что-то делать. Это очень сложная проблема.

— Она не сложна, — упрямо сказал Салах. — Попомните мои слова, когда-нибудь вы увидите, что я говорил вам правду. То есть мы должны объединиться, чтобы уничтожить их.

Самир взглянул на другого зятя.

— А твое мнение, Омар?

Молодой врач смущенно откашлялся. Он был очень растерян.

— Я не политик, — сказал он. — По-настоящему я и не думал на эту тему. В иностранных университетах, где я учился, в Англии и Франции, много профессоров были евреями. Они были хорошими врачами и хорошими учителями.

— Я тоже так думаю, — сказал Самир. Он посмотрел на Бадра. — Считаю, что у тебя нет каких-то планов на завтрашний день?

— Я дома, — сказал Бадр. — Какие у меня могут быть планы?

— Отлично, — сказал Самир. — Потому что завтра у нас обед у его высочества принца Фейяда. Он хочет отметить твое восемнадцатилетие.

Бадр был удивлен. Его день рождения был несколько месяцев тому назад.

— Его высочество здесь?

— Нет, — сказал Самир. — Он в Алияхе, наслаждается отдыхом от своей семьи и дел. Завтра мы приглашены к нему.

Бадр понимал, что причину приглашения спрашивать не стоит. В свое время отец все расскажет ему.

— Я буду очень рад, отец, — сказал он.

— Отлично, — улыбнулся отец. — А теперь не присоединиться ли нам к твоей матери и сестрам? Я знаю, как они ждут не дождутся твоих рассказов об Америке.

Глава 7

Алиях была небольшой горной деревушкой в тридцати милях от Бейрута. Здесь не было ни промышленности, ни торговли, ни сельского хозяйства. Ее существование оправдывалось только одной причиной. Удовольствие. По обеим сторонам центральной дороги, проходившей через центр деревушки, стояли рестораны и кафе, в которых подвизались исполнительницы восточных танцев, украшенные перьями, и певцы из всех стран Ближнего Востока. Западным туристам не рекомендовалось здесь показываться, и они редко бывали в этих местах. Клиентура состояла из богатейших шейхов, принцев и бизнесменов, которые съезжались сюда, убегая от скуки и жестких моральных принципов их собственного мира.

Здесь они могли себе позволить все, что не разрешалось дома. Они могли пить алкоголь и наслаждаться едой и деликатесами, запрещенными строгими мусульманскими законами. И может быть, самым главным было то, что здесь никто никого не знал. Не важно, насколько хорошо был знаком кто-либо с другим человеком: он не узнавал его и не разговаривал, пока не получал приглашения вступить в разговор.

Следующим вечером, в десять часов, лимузин Самира остановился у самого большого кафе на улице. Значение принца Фейяда выразилось в том, что он снял на ночь все кафе. Он не мог позволить себе веселиться в среде обычных посетителей. Он был абсолютным монархом куска земли в тысячу квадратных миль, граничившего с четырьмя странами: Ираком, Саудовской Аравией, Сирией и Иорданией. Его монархия включала в себя по куску территории каждой из этих стран, но на это никто не обращал внимания, потому что она служила полезным делам. Именно сюда каждая из сторон могла прибыть, пользуясь полной безопасностью, пока улаживались различные проблемы между странами. Бабушка Бадра была сестрой отца принца Фейяда и, как родственники правящей династии, семья Аль Фей была второй по важности семьей в стране.

Благодаря отцу Бадра принц разрешил ввести некоторые общественные удобства. Самиру принадлежали электрическая и телефонная компании и из своих доходов семья построила школы и больницы, в которых каждый нуждающийся получал соответствующий уход. Семья Аль Фей была богата с самого начала, но с поступавшими к ней доходами она богатела еще больше, не прилагая для этого никаких стараний.

Большим разочарованием для всех было то, что у принца не появилось наследника, которому он бы мог оставить трон. Он был женат несколько раз и всегда исправно исполнял свои обязанности. И как только становилось ясно, что очередная жена не может выполнить возложенного на нее долга, он разводился с ней. И теперь, когда ему минуло шестьдесят лет, он решил, что такова воля Аллаха, чтобы у него не было прямого наследника, но что, может быть, родственники смогут его обеспечить таковым.

Именно поэтому восемнадцать лет назад Самир отправился в Мекку. Его молитвы увенчались рождением Бадра. Но, несмотря на свои обещания, Фейяд до сих пор еще официально не объявил его своим наследником. Вместо этого он настаивал, чтобы Бадр получил образование на западный лад, чтобы он усвоил обычаи и привычки западного мира. Как на это ни смотреть, Самир был польщен. Его сын может стать врачом, как и он, и они будут работать бок о бок.

Но у эмира были иные мысли. Были и другие, которые могут стать врачами. Бадр должен был изучать куда более важные вещи — торговлю, капиталовложения. Только усвоив всю мудрость, все хитрости современной коммерции, страна, включая и его самого и клан, может процветать и богатеть. Фейяд испытывал неистребимое арабское недоверие к людям с Запада, с которыми ему приходилось иметь дело: он чувствовал, что они относятся к нему как к чему-то чужеродному, третируя его как ребенка, ибо он не разбирался, как ведутся дела. И поэтому он решил, что Бадр отправится не в Англию, чтобы пойти по стопам своего отца, а в Америку, деловые качества которой восхищали его и где бизнес был уважаемой профессией.

Самир с гордостью посмотрел на своего сына, выходившего из лимузина. Одетый в традиционную арабскую одежду, с гутрой, прикрывавшей его шею, в джеллабе, облекавший его тонкую стройную фигуру, он был по-настоящему красив. Сильный подбородок, крупный нос и темно-голубые глаза, глубина провала которых подчеркивалась высокими скулами, и оливковая кожа щек говорили о силе и характере молодого человека. Принц будет доволен. Может, сейчас он и объявит Бадра наследником.

Мысленно он просил у Аллаха прощения за свои суетные надежды и тщеславие. Чудом было и то, что он дал ему сына в пустыне. Уже этим он может быть счастлив. Воля Аллаха исполнена.

Он сделал жест Бадру, который поднимался за ним по ступеням кафе. Мажордом принца стоял у дверей с вооруженными стражниками. Узнав Самира, он склонился в традиционном приветствии.

— Ас-салям алейкум.

— Алейкум ас-салям, — ответил Самир.

— Его высочество с большим нетерпением ждет прибытия своего возлюбленного брата, — сказал мажордом. — Он дал указание, чтобы я доставил вас к нему, как только вы появитесь наверху.

Они проследовали за мажордомом через пустое кафе к лестнице, которой завершалось огромное помещение. В самом кафе было тихо. Обычно посетители стояли здесь группками, болтая друг с другом и сплетничая, пока оркестр около сцены курил и чесал языками. Но пока не было видно ни танцовщиц, ни певцов.

Апартаменты над кафе предназначались для очень важных клиентов и их гостей, которые после ночи развлечений в кафе были слишком усталыми, чтобы добираться домой или же желали остаться и получить еще одну порцию удовольствий. Мажордом остановился перед дверью и постучал.

— Кто там? — спросил молодой голос.

— Доктор Аль Фей и его сын прибыли, чтобы увидеться с его высочеством, — ответил мажордом.

Мальчик, одетый в шелковую рубашку и брюки, открыл двери. Его глаза были густо подведены, щеки подкрашены, а длинные ногти тщательно покрыты лаком.

— Входите, пожалуйста, — прошептал он по-английски.

Бадр с отцом вошли в комнату. Легкий запах гашиша висел в воздухе. Комната была пуста.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал мальчик, показывая на софу и стулья. Оставив их, он вышел в другую комнату.

Бадр с отцом молча обменялись взглядами.

Мальчик вернулся к ним.

— Его высочество явится через несколько минут. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? Сладости? Освежающий напиток? У нас есть английское виски, если хотите.

Самир покачал головой.

— Нет, спасибо.

Снова открылась дверь и вошел принц Фейяд. Он был одет в парадное королевское облачение, а на голове у него была белая муслиновая шапочка. Он пересек комнату, направляясь к своему кузену.

Самир и Бадр, встав, склонились перед своим монархом в традиционном знаке почтения. Фейяд с улыбкой отвел руку Самира.

— Неужели так должны встречаться братья после долгой разлуки? — Он обнял Самира за плечи и расцеловал его в обе щеки, затем, по-прежнему улыбаясь, повернулся к Бадру.

— А это тот маленький мальчик, который плакал, отправляясь в школу?

Бадр почувствовал, что краснеет.

— Это было давно, ваше высочество.

— Не очень, — сказал принц и рассмеялся. — Думаю, тебе тогда было лет шесть.

— Теперь ему восемнадцать, — сказал Самир. — Взрослый мужчина, слава Аллаху.

— Ал-хамду л-ильла, — эхом повторил принц. Он бросил взгляд на Бадра, который был на голову выше всех. — Он высок, твой сын. Насколько я помню, выше всех в нашей семье.

— Дело в диете, ваше высочество, — сказал Самир. — Пища в Америке богата разными витаминами и минералами. У них тоже юное поколение выше своих родителей.

— Какие чудеса творите вы, ученые, — сказал принц.

— Чудеса творит Аллах, — сказал Самир: — Мы всего лишь орудия в его руках.

Принц кивнул.

— Нам надо много о чем поговорить, брат мой, — сказал он. — Но мы займемся этим с утра. Сегодня вечером мы будем веселиться и радоваться нашей встрече и тому, что мы опять вместе. — Он хлопнул его по плечу.

— Я приказал приготовить тебе помещения, чтобы ты мог освежиться с дороги. А к полуночи мы собираемся в кафе внизу, где нам будут приготовлены яства.

Самир кивнул.

— Мы очень признательны за вашу любезность и гостеприимство.

Снова появился мальчик.

— Покажи моему брату его помещения, — приказал принц.

Мальчик поклонился.

— С удовольствием, ваше высочество.

Комната Бадра была отделена от отцовской больше гостиной. Оставив отца, Бадр пошел к себе в комнату, которая была богато украшена шелками и бархатом. Как только он вошел, раздался легкий стук в дверь.

— Войдите, — сказал он.

В комнате появилась молоденькая служанка.

— Нужна ли я хозяину? — спросила она мягким голосом, потупив глаза.

— Я ни в чем не нуждаюсь.

— Может, я могла бы приготовить хозяину горячую ванну, чтобы он мог избавиться от усталости после путешествия? — предложила она.

— Это было бы великолепно, — согласился он.

— Спасибо, хозяин, — сказала она, направляясь в ванную.

Бадр задумчиво посмотрел ей вслед. Наконец-то он почувствовал, что он дома. Обслуживание здесь было не как в Америке.

Звуки труб и барабанов наполнили кафе. На маленькой сцене, обвив себя разноцветными шарфами, извивалась танцовщица и серебряный металл чаш, прикрывающих груди, бросал искры в свете ламп. Компания принца, сидящая за овальным столом у сцены, внимательно наблюдала за ней.

Принц сидел в центре стола, Самир на почетном месте справа от него, а Бадр слева. На небольших сидениях рядом с принцем размещались несколько юношей, столь же тщательно загримированных, как и тот, что встретил их. За ними стоял мажордом, который наблюдал за работой официантов и обслуживающего персонала. Рядом с местом каждого гостя стояли бутылки с шампанским, и бокалы непрестанно наполнялись. Стол ломился от более чем пятидесяти видов кулинарных шедевров и сладостей, которыми славились эти места. Гости ели пальцами, и после каждого глотка слуги деликатно вытирали им руки мокрыми горячими полотенцами. У дверей и у стен стояла дюжина личных охранников Фейяда, которые не сводили глаз с принца.

Музыка достигла крещендо, и в завершение выступления танцовщица опустилась на колени. Принц зааплодировал. По его жесту официанты, подхватив бутылки с шампанским, приблизились к сцене и, открывая бутылку за бутылкой, поливали шампанским склоненную голову танцовщицы. Принц лениво взял банкнот из кучки, лежащей перед ним, и скомкав его, кинул на сцену перед танцовщицей.

Легким грандиозным движением танцовщица подобрала деньги и засунула их за пояс. Снова поклонившись, он с призывной улыбкой ушла вглубь сцены.

Принц подозвал мажордома и что-то прошептал ему на ухо. Мажордом склонил голову. Повернувшись, он сделал жест мальчикам, сидящим рядом с принцем, а затем кивнул оркестру.

С первыми тактами музыки на сцене показались четыре девушки, начавшие свой танец. Постепенно свет стал меркнуть, пока все помещение, кроме смутных голубоватых фигур на сцене, не погрузилось в полную темноту. Музыка звучала все быстрее, все резче, фигуры танцовщиц было исчезли из лучей света, затем появились снова и их движения все убыстрялись. Танец длился более пятнадцати минут и, когда он близился к завершению, фигуры неистово закружились и, наконец, рухнули ничком на сцену, погрузившуюся в полную тьму.

Мгновение стояла полная тишина и наконец принц стал аплодировать первым. Постепенно зал светлел. Танцовщицы, все еще распростертые на сцене, медленно стали подниматься. Бадр смотрел, не веря своим глазам. На сцене были не те девушки, что начали танец. Их сменили мальчики, которые сидели рядом с принцем.

Теперь принц не утруждал себя тем, чтобы комкать банкноты. Пробки от шампанского летели в воздух, а принц хватал деньги, лежащие перед ним и горстями бросал их на сцену.

Бадр посмотрел на отца. Лицо Самира было совершенно бесстрастным. Бадр попытался представить себе, что отец думает об этом веселье. Банкноты, которые принц столь бездумно бросал на сцену, были достоинством в сто фунтов — больше, чем обыкновенный рабочий зарабатывал за год.

Принц взглянул на Бадра и заговорил по-французски:

— Прекрасно, великолепно, не правда ли? — Бадр встретил его взгляд. Принц оценивающе и вопросительно смотрел на него. — Да. — Помедлив, он спросил: — Они педерасты?

Принц кивнул.

— Они вам нравятся? Можете выбрать любого.

По-прежнему не отводя от него взгляда, Бадр отрицательно покачал головой.

— Нет, спасибо. Что касается меня, я предпочитаю женщин.

Принц громко рассмеялся и повернулся к Самиру.

— Мало того, что твой сын обаятелен, но у него и хороший вкус, — сказал он. — Он настоящий американец.

Взглянув на сына, Самир с гордостью улыбнулся. Бадру стало ясно, что он прошел первое испытание у принца.

Был пятый час утра, и над горами уже поднимался рассвет, когда Бадр, пожелав отцу хорошего отдыха, пошел в свою спальню. Шторы были опущены, и в комнате стояла темнота. Он потянулся включить свет. Чья-то рука остановила его. Он услышал тихий женский голос с легким египетским акцентом.

— У нас есть свечи, ваше высочество.

Тонкий запах мускуса коснулся его ноздрей. Он по-прежнему стоял в темноте, стараясь увидеть женщину, но не видел ничего, кроме огонька вспыхнувшей спички. Она подняла канделябр, и на него взглянули темные глаза в окружении густых ресниц.

Мягкий желтоватый свет затопил комнату. Он узнал в женщине одну из танцовщиц, которую вечером видел на сцене. Единственное, что изменилось в ее наряде, был лифчик. Груди ее ныне не были закрыты серебряными чашами. Вместо этого они были затянуты прозрачным шелковым шарфом, сквозь который ясно были видны темные окружности ее сосков. Она снова улыбнулась ему.

— Я могу приготовить теплую ванну на тот случай, если ваше высочество устал.

Он молчал.

Женщина хлопнула в ладоши. Еще две фигуры появились из углов комнаты, где их скрывали тени. На них было одето еще меньше, чем на первой. Их груди покрывала лишь тончайшая вуаль, спадавшая до бедер. Когда они двигались, Бадр ясно видел очертания их нагих тел и тщательно выбритые холмики лобков. Только нижняя часть их лица была скрыта традиционными мусульманскими платками.

Первая женщина снова хлопнула в ладоши и еще одна женщина показалась из дальнего угла комнаты. Она перевернула пластинку, и мягкие звуки музыки наполнили помещение. Она начала грациозно извиваться под музыку.

Две женщины взяли его за руки и повели к постели. Когда они раздевали его, их прикосновения были мягки и нежны. Бадр по-прежнему не говорил ни слова.

Первая женщина зажгла сигарету и протянула ему. Он вдохнул дым. Легкий дразнящий запах гашиша наполнил ноздри, его охватила теплая волна истомы. Сделав еще один глубокий вдох, он вернул сигарету.

— Как тебя зовут? — спросил он, посмотрев на нее.

— Надиа, ваше высочество, — сказала она, почтительно склоняясь перед ним.

Он улыбнулся ей, чувствуя, как вздымается в нем страсть.

— Так ли уж необходимо идти в ванну? — спросил он, вытягиваясь на постели.

Она засмеялась.

— Как будет угодно вашему высочеству.

Бадр обвел взглядом каждую из них. Он чувствовал, как гашиш наполняет его чресла.

— Мне угодно всех вас, — сказал он.

Глава 8

Он проснулся от лучей солнца, заливавших комнату. Джаббир уже стоял рядом с чашкой горячего ароматного турецкого кофе. Он отпил глоток, обжегший ему рот.

— Сколько времени? — спросил он.

— Полдень, хозяин, — сказал Джаббир.

Бадр огляделся. Припомнить, когда исчезли женщины, он не мог. Последнее, что осталось у него в памяти, было причудливое сплетение их тел и ощущение тепла, после чего он провалился в сон.

Бадр выпил еще один глоток обжигающего кофе и покачал головой.

— Отец проснулся?

— Да, хозяин. Он у принца, и они ждут вас к завтраку.

Одним глотком покончив с кофе, он соскочил с постели.

— Скажи им, что я приму душ и сразу же приду.

Он пустил сначала горячую воду, потом холодную, и сонливость сразу же покинула его. Быстро проведя рукой по подбородку, он решил, что может побриться позже. Когда он вышел из ванной, Джаббир уже положил перед ним рубашку и широкий пояс.

Отец и принц все еще сидели за завтраком. Мажордом сразу же поставил перед ним чистую тарелку.

Бадр поцеловал отца, затем руку принца, и, повинуясь жесту эмира, занял свое место.

— Хочешь ли поесть? — вежливо спросил принц.

— Нет, спасибо, — сказал Бадр.

Было бы невежливо с его стороны есть после того, как они покончили с трапезой.

— Тогда кофе, — сказал принц.

— Спасибо, — Бадр кивнул.

Мажордом подскочил, чтобы наполнить его чашку. Кофе был густым и сладким. Он молча и уважительно ждал. Хотя жалюзи были опущены и солнечный свет не проникал в комнату, принц по-прежнему не снимал темных очков, из-за которых не было видно его глаз. Он подождал пока Бадр поставит чашку.

— Мы с твоим отцом обсуждали твое будущее.

Бадр склонил голову.

— Я ваш слуга.

Принц улыбнулся.

— Первым делом, ты мой брат, моя кровь.

Бадр молчал. Впрочем, от него и не ждали слов.

— Мир стремительно меняется, — сказал принц. — Со времени твоего рождения произошло много событии. И соответственно менялись наши планы.

Он резко хлопнул в ладоши.

Мажордом покинул комнату, тихо притворив за собой дверь. Они остались одни. Переждав, принц снова заговорил, снизив голос до шепота.

— Ты знаешь, что я всегда смотрел на тебя, как на своего наследника и верил, что когда-нибудь ты займешь мое место, чтобы править страной.

Бадр посмотрел на отца. Самир сидел с каменным лицом. Он повернулся к принцу.

— Но времена меняются, — сказал эмир. — Мы столкнулись с другими, более важными проблемами. Будущий подъем Ближнего Востока связан с песками пустыни, с тем, что кроется под ними, обещая богатства, о которых мы и не подозревали. Источник этого благосостояния — нефть. Кровь современного промышленного западного мира. И наша маленькая страна восседает на таких запасах нефти, которых не знало человечество.

Остановившись перевести дыхание, он поднял к губам чашечку с горячей сладкой жидкостью.

— В прошлом месяце я заключил соглашение с некоторыми американскими, английскими и европейскими компаниями на проведение изысканий. За право исследований они платят нам десять миллионов долларов. Если нефть будет обнаружена, они заплатят нам соответствующие суммы за каждое из своих действий, а затем королевству за ту нефть, что пойдет на экспорт. Они также предложили построить нефтеочистительные заводы и оказать содействие в развитии страны. Все это сулит большие перспективы, но я по-прежнему беспокоюсь.

— Я не понимаю, — сказал Бадр. Но он все понимал. Именно поэтому он и был послан изучать, как живет западный мир.

— А я думаю, что тебе все ясно, — резко сказал эмир. — Но я хочу продолжить. Хотя мир отказался от империализма и колониализма как образа жизни, есть много других путей, чтобы поработить страны и их народы, обрекая их на экономическую зависимость. Я не могу помешать Западу поступать с нами подобным образом, но я хочу заставить их платить за наш прогресс.

Бадр кивнул. Уважение к принцу начало обретать новую окраску. За всеми его странностями проглядывала мыслящая личность.

— Чем я могу помочь вам? — спросил он. — Я слушаю и подчиняюсь.

Принц посмотрел на Самира и одобрительно кивнул. Самир улыбнулся. Принц повернулся к Бадру.

— Я считаю, что у тебя есть более важная задача, чем унаследовать мой трон. Мне нужен человек, который может войти в западный мир, наложить руку на те богатства, которые они скрепя сердце дают нам, и в соответствии с западными правилами пустить их в дело, чтобы они приносили все новые доходы. И если ты справишься с этой задачей, для которой тебя учили, и если ты будешь учиться дальше, я обещаю тебе, что твой первенец станет моим наследником и будущим принцем.

Мне не нужны обещания от моего повелителя, — сказал Бадр.

— Я испытываю искреннюю радость, выполняя его повеления.

Эмир встал и обнял Бадра.

— Мой собственный сын не мог бы сделать для меня больше.

— Я признателен вашему высочеству за доверие. И мое единственное желание состоит в том, чтобы Аллах в своей мудрости счел меня достойным этой цели.

— Все будет по воле Аллаха, — сказал принц. Он вернулся к своему креслу.

— Ты снова поедешь в Америку, чтобы учиться. Но отныне твое образование будет в руках людей, специально рекомендованных мне американскими нефтяными компаниями. Это будет не просто ученичество. Твое обучение, рассчитанное на три года, будет носить специализированный характер.

Бадр кивнул.

— Я понимаю.

— И необходимо решить еще кое-что, — сказал принц. — Твоя женитьба.

Бадр с удивлением посмотрел на него. Этого он никак не ожидал.

— Моя женитьба? — эхом повторил он.

Принц улыбнулся.

— Не стоит удивляться. Что касается относительно прошлой ночи, я чувствую, что ты можешь обеспечить меня большим количеством сыновей.

Бадр молчал.

— Мы с твоим отцом очень тщательно обсудили эту тему и после долгих размышлений подобрали тебе невесту, которой ты можешь только гордиться. Она молода, красива и родом из одной из лучших семей Ливана. Ее зовут Мариам Риад, она дочь Мохаммеда Риада, известного банкира.

— Я знаю эту девушку, — торопливо добавил отец. — Она в самом деле очаровательна. И очень благочестива.

Бадр посмотрел на отца.

— Сколько ей лет?

— Шестнадцать, — ответил Самир. — Хотя она никогда не бывала за границей, она получила очень хорошее образование. В настоящее время она посещает Американский колледж для девушек в Бейруте.

— В шестнадцать лет рано выходить замуж, — сказал Бадр.

Эмир разразился хохотом.

— Я знал, кого выбирать. Может быть, в Америке шестнадцатилетняя девушка и в самом деле молода. У нас же она считается вполне созревшей.

В машине, когда они возвращались в Бейрут, Бадр молчал. Самир заговорил с ним, когда показались предместья города.

— В чем дело, сын мой?

— Ничего, отец.

— Ты разочарован из-за того, что не стал наследником принца?

— Нет.

— Тогда, очевидно, ты думаешь о предстоящей женитьбе?

Бадр помедлил.

— Я даже не знаю эту девушку. Я и не слышал о ней до сегодняшнего дня.

Самир посмотрел на него.

— Наверно, я понимаю тебя. Ты думаешь, зачем нам были нужны все эти хлопоты с твоей учебой на Западе, чтобы все вернуть на круги своя этой твоей женитьбой. Так?

— Примерно так. В конце концов, в Америке ты сначала встречаешься с девушкой и выясняешь, нравитесь ли вы друг другу.

— Здесь тоже так бывает, сынок, — тихо сказал Самир. — Но мы не относимся к простому народу. На нас лежит ответственность, которая важнее наших личных желаний.

— Но вы с матерью знали друг друга и до свадьбы. Вы же практически росли вместе.

Самир улыбнулся.

— Это верно. Но наш брак был обговорен, когда мы были еще детьми. Как-то мы узнали об этом и сблизились еще больше.

— А мог бы ты жениться на ком-то еще, если бы существовал предварительный договор? Зная, как ты относишься к матери?

Самир подумал минуту и кивнул.

— Да. Мне бы это могло и не нравиться, но у меня не было бы выбора. Каждый должен делать то, что должен. Такова воля Аллаха.

Бадр посмотрел на отца и вздохнул. Воля Аллаха. Этим объясняется все. Мнение человека ничего не значит.

— Я хотел бы увидеть эту девушку, — сказал он.

— Все это устроено, — сказал Самир. — Ее семья приглашена провести с нами в горах конец недели. Они прибудут послезавтра.

Внезапная мысль прожгла Бадра.

— Ты уже давно знал обо всем?

— Не так уж давно, — ответил отец. — Принц сказал мне о своем решении лишь на прошлой неделе.

— Мать знает?

— Да.

— Она согласна?

— На женитьбу? Да.

— Похоже, что вы торопитесь, — сказал Бадр.

— Твоя мать очень хотела, чтобы ты стал принцем, — засмеялся Самир.

— И ты тоже, отец, разочарован?

Самир посмотрел сыну прямо в глаза.

— Нет.

Он вспомнил ту ночь, когда родился его сын.

— Ты всегда был и всегда будешь для меня принцем.

Глава 9

Мариам Риад, как и большинство ливанских девушек, была невысока ростом, не выше пяти футов, с большими темными глазами. Ее черные волосы были подняты высоко над лбом в прическе по последней парижской моде, дабы создать впечатление, что она выше ростом. Кожа ее была бледно-оливкового цвета, и она обнаруживала склонность к полноте, с которой, к огорчению своих родителей, предпочитавших типичные для арабских женщин округлости, непрестанно боролась диетой. Она бегло говорила по-французски и запинаясь — по-английски, и поэтому терпеть не могла ходить в колледж, постоянно уговаривая своих родителей, что, по ее мнению, ей необходимо посещать швейцарскую или французскую школу, как другим отпрыскам почтенных семейств.

На эти жалобы у ее отца был один ответ. Девушки вообще не нуждаются в образовании, потому что после того как они выходят замуж, их единственной заботой становится ведение дома и воспитание детей. Мариам с горечью смотрела, как ее братья ходят в школу, пока она сидит дома, лишенная даже той свободы, которой пользовались многие из ее подруг. Она являлась домой сразу же после занятий, ей не разрешалось отмечать никаких праздников и она никуда не могла ходить без одобрения отца и без сопровождения.

В машине, по пути к дому Бадра, отец с удовлетворением осмотрел ее.

— Итак, дочь моя, — сказал он в своей властной манере, — теперь, может быть, ты поймешь, почему родители воспитывали тебя именно таким образом. Теперь, надеюсь, ты сможешь нас порадовать.

Она повернулась от окна.

— Да, отец, — послушно сказала она.

— Неужели ты думаешь, что сам принц выбрал бы тебя для этого брака, если бы ты посещала школу за границей? — спросил он.

— Нет, — ответил он на свой же вопрос. — Ему нужна настоящая арабская женщина, а не та, что поражена иностранными влияниями.

Мариам посмотрела на мать, которая хранила молчание. Мать никогда не позволяла себе открыть рот в присутствии мужа.

— Да, отец, — повторила она.

— Теперь я хочу, чтобы ты припомнила, как нужно себя вести, — сказал ее отец. — Первым делом, ты должна быть скромна и благопристойна. И чтобы ты не позволяла себе ничего из тех фривольных привычек, которые усвоила от своих подружек в колледже.

— Да, отец, — устало повторила она в третий раз.

— Этот брак будет самым важным в стране, — сказал отец. — Всем известно, что твой первый сын станет наследником эмира.

Она искоса посмотрела на своего отца.

— А что если у меня будут только девочки?

Отец пришел в ужас.

— У тебя будут мальчики! — воскликнул он, словно это зависело только он него. — Ты меня слышишь? У тебя будут мальчики!

— Если на то будет воля Аллаха, — сказала она, скрывая улыбку.

— Да свершится воля его, — автоматически обронила мать.

— На то и есть воля Аллаха, — убежденно сказал отец. — Иначе зачем ему устраивать этот брак?

Мариам была поражена тем зрелищем, которое открылось ей из машины, когда они сквозь главные ворота въехали на просторы поместья. Она знала, что такое богатство, но подобного она еще не видела. В сравнении с Самиром, ее отец, который был одним из богатейших людей Бейрута, выглядел всего лишь преуспевающим торговцем. Взад и вперед сновали бесконечные толпы слуг. Она словно попала в другой мир.

В честь такого случая семья надела традиционные арабские одежды, но в саквояжах были платья по последней парижской моде, которые предполагалось надеть после торжественного обеда этим вечером.

— Опусти вуаль, — сказала мать, когда машина остановилась и к ней подбежали слуги открыть дверцы.

Мариам быстро прикрыла лицо, оставив открытыми только глаза. Взглянув на ступени лестницы, она увидела, что к ним спешит доктор Аль Фей. В полушаге от него шел Бадр. У нее перехватило дыхание. Они также были в традиционных одеяниях, и в облике ее жениха было неоспоримое величие наследника пустыни. Так мог выглядеть лишь настоящий шейх.

Ее отец вылез из машины. Самир с протянутыми руками встречал его.

— Ахлан, ахлан.

— Ахлан, фикум, — двое мужчин обнялись, обменявшись поцелуями.

Повернувшись, Самир представил своего сына. Приветствуя будущего тестя, Бадр сделал жест, говоривший о его покорности и уважении. Затем, на западный манер, протянул руку.

Из машины вылезла миссис Риад, приветствуемая Самиром. Через мгновение показалась Мариам. Отец подставил ей руку и подвел к доктору.

— Ты помнишь доктора Аль Фея?

Она быстро вскинула глаза, а затем, как принято, отвела их. Кивнув, она склонилась в почтительном поклоне.

Самир взял ее за руку.

— Дитя мое, — сказал он. — Добро пожаловать. Мой дом — всегда твой дом.

— Благодарю, — прошептала она. — Пусть будет на то воля Аллаха.

По знаку Самира Бадр подошел к ним. С благопристойностью опустив глаза, она видела только кончики его туфель, видневшиеся из-под развевающейся джеллабы.

— Мариам, — сказал Самир, — могу ли я представить тебе моего сына Бадра, твоего будущего мужа?

Не поднимая взора, она покорно склонилась и лишь потом подняла голову. На мгновение она почувствовала изумление. Никто не говорил ей, что у него голубые глаза. Сердце стало отчаянно биться и она чувствовала, что заливается краской под вуалью. Она увидела много того, о чем ей никогда не говорили. Он так высок. И так красив. Опустив глаза, она с трудом слышала свой собственный голос, произносивший слова приветствия, ибо сердце с гулом билось у нее едва ли не в ушах. В первый раз в жизни она испытала благодарность к родителям за то, что они не послали ее учиться за границу. Она была безнадежно влюблена.

* * *

Обед был только формальным предлогом. Французский шеф-повар специально прибыл из Бейрута, чтобы приготовить его. Вместо обычных ливанских яств на столе были шедевры французской кулинарии, украшенные черной икрой из Ирана. Здесь же были кролики с рисом, шпигованные фруктами, жиго, но десерт был привычным — баклава, приготовленная более чем в двадцати видах.

В течение всего обеда подавали шампанское — единственное отступление от мусульманских законов. Женщины в длинных парижских платьях и мужчины в смокингах вели вежливые беседы — две семьи, знакомясь, сближались между собой.

Когда обед подходил к концу, мистер Риад поднялся.

— Если мне будет позволено, — с важным видом сказал он, — я хотел бы провозгласить тост за нашего щедрого хозяина, почтенного доктора Аль Фея. И пусть Аллах прольет свое благословение на него и на его семью.

Подняв стакан, он отпил глоток шампанского.

— И еще один тост, — быстро сказал он, не опуская стакана. Через стол он улыбнулся Бадру. — За моего будущего зятя, о котором я уже думаю, как о своем сыне, и за мою дочь. И пусть Аллах благословит их союз многими сыновьями.

Раздался благодушный смех и Мариам почувствовала, что краснеет. Она не осмеливалась посмотреть на Бадра, сидевшего напротив. Ее отец снова заговорил.

— И хотя вопрос о приданом никогда не поднимался между нашими семьями, я не хочу обходить этот древний и почтенный обычай. Ибо каким иным образом человек может выразить восхищение собственной дочерью и одобрение ее выбора?

Протестуя, Самир встал.

— Нет, Мохаммед, такой подарок, как твоя дочь — этого более чем достаточно.

— Мой дорогой доктор, — банкир улыбнулся, не давая Самиру возразить. — Неужели вы хотите лишить меня возможности получить столь приятное удовольствие?

— Конечно, нет, — Самир снова сел.

— Сын мой, — сказал Риад, поворачиваясь к Бадру, — в день вашей свадьбы на твое имя в моем банке в Бейруте будет открыт счет в миллион ливанских фунтов. Они будут твои, чтобы ты мог делать с ними все что захочешь.

Поднимаясь, чтобы поблагодарить своего тестя, Бадр бросил взгляд на Мариам. С пылающим лицом она сидела, не отрывая глаз от стола. Он повернулся к банкиру.

— Мой досточтимый отец, — медленно сказал он, — да будет Аллах свидетелем вашего благородства и щедрости. И единственное, о чем я молю, — чтобы вы не оставили меня своим попечением, дабы я мог с толком распорядиться столь щедрым подарком.

— Оно в твоем распоряжении, — быстро сказал Мохаммед.

Он был обрадован. Все шло, как он и планировал. Он был уверен, что этот счет положит начало делам, которые он будет вести с семьей Аль фей.

Самир поднялся. Обед подходил к концу. Он смотрел на Бадра.

— Было бы прекрасно, если бы ты показал своей невесте сад, — сказал он, — пока мы пойдем в библиотеку отдохнуть.

Кивнув, Бадр обошел стол и придержал Мариам, пока она поднималась. Он улыбнулся ей.

— Похоже, они хотят от нас избавиться.

Она кивнула. Бадр взял ее за руку и они направились к выходу в сад.

Когда они исчезли за дверью, миссис Риад повернулась к Набиле:

— Разве они не чудесная пара? — спросила она.

Направляясь к пруду в дальнем конце сада, никто из них не сказал ни слова. И наконец они оба заговорили одновременно.

Мариам остановилась.

— Простите.

— Это я виноват, — быстро сказал Бадр. — Что вы хотели сказать?

— Ничего особенного, — сказала она. — А что вы собирались сказать?

Они дружно рассмеялись, чувствуя взаимное смущение. Он посмотрел на нее сверху вниз.

— Я хотел спросить, как вы себя чувствуете, то есть относительно нашей будущей женитьбы?

Опустив глаза, она промолчала.

— Вы можете не отвечать сразу, — быстро добавил он. — Я все понимаю. Ведь у вас не было выбора, не так ли?

Она подняла на него глаза.

— А у вас?

В свою очередь Бадр промолчал. Порывшись в карманах пиджака, он вытащил пачку сигарет и протянул их ей.

— Вы курите?

Она отрицательно покачала головой.

Закурив, он сделал глубокий вдох, медленно выпустив дым.

— Вы придерживаетесь старомодных взглядов, не так ли?

— Да.

— В Америке я почти забыл, как здесь надо себя вести.

— Я всегда хотела побывать за границей, — сказала она. — Но отец не пускал меня. А вам здесь нравится?

— Да, — ответил он. — Люди здесь куда проще. В большинстве случаев ты точно знаешь, о чем они думают.

Она помедлила.

— У вас там была девушка?

— Какой-то особой не было. Но, конечно, случались встречи. А у вас?

— Мой отец очень строг. Он мне ничего не позволял. Когда я решила пойти в колледж, пришлось выдержать настоящее сражение.

Они снова помолчали. Бадр смотрел на тлеющий кончик своей сигареты. На этот раз первой заговорила она.

— У вас голубые глаза.

— Да, — сказал он. — Отец говорил, что это идет с времен войн за веру. С тех пор иной раз и попадаются голубые глаза.

Повернувшись, она стала смотреть в море. Голос ее теперь был еле слышен.

— Я, должно быть, очень разочарую вас после тех западных девушек, которых вы знали.

— Это не так, — торопливо сказал он. — Я никогда серьезно не воспринимал их. Они слишком пустоголовые, не то, что вы.

— Но все же они очень красивые. И высокие.

— Мариам, — сказал он.

Она повернулась к нему.

— Вы тоже очень красивая.

— Я? — переспросила она. — Вы в самом деле так думаете?

— Именно так. — Он взял ее за руку. — Вы по-прежнему хотите поехать за границу?

— Да.

Он улыбнулся.

— Значит, мы проведем наш медовый месяц в Европе.

Так они и сделали. Поженившись в конце июля, они провели весь август, путешествуя по континенту. Когда в сентябре Бадр привез Мариам в Бейрут и оставил ее, чтобы продолжить учение в Америке, она уже была беременной.

Глава 10

После обеда на верхней палубе возобновились танцы. Как обычно, Бадр исчез после первой перемены блюд. Это была его привычка: проводить деловые встречи, пока все сидят за столом, чтобы, закончив переговоры, он мог вернуться на вечеринку. Таким образом, он не исчезал с глаз.

Присоединившись к компании за одним из столиков, Иордана села так, чтобы заметить возвращение Бадра. Даже теперь, после девяти лет замужества, он оставался для нее чужаком. В нем было что-то, чего она никак не могла понять. Порой казалось, что он совершенно не интересуется ею, но вдруг, откуда не возьмись, он снова появлялся в ее жизни и становилось ясно, что он знает о ней едва ли не все досконально.

Как вот сегодня вечером. Она увидела коробочку от Ван Клеффа на подушке, но по какой-то причине, суть которой она сама не могла понять, решила не обращать на нее внимания. Может быть потому, что она решила не позволить ему искупать свои появления и исчезновения очередными подарками. Но, не в пример американцам, которых она знала, Иордане не удавалось легко манипулировать им. Он шел своим путем и с этим ничего нельзя было поделать. Его поступки всегда были просты и ясны. И лишь иногда из темных глубин его души вырывалась ярость.

Иордану удивила ее собственная реакция. В насилии, которое она испытала, было что-то приятное. Она вела себя, как ребенок, который провоцирует своих родителей на наказание, чтобы потом они уверяли его в своей любви. Чувство вины в ней утихло и она стала думать, как вернуть состояние умиротворения.

Как только за ним захлопнулась дверь, она поднялась и посмотрела в зеркало. На щеке пунцовел отпечаток его ладони. Звонком она вызвала секретаршу и когда та принесла пакет со льдом, около часа сидела в своей комнате, прижимая к лицу лед, пока синяк не исчез.

Именно тогда она и решила, как будет одета. Если ему так хочется, она предстанет перед ним мусульманской женой. Женой, гурией, рабыней.

Разве не это обещал им Аллах за воротами рая? Наблюдая за дверями салона, она поднесла к губам бокал с шампанским. Бадр еще не возвращался.

— Иордана, дорогая, — прошептал ей голос в ухо. — Ты так прекрасно танцевала.

Узнав голос, она повернулась к говорившей.

— Мара, — сказала она, подставляя щеку для привычного поцелуя. — Ты захваливаешь меня.

— Нет, дорогая, — быстро сказала принцесса. — Это правда. То был самый эротический танец, который я когда-либо видела. Будь я мужчиной, я бы изнасиловала тебя тут же и сейчас же. — Засмеявшись, она добавила:

— Кстати, я могу это устроить.

Иордана рассмеялась вместе с ней.

— Это самый большой комплимент из всех, что мне доводилось слышать, Мара.

Принцесса наклонилась к уху Иорданы.

— Ты была просто неописуема. Видишь вон того молодого человека, которого я привела с собой? Он сходит с ума по тебе. Похоже, что у него лопнут брюки.

Иордана посмотрела на нее. Такое возбуждение не было свойственно Маре.

— В самом деле, дорогая?

— Конечно, — ответила Мара. — И он умирает от желания увидеть тебя. Не улучишь ли минутку?

Из-за плеча принцессы Иордана увидела, как Карьяж вместе с Ясфиром вошли в салон.

— Но не сейчас, — ответила она. — Вот-вот может появиться Бадр.

Ясфир направился прямо к ней.

— Мадам Аль Фей, — поклонился он.

— Мистер Ясфир, — с ни к чему не обязывающей вежливостью сказала она.

— Я хотел бы выразить свою благодарность за прекрасный вечер и также принести свои извинения за то, что вынужден оставить вас, но на берегу меня ждут неотложные дела.

Она протянула руку.

— Мне тоже жаль.

Он поцеловал ей пальцы.

— Может быть, в скором времени нам представится возможность познакомиться поближе, — сказала она.

— Я буду с нетерпением ждать этого момента, — сказал Ясфир. — Бон суар, мадам.

Когда Ясфир спустился по трапу к моторной лодке, которая должна была доставить его на берег, она увидела, как Карьяж подошел к Юсефу. Последний вместе с американским режиссером последовал за Карьяжем к кабинету Бадра.

— Очередная встреча? — спросила Мара.

Иордана молча пожала плечами и подняла бокал с шампанским. Принцесса пододвинулась поближе со своим стулом.

— Таким был один из моих мужей. Я забыла, какой именно. Вечные встречи. Это было так утомительно, что я развелась с ним.

Иордана улыбнулась ей.

— У Бадра есть много недостатков, но уж утомительным он никогда не был.

— Я и не говорю, что он был. Но некоторые мужья и не подозревают, что в мире есть еще кое-что кроме дел.

Иордана не ответила. Она пила шампанское. Внезапно она почувствовала полный упадок сил и восстановить их, казалось, уже не в состоянии.

— Идем, Иордана, — настаивала принцесса. — Познакомься с моим молодым человеком. Он будет счастлив, а ты на пару минут развлечешься.

— Где он?

— Оглянись. Тот высокий блондин, что стоит около трапа.

Иордана посмотрела на него.

— Он выглядит очень юным.

Принцесса рассмеялась.

— Он и в самом деле молод, дорогая. Двадцать пять лет и могуч как бык. После Руби, когда он был в расцвете сил, я не встречала такого мужика.

— Жиголо? — спросила Иордана.

— Конечно, дорогая, — сказала Мара. — Но разве он не красив? И когда он тебе надоедает, все делается очень просто. Даешь ему пару франков и он исчезает. Без всяких сложностей.

— Ты уже от него устала? Вот потому ты и хочешь от него отделаться?

Мара засмеялась.

— Нет, дорогая. Просто он меня изматывает. Я не могу его выдержать. Он без устали хочет меня, а я уже не так молода. Я просто выдыхаюсь.

— По крайней мере, ты честна.

— Я всегда честна, — обиженно сказала Мара. — Так ты с ним встретишься?

Иордана огляделась. Карьяж вернулся один. Юсеф и Винсент остались с Бадром. Она пожала плечами.

* * *

Бадр жестом пригласил Винсента садиться и протянул ему виски и содовую. Юсеф занял место в углу кабинета, а Бадр расположился напротив американца.

— Я давно уже восхищаюсь вашим творчеством, мистер Винсент, — сказал Бадр.

— Спасибо, мистер Аль Фей. Честное слово, я польщен.

— И уверен, что не представляю собой исключения, — сказал Бадр, решив сразу же перейти к предмету разговора. Кроме того, собеседник был американцем, а они не любят ходить вокруг и около. — Именно поэтому я и решил осведомиться, согласились бы вы делать фильм, основанный на жизни Пророка? Думали ли вы об этом?

Режиссер отпил глоток виски.

— Честно говоря, мистер Аль Фей, никогда.

— В силу каких-то специфических причин, мистер Винсент?

Винсент покачал головой.

— Просто никогда не задумывался над этим. Может быть потому, что мы, американцы, очень мало знаем о Мухаммеде.

— Но о нем знают более четырехсот миллионов человек, — сказал Бадр.

Винсент кивнул.

— Теперь мне это известно. Мистер Зиад очень любезно все мне разъяснил. Также он дал мне несколько биографий пророка, и я должен признаться, что идея меня просто восхитила.

— Как вы думаете, может ли получиться фильм?

— Еще бы, и очень хороший.

— Такой, что будет иметь успех и в западном мире? Такой, что заставит его понять — наша цивилизация основана на морали более высокой, чем его собственная?

— Успех? Не знаю. Будут проблемы с прокатом, — ответил режиссер. — Но я бы сказал, что да, он пойдет. При условии, конечно, что фильм получит большой экран.

Бадр кивнул.

— Понимаю. Но представьте, что все решено. Каков должен быть первый шаг, который мы должны предпринять, чтобы сделать фильм?

— Все фильмы начинаются со сценария.

— Для всех своих фильмов вы сами писали сценарии. Возьметесь ли вы написать его?

— Взялся бы, если бы у меня хватило знаний, но боюсь, их мне недостает.

— Если вы получите необходимое содействие, возьметесь ли вы за это дело?

— Если я буду уверен, что, когда я кончу сценарий, я смогу запустить фильм.

— А если я гарантирую вам, что вы запустите его?

Винсент взглянул на Бадра и сделал глубокий вдох. Если он скажет «да», а картина провалится, с ним будет все кончено. Евреи об этом позаботятся. Но если он сделает фильм и он получится, они будут на ушах стоять в своих кинотеатрах. Им плевать, что за фильм, если он будет приносить им денежки.

— Я стою довольно дорого, — сказал он. — И цену не сбрасываю.

— Я знаю это, мистер Винсент. Устроит ли вас миллион долларов плюс процент от доходов?

* * *

Из динамиков доносилась медленная и романтичная музыка, вокруг все танцевали. Жак взял у нее из рук бокал с шампанским, поставил его и увлек Иордану в круг танцующих. Он улыбнулся ей.

— Я долго дожидался подходящей музыки, чтобы пригласить вас.

Иордана почувствовала, как от шампанского слегка закружилась голова. Она улыбнулась ему в ответ.

— Как чудесно.

Он прижал ее ближе к себе.

— Вы типичная американка. Неужели это все, что вы можете сказать, — «как чудесно».

Подняв голову, она посмотрела ему в лицо.

— Американка? Ни в коем случае. Неужели вы не видите по моему одеянию?

— Помолчим, — сказал он. — Будем просто танцевать. Он заставил ее положить голову себе на плечо, а тыльной стороной ладони прижал ее бедра. Он вел ее очень медленно, в такт музыке, давая возможность ощутить его растущее возбуждение.

Помедлив несколько секунд, он посмотрел на нее. Глаза ее были закрыты. Поддерживая Иордану одной рукой, он увлек ее к перилам, где они были скрыты от всех взглядов и притянул к себе.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Вы с ума сошли, — шепотом сказала она. — На нас люди смотрят.

— Никто нас не видит, — яростно прошептал он в ответ. — Мы стоим к ним спиной. Они не обращают внимания на нас. И вы должны прижаться ко мне!..

— Я должен увидеть вас снова, — прошептал он. — Когда я могу вам позвонить?

— Звонить мне вы не можете. Я сама позвоню вам.

— Я у «Мартинеса». Вы позвоните? Обещаете?

Она кивнула. Музыка прекратилась, и в этот момент она увидела Бадра, который в сопровождении Юсефа и американского режиссера поднимался по трапу.

— Мой муж, — прошептала она, делая движение в сторону, но он удержал ее за руку.

— Завтра? — прошептал он.

— Да! — Она вырвала руку и пошла к Бадру. Лицо ее пылало, и она летела словно на крыльях, как будто только что выкурила сигарету с гашишем.

— Дорогой мой! — воскликнула она. — До чего прелестный день рождения! Как мне тебя благодарить?

Глава 11

Давно уже миновала полночь, и Лейле наскучило сидеть в комнате без дела. Она подошла к окну и окинула взглядом улицу Круазетт. Стояла теплая ночь и шатались толпы праздного народа. Сияние рекламы, островком возвышавшейся прямо в центре, по-прежнему оповещало о фильмах предстоящего фестиваля и в воздухе стоял гул непрекращающегося праздника.

Она отвернулась от окна. С нее достаточно. Она должна выйти пройтись, а то сойдет с ума. Накинув джинсовую куртку и взяв ключ, она вышла в холл. В ожидании лифта она сняла куртку и держала ее в руках. И когда Лейла вышла из здания, она походила на всех остальных женщин и девушек, которые ограничивали свой наряд только рубашкой и джинсами.

Она остановилась на углу Рю де Канада, где купила себе мороженого, затем пересекла улицу, направляясь в сторону пляжа, где народу было поменьше. Оказавшись напротив Карлтон-отеля, она присела на бетонные перила, опоясывающие эспланаду, и стала наблюдать за людьми у входа в отель. Покончив с мороженым, она до капли допила сладкую жидкость из стаканчика и облизала пальцы. Услышав звук приближающегося судна, она обернулась.

В гавань Карлтон-отеля входил большой катер. На нем никого не было, если не считать двух матросов в рубашках с короткими рукавами и парусиновых брюках. Один из них, выскочив на мол, замотал швартовый конец вокруг маленького кнехта. Рядом с ним оказался и второй матрос, и они, покончив с делами, закурили, обмениваясь неторопливыми фразами.

Лейла отвела взгляд от катера. Яхта ее отца стояла на якоре в нескольких сотнях ярдов от берега, огни вечеринки отражались в спокойном море. До берега доносились легкие звуки музыки. Она вытащила сигарету и закурила. Позади нее возвышался отель. Там ничего не происходило. Лейла бросила сигарету. Небольшая машина, спускавшаяся по Круазетт, остановилась рядом с ней. Водитель перегнулся через сиденье, опустил стекло и что-то ей крикнул. Она не разобрала его слов, но прекрасно понимала, что ему надо. Презрительно покачав головой, она встала и повернулась к нему спиной. Водитель в ответ нажал на сигнал и с грохотом укатил. По ступенькам она спустилась к морю и вышла на мол. Матросы незамедлительно обратили на нее внимание, но, увидев ее, расслабились и продолжали курить, следя за ее приближением. Остановившись на возвышении мола, Лейла посмотрела на них сверху вниз.

— Бон суар, — обратился к ней матрос повыше.

— Бон суар, — ответила Лейла, изучая «Риву». Это было большое судно, предусмотрительно снабженное радиотелефоном и стереоустановкой. Она не сомневалась, что оно принадлежит ее отцу. Он обожал все эти американские игрушки.

— Ты не занята вечером? — спросил матрос поменьше ростом, плохо владеющий французским.

Она не обратила на него внимания.

Матрос повыше рассмеялся.

— Спускайся сюда, — сказал он. — Мы заплатим тебе по десять франков каждый за пару минут развлечений.

Она посмотрела на них.

— Неужто? — язвительно спросила она, указывая на яхту. — Девочки оттуда вам не по карману?

Высокий не смутился.

— Двадцать франков. Каждый. Наше последнее предложение.

Она улыбнулась ему.

— Я сама заплачу вам столько же, если вы доставите меня туда.

Матросы переглянулись, а затем посмотрели на нее.

— Этого мы не можем сделать, — сказал высокий.

— Боитесь потерять работу? — насмешливо спросила она. — Неужто так важно то, что там происходит?

— День рождения жены нашего патрона, шейха Аль Фея, — сказал невысокий.

Поддразнивая, она расстегнула пуговицы распахнувшейся рубашки и, подняв на ладонях свои полные груди, откровенно показала их.

— Вы только посмотрите на эту красоту, — сказала она. — Ласкали ли вы когда-нибудь такие соски?

Не скрывая огорчения, они отрицательно покачали головами.

— Двадцать пять франков, — наконец сказал высокий.

— Увы, — сказала она и, быстро застегнув пуговички, повернулась, чтобы уходить.

— Завтра, — сказал у нее за спиной высокий. — Приходи к старому порту. Там мы тебя и возьмем на борт.

— Завтра меня здесь не будет.

— Подожди! — крикнул невысокий. Он быстро что-то сказал высокому, чего она не разобрала, а затем повернулся к ней. — О'кей. Доставим к яхте, провезем вокруг нее и обратно. Согласна?

— Согласна.

Высокий прыгнул на борт катера, а она спустилась с мола. Рев двигателя ворвался в ночное спокойствие. Матрос поменьше протянул ей руку, чтобы помочь спуститься в кокпит. Она обошлась без его помощи, прошла в заднюю часть судна и села.

Невысокий сбросил канат с кнехта и спустился в машинное отделение. Повернувшись к ней, он сказал:

— Лучше пройти вперед. Здесь тебя промочит брызгами.

Она улыбнулась ему.

— Неважно, — сказала она. — Я люблю воду.

Когда «Рива» набрала скорость, он подошел и сел рядом с ней. Протянув руку, он расстегнул две пуговички на рубашке Лейлы. Мозолистая рука грубо схватила ее грудь.

— Великолепно, — сказал он. — Потрясающе.

— Чего спешить? — спросила она. — Времени у нас хватит.

Наклонившись, он припал жадным ртом к ее соскам. Его зубы прикусывали нежную кожу груди.

— Подожди, — гневно сказала она. — Когда вернемся.

Раскрасневшись, он посмотрел на нее.

Она нежно улыбнулась ему.

— Не беспокойся, я не обманываю тебя.

Сбросив куртку, она протянула ему.

— Можешь взять ее как залог.

Он стоял, держа в руках куртку и тупо глядя на нее.

— Что за игры ты затеваешь?

Прежде чем она ответила, зажужжал зуммер телефона. Высокий матрос взял трубку, откуда раздался чей-то сердитый голос. Положив ее, он обернулся и посмотрел на них, закладывая широкую дугу по заливу.

— Нам надо возвращаться, — сказал он. — Капитан разорался. Там на берегу люди, которых надо доставить на борт.

— Черт! — сказал маленький. Он вернул ей куртку. — Гони.

— Я же тебе говорил, что не стоит, — сказал высокий.

— Дерьмо! — фыркнул маленький.

Лейла молча застегнула пуговицы. На берегу уже стояли несколько человек в изысканных вечерних нарядах.

Матрос выключил двигатель, и судно медленно подошло к молу.

Маленький ловко набросил петлю на кнехт, выскочил на мол и притянул судно к берегу. Высокий оставался на борту.

Их ждали двое мужчин и две женщины. Они с любопытством посмотрели на Лейлу, когда она сошла с борта, но ничего не сказали. С преувеличенной почтительностью невысокий матрос помогал женщинам попасть на борт «Ривы». Внезапно он поднял на Лейлу глаза.

— Се ля ви, — сказала она ему с улыбкой.

Теперь уже и мужчины были на борту, и «Рива» стала медленно отходить от мола. Маленький матрос прыгнул на борт и повернулся к ней. Рассмеявшись, он распростер руки в типичном галльском жесте.

Лейла двинулась по молу к пляжу, когда Ясфир внезапно вынырнул из тени кабинки для переодевания.

— Что с тобой случилось? — рявкнул он. — Ты с ума сошла? Ты могла все провалить!

Она была удивлена.

— Я и не видела, что вы вернулись с яхты.

— Когда я увидел, что тебя нет на месте, — сказал Али Ясфир, — я чуть с ума не сошел. Ты же знаешь, что не имеешь права покидать помещение.

— Мне надоело, — сказала она.

— Ах, значит, тебе надоело, — саркастически повторил он. — И ты решила выйти и совершить небольшую прогулку по морю?

Она смотрела на него.

— А почему я не могу этого сделать? — спросила она. — У кого есть на это больше прав? Кроме того, катер принадлежит моему отцу.

Последний из гостей добрался до берега лишь к четырем утра. Иордана прощалась с принцессой Марой и Жаком, когда Юсеф подошел к стоявшему в одиночестве Бадру.

— Должен ли я оставить девочек? — спросил он, показывая на двух актрис рядом с Винсентом.

Бадр покачал головой.

— Вы хотите, чтобы я остался на борту?

— Нет. Утром я свяжусь с вами в отеле.

— О'кей. — Юсеф улыбнулся. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Когда Иордана проводила гостей на трап, Бадра уже здесь не было. Она медленно вошла в салон.

К ней поспешил стюард.

— Мадам что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо, — сказала она. — Да, кстати, вы видели мистера Аль Фея?

— Я уверен, что он пошел к себе, — сказал стюард, отходя от нее.

Она пошла вниз по коридору, направляясь к своей каюте. Горела лишь одна лампа рядом с постелью, ее ночная рубашка и пеньюар, уже разложенные, ждали ее. Она медленно разделась. Внезапно она почувствовала полную опустошенность. Щека, по которой он ее ударил, снова заныла.

Войдя в ванную, она открыла аптечку и вынула флакончик перкодана. Положив в рот две желтые таблетки, она запила их глотком воды и подумала, что надо было бы снять грим, но это требовало слишком больших усилий.

Вернувшись в спальню, она накинула ночную рубашку, Утомленно забравшись на постель, она притушила лампу и уронила голову на подушку.

В щелку под дверью, соединяющей их каюты, проникала полоска света. Он все еще не спал. Боль начала уходить, и она закрыла глаза. Она уже почти спала, когда его дверь внезапно распахнулась. Она открыла глаза. Одетый, он стоял в дверях. Несколько томительных мгновений он молчал.

— Я хочу, чтобы в девять часов утра дети были на борту, — наконец сказал он.

— Да, Бадр, — сказала она. — Я позабочусь об этом. Это будет прекрасно. Ведь мы так давно проводили время с детьми.

Его голос был холоден и невыразителен.

— Я хочу видеть своих сыновей, а не тебя.

Она молчала.

— В воскресенье я верну их.

— Тогда ты не можешь успеть на Капри и обратно.

— Мы не поедем на Капри. В понедельник с самого утра я должен быть в Женеве.

Он закрыл за собой дверь, и комната опять погрузилась в темноту. Она взглянула на светящийся циферблат часов на столике. Было уже после пяти. Иордана взяла сигарету и закурила. Если дети должны быть на борту к девяти часам, выспаться уже не удастся. Перебарывая усталость, она включила свет и звонком вызвала горничную.

Глава 12

Майкл Винсент вошел в зал ресторана при отеле. Глаза его припухли от недосыпа, лицо было в морщинах и от него несло виски. Щурясь от утреннего солнца, он разыскивал Юсефа, который занял столик у окна.

У Юсефа были ясные глаза. Он был чисто выбрит. На столике рядом с кофейником лежал бинокль.

— Доброе утро, — улыбнулся он.

Винсент буркнул ответное приветствие и сел. Он с трудом мог поднять веки.

— Как вы все успеваете? Ведь мы расстались в шесть часов. А в полдесятого вы уже приглашаете меня на встречу.

— Когда шеф бодрствует, никто не спит, — сказал Юсеф. Взяв бинокль, он протянул его режиссеру. — Посмотрите сами. Он уже гоняет на водных лыжах. Винсент подогнал фокусировку, и очертания яхты стали резкими и четкими. В поле его зрения попала «Рива», пересекавшая залив. За ней, держа фал одной рукой, несся Бадр, другой рукой он придерживал маленького мальчика, сидевшего у него на плечах.

— Что это за малыш? — спросил Винсент.

— Самир, младший сын шефа, — ответил Юсеф. — Ему четыре года и он назван в честь деда. Старший, принц Мухаммед, едет на лыжах как раз за своим отцом. Ему десять.

Винсент, следивший за Бадром, не обратил внимания на второй катер. Теперь он увидел другого мальчика. Десятилетний ребенок был миниатюрной копией своего отца, тонкий и мускулистый, он тоже держал фал одной рукой.

— Принц Мухаммед? — переспросил он. — Разве Бадр...

— Нет, — быстро сказал Юсеф. — Бадр — первый кузен Фейяда, правящего эмира. Так как у него нет потомков мужского пола, он объявил, что сын Бадра унаследует его трон.

— Восхитительно, — сказал Винсент.

К их столику подошел официант, и он положил бинокль.

— Не слишком ли рано заказать «Кровавую Мэри»?

— Отнюдь, — улыбнулся Юсеф. — «Кровавую Мэри», пожалуйста.

Официант кивнул и удалился. Юсеф наклонился к режиссеру.

— Прошу прощения, что побеспокоил вас так рано, но шеф позвонил мне с утра, и я должен буду уехать с ним на несколько дней, так что, считаю, не стоит откладывать завершение наших дел.

— Я думал, что все обговорено прошлым вечером, — сказал Винсент.

Официант вернулся с напитком. Юсеф подождал, пока тот не отойдет, и Винсент сделает первый глоток.

— Почти все, — мягко сказал он. — Кроме комиссионных агенту.

— У меня нет агента, — торопливо ответил Винсент. — Обычно я сам веду все свои дела.

— Сейчас он у вас есть, — сказал Юсеф. — Видите ли, это обычай. А мы бесконечно преклоняемся перед обычаями.

Винсент начал понимать, что к чему, но хотел, чтоб Юсеф сам изложил ситуацию.

— И кто же мой агент?

— Ваш преданнейший поклонник, — почтительно сказал Юсеф. — Человек, который порекомендовал вас. Я.

Помолчав, Винсент отпил еще глоток «Кровавой Мэри». Он почувствовал, что голова начинает проясняться.

— Обычные десять процентов? — спросил он.

По-прежнему улыбаясь, Юсеф покачал головой.

— Так принято на Западе. Наш обычай — это тридцать процентов.

— Тридцать процентов? — Винсент не мог скрыть своего изумления. — Это неслыханно.

— С точки зрения того, сколько вы получите за свой фильм, все совершенно честно. Гонорар в миллион долларов — это тоже неслыханно. Мне довелось узнать, что это впятеро больше того, что выплачено за ваш последний фильм. Вы не получили бы этого предложения, не знай я, что такой фильм — давняя мечта Бадра, и я обеспечил ваше сотрудничество.

Винсент внимательно изучал лицо Юсефа. Тот умоляющим жестом простер перед собой руки.

— Но вы мой друг. Я не хочу с вами торговаться. Двадцать пять процентов.

— За что? — заинтересованно спросил Винсент. — Я считал, что вы работаете на Бадра. Разве он не платит вам более чем достаточно?

— Достаточно для приличного существования. Но человек должен думать о будущем. Мне необходимо содержать большую семью, и я должен иметь некоторую сумму в своем личном распоряжении.

Винсент порылся в кармане в поисках сигарет. Юсеф вызывал у него антипатию. Щелкнув золотым портсигаром, тот протянул его режиссеру.

— Великолепное изделие, — сказал Винсент, беря сигарету.

Юсеф улыбнулся и положил его на стол перед режиссером.

— Он ваш.

Винсент с удивлением посмотрел на него. Он не мог понять этого человека.

— Но тут солидный кусок золота. Вы не можете просто так взять и подарить его мне.

— Почему бы и нет? Вам же он нравится.

— Тем не менее это еще не причина, — запротестовал Винсент.

— У вас свои обычаи, у нас свои. Мы считаем, что дарящий получает благословение Аллаха.

Винсент, соглашаясь, кивнул головой.

— О'кей. Двадцать процентов.

Юсеф улыбнулся и протянул ему руку.

— Согласен.

Они пожали руки друг другу. Винсент кинул в рот сигарету, и Юсеф предложил огонек золотой дюпоновской зажигалки. Затянувшись, Винсент рассмеялся.

— Я не могу себе позволить восхититься вашей зажигалкой, а то вы мне подарите и ее тоже.

Юсеф улыбнулся.

— Вы быстро усвоили наши обычаи.

— Придется, — сказал Винсент, — если я собираюсь делать эту картину.

— Совершенно верно, — серьезно сказал Юсеф. — Нам придется работать над этим фильмом рука об руку и, думаю, в свое время я смогу подсказать вам, как с наибольшей пользой распорядиться деньгами.

Винсент поднял стакан со своей «Кровавой Мэри» и опустошил его.

— Каким образом? — спросил он.

— С вас они будут требовать за материалы и обслуживание гораздо больше, чем потребовали бы с меня, — сказал Юсеф, — вместе мы сможем сэкономить шефу немалую сумму и в то же время получить некоторый оправданный доход за наши старания.

— Я запомню, — сказал Винсент. — Возможно, я и в самом деле прибегну к вашей помощи.

— Я в вашем распоряжении.

Винсент бросил на него взгляд через стол.

— Как вы думаете, когда будет готов на подпись контракт?

— Через неделю. Его составят в Лос-Анджелесе и, когда он будет готов, по телексу перешлют сюда.

— Почему в Лос-Анджелесе? Неужели в Париже нет хороших юристов?

— Конечно, есть, но вы должны понять шефа. Ему всегда нужно все самое лучшее. А лучшие юристы, разбирающиеся в кинематографии, находятся в Голливуде.

Он посмотрел на часы.

— Я должен спешить, — сказал он. — Опаздываю. Шеф приказал мне подобрать девушек и доставить их на борт.

Винсент поднялся вместе с ним. Он был изумлен.

— Девушек? Но разве миссис Аль Фей не будет возражать?

— Миссис Аль Фей решила остаться на вилле, чтобы дать шефу возможность побольше побыть со своими сыновьями.

Они обменялись рукопожатием, и Юсеф вышел в холл. Винсент опустился обратно на стул. Ему нужно еще так много усвоить относительно этих людей. Они далеко не так просты, как могут показаться с первого взгляда. Подошел официант, и он заказал еще одну «Кровавую Мэри». День начинался как полагается.

Когда Юсеф вышел из ресторана, актрисы и Патрик в окружении своего багажа ждали в холле. Он попросил Эли организовать подноску багажа на мол, где его должны были погрузить на борт «Ривы».

— Вы идите вперед, — сказал он им. — Я через минуту присоединюсь к вам. Мне нужно сделать еще один звонок.

Найдя свободную будочку, он позвонил Жаку в «Мартинес». В трубке раздалось не меньше десяти гудков, прежде чем ему ответил сонный голос.

— Это Юсеф, — сказал он. — Я разбудил тебя?

— Да, — мрачно ответил Жак.

— Шеф попросил меня быть вместе с ним на яхте несколько дней и я сейчас отправляюсь. Я хотел бы знать, как у тебя с ней пошло.

— Она должна звонить мне.

— Думаешь, она это сделает?

— Не знаю. Во всяком случае, мне не пришлось лезть из кожи вон, чтобы она положила на меня глаз.

— Значит, позвонит, — с удовлетворением сказал Юсеф. — Чтобы она раздвинула ноги, первым делом она должна протянуть руку.

— Когда ты вернешься? — спросил Жак.

— В воскресенье вечером. Шеф останется в Женеве на ночь. И если она до той поры не объявится, я даю обед в честь американского режиссера, и ты там сможешь ее встретить.

— Но мне ведь не нужно будет являться туда с принцессой Марой? — спросил Жак. — Я не выношу эту женщину.

— Нет. На этот раз ты можешь придти один.

Выйдя из будочки, Юсеф протянул телефонисту несколько франков. Опустив руку в карман за портсигаром, он вспомнил, что подарил его. Выругав себя, он все же потом, спускаясь по ступенькам, позволил себе улыбнуться. Это была стоящая сделка. Трехсотдолларовый портсигар обеспечил ему последние пять процентов. А над пятьюдесятью тысячами долларов смеяться не стоит.

* * *

Когда Али Ясфир вошел в комнату, Лейла стояла у окна, глядя в море.

— Ты уложила вещи? — спросил он.

— Да, — сказала она, не поворачиваясь к нему. — Яхта моего отца отходит.

Он тоже выглянул из окна. Развернувшись, яхта двигалась к выходу в открытое море, держа курс на Эстерел. Солнце ярким светом заливало ярко-синие небо и море.

— Сегодня будет тепло, — сказала она.

Она по-прежнему не смотрела на него.

— Он катался на водных лыжах со своими сыновьями.

— Твоими братьями?

В ее голосе появились резкие нотки.

— Они не мои братья. Они его сыновья.

Она вернулась в комнату.

— Когда-нибудь ему это станет ясно.

Наблюдая, как она пересекала комнату и устраивалась в кресле рядом с кроватью, Али Ясфир молчал. Она закурила. Лейла не догадывалась, насколько она была дочерью своего отца. Сильное стройное тело досталось ей явно не от матери. Ее мать, как и большинство арабских женщин, с годами сильно прибавила в весе.

— Я помню, что, когда мы были маленькими, он брал меня с сестрой кататься на водных лыжах. Он был очень добр, и нам было очень весело. И после того, как он развелся с моей матерью, все кончилось. Он не являлся даже посмотреть на нас. Он отбросил нас, как старую обувь.

Противореча самому себе, Али оказался вынужденным защищать Бадра.

— Твоему отцу были необходимы сыновья. А твоя мать не могла больше рожать.

В голосе Лейлы появились презрительные нотки.

— Все вы, мужчины, одинаковы. Может быть, когда-нибудь вы усвоите, что мы служим не только вашим утехам. И даже сейчас женщина может дать куда больше, чем какой-то мужчина.

Он не собирался спорить с ней на эту тему. В его обязанности это не входило. Он должен был доставить ее в Бейрут, а затем в тренировочный лагерь в горах. И после этого она могла спорить о чем угодно. Он нажал кнопку звонка, вызывая портье.

— На каком самолете мы вылетаем? — спросила она.

— В Рим на «Эр Франс», а затем в Бейрут компанией МЕА.

— Ну и тягомотина, — сказала Лейла.

Подойдя к окну, Лейла снова выглянула наружу.

— Интересно, что бы сказал мой отец, знай он, что я здесь? — поинтересовалась она.

Глава 13

Бадр посмотрел на часы.

— До открытия биржи в Нью-Йорке у нас есть еще пять часов, — сказал он.

— Тем не менее у нас не так много времени, чтобы перевести десять миллионов фунтов стерлингов, мистер Аль фей, — сказал М. Брун, швейцарский банкир. — И слишком поздно, чтобы отзывать приказ на покупку.

Джон Стерлинг-Джонс, его британский коллега, кивнул, соглашаясь.

— Это невозможно. Я бы посоветовал вам пересмотреть свою позицию, мистер Аль Фей.

Дик Карьяж из дальнего конца комнаты наблюдал за своим боссом. Лицо его оставалось совершенно бесстрастным, хотя он прекрасно понимал, что именно предлагал ему английский банкир. Это было так просто — поднять телефонную трубку и дать понять Абу Сааду, что он согласен с их новыми предложениями. Но, если он это сделает, он будет полностью зависеть от них. Бадр не мог себе этого позволить. Тем более после стольких лет, когда он добивался своей независимости. Никто не может им распоряжаться. Даже его суверенный владыка.

— Моя позиция остается неизменной, мистер Стерлинг-Джонс, — тихо сказал Бадр. — Я не собираюсь заниматься торговлей оружием. Иначе я бы сделал это несколько лет назад.

Англичанин промолчал.

Бадр повернулся к швейцарцу.

— Сколько я могу взять у вас для покрытия? — спросил он.

Швейцарский банкир заглянул в свои записи.

— У вас три свободных счета общей суммой на пять миллионов фунтов стерлингов, месье Аль Фей.

— А займ?

— На существующих условиях? — спросил швейцарец.

Бадр кивнул.

— Нет, — сказал швейцарец. — Пока вы не измените свою точку зрения. Потом, конечно, любые счета к вашим услугам.

Бадр улыбнулся. Все банкиры одинаковы.

— В таком случае мне ваши деньги не нужны, месье Брун, — он вынул из кармана чековую книжку. — Могу я попросить у вас ручку?

— Конечно, месье Аль Фей.

Швейцарец почтительно преподнес ему собственную ручку.

Положив книжку на угол стола, Бадр быстро выписал чек. Вырвав его, он вместе с ручкой толкнул его по направлению к банкиру.

Брук взял чек.

— Месье Аль Фей, — удивленно сказал он, — если мы выплатим по этому чеку пять миллионов фунтов, ваш счет будет закрыт.

Бадр встал.

— Совершенно верно, месье Брун. Закрывайте его. Через час в отеле я буду ждать документов о передаче вклада в мой банк в Нью-Йорке. — Он направился к дверям. — Утром же вы получите дальнейшие инструкции о порядке распоряжения фондами, находящимися под моей юрисдикцией. Не сомневаюсь, что вы уделите закрытию этих счетов такое же внимание, которым я пользовался, когда вы открывали их.

— Месье Аль Фей, — голос банкира поднялся почти до вопля. — Никто за один день не изымает из банка пять миллионов фунтов.

— А теперь изымает, — Бадр улыбнулся и махнул Карьяжу, который следовал за ним по пятам.

Они уже были почти у выхода, когда их нагнал Стерлинг-Джонс.

— Мистер Аль Фей!

Бадр повернулся к нему.

— Да, мистер Стерлинг-Джонс?

Англичанин заикался, торопясь выдавить из себя слова.

— Месье Брун и я изменили свою позицию. Какие мы были бы банкиры, если бы не удовлетворили запрос о займе старого и уважаемого клиента? Вы можете получить заем в пять миллионов фунтов.

— В десять миллионов. Не вижу причины, по которой я должен пускать в ход мои собственные деньги.

Мгновение англичанин смотрел на него, а затем кивнул.

— Десять миллионов фунтов.

— Отлично, мистер Стерлинг-Джонс. — Он повернулся к Карьяжу. — Возвращайтесь с мистером Стерлинг-Джонсом и заберите чек, который я сейчас выписал. Я должен быть на встрече в «Арамко», и там вы меня найдете.

— Да, сэр.

Бадр вежливо кивнул банкиру и, не прощаясь, завернул за угол, где был припаркован его лимузин. Водитель выскочил из машины, чтобы открыть перед ним дверцу.

Со вздохом облегчения Бадр расположился на удобном сиденье. Банкиры так и не поняли, что он блефовал. У него не было возможности закрыть счета без согласия своих доверителей. Но чек на пять миллионов фунтов заставил их забыть обо всем. Он закурил. Завтра это уже не будет иметь значения. Нью-йоркский банк Чейз Манхеттен даст ему под залог акций семьдесят процентов их стоимости. Он вернет эту сумму в швейцарский банк, потому что американские финансисты заинтересованы в них куда меньше. Они смогут ему выставить счет лишь на три миллиона фунтов, который, если необходимо, он покроет из своих средств.

Это, кстати, будет не так плохо. Может, ему даже стоит послать Али Ясфиру записку с выражением благодарности. Потому что отказавшись от их поддержки, он должен разобраться с делами небольшого банка в Ла Джолле в Калифорнии, где он владел контрольным пакетом акций, страховой компании в Ричмонде, Вирджиния, и кредитно-финансовой компании во Флориде, у которой было сорок отделений. На счетах этих трех компаний было шестьдесят миллионов долларов, из которых, как минимум, двадцать миллионов было наличными, и они приносили ежегодный доход в десять миллионов долларов за вычетом налогов.

Внезапно он решил не ехать на встречу в «Арамко». Там в самом деле нечего было делать. Размеры добычи и квоты на год уже были обговорены. Он приказал шоферу доставить его обратно в отель «Президент Вильсон», где у него был снят номер.

Связавшись по телефону с «Арамко», он извинился за то, что в последний момент отменяет встречу и попросил, чтобы Карьяж, когда явится, вернулся в отель.

Зайдя в спальню, он сбросил пиджак и растянулся на кровати. Из небольшой комнатки, расположенной позади помещения для Бадра, тут же появился Джаббир.

— Не будет ли угодно хозяину, чтобы я приготовил для него ванну?

— Нет, спасибо. Мне нужно просто полежать и подумать.

— Да, хозяин, — Джаббир повернулся, чтобы уходить.

Бадр вернул его.

— Где девушка? — Он почти забыл, что пригласил Сюзанну, маленькую рыжеволосую актрису, которую Юсеф представил ему в Каннах.

— Она вышла пройтись по магазинам, хозяин, — ответил Джаббир. — И сказала, что скоро вернется.

— Отлично. Позаботься о том, чтобы меня не тревожили хотя бы в течение часа.

— Да, хозяин. Задернуть ли шторы?

— Хорошая мысль.

Когда слуга вышел, Бадр закрыл глаза. Ему нужно было так много сделать и так о многом подумать, и у него почти не было времени. Трудно было представить себе, что еще вчера днем он катался со своими сыновьями на водных лыжах.

Он провел с ними весь день. Они бродили по пляжу, безуспешно искали раковины, катались на шлюпке в Сан-Тропезе, ныряли с масками в Поркероле, пировали на островке Левант. Вечером после обеда они уселись в библиотеке на борту яхты смотреть диснеевские фильмы. У него были и другие ленты, но они не предназначались для детей. Но лишь в воскресенье вечером, когда они возвращались в Канны, он понял, что его беспокоит.

Дети в салоне смотрели «Белоснежка и семь гномов». Их восхищенные мордочки, полные внимания, были обращены к экрану. Он поднял руку, давая знак стюарду, который крутил фильм. В салоне стало светло.

Мальчики смотрели на него.

— Ведь нам еще не пора идти спать, папочка, — сказ:

Мухаммед.

— Нет, не пора, — ответил он по-арабски. — Просто я спохватился — мы так весело проводили время, что у нас даже не было возможности поговорить.

— Хорошо, папочка, — согласился мальчик. — О чем мы поговорим?

Бадр посмотрел на него. Мухаммед отвечал ему по-английски.

— Я хотел бы беседовать по-арабски, — сказал он с мягкой улыбкой.

Лицо Мухаммеда скривила гримаска неудовольствия, но он кивнул.

— Да, папа, — ответил он по-арабски.

Бадр повернулся к младшему сыну.

— У тебя все в порядке, Самир?

Малыш молча кивнул.

— Изучали ли вы Коран? — спросил Бадр.

Они оба кивнули.

— Добрались ли вы уже до пророчеств? — Снова они молча кивнули.

— И чему вы научились? — спросил он.

— Я выучил, что нет бога, кроме бога, — с запинками сказал старший, — и Мухаммед пророк его.

Слушая слова сына, Бадр понял, что тот забыл все, чему его учили.

Кивнув, он повернулся к Самиру.

— А чему научился ты?

— Тому же самому, — быстро ответил малыш по-английски.

— Я считал, что мы решили говорить по-арабски, — мягко сказал отец.

Малыш отвел взгляд.

— Мне трудно, папочка.

Бадр молчал.

У Самира было грустное лицо.

— Ты не сердишься на меня, папочка? — сказал он. — Я знаю французские слова...

— Я не сержусь на тебя, Самир, — мягко сказал он. — Это очень хорошо.

Малыш улыбнулся.

— И теперь мы можем снова смотреть фильм?

Он кивнул и подал знак стюарду. Свет в салоне померк, и на экране снова появились кадры. Через несколько секунд дети были уже поглощены приключениями Белоснежки. Но на глазах Мухаммеда поблескивали остатки слез. Протянув руку, Бадр привлек мальчика к себе.

— Что тебя беспокоит, сынок? — спросил он по-арабски.

По щекам ребенка покатились слезы. Он старался подавить рыдания. Бадр ощутил свою беспомощность.

— Расскажи мне, сынок.

— Я так плохо разговариваю, — сказал он по-арабски с сильным английским акцентом. — Я вижу, что ты стыдишься меня.

— Я никогда не буду стыдиться тебя, сын мой, — сказал он, прижимая мальчика к себе. — Я очень горжусь тобой.

Мухаммед улыбнулся сквозь слезы.

— Правда, папа?

— Конечно, сынок. А теперь смотри картину.

После того, как дети пошли спать, он еще долго сидел в затемненном салоне. Юсеф с двумя француженками зашел в салон и, когда Юсеф зажег свет, они увидели Бадра.

— Простите, шеф, — сказал Юсеф. — Я не знал, что вы здесь.

— Все в порядке, — сказал Бадр, поднимаясь. — Я отправляюсь к себе переодеваться.

У него молнией мелькнула мысль.

— Вы были здесь, когда Иордана с детьми прибыла из Бейрута? — спросил он по-арабски.

— Я встретил их в таможне.

— Был ли с ними арабский учитель? Юсеф помедлил несколько мгновений.

— Не думаю. Только горничная.

— Интересно, почему Иордана не взяла его с ними?

— Не знаю, шеф. Она никогда не говорила мне об этом.

Лицо Бадра оставалось бесстрастным.

— Да, и кроме того, у меня практически не было возможности поговорить с Иорданой. Она вечно занята. Вокруг так много приемов.

— Могу представить. Напомни мне утром, чтобы я позвонил в Бейрут. Я хочу, чтобы отец следующим же самолетом прислал учителя.

— Да шеф.

Бадр отправился в свою комнату.

— Вас устроит ужин у «Мускардена» в десять часов в Сан-Тро? — спросил Юсеф.

— У «Мускардена» будет прекрасно.

Бадр по коридору прошел к себе. Юсеф обо всем позаботится. «Мускарден» был самым лучшим рестораном в Сан-Тропезе, и Юсефу нужно только все самое лучшее.

На следующее утро, прежде чем самолет взял курс на Женеву, Бадр вызвал Иордану из аэропорта.

— Что случилось с арабским учителем? — спросил он. — Я думал, что он прибыл вместе с вами.

— Он заболел, и у нас не было времени взять другого.

— Не было времени? — саркастически спросил он. — Ты могла позвонить моему отцу. Он бы тут же нашел и прислал другого.

— Я не думала, что это так важно. Кроме того, у них летние каникулы. Они могут и не учиться.

Его голос был холоден от сдерживаемого гнева.

— Неважно? Откуда у тебя право судить, что важно, а что неважно? Понимаешь ли ты, что Мухаммеду предстоит стать правителем четырех миллионов арабов, а он даже не может говорить на своем собственном языке?

Она молчала.

— Вижу, что я слишком тебе доверился, — сказал он. Я протелеграфировал моему отцу, чтобы он выслал учителя, а когда они вернутся после отдыха, я пошлю их жить в доме моих родителей. Может быть, там они получат соответствующее обращение.

С минуту Иордана молчала. Когда она заговорила, в голосе ее были боль и страдание.

— А я? — спросила она. — Какие у тебя планы относительно меня?

— Никаких, — фыркнул он. — Ты можешь делать, черт побери, все, что тебе нравится. Когда ты будешь нужна мне, я дам тебе знать.

Глава 14

Иордана была пьяна. Так она еще никогда в жизни не напивалась. Она была на пике алкогольного возбуждения, которое приходило только после глубокой депрессии, возбуждения, в ходе которого она себя чувствовала словно бы вне своего тела. И в то же время она бывала весела, обаятельна, умна, остроумна.

После утреннего звонка Бадра весь день она пребывала в мрачной меланхолии. Единственное, к чему она на свете была искренне привязана, — это были ее сыновья. В свое время ей казалось, что так же она любит и Бадра. Но теперь она не знала, какие к нему испытывает чувства. Может быть, потому, что не понимала, как он относится к ней.

В первый раз она была обрадована, получив приглашение Юсефа. Она не любила его так же, как, впрочем, не испытывала симпатии ни к кому из подхалимов и собутыльников, вечно вертевшихся вокруг Бадра. Она никогда не могла понять стремления Бадра окружать себя людьми подобного сорта, в то время, когда он мог получить любую понравившуюся ему женщину одним мановением пальца. Он по-прежнему оставался самым восхитительным и очаровательным мужчиной, которого она когда-либо встречала.

Когда Юсеф объяснил ей, что дает обед в честь Майкла Винсента, режиссера, который, по замыслу Бадра, будет ставить фильм «Посланник», она согласилась, что, представ на этом приеме хозяйкой, она сделает достаточно благородный жест. Особенно, когда Юсеф намекнул, что Бадр будет очень обрадован таким ее решением.

Небольшой обед Юсефа оказался приемом на двадцать человек, организованным в «Ля Бон Оберж», ресторане на полпути между Ниццой и Каннами. Как хозяйка она сидела во главе стола с Винсентом, почетным гостем, справа от себя. Юсеф сидел слева. Хотя Бадра не было, место в торце стола с другой стороны было многозначительно оставлено пустым. В середине стола между двумя обаятельными женщинами сидел Жак, тот светловолосый жиголо, которого принцесса Мара представила ей в вечер ее дня рождения.

Обед, заказанный Юсефом, был восхитителен. «Дом Периньон» лился нескончаемым потоком. Едва пригубив вино, она уже поняла, что ей хочется вкусить его в полной мере. Сегодня вечером ее ничего не волновало. Майкл Винсент оказался очень приятным человеком, хотя он не пил ничего, кроме шотландского виски, но он был американцем, с которым она могла обмениваться шутками, смысла которых никто за столом толком не понимал.

Когда обед близился к середине, она ощутила смутное беспокойство от того, что Жак неотступно наблюдал за ней. Каждый раз, когда она смотрела в его сторону, он старался поймать ее взгляд. Но они были слишком далеко друг от друга, чтобы вступить в разговор.

После обеда Юсеф предложил всем отправиться в дискотеку, чтобы продолжить вечеринку. К тому времени она набралась уже достаточно, чтобы счесть идею поистине восхитительной. Она любила танцевать. Они провели у «Виски» не более часа, когда, подняв глаза, она увидела перед собой Жака.

Он вежливо поклонился.

— Могу ли я пригласить вас?

Оркестр выдавал резкие ритмы «Роллинг Стоунз».

— Простите, — сказала она.

Кивнув, он обратился к Юсефу, который сидел рядом с ней. Еще до того, как они вышли на пространство для танцев, она уже была вся во власти ритмов. Повернувшись к ней лицом, Жак сделал первое па. Несколько секунд она критически оценивала его движения. Рок не давался французам. Он танцевал напряженно и скованно. Но всецело отдавшись танцу, она быстро забыла о партнере.

Сквозь звуки музыки прорезался его голос:

— Вы сказали, что позвоните мне.

Она посмотрела на него.

— Неужто?

— Да.

— Не помню, — сказала она. Она в самом деле не помнила.

— Вы врете, — обвинительным тоном сказал он.

Не сказав ни слова, она повернулась и пошла прочь.

Он схватил ее за руку.

— Я прошу прощения, — серьезно сказал он. — Пожалуйста, потанцуйте со мной.

Мгновение она смотрела на него, а затем позволила ему вернуть себя обратно. Ритм рока сменился балладой. Обняв Иордану, он тесно прижал ее к себе.

— Все эти три дня я не мог ни спать, ни есть, — сказал он.

Она по-прежнему была бесстрастна.

— Я не нуждаюсь в услугах жиголо.

— Я это знаю лучше кого бы то ни было, — сказал он. — Но вы так прекрасны и вы мне нужны сами по себе.

Она скептически посмотрела на него снизу вверх. Ей бросилась в глаза серьезность его лица.

— Вы только почувствуйте, как я хочу вас, — сказал он.

Закрыв глаза, она положила голову ему на плечо, не в силах отказаться от сладостного прикосновения его плоти, и поплыла в розовом тумане. Как знать, может быть, он говорит и правду. Она не видела легкую усмешку, которой тот обменялся с Юсефом.

* * *

Грубая ткань хаки бесформенной рубашки и брюк царапала ей кожу, когда вместе с другими пятью новенькими она вошла в барак командования. Жесткие кожаные сапоги гулко ударили в деревянный настил. Комнату озарял неровный желтый свет масляной лампы.

Командир сидела за столом в дальнем конце помещения, и по бокам от нее были люди в форме. Углубившись в бумаги на столе, она не обращала внимания на вошедших, пока те не застыли по стойке «смирно» перед ней.

— Смирно! — рявкнул сержант.

— Ан-наср! Победа! — крикнули они в ответ, как их научили в первый же вечер по прибытии в лагерь несколько дней назад.

Вытянувшись, Лейла отвела плечи назад и почувствовала, как лифчик сжал ей груди. Лифчик был сделан из той же грубой хлопчатобумажной ткани. Она смотрела прямо перед собой.

Командир медленно поднялась из-за стола. Лейла заметила, что на плечах ее рубашки были знаки различия, говорившие, что она носит звание полковника. Мгновение она смотрела на них, не отрывая взгляда, а затем неожиданно сильным голосом резко выкрикнула:

— Идбах аль-аду!

— Смерть врагам! — крикнули они в ответ.

С легкой улыбкой удовлетворения командир кивнула.

— Вольно, — сказала она нормальным голосом.

Женщины расслабились, принимая более вольную стойку, и послышался шорох грубой ткани. Подойдя к столу, начальница повернулась к ним.

— От имени Братства Палестинских Борцов за Свободу я приветствую вас в нашей святой борьбе. Это битва за освобождение нашего народа от ига Израиля и пут империализма. Я знаю, что все вы принесли немало жертв, чтобы попасть сюда, вы потеряли тех, кого любили и может, даже испытали презрение со стороны своих друзей, но одно я вам могу обещать. По завершении борьбы вас ждет свобода, о которой еще никому не приходилось слышать. И в силу этого ваша борьба — это только начало. От вас потребуется еще немало жертв. Возможно, в жертву свободе, к которой мы стремимся, придется принести вашу честь, ваше тело и даже жизнь. Но нас ждет победа. Здесь вам придется много учиться. Вам придется освоить оружие. Пулеметы и автоматы, ружья и ножи. Как делать бомбы. Маленькие и большие. Как убивать голыми руками. Как драться. И вооруженные этими знаниями, мы вместе с нашими мужчинами сбросим сионистских узурпаторов в море и вернем земли их исконным владельцам, нашему народу.

Вы все, каждая из вас, уже принесли священную клятву преданности нашему делу. И с этого момента вы должны забыть ваше настоящее имя и никогда не употреблять его в лагере. Вы должны будете откликаться только на то имя, которое будет вам присвоено, и в том случае, если попадете в плен, вы не сможете выдать подлинные имена ваших товарищей. С этого момента вы обязаны хранить верность только нашему делу и своим братьям по оружию.

Командир перевела дыхание. Женщины слушали ее в напряженном молчании.

— Следующие три месяца будут самыми трудными в вашей жизни. Но в конце их вы будете вправе занять место рядом с Фатимои Бернуи, Мириам Шакхамир, Айдой Исса, Лейлой Халед и другими вашими подругами, которые в бою доказали свое право быть рядом с мужчинами.

Обойдя стол, она заняла свое место.

— Желаю вам удачи.

— Внимание, — рявкнул сержант.

— Ан-наср! — ответили они, принимая стойку «смирно».

— Идбах аль-аду! — крикнула старшая.

— Идбах аль-аду! — ответили они.

Начальница отдала честь.

— Разойтись!

Нарушив строй, они высыпали за сержантом в ночную тьму.

— Отправляйтесь к себе, девочки, — устало сказал сержант. — День начнется у вас в пять утра.

Повернувшись, он пошел в мужскую часть лагеря, а они поспешили в свое небольшое строение. Сделав шаг, Лейла едва не свалилась на стройную молодую женщину, которая заняла койку рядом с ней.

— Какая прелесть наша начальница, не так ли? — спросила Лейла. — В первый раз я почувствовала, что моя жизнь имеет какой-то смысл.

Женщина взглянула на нее так, словно Лейла была существом с другой планеты.

— Очень приятно, что ты это чувствуешь, — сказала она равнодушно. — А я хочу быть поближе к своему дружку, и это единственная причина, по которой я оказалась здесь. Никак иначе я не могла добраться до него и так изголодалась, что не удивлюсь, если ночью залезу к тебе в постель потискать твои булочки.

* * *

На высоте тридцати пяти тысяч футов, над Атлантическим океаном под темно-синим звездным небом Бадр спал в своем самолете, пожирающем расстояние до Нью-Йорка. Внезапно он проснулся как подброшенный и сел в постели с глазами мокрыми от слез.

Вытерев их, он потянулся за сигаретой. Должно быть, ему приснился плохой сон. Его не покидало предчувствие опасности, тяжело лежавшее на сердце.

Женщина рядом с ним сонно потянулась.

— Что случилось, дорогой? — спросила она хрипловатым со сна голосом.

— Все в порядке, — сказал он. — Спи.

Она замолкла, а немного погодя ровный гул двигателей снова погрузил его в дремоту. Он положил сигарету и заснул.

Другое место

Июнь

1973

Черный «кадиллак» с дипломатическими номерами, повернув, остановился у административного здания, и из него вышли трое мужчин — двое в гражданском, а один в форме полковника американской армии. По ступенькам они поднялись к зданию. Израильский солдат, охранявший вход, отсалютовал им оружием. Полковник ответил ему, и трое вошли в здание.

Из-за конторки в приемной, отдавая честь, поднялся старший сержант. Полковник отдал ответный салют. Сержант улыбнулся.

— Вы же знаете, куда идти, полковник? — В словах звучало скорее утверждение, чем вопрос.

Кивнув, полковник тоже улыбнулся.

— Я уже бывал тут, сержант. — Он повернулся к остальным двум. — Не угодно ли вам следовать за мной...

Они спустились к лифту, и он нажал кнопку вызова.

Дверь бесшумно открылась, и они вошли в кабину. Они почувствовали, как пол ушел из-под ног. Шестью этажами ниже уровня земли лифт остановился, и двери раскрылись.

За полковником они проследовали еще в одну приемную, где сидел такой же старший сержант. На этот раз он не вставал. Бросив взгляд на вошедших, он уткнулся в лежащий перед ним список.

— Представьтесь, пожалуйста, джентльмены.

— Альфред Р. Уэйгрин, — первым назвался полковник. — Армия Соединенных Штатов. Полковник.

Штатский в пиджаке, застегнутом на три пуговицы, назвал себя:

— Роберт Л. Харрис, государственный департамент Соединенных Штатов.

— Сэм Смит, Американская Водопроводная Компания, — сказал человек в мятой спортивной куртке.

Услышав столь абсурдное прикрытие, придуманное для себя ЦРУ, сержант не позволил себе ни тени улыбки. Отметив имена в списке, он вручил каждому из трех человек желтую пластиковую опознавательную карточку, которые они прикрепили к лацканам. Он нажал сигнал на панели перед собой, и из двери справа появился капрал.

— Проводите, пожалуйста, этих джентльменов в конференц-зал А.

Конференц-зал А располагался в конце длинного сумрачного узкого коридора, охраняемого двумя солдатами и неизменным сержантом за конторкой. Капрал остановился перед ней, сержант внимательно изучил их опознавательные карточки и лишь после того нажал кнопку, открывающую дверь, находящуюся под контролем электроники. Посетители вошли в зал, и дверь автоматически закрылась за ними.

Их уже ждали девять человек, лишь двое из которых были в форме израильской армии, — бригадный генерал и полковник. Генерал пошел им навстречу с распростертыми руками.

— Альфред, как я рад снова видеть тебя.

Американец расплылся в улыбке, пожимая ему руку.

— И я рад видеть вас. Лев. Разрешите представить вам Боба Харриса из госдепа и Сэма Смита. Джентльмены, — генерал Эшнев.

Они обменялись рукопожатиями. Генерал представил их остальным, а затем указал на большой круглый стол в дальнем конце конференц-зала.

— Предлагаю занять места, джентльмены.

Печатные таблички определяли место каждого, и когда все расселись, одно место осталось незанятым. Оно располагалось как раз слева от израильского генерала и так как он был старшим по званию, сие означало, что место предназначено для его преемника. Американцы с любопытством посмотрели на табличку у свободного места, но обошлись без комментариев.

Генерал Эшнев увидел, на что обращено их внимание.

— Простите за задержку, джентльмены, но я проинформирован, что генерал Бен Эзра уже направляется сюда. Он попал в пробку, но будет здесь с минуты на минуту.

— Бен Эзра? — шепнул Харрис полковнику. — Я никогда не слышал о нем.

Полковник усмехнулся.

— Боюсь, что он принадлежит не к вашему времени, Боб. Лев Пустыни — почти легендарная фигура. Честно говоря, я думал, что он давно уже списан со счета.

Генерал Эшнев уловил конец их разговора.

— Не Макартур ли сказал: «Старые солдаты никогда не умирают, они просто исчезают». Бен Эзра доказывает, насколько неверно это утверждение. Он отказывается и умирать, и исчезать.

— Сейчас ему должно быть под семьдесят, — сказал человек из ЦРУ. — Последние сведения, которые у нас о нем были, говорили, что после войны 67-го года он вернулся в свой киббуц.

— Ему семьдесят четыре года, — сказал израильтянин. — И со времени основания киббуца так и не удается точно установить, сколько он в нем проводит времени. Киббуц, можно сказать, очарован им. Даже дети не говорят нам о нем ничего. Мы никогда не знаем, на месте ли он или исчез.

— Мне кажется, что если вы хотите узнать, что он делает, вам надо искать его в Тель-Авиве, — сказал Харрис.

— Это может доставить определенные сложности, — улыбаясь, сказал Эшнев. — Лев Пустыни никогда не отличался особым тактом. Я думаю, ваш президент до сих пор помнит, как он прокомментировал решение Эйзенхауэра остановить французские и английские части у Суэцкого канала в пятьдесят шестом. Вы же знаете, что он планировал эту операцию для англичан.

— Я этого не знал, — сказал Харрис. — Но чего ради президенту злиться? Тогда он не занимал этого поста.

— Бен Эзра недвусмысленно сказал все, что он думает но поводу поддержки тех арабских группировок, которые, как он считал, повлияли на решение Эйзенхауэра. Бен Эзра зашел так далеко, что посоветовал англичанам сказать Эйзенхауэру, чтобы тот занимался своими собственными делами и, думаю, он не утруждал себя дипломатическими выражениями. И после такого конфуза Бен Гуриону не оставалось ничего другого, как принять его отставку. Вот тогда он и отправился на Синай жить в своем киббуце.

— Вы считаете, что он ушел в шестьдесят седьмом? — спросил Харрис.

— Да. Но неофициально. И это доказала очередная история. Он считал, что мы не должны останавливаться, пока не выйдем к Каиру и не заблокируем его. Он сказал, что, по данным его собственной разведки, если мы не исполним своего долга, все повторится снова не позже, чем через семь лет.

— Почему он считает, что его источники более надежны, чем наши? — спросил человек из ЦРУ.

— Его мать была арабка, и есть люди, которые считают, что он больше араб, чем еврей. Во всяком случае, его знают тысячи людей и, как ни странно, они доверяют ему и идут к нему за справедливостью. Арабы называют его «имам» — святой человек, мудрец, человек, который живет по законам чести. Он совершенно спокойно пересекает границы в одиночку.

— Он женат? — спросил Харрис.

— Дважды, — ответил генерал Эшнев. — В первый раз он был совсем молодым. Его первая жена умерла в пустыне, дав жизнь ребенку, который тоже умер, когда они старались прорваться сквозь британские кордоны в Палестину. Второй раз он женился, когда вышел в отставку. Его женой стала арабская девушка и, насколько я знаю, она по-прежнему с ним, и они живут в киббуце. Детей у них нет.

— Означает ли его визит сюда, что вы ожидаете каких-то неприятностей? — спросил полковник Уэйгрин.

Израильтянин пожал плечами.

— Мы, евреи, всегда ожидаем неприятностей. Особенно, когда случается то, чего мы не можем понять.

— Например? — спросил Харрис.

— Поэтому мы и собрались, — сказал Эшнев. — Давайте дождемся Бен Эзру. Он появился после двух месяцев полного молчания и попросил организовать эту встречу.

— И ему так легко удалось добиться своего? — с легким пренебрежением спросил Харрис.

— Не совсем. Первым делом ему пришлось убеждать Даяна, что у него есть кое-что сообщить. Затем Даян отправился к премьер-министру. И она уж дала разрешение на эту встречу.

— После того, как он проявил такую настойчивость, — сказал Харрис, — он мог бы быть более точен.

— Он старик, — извиняющимся тоном сказал Эшнев. — И он упрямо продолжает ездить на своей собственной машине, на старом «фольксвагене», который вечно ломается. Пользоваться нашими он не хочет. И я уверен, что не предупреди я охрану снаружи, его бы даже не пустили на стоянку.

Телефон перед ним звякнул. Он поднял трубку, выслушал сказанное и, кивнув, положил ее обратно.

— Генерал здесь, джентльмены.

Электроника бесшумно открыла дверь, и все головы повернулись навстречу входившему. Человек, стоявший на пороге, был высок, выше шести футов ростом, и одет в пропыленную бедуинскую накидку. Белые волосы и борода, выделявшиеся на его морщинистом, продубленном солнцем темном лице, делали его похожим скорее на араба, чем на еврея. Этому впечатлению противоречили лишь странные темно-синие глаза. Когда он подошел к генералу Эшневу, всем бросилась в глаза его легкая и твердая походка. Голос у него был хрипловат, словно изъеденный временем и песками пустыни.

— Лев, — сказал он, протягивая руку.

— Генерал, — ответил Лев Эшнев, вставая. — Джентльмены, разрешите представить вам генерала Бен Эзру.

Затем он представил каждого из присутствующих, начав знакомство по кругу против часовой стрелки.

Представляясь и называя свое имя, Бен Эзра смотрел в глаза каждого. Когда знакомство закончилось, все расселись.

Эшнев повернулся к старику.

— Вы просили о встрече, генерал.

— Благодарю вас. — Старик говорил по-английски без акцента. — Я думаю, все вы встревожены строительством, которое египтяне ведут вдоль Суэцкого канала и сирийцы на Голанских высотах. Также я предполагаю, что не меньшее беспокойство вам доставляет новое снаряжение, которое доставляется из России и Китая во все возрастающих количествах. Я считаю, что все вы понимаете, если его количество будет расти в той же пропорции, скоро будет достигнуто равновесие в вооружениях, в связи с чем возрастет потенциальная опасность нападения в самом ближайшем будущем.

— Это верно, — сказал Эшнев. — Нам это известно.

— Я уверен, что вам известно и об обильном поступлении истребителей и бомбардировщиков из Северной Кореи.

— Да, — сказал Эшнев. — Но также мы знаем, что Садат подвергается сильной критике со стороны умеренных за то, что он находится под влиянием русских.

Бен Эзра кивнул.

— Да, но все это не должно вселять в нас обманчивое чувство безопасности. В первый раз за все время они воссоздают действенную военную машину. А этим не занимаются, если не хотят пустить ее в ход.

— Согласен, — сказал Эшнев. — Но пройдет не менее полутора лет, прежде чем она будет готова.

— Нет, — сказал Бен Эзра. — Она уже готова. Они могут обрушиться на нас в любой момент.

— Тогда чего же они ждут? — В вежливой интонации Эшнева появилась нотка нетерпения. — Все, что вы сказали, нам уже известно.

Бен Эзра оставался невозмутим.

— В настоящее время мы не можем оценивать степень их решимости, основываясь всего лишь на базисе чисто военных данных. В их планах играют роль и другие факторы. Они внедряются в западный мир при помощи финансовых инвестиций. К тому же они устанавливают связи со странами — производителями нефти для создания экономического рычага, который может быть пущен в ход, чтобы лишить нас поддержки со стороны технологически развитых стран. Когда этот план будет полностью разработан, они ударят по нам — и не раньше.

— Обладаете ли вы какой-либо специфической информацией по этому вопросу? — спросил Эшнев.

— Нет. Все, что мне известно, я почерпнул во время моих странствий. По Синаю ходят слухи, что феддаины усилили нажим на умеренных. Они избрали себе цели в арабской среде, чтобы принудить к сотрудничеству богатых производителей нефти.

— Кого конкретно?

Старик покачал головой.

— Поэтому я и попросил о встрече. — Он посмотрел на американцев. — Мне кажется, что наши деловые и столь занятые друзья могут что-то знать о таком давлении.

Харрис посмотрел на своих спутников.

— Мы бы тоже хотели знать, — сказал он. — Но известно нам очень мало.

Бен Эзра невозмутимо смотрел на них.

— Вы из государственного департамента?

Харрис кивнул.

— Тогда понятно, — сказал Бен Эзра. Теперь он смотрел в упор на человека из ЦРУ. — А как насчет вас?

Смит неловко пожал плечами.

— Нас беспокоят их экономические планы.

— Да?

— Но мы не можем свести их воедино, — сказал Смит. — Похоже, что экономика находится под управлением одного-единственного человека, Бадра Аль Фея, представителя принца Фейяда. Но он действует совершенно самостоятельно, о нем известно, что он достаточно консервативен и выступает за восстановление отношений с Израилем. Не потому, что вы ему нравитесь, а потому, что в данном подходе он видит решение экономических проблем, которые пойдут на пользу всему Ближнему Востоку. Но точно мы в этом не уверены. Нам еще не удалось настолько глубоко проникнуть в его организацию.

Эшнев взглянул на него.

— Не удалось?

Американец покачал головой.

— Нет.

Улыбка Эшнева была полна триумфа.

— Тогда, может быть, мы окажемся вам полезны. У нас есть там свой человек.

За столом воцарилось молчание. Его нарушил Бен Эзра.

— Итак? — сказал он.

Эшнев был спокоен.

— Основной интерес Аль Фея в данный момент заключается в страстном желании создать фильм под названием «Посланник», основанный на жизни Мухаммеда. Нам также известно, что он отверг предложение «Аль-Икваха» произвести для них определенные закупки.

Бен Эзра бросил на него быстрый взгляд.

— Был ли тут замешан Али Ясфир?

Теперь настала очередь удивляться для Эшнева.

— Откуда вы это знаете?

— Я не знаю, — сказал старик. — Но Ясфир только что доставил в один из тренировочных лагерей «Аль-Икваха» в Ливане лицо, которое они считают самым важным новобранцем из всех, кто у них был. Дочь самого богатого человека в арабском мире. Есть ли у него дочь?

— Их у него две, — сказал Эшнев. — Одна замужем и живет в Бейруте рядом со своей матерью, прежней женой Аль Фея. Младшая — в школе в Швейцарии.

— Вы в этом уверены? — спросил Бен Эзра.

— У нас нет оснований сомневаться, — сказал Эшнев. — Но мы можем это легко проверить.

— Есть у него другие дети?

— Да. Два сына от настоящей жены, она американка. Старший сын, ему десять лет, принцем Фейядом объявлен наследником престола.

— Значит, если девочка в их руках, у них есть ключ к Аль Фею, — сказал Эзра.

— Возможно.

— Я посмотрю, что нам удастся выяснить на Синае, — сказал Бен Эзра. — А вы активизируйте свои источники.

— Мы это сделаем, — сказал Эшнев.

— Согласен, — сказал Смит.

— Но у нас по-прежнему остается нерешенным один самый важный вопрос, — сказал Эшнев. — Как вы думаете, когда они смогут напасть на нас?

Бен Эзра посмотрел на него.

— Сразу же после окончания рамадана, — холодно сказал он.

Эшнев не смог сдержать изумления.

— Но это же как раз после святых дней. Они этого не смогут сделать. Уважение к мусульманским законам по-прежнему остается важной частью их религии.

Бен Эзра встал.

— Не больше, чем у нас.

Эшнев посмотрел на него снизу вверх.

— Мы готовы встретить их, когда они явятся.

— Надеюсь, — сказал старик. — Но есть и лучший выход.

— Предупредительный удар? — спросил Эшнев и продолжал, не ожидая ответа. — Вы же знаете, что мы не можем пойти на это. Наши союзники не дадут своего согласия.

Бен Эзра перевел взгляд с него на американцев.

— Может быть, и дадут, если уяснят себе, что без нашей поддержки они потеряют все свои позиции на Ближнем Востоке. Шестой Флот не может пересечь пустыню и оккупировать нефтяные поля.

— Госдепартамент уверен, что в обозримом будущем со стороны арабов не ожидается никаких ударов, — твердо сказал Харрис.

Бен Эзра усмехнулся, оценивающе посмотрев на человека из ЦРУ.

— Это и ваше мнение?

Смит не ответил. Здесь он не мог делать какие-то официальные заявления.

Бен Эзра повернулся к американскому полковнику.

— Русские завершают установку ракет «земля — воздух» вдоль Суэцкого канала и на Голанских высотах. Я видел их своими собственными глазами. Согласны ли вы с тем, что время нападения исчисляют, исходя из возможности прорыва нашей обороны?

Уэйгрин кивнул.

— Думаю, так оно и есть.

Бен Эзра обвел взглядом стол.

— Значит, они в полной готовности. — Он сделал паузу. — И единственное, что им сейчас осталось, — это навести порядок в собственном доме.

— И как мы узнаем, когда это произойдет? — спросил Эшнев.

— Мы и не узнаем, — пожал плечами старик. — До той минуты, пока они не нападут. Хотя...

— Что хотя?

В глазах старика появилось задумчивое выражение. Казалось, он погрузился в какие-то свои воспоминания, но затем его глаза снова прояснились.

— Может быть, сказанное и прозвучит для вас достаточно странно, но я каким-то шестым чувством старого человека ощущаю, что ответ может быть найден у Аль Фея. Ветер, который дует над пустыней, ныне рождается не на Востоке — он дует у Запада. Ощущение собственных богатств заставляет проснуться арабских шейхов. И это будет означать конец русского влияния. Коммунизму нечего им сказать. И вопрос контроля над Ближним Востоком — только вопрос времени. И если они с толком распорядятся своими богатствами, скоро весь мир без единого выстрела упадет к их ногам.

Он обвел взглядом молчащий стол.

— Мне ужасно не хочется разочаровывать вас, джентльмены, но дело в том, что мы больше не представляем интереса для ислама, если не считать их оскорбленной гордости. Они могут одержать победу, совершенно не заботясь о том, чтобы сохранить лицо. И после окончания битвы придет пора больших потрясений.

Он повернулся к американцам.

— Нам понадобится ваша помощь. Сейчас. Позже вам будет нужна наша.

Харрис был вежлив и слегка пренебрежителен.

— Почему вы так думаете?

— Потому, что мы понимаем их лучше, чем кто-либо в мире, — сказал старик, повернув к нему свое угрюмое ястребиное лицо. — И потому, что вы, а не мы — их настоящая цель.

Снова наступило молчание. Наконец подал голос Эшнев.

— Будете ли вы продолжать снабжать нас информацией о том, что вам удастся узнать?

Старик кивнул.

— Конечно. Сочту за честь.

— Сделаю все, что смогу, — ответил Эшнев.

— Мне нужно полное досье на Аль Фея. О всей его жизни. О личной и о деловой. Я хочу знать о нем все.

Эшнев оглядел сидящих. Возражений не было. Он кивнул.

— Вы немедленно получите его.

— Доложите ли вы мое мнение премьер-министру? — спросил Бен Эзра.

— Да, я это сделаю.

— Заодно и поцелуйте ее от меня, — улыбаясь, сказал Бен Эзра. — Я думаю, она меня поймет.

Вокруг стола раздался легкий смешок. Зазвонил телефон, и Эшнев снял трубку. Послушав пару минут, он положил трубку.

— Еще одно похищение самолета, — сказал он. — Самолет Люфтганзы из Дюссельдорфа. Он на пути в Бейрут.

Бен Эзра сокрушенно покачал головой.

— Как грустно. И как глупо. — Он посмотрел на американцев. — Суть дела может быть выражена в нескольких строчках. И пока мы тут расстраиваемся из-за этих новостей, они у нас под носом, тихо, так, чтобы никто и не заметил — похитят весь мир.

Книга вторая

Конец лета 1973

Глава 1

В ресторан «Таитянский пляж» Юсеф вошел через дверь, находящуюся со стороны дороги. Он был в черном пиджаке, белой рубашке и галстуке. Проталкиваясь среди полуголых мужчин и женщин, только что пришедших с пляжа, он искал себе место. Прищурившись, он оглядывался вокруг в поисках столика. Через мгновение он увидел Жака, сидящего рядом с баром, оплетенным зеленью, и ведущего серьезный разговор с симпатичным чернокожим юношей.

Как только на собеседников упала тень Юсефа, Жак сразу же взглянул на него.

— Юсеф, — вставая, обратился он к нему по-французски. — Какой приятный сюрприз. А мы вас и не ждали.

Юсеф не ответил на его улыбку.

— Не сомневаюсь, — холодно сказал он. — Скажи своему дружку, чтобы он убирался.

Жак помрачнел.

— Какое вы имеете право...

Юсеф не дал ему окончить фразу.

— Потому что я твой хозяин, ты, подонок! — рявкнул он. — Пусть он уносит ноги или я отправлю тебя обратно в то парижское дерьмо, откуда я тебя вытащил! И будешь услаждать туристов по десять франков за сеанс!

Чернокожий встал, и его мускулы напряглись, когда он сжал кулаки.

— Хочешь, я его вышвырну ради тебя, Жак?

Юсеф не отрывал взгляда от Жака. Тот опустил глаза.

— Я думаю, тебе лучше уйти, Жерар. — Он не смотрел на негра.

Жерар презрительно скривил губы.

— Сосунок! — выплюнул он в Жака, поворачиваясь к нему спиной. Опустившись на песок в нескольких футах от них, он прикрыл глаза рукой, явно давая понять, что не собирается обращать на них внимания.

К Юсефу, присевшему на стул, освобожденный негром, подошел официант.

— Месье?

— Кока-колу со льдом. — Он повернулся к Жаку, подавленно сидевшему рядом. — Где она?

Жак не смотрел на него.

— Какого черта... откуда я знаю? — мрачно ответил он. — Я ее ждал тут на пляже больше двух часов.

— Ты обязан знать! — гневно выдохнул Юсеф. — Иначе какого дьявола я плачу тебе столько денег? Чтобы ты трахался на пляже с негритятами?

Официант принес кока-колу и удалился. Схватив стакан, Юсеф жадно опустошил его.

— Ты был с ней прошлой ночью? — спросил он.

— Да.

— А снимки? Ты их сделал?

— А как я мог? — задал Жак встречный вопрос. — Она и не входила в номер. Она бросила меня в дискотеке в три часа и сказала, чтобы сегодня в полдень я ждал ее на пляже.

— И ты всю ночь провел с этим черным?

— Что еще мне оставалось делать"? — агрессивно ответил Жак. — Беречь себя для нее?

Юсеф вынул из внутреннего кармана пиджака новый золотой портсигар. Медленно открыв его, он внимательно выбрал сигарету. Постучал ею о крышку портсигара.

— Ты не очень умен, — сказал он, зажав сигарету в губах и раскуривая ее. — Совсем не умен.

Жак смотрел на него.

— Но как я мог делать снимки, если она даже не заходила в номер? Ни на секунду. Куда нам пойти, всегда решает она. — Поверх плеча Юсефа он посмотрел на море. — А вот она и прибывает.

Юсеф повернулся. Вынырнувший из открытого моря, к берегу подходил внушительный корпус «Сан Марко». Запустив руку в карман пиджака, Юсеф бросил на стол перед Жаком ключ.

— Я зарезервировал тебе номер в «Вавилоне». Вся аппаратура на месте. Комната подключена к системе подслушивания, а рядом фотограф будет ждать, чтобы ты его впустил. Затащи ее туда. Меня не интересует, как ты это сделаешь, но она должна оказаться там. У тебя осталась только одна ночь.

Жак удивленно смотрел на него.

— Что за спешка?

— У меня в кармане телеграмма от ее мужа. Завтра днем он прибывает на своем самолете из Калифорнии.

— Что если она не захочет остаться? Что мне тогда делать, лупить ее по башке? Если она, как и прошлой ночью, решит в три ночи возвращаться на «Сан Марко», чтобы идти в Канн?

Встав, Юсеф посмотрел на Жака сверху вниз.

— Я позабочусь, чтобы на «Сан-Марко» обнаружились неполадки с двигателем. Остальное за тобой. — Из-за плеча он бросил взгляд на море. «Сан-Марко» медленно двигался вдоль пляжа. — Спускайся к воде, любовничек, — саркастически сказал он, — и помоги леди выйти на берег.

Жак молча встал и направился к пляжу. Мгновение Юсеф наблюдал за ним, затем, повернувшись, прошел через ресторан к дороге, на которой он оставил свою машину.

Заняв место за рулем, он еще посидел с минуту, прежде чем включить зажигание. Если бы только Иордана не относилась к нему с такой ненавистью. Тогда ничего не понадобилось бы. Но он знал, сколько раз она пыталась настроить Бадра против него, потому что ей не нравились их отношения. И, кроме того, он был всего лишь служащим, в то время как она — жена босса. И если дело дойдет до прямого столкновения, не было сомнений, кто выйдет из него победителем. Она может выиграть, не шевельнув и пальцем. Но если сегодня вечером Жак добьется своего, этого никогда не произойдет. Угроза, что Бадр увидит доказательства ее неверности, заставит ее успокоиться. Юсеф знал, что лучшим союзником может быть поверженный враг.

Когда рев двигателей стал неясным бормотанием, Иордана открыла глаза и посмотрела на часы. Из Канн они вышли сорок минут назад. По шоссе с его движением она добиралась бы часа полтора. Сейчас она не только сэкономила время, но, так как море было спокойным, успела по дороге вздремнуть.

Сев, она потянулась за лифчиком от бикини и рубашкой. Нащупывая застежку, она окинула себя взглядом. Груди были такими же загорелыми, как и все тело, отливавшее золотисто-коричневым, а соски сменили свой нежно-розовый цвет на коричневатый. Она была довольна собой. Груди ее были все так же крепки. Она еще не стала оплывать, как многие женщины ее возраста.

Инстинктивно она бросила косой взгляд, чтобы убедиться, как два матроса на мостике судна глазеют на нее. Они сразу же отвели глаза, но Иордана не сомневалась, что они смотрят на нее в зеркало заднего вида. Она улыбнулась про себя. Поддразнивая их, она подняла груди в ладонях так, что отвердели соски. Затем застегнула лифчик.

Рядом оказалась гребная шлюпка с двумя девушками в одних плавках. Они смотрели на семидесятитысячного «Сан Марко» с любопытством и нескрываемой надеждой.

Увидев на борту пассажирку, они разочарованно переглянулись, и она снова улыбнулась про себя. Все было столь очевидно. Шлюпка медленно удалялась.

— Привет! — услышала она с другой стороны судна.

Она повернулась. В лодочке с подвесным мотором стоял Жак. Его светлые волосы выгорели на летнем солнце, и загар казался еще темнее по контрасту с ними. Она молча махнула ему.

— Я приплыл взять вас на берег, — крикнул он. — Я знаю, как вы не любите мочить ноги.

— Мне повезло, — сказала она, поворачиваясь к матросам. — Ждите меня, — сказала она по-французски, — Когда я соберусь уходить, я свяжусь с вами.

— Да, мадам, — ответил моряк на мостике. Второй двинулся помочь ей перелезть через фальшборт. Она вручила ему большую пляжную сумку, которую всегда носила с собой. Внутри были туфли, смена вечернего платья, уоки-токи для связи с судном, а также косметика, сигареты, деньги и кредитные карточки.

Перегнувшись через леер, матрос подтянул лодочку поближе к борту. Бросив сумку в руки Жаку, он протянул Иордане руку. Как только она уселась, матрос отпустил лодочку.

Она села спиной к носу. Жак сидел на корме у румпеля.

— Прости, что запоздала, — сказала она.

— Все в порядке, — улыбнулся он. — Хорошо спала?

— Отлично. А ты?

Он издал неопределенный звук.

— Не очень. Я был очень... как бы это выразиться? ...расстроен.

Она смотрела на него. Она не могла в нем разобраться. Мара говорила, что он жиголо, но несколько раз, когда она давала ему деньги, Жак возвращал их с оскорбленным видом. Он не занимается делом, сказал он. Он влюблен в нее. Но суть была не в этом. Он жил в дорогом номере в «Мирамаре» на авеню Круазетт в Каннах, у него был новый «ситроен-СМ» и, похоже, он не нуждался в деньгах. Он никогда не давал ей расплатиться чеком, как делали на его месте многие другие жиголо и прочие. Несколько раз она обратила внимание, как он провожал глазами молоденьких мальчиков, но в их общении она не заметила, что он склонен к извращениям. С одной стороны, она была уверена, что Жак бисексуален и что, возможно, его настоящим любовником был мужчина, который послал его на лето в Кот д'Азур, но это ее не беспокоило.

— Со своими талантами, которыми ты блеснул на дискотеке? — Она рассмеялась. — Вот уж не думала, что тебя терзают какие-то проблемы.

— Нет, не терзают, — сказал он, вспоминая ночь, проведенную с огромным негром Жераром.

— Взгляни, — громко сказал он, привлекая ее внимание к вздыбившимся плавкам. — Видишь, что ты со мной делаешь? Стоит мне тебя только увидеть.

Она снова засмеялась.

— Разве тебе никто не говорил, что это вредно для здоровья? Ты можешь надорваться.

Он не смеялся.

— Когда ты придешь провести со мной всю ночь? Хоть разок, чтобы мы могли вволю заниматься любовью и у меня не было ощущения, что одним глазом ты посматриваешь на часы. Так, чтобы мы могли всласть насладиться друг другом.

Она опять засмеялась.

— Ты жаден. Не забывай, что я замужняя женщина, у которой есть определенные обязанности. Я должна каждый вечер быть дома, чтобы мои дети, просыпаясь, по утрам видели свою мать.

— Что ужасного произойдет, если один раз этого не случится? — Он надул губы.

— Тогда меня упрекнут в нерадивом выполнении обязанностей, порученных мне моим мужем, — сказала она. — А этого мне не хочется.

— Твоего мужа это не волнует. В противном случае он бы постарался приехать повидать своих детей и жену хоть раз за последние три месяца, — сказал он.

В ее голосе появились ледяные нотки.

— То, что мой муж делает или не делает — не твое дело.

Жак мгновенно почувствовал, что зашел слишком далеко.

— Но я люблю тебя, схожу с ума, так я хочу тебя.

Расслабляясь, она медленно склонила голову.

— Тогда учись правильно смотреть на вещи, — сказала она. — И если ты собираешься и дальше играть со своей игрушкой, то лучше разверни лодочку в море, а то мы врежемся в берег.

— А если я это сделаю, ты поласкаешь меня?

— Нет, — резко ответила она. — Мне больше хочется выпить стакан холодного белого вина.

Она уже была крепко на взводе. Свет непрерывно мигал, и ей казалось, что она видит лишь отдельные, мгновенно застывающие в глазах, кадры киноленты, тяжелый грохот рок-группы рвал перепонки. Она выпила еще глоток белого вина и огляделась. Вокруг стола сидели четырнадцать человек и каждый надрывался изо всех сил, стараясь в шуме дискотеки докричаться до собеседника.

Жак разговаривал с англичанкой, сидевшей справа от него. Она была актрисой, которая только что отснялась у Питера Селлерса и попала в компанию, которая прикатила из Парижа на уик-энд. Иордана стала собирать их на пляже вокруг себя после полудня. Пили коктейли и обедали они в «Ла Скале», а к полуночи все направились в дискотеку.

Причина, по которой она оказалась в этом обществе, заключалась в том, что Жак ей надоел. Он хотел слишком многого. Порой он вел себя совершенно как женщина, правда, с тем отличием, что, по его мнению, весь мир вращался вокруг его мужских достоинств. Он уже начинал ее раздражать, но вокруг, кроме нескольких случайных знакомых, не было ничего стоящего. С тоски она и курнула травку. Обычно она никогда не занималась этим на людях. Но когда в дамской комнате англичанка предложила ей затянуться, они там оставались, пока не выкурили сигаретку на пару.

После этого она уже перестала воспринимать вечер как таковой. Ей казалось, что она никогда в жизни так много не смеялась. Все окружающие казались ей исключительно яркими и остроумными людьми. А теперь ей хотелось танцевать, но все вокруг были заняты разговорами.

Выбравшись из-за стола, она одна пошла на площадку и, пробившись сквозь толпу, начала танцевать. Отдаваясь музыке, она подумала, какое счастье находиться на юге Франции, где никому не кажется странным, что мужчине или женщине захотелось потанцевать в одиночку, и закрыла глаза.

Когда она открыла их, перед ней покачивался в танце высокий симпатичный негр. Он перехватил ее взгляд, но они не обменялись ни словом. Она обратила на него внимание еще раньше, днем на пляже. Позже, во время коктейля, он был в баре, а теперь оказался здесь. Она видела его за соседним столиком.

Он двигался с фантастическим изяществом, и его тело переливалось под рубашкой, раскрытой нараспашку и затянутой узлом на поясе, ниже которого его сухие бедра были облиты тугими джинсами. Она начала двигаться в такт ему. Улучив мгновение, она спросила:

— Вы американец, не так ли?

Он говорил с южным акцентом.

— Как вы догадались?

— Вы танцуете не как французы — те прыгают вверх и вниз, и не как англичане, которые подпрыгивают и приседают.

Он засмеялся.

— Я никогда об этом не думал.

— Откуда вы?

— Из страны крекеров, белых оборванцев, — сказал он. — Из Джорджии.

— Я никогда не была там, — сказала она.

— Вы ничего не потеряли, — сказал он. — Здесь мне нравится куда больше. Там ничего не меняется.

— По-прежнему? — спросила она.

— По-прежнему, — сказал он. — Они такими и останутся.

Она промолчала.

— Меня зовут Жерар, — сказал он.

Она удивилась. По-французски он говорил как истый парижанин, без малейшего акцента.

— У вас отличный французский.

— Так и должно быть, — сказал он. — Старики послали меня сюда в школу, когда мне было семь лет. Я вернулся обратно, когда моего папашу пришили, мне было тогда шестнадцать, и я тогда еще ничего не понимал. Набил брюхо и в ту же минуту рванул обратно в Париж.

Она знала, сколько стоит обучение во французских школах, — дешевыми их не назовешь. У его семьи должны были быть средства.

— Чем занимался ваш отец?

— Он был сводником, — спокойно сказал Жерар. — И ему доставался кусок от каждого пирога. Но он был черным, кое-кому это не нравилось и ему распороли живот, сказав, что это сделал бродяга-ниггер. Затем ниггера повесили, и все успокоились.

— Простите.

Он пожал плечами.

— Отец говорил, что когда-нибудь это с ним случится. Он не жаловался. У него была хорошая жизнь.

Музыка оборвалась и танцующие стали спускаться с площадки, над которой теперь поплыли медленные ритмы.

— С тобой интересно разговаривать, — сказала она, возвращаясь к столу.

Он остановил ее, взяв за руку.

— Тебе не стоит возвращаться туда.

Она молчала.

— Ты, похоже, из тех женщин, которые быстро соображают, а тут собрались одни слизняки, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Дело. Это я усвоил от своего отца. Я тоже быстро соображаю. Почему бы тебе не встретить меня снаружи?

Она снова промолчала.

— Я понимаю, о чем ты думаешь, — сказал он. — Как бы тебе ускользнуть от этой толпы. — Он внезапно улыбнулся. — Ты когда-нибудь занималась этим делом с черным мужиком?

— Нет, — ответила она. Так оно и было.

— Мы куда лучше, чем о нас говорят, — сказал он. Иордана смотрела в сторону, Жак по-прежнему болтал с англичанкой. Скорее всего, он и не замечал, что она покинула свое место. Она повернулась к Жерару.

— О'кей, — сказала она. — Но у нас будет всего около часа. Затем мне придется уехать.

— Часа хватит, — расхохотался он. — За час я доставлю тебя на Луну и обратно.

Глава 2

Когда она вышла, он стоял на тротуаре напротив дискотеки, наблюдая, как уличные артисты упаковывают свой инвентарь. Услышав цокот ее каблучков, он повернулся.

— Все спокойно? — спросил он.

— Да, — сказала она. — Я сказала, что отправляюсь в дамскую комнату.

Он ухмыльнулся.

— Не хочешь ли пройтись? Я располагаюсь как раз вверх по улице, за «Гориллой».

— Летать так летать, — сказала она, подстраиваясь под его шаг.

Несмотря на поздний час, было полно гуляющих. Отдыхающие занимались своим излюбленным развлечением, разглядывая друг друга и глазея на великолепные яхты, пришвартованные у пирсов. Для многих это было все, что они могли себе позволить после того, как пришлось выложить сверхвысокие цены за комнаты и питание. Французы без малейшего снисхождения относятся к туристам любой национальности, даже к своим собственным.

Они прошли мимо «Гориллы», откуда привычно несло яичницей со свежими помидорами и стали подниматься вверх по узкому тротуару. На полпути он остановился перед дверью одного из старых домов, в нижнем этаже которого была галантерейная лавочка. Он открыл двери тяжелым старомодным старинным ключом и, войдя, включил свет в холле.

— Нам на второй этаж.

Кивнув, она последовала за ним по старой деревянной лестнице. На дверях его апартаментов замок был уже современных форм. Открыв его, он впустил ее внутрь.

Она сделала шаг вперед. В комнате было темно. Дверь закрылась, и она услышала щелчок выключателя. Две лампы по каждую сторону кровати, стоявшей в дальнем углу комнаты, озарили помещение мягким красноватым светом. Она с любопытством огляделась.

Обстановка была дешевой и подержанной, того типа, каким во Франции снабжают всех отдыхающих. В углу комнаты стоял умывальник, а под ним — вращающееся биде. За узкой дверью был туалет. Не было ни следа ванны, душа или кухни, только на комоде стояла электрическая плитка.

Он увидел, как она рассматривает окружающую обстановку.

— Не много, — сказал он, — но это дом.

Она засмеялась.

— Я видела и похуже. Тебе еще повезло, что туалет не на лестнице.

Подойдя к столу, он открыл ящик, вытащил сигаретку с травкой и закурил. Когда он протянул сигаретку ей, ее ноздрей коснулся приятный резкий запах марихуаны.

— Выпить у меня нет, — сказал он.

— И отлично, — сказала она, беря марихуану. — Хорошая травка.

Он улыбнулся.

— Мне ее как раз доставил приятель из Стамбула. И к тому же привез немного неплохой коки. Ты когда-нибудь употребляла его?

— Бывало, — сказала она, возвращая раскурку. Сбросив с плеча пляжную сумку, она подошла к нему. У нее кружилась голова. Травка в самом деле была отличная, если одна затяжка оказала такое действие. Она притронулась к узлу, которым была затянута его рубашка.

— Мы будем болтать или трахаться? — спросила она. — У меня всего час.

Улыбнувшись, он отвел ее руку и, открыв ящик стола, достал оттуда флакончик с кокаином. На цепочке, прикованной к крышечке, болталась маленькая золотая ложечка. Уверенным движением он наполнил ее и втянул по понюшке каждой ноздрей. Затем посмотрел вниз на нее.

— Твой ход, — сказал он.

Она сделала вдох, и порошок заполнил ее ноздри. В ту же минуту ложечка была у другой ноздри. На этот раз она уже беспрекословно повиновалась ему. Сначала ей показалось, что носоглотка онемела, а затем порошок словно взорвался в мозгу, и она почувствовала, как неудержимое желание наполняет ее.

— Господи! — воскликнула она. — Я схожу с ума!

Он засмеялся.

— Ты еще ничего не видела, девочка. Я собираюсь показать тебе несколько фокусов, которым меня научил папаша.

Через мгновение они голые были на постели, и она заходилась от смеха. Ей никогда еще не было так хорошо. Зачерпнув еще одну ложечку, он растер ее содержимое по деснам и заставил ее сделать то же самое. Он лизал ее соски, пока они не увлажнились от его языка и, слегка попудрив их белым порошком, он снова стал обрабатывать их губами, языком и пальцами.

Она никогда не представляла себе, что груди могут стать такими большими и твердыми. В эти мгновения ей казалось, что они могут взорваться от наслаждения. Она застонала, извиваясь.

— Бери меня! — сказала она. — Бери меня!

...Его тело склонилось к ней, и она смотрела вверх на него. В смутном красноватом свете легкая патина пота покрывала его лоб и грудь, отливавшие тусклой медью. Когда он улыбался, его зубы сверкали.

— Тебе хорошо, белая леди?

Она безвольно кивнула.

— А тебе?

— Нет, — сказал он. — Это единственное, что папаша мне не рассказал. Работай, чтобы женщина была счастлива, и этого с тебя хватит.

Она долго смотрела на него и внезапно, сама не понимая почему, начала плакать.

Несколько мгновений он изучал ее, а затем слез с кровати и пошел к умывальнику. Повернув биде и нагнувшись, он включил воду. Выпрямившись, он посмотрел на нее.

— Тебе придется подождать несколько минут, если ты хочешь горячей воды, — сказал он.

Она молча смотрела на него.

— Ты вроде сказала, что у тебя всего лишь час, не так ли? — спросил он.

Кивнув, она села на кровати.

— Не знаю, смогу ли я идти.

Он улыбнулся.

— С тобой все будет о'кей, стоит только начать двигаться.

Она спустила ноги с кровати. Он был прав. После первого же шага она почувствовала, как возвращается бодрость. Нагнувшись над биде, она взяла из его протянутой руки мыло и полотенце и быстро привела себя в порядок. Теплая вода освежила ее. Насухо вытеревшись, она стала одеваться, пока он мылся.

— Мне жаль, что ты так ничего и не получил.

— Все в порядке, — сказал он. — Я обещал тебе путешествие на Луну и старался, чтобы ты побывала там.

— Это было изумительно, — сказала она. — Я никогда не забуду.

Он остановился.

— Может быть, мы когда-нибудь повторим?

— Может быть, — сказала она. Одевшись, она потянулась за пляжной сумкой и вынула из нее деньги. Отделив от пачки несколько крупных банкнот, она протянула их ему.

— Надеюсь, что ты ничего не имеешь против.

Он взял деньги.

— Они мне пригодятся. Но этого больше не стоит делать.

— Я же дала тебе немного, — сказала она.

— Я получил от тебя достаточно, леди, — сказал он. — Ты оставила всех своих приятелей, чтобы пойти со мной. Этого достаточно.

— Что-то в тоне его голоса остановило ее внимание.

— Ты знаешь, кто я?

Он покачал головой.

— Нет.

— Тогда почему же ты обратил внимание именно на меня?

— Я видел тебя на пляже, — сказал он. — После того как тот мужчина послал Жака встречать тебя.

— Ты знаешь Жака? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Я провел с ним прошлую ночь.

Она помолчала.

— Разве Жак...

Он кивнул.

— Он предпочитает быть девочкой.

— Ты знаешь мужчину, который говорил с Жаком?

— Никогда раньше не видел его. У него темные волосы и он говорит по-французски с арабским акцентом. Я слышал, как он говорил Жаку, что сегодня вечером он должен что-то сделать, что завтра ты отбываешь в Калифорнию, и что Жаку не стоит беспокоиться, он позаботится, чтобы «Сан Марко» не смог доставить тебя обратно в Канн.

Внезапно ей все стало ясно. Юсеф был единственным, кто знал, что завтра ей надо уезжать. По указанию Бадра, он прибыл из Парижа, чтобы посадить ее на самолет.

Давным-давно она как-то слышала, что между Юсефом и принцессой Марой была какая-то связь. А Мара подсунула ей Жака. Единственное, чего она не могла понять — зачем Юсефу все это было нужно. Хотя... хотя он мог использовать ее против Бадра. Незнакомое ей чувство страха охватило ее. Юсеф никогда не любил ее, но этого было явно недостаточно, чтобы объяснить все происходящее.

Она ничего не понимала, кроме того, что ей лучше всего вернуться вечером на виллу.

Но в этом-то и была сложность. После полуночи такси в Сан-Тропе не найти. А она отпустила на ночь Ги, своего шофера, так что ей не дозвониться до него.

Она посмотрела на Жерара.

— У тебя есть машина?

— Нет.

— Проклятье! — Тень тревоги легла на ее лицо.

— У меня есть мотоцикл, — сказал он. — Я доставлю тебя обратно, если ты уцепишься за меня сзади.

— Ты прелесть, — сказала она, сразу же расплываясь в улыбке. С внезапным приступом облегчения она обхватила его за шею и расцеловала в обе щеки. — Это будет потрясающе.

Он отвел ее руки.

— Не будь так уверена, леди. Посмотрим, что ты скажешь после того, как я довезу тебя.

Глава 3

С момента отлета из Парижа прошло примерно два часа. Стюард был занят ленчем. Иордана посмотрела на Юсефа.

— Думаю, что мне не мешало бы поспать.

Юсеф отстегнул ремни и поднялся.

— Я дам указание подготовить вам место.

Он посмотрел на Диану, секретаршу Иорданы. Поставив полупустой стакан с напитком на столик перед собой, она дремала на соседнем сидении. Он подошел к старшему стюарду.

— Мадам Аль Фей хотела бы отдохнуть.

— Но завтрак почти готов, — запротестовал стюард.

— Она не голодна.

— Да, месье, — тут же согласился стюард. Оставив салон, он скрылся за занавеской, которая отделяла его от служебных помещений.

Повернувшись, Юсеф посмотрел на Иордану. Глаза ее были скрыты за большими темными очками, но на лице не было ни малейшей приметы того, что она провела бессонную ночь. Проглядывая журнал «Эр Франс», лежавший у нее на коленях, она потягивала белое вино.

Юсеф подавил зевоту, борясь с утомлением. В четыре часа утра его разбудил звонок Жака из Сан-Тропеза, который сказал, что она исчезла.

«Сан Марко» по-прежнему стоял у причала, и Иорданы не было видно в поселке. Жак обошел все рестораны и дискотеки, которые были открыты. Юсеф в раздражении бросил трубку.

Ему не оставалось ничего другого, как дожидаться, пока она явится на виллу, чтобы доставить ее в аэропорт. Уснуть ему не удалось. Все деньги, которые он спустил на Жака, все планы, что он строил — все пошло прахом. И даже сказав механику гаража, чтобы тот забрал у Жака «ситроен», он не испытал удовлетворения.

Когда он около девяти часов прибыл на виллу, Иордана уже завтракала. Она не обмолвилась ни о событиях прошедшего вечера, ни о том, как ей удалось добраться до виллы. Поинтересовавшись, он выяснил у одного из охранников виллы, что около пяти часов утра она приехала на такси из Канн.

В машине по пути в аэропорт он рассказал то, что связано с полетом. У них четыре сидения в последнем ряду салона первого класса. Кроме того он зарезервировал три первых сидения в экономическом классе, чтобы, если она захочет отдохнуть, могла там прилечь. Позаботился он и о ее багаже. Он размещался в салоне так, что им не придется ждать по прибытии в Лос-Анджелес. Их будет встречать специальный чиновник из таможни, и они без задержки займут места в вертолете, который доставит их на Ранчо дель Сол. Рейс прибудет в 16 часов по времени Лос-Анджелеса, обед на ранчо состоится в 20 часов. Если все будет в соответствии с расписанием, у нее будет время одеться и привести себя в порядок.

К ним подошел стюард.

— Для мадам все готово.

— Спасибо, — сказал Юсеф. — Все в порядке, — сказал он ей.

Она кивнула и поднялась. Открыв сумочку, она вынула из маленького пузырька, хранившегося в ней, две таблетки, кинула их в рот и быстро запила глотком вина.

— Чтобы лучше спалось.

— Конечно.

— Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы я проснулась не позже чем за полтора часа до посадки.

— Я все сделаю, — ответил он. — Отдыхайте.

Она внимательно посмотрела на него.

— Спасибо.

Она скрылась за занавеской, а он откинулся на спинку сидения. Диана, сидевшая рядом с ним, потянулась, не открывая глаз. Бросив взгляд на часы, он пригнулся к иллюминатору. Оставалось еще одиннадцать часов полета. На этот раз он уже не смог подавить зевоту. Юсеф закрыл глаза, надеясь, что ему удастся хоть немного отдохнуть.

Расслабившись, Иордана ждала, когда снотворные пилюли окажут свое действие. Теперь она чувствовала, как болезненно ноет уставшее тело, в котором все еще отдавались толчки мотоцикла, летевшего сквозь рассветный сумрак к Каннам. Она заставила Жерара подвезти ее к железнодорожной станции в центре города, где всегда были такси.

Она предложила ему еще денег, но он отказался.

— Ты уже дала мне более чем достаточно, — сказал он.

— Спасибо тебе, — сказала она.

Он включил зажигание.

— Найди меня, когда вернешься в Сан-Тро.

— Обязательно. И еще раз спасибо тебе.

Он взял шлем, которым она пользовалась в дороге, и привязал его к заднему сидению.

— Пока.

— Пока.

Включив сцепление, он рванул с места. Иордана смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, а затем подошла к такси и села в первую машину.

Было уже светло, несколько минут после пяти, когда она вошла в свою спальню на вилле. Ее саквояжи, тщательно упакованные, стояли вдоль стен, и один был открыт на тот случай, если ей что-то понадобится в последний момент. К лампе на ночном столике была приколота записка от секретарши. Текст был краток, в обычном стиле Дианы:

Выезд с виллы — 9.00

Отправление Ницца — Париж — 10.00

Отправление Париж — Лос-Анджелес — 12.00

Прибытие в Лос-Анджелес в 4.00 по тихоокеанскому времени.

Она снова посмотрела на часы. Если она хотела позавтракать с мальчиками в семь часов, то не имело смысла ложиться в постель. Лучше уж она поспит во время полета.

Зайдя в ванную, она открыла аптечку и вынула флакон, запив таблетку дексамила глотком воды. Это поможет ей продержаться хотя бы до той минуты, пока самолет взлетит с парижского аэродрома.

Препарат начал оказывать действие, и из душа она уже вышла вполне бодрой. Горячая и холодная, горячая и холодная, горячая и холодная — как ее учил Бадр. После такой встряски она чувствовала себя, словно спала всю ночь.

Присев к туалетному столику, она принялась за макияж и, одевшись, спустилась вниз к завтраку с детьми.

Они были удивлены, увидев ее. Обычно она не завтракала с ними. Они приходили к ней в комнату, когда она просыпалась, что бывало, когда мальчиков уже ждал ленч.

— Куда ты едешь, мама? — спросил Мухаммед.

— Я должна встретиться с папой в Калифорнии.

Его лицо сияло.

— Мы тоже едем с тобой?

— Нет, дорогой. Это просто путешествие туда и обратно. Я через несколько дней буду обратно.

Было видно, как он разочарован.

— А папа вернется с тобой?

— Не знаю, — сказала она. Это было правдой. Она в самом деле не знала этого. Бадр всего лишь просил ее присоединиться к нему. Он ничего не сказал относительно своих дальнейших планов.

— Я надеюсь, что он все же приедет, — сказал Самир.

— Я тоже надеюсь, — сказала она.

— Я хочу, чтобы он услышал, как хорошо мы говорим по-арабски, — сказал малыш.

— Ты, расскажешь ему, мамочка? — спросил Мухаммед.

— Конечно, расскажу. Отец будет гордиться вами. Ребята заулыбались.

— И скажи, что мы скучаем по нему, — добавил Мухаммед.

— Скажу.

Самир поднял на нее глаза.

— Почему наш папочка не приходит домой, как другие папы? У моих друзей папы приходят домой каждый вечер. Разве он нас не любит?

— Папа вас очень любит, но он очень занят, и ему приходится много работать. Он очень хочет приходить домой и видеть вас, но он не может.

— Я бы хотел, чтобы он приходил домой, как остальные папы, — сказал Самир.

— Чем вы сегодня занимались? — Иордана решила сменить тему разговора.

Мухаммед оживился.

— Няня брала нас на пикник.

— Это, наверно, было здорово.

— Очень, — сказал он. — Но лучше бы папа взял нас на водные лыжи.

Она смотрела на своих сыновей. В их серьезных мордочках и больших темных глазах было нечто, глубоко трогающее ее сердце. Во многом они были миниатюрной копией своего отца, и порой она чувствовала, что не может дать им почти ничего. Дети должны создавать себя по образу и подобию своего отца. Она подумала, знает ли это Бадр. Иногда ей казалось, что Бадр не интересуется ничем, кроме своих дел.

В комнату вошла гувернантка.

— Вас ждет урок верховой езды, — сказала она с жестким шотландским акцентом. — Учитель уже на месте.

Повскакав со своих мест, они с воплями рванулись к дверям.

— Минутку, дети, — сказала няня. — Вы ничего не забыли?

Мальчики посмотрели друг на друга и смущенно вернулись к матери. Подняв физиономии, они ждали, чтобы мать их расцеловала.

— У меня есть идея, — сказал Самир, глядя на нее.

Она смотрела на малыша, сдерживая улыбку. Она знала, что сейчас последует.

— Да?

— Когда ты вернешься, то удиви нас подарком, — серьезно сказал он. — Как ты думаешь, это неплохая идея?

— Прекрасная идея. Какой бы тебе хотелось подарок?

Наклонившись к брату, он что-то прошептал ему на ухо.

Мухаммед кивнул.

— Ты видела ту бейсбольную шапочку, которую папа носил на катере? — спросил он.

Она кивнула.

— Ты сможешь привезти нам такие? — спросил он.

— Попытаюсь.

— Спасибо, мамочка! — хором сказали они.

Иордана снова поцеловала мальчиков, и они убежали, не оглядываясь. Посидев у стола, она поднялась и пошла к себе. И к девяти, когда приехал Юсеф, она уже ждала его.

* * *

Ровный гул двигателей и снотворные пилюли стали действовать. Закрыв глаза, она думала о Юсефе. Что ему было надо? Действовал ли он по своей воле или подчиняясь инструкциям Бадра? Странно, что Бадр отсутствует почти три месяца. Раньше они никогда не расставались на такой долгий срок. И дело тут не в другой женщине. Она понимала, что тут нечто другое. Она знала и о Бадре и о его женщинах задолго до того, как они поженились. Так же, как и он знал истории и ее скоротечных романов.

Нет, тут что-то другое. Более глубокое и более важное. Но она никогда не узнает, пока он ей сам не расскажет.

Хотя он во многом придерживался западных взглядов, а она стала мусульманкой, их все же разделяли тысячелетия разной философии. Хотя пророк даровал женщинам куда больше прав, чем они пользовались до него, все же он не дал им полного равенства. В сущности, все их права служили лишь удовлетворению мужских желаний.

Это было первое в их отношениях, что не подлежало сомнению. Она знала это, и он также знал. Все, что было в ее распоряжении, он мог отнять у нее, даже детей. Она содрогнулась. Лучше не думать об этом. Нет, этого он никогда не сделает. Она по-прежнему целиком нужна ему. Как, например, сейчас, когда он изъявил желание, чтобы она была рядом с ним в западном мире, и благодаря ей Бадра не будут воспринимать в нем как чужака.

Это было последнее, о чем подумала Иордана прежде чем уснуть.

Глава 4

Полуденное солнце, пробиваясь сквозь деревья, ложилось тонкими полосками на розовое столовое белье номера отеля «Беверли-Хиллз». Бадр, скрываясь от солнца, сидел в тени навеса. Напротив него располагались Карьяж и два японца. Наблюдая за ними, он ждал, когда все покончат с ленчем.

Наконец столовые приборы были аккуратно, по европейскому обычаю, положены поперек тарелок, что означало конец трапезы.

— Кофе? — спросил он.

Они кивнули. Бадр, дав знак официанту, попросил принести четыре кофе. Он предложил им сигареты, от которых гости отказались. Бадр закурил сам и теперь сидел, глядя на присутствующих.

Старший из японцев сказал что-то своему спутнику. Младший наклонился над столом.

— Мистер Хоккайдо спрашивает, располагаете ли вы временем, чтобы обсудить наши предложения?

Отвечая, Бадр адресовался к младшему из присутствующих, хотя знал, что Хоккайдо понимает каждое слово.

— Я обдумал их.

— И? — Младший из японцев не мог скрыть своей заинтересованности.

Бадр заметил, как по лицу старшего скользнула и тут же исчезла тень осуждения.

— Не пойдет, — сказал он. — Соглашение носит слишком односторонний характер.

— Не понимаю, — сказал молодой человек. — Мы готовы заложить десять танкеров за ту цену, которую вы предложили. И единственное, что мы просим, — чтобы вы использовали для финансирования свой банк.

— Думаю, вы не понимаете, о чем идет речь, — спокойно сказал Бадр. — Вы говорите о торговой сделке, а я заинтересован в создании мощного консорциума. И я не вижу смысла в нашей торговле относительно продажи определенного имущества. Мы добились лишь взвинчивания конечных цен. Взять для примера дело с Ранчо дель Сол. Одна из ваших групп уже приобрела его.

— Это другая группа, не наша, — быстро сказал молодой человек. — Но я не знал, что вы заинтересованы в этом деле.

— Отнюдь, — сказал Бадр. — Но в этом районе есть и другие большие возможности, в которых заинтересован и я, и также ваша группа. И конечный результат заключается в том, что запрашиваемая цена выросла почти вдвое и кто бы из нас не одерживал верх, все было потеряно еще до того, как мы начали.

— Вы вели переговоры через свой банк в Ла Джолле? — спросил молодой человек.

Бадр кивнул.

Молодой человек повернулся к Хоккайдо и быстро заговорил по-японски. Внимательно выслушав сказанное, Хоккайдо кивнул и ответил. Молодой человек снова повернулся к Бадру.

— Мистер Хоккайдо выражает сожаление, что мы оказались конкурентами относительно этого владения, но говорит, что переговоры начались еще до того, прежде, чем мы вступили в общение друг с другом.

— Я тоже сожалею. Именно поэтому я и обратился к вам. Чтобы наладить с вами отношения. Никому из нас не нужны деньги друг друга. У каждого из нас их более чем достаточно. Но если мы будем сотрудничать, возможно, мы сможем оказаться полезными друг другу в других делах. Именно поэтому я и завел с вами речь о строительстве танкеров для нас.

— Но вы же и усложняете дело, — сказал молодой человек. — Мы будем строить для вас заказанные суда, но где мы сможем найти десять танкеров, чтобы немедленно поставить их вам? На рынке их нет.

— Я знаю это, но у вашей компании их более сотни. Для вас будет проще простого передать их одной из наших компаний, в которой мы владеем пятьюдесятью процентами акций. В таком случае, вы, в сущности, не потеряете дохода от них.

— Мы теряем пятьдесят процентов прибыли, которую они дают, — сказал молодой человек. — И мы не видим, как можем это компенсировать.

— Пятьдесят процентов дохода от соответствующего танкера, который вы строите, позволит вам не заботиться об этих убытках, — сказал Бадр. — И пятьдесят процентов от ваших зарубежных инвестиций, которые я поддержу, конечно же, будут с удовлетворением одобрены вашим правительством.

— У нас нет сложностей с санкционированием наших инвестиций за границей, — сказал молодой человек.

— Условия меняются, — мягко сказал Бадр. — Спад деловой активности в западном мире может сказаться и на вашем финансовом балансе.

— В настоящее время на горизонте нет и намека на эти тенденции, — сказал молодой человек.

— Кто знает... Изменения в мировом топливном балансе могут заставить технократию резко сократить темпы развития. И тогда вы лицом к лицу столкнетесь с двумя проблемами. Одна будет заключаться в сокращении числа потребителей, а другая связана с невозможностью для вас повышать производительность труда.

Молодой человек снова обратился к Хоккайдо. Слушая его слова, старик неторопливо кивал. Затем, повернувшись к Бадру, он заговорил по-английски.

— Если мы согласимся на ваше предложение, сможем ли мы использовать эти танкеры, чтобы доставлять нефть в Японию?

Бадр кивнул.

— Это право будет только у нас?

Бадр снова кивнул.

— Какое количество нефти вы можете гарантировать? — спросил Хоккайдо.

— Это зависит только от того, какое решение по этому поводу примет мое правительство. Я думаю, что при нормальных обстоятельствах мы сможем заключить взаимоприемлемое соглашение.

— Сможете ли вы обеспечить для нас режим наибольшего благоприятствования?

— Смогу.

Хоккайдо помолчал. Когда он заговорил, его слова были точными и ясными:

— Резюмируем сказанное. Мистер Аль Фей, вы сказали, что если мы сейчас передадим вам пять танкеров за полцены и построим для вас еще пять танкеров за наш счет, в таком случае вы предоставите возможность доставлять в нашу страну нефть, которую мы закупим у вас.

Бадр не ответил. Его лицо было бесстрастным.

Японец внезапно улыбнулся.

— Теперь я понимаю, почему вас называют Пиратом. В сущности, вы настоящий самурай. Но я все же должен кое-что обсудить с моими коллегами в Японии.

— Конечно.

— Сможете ли вы прибыть в Токио, если мы, к нашему удовольствию, найдем возможность продвинуться вперед?

— Да.

Японцы встали. Бадр тоже поднялся. Мистер Хоккайдо поклонился и протянул руку:

— Благодарю вас за ленч, в ходе которого мы испытали много удовольствия и получили неоценимую информацию, мистер Аль Фей.

Бадр подал ему руку.

— Благодарю вас за время, которое вы уделили мне, и за ваше терпение.

Когда японцы удалились, Карьяж дал знак принести счет.

— Я не понимаю, чего им жаловаться, — со смехом сказал он. — Мы же заплатили за ленч. — Подписав чек, он добавил: — Майкл Винсент ждет нас в нашем бунгало.

— О'кей, — сказал Бадр. — Когда прибывает самолет Иорданы?

— В четыре, — ответил Дик. — Я интересовался как раз перед ленчем. Он опаздывает примерно на пятнадцать минут. Мы должны выехать из отеля не позже чем в три тридцать.

Пройдя через полутемный холл, они вышли на солнечный свет и по тропинке пошли к их бунгало. Эхо их шагов отдавалось от розового цемента дорожки.

— Вы занимались Ранчо дель Сол?

Карьяж кивнул.

— Все готово. Мы сняли частный дом для вас рядом с главным зданием, как раз над полем для гольфа. Служащие банка состоят в членах этого клуба. Обед будет в личном помещении как раз после коктейля. Таким образом, у нас будет возможность узнать друг друга.

— Отказы?

— Нет. Все будут на месте. Они заинтересованы в вас так же, как и вы в них.

Бадр засмеялся.

— Интересно, что бы они подумали, если бы я появился перед ними в традиционном костюме?

Карьяж тоже засмеялся.

— Скорее всего, рехнулись бы. Я уже слышал разговоры, что они считают вас обыкновенным дикарем. Сплошные снобы, что собираются здесь. Все WASP.[1] Ни евреев, ни католиков, ни иностранцев.

— Тогда Иордана должна им понравиться, — сказал Бадр. Он был прав. И по рождению, и по воспитанию она была типичной калифорнийской девушкой, и они не могли желать ничего лучше.

— Она им понравится, — ответил Карьяж.

— И все же будет не так легко. Я заметил, что новое дело они восприняли без особого энтузиазма.

— По их объяснениям, дело в банках Лос-Анджелеса, которые контролируют евреи.

— Это слишком легкое объяснение, чтобы оно меня удовлетворило. Всегда, когда они говорят мне, что, по их мнению, я должен что-то подписать, я испытываю подозрение. Они напортачили с предложением относительно ранчо и дали возможность японцам поставить нас в трудное положение.

— Они говорили, что японцы действовали через банки Лос-Анджелеса.

— Этого мало. Они тут стоят на твердой земле. Прежде чем в Лос-Анджелесе услышали о нас, нам пришлось тут все проработать. А теперь настало время слетать в Токио и обратно.

Они были рядом с бунгало. Карьяж открыл двери, и они вошли в коттедж. В полутемной комнате с кондиционированным воздухом их охватило блаженство после белой жары дня.

Винсент встал. Рядом с ним на столике для коктейлей был неизменный стакан с виски.

— Бадр, как я рад снова видеть вас.

— Я всегда рад нашим встречам, друг мой. — Они пожали руки друг другу и, обогнув маленький столик, Бадр подошел к дивану и сел. — Как идет работа над рукописью?

— Именно поэтому я и хотел вас увидеть. Во-первых, я думал, что дело пойдет куда легче. Вы же знаете. Как в других моих фильмах о Моисее и Иисусе, где всегда есть место некоторым чудесам, которые дают визуальное наслаждение. Красное море раскрывается перед израильтянами, воскрешение из мертвых и тому подобное. Но тут все по-другому. У вашего Пророка совершенно не было чудес. Он был просто человеком.

Бадр засмеялся.

— Это верно. Просто человеком. Как и все мы. Не больше и не меньше. Разве это смущает вас?

— С кинематографической точки зрения, да, — ответил Винсент.

— Мне же кажется, что это как раз должно сделать слова Пророка куда более убедительными и драматическими. Этот человек, такой же, как мы, смог донести откровения аллаха до своих соплеменников. А как относительно преследований со стороны язычников-арабов, насмешек, которым его подвергали евреи и христиане, его изгнания и бегства в Медину? А его битва за возвращение в Мекку? Честное слово, тут хватит драматических событий на несколько фильмов.

— Возможно, для мусульманского мира это так и есть, но я очень сомневаюсь, что западный мир воспримет все точно так же. А вы говорили, что хотите, чтобы этот фильм увидели во всем мире, не так ли?

— Да.

— В этом-то и есть наша проблема, — ответил Винсент. Взяв стакан с виски, он опустошил его. — И мы должны были решить ее еще до того, как приниматься за сценарий.

Бадр молчал. Истины, заключенные в Коране, были так очевидны для всех — тогда почему же вечно возникают эти проблемы? Неверующие не хотят даже прислушиваться к откровениям. И если только они распахнут свои сердца и свой разум словам Пророка, на них снизойдет озарение. Он задумчиво посмотрел на режиссера.

— Если я помню вашу версию о Христе, его распяли римляне, а не евреи, не так ли?

Винсент кивнул.

— Разве это не противоречит фактам? — спросил Бадр. — Разве в действительности не евреи распяли Христа на кресте?

— Есть разные мнения, — сказал Винсент. — Поскольку Христос сам был евреем и был предан одним из своих апостолов, Иудой, который также был евреем, и потому что его ненавидели раввины ортодоксального храма, чьей власти и могуществу он угрожал, многие верят, что евреи передали его римлянам, чтобы те распяли его.

— Но язычники-римляне и создали образ главного злодея фильма, не так ли?

— Да.

— Вот у нас и есть ответ, — сказал Бадр. — Мы построим наш фильм вокруг конфликта Пророка с курашитами, которые и заставили его бежать в Медину. В действительности Пророк воевал не с евреями, которые уже приняли принцип единого бога, но с тремя большими арабскими племенами, которые поклонялись множеству богов. Именно они прогнали его из Мекки, а не евреи.

Винсент смотрел на него, не отрывая взгляда.

— Я припоминаю, что читал об этом, но никогда не рассматривал ситуацию под таким углом. Мне как-то казалось, что арабы всегда были с ним.

— Только не с самого начала, — сказал Бадр. — Племя курашитов состояло из язычников, поклонявшихся многим богам, и именно им, а не евреям или христианам. Пророк впервые принес свое учение. И именно они первые получили от него титул «неверующих».

— Я попробую этот подход, — сказал Винсент. Наполнив снова свой стакан, он в упор посмотрел на Бадра через стол. — Вы уверены, что не заинтересованы в работе над сценарием вместе со мной?

Бадр рассмеялся.

— Я бизнесмен, а не писатель. Предоставляю это вам.

— Но вы знаете историю лучше, чем кто-либо из тех, кого я встречал.

— Перечитайте Коран. Может быть, тогда вы увидите-то, что вижу я. — Он поднялся. — Юсеф явится сегодня после полудня, и мы все вместе соберемся в начале будущей недели. Теперь, если позволите, я должен отправляться в аэропорт встречать мою жену.

Винсент тоже поднялся.

— Я чувствую, что вы направили меня на правильный путь. Я примусь за работу, исходя из нового подхода.

Они пожали руки друг другу, и Винсент покинул бунгало. Бадр повернулся к Карьяжу.

— Что вы думаете? — спросил он.

— С вашего разрешения, шеф, я бы сказал, что вы должны рассчитаться с ним и забыть всю эту историю. Единственное, что вам обеспечит этот фильм, — потери.

— Коран учит, что действия человека могут принести ему доход самым разнообразным образом — даже тогда, когда он ищет не столько выгоды, сколько творит добро.

— Надеюсь, что вы правы, но я был бы очень осторожен, прежде чем запускать этот фильм.

— Вы странный молодой человек. Думаете ли вы о чем-нибудь еще, кроме долларов и центов?

Карьяж встретил его взгляд.

— Когда я на работе — нет. Я не думаю, что вы наняли меня из-за моих социальных добродетелей.

— Скорее всего, нет, — сказал он. — Но есть кое-что более важное, нежели деньги.

— Тут я не решаю, — сказал Дик. — В том, что не касается ваших денег. — Он начал собирать бумаги в свой дипломат. — Моя работа заключается в том, что я должен обезопасить вас от любого риска. Остальное решать вам.

— И вы считаете, что фильм связан с риском?

— И большим.

Бадр задумался.

— Я учту это перед тем, как мы двинемся дальше. Мы снова вернемся к этому разговору, когда сценарий будет закончен и составлена смета.

Бадр подошел к дверям спальни.

— Спасибо, Дик, — тихо сказал он. — Я бы не хотел, чтобы вы думали, будто я не ценю того, что вы стараетесь делать для меня.

Дик покраснел. Бадр не часто хвалил его.

— Вы не должны благодарить меня, шеф.

Бадр улыбнулся.

— Я быстренько ополоснусь под душем и через пару минут буду готов. Подгоните машину к входу в бунгало.

— Будет сделано, шеф.

Карьяж снял телефонную трубку еще до того, как Бадр закрыл за собой дверь спальни.

Глава 5

Самолет из Парижа, как обычно, опаздывал на час. Бадр про себя проклинал все воздушные линии. Все они одинаковы. Никогда не могут предоставить точную информацию до той минуты, когда тебе не остается ничего иного, как сидеть в аэропорту и ждать приземления самолета.

В маленьком помещении для «очень важных лиц» звякнул телефон, и стюардесса сняла трубку. Послушав, она повернулась к ним.

— Самолет только что совершил посадку. Он через несколько минут будет подан к аэровокзалу.

Бадр встал. Говорившая тоже поднялась из-за своей конторки.

— Мистер Хансен встретит вас у выхода и проведет миссис Аль Фей через все формальности.

— Благодарю вас, — сказал Бадр.

В помещении для встречающих стояла толпа народа. Мистер Хансен, грузный мужчина в униформе Эр Франс, подошел к ним и сразу же повел их вниз, мимо зоны таможенного контроля. Офицер службы иммиграции в форме присоединился к ним, и они очутились у входа, встречая Иордану, сошедшую с трапа.

Про себя Бадр одобрил ее внешний вид. Иордана обладала превосходным инстинктом. Не было и следа туго обтягивающих джинсов и просвечивающей блузки, которые она предпочитала носить на юге Франции. Теперь она предстала элегантной молодой женой из Калифорнии. Пиджачок от Диора, юбка, укороченная по последней моде, шляпка с опущенными полями и легкий грим как нельзя лучше соответствовали тому обществу, в которое им предстояло войти. Он пошел ей навстречу.

Она подставила ему щеку для поцелуя.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он.

— Спасибо. — Она улыбнулась.

— Как прошел полет?

— Я спала всю дорогу. Они зарезервировали для меня специальное отделение.

— Отлично. Нам предстоит непростой день.

Вместе с секретаршей появился Юсеф в слегка измятом темном пиджаке. Бадр поздоровался с ними, пока представитель Эр Франс собирал их паспорта. Он отвел Иордану от толпы, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— Я сожалею, что не смог вернуться этим летом, — сказал он.

— Мы тоже. Особенно мальчики. Они передали мне послание для тебя.

— Да?

— Они хотели бы сообщить тебе, что делают большие успехи в арабском. Так что тебе не придется краснеть за них.

— В самом деле? — спросил он.

— Думаю, что да. Они настаивают, что будут говорить только по-арабски, не считаясь с тем, понимают их или нет.

Он улыбнулся, довольный.

— Я рад. — Их глаза встретились. — А ты? Чем ты занималась?

— Ничем особенным, все как обычно.

— Выглядишь ты прекрасно.

Она не ответила.

— В этом году было много приемов?

— Приемов всегда много.

— Что-то запомнилось?

— Не особенно. — Она посмотрела на него. — Ты похудел. И стал стройным.

— Я буду есть больше, — сказал он. — Я не могу позволить себе вернуться на Ближний Восток в таком виде. Они могут подумать, что для меня настали тяжелые времена.

Иордана улыбнулась. Она понимала, о чем он говорит. Арабы по-прежнему оценивали успехи человека в зависимости от его жировых отложений. Толстяка всегда ценили больше, чем худого.

— Ешь хлеб и картошку, — сказала она. — И побольше баранины.

Он расхохотался. Она-то знала, насколько его вкусы соответствуют западным стандартам. Он не любил жирную и переперченную пищу, предпочитая бифштексы.

— Я это запомню.

К ним подошел Хансен.

— Все в порядке, — сказал он. — Машина, которая ждет на поле, сразу же доставит вас на вертолетную площадку.

— Тогда мы можем идти, — сказал Бадр. Он сделал знак Юсефу, который подошел к ним.

— Винсент живет в отеле «Беверли-Хиллз», — сказал ему Бадр. — Проведите с ним уик-энд и точно выясните состояние наших дел. Я свяжусь с вами в понедельник.

Юсеф попытался подавить свое разочарование. Он терпеть не мог, если его оставляли в стороне от чего-то, что он считал заслуживающим внимания.

— Вы считаете, у нас будут проблемы с Винсентом?

— Я не знаю. Но мне кажется, что за три месяца он мог хотя бы начать.

— Предоставьте это мне, шеф, — доверительно сказал Юсеф. — Он будет у меня крутиться как на вертеле.

* * *

— Нам потребуется около получаса, — сказал пилот вертолета, когда они поднялись в воздух, — и мы будем на месте.

— Как надо одеваться к вечеру? — спросила Иордана. — Сколько времени мы здесь пробудем?

Бадр посмотрел на часы.

— Коктейль в восемь, обед в девять. Черный галстук.

Иордана посмотрела на него. Она знала, как Бадр ненавидит вечерние костюмы.

— Ты будешь одет строго по форме.

— Это верно, — сказал он. — Я должен произвести хорошее впечатление. Я чувствую, они будут обижаться на меня за то, что я взял контроль над банком.

— Я уверена, что стоит им познакомиться с тобой, они откажутся от предубеждения.

— Надеюсь, — серьезно сказал Бадр. — Но не знаю. Они здесь держатся одним кланом.

— Так они и будут держаться. Я очень хорошо знаю эту публику. Экспатрианты из Пасадены. Но ничем не отличаются от всех прочих. Они имеют дело с деньгами.

Огромный букет красных роз, преподнесенный Иордане президентом банка Джозефом Э. Хатчинсоном III и его женой Долли, когда они появились на встрече, дал понять, что они не очень ошибались в своих оценках.

Раздался мягкий стук в дверь и вслед за ним приглушенный голос Джаббира.

— Пятнадцать минут восьмого, хозяин.

— Спасибо, — отозвался Бадр.

Он встал из-за маленького столика, где изучал последние банковские сообщения. У него еще было время принять душ. Быстро сбросив рубашку и брюки, он оказался в своей ванной, которая располагалась между спальней его и Иорданы.

Он распахнул дверь как раз в тот момент, когда она вставала из ванны, благоухая шампунем. Мгновение он стоял, глядя на нее.

— Прошу прощения, — эти слова непроизвольно сорвались с его губ. — Я не знал, что ты еще здесь.

— Все в порядке, — сказал она с легкой ноткой иронии в голосе. — Извиняться не стоит.

Он молчал.

Потянувшись за простыней, Иордана обмотала ее вокруг себя. Он протянул руку, останавливая ее. Иордана вопросительно посмотрела на него.

— Я едва не забыл, как ты хороша, — сказал он. Медленно он вытянул полотенце из ее рук. Оно сползло на пол. Его пальцы скользнули по линиям ее щек, по темным отвердевшим соскам, от крохотной раковины пупка до мягких завитков на лобке.

— Прекрасно, — прошептал он.

Она не двигалась.

— Посмотри на меня, — с внезапной настойчивостью в голосе сказал он.

Она взглянула ему прямо в лицо. В глазах его была мягкая печаль.

— Иордана.

— Да?

— Иордана, что произошло между нами? Почему мы стали чужими?

Неожиданно ее глаза наполнились слезами.

— Не знаю, — прошептала она.

Обняв ее, он прижал ее голову к своему плечу.

— Мы сделали так много глупостей, — сказал он. — И я не знаю, с чего начать, чтобы исправить их.

Она хотела что-то сказать ему, но не могла найти слов. Они оба были родом из разных миров. В его мире женщина была ничто, а мужчина — все. И скажи она ему, что у нее те же самые потребности, как у него, и сексуальные, и социальные, он воспримет это как угрозу своему мужскому превосходству. И будет думать, что она не отвечает своему назначению жены. Но ведь именно эти потребности с самого начала и толкнули их друг к другу.

Прижавшись к его груди, она тихо всхлипывала.

Он нежно погладил ее волосы.

— Я соскучился по тебе, — сказал он. Взяв за подбородок, он поднял ее голову и посмотрел ей в глаза. — Для меня нет никого, кроме тебя.

«Тогда почему ты отстраняешься от меня? Почему появляются другие?» — подумала она про себя.

Он словно читал ее мысли.

— Они ничего не значат, — сказал он. — Это всего лишь времяпрепровождение.

Она по-прежнему молчала.

— И у тебя тоже так? — спросил он.

Снизу вверх она посмотрела ему в глаза. Он знал. Он всегда знал. И все же ни разу не сказал ни слова. Она кивнула.

Его губы на мгновение сжались. Затем он вздохнул.

— Мужчина обретает рай или ад на этой земле. Как я обрел свой.

— Ты не сердишься на меня? — прошептала она.

— Разве у меня есть на это право? — спросил он. — Лишь когда мы предстанем перед Аллахом, и он прочитает нашу книгу судеб, настанет время приговора. С меня хватит и собственных грехов. А ты — не одна из нас, так что правила, которых мы придерживаемся, могут быть и не верны для тебя. Но я хотел бы кое-что потребовать от тебя.

— Что именно? — спросила она.

— Чтобы у тебя никогда не было еврея, — сказал он. — На всех остальных я буду закрывать глаза, так же как и ты.

Она опустила глаза.

— Разве должны быть остальные?

— Я не могу ответить за тебя, — сказал он. — Я мужчина.

Она не нашлась, что сказать. Снова подняв ей голову, он поцеловал ее.

— Я люблю тебя, Иордана, — сказал он.

Она прильнула к нему, чувствуя, как тонет в его тепле.

— Бадр! — застонала она. — Бадр!

Мысли мчались сумасшедшим хороводом. Этого не может быть. Не должно. Она не должна этого чувствовать. Она этого не заслуживает.

Открыв глаза, Иордана с диким выражением посмотрела ему в лицо.

— Ударь меня, — сказала она.

— Что?

— Ударь меня. Пожалуйста. Как в тот раз. Ничего лучшего я не заслужила.

Мгновение он стоял не двигаясь, а затем медленно отпустил ее и разнял обхватившие его руки. Внезапно его голос стал холоден.

— Тебе лучше одеться, — сказал он, — а то мы опоздаем на прием.

Резко повернувшись, он ушел к себе. Ее стала бить дрожь. Проклиная себя, она потянулась за полотенцем. Она ничего не могла поделать.

Глава 6

Жар добела раскаленного солнца, казалось, плавил скалы и песок пустыни, простиравшейся перед ней. Случайный кустик высох и обуглился под горячим ветром. Пулемет, стрекотавший где-то впереди, смолк.

Лейла неподвижно лежала в маленьком окопчике. Она чувствовала, как струйки пота текли между грудями и скапливались под мышками. Она осторожно перекатилась на спину, издав вздох облегчения. Боль в грудях, тесно прижатых к земле, начала стихать. Прищурившись, она посмотрела в небо и попыталась прикинуть, сколько им тут еще находиться. Сирийский наемник, тренировавший их, сказал, что она не должна шевелиться, пока на нее не натолкнется взвод. Лейла посмотрела на свои тяжелые мужские часы. Они должны были быть здесь как минимум десять минут назад.

Она стоически заставила себя лежать, не шевелясь. Может быть, в самом деле это были тренировки, но пули были самыми настоящими и одна девушка уже погибла, а трое были ранены. И после этого по лагерю стала ходить мрачная шутка — кто больше уничтожает феддаинов: они сами или израильтяне?

Ей хотелось закурить, но она не могла себе этого позволить. Дымок от сигареты в ясном воздухе мог оказаться сигналом для открытия огня. За окопчиком раздался шелестящий звук.

Она беззвучно перекатилась на живот и, подтянув автомат, повернулась лицом по направлению, откуда раздавался звук. Осторожно высунув голову за бруствер, она начала осматриваться.

Тяжелая рука обрушилась ей на голову, надвинув стальной шлем и подшлемник ей на уши. Преодолевая боль, она услышала грубый голос наемника.

— Тупая шлюха! Тебе же было сказано держать голову пониже. Я мог подстрелить тебя со ста ярдов.

Переведя дыхание, он спрыгнул в окопчик рядом с ней. Он был коренаст, крепко сбит, но быстро терял дыхание и выходил из себя.

— Что тут происходит? — спросил он.

— Черт возьми, откуда мне знать? — гневно ответила она. — Ты же мне сказал не поднимать головы.

— Но тебя же поставили в передовое охранение.

— Вот ты и объясни, как мне поступать, — саркастически сказала Лейла, — когда мне надо наблюдать за тем, что происходит и в то же время не поднимать головы.

Он молчал. Не произнося ни слова, он вынул пакетик сигарет и вытащил одну, предложив ей. Затем прикурил сигарету ей и себе.

— А я думала, что мы не должны курить, — сказала она.

— Чтоб их мать, — сказал он. — Я сыт по горло этими дурацкими играми.

— Когда прибудет взвод?

— Не раньше, чем стемнеет. Мы решили, что это будет самое безопасное.

— Тогда почему ты здесь оказался?

Он мрачно посмотрел на нее.

— Кто-то же должен был дать тебе знать, что планы изменились.

Он мог послать любого, не было никакой необходимости являться ему самому. Но она знала, в чем дело. Она оставалась единственной женщиной во взводе, которую он еще не попробовал. Впрочем, она не была в этом уверена. Если до этого дойдет дело, она с ним справится или уступит. Многое здесь делалось очень просто. Исчезли все традиционные для мусульман запреты. Женщинам втолковывали, что когда идет борьба за свободу, их обязанность — давать мужчинам отдохновение и усладу. И в новом свободном обществе никто не посмеет указать на них пальцем. Просто таким способом женщины помогают одержать победу в битве.

Он снял с ремня фляжку и отвинтил крышечку. Закинув голову, он позволил воде увлажнить горло, а затем протянул фляжку ей. Смочив пальцы, она осторожно протерла лицо.

— Аллах, ну и жара, — сказал он.

Она кивнула, возвращая ему фляжку.

— Тебе повезло, — сказал он. — Я уже два часа на солнце. Тебе до темноты осталось немного.

Она снова перекатилась на спину и опустила козырек шлема так, что глаза оказались в тени. По крайней мере, на то время, что ей доведется ждать, она может устроиться поудобнее. Но Лейлу стал беспокоить неотрывный взгляд наемника. Сквозь прикрытые ресницы она видела, как он не отрывал от нее глаз.

— Попробую отдохнуть, — сказала она. — Эта жара выматывает меня.

Он молчал. Она смотрела в небо. Оно было того синего цвета, который говорит о конце лета. Как странно. До сих пор конец лета всегда был связан у нее с завершением каникул и возвращением в школу. В памяти всплыли воспоминания. Был точно такой же день и такое же синее небо, когда мать сказала ей, что отец собирается развестись с ней. Из-за этой американской шлюхи. И потому, что после выкидыша она не может больше рожать и не в состоянии принести ему сына.

Лейла играла на пляже со своей старшей сестрой, когда внезапно появилась Фарида, их служанка. Она была в странном возбуждении.

— Немедленно возвращайтесь домой, — сказала она. — Ваш отец должен уезжать и хочет попрощаться с вами.

— Хорошо, — сказала она. — Мы только переоденем мокрые купальники.

— Нет, — сказала Фарида. — У вас нет времени. Ваш отец очень спешит.

Она повернулась и засеменила обратно к дому. Они едва поспевали за ней.

— А я думала, что папа хотел еще немного побыть здесь, — сказала Амал. — Почему он уезжает?

— Не знаю. Я только служанка. Спрашивать — это не мое дело.

Девочки обменялись взглядами. Фарида отличалась тем, что знала все, что происходит. Если она так говорит, то, значит, не хочет, чтобы они знали.

Она остановилась перед боковым входом в дом.

— Отряхните песок с ног, — скомандовала она. — Отец ждет в большом салоне.

Они быстро обмахнули ноги и побежали сквозь комнаты.

Отец ждал у входной двери. Джаббир грузил в машину его багаж. Повернувшись к ним, Бадр внезапно улыбнулся. Но в глазах его была тень печали. Когда они подбежали к нему, он опустился на колено, чтобы обнять их.

— Я очень рад, что вы успели, — сказал он. — Я уж боялся, что мне придется уехать, не попрощавшись с вами.

— Куда ты уезжаешь, папа? — спросила Лейла.

— У меня важные дела, и мне надо возвращаться в Америку.

— Я думала, что ты останешься, — сказала Амал.

— Я не могу.

— Но ты обещал взять нас на водные лыжи, — сказала Лейла.

— Прости, — голос его дрогнул и глаза внезапно увлажнились. Он притянул их к себе. — Я хочу, чтобы вы были хорошими девочками и слушались маму.

Тут было что-то не то. Они чувствовали, но не понимали, в чем дело.

— Ты возьмешь нас покататься на водных лыжах, когда вернешься? — спросила Лейла.

Отец не ответил. Вместо этого он еще крепче прижал их к себе. Затем резко отстранил дочек и встал. Лейла посмотрела на него и подумала, как он красив. Никто из других отцов не походил на него.

В дверях появился Джаббир.

— Мы опаздываем, хозяин. Придется поторопиться, если хотим успеть на самолет.

Нагнувшись, Бадр расцеловал их, сначала Амал, потом Лейлу.

— Я полагаюсь на вас, девочки, что вы будете помогать матери и слушаться ее.

Они молча кивнули. Он пошел к дверям, и они по пятам сопровождали его. Он уже был на середине лестницы, когда Лейла окликнула его.

— Ты надолго уезжаешь, папа?

Он словно запнулся на секунду, но машина уже ждала его, и дверца захлопнулась. Лейла так и не получила ответа. Они посмотрели, как уезжает машина и затем вернулись в дом.

Фарида ждала их.

— Мама у себя? — спросила Амал.

— Да, — ответила Фарида. — Но она отдыхает. Она себя плохо чувствует и просила, чтобы ее не беспокоили.

— Она спустится к обеду? — спросила Лейла.

— Не думаю. А теперь, девочки, отправляйтесь в ванну и смойте с себя весь песок. Придет ли ваша мать к обеду или нет, но я хочу, чтобы за столом вы были свежими и чистыми.

Только поздно вечером они поняли, что произошло. После обеда приехали родители матери, и когда бабушка увидела их, то залилась слезами. Она прижала их к своему грузному телу.

— Мои маленькие бедные сиротки, — рыдала она. — Что с вами теперь будет?

Дедушка Риад сразу же разгневался.

— Замолчи, женщина! — рявкнул он. — Что ты делаешь? Хочешь напугать детей до смерти?

Амал сразу же стала плакать.

— Папочкин самолет разбился! — стонала она.

— Видишь? — с торжеством спросил дедушка. — Что я тебе говорил!

Отстранив жену, он взял старшую девочку на руки.

— С твоим папой ничего не случилось. У него все в порядке.

— Но бабушка говорит, что мы сироты.

— Вы не сироты, — сказал он. — У вас по-прежнему есть отец и мать. И мы.

Лейла смотрела на бабушку. Тушь с ресниц стекла ей на щеки.

— Тогда почему бабушка плачет?

Старик смутился.

— Она расстроена, потому что ваш папа уехал. Вот почему.

Лейла пожала плечами.

— Это ничего не значит. Папа всегда уезжает. Но все в порядке. Он возвращается.

Дедушка Риад посмотрел на нее. Он не проронил ни слова. В салон вошла Фарида.

— Где ваша хозяйка? — спросил он.

— Она в своей комнате, — ответила Фарида, посмотрев на детей. — Время идти спать.

— Это верно, — быстро сказал дедушка Риад. — Идите в кроватки. Увидимся утром.

— Ты возьмешь нас на пляж? — спросила Лейла.

— Да, — ответил дедушка. — А теперь слушайся Фариду. Иди спать.

Когда они поднимались наверх, Лейла слышала, как дедушка сказал Фариде:

— Передай хозяйке, что мы ждем ее в салоне.

— Хозяйка очень расстроена, — неодобрительно сказала Фарида. — Она не хочет спускаться.

В голосе дедушки появились твердые нотки.

— Спустится. Передай ей, что это очень важно.

Потом, уже лежа в постели, она слышала доносившиеся снизу громкие голоса. Девочки сползли с кроваток и открыли двери. Дрожащий голос матери был полон гнева.

— Я отдала ему всю жизнь, — рыдала она. — И вот что я получила взамен благодарности. Он бросил меня ради этой американской шлюхи с белыми волосами, которая принесла ему отродье!

Дедушка говорил тихо и спокойно, но они отчетливо слышали его.

— У него не было выбора. Так приказал принц.

— Вы защищаете его! — оскорбленно сказала мать. — К вам взывает ваша плоть и кровь, а вы защищаете несправедливость. Вы думаете только о вашем банке и ваших деньгах. И пока у вас будут лежать его вклады, вас не волнует, что происходит со мной!

— А что с тобой происходит, женщина? — рявкнул дедушка. — Ты что-то потеряла? Тебе остались миллионы. Он не забрал у тебя детей, что по закону мог сделать. Он оставил тебе состояние и дома, здесь и в Бейруте и выделил специальное содержание для девочек. Чего больше можешь ты требовать?

— Разве это моя вина, что я не дала ему сына? — заплакала Мариам. — Почему всегда карают женщину? Разве я не носила его детей, не была ему верной женой, хотя мне было известно, как он по всему миру путался с неверными шлюхами? И перед лицом Аллаха — кто из нас вел более достойную жизнь? Конечно, я, а не он.

— Такова воля Аллаха, что у мужчины должен быть сын, — сказал отец. — И так как ты не могла родить ему сына, то это не только его право, но и обязанность — обеспечить себя наследником.

Мариам стала говорить тише, но голос ее был полон убийственной убежденности.

— Может, и в самом деле такова воля Аллаха, но когда-нибудь он за все заплатит. Дочери узнают, как он их предал, и в их глазах он станет пустым местом. Он никогда больше не увидит их.

Затем голоса стихли и снизу больше не доносилось ни звука. Девочки тихо закрыли дверь и вернулись к себе. Все это было очень странно, и они ничего не понимали.

На следующий день, когда они были на пляже, Лейла внезапно взглянула на своего дедушку, который сидел под зонтиком, читая газету:

— Если папа в самом деле хотел сына, — сказала она, — почему он не попросил меня? Я была бы рада быть мальчиком.

Дедушка Риад уронил газету.

— Это не так просто, как ты думаешь, дитя мое.

— Это правда, что говорила мама? — спросила она. — Мы в самом деле никогда не увидим его?

Он долго молчал, прежде чем ответить.

— Ваша мать была очень взволнована. Со временем она успокоится.

Но этого не случилось. И по мере того, как шло время, девочки постепенно начали принимать отношение их матери к отцу. И так как он сам не предпринимал никаких попыток преодолеть разрыв между ними, они постепенно пришли к уверенности, что мать была права.

* * *

Солнце начало опускаться, жара спадала, и густо-синее небо стремительно темнело. Лейла повернулась на бок и спросила у сирийца:

— Сколько еще нам здесь сидеть?

— Примерно с полчаса, — улыбаясь, сказал он. — Времени хватит.

Он пододвинулся к ней.

Она резко отодвинулась от него.

— Нет.

Он посмотрел на нее.

— В чем дело? Ты что, лесбиянка?

— Нет, — тихо сказала она.

— Тогда не будь такой старомодной. Чего ради дают девушкам эти таблетки?

Она внимательно смотрела на него. В голосе ее звучало презрение. Все мужчины одинаковы.

— Чтобы мне было спокойно, а не тебе удобно, — сказала она.

Он изобразил то, что, по его мнению, было улыбкой победителя.

— Иди сюда, — сказал он, снова протягивая к ней руку. — Может я и научу тебя, сколько радости они дают.

Но она двигалась быстрее, и теперь ему в живот смотрел ствол автомата.

— Сомневаюсь, — тихо сказала она. — Ты еще можешь научить меня, как пользоваться этим оружием, но как трахаться, я знаю и без тебя.

Оторвавшись от лицезрения автомата, он перевел взгляд на ее лицо. В горле у него заклокотал смех.

— Ни на секунду не сомневаюсь в этом, — быстро сказал он. — Я беспокоился только о том, что тебе, может быть, не хватает практики.

Глава 7

Извиваясь, Лейла ползла по твердой каменистой земле. Добравшись до проволочного заграждения, она остановилась, переводя дыхание, а затем, переждав мгновение, легла на бок и посмотрела в небо, озаренное смутным ликом луны. Крупная египтянка Соад и Аида из Ливана ползли за ней по пятам.

— Где Хамид? — спросила она.

— Какого черта мне знать? — пробурчала египтянка. — Я думала, что он где-то впереди нас.

— Джамила разбила себе колено, когда перелезала через камни, — сказала Аида. — Я видела, как он ей бинтовал.

— Это было час тому назад, — саркастически заметила Соад. — Теперь, наверно, он обхаживает ей другое место.

— Что нам делать? — спросила Лейла. — Нужны ножницы для резки проволоки, чтобы пробраться внутрь.

— Кажется, они есть у Фариды, — сказала Аида.

— Передай дальше, — сказала Лейла.

Приказ был быстро передан по цепочке женщин, лежавших за ними. Через минуту ножницы, передававшиеся из рук в руки, попали к Лейле.

— Ты раньше пользовалась ими? — спросила Соад.

— Нет, — сказала Лейла. — А ты?

Соад покачала головой.

— Должно быть, это не очень трудно. Я видела, как Хамид работал с ними.

Взяв ножницы, она осторожно подползла под проволочное заграждение, перевернулась на спину и медленно подняла ножницы над головой. В лунном свете блеснул отполированный металл лезвий. Это длилось не больше доли секунды, но сразу же заговорил пулемет, и над их головами засвистели пули.

— Проклятье, — в отчаянии вырвалось у Лейлы, старавшейся вжаться в землю. Она не смела даже повернуть голову и посмотреть, что делается за ней.

— Где вы? — крикнула она.

— Мы здесь, — сказала Соад. — Лежим и не двигаемся.

— Нужно уходить, — сказала Лейла. — Они нас засекли.

— Ты и иди. А я не двинусь с места, пока не прекратится стрельба.

— Если поползем, то спасемся, огонь идет в трех футах над головами.

— Это же арабы, — с тем же сарказмом сказала Соад. — А я не знаю ни одного, кто бы мог попасть точно в цель. Я остаюсь.

— А я иду. Ты можешь оставаться тут хоть всю ночь, если хочешь.

Осторожно перекатившись на живот, Лейла, извиваясь, поползла вдоль заграждений. Через минуту она услышала за собой какие-то скрежещущие звуки. Она обернулась. Остальные ползли за ней.

Примерно через полчаса они остановились. Пулемет по-прежнему вел огонь, но пуль над головами уже не было слышно. Они вышли из зоны огня.

На этот раз они подготовились куда лучше. Вымазали грязью лезвия ножниц, чтобы они не блестели. Перевернувшись на спину, Лейла снова подползла к проволоке. Резать ее оказалось труднее, чем она думала. Скрежет отдавался в тишине ночи, но, похоже, никто его не слышал. Через пять минут она уже расправилась с первым рядом. Скользнув в проход, она принялась за второй ряд. Осталось еще два.

Несмотря на прохладу, она обливалась потом. Второй ряд проволоки был вдвое гуще, и работа под ним заняла около двадцати минут. Очередной, третий ряд, был заплетен еще гуще, и он занял у нее минут сорок.

Лежа на спине, она с трудом переводила дыхание, а ее плечи и руки ныли от боли. Передохнув, она посмотрела на Соад, что ползла за ней.

— Мы двинемся дальше, пока не достигнем белой отметки. Она примерно в двухстах метрах. И после этого сможем объявить о себе.

— О'кей, — ответила Соад.

— Не забывай пониже держать голову, — сказала Лейла.

Снова перекатившись на живот, она поползла вперед. Ей казалось, что двести метров по-пластунски равны тысяче миль. Наконец она стала ясно различать белую отметку. И в то же время она услышала голоса — мужские голоса.

Лейла вытянула руку ладонью вниз, давая знать женщинам, чтобы они не издавали ни звука. Позор, если их обнаружат именно сейчас. Они вжались в землю. Голоса раздавались слева от нее. В лунном свете она видела трех солдат. Один из них курил, остальные сидели у пулемета. Спичка описала огненную дугу, упав почти рядом с лицом Лейлы.

— Эти шлюхи по-прежнему где-то здесь, — сказал солдат с сигаретой.

Другой встал, размахивая руками, чтобы согреться.

— Хамид небось где-то греет дюжину замерзших мышек.

Куривший засмеялся.

— Парочку он может уступить мне. Я покажу, как их нужно греть.

— Хамид ничего тебе не даст, — сказал сидящий. — Он ведет себя, как паша в гареме.

Зазвучал зуммер. Солдат с сигаретой взял уоки-токи. Лейла не слышала, что он говорит в передатчик, но разобрала его слова, обращенные к остальным двум.

— Это был первый пост. Они засекли их, но потом потеряли. Там думают, что они могли двинуться в этом направлении.

— Они порят чепуху, — сказал другой. — При этом свете я вижу за полмили. Здесь ничего нет.

— Держи ушки на макушке. Только не хватает, чтобы пара баб накрутила нам хвосты.

Лейла мрачно усмехнулась. Именно это они и собирались сделать. Обернувшись назад, она похлопала Соад по плечу.

— Слышала?

Соад и все остальные за ней кивнули. Они все слышали.

Лейла развела обе руки в стороны. Все было понятно. Широким кругом они беззвучно охватили сидящих, обойдя пулеметное гнездо с тыла, и, затаив дыхание, медленно продвигались вперед.

Прошло не менее часа, пока Лейла дала сигнал.

С дикими воплями женщины вскочили и кинулись вперед. Ругаясь, солдаты повернулись в ту сторону и увидели стволы направленных на них автоматов.

— Вы наши пленники, — объявила Лейла.

Капрал неожиданно улыбнулся.

— Думаю, что так оно и есть, — согласился он.

Лейла узнала в нем курившего. Она не могла сдержать торжества в голосе.

— Может быть, теперь ты изменишь свое мнение о женщинах как о солдатах.

Капрал кивнул.

— Может быть.

— Что нам теперь делать? — спросила Соад.

— Не знаю, — сказала Лейла. — Наверно, мы должны связаться по рации и сказать, что взяли их в плен. — Она повернулась к капралу. — Дай мне твой уоки-токи.

По-прежнему улыбаясь, он протянул ей аппарат.

— Могу ли я кое-что предложить?

— Если хочешь, — деловито ответила Лейла.

— Мы ваши пленники, не так ли?

Лейла кивнула.

— Почему бы вам нас предварительно не изнасиловать. Мы обещаем, что не будем жаловаться.

Женщины захихикали. Лейла разгневалась. Арабы — худшие представители свинского мужского шовинизма. Она нажала кнопку уоки-токи. Но прежде чем прозвучал ответ, к ним приблизились Хамид и Джамила, вид у них был столь непринужденный, словно они провели время в парк.

— Какого черта! — заорала она на Хамида. — Где вы были?

— Как раз за вами.

— Почему ты не помогал нам?

Он пожал плечами.

— Чего ради? Вы все делали совершенно правильно.

Она посмотрела на Джамилу. На лице этой пухлой палестинки плавало расслабленное выражение, и Лейла знала, в чем дело. Она повернулась к Хамиду.

— Как вы пробрались через заграждения?

— Очень легко, — с широкой улыбкой сказал он. — Мы прорыли под ними небольшой ровик и перепихнулись внутрь.

Лейла изо всех сил старалась сохранять строгое выражение на лице, но тут не выдержала и расхохоталась. У сирийского наемника было странное чувство юмора, но он был забавен. Она протянула ему уоки-токи.

— Сообщи о нас, — сказала она. — Может, тебе удастся связаться с ними, чтобы они прислали грузовик. Думаю, что всем нам нужен горячий душ.

* * *

Над крышей барака, где размещалась душевая, поднимались клубы пара. Сквозь плеск льющейся воды была слышна болтовня женщин. В каждой кабинке было четыре рожка. Так как кабинок было всего две, то у душа стояла толпа женщин, дожидавшихся своей очереди. Лейла предпочитала ждать, пока все вымоются, чтобы ей не надо было торопиться, освобождая место очередной ожидающей. Облокотившись на подоконник, она курила, прислушиваясь к болтовне.

С тех пор, как она попала в лагерь, прошло три месяца, и все это время с утра до вечера было наполнено непрерывной муштрой. Все лишние жировые отложения у всех давно исчезли. Лейла стала подтянутой, с плоским твердым животом, а груди стали как два яблочка. Ее густые черные волосы, по прибытии коротко подстриженные, сейчас спадали до плеч.

Каждое утро два часа отводилось тренировкам и строевой подготовке. После завтрака шли занятия, в ходе которых девушки изучали оружие — как пользоваться и как ухаживать за ним. Они усваивали типы гранат и искусство пользования пластиковой взрывчаткой, технику приготовления и пересылки бомб в конвертах и практику работы с таймерами, взрываемыми по радиосигналу. Время после обеда отводилось для изучения рукопашного боя. В конце дня они слушали лекции. Изучение идеологических доктрин было важно потому, что они должны были стать миссионерами нового порядка в арабском мире.

Позже политические занятия уступили место урокам военной тактики, проникновению на территорию противника и саботажу, партизанской войны и диверсиям.

Весь прошлый месяц они тренировались в полевых условиях. Все, что изучалось, сейчас пошло в дело. Постепенно Лейла начала чувствовать, как она грубеет. Все меньше и меньше она думала о себе, как о женщине. Цель, к которой она себя готовила, полностью овладевала ею, становясь смыслом жизни. Именно она и другие будут способствовать приходу нового мира. Она бегло вспомнила мать и сестру. Они пребывали в Бейруте, по-прежнему оставаясь частью старого общества: сестра со своей семьей и общественными проблемами, мать со всей остротой все еще переживающая то, как была брошена отцом, но так ничего толкового и не сделавшая со своей жизнью. На минуту она прикрыла глаза, вспоминая тот день на юге Франции перед ее прибытием сюда. Она увидела, как отец и его сыновья катаются на водных лыжах в заливе перед Карлтон-отелем. Отец не изменился за те девять лет, когда она в последний раз видела его. Он был по-прежнему строен и красив, полон силы и жизни. Если бы он только понимал, если бы только знал, как много он может сделать для освобождения арабов от империализма Израиля и Америки. Если бы он только знал, как мучаются и страдают его братья, как им нужна его помощь, он не стоял бы в стороне, позволяя вершиться этой несправедливости. Но ей оставалось только мечтать об этом. Конечно, он все знал. Он должен знать. Просто его это не волнует. Роскошь окружала его с детства и его единственное желание — приумножать богатство. Он любил роскошь и власть, которая по мановению пальца была к его услугам. И страшная правда заключалась в том, что он был не одинок. Точно такими же были шейхи и эмиры, принцы и короли, банкиры и богачи, арабы и все прочие. Они заботились только о самих себе. Миллионы крестьян в каждой арабской стране по-прежнему жили на грани голода, пока их правители разъезжали в «кадиллаках» с кондиционерами, летали на собственных самолетах, возводили дворцы и виллы по всему миру и напыщенно говорили о свободе для их народа. Но от судьбы не уйдешь. Это будет война не только против иностранцев: покончить с ними будет только первым шагом. Вторым и может быть, самым трудным шагом будет борьба с собственными угнетателями — с такими, как ее отец, с людьми, у которых есть все и которые не хотят поделиться ни крошкой.

Кабинка в душе освободилась, и Лейла, повесив большое грубое полотенце на крючок в стене, вошла под обжигающие струи. Жар обдал ее умиротворяющим бальзамом. Она чувствовала, как расслабляются все мышцы. Медленно, с наслаждением она стала намыливаться и прикосновение пальцев к телу дарило почти чувственное удовлетворение.

В этом она походила на своего отца. Снова она увидела, как он мчится на водных лыжах, с напряженными мускулами, и его облик говорит о той радости, которую дает умение держаться на воде.

Раздвинув ноги и выгнувшись, она позволила влаге омывать самые интимные уголки тела. Тепло наполняло ее приятной негой. Вдруг острый приступ наслаждения потряс ее. Она почувствовала ужас, гнев и отвращение к себе. Ей было противно даже думать об этом. Лейла резко закрыла горячую воду и стояла под холодными струями, пока кожа ее не посинела. И только тогда, обмотавшись полотенцем, вышла из-под душа.

Она сходит с ума. Никогда раньше ее не посещали такие мысли и видения. Но они были у нее в крови. Мать не раз говорила ей об этом. Она была плоть от плоти своего отца. Тот был рабом своего тела, не в силах устоять перед его похотливыми потребностями. Мать рассказывала им истории об отце и его женщинах. Он принадлежал к людям, которых ни одна, даже самая лучшая женщина не может удовлетворить. Дурная кровь, предостерегающе говорила им мать.

Она насухо вытерлась и, обмотавшись полотенцем, вернулась в барак.

Соад, чья койка стояла рядом с ней, была уже почти одета.

— Что ты делаешь вечером?

Лейла потянулась за своим комбинезоном.

— Ничего. Я хотела бы поваляться в постели и почитать.

Соад принялась подкрашивать губы.

— Я договорилась с Абдуллой и его приятелем. Почему бы тебе не пойти со мной?

— Не думаю, чтобы мне это понравилось.

Соад посмотрела на нее.

— Да идем же. Тебе надо выбраться из этого заточения.

Лейла промолчала. Она помнила Соад в первые дни их пребывания здесь. Она оказалась в лагере, чтобы быть поближе к своему дружку и всем рассказывала, как не может дождаться их встречи. Но когда он не пришел, Соад отнюдь не была разочарована. Свою женскую свободу она восприняла совершенно серьезно. В этой армии у женщин равные с мужчинами права и отныне она может, не моргнув глазом, переспать со всем лагерем.

— В Каире так никогда не было, — с радостным смехом говорила она.

— Вот что я тебе скажу, — серьезно сказала Соад. — Если ты пойдешь с нами, я тебе уступлю Абдуллу. Он лучший мужик в лагере. А я уж займусь его приятелем.

Лейла посмотрела на нее.

— Меня это не интересует.

— Для кого ты себя бережешь? — спросила Соад. — Даже если тебе лично ничего не надо, это часть твоих обязанностей. Разве командир не говорила нам, что мы должны давать покой и наслаждение нашим мужчинам? И я не вижу лучшего способа, как в одно и то же время объединять дело и удовольствие.

Лейла не могла удержаться от смеха. Соад думала только об одном.

— Ты фантастическая личность, — сказала она. — Но никто из этих мужчин меня не привлекает.

— Ты этого никогда не узнаешь, пока сама не попробуешь, — сказала Соад. — Мужчина может преподнести тебе сюрприз. Порой самые классные любовники выглядят сущими замухрышками.

Лейла отрицательно покачала головой.

На лице Соад появилось удивленное выражение.

— Никак ты девственница?

Лейла улыбнулась.

— Нет.

— Значит, ты влюблена. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Нет.

Соад растерялась.

— Тогда я тебя не понимаю.

Это было честное признание с ее стороны. Но как Лейла могла заставить эту женщину понять, что на свете есть и более важные вещи, чем секс?

Глава 8

После побудки прошло не более десяти минут, когда дверь барака неожиданно распахнулась, и Хамид гаркнул с порога:

— Внимание!

Полуодетые женщины торопливо кинулись занимать свои места и застыли у коек по стойке смирно.

Хамид сделал шаг в сторону, пропуская вперед командира. Быстро окинув убранство помещения, она вышла на середину барака, сопровождаемая Хамидом. Вид полуголых женщин не остановил на себе её внимания.

Прежде чем заговорить, несколько томительных мгновений она молчала. Голос ее был спокоен и бесстрастен.

— Сегодня — ваш последний день здесь. Подготовка окончена. Свою работу мы сделали. Лагерь расформировывается, и каждая из вас приступит к исполнению своих обязанностей в соответствующем месте.

Она сделала паузу. Женщины стояли застыв, не отрывая глаз от ее лица.

— Я горжусь вами, — сказала она. — Горжусь всеми. Есть люди, которые смотрят на нас со скепсисом и разочарованием. Они говорят, что женщина, особенно арабская женщина, не может стать хорошим солдатом, что она годится лишь для того, чтобы готовить, стирать и смотреть за детьми. Мы доказали, что они не правы. Вы члены «Аль-Иквах». В нашей армии вы равны мужчинам. Вы прошли ту же подготовку, что и они, и вы ни, в чем не уступили им.

Женщины по-прежнему молчали.

— У вас будет ровно час, чтобы упаковать вещи и быть готовыми к отправке, — сказала командир. — Каждой из вас я дам персональное назначение. Оно не должно, я повторяю, не должно обсуждаться между вами. Оно совершенно секретно и относится лично к каждой из вас. Любой разговор о будущем назначении будет расцениваться как предательство и караться смертью, ибо одно случайно оброненное слово может привести к гибели многих ваших товарищей.

У дверей она снова повернулась лицом к ним.

— Ан-наср! Я приветствую вас! И да защитит вас Аллах! — ее рука взметнулась в салюте.

— Ан-наср! — крикнули они, отдавая ответное приветствие. — Идбах аль-аду!

Как только за командиром закрылась дверь, помещение наполнилось голосами.

— Грядет что-то большое.

— Нам говорили об этом месяц назад.

— Что-то не так.

Лейла не участвовала в разговорах. Открыв шкафчик, она стала вынимать ту одежду, в которой прибыла сюда. В аккуратную стопку на постели сложила форму и рабочую робу.

С собой у нее был небольшой рюкзачок, и она открыла его. Вынув синие джинсы, которые купила во Франции перед отправкой в лагерь, Лейла развернула их. Глядя на них, она почувствовала, как изменились очертания фигуры. Джинсы, прежде туго обтягивавшие ее, теперь свободно висели на талии и сзади. Даже рубашка стала ей велика, и она закатала рукава. Засунув рубашку в брюки, она надела на ноги мягкие сандалии. Положив в рюкзак гребенку, щетку и косметику, она тщательно проверила шкафчик: он был пуст. Она затянула завязки рюкзака.

Присев на кровать, Лейла закурила. Остальные женщины продолжали обсуждать, что брать с собой, а что оставить. Соад искоса посмотрела на нее.

— Ты надела твою собственную одежду?

Лейла кивнула.

— Командир сказала о личных вещах. Здесь только то, что принадлежит мне.

— А как насчет формы? — спросила другая женщина.

— Если бы они хотели, чтобы мы взяли ее, то сказали бы об этом.

— Я думаю, Лейла права, — сказала Соад. Она склонилась к своему шкафчику и вздохнула с разочарованием. — Ничего не подходит. Все стало таким большим!

Лейла засмеялась.

— Это не так плохо. — Она вынула сигареты. — Подумай, как приятно будет влезть во все новое.

Когда они вышли из здания, солнце уже поднялось над горами. Утренний воздух был чистым и свежим. Они дышали полной грудью.

— Готова? — откуда-то сзади раздался голос Хамида.

Лейла повернулась. Он стоял, прислонившись к стене, и неизменная сигарета свисала у него с губ.

— Я всегда готова, — сказала она.

Он упорно не отводил от нее глаз.

— Знаешь, а ведь ты не похожа на всех остальных.

Она не ответила.

— Ты не должна была оказаться здесь. Ты богата. У тебя может быть все, чего ты пожелаешь. — Наемник оценивающе смотрел на нее.

— Неужто? Откуда ты знаешь, что мне надо?

— Ведь ты не веришь во все эти пустые разговоры, не так ли? — Он засмеялся. — Я прошел уже через три войны. И каждый раз все то же самое. Лозунги, вопли, угрозы, обещания кровавой мести. А как только начинают свистеть пули, все как ветром сдувает. Они берут ноги в руки и бегут. Только политики талдычат то же самое.

— Может быть, когда-нибудь все изменится, — сказала она.

Хамид выудил из кармана еще сигарету и прикурил от первой.

— Как ты думаешь, что будет, если мы отвоюем Палестину?

— Люди обретут свободу, — сказала она.

— Свободу для чего? Свободу голодать, как все мы? Столько денег поступает к нам из всех арабских стран, а люди по-прежнему голодны.

— И это тоже придется менять.

— Неужели ты думаешь, что Хуссейн, нефтяной шейх, и даже твой отец со своим принцем добровольно поделятся своим богатством? Ведь они могли бы даже сейчас сделать хоть что-то. Но если мы победим и не заставим их, то что тогда? Кто заставит их поделиться добром? Нет, они станут еще богаче.

— Народ заставит их.

Хамид горько рассмеялся.

— Мне жаль, что эта работа закончена. Здесь было неплохо. Теперь придется искать другую.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Разве у них нет для тебя другого дела?

— Дела? — Он снова рассмеялся. — Я профессионал. Мне надо платить. Тысячу ливанских фунтов в месяц за эту работу. Не знаю, где еще удастся получать столько денег.

— Для тебя, конечно, могло бы найтись место и в армии?

— За сто пятьдесят в месяц пусть они поцелуют меня в зад, — сказал он. — Я предпочитаю служить Братству. Оно лучше платит. А те вечно хотят урвать у тебя кусок.

— Разве ты не веришь в то, что мы делаем? — спросила она.

— Конечно, верю, — сказал он. — Просто я не верю в наших вождей. Их слишком много, и каждый, карабкаясь кверху, торопится набить собственные карманы.

— Не может быть, чтобы все были такими.

Он улыбнулся ей.

— Ты еще молода. Еще поймешь.

— Что случилось сегодня? — спросила Лейла. — Почему такое внезапное изменение планов?

Хамид пожал плечами.

— Не знаю. Приказ пришел ночью, и командир, похоже, была удивлена, как и все мы. Даже не ложилась, приводя все в порядок.

— Удивительная женщина, не так ли?

Хамид кивнул.

— Будь она мужчиной, я бы, возможно, больше верил в наших лидеров. — Он насмешливо посмотрел на нее. — А ты знаешь, что кое-что должна мне?

— Я? — с удивлением спросила она. — Что именно?

Он показал на барак за ними.

— Во взводе было четырнадцать девушек и ты единственная, кого я не трахнул.

Она засмеялась.

— Прошу прощения.

— Ты и должна его просить, — полушутливо сказал он. — Тринадцать — несчастливое число. Может случиться что-то плохое.

— Не думаю. — Она улыбнулась. — Посмотри на ситуацию с другой точки зрения: у тебя есть нечто, к чему стоит стремиться.

Он ухмыльнулся.

— Заключим соглашение. Если мы когда-нибудь встретимся, неважно где, то займемся этим делом.

Лейла протянула ему руку.

— Договорились.

Они обменялись рукопожатием. Он заглянул ей в глаза.

— Знаешь, а для девушки ты была неплохим солдатом.

— Спасибо, — сказала она.

Он взглянул на часы.

— Как ты думаешь, они готовы?

— Должно быть, — сказала она. — Ни у кого из них нет много вещей.

Отбросив сигарету, Хамид повернулся и распахнул двери барака.

— О'кей, девушки! — крикнул он командным голосом. — В шеренгу по двое стройся!

Около двух часов им скомандовали прибыть в штаб-квартиру. Лагерь менялся у них на глазах. Всюду сновали люди и машины, из помещений выносилось все — кровати, простыни, оружие. Лагерь уже начинал напоминать пристанище призраков. Песок проникал сквозь распахнутые настежь двери и окна, напоминая о своем присутствии.

Женщины стояли рядом со штаб-квартирой, наблюдая, как грузовик за грузовиком, нагрузившись, покидали их лагерь. Последним оставалось здание штаба.

По алфавиту Лейла была первой. Закрыв за собой дверь, она подошла к столу командира и четко отдала честь.

— Аль Фей явилась!

Ее несколько смущали синие джинсы, которые никак не походили на привычную форму.

Командир устало ответила на ее приветствие.

— Вольно. Ан-наср, — сказала она, опуская глаза на лист бумаги перед ней. — Аль Фей — таково ваше имя?

— Да, мадам. — В первый раз Лейла подумала о ней, как о женщине. Командир выглядела усталой и утомленной.

— Вы возвращаетесь в дом вашей матери в Бейруте, — сказала она. — Там вас найдут, и вы получите новые указания.

— Это все, мадам? Ничего больше?

— Пока все. Но не беспокойтесь, вы еще получите от нас весточку.

— Но как я о ней узнаю? Разве нет кодового имени или какого-нибудь другого способа, чтобы я была уверена...

Командир прервала ее.

— Когда придет вызов, вы о нем узнаете, — сказала она. — Теперь ваша задача заключается в том, чтобы быть дома и ждать. Вы не должны вступать ни в какие политические группы, независимо от того, насколько они близки вам и вашему дому. У вас должен быть свой собственный круг общения, и вы должны вести нормальную светскую жизнь, характерную для вашей семьи. Это понятно?

— Да, мадам.

Подняв голову, командир посмотрела на нее. Похоже, ей хотелось сказать что-то еще, но она удержалась.

— Удачи, — сказала она. — Можете идти.

Отдав честь, Лейла четко повернулась кругом и вышла из помещения. Когда она проходила через приемную, остальные с любопытством смотрели на нее, но она молчала.

Снаружи стоял грузовик. Хамид указал на него.

— Ваш лимузин подан.

Кивнув, Лейла молча вскарабкалась через задний борт и села на одну из скамеек. Меньше чем через полчаса грузовик был полон.

В кузове стояло непривычное молчание. Внезапно все они стали чужими друг другу, у каждой был свой приказ, и все боялись ненароком проговориться.

Напряжение нарушила Соад.

— Знаете, — сказала она с хрипловатым египетским акцентом, — я в самом деле буду скучать по этим местам. Здесь было не так плохо и тут меня лучше всего трахали.

Услышав такое признание, все расхохотались и стали говорить все разом. Было так много всего, о чем стоило вспомнить — случаи, оплошности, даже наказания. Прошло полчаса, но грузовик по-прежнему не двигался.

— Чего мы ждем? — крикнула одна из женщин Хамиду.

— Командира, — ответил он. — Она будет через минуту.

Он был прав. Через мгновение она показалась в дверях. Женщины безмолвно смотрели на нее.

Они в первый раз увидели своего командира без формы. На ней была неуклюжая шерстяная юбка французского покроя. Жакет был слишком короток, юбка слишком длинна. Чулки были перекручены, и она неловко ступала на каблуках, которые еще больше подчеркивали ее рост. Дистанция, которая создавалась формой, исчезла. Даже выражение ее пухлого лица стало каким-то неуверенным.

Будь она чуть потолще, подумала Лейла, она ничем не отличалась бы от моей матери. Или от любой из женщин моей семьи.

Хамид открыл дверцу, и она села в кабину рядом с водителем. Обойдя машину, Хамид залез в кузов к женщинам.

— Все в порядке! — крикнул он водителю.

Когда они выехали на шоссе и пристроились в хвост другому грузовику, из лагеря вывозили последние остатки обстановки. Через несколько минут их догнал последний грузовик и просигналил в знак приветствия. Передняя машина прибавила скорость, и скоро все они двигались по дороге над берегом.

Лагерь в последний раз предстал перед их глазами, когда машины свернули к югу, удаляясь от гор. Он был пуст и безлюден. Разговоры снова смолкли. Шуток больше не было слышно. Все были заняты своими собственными мыслями.

Они ехали меньше часа, когда до них донесся взрыв, раздавшийся в районе лагеря. Через мгновение они услышали рев реактивных самолетов и увидели пронесшийся над ними истребитель. Грузовик перед ними занялся пламенем. У заднего борта поднялся Хамид.

— Израильские истребители! — крикнул он водителю. — Съезжай с дороги!

Но в реве и грохоте шофер не расслышал его. Вместо этого он нажал на газ и врезался в переднюю машину. В это время над колонной снова пронесся истребитель.

Струи пуль прошили воздух. Еще одна машина вспыхнула и взорвалась. Женщины с криками пытались выбраться из кузовов.

— Прыгайте через борт! — закричал Хамид. — Укрывайтесь в кювете.

Лейла двигалась автоматически. Спрыгнув, она упала ничком, перекатилась и, оказавшись на краю дороги, вниз головой нырнула в кювет.

Над ними пронесся еще один истребитель. Она увидела огненный след, оставляемый выпущенными им ракетами. Грузовик за грузовиком взлетали на воздух в клубах дыма.

— Почему мы не стреляем по ним? — услышала она чей-то крик.

— Из чего? — кто-то крикнул в ответ. — Все оружие было на машинах.

Еще одна женщина оказалась в кювете рядом с ней. Лейла услышала ее всхлипывания. Она не поднимала головы, чтобы взглянуть на нее. Очередной самолет заходил в пике.

На этот раз ракета поразила их грузовик. Он разлетелся на тысячи обломков, и раздался вопль ужаса. Вокруг нее градом посыпались осколки металла и ошметки человеческих тел.

Она плотнее прижалась к земле, мечтая зарыться в нее целиком. Она должна спастись от смерти, которую несут летающие чудовища. Снова над их головой разделся рев двигателей и свистящий звук ракет, еще раз поразивших колонну. Самолеты исчезли также внезапно, как и появились, они ушли высоко в небо и повернули к востоку, подставив солнцу синие звезды на своих крыльях.

Мгновение царила тишина, затем к небу взмыл вопль страдания. Стоны, крики, просьбы о помощи. Лейла осторожно подняла голову из кювета. На дорогу выбиралось несколько человек. Она повернулась взглянуть на женщину, которая прыгнула в кювет рядом. Это была Соад.

— Соад, — шепнула она. — С тобой все в порядке?

Египтянка медленно повернулась к ней.

— Кажется, я ранена, — сказала она странным тихим голосом.

— Дай, я помогу тебе, — сказала Лейла, поворачиваясь к ней.

— Спасибо, — прошептала Соад. Она попыталась приподняться и безвольно рухнула обратно. Струя крови, пузырясь, текла у нее изо рта и носа, пятная землю, и вдруг зрачки ее расширились и остановились. Лейла не отрывала от нее глаз. В первый раз в жизни она увидела, как умирает человек, но ей не надо было объяснять, что Соад мертва. По спине у Лейлы прошел озноб. Она заставила себя отвести взгляд и встала.

Выбравшись из кювета, она увидела, что земля вокруг покрыта обломками. Прямо перед ней лежала оторванная рука. На одном из пальцев блеснуло кольцо. Она отшвырнула ее и подошла к грузовику. От него не осталось ничего, кроме обломков дерева и исковерканного железа, среди которых лежали размозженные обгоревшие тела. Мрачно посмотрев на них, она пошла к кабине. Тело командира лежало частью наружу, частью на водителе. Задравшаяся юбка обнажала пухлые бедра.

Краем глаза Лейла заметила какое-то движение. Солдат, нашедший кисть руки, сдирал кольцо с пальца. Добившись своего, он бросил руку, внимательно рассмотрел камень на кольце и сунул его в карман. Обеспокоенный ее неотрывным взглядом, он посмотрел на Лейлу.

Она молчала.

Он робко улыбнулся.

— Мертвым ничего не нужно, — сказал он, скрываясь за остовом грузовика.

Спазмы сжали ей горло, и она согнулась от боли, когда ее вырвало прямо на дорогу. Лейла почувствовала, что теряет сознание, и почти опустилась на землю, когда ее подхватила за плечи сильная рука.

— Спокойнее, — сказал Хамид. — Спокойнее.

Она почувствовала слабость. Ее трясло. Повернувшись к нему, она уткнулась лицом в его грудь.

— Почему? — зарыдала она. — Почему они так поступают с нами? Мы им ничего не сделали.

— Это война, — сказал Хамид.

Она посмотрела ему в лицо. По щеке у него текла кровь.

— Они знали, когда мы двинемся и поэтому налетели.

Хамид не ответил.

— Как это глупо, — гневно сказала она. — Пустить грузовики друг за другом по дороге. Дать им такую цель.

Без всякого выражения на лице Хамид взглянул на нее.

— Для этого ли нас готовили? Чтобы нас перерезали как овец?

— Когда сегодня вечером ты послушаешь радио, увидишь, что все было не так, — сказал он. — Я думаю, что мы героически подбили не меньше шести израильских самолетов.

— О чем ты говоришь? — недоумевая спросила она. — Ты с ума сошел. Мы не сделали ни одного выстрела.

Он говорил тихо и спокойно.

— Это верно. Но есть еще сто миллионов арабов, которых здесь не было.

— Эти евреи. Они звери. Мы беззащитны, а они все лезут на нас.

— По сообщениям радио, вчера мы одержали большую победу, — сказал Хамид. — В Тель-Авиве подорван школьный автобус, погибло тридцать детей. Я думаю, таким образом они дали нам понять, что им это не нравится.

— Братство право, — сказала она. — Единственный способ остановить их — полное уничтожение.

Молча посмотрев на нее, он залез в карман, вытащил сигарету и закурил, выпустив через нос кольцо дыма.

— Идем, малышка, оставь все это. Тут нам уже нечего делать, а впереди у нас долгая дорога.

— Мы должны остаться и помочь похоронить их.

Он показал ей за спину. Повернувшись, она увидела мужчин, бродивших посреди обломков.

— Они как раз ищут, чем поживиться. Затем, деля находки, они передерутся между собой. И после этого останешься только ты, и они будут драться из-за тебя. Ведь ты осталась тут единственной женщиной.

Она безмолвно смотрела на него.

— Я не думаю, что ты мечтаешь дать покой и утешение своим товарищам, которых осталось от двадцати до тридцати человек — и всем одновременно.

— Откуда ты знаешь, что они не пойдут за нами?

Легко нагнувшись, он поднял с земли какой-то предмет. В первый раз она обратила внимание, что в руках у него автомат, а на поясе висит пистолет.

— Ты ждал такого исхода?

Он пожал плечами.

— Я же говорил тебе, что я профессионал. Эти штуки лежали под лавкой и прежде, чем выпрыгивать из машины, я схватил их. Кроме того, я что-то чувствовал. Разве я не предупреждал тебя, что тринадцать — несчастливое число?

Глава 9

Бадр смотрел, как Иордана идет через комнату, и ему нравилось это зрелище. Он принял правильное решение. Присутствие Иорданы уравновесило ситуацию, в чем он так нуждался. Прощаясь, Хатчинсоны пожелали ей доброй ночи. Она произвела ожидаемое впечатление на жен и, без сомнения, это сказалось на его отношениях со служащими банка. Теперь они были в одной команде.

Конечно, огромное содействие оказало и его предложение о новом порядке распределения прибыли. Пятнадцать процентов прибыли, которые в виде дивидендов должны были быть распределены между служащими-держателями акций, никак не сказывались на общей картине. Алчность была свойственна всем.

К нему подошел Джой Хатчинсон.

— Я рад, что мы можем сработаться, — сказал он со своим грудным калифорнийским выговором. — Очень приятно удостовериться, что человек, с которым ты работаешь, придерживается тех же самых взглядов.

— Я тоже рад этому, мой друг, — сказал Бадр.

— Девочки были поражены — в самом лучшем смысле слова, — сказал Хатчинсон, оглядываясь на свою жену. — Ваша очаровательная малютка пригласила Долли следующим летом посетить ее на юге Франции.

— Отлично, — Бадр улыбнулся. — Приезжайте и вы тоже. Мы вволю повеселимся.

Калифорниец подмигнул и ухмыльнулся.

— Я слышал об этих французских штучках, — сказал он. — Это правда, что они разгуливают по пляжу без лифчиков?

— Да, кое-кто.

— Можете считать, что я обязательно приеду. Во время войны мне не довелось побывать в Европе. Меня подбила зенитка над Северной Африкой, и единственные женщины, которых мне довелось видеть, были дешевые шлюхи. А ни один уважающий себя мужчина не притронется к ним. Или у них триппер, или у каждой есть какой-нибудь дружок-ниггер, который только и ждет, чтобы засадить тебе нож в живот.

Внезапно Хатчинсон понял, что ведет речь об арабских странах. Он не мог представить себе, что есть нечто общее между туземцами Северной Африки и стоявшим перед ним человеком.

— Война принесла плохие времена, — сказал Бадр.

— Ваша семья участвовала в ней?

— В сущности, нет. Наша страна невелика и, я думаю, в силу ее незначительности никто не торопился ее завоевывать.

Он не упоминал, что принц Фейяд заключил соглашение, гласившее, что, если Германия выиграет войну, ему будет гарантирован контроль над всеми запасами нефти этого региона.

— Как вы думаете, — спросил Хатчинсон, — будет ли еще одна война на Ближнем Востоке?

Бадр посмотрел ему прямо в глаза.

— Вы знаете это так же хорошо, как и я.

— Ну, если что-нибудь там случится, — сказал Хатчинсон, — я надеюсь, что вы дадите им жару. Пришло время, чтобы кто-нибудь поставил на место этих евреев.

— У нас не так много еврейских клиентов, не так ли? — спросил Бадр.

— Нет, сэр, — с воодушевлением ответил банкир. — Мы просто не обслуживаем их, вот в чем дело.

— Как вы думаете, не потому ли у нас лопнула идея с развитием района Ранчо дель Сол? — спросил Бадр. — Не потому ли, что кое-кто из застройщиков были евреи?

— Должно быть, причины в этом, — торопливо сказал Хатчинсон. — Они хотели вести дела с еврейскими банками в Лос-Анджелесе.

— Я поинтересовался. Мне было сказано, что мы неверно вели себя. В Лос-Анджелесе им давали деньги на развитие, а мы захотели получить на полтора очка больше.

— Евреи сделали это специально, чтобы причинить нам неприятности, — сказал Хатчинсон.

— В следующий раз вы будете вести более продуманную политику. Я хочу, чтобы наш банк был конкурентоспособен. Это единственная возможность делать большие дела.

— Даже, если мы имеем дело с евреями?

Голос Бадра был спокоен и ровен.

— Пусть вас это не смущает. Мы говорим о долларах и только о долларах. О долларах Соединенных Штатов Америки. Эта сделка могла принести нам за первые же три года три миллиона долларов, которые пошли бы на развитие. И мне не хотелось бы, чтобы такие деньги проходили мимо.

— Но евреи в любом случае будут играть на понижение против нас.

— Может быть, — сказал Бадр. — Но просто мы должны учесть, что отныне мы предоставляем кредиты на равных с прочими условиями.

— О'кей, — сказал Хатчинсон. — Вы хозяин.

— Кстати, — сказал Бадр. — Последние данные, что вы мне сообщили относительно Города Отдыха, остаются неизменными?

— Двенадцать миллионов долларов, точно так. Японцы взвинчивают цены.

— Соглашайтесь на эту сумму.

— Но подождите! — запротестовал Хатчинсон. — У нас нет в наличии такой суммы.

— Я сказал — соглашайтесь, а не выкладывайте ее. Я думаю, что к концу недели у нас появится партнер.

— Это обойдется нам в десять процентов, в миллион двести тысяч долларов. Если партнер не появится, мы потеряем их. На это уйдет наш годовой доход. Ревизорам это не понравится.

— Я учту такую возможность. Если дела пойдут из рук вон плохо, я сам возмещу эту сумму. — Если же все пойдет, как предполагается, ни ему, ни банку не придется выкладывать ни пенса. Шесть миллионов вложат японцы, а остальные шесть миллионов придут от его ближневосточной группы, которую будет финансировать банк в Нью-Йорке. Банк заинтересован в деньгах и в акциях, он — в своей доле акций в консорциуме с японцами, а также в акциях ближневосточной группы. Деньги, по всей видимости, обладают странной особенностью размножаться сами по себе.

Наконец Хатчинсон ушел. Иордана вернулась в комнату и устало опустилась в кресло.

— Господи, — сказала она. — Не могу поверить.

Он улыбнулся.

— Во что ты не можешь поверить?

— Что в мире еще существуют такие персонажи. Я думала, что все они уже исчезли. Я помню их еще с детства.

— Тебе станет ясно, что люди, в сущности, не меняются.

— А я думаю, что таки меняются. Ты изменился. И я. Он встретил ее взгляд.

— Но не обязательно к лучшему, не так ли?

— Это зависит от того, что ты чувствуешь. Я не думаю, что могла бы вернуться к этому образу жизни. Так же как и ты не мог бы вернуться к себе домой и постоянно жить там.

Он молчал. В некотором смысле она была права. Он уже не мог вернуться к тому, что было и жить так, как его отец. Мир слишком изменился.

— Я бы затянулась дымком, — сказала она, глядя на него. — Нет ли у Джаббира его запасов гашиша?

— Уверен, что есть, — сказал Бадр, хлопая в ладоши.

Из соседней комнаты явился Джаббир.

— Да, хозяин?

Бадр быстро заговорил по-арабски. Через минуту Джаббир вернулся с серебряным портсигаром. Открыв, он протянул его содержимое Иордане. В нем лежали изящно свернутые сигареты с пробковыми фильтрами. Она тщательно выбрала одну из них. Повернувшись, Джаббир протянул сигарету Бадру, который также взял одну. Положив портсигар на кофейный столик перед Иорданой, Джаббир зажег спичку. Он держал ее как полагается, чтобы пламя чуть касалось кончика сигареты. Таким же образом он дал прикурить и Бадру.

— Спасибо, — сказала Иордана.

Джаббир почтительно склонился.

— Я ваш слуга, госпожа, — сказал он, беззвучно покидая комнату.

Иордана глубоко затянулась и сразу же почувствовала умиротворяющий эффект.

— Прекрасно, — сказала она. — Никто не делает их лучше Джаббира.

— Его семья выращивает гашиш на своей собственной ферме, недалеко от того места, где родился мой отец. Арабы называют его порошком, который навевает мечты.

— Они правы. — Внезапно она рассмеялась. — Знаешь, мне кажется, что я захмелела. Я больше не чувствую усталости.

— И я. — Бадр сел на стул напротив нее, положил сигарету в пепельницу и, наклонившись вперед, взял ее за руку. — Чем бы ты хотела заняться?

Она посмотрела ему в лицо. Внезапно глаза ее наполнились слезами.

— Я хотела бы вернуться, — сказала она, — вернуться в то время, когда мы в первый раз встретились и начать все сначала.

— Я тоже, — помолчав, мягко сказал он. — Но мы не можем.

По щекам ее катились слезы. Затем она закрыла лицо руками.

— Бадр, Бадр, — плакала она. — Что с нами случилось? Где мы ошиблись? Мы же так любили друг друга.

Он прижал голову Иорданы к своей груди. Взгляд его был печален, и Иордана слышала, как его голос мягко звучал у нее в ушах.

— Не знаю, — тихо сказал он, думая о том, как прекрасна она была, когда они встретились в первый раз.

* * *

Он вспоминал холод и белый слепящий свет, отражавшийся от снега и светлых стен зданий, окружавших площадку, на которой происходила инаугурация. Это был январь 1961 года. Величайшая страна мира праздновала появление нового президента, молодого человека по имени Джон Ф. Кеннеди.

Шесть месяцев назад на Ближнем Востоке никто и не знал имени этого молодого человека. Но когда он внезапно стал кандидатом демократической партии, на столе появилась телеграмма от принца: «Какова политика Кеннеди на Ближнем Востоке?»

Ответ Бадра был краток: «Произраильская. Больше ничего об этом неизвестно».

Телефонный звонок на следующий день был столь же краток. Звонил сам принц.

— Найди возможность внести миллион долларов на избирательную компанию Никсона.

— Это будет нелегко, — ответил он. — В Соединенных Штатах есть определенные правила относительно взносов в избирательный фонд.

Принц досадливо хмыкнул.

— Политики всюду одинаковы. Я уверен, что ты найдешь способ. Мистер Никсон и мистер Эйзенхауэр хорошо отнеслись к нам, когда французы и англичане пытались захватить Суэцкий канал в пятьдесят шестом. В конце концов, мы должны дать им понять, что помним долг благодарности.

— Я продумаю этот вопрос, — ответил Бадр. — Но хотел бы предложить сделать хотя бы символический взнос и в фонд Кеннеди — просто на всякий случай.

— Зачем? — спросил принц. — Неужели ты считаешь, что у него есть какие-то шансы?

— По данным опросов — нет. Но это Америка. Тут никто ничего не знает доподлинно.

— Оставляю это на твое усмотрение, — сказал принц. — Я начинаю думать, что ты стал больше американцем, чем арабом.

Бадр засмеялся.

— Американцы так не считают.

— Как твоя жена и дочери? — спросил принц.

— Прекрасно, — ответил он. — Я говорил с ними прошлым вечером. Они в Бейруте.

— Ты бы навестил дом, — сказал принц. — Я по-прежнему жду наследника, которого ты мне обещал. Но ожидание затягивается, а я ведь не молодею.

— Вы под покровительством Аллаха, — сказал Бадр, — и будете жить вечно.

— Надеюсь, что в раю, — в трубке раздался хриплый смех принца. — Но не на этой земле.

Положив трубку, Бадр задумался. Принц ничего не говорит просто так. Интересно, знает ли он о том, что после рождения последней дочери у Мариам больше не может быть детей. Но если он знает об этом, он не стал бы намекать о наследнике.

Он бы настоял, чтобы Бадр развелся и женился снова. По мусульманским законам бесплодие — это веская причина для развода. Но Бадр не хотел этого. Не потому, что он любил Мариам. Этих чувств никогда не было между ними, и чем дольше они жили, тем меньше у них оставалось общего. Она была слишком провинциальна, она искренне не любила Америку и Европу. По-настоящему счастлива она бывала лишь в своем привычном окружении, в мире, который был ей ясен и понятен. Вот в чем суть дела, думал Бадр. Она была арабка до мозга костей. И мысль о том, чтобы жениться на другой арабской женщине совершенно не привлекала его.

Может быть, принц и в самом деле прав. Может, он стал слишком американизирован. Потому что явно предпочитал европейских женщин своим собственным. Они вели такой образ жизни, обладали такой свободой, которые никогда не были свойственны арабским женщинам.

Бадр нашел возможность сделать оба вклада. И тому и другому. Обе партии имели много друзей среди бизнесменов. Взнос был сделан, и принц получил специальное приглашение от инаугурационного комитета. Сославшись на слабое здоровье, принц назначил Бадра своим специальным представителем на церемонии.

Бадр занял свое место в секторе, предназначенном для представителей иностранных государств, расположенном очень близко от платформы для инаугурации. На морозце он чувствовал себя не очень уютно, несмотря на то, что под его парадным костюмом с серебристо-серым жилетом был надет теплый свитер. Цилиндр, надвинутый на лоб, чтобы уберечь голову от порывов ветра, тоже едва ли согревал ее.

Он огляделся. Часть иностранных дипломатов и их жены были подготовлены к церемонии лучше его. Люди более старшего возраста, очевидно, уже бывали на таких торжествах. Он видел, как они что-то потягивали из небольших серебряных фляжек и кроме того, его глазам предстало несколько больших термосов.

Было уже четверть первого. Начало запаздывало. Церемония должна была начаться ровно в полдень. Он полез в карман за темными очками, так как устал щуриться от солнца и снега, но передумал. Никто из окружающих не пользовался ими. Среди стоящих прошло волнение. Он посмотрел туда, где вспыхнули аплодисменты. На платформе показался новоизбранный президент.

Он шел твердыми уверенными шагами, ветер ерошил ему волосы и в нем было что-то очень юное и застенчивое. Он, казалось, не замечал холода. Единственный среди всех он был без головного убора и плаща.

Подошедший к нему священник обратил к небу молитву. Голос его был ровен и монотонен, как у всех священников, какого бы они ни придерживались исповедания, но молодой президент покорно стоял, сложив руки и склонив голову, с уважением прислушиваясь к словам. Аллах не потребовал бы от своих приверженцев столь длительного поклонения в такую холодную погоду, подумал Бадр.

Когда священник закончил, вперед выступил другой человек. Он был стар, сереброголов, и его лицо, казалось, было высечено из того же гранита, что и здания за ним. Бадр услышал, как люди вокруг зашептали его имя. Это был Роберт Фрост, один из величайших поэтов Америки.

Старик начал говорить, и его дыхание клубилось на холодном воздухе. Бадр не мог разобрать слов, но старик запнулся. Другой человек вышел вперед, держа свою шляпу так, чтобы тень от нее легла на листок бумаги, который держал старик, потому что лучи солнца ослепили его. Среди стоящих снова пробежал шепоток. Человек, держащий шляпу, был Линдон Джонсон, будущий вице-президент. Старик сказал что-то, новоизбранный вице-президент сделал шаг назад, и старик продолжал читать по памяти. Его голос звучал над толпой, но Бадр уже не слышал его. Он увидел девушку, стоящую на платформе тремя рядами дальше президента.

Она казалась высокой, но он не был в этом уверен. Платформа была приподнята, и все могли видеть тех, кто был на ней. Девушка стояла с непокрытой головой, и у нее были длинные белокурые волосы, обрамляющие лицо в золотистом загаре. Над высокими скулами сияли ярко голубые глаза и овальное лицо заканчивалось маленьким упрямым подбородком. Внимательно слушая поэта, она полуоткрыла рот, обнажив ровные белые зубы. Когда тот кончил свое выступление, она улыбнулась, засмеялась и восторженно захлопала в ладоши. Бадр почему-то подумал, насколько она типичная калифорнийская девушка.

Президент начал произносить присягу. Сама эта церемония заняла немного времени, после чего он обратился к кафедре, чтобы произнести свою инаугурационную речь. Бадр внимательно слушал ее. В ней были строчки, которые заставили Бадра удивиться — не читал ли президент Корана? Казалось, что они взяты из Святой Книги. «Вежливость — это не признак слабости, а искренность всегда нуждается в доказательствах».

Когда президент кончил свою речь, Бадр снова стал искать девушку, но она уже исчезла. Он попытался обнаружить ее в толпе, спустившейся с платформы, но ее нигде не было видно.

Весь день, пока он отдыхал в своем номере в отеле, ее лицо стояло перед его глазами. Он несколько раз просмотрел по телевизору прошедшую церемонию, стараясь уловить на экране ее облик, но камера каждый раз показывала не ее.

У него осталось только одна возможность. На столе Бадра лежали приглашения на четыре инаугурационных бала, на каждом из которых ожидалось присутствие президента. На одном из них она должна быть, подумал он. Но на каком? Вот в чем был вопрос.

Ответ был прост. Он посетит все из них. Если это может делать президент, он не отстанет от него.

Глава 10

Бадр позволил себе оставаться на каждом балу не больше часа. Все они походили друг на друга, шумные и многолюдные, с толпами народа, где были и трезвые и пьяные, с гулом голосов, с бесцельным шатанием от одной компании к другой. Общее в них было только то, что на каждом балу присутствовали одни лишь демократы, полные счастья, что вынырнули на солнце после восьми лет в темноте. Немного погодя Бадру стало казаться, что в стране вообще не осталось республиканцев.

Он явился на первый бал сразу после того, как президент отбыл на второй, и внимательно обежал глазами собравшихся. Он никогда раньше не представлял себе, сколько в Вашингтоне блондинок, но среди них не было той, которую он искал. Выйдя в бар, Бадр заказал бокал шампанского.

К нему подошел какой-то человек и схватил за локоть.

— Вы его видели? — с восхищением сказал он.

— Кого? — спросил Бадр.

— Президента, вот кого, — разочарованно ответил человек. — О ком же еще мне спрашивать?

Бадр улыбнулся.

— Я видел его.

— Он величествен, не так ли? — улыбнувшись, человек пошел дальше, не ожидая ответа.

Допив бокал, Бадр решил отправиться на другой бар. Хорошо, что он происходил неподалеку, потому что на улице был чертовский холод. И снова президент уехал как раз перед его появлением. Бадр осмотрел зал и, увидев, что девушки нет и здесь, не остался даже чтобы выпить.

На третий бал он попал в разгар танцев. Все стояли по периметру площадки для танцев, стараясь сквозь толпу разглядеть друг друга. Прокладывая себе дорогу, Бадр хлопнул по плечу какого-то человека.

— Что там происходит?

— Президент танцует с какой-то девушкой, — сказал человек, не поворачиваясь.

В дальнем конце зала непрестанно блистали вспышки фотокамер. Бадр постарался пробиться поближе к этому месту. По пути он услышал неодобрительный женский голос:

— Почему он не танцует с Джекки?

Ответом была брезгливая реплика мужа вопрошавшей.

— Он должен так поступать, Мэри. Это политика.

— Тогда почему каждый раз ею надо заниматься с красивыми девушками? — отпарировала жена. — Я не заметила, чтобы он танцевал с кем-то из нас, которые так много работали во время его кампании.

Бадр оказался на краю танцзала. Фотографы и операторы лезли друг другу на головы, чтобы сделать снимок президента. На мгновение Бадра чуть не затерли, но потом он снова занял прежнее место.

Вокруг президента и его партнерши было небольшое свободное пространство. Остальные пары, в сущности, не танцевали, образовав полукруг, стояли, глядя на президента. Бадр тоже посмотрел. Президент танцевал с его девушкой.

Он чувствовал горечь разочарования. Судя по тому, как они разговаривали и смеялись, чувствовалось, что они давно знают друг друга. Его надежды найти кого-нибудь, кто знает и его, и ее, и мог бы представить их друг другу, оказались тщетными. Он же не мог попросить президента Соединенных Штатов, чтобы тот представил его девушке. Кроме того, ему довелось кое-что услышать о президенте. Во всяком случае, с женщинами он вел себя как настоящий мужчина.

Пока он смотрел, музыка кончилась. Президентскую пару немедленно окружила толпа народа. Фотографы работали без перерыва. Затем президент повернулся к девушке и, улыбаясь, что-то сказал ей. Она кивнула, президент повернулся и пошел в другую сторону. Толпа последовала за ним и через мгновение девушка осталась почти в одиночестве. Набрав полную грудь воздуха и переведя дыхание, он подошел к ней.

— Мисс?

Вблизи она была еще прекраснее, чем издали.

— Да? — вежливо сказала она. У нее был низкий голос с легким акцентом восточных штатов.

— Что вы чувствовали, танцуя с президентом Соединенных Штатов?

— Странный вопрос.

— Как вас зовут?

— Вы репортер?

— Нет, — ответил он. — Вы хорошо знаете президента?

— Для человека, который говорит, что он не репортер, вы задаете слишком много вопросов.

Он улыбнулся.

— Наверно, так оно и есть. Но я не могу придумать никакого иного способа удержать вас.

В первый раз она посмотрела на него в упор.

— А я могу, — сказала она. — Почему бы вам не пригласить меня танцевать?

Глава 11

Ее звали Иордана Менсон, и она родилась и выросла в Сан-Франциско. Тут он оказался прав: она была типичной девушкой из Калифорнии. Ее отец и мать развелись, когда она была еще девочкой. У обоих из них появились новые семьи, но они сохранили хорошие отношения, и Иордана часто общалась с отцом, хотя постоянно жила с матерью. Ей было девятнадцать лет, она была одним из организаторов движения «Студенты за Кеннеди» в Беркли, чем и объяснялось ее приглашение на инаугурацию.

Она привлекла внимание кандидатов на слете в Сан-Франциско. Его пресс-атташе отлично поработали, обеспечив его снимки в компании студентов, и он обещал Иордане, что, если победит, то она получит приглашение на инаугурацию.

Она привлекла внимание кандидата на слете в Санние. Она понимала, что ему есть о чем думать. Поэтому она была искренне удивлена, когда почта принесла обещанное приглашение.

В восторге он кинулась к матери.

— Разве это не чудо?

Но мать осталась холодна. Вся семья издавна придерживалась республиканских убеждений.

— Я надеюсь, что там будет кому за тобой присмотреть, — сказала мать.

— Мама, — сказала Иордана. — Сейчас 1960-ый год, а не 1900-ый. Я уже большая. И могу сама позаботиться о себе.

— Не сомневаюсь, что можешь, дорогая, — мягко сказала мать. — Но обеспечили ли они тебе хорошее место, где ты можешь остановиться? И кто будет платить за авиабилеты?

— Я думаю, что сам могу обеспечить себя. Приглашение только на инаугурацию. И там сказано, что мне отведено место рядом с президентом.

— И все же мне это не нравится, — фыркнула мать. — Лучше посоветуйся со своим отцом.

Она позвонила ему. Тот тоже не проявил особого энтузиазма, но он понимал, какое значение для нее может иметь это предложение. Он предупредил ее относительно репутации, которой пользовался Кеннеди, хотя был уверен, что Иордана сама сможет позаботиться о себе. Кроме того он не сомневался, что так как этот человек стал президентом, он изменит свой образ жизни. Отец согласился оплатить ей дорогу, но настоял, чтобы она по совету матери нашла друзей, у которых могла бы остановиться в это время. Отели в Вашингтоне должны были стать сборищем всех пороков: они будут забиты южанами, черными политиканами и иностранцами, которые будут обделывать свои делишки. Но в конце концов они пришли к выводу, что так как все их друзья республиканцы, ей лучше остановиться в отеле, чем дать им знать, что один из членов семьи переметнулся на другую сторону.

Все эти детали Бадр узнал уже во время первого танца. После него они стали искать пустой столик, за которым можно было посидеть и поболтать. Таковой нашелся в маленькой комнатке, примыкающей к залу для танцев. Официанты сновали взад и вперед, стремясь выполнить заказы, которые поступали к ним со всех сторон.

Бадр решил эту проблему проще простого. Поймав взгляд метрдотеля, он помахал рукой, в которой была зажата десятидолларовая банкнота. Через мгновение на столике появилась бутылка «Дом Периньон».

— Она дорого стоит, — сказала Иордана. — Вы уверены, что можете себе позволить такие траты?

— Думаю, что да, — серьезно сказал Бадр. Он поднял свой бокал. — За самую красивую девушку в Вашингтоне.

Она засмеялась.

— Откуда вы это знаете? Вы еще не видели всех девушек.

— Я уже насмотрелся.

Она отпила вино.

— Очень вкусно. Говорят, что калифорнийское шампанское так же вкусно, как французское, но, по-моему, это не совсем так.

— Калифорнийское шампанское неплохое.

— Бьюсь об заклад, что вы его и не пили.

Он засмеялся.

— Я учился в Гарварде, а потом провел несколько лет в Станфорде.

— Чем вы занимаетесь?

— Я бизнесмен.

Она с сомнением взглянула на него.

— Вы слишком молоды для этого.

— В наши времена возраст ничего не значит. Кеннеди всего сорок три года, и он президент.

— Но ведь вам не сорок три, — сказала она. — Сколько вам лет?

— Более чем достаточно, — сказал он, снова наполняя бокалы. — Когда вы собираетесь уезжать отсюда?

— Завтра утром.

— Не торопитесь. После того, как я с таким трудом нашел вас, вы не можете так скоропалительно исчезнуть.

Она засмеялась.

— В понедельник мне нужно быть в колледже. — На лице ее появилось удивленное выражение. — Что вы имеете в виду, говоря, что нашли меня с таким трудом?

— Я увидел вас на инаугурационной церемонии. Я не мог забыть вас и поэтому решил посещать каждый бал, пока не найду вас. Я был уверен, что на одном из них обнаружу вас.

— Честно?

Он молча кивнул.

Она уставилась на содержимое своего стакана.

— Я должна возвращаться.

— Но не завтра же, — сказал он. — Впереди еще целый уик-энд, после которого вы можете уехать.

— Мне здесь холодно. Я еще никогда в жизни так не мерзла. Я не захватила одежды для такой погоды.

— Об этом мы позаботимся. Вечером мы можем улететь в Акапулько. Там тепло.

— Разве есть самолет, вылетающий так поздно?

— Самолеты есть всегда.

— Это сумасшествие, — сказала она смеясь. — Да и кроме того, как я могу быть уверена, что попаду в Сан-Франциско. Вы же знаете, какое в Мексике воздушное сообщение.

— Это я вам гарантирую, — доверительно сказал он. — Так что вы скажете?

Она скептически посмотрела на него.

— Не знаю. Не уверена.

— В чем?

— Зачем вам это надо. Вы же даже не знаете меня.

— Это один из путей узнать вас получше.

Она встретила его взгляд.

— Чего вы пытаетесь этим достичь?

Он спокойно смотрел на нее.

— Получить удовольствие от вашего общества.

— И это все? Ничего больше?

— Разве этого не достаточно? — Он рассмеялся. — Я не сексуальный маньяк, если вы это имеете в виду. Вам абсолютно не о чем беспокоиться.

— Но я даже не знаю, как вас зовут.

— Это легко исправить. — Вынув из жилетного кармана визитную карточку, он протянул ее Иордане.

Она посмотрела на нее: «Бадр Аль Фей. МЕДИА инкорпорейтед, 70 Уолл-стрит, Нью-Йорк», — вслух прочитала она.

— МЕДИА — что это означает?

— Так называется моя компания, — сказал он. — Ассоциация по финансированию развития Ближнего Востока.

— Вы не американец?

— Нет. А вы решили, что я родом из Америки?

— Я подумала, что вы еврей, — сказала она.

— Почему?

— Не знаю. Наверно, потому, что вы так выглядите.

— Многие делают ту же ошибку, — спокойно сказал он. — Но я араб.

Помолчав, она снова посмотрела на карточку.

— Вас что-то смущает? — быстро спросил он.

— Нет. Просто я думаю, вот и все. — Она взглянула на него. — Я никогда так не поступала.

— Всему приходит свой черед.

— Могу ли я подумать и дать вам знать утром?

— Конечно можете, но было бы ужасно жалко потерять целый солнечный день.

Она помедлила.

— Вы в самом деле этого хотите? И без всяких условий?

— Абсолютно.

Подняв бокал с шампанским, она осушила его.

— Моя комната на верхнем этаже этого отеля. Я иду укладываться. Буду готова через пятнадцать минут.

— Отлично, — сказал он, дав знак, чтобы подали счет. — У меня будет время сделать несколько телефонных звонков и заказать самолет. По пути в аэропорт мы захватим и мои вещи.

Пока лимузин медленно прокладывал путь к аэропорту, снова пошел снег. Джаббир, потягивая сигарету, молча сидел рядом с водителем.

— Я надеюсь, что мы не опоздаем на самолет, — сказала она.

— Я тоже, — сказал он.

— Как вы думаете, погода нам не помешает?

— Я летал и в худшую погоду.

Когда они вошли в здание аэровокзала, он был практически пуст. Джаббир и шофер несли за ними багаж.

— Я не вижу остальных пассажиров, — сказала она, когда они подошли к выходу на поле. — Вы уверены, что рейс состоится?

— Уверен. — Он улыбнулся.

Но пока они не прошли через рампу и не поднялись по трапу в «Лир джет» она не понимала, что их ждет личный самолет. Остановившись на верхней ступеньке, она посмотрела на него. Он ободряюще кивнул.

У входа их ждал стюард.

— Добрый вечер, мадам. Добрый вечер, мистер Аль Фей.

Он повернулся к Иордане.

— Разрешите показать вам ваши места.

Он подвел Иордану к удобному откидывающемуся креслу и взял у нее из рук пальто. Наклонившись, он пристегнул ремень.

— Вам удобно, мадам?

— Да, спасибо.

— Благодарю вас, мадам, — сказал он, удаляясь.

Сев рядом с ней, Бадр тоже пристегнул ремень. Через минуту появился стюард с бутылкой «Дом Периньон» и двумя бокалами. По знаку Бадра он наполнил их и снова ушел.

Бадр поднял бокал.

— Приветствую вас на борту «Звезды Востока».

— Вы не говорили мне, что у вас есть свой самолет, — сказала она.

— Вы не спрашивали. Вы только осведомились, уверен ли я, что есть подходящий рейс.

Она отпила шампанское.

— Это здорово. Вы знаете, как девушки клюют на такую приманку.

Бадр улыбнулся.

Самолет стал выруливать на взлетную полосу. Невольно она схватила его за руку.

— Я всегда волнуюсь при взлете.

Улыбнувшись, он нежно взял ее за кисть.

— Беспокоиться не о чем. На борту два отличных пилота.

Она посмотрела в иллюминатор, где непрестанно падал снег.

— Но они ничего не видят.

— Им и не надо видеть. Есть радары и другие приспособления.

Взревели двигатели, и через несколько мгновений они уже были в воздухе. Когда снега остались далеко внизу и над ними простиралось только звездное небо, она, повернувшись, почувствовала, что он по-прежнему держит ее за руку.

— Вы странный человек, — мягко сказала она. — Вы часто так поступаете?

— Нет, — сказал он. — Для меня это тоже в первый раз.

Помолчав, она снова отпила шампанское.

— Но почему я? — спросила она.

У него были темно-синие, как ночное небо, глаза.

— Я думаю, что влюбился, как только увидел вас.

Появившийся стюард снова наполнил их бокалы. Отпив глоток, она неожиданно рассмеялась. Он удивленно посмотрел на нее.

— Мне в голову пришла забавная мысль, — сказала она.

— Расскажите мне.

— Во всех фильмах, что я видела, шейх верхом является из пустыни, вскидывает девушку на белого коня и исчезает в ночи. Не так ли действуете и вы?

— Надеюсь, — улыбнулся он. — Видите ли, я собираюсь жениться на вас.

Глава 12

Они провели вместе три года, прежде чем поженились. И этому событию предшествовало рождение их первого сына, Мухаммеда.

В течение этих трех лет они были неразлучны. Куда бы он ни отправлялся в своих поездках по миру, она была с ним. Кроме его визитов на Ближний Восток. Здесь она не показывалась.

— Только после того, как мы поженимся, — сказала она. — Я не хочу, чтобы ко мне относились, как к наложнице.

— Мы поженимся, — сказал он. — По мусульманским законам я могу иметь до четырех жен.

— Прекрасно, — с сарказмом сказала она. — Женись еще на трех арабских девушках.

— Не стоит говорить об этом, Иордана, — сказал он. — Я не хочу жениться ни на ком, кроме тебя. Мне нужна только ты.

— Тогда разводись.

— Нет.

— Почему? — спросила она. — Ты ее не любишь. Ты никогда не встречаешься с ней. Развод для мусульман очень прост, не так ли? Ты сам мне говорил.

— Мы поженились по указанию принца. Чтобы развестись, мне нужно его разрешение, а он никогда не даст его мне, чтобы я мог жениться на неверной.

— Бадр, я люблю тебя, — сказала она. — И я хочу быть твоей женой. Но твоей единственной женой. Ты это понимаешь? Так я воспитана. Только единственной.

Он улыбнулся.

— В сущности, это не самое важное. Просто ты так воспринимаешь положение дел.

— Ну и ладно, — решительно сказала она. — Значит, я так и воспринимаю. Я не изменюсь.

Он не ответил. Он в самом деле не спешил с браком. И не потому, что существовали другие женщины. С тех пор, как появилась Иордана, они почти не появлялись в его жизни. И то лишь в тех редких случаях, когда им случалось разлучаться. Когда они были вместе, он никогда не испытывал потребности в другой женщине.

Но, во-первых, ее родители были в ужасе. Они стали менять к нему отношение лишь после того, как он перевел солидные комиссионные на счет ее отчима. Затем они как-то пообедали с ее родителями во время пребывания в Сан-Франциско. Но обед был чисто личным, семейным делом, и ни у кого не было желания объяснять, что Иордана живет во грехе, тем более с арабом.

Бадр снял виллу на юге Франции, и они проводили там все свободное время. Иордана училась и совершенствовалась во французском. Ей нравилась Ривьера. Здесь всегда было весело, шумно и обычно стояла хорошая погода. Твоя личная жизнь здесь никого не интересовала. Главное, чтобы у тебя были деньги и ты умел их тратить ради своего удовольствия.

Зимой они жили в Нью-Йорке и отдыхали в Акапулько, где купили тот дом, в котором провели свой первый уик-энд. Время от времени они отправлялись покататься на лыжах, но так как Бадр не любил холода, она не злоупотребляла лыжами. Каждые три месяца Бадр летал домой, где проводил две недели. В это время Иордана навещала в Сан-Франциско свою семью. Но всегда по истечении двух недель, она прибывала в Нью-Йорк или Лондон, или Париж, или Женеву, чтобы встретить его.

Только однажды, когда он приехал в их апартаменты в Нью-Йорке, она его не ждала.

— Есть известия от мадам? — спросил он у дворецкого, принявшего у дверей его шляпу и пальто.

— Нет, сэр, — ответил тот. — Насколько я знаю, она еще в Сан-Франциско.

Он ждал ее появления весь день и наконец вечером, после обеда, позвонил в дом ее матери в Сан-Франциско. К телефону подошла Иордана.

— Дорогая, я уже начал беспокоиться, — сказал он. — Когда ты возвращаешься?

У нее был усталый голос.

— Я не вернусь.

— Что ты имеешь в виду? — изумленно сказал он.

— То, что я сказала. Мне двадцать один год и я должна устраивать свою жизнь. Я не вернусь.

— Но я тебя люблю.

— Этого мало, — сказала она. — Я устала от этой двусмысленной жизни. Я думаю, что двух таких лет с лихвой хватит для любой женщины. И я уже взрослая.

— У тебя есть кто-то другой?

— Нет. И ты это отлично знаешь. После тебя у меня никого не было.

— Тогда в чем дело?

— Неужели ты не можешь понять, что я просто устала от такой жизни? Устала от необходимости играть роль миссис Аль Фей, к которой не имею никакого отношения.

— Она начала плакать.

— Иордана...

— Не пытайся уговорить меня, Бадр. Я не похожа на арабских женщин, которых ты знаешь, к которым ты привык. Просто я не могу этого принять. У меня есть собственная голова.

— Я не пытаюсь уговорить тебя. Просто я хочу, чтобы ты еще раз все обдумала.

— Я уже все обдумала, Бадр. Я не вернусь.

Он почувствовал прилив гнева.

— Не жди, что я примчусь за тобой, — сказал он. — Я уже это делал.

— Прощай, Бадр.

Телефонная трубка, которую он сжимал в руке, смолкла. Он гневно швырнул ее. Несколько минут он тупо смотрел в пространство, затем снова набрал ее номер.

На этот раз ответила ее мать.

— Могу ли я поговорить с Иорданой? — спросил он.

— Она поднялась в свою комнату, — сказала мать. — Я позову ее.

Бадр ждал, пока ее мать снова не подошла к телефону.

— Она сказала, что не хочет говорить с вами.

— Миссис Мейсон, я не понимаю, что происходит. Что с ней случилось?

— Все в порядке вещей, Бадр, — спокойно сказала она. — Во время беременности женщины всегда излишне возбудимы.

— Беременности? — вскричал он. — Она беременна?

— Конечно, — сказала миссис Мейсон. — Разве она вам не сказала?

* * *

Через семь месяцев он стоял рядом с ее кроватью в больнице. На руках у него лежал его сын.

— Он похож на тебя как две капли воды, — застенчиво сказала она. — У него такие же голубые глаза.

Он вспомнил слова отца, когда-то сказанные ему.

— У всех новорожденных голубые глаза, — сказал он. — Мы назовем его Мухаммедом.

— Джоном, — сказала она. — В честь моего дедушки.

— Мухаммедом, — повторил он. — В честь Пророка.

Он посмотрел на нее.

— Ну, теперь ты выйдешь за меня?

Она посмотрела на него.

— А ты сначала разведешься?

— Я не могу себе позволить, чтобы неверная была моей единственной женой, — сказал он. — Примешь ты нашу веру?

— Да, — сказала она.

Приподняв ребенка, он прижал его к груди. Малыш начал плакать.

С гордой отцовский улыбкой он посмотрел на Иордану.

— Наш сын будет принцем, — сказал он.

Когда Бадр вошел, старый принц поднял на него глаза. По мановению его руки молодой мальчик, сидевший рядом с ним, встал и вышел.

— Как ты поживаешь, сын мой? — спросил старик.

— Я принес вам новость — у трона есть наследник, ваше величество, — сказал Бадр. — У меня родился сын. С вашего разрешения я хотел бы назвать его Мухаммедом.

Старик пристально посмотрел на него.

— Ребенок от неверной наложницы не может быть наследником престола Пророка.

— Я женюсь на этой женщине.

— Перейдет ли она в нашу веру?

— Она уже перешла, — сказал Бадр. — И она уже знает Святой Коран лучше меня.

— Я разрешаю тебе жениться на этой женщине.

— Я прошу еще об одном благодеянии от вашего величества.

— Каком?

— Не подобает, чтобы наследник трона явился от второй жены в доме. Я прошу вашего разрешения на предварительный развод.

— Для этого должны быть основания, — сказал принц. — Коран воспрещает развод из-за тщеславия или прихоти.

— Основания имеются, — сказал Бадр. — После рождения последнего ребенка моя жена стала бесплодной.

— До меня доходили такие разговоры. Это верно?

— Да, ваше высочество.

Принц вздохнул.

— Я дарую тебе такое разрешение. Но все должно быть организовано как следует и согласовано со Святым Писанием.

— Все так и будет.

— Когда ты женишься на этой женщине, я хотел бы увидеть ее и твоего сына.

— Как вы того пожелаете, ваше высочество.

— Все в воле Аллаха, — сказал старик. — Когда твоему сыну минет десять лет, он будет объявлен наследником престола.

Наклонившись, он протянул руку, которую Бадр поцеловал.

— Иди с миром, сын мой.

* * *

Во время свадьбы Иордана поразила и обрадовала его родителей, заговорив с ними по-арабски. Втайне от них она наняла учителя и прошла с ним ускоренный курс языка, так что теперь говорила по-арабски достаточно хорошо, но с легким приятным американским акцентом, который придавал музыкальность ее произношению. Бадр припомнил, как восхищены были его мать и сестры, увидев его наследника, как, нежно лаская, они притрагивались к нему, обмениваясь замечаниями относительно его нежно-золотистой кожи. Он вспомнил также, с какой гордостью его отец взял на руки первого внука.

— Мой маленький принц, — нежно сказал он.

После свадебной церемонии они совершили хадж в Мекку, не на верблюдах, бредущих через пустыню, как довелось его отцу с матерью, а на «Лир джете», который покрыл это расстояние за несколько часов. Бок о бок стояли они рядом в спокойной тишине площади, окруженные другими пилигримами в белых развевающихся одеяниях, одетые точно так же, как они, и когда с мечети донесся призыв муэдзина к молитве, они простерлись на земле перед Каабой, святилищем арабского мира.

На обратном пути, когда они летели к принцу, он, повернувшись к ней, заговорил по-арабски.

— Ну, теперь ты настоящая мусульманка.

— Я была ею с первого же дня нашей встречи, — сказала она. — Только я не подозревала об этом.

Он взял ее за руку.

— Я люблю тебя, моя жена.

По арабскому обычаю, она подняла его руку к губам и поцеловала ее.

— И я люблю тебя, мой повелитель.

— Если твоему сыну суждено быть моим наследником, — сказал старый принц — я хочу, чтобы ваш дом был рядом с моим, и я мог бы смотреть, как он растет и мужает.

Бадр видел, как над вуалью, которую Иордана по мусульманскому обычаю носила на людях, удивленно округлились ее глаза. Движением головы он дал ей понять, чтобы она молчала.

— Вы будете жить в доме внутри дворцовой ограды, — продолжил принц, — так, чтобы вы были вне досягаемости злых сил.

— Но моя работа, ваше высочество, — запротестовал Бадр, — заставляет меня много времени бывать вне дома.

Принц улыбнулся.

— В таком случае, ты будешь чаще бывать здесь. Нехорошо, если мужчина так надолго расстается с семьей.

— Это невозможно, — ночью в их покоях сказала ему Иордана. — Мне здесь нечем заняться. Я сойду с ума.

— Долго это не продлится. Немного погодя мы развеселим его, затем я скажу ему, что ты мне нужна как помощница в работе, и он все поймет.

— Я не выдержу! — воскликнула она. — Я не арабская женщина, с которой можно обращаться как с рабыней!

В голосе Бадра появились ледяные нотки. Таким она его раньше никогда не видела.

— Ты мусульманская женщина, — сказал он, — и ты будешь делать все, что тебе приказывают!

Может быть, именно тогда все стало меняться в их отношениях. Бадр был прав, предполагая, как будут развиваться события. Но прошло не менее шести месяцев, прежде чем ему удалось убедить принца, что они должны иметь дома в самых разных местах. К тому времени между ними уже пролегла глубокая трещина, и оба они чувствовали ее.

Невидимый барьер вырос между ними и их любовью, и как они ни старались, им не удавалось проломить его.

Глава 13

Иордана не спала. Широко открытыми глазами она смотрела в темноту, прислушиваясь к дыханию человека, крепко спящего по другую сторону огромной кровати. Ничего не изменилось. Даже чудодейственное снадобье Джаббира не смогло объединить их.

До того, как они поженились, их сексуальные отношения были полны тепла и нежности, хотя в них присутствовали некоторые моменты, которых он не мог себе позволить. Он целовал ее груди и живот, но в смелости ласк дальше не заходил. Много раз она побуждала его к ним, но он никогда не позволял ей занять положение, когда она могла бы контролировать свои движения. Без слов он давал ей понять, что вещи, которые она хочет от него, унижают его мужское достоинство. Мужчина никогда, ни при каких обстоятельствах, не позволит себе подчиниться женщине.

Тем не менее, все это было неважно. Он был отличным любовником. Но вскоре после женитьбы она заметила в нем определенные изменения. К этой стороне жизни он стал относиться с некоторой небрежностью. Он брал ее без любовных игр, и все быстро кончалось. Сначала она все объясняла его усталостью от работы. Принц постоянно нагружал его все новыми и новыми заданиями. Его дела распространялись на все страны западного мира, и его организация становилась все сложнее. Постепенно вокруг Бадра подобрался штаб из молодых людей, которые, как и он, были выходцами с Ближнего Востока, прекрасно ориентирующихся в проблемах Запада. Каждый из членов этого штаба располагался в странах, с которыми был лучше всего знаком, и в его повседневные обязанности входило следить за инвестициями Бадра. Да и сам Бадр постоянно путешествовал из страны в страну, принимая окончательные решения и координируя направления деятельности, которые должны были принести наилучшие результаты.

Со временем устаревший «Лир джет» уступил место модели «Мистер-20», затем «Супер-Каравелле» и наконец «Боингу-707 Интерконтинентал». Ныне он мог покрывать большие расстояния без посадки, но и даже в этом случае путешествия занимали у Бадра все больше и больше времени.

Их летние каникулы во Франции остались только воспоминаниями, а громадная яхта, которая была куплена для отдыха, куда чаще без дела стояла в гавани на приколе.

Вскоре после рождения Самира, их второго сына, любовные ночи практически исчезли из их быта. И однажды ночью, когда она в отчаянии потянулась к нему, он взял ее руку, отвел в сторону и холодно сказал:

— Жене не подобает предлагать себя.

Ошеломленная его словами, она сначала заплакала, а потом пришла в ярость. Включив свет, она села на кровати и потянулась за сигаретами. Не торопясь прикурив, она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.

— В чем дело, Бадр? Разве я когда-нибудь оскорбляла тебя?

Он не ответил.

— У тебя есть другая?

Открыв глаза, он тяжело посмотрел на нее.

— Нет.

— Тогда в чем дело?

Помолчав с минуту, он встал с кровати.

— Я устал, — сказал он. — Я хочу спать.

Она в упор взглянула на него.

— А я хочу трахаться, — откровенно сказала она. — Я в чем-то неправа?

— Хватает и того, что ты ведешь себя как шлюха, — сказал он. — Ты не должна пользоваться их языком.

— Тебе-то уж он известен, — едко сказала она. — Ты провел с ними немало времени.

Его лицо потемнело от гнева.

— Тебя не касаются мои дела.

— Я твоя жена, а ты месяцами не приближаешься ко мне. Так что ты имеешь в виду, говоря, что меня это не касается?

— Обязанность жены — подчиняться желаниям мужа.

— После замужества я отнюдь не стала человеком второго сорта, — фыркнула она. — У меня есть и права, и чувства.

— Ты забываешь о том, что написано черным по белому, — сказал он. — Ты моя жена, моя собственность, и у тебя есть право лишь на те права и чувства, которые я соблаговолю позволить тебе.

Она смотрела на него.

— Тогда я потребую развода. Так я не хочу жить.

— Ты получишь отказ, — сказал он. — Ты будешь жить так, как я тебе прикажу.

— Мы не в средневековье, — сказала она. — А также и не на Ближнем Востоке, где ты можешь запереть меня в гарем. Завтра я отправляюсь домой и подаю на развод. В его глазах был ледяной холод.

— Если ты это сделаешь, — тихо сказал он, — ты никогда больше не увидишь своих детей. И ты знаешь, что у меня есть силы сделать это.

В голосе ее были ужас и потрясение.

— Ты этого не сможешь сделать!

— И смогу, и сделаю, — бесстрастно сказал он.

Захлебнувшись в слезах, она не смогла выдавить из себя и слова.

С минуту он смотрел на нее, а когда заговорил, в голосе его не было ни тени сожаления и тепла.

— Развода не будет. Слишком много поставлено на карту. Я не хочу, чтобы право моего сына на трон подвергалось сомнению из-за скандала. Тем более после тех жертв, на которые я пошел ради него.

Она недоверчиво посмотрела на него.

— О каких жертвах ты говоришь?

— Подавив свою гордость, я просил разрешения жениться на неверной, несмотря на все возражения против такого поступка. Но я хотел, чтобы моему сыну достался трон. Он был обещан ему.

— Но ведь я сменила веру, не так ли? — Она плакала.

— На словах, но не в сердце. Будь это иначе, ты бы знала свое место и не обсуждала бы мои действия.

В отчаянии она закрыла лицо руками.

— О господи, — она не в силах была сдержать рыдания.

— К какому господу ты взываешь? — спросил он, и в голосе его были холод и жестокость. — Твоему или моему?

Опустив руки, она взглянула на него.

— Нет бога, кроме Аллаха.

— Скажи и остальные слова.

Мгновение она молчала, затем опустила глаза.

— И Магомет пророк его, — прошептала она.

Переведя дыхание, он направился к дверям.

— Помни их.

— Бадр. — Что-то в ее голосе остановило его. — Что ты хочешь, чтобы я делала?

Он в упор посмотрел на нее.

— Я даю тебе свободу делать все, что ты хочешь, пока мы остаемся мужем и женой. Но с двумя ограничениями. Первое — благоразумие. Ты не имеешь права поступать так, чтобы навлечь позор на наш дом. Для всего мира наш брак существует, как обычно.

— И второе?

— Ты должна избегать евреев. Этого я не потерплю.

Помолчав, она кивнула.

— Все будет, как ты хочешь.

Закрыв дверь, он тяжело подошел к постели и остановился, глядя на нее сверху вниз.

— Я не хочу, Бадр, — сказала она. — Мне...

— Меня не интересует, чего ты хочешь или не хочешь, — хрипло сказал он. — Ты ведешь себя и говоришь, как шлюха — и обращаться с тобой будут как со шлюхой.

Он сорвал с нее ночную рубашку и ничком швырнул на постель.

— Ты этого хотела, неверная шлюха?

— Бадр, — застонала она.

Резко, с оттяжкой он ударил ее по обнаженным ягодицам. Рука его поднималась снова и снова, и она стонала, извиваясь от боли...

...Затем, после всего, она недвижимо лежала на своей половине постели, медленно приходя в себя. Он тоже молчал. Она не двигалась. Между ними порвались все отношения.

Наконец он заговорил:

— Теперь, женщина, ты знаешь свое место?

Она проглотила набежавшие слезы.

— Да, — тихо прошептала она.

* * *

Так это произошло несколько лет назад. В действиях Бадра не было ни желания обладать ею, ни жестокости. Просто и откровенно он дал ей почувствовать свою силу.

Тем летом у нее появился первый любовник. После него все стало куда проще. Но мало с кем из них она получала удовлетворение. Все же они кое-что давали ей. Были ли они искренни или нет, испытывали ли они к ней страсть или нет, платила ли она им или нет, все они занимались с ней любовью.

А это было то, что Бадр никогда не мог ей дать.

Глава 14

Ее разбудил звук включенной электробритвы. Иордана повернулась на бок. Сквозь открытую дверь ванной она видела, как он стоит перед зеркалом, с полотенцем, обмотанным вокруг тонкой талии. Ей было знакомо это сосредоточенное выражение его лица. Бритье полностью поглощало его.

Сев, она потянулась за сигаретой. Они провели странный уик-энд. Странный потому, что временами ей казалось — к ним возвращается прежняя близость. Но каждый раз, когда возникало это ощущение, кто-то из них делал или говорил то, что разрушало его.

Дважды они занимались любовью. В первый раз ничего не получилось, потому что ей захотелось испытать боль.

— Ударь меня, — сказала она и почувствовала, как он отодвинулся от нее.

Во второй раз это произошло прошлой ночью, после сигареты Джаббира. Гашиш расслабил ее, и она чувствовала себя легко и свободно. Она хотела, чтобы их любовь была нежна и проста. Она хотела, чтобы он был таким, как в первые дни их встречи. Но этого не получилось. Он грубо овладел ею, и все быстро кончилось. Удивленная, она посмотрела ему в лицо. Оно было спокойным, словно ничего ее случилось. На нем не было ни радости, ни удовольствия. Мгновением позже он высвободился из ее рук и, оказавшись на своей половине постели, сразу же уснул. Она долго лежала без сна и думала, что в первый раз он брал ее без любви, давая понять, что она не представляет собой ничего, кроме сосуда для удовлетворения его страсти и самоутверждения. В тот раз он ясно дал ей понять, что так будет всегда и так оно и было — до этого уик-энда.

После первой неудачи она надеялась, что придут и лучшие времена. Но они не наступили. То, чего он ждал от нее в начале этого уик-энда, исчезло. И она сомневалась, представится ли еще раз такая возможность.

Мокрый после душа, он вышел из ванной и посмотрел на нее.

— Утром мы улетаем в Лос-Анджелес, — сказал он. — Какие у тебя планы на потом?

Он вел себя так, словно они были малознакомыми людьми.

— Очень рада видеть тебя, — сказала она. — Надеюсь, что мне еще представится такая возможность.

На его лице появилось удивленное выражение.

— О чем ты говоришь?

— Ни о чем особенном. У меня нет никаких планов.

— Ты возвращаешься во Францию?

— А как насчет тебя? — спросила она. — Было бы неплохо, если бы ты повидался с детьми. Тебя не было все лето, и они скучают.

— Не могу, — решительно сказал он. — Как раз сейчас масса дел. Кроме того, этой осенью я планирую провести с ними время в Бейруте. Я буду там самое малое шесть недель.

— Несколько дней очень много значили бы для них.

— Я сказал, что не могу терять время, — резко сказал он. Подойдя к гардеробу, он взял рубашку. — Мне надо спешить, лететь в Японию.

— Никогда не была в Японии. Я слышала, что это восхитительная страна.

Он застегивал рубашку.

— Токио — это сумасшедший дом, — рассеянно сказал он. — Ужасное движение и везде так много народу, что невозможно дышать.

Она все поняла. Бадр не хотел, чтобы она была с ним. Теперь уже она ему не нужна.

— Думаю, что могла бы остаться в Лос-Анджелесе на несколько дней. Повидаюсь с друзьями, а потом, может, съезжу в Сан-Франциско навестить семью.

Он натянул брюки.

— Неплохая идея. Но организуй все так, чтобы быть во Франции в начале будущей недели. Я бы не хотел, чтобы дети так долго были одни.

— Организую, — сказала она. С четырьмя слугами, двумя телохранителями и гувернанткой дети были не так уж одни.

Звякнул телефон, и он поднял трубку. Послушав, он кивнул, удовлетворенный.

— Отлично, Дик, — сказал он. — Позвони команде и скажи им, что мы летим, как только я прибуду в аэропорт.

Он положил трубку.

— Сейчас я улетаю в Токио, — сказал Бадр, — Если хочешь, можешь пользоваться моим бунгало в отеле.

— Прекрасно.

— В этом же отеле Юсеф должен встретиться с Винсентом. Если тебе что-то будет нужно, можешь с ним связаться.

— Спасибо.

Надев туфли, он пошел к выходу.

— Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?

— Немного.

Он кивнул и вышел. Она сидела недвижимо. Затем потушила сигарету и вылезла из постели. Встав перед зеркалом, Иордана спустила ночную рубашку и стала вглядываться в свое обнаженное тело.

Физически она не изменилась. Может, после рождения детей груди стали полнее, но они по-прежнему крепки, и тело сохраняло подтянутые очертания ее юности. Она могла быть довольна. Но удовлетворение не приходило. Ощущения здоровья и благополучия было недостаточно. Стоять и ждать, чтобы тебя использовали — такая жизнь ее не устраивала.

* * *

В спальне Юсефа зазвонил телефон. Он не шевелился, надеясь, что тот замолчит. Он устал. Молодой американец, которого прошлым вечером он встретил в баре «После тьмы», измотал его. Он был ненасытен. Наконец, когда он уже еле шевелился, Юсеф вручил ему пятьдесят долларов и выпроводил его.

Посмотрев на пятидесятидолларовую банкноту, юноша перевел взгляд на Юсефа.

— Позвонить тебе?

— Меня здесь не будет. Утром я улетаю.

— Я бы хотел еще раз увидеться с тобой.

Юсеф догадывался, что тот хотел бы увидеть. Пятьдесят долларов.

— Когда я вернусь, то дам тебе знать.

— У меня нет телефона, но ты можешь оставить для меня записочку у бармена.

— О'кей, — сказал Юсеф.

Юноша ушел, и Юсеф уснул мертвым сном. Но проклятый телефон не переставал трезвонить. Будь Бадр в городе, он снял бы трубку, но Бадр улетел в Японию.

Телефон в спальне замолк, но теперь начал звонить аппарат в гостиной. Юсеф зарылся в подушку и попытался вернуться в сон, но телефон в спальне опять стал звонить.

Выругавшись, он снял трубку.

— Алло, — хрипло проворчал он.

Голос говорил по-французски, но с сильным арабским акцентом.

— Месье Зиад?

Автоматически Юсеф ответил по-арабски.

— Да.

Голос перешел на родной язык.

Лично мы не встречались, но говорили по телефону. Мы были в той же компании, что собиралась на борту яхты в день рождения мадам Аль Фей. Мое имя Али Ясфир.

— Ахлан ва сахлан, — сказал Юсеф, уже окончательно проснувшись. Он знал об Али Ясфире.

— Ахлан фик, — ответил Ясфир.

— Чем могу быть вам полезен? — вежливо осведомился Юсеф.

— Если бы вы могли уделить мне время, мы могли бы встретиться с вами по важному делу, представляющему взаимный интерес.

— Где вы находитесь?

— Здесь, в Лос-Анджелесе. Может, мы могли бы вместе позавтракать?

— Будет сделано. Где бы вы хотели встретиться?

— В любом месте. Как вам будет удобно.

— Тогда в час. Здесь, в отеле.

Он положил трубку. Результат последней встречи Бадра с Али Ясфиром был ему известен. Он был также уверен — Али Ясфир знает, что он в курсе дела. Значит, в самом деле, что-то очень важное заставляет Ясфира искать с ним встречи. Ясфир обычно проворачивает свои дела в верхах.

Он снова взялся за телефон.

— Доброе утро, мистер Зиад, — весело поприветствовал его оператор.

— Не могли бы позвонить от моего имени в комнату мистера Винсента?

Он никак не мог присутствовать в одно и то же время на двух ленчах. Винсенту придется подождать.

В соответствии с арабскими обычаями, Али Ясфир не переходил к сути дела до тех пор, пока перед ними не поставили кофе.

— Я слышал, что ваша компания, занимающаяся импортом, стала ввозить из-за границы много товаров в Соединенные Штаты.

Юсеф кивнул.

— Это верно. Просто удивительно, какое количество товаров, в которых нуждаются американцы, мы можем производить на Ближнем Востоке.

— Мне также известно, что в ваши обязанности входит создание небольших предприятий на Ближнем Востоке, чью продукцию охотно будут покупать в Соединенных Штатах.

Юсеф кивнул.

— Я в свою очередь представляю некоторых производителей, которые были бы рады поставлять свою продукцию в Соединенные Штаты. В настоящее время мы имеем дело с европейскими экспортерами, и у нас с ними масса проблем.

Юсеф сидел молча. Он знал об этих проблемах. Федеральное бюро по наркотикам перехватило слишком много такого товара. На Ближнем Востоке ходили слухи, что некоторые весьма влиятельные люди недовольны действием Ясфира.

— Я слышал, что немалую часть вашей деловой активности вы направили в район Южной Америки, — сказал он.

— Это верно... — Ясфир кивнул, — но это лишь часть программы распространения нашего влияния. Предложения, касающиеся остальной нашей продукции, достаточно внушительны.

— Я желал бы быть вам полезен, — неопределенно сказал Юсеф. — Но мистер Аль Фей уже сформулировал нашу политику, и я очень сомневаюсь, что он будет по моему совету менять ее.

— Я уверен, что мистер Аль Фей не входит в детали отгрузки каждого вида товара, которые вы импортируете. Не сомневаюсь, что они находятся в ваших, более чем надежных руках.

Это было верно. Бадр и не должен знать все детали. Партии товара, стоимостью в тысячи долларов, грузились и отправлялись, и он даже не знал, что они собой представляют.

— Если вы найдете возможность сотрудничать с нами, вы можете получить очень выгодное предложение. — Али Ясфир улыбнулся. — Вы знаете, какие доходы приносит наша торговля. Порой груз, который занимает места столько же, сколько куклы из Египта, дает не меньше миллиона долларов. Вас может ждать вознаграждение в десять процентов просто за ваше любезное содействие. И без всякого риска.

Юсеф посмотрел на него. Это были хорошие деньги. Но он неохотно покачал головой. Ему была нестерпима мысль, что они проплывут мимо его рук. Но, что бы Ясфир ни говорил, риск был слишком велик. Рано или поздно, но произойдет утечка информации. И тогда все будет кончено.

— Прошу прощения, — сказал он. — Но в настоящее время у нас нет таких возможностей. Наши операции почти закончены. Возможно потом, когда мы расширимся и будем лучше оснащены.

Али Ясфир кивнул. Его это устраивало. Рано или поздно Юсеф согласится. Речь пойдет лишь о поднятии ставки, и когда она достигнет определенной суммы, Юсеф уже не сможет противостоять.

— Обдумайте наше предложение. Мы возобновим разговор, когда вы вернетесь в Париж.

— Хорошо, — сказал Юсеф. — Может быть, к тому времени ситуация и изменится.

Али Ясфир приподнял чашечку с кофе.

— Мистер Аль Фей направился в Японию?

Юсеф кивнул. Он и не представлял себе, что они так внимательно следят за перемещениями Аль Фея.

— Его переговоры с японцами очень многообещающи, — сказал Али Ясфир.

— Мне почти ничего о них не известно, — быстро ответил Юсеф.

Ясфир улыбнулся.

— Куда более важен, чем те незначительные дела, которые мы обговаривали с вами, может быть союз с ним. Мы высоко ценим его.

— Как и все, — добавил Юсеф.

— И все же мы чувствуем, что он может оказать большое влияние на наши дела, — сказал Ясфир. — И не будь он так несговорчив, возможно, его вес заметно вырос бы в среде тех, кто, как и он, придерживается консервативных взглядов.

Юсеф не ответил. Ясфир был прав. Есть дела и поважнее, чем транспортировка наркотиков.

— Если бы вы могли найти возможность воздействовать на него для поддержки нашего дела, — сказал Ясфир, — вы бы провели остаток своих дней в полной роскоши, и Аллах удостоил бы вас своей благодарности за ту помощь, которую вы оказали. Его угнетенному народу.

— Мистер Аль Фей не из тех людей, что легко поддаются влиянию.

— Он человек, — ответил Ясфир. — И путь к нему будет найден. Рано или поздно.

Юсеф махнул, чтобы принесли счет и подписал его. На обратном пути они встретили Иордану.

— Я думала, что у мистера Винсента ленч с вами, — сказала она, — и спешила перехватить его и сказать ему, что я была бы рада, если бы он посетил сегодняшний прием.

— Я передам ему, — сказал Юсеф. — Возможно, мы придем вместе.

Иордана заметила стоявшего неподалеку Али Ясфира. Тот поклонился.

— Мадам Аль Фей, — сказал он. — Как я рад снова видеть вас.

Юсеф перехватил удивленное выражение ее лица.

— Вы должны помнить — мистер Ясфир, — быстро сказал он. — Он был на борту яхты в день вашего рождения.

— О, конечно, — сказала она. — Как поживаете, мистер Ясфир?

— Прекрасно, а вы еще более обаятельны, чем в тот запомнившийся мне день. Но я должен извиниться. Я опаздываю на встречу.

Он поспешил прочь, а она, проводив его глазами, повернулась к Юсефу.

— Надеюсь, что у Бадра нет никаких дел с этим человеком, — сказала она.

Юсеф удивился. В первый раз он услышал, как она высказывает какое-то мнение относительно дел Бадра.

— Не думаю, — сказал он, но затем любопытство взяло верх. — Но почему вы так считаете?

— Не знаю, — задумчиво сказала она. — Может, мне подсказывает женская интуиция. Но я чувствую в нем какую-то опасность.

Глава 15

Иордана оглядела большую темную гостиную и потянулась за стаканом вина. Остальные гости, рассевшись на кушетках и стульях, стоявших по периметру помещения, увлеченно смотрели на большой экран в дальнем конце комнаты. Сборище не походило на веселую голливудскую вечеринку, которую она ожидала встретить. Атмосфера здесь была, скорее, торжественной и скучноватой.

Обернувшись, она посмотрела в тот конец помещения, где, повернувшись спиной к экрану, у бара сидел хозяин. Казалось, что в тот момент, когда начался фильм, он потерял к гостям всякий интерес. Может, у кинозвезды и была такая привилегия.

Рик Сюлливан стал звездой давно, во времена так называемого большого искусства, в тех пышных киноспектаклях, которые ставил Сесиль де Миль и значительно позже — Майкл Винсент, но он уже давно вышел из моды. Он играл главную роль в фильме Винсента о Моисее, что, собственно, и было причиной обеда. По Голливуду прошел слух, что Винсент вот-вот примется за новую работу, и Сюлливан решил, что было бы неплохо напомнить режиссеру о своем существовании.

Он не нуждался ни в деньгах, ни в работе. Последние пять лет он играл в одной из самых популярных серий на телевидении. Но для его самолюбия телевидение было далеко не то, что большой экран. Он не любил больших компаний, и поэтому список его гостей включал не больше шестнадцати человек. Конечно, здесь были и его агент, и его помощник по связям с прессой, и несколько ведущих голливудских репортеров. В число остальных гостей входили их общие с Винсентом друзья и несколько актеров и актрис, чей талант был недостаточен для того, чтобы угрожать его положению звезды вечера.

Повернувшись от бара, Сюлливан уловил выражение откровенной скуки на лице Иорданы, глядевшей на экран. Он не ожидал встретить здесь такую женщину.

В силу определенных причин он предполагал, что она будет значительно старше. Возможно потому, что он считал ее мужа, обладавшего такими деньгами, личностью в годах. На другом конце комнаты он увидел пришедшего с ними человека по имени Зиад. Тот сидел рядом с Винсентом на большом диване. Сначала он было решил, что этот человек должен быть любовником женщины, но потом отбросил идею. Без сомнения, тот был гомосексуалистом. Скорее всего, он был при ней сторожевым псом.

Обед был неплох, и разговоры, наполненные пустой болтовней, текли сами по себе. Все были преисполнены симпатии друг к другу — типичная голливудская застольная болтовня. В конце обеда он объявил, что получил копию великого фильма Винсента, в котором ему довелось играть. Майкл был польщен, а гости, выразив неподдельное удовольствие, разместились перед экраном в большой гостиной.

Покончив с напитком, Рик подошел к Иордане и занял место рядом с ней. Взглянув на экран, он сразу же отвел от него взгляд. Шла одна из первых сцен, в которых молодой Моисей спорил с фараоном. Фильм был снят почти двадцать лет назад, и он теперь не мог смотреть на себя молодого на экране. Эти сцены слишком ощутимо напоминали о его возрасте.

Он заметил, что она наблюдает за ним и грустно улыбнулся.

— Я не люблю смотреть на себя. Мне кажется это грехом тщеславия или чем-то в этом роде.

— Да, наверно, это может быть проблемой, — вежливо сказала она.

— Похоже, что картина вас не очень интересует.

— Я ее уже видела, — откровенно сказала она. — Да и в то время она не была в моем вкусе.

Он засмеялся.

— Какие фильмы вам нравятся?

Она задумалась.

— Современные. Знаете ли, такие фильмы, которые делают сегодня.

— Вы имеете в виду то, что отмечено знаком «икс»?

— Никогда их не видела.

Несколько мгновений он смотрел на нее.

— Хотите посмотреть один из них?

— Не откажусь, — сказала она, встретив его взгляд. — Но не представляю себе, что ради этого придется идти в какой-то занюханый кинотеатр.

— Не придется. Я могу устроить для вас просмотр.

— Интересно. И как вы считаете, когда мы сможем это организовать?

— А как насчет прямо сейчас? — спросил он. Он заметил удивление, с которым она осмотрела небольшой кинозал. — В другой комнате, конечно.

— Но что скажут остальные? — спросила она.

— Они и не заметят нашего исчезновения. Фильм будет длиться еще два с половиной часа. Мы успеем вернуться до его окончания.

Никто даже и не посмотрел на них, когда они покидали комнату. Они вышли в холл.

— Думаю, вы не имеете ничего против, чтобы организовать просмотр в моей спальне? — вежливо спросил он, пропуская ее вперед и закрывая дверь.

— Отнюдь, — сказала она. — Но я не вижу тут экрана.

Засмеявшись, он нажал кнопку на стене. Тихо зажурчал моторчик, и из-под потолка к изножью кровати опустилась небольшая платформа, на которой стоял телевизор с огромным экраном, несколько наклоненным вперед.

— Я записал кинопленку на видеокассету, — сказал он. — Единственный недостаток в том, что нужно смотреть, лежа на постели.

— Выглядит она достаточно привлекательно.

— Я поставлю кассету, — сказал он, — и тут же вернусь.

— О'кей.

Направившись к дверям, он остановился и указал на ночной столик.

— В серебряной коробочке сигареты с прекрасной колумбийской травкой, в розовом флаконе с золотой ложечкой — лучший в городе кокаин.

— Прекрасно, — улыбнулась она. — Не могу ли я попросить вас принести бутылку холодного белого вина? После коки мне всегда хочется пить.

Когда он вернулся, она уже обнаженной лежала на постели, бережно зажав в пальцах самокрутку с травкой. Фильм начался.

Быстро разоблачившись, он сел на постель рядом с ней и потянулся за флаконом с ложечкой.

— Как насчет одной порции? — спросил он. — Великолепно прочищает мозги.

— Звучит неплохо.

С шумом втянув носом порошок, он протянул ложечку ей, увидел, как расширились ее зрачки, когда она вдохнула снадобье.

— Ну как? — спросил он.

— Лучше быть не может. — Она потянулась к нему. — Ну и громадина же ты.

Он громко засмеялся, и Иордана вопросительно посмотрела на него.

— Знаешь, когда я впервые увидел тебя, то сразу же подумал, что ты из тех женщин, что прямиком идут к цели.

— И не сворачивая, — хмыкнула она.

— Вот и прекрасно, — сказал Сюлливан, не сводя с нее глаз, потом он опустил руку, нажимая невидимую кнопку, включающую запись видеокамеры.

Он не сказал ей, что единственные ленты, которые доставляют ему удовольствие, сняты скрытой камерой здесь, в этой постели.

— Просто прекрасно.

* * *

Юсеф откровенно скучал. Казалось, что фильм никогда не кончится. Он лениво оглядел помещение. Внезапно и фильм, и все окружающие вылетели у него из головы. Иордана исчезла. А также хозяин. Он разозлился на самого себя. Он не заметил, как они скрылись. Он поднялся со своего места. Винсент посмотрел на него.

— Я должен сходить в ванную, — шепотом объяснил Юсеф. Бесшумно выйдя из комнаты, он остановился в коридоре.

Дом был огромен. Они могли находиться в любой из комнат. Он заглянул в кабинет, в столовую, в комнату для ленчей, вышел в патио, но нигде их не обнаружил.

Раздосадованный, он зашел в ванную и вымыл лицо и руки холодной водой. Глупец. Он должен был предусмотреть, что Иордана может ускользнуть с ним. Сюлливан был высок ростом, привлекателен и, кроме того, он был кинозвездой. Он не имел ничего общего с теми жиголо, которых она цепляла на Ривьере.

Выйдя из ванной, он пересек холл и направился к спальням. Из-за одной двери услышал звук работающей аппаратуры. Он остановился, решив было, что там работает кондиционер. Американцы ставят эти штуки даже в туалетах. Но услышав слабые звуки голосов, доносящихся из динамика, он осторожно нажал на ручку. Дверь не открывалась. Она была заперта.

Он быстро огляделся, дабы убедиться, что коридор пуст. Юсеф был знаком со многими фокусами, включая и использование жесткой пластмассовой кредитной карточки.

Через мгновение дверь приоткрылась, и Юсеф с изумлением уставился в маленький экран монитора видеозаписывающего устройства. Звук был приглушен, но картинка была четкой и ясной. Обнаженная Иордана лежала на спине, и ее лицо было искажено судорогой наслаждения. Обхватив ногами талию мужчины, сидевшего на ней верхом, она смотрела прямо в камеру. В динамике было слышно ее сдавленное дыхание. Изменив позу, мужчина сел на край постели и, повернувшись к Иордане, улыбнулся. Прежде чем экран погас, у Юсефа было достаточно времени рассмотреть удовлетворенное выражение на лице их хозяина.

Застыв на мгновение, Юсеф сделал быстрый шаг вперед. Он знал эту технику. Такая же система стояла и на яхте Бадра, но только для просмотра, а не для записи. Нажав клавишу, освобождающую кассету, Юсеф вынул ее и спрятал под пиджак. Выйдя в коридор, он закрыл дверь и услышал, как щелкнул язычок замка.

Он вышел в фойе. Когда Юсеф приблизился, слуга открыл перед ним входную дверь.

— Вы уходите? — спросил он.

— Нет, просто мне захотелось подышать свежим воздухом.

— Очень хорошо, сэр, — сказал слуга, пропуская его.

Юсеф подошел к своей машине. С переднего сиденья вскочил шофер.

— Мой дипломат в багажнике? — спросил Юсеф.

— Да, сэр. — Открыв багажник, шофер подал его хозяину. Юсеф быстро положил в чемоданчик кассету, запер его, вернул шоферу. — Напомни мне, чтобы я взял его, когда вечером мы вернемся в отель.

— Да, сэр.

Пронаблюдав, чтобы шофер положил дипломат снова в багажник, Юсеф вернулся в дом. Он слышал гулкий стук сердца. Все свершилось лучше, чем он предполагал, он получил больше, чем мог рассчитывать. Теперь оставалось лишь решить, как наилучшим образом использовать то, что оказалось у него в руках.

Он скользнул на свое место рядом с Винсентом и уставился на экран. Повернувшись к нему, Винсент прошептал:

— Вам не кажется, что Рик просто фантастически играет Моисея?

— Да, — сказал Юсеф. — Но уверены ли вы, что он будет также хорош и в нашей картине?

Винсент с улыбкой повернулся к нему.

— Я не ошибаюсь. Придя в кино, Соломон сменил свое имя, став Сюлливаном. И неужели Соломон может плохо сыграть Моисея?

Юсеф всмотрелся в лицо главного героя, которое сейчас заполняло весь экран, и удивился, как он не заметил этого раньше. У Рика было типичное еврейское лицо, еврейские черты.

Открылась задняя дверь комнаты и вернулись Рик с Иорданой. Краем глаза он видел, как они разместились у бара. Через плечо Рик посмотрел на экран и что-то сказал ей. Засмеявшись, она взяла стакан с вином, который бармен поставил перед ней.

Юсеф почувствовал прилив ненависти.

"Смейся, сука, — с яростью подумал он.

— Смейся пока, ты, еврейская подстилка!"

Теперь ему было ясно, что он сделает с кассетой. Бадр будет бесконечно благодарен ему за доказательство, как он охраняет честь его имени, скрывая от мира свидетельство того, что жена продает его с евреями.

Глава 16

Сидя в другом конце комнаты, Лейла смотрела на свою мать.

— Я уже много раз говорила тебе об этом, мама. Хамид — просто мой друг, вот и все. У меня с ним нет ничего серьезного. Я не собираюсь выходить за него замуж. Он просто мой приятель.

Мариам тяжело вздохнула.

— Я не знаю, что с тобой происходит. Он обыкновенный сириец, и его семья не представляет собой ничего особенного. Не могу себе представить, что ты в нем нашла.

Лейла закурила.

— Мне же нужно с кем-то разговаривать.

— Вокруг так много прекрасных молодых людей, с кем ты можешь общаться. Отец сказал, что с ним говорил промышленник Фаваз. Его сыну как раз подошел брачный возраст, и они заинтересовались тобой.

— Кто? — с сарказмом спросила Лейла. — Фаваз или его сын?

— Прекрати быть такой распущенной. Дедушка не желает тебе ничего, кроме добра.

— Так же, как он желал тебе? — подчеркнуто спросила Лейла.

— Он ни в чем не ошибся, — оскорбившись, сказала Мариам. — Никто из нас не подозревал, что представляет из себя твой отец. Мы все делали, как надо. Никто не может ткнуть в нас пальцем.

— Я не видела, чтобы кто-то тыкал пальцем и в моего отца, — сказала Лейла. — Обычно, если у тебя есть деньги, никого не интересует, что ты делаешь.

Мариам разочарованно покачала головой.

— Я всегда говорила, что ты унаследовала от своего отца больше, чем от меня. Ты видишь мир так, как тебе хочется, чтобы он выглядел. Я бы никогда не разрешила тебе учиться в школе в Швейцарии. Единственное, чему тебя там научили — это спорить с матерью. Твоя сестра никогда так не поступает.

— Моя сестра дура! — фыркнула Лейла. — Ее беспокоит только ее дом, ее дети и ее взаимоотношения со слугами.

— Женщина и должна об этом беспокоиться, — сказала Мариам. — О чем же еще ей думать?

Лейла показала в окно.

— За ним целый мир, мама! Разве ты не видишь этого? Нас столько лет угнетали, наш народ был унижен и подавлен. Наши братья стонут под еврейским игом в Палестине. А ты спрашиваешь, о чем еще думать.

— Это решают мужчины, — сказала Мариам. — А мы должны заниматься нашими собственными делами.

— В них нет никакого смысла, — с отвращением сказала Лейла. Она встала и пошла к дверям. — Я ухожу.

— Куда ты идешь? Снова встречаться с Хамидом?

— Нет. Просто ухожу. Вот и все.

— Что за спешка? Сейчас будет обед.

— Я не голодна. Не ждите меня.

Мариам сидела и смотрела на дверь, за которой скрылась ее дочь. Через несколько минут она услышала, как перед домом заработал двигатель машины. Она подошла к окну как раз, чтобы увидеть, как маленький «мерседес» вырулил на улицу.

Лейла была точной копией своего отца. С ней никто не мог договориться. Она вспомнила тот день в прошлом месяце, когда Лейла появилась в дверях дома вместе с этим своим приятелем, сирийцем Хамидом. Они были так оборваны и грязны, что слуга, который только недавно служил в доме, не хотел их пускать. И лишь потом он неохотно согласился позвать хозяйку.

Мариам пришла в ужас от вида своей дочери. Ее кожа была такой темной и обветренной, словно она дни за днями проводила на солнце в пустыне, и на теле не было ни следа прежних округлостей. Она стала тонкой и стройной, как юноша.

— Что с тобой произошло? — не в силах сдержать слез, закричала она.

— Ничего, мама, — успокаивающе ответила Лейла.

— Но посмотри же на себя! Ведь ты в лохмотьях! Ты выглядишь так, словно месяцами не мылась!

— Со мной все в порядке, мама, — упрямо сказала Лейла.

— Откуда ты явилась? Я была уверена, что ты по-прежнему в школе.

— Мы добирались на автостопе, — ответила Лейла.

— Чего ради? Тебе всего лишь надо было позвонить домой. Мы бы купили тебе билет.

— Если бы мне был нужен билет, я бы так и сделала. Но я хотела поступить так, как я поступила.

И тут Мариам заметила Хамида, по-прежнему стоящего на пороге. Посмотрев на него, она перевела взгляд на дочь.

— Это мой друг Хамид, — сказала Лейла. — Он сириец.

Сделав шаг вперед, Хамид поднес руку ко лбу.

— Ташарафна.

— Хасали шараф, — автоматически ответила она, подавив в себе другие привычные слова приветствия.

— Я встретилась с Хамидом по дороге, — сказала Лейла. — Он добирается к себе домой в Дамаск.

Мариам ничего не сказала.

— Он был очень добр ко мне, — сказала Лейла. — Не будь его, я попала бы в большие неприятности.

Мариам повернулась к сирийцу.

— Входи, — сказала она. — И располагайся в нашем доме.

Он снова поклонился.

— Благодарю вас, мадам, но у меня есть кое-какие друзья, у которых я могу остановиться.

Она не стала притворяться. Он выглядел слишком грубым и примитивным. Впрочем, таково было большинство сирийцев.

— Я рад, что ты добралась до дома, — сказал он Лейле. — А теперь я должен идти.

Лейла протянула ему руку.

— Ты еще свяжешься со мной, прежде чем покинешь Бейрут?

Он кивнул, и они пожали руки друг другу. Несмотря на этот чисто формальный жест, Мариам видела, что между ними есть что-то более близкое.

— Я позвоню вам, — сказал он.

Но с тех пор прошел месяц и он до сих пор не покинул Бейрут. Мариам не знала, чем занимался Хамид. Но она знала совершенно точно, что Лейла и он встречались почти каждый день в отеле «Фениция». Это ей передали друзья, которые встречали их сидящими в кофейне за бокалами кока-колы.

Припарковав машину, Лейла вошла в кофейню прямо с улицы. Она не любила ходить через аляповатый холл с толпами разнаряженных туристов из Америки и Европы. Хамид в одиночестве сидел за их привычным столиком у окна. Перед ним стоял неизменный бокал кока-колы с ломтиком лимона. Она села напротив. Официантка молча поставила перед ней еще один бокал с напитком.

Хамид подождал, пока официантка отойдет.

— Завтра я уезжаю, — сказал он. Лицо его было бесстрастным.

— Домой? — спросила она.

— Скорее всего, — сказал он. — Здесь ничего не происходит, а я получил письмо от двоюродного брата. Я могу получить в армии звание сержанта — с выслугой лет и премиальными. Они набирают опытных ветеранов.

— Ничего не могу понять, — сказала она. — Прошло уже около месяца, а обо мне словно забыли.

Он пожал плечами.

— Может, они думают, что я погибла вместе со всеми остальными.

— Они знают, что ты на месте. Я сказал им, когда зашел получать последнее жалованье.

— Тогда почему меня не вызывают? Я сойду с ума от этого пустого ожидания. Мать не перестает цепляться ко мне.

— Их мозги заняты другим. Ходят слухи, что Аль-Иквах хочет заставить твоего отца заняться их капиталовложениями.

— Я знаю. Он их выставил. Это случилось еще до того, как я уехала из Франции. — Она опустила в бокал соломинку и отпила глоток. — Они рехнулись. Мой отец и пальцем не пошевелит, чтобы помочь кому-то, кроме себя.

— Они снова подбираются к нему. Похоже, они считают его большой шишкой.

— Желаю им удачи. Есть только один способ заставить его помогать им. Под дулом пистолета.

— Почему ты так думаешь?

— Я знаю своего отца. Он по-прежнему считает, что деньги решают все проблемы.

— Как бы там ни было, завтра я отправляюсь. Армейская служба все же лучше, чем ничего.

— Может, я должна прийти и поговорить с ними? Я не для того занималась этой подготовкой, чтобы сидеть в доме у своей мамаши.

— Не делай этого, — быстро сказал он. — У тебя есть приказ. Сидеть и ждать, пока с тобой не свяжутся.

Она посмотрела на него.

— А ты должен идти?

— Я должен чем-нибудь заниматься. Мои деньги почти на исходе.

— Деньги у меня есть.

— Нет.

Она замолчала, опустив глаза.

— Я надеюсь, что нам поручат вместе какую-то миссию.

— Я для этого не гожусь, — сказал он. — Не тот тип. Для миссий они предпочитают студентов. Люди обращают на них меньше внимания.

— Ты еще не так стар. Вполне можешь сойти за студента, — торопливо сказала она.

— Может быть, — засмеялся он. — В потемках.

— Если ты вернешься в сирийскую армию, они уже никогда не заполучат тебя обратно.

— Может, я и сам не захочу. Судя по тому, как мы наращиваем мощь, как говорит Египет, похоже, что-то должно произойти. И если начнется война, я могу стать офицером.

— Это то, чего ты хочешь?

— Нет.

— Чего же тебе тогда надо?

— Просто оторвать хороший кусок денег, — улыбнулся он, — как твой папаша.

— Прекрати говорить о нем! — внезапно разгневавшись, фыркнула она. — Где бы я ни появилась, только и разговоров, что о нем. Мой отец то, мой отец се. Даже мать не может прекратить говорить о нем.

— Ты сегодня видела газеты? — спросил он.

— Нет.

— А стоило бы. Может, тогда тебе стало бы яснее, почему все говорят о твоем отце.

— Что он сделал?

— Только что заключил соглашение о самом большом танкерном флоте для перевозки нефти из всех, что когда-либо имела Япония. Он купил десять судов, они строят для него еще двадцать. Все супертанкеры. Это будет самая большая линия в мире, принадлежащая арабам.

— Да получит он благословение Аллаха, — насмешливо сказала она. — Сколько у него прибавится в мошне?

— По крайней мере он что-то делает. С какой стати греки и все остальные захватили все перевозки из наших портов?

— Чем это поможет палестинцам? — спросила она.

Хамид промолчал.

— Прости, — торопливо сказала она. — Я не хотела с тобой ссориться. Сидя на месте, я огрубела.

— Все в порядке.

Она посмотрела на него.

— Хочешь, чтобы я зашла к тебе?

— О'кей, — сказал он, улыбнувшись — Но ты согласна, если мы сначала сходим в кино? Единственная картина, что показывали в Дамаске, была снята лет десять назад.

* * *

Опустив чашечку, Бадр почувствовал, как теплое саке ударило ему в голову. Как только донышко коснулось крышки стола, гейша, сидевшая на коленях за ним, сразу же снова наполнила ее. Бадр посмотрел на гейшу. Пить он не привык. Разве что время от времени бокал шампанского — не больше. И хотя Бадр выпил не больше трех крохотных чашечек, он уже чувствовал их действие.

— Достаточно, — сказал он, пытаясь встать. Слегка закружилась голова. Как только он протянул руку, гейша оказалась рядом и помогла ему. Он улыбнулся ей.

— Спать, — сказал Бадр.

Она непонимающе посмотрела на него.

— Спать, — повторил он. Сложив ладони, он сделал вид, что кладет на них голову, закрыв глаза.

— Хай! Хай! Спать!

Он кивнул.

Продолжая поддерживать его за локоть, она откинулась назад и убрала ширму, разделявшую комнату на две половины. Проводив его в спальню, она задвинула за собой панель. Постель едва возвышалась над полом, и он едва не упал на спину, когда опустился на нее. Решив, что это очень забавно, он не мог удержаться от смеха. Она засмеялась вместе с ним.

— Я чуть не упал.

— Хай, хай, — сказала она, склоняясь над ним и развязывая пояс. Соскользнув с плеч, его халат упал на пол.

— Я устал, — пробормотал он в подушку, переворачиваясь на живот лицом вниз. Словно издалека он слышал шорох ее кимоно, ощущал легкий запах талька, который словно облачком окружал ее нежную кожу.

Ее пальцы невесомыми перышками пробежали по спине, легко массируя ее от затылка до ягодиц. У него перехватило дыхание от наслаждения, и он начал проваливаться в глубокий сон. Он еще видел, как маленький тоненькая гейша, поднявшись, беззвучно скользнула из комнаты, предварительно укутав его в сухую теплую простыню. Он закрыл глаза и заснул без сновидений.

Когда он проснулся, ему казалось, что он спал несколько минут. Но день уже был в разгаре, и рядом с его кроватью стоял Джаббир.

— Простите, что беспокою вас, хозяин, — сказал он, — но только что пришла телеграмма, и мистер Карьяж сказал, что она очень важная.

Медленно приняв сидячее положение, он взял желтый листок. Текст был прост и лаконичен, так, чтобы смысл его был понятен только ему и принцу.

ДАТА ОБЪЯВЛЕНИЯ ВАШЕГО СЫНА НАСЛЕДНИКОМ ОПРЕДЕЛЕНА.

ПРОШУ СКОРЕЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ ДЛЯ ОРГАНИЗАЦИИ ТОРЖЕСТВА.

(подпись) ФЕЙЯД, ПРИНЦ.

Теперь он окончательно проснулся. Он знал, что слова эти не имеют никакого отношения к его сыну. Давным-давно они условились об этом коде.

Война. Война с Израилем. Пришло время мести за поражение 1967 года. Она стояла на пороге. Или так они считали. Его охватила грусть.

Все пришло так быстро. Слишком быстро. Может быть, сначала они одержат небольшую победу, но израильтяне им не по зубам. Они слишком опытны. Если война продлится больше недели, она будет означать еще одно поражение для арабов.

В этом вопросе даже принц был согласен с ним. Впереди было еще много дел. Если мир хочет увидеть их единой силой, нужно будет больше, чем одна небольшая победа. И не только на поле боя, где умирают люди, но и в банках и кабинетах, где проходит их жизнь.

В другом месте

Октябрь 1973

Пыльный «фольксваген» защитного цвета, испятнанный годами жизни в песках и под ветрами пустыни, кашляя и фыркая, остановился в нескольких метрах от въезда на стоянку. Охрана не без любопытства смотрела, как из машины вылез старик в такой же пропыленной накидке бедуина и обошел вокруг машины. Подняв капот, он покопался в двигателе и, выпрямившись, грустно посмотрел на его внутренности.

К нему подошел один из охранников.

— В чем дело, старина?

— Хотел бы я знать. Даже верблюда надо поить время от времени. А создание, которое не нуждается в питье, скажу я вам, дело рук нечистого. Будь оно верблюдом, я бы знал, что ему нужно.

Молодой солдат рассмеялся.

— А что бы ты сделал, будь это верблюд?

— Я бы дал ему напиться. А если бы не помогло, накрутил бы ему хвост.

— Почему бы не попытаться и здесь так поступить? — предложил солдат.

— Я уже пробовал. Ничего не помогает.

Оставив старика разглядывать двигатель, солдат заглянул в машину. Состояние салона вполне соответствовало внешнему виду машины. От чехлов на сидениях остались одни лохмотья, а все приборы были покрыты густым слоем пыли. Протянув руку, солдат вытер пыль с указателя горючего и повернулся к старику.

— У тебя кончился бензин.

— Не могу понять. Раньше не случалось ничего подобного.

— А теперь случилось, — сказал солдат, не скрывая насмешки.

Старик пожал плечами.

— Рад, что ничего более серьезного. Я уж боялся, что эта старая развалина отдала богу душу. — Он бросил взгляд на ворота. — Открой-ка их пошире, — сказал он из-за плеча. — Я пошлю кого-нибудь наполнить бак.

— Минутку, старик! — часовой преградил ему дорогу. — Ты не имеешь права входить сюда без пропуска. Совершенно секретно.

— Пропуск у меня есть, — сказал старик, протягивая руку. Солнце зайчиком отразилось от пластиковой карточки.

Взяв ее, солдат прочитал текст и, вскочив, застыл по стойке смирно.

— Прошу прощения, генерал! — сказал он, отдавая честь.

Бен Эзра отсалютовал ему.

— Все в порядке, солдат. Вольно.

Юноша расслабился.

— Вы знаете, куда идти, сэр? — с уважением спросил он.

— Знаю, — улыбнулся Бен Эзра. Он протянул руку. — Может, ты отдашь мне пропуск?

— Да, сэр, — торопливо сказал часовой. — И не беспокойтесь относительно своей машины, сэр. Мы о ней позаботимся.

Генерал улыбнулся.

— Спасибо.

Повернувшись, он пошел в глубь территории, и бедуинский плащ развевался при каждом его шаге.

— Кто это был? — с любопытством спросил второй часовой.

— Генерал Бен Эзра, — уважительно ответил солдат приглушенным голосом.

— Лев Пустыни? — в голосе второго было изумление. Повернувшись, он посмотрел вслед старику. — А я думал, что он уже мертв.

— Ну, он-то еще как живой, — сказал первый. — Пошли. Займемся генеральской машиной.

* * *

За столом в конференц-зале сидели всего пять человек. Трое американцев, которые были на предыдущей встрече, Бен Эзра и генерал Эшнев.

— Простите, что нас так мало, — извинился генерал Эшнев, — но все остальные на фронте.

— Не стоит извиняться, — сказал Уэйгрин. — Мы все понимаем. — Он улыбнулся. — Кстати, примите наши поздравления. Ваши ребята сработали просто великолепно, окружив египетскую Третью армию.

— Вы преувеличиваете наши заслуги, — мрачно кивнул Эшнев. — Мы еще не уверены в успехе.

— Он от вас никуда не уйдет, — уверенно сказал американский полковник.

— Нам по-прежнему нужна помощь, — сказал Эшнев. — И самая разнообразная. Мы слишком дорого заплатили, позволив им атаковать нас.

— Но кому могло прийти в голову, что они начнут наступление в Иом Кипур? — пытаясь успокоить хозяев, сказал Харрис из госдепартамента.

— Мне, — сухо и деловито сказал Бен Эзра. — Кажется, я совершенно ясно говорил об этом во время последней встречи.

— То было совершенно дикое предположение, — защищаясь, сказал Харрис.

— Все предположения кажутся дикими, — тихо сказал Бен Эзра. — Но каковы бы они ни были, вы же в любом случае не собирались ничего предпринимать, не так ли?

Харрис промолчал.

— Скажите, — доверительно обратился к нему старший генерал, — вы информировали вашего шефа?

Харрис кивнул.

— Конечно.

Посмотрев на него, Бен Эзра грустно покачал головой.

— Всю эту трагедию можно было предотвратить.

— Не вижу, каким образом, — сказал Харрис.

— Мы должны были поступить так же, как в тот раз. И война уже была бы закончена.

— И общественное мнение во всем мире было бы против вас, — сказал Харрис.

— Сейчас оно нам очень пригодилось, — отпарировал Бен Эзра. — Но я что-то не вижу, чтобы какие-то войска спешили нам на помощь.

— Это не имеет отношения к делу, — быстро сказал Эшнев. — Мы собрались с другой целью, генерал. Мы здесь, чтобы выслушать вашу оценку ситуации.

— И чтобы проигнорировать ее, как в прошлый раз, — ехидно докончил фразу Бен Эзра. Но увидев в глазах Эшнева боль и отчаяние, сразу же сменил тон. — Прошу прощения, друг мой, — мягко сказал он. — Я забыл, что вам досталось куда больше, чем мне.

Эшнев не ответил.

Бен Эзра посмотрел на американца, сидящего по другую сторону стола.

— Вместе со старостью приходит и одиночество.

Ни один из сидящих за столом не проронил ни слова.

— Не будете ли вы столь любезны, джентльмены, ответить на мой вопрос? — сказал он.

— Скажите мне, чего ради вы тут собрались? Ведь вам должно быть столь же ясно, как и мне, что ничего не произойдет, ничего не изменится и ничего не будет сделано.

— Это неправда, генерал Бен Эзра, — запротестовал полковник Уэйгрин. — Мы с величайшим уважением относимся и к вашему мнению, и к вашим идеям.

Бен Эзра улыбнулся.

— Как и я к вашим. Если бы я только мог понять их. Я так и не могу разобраться, любите ли вы нас или ненавидите.

Эшнев снова попытался вернуть встречу к первоначальному замыслу разговора.

— Вы получили досье Аль Фея?

— Да, — Бен Эзра кивнул.

— И к каким вы пришли выводам?

— Будь арабы поумнее, они могли бы распустить свои армии и без единого выстрела завоевать весь мир.

— Каким образом? — спросил Харрис.

Бен Эзра позволил себе улыбнуться.

— Очень просто. Купить его.

Никто не рассмеялся.

— Война уже проиграна, и вы это знаете — сказал старик.

— Что вы имеете в виду? — спросил Уэйгрин. — Еще не вечер. Израильтяне двигаются вглубь Египта и Сирии. Садат уже заговорил о мире. Он знает, когда надо отступить.

— Он знает, что одержал победу, — угрюмо сказал Бен Эзра. — Он поставил перед собой цель восстановить веру арабов в себя и их гордость. Этого он добился. Арабские солдаты дрались мужественно. Их честь восстановлена. Это то, чего он и хотел добиться. — Он вынул из-под накидки пачку бумаг. — Мы еще можем выиграть войну. Но это зависит от того, сколько вы нам дадите времени.

— Я не совсем понимаю вас, — сказал Харрис.

— Нам нужно еще две недели, — сказал Бен Эзра. — Мы должны окружить Каир, оккупировать Ливию, с одной стороны, и взять Сирию. Если мы это сделаем, то тогда нам удастся поломать хребет намечающейся нефтяной блокаде, если же нет, то тогда наша изоляция станет только вопросом времени.

— Каким образом мы можем предоставить вам время? — спросил Харрис. — Россия уже все упорнее настаивает на прекращении огня.

Бен Эзра посмотрел на него.

— Не может быть, чтобы вы были настолько глупы. -

Он с сокрушением покачал головой.

— Где была Россия, когда победа клонилась в сторону арабов? Она пыталась защитить нас требованием о прекращении огня? Нет. Она молчала, пока военная удача не склонилась в другую сторону. Теперь она хочет прекращения огня, чтобы спасти свое положение. Теперь у арабов самое лучшее оружие, о котором они могли только мечтать — эмбарго на нефть. Оно прикончит западный мир быстрее, чем атомная бомба.

— Если мы сможем контролировать ливийскую нефть и сирийские трубопроводы, эмбарго сойдет на нет. Если нужно, мы сможем снабжать весь мир. Иордания тут же откажется от вмешательства и угрозы с ее стороны не последует.

— Но если нам это не удастся, вся мировая экономика полетит к чертям. Арабы заставят мир расколоться. Франция постарается немедленно воспользоваться ситуацией и нарушить единство Европы. Япония будет вынуждена пойти на сделку, так как восемьдесят процентов своей нефти она получает из арабских стран. Постепенно, шаг за шагом, арабы заставят все страны мира отвернуться от нас. И я не могу проклинать их, потому что вопрос собственного выживания так же важен для них, как и для нас наше собственное.

— Если война будет перенесена на территорию Ливии и Сирии, может вмешаться Россия, — сказал Харрис.

— Сомневаюсь, — сказал Бен Эзра. — Они не меньше вас боятся скрытой конфронтации.

— Это ваша точка зрения, — холодно сказал Харрис.

— Верно, — сказал старик. — И тем не менее, если ваш мистер Киссинджер несколько притормозит, мы сможем реализовать ее.

Харрис посмотрел на Эшнева.

— К счастью, ваше правительство ведет другую политику, — сказал он.

Эшнев неохотно кивнул.

— Да, другую.

Харрис снова повернулся к Бен Эзре.

— Именно мистер Киссинджер надеется в течение ближайших двух недель добиться эффективного прекращения огня.

— Передайте ему мою благодарность, — саркастически сказал Бен Эзра. — Он может считать себя Невиллем Чемберленом семидесятых годов.

— Я считаю, что эта дискуссия выходит за рамки нашей встречи, — твердо сказал Харрис, — и что ее тема должна решаться на более высоком уровне. Сейчас нас гораздо более интересует все, что нам известно об Аль Фее.

Бен Эзра посмотрел на него.

— Не думаю, что мы может что-то предпринять относительно него, кроме того, что молить бога в надежде, что он будет продолжать сопротивляться давлению экстремистов и по мере сил придерживаться среднего курса. Он, наверно, больше всех остальных богатых шейхов не заинтересован в том, чтобы бросать на чашу весов все свое богатство и влияние. Но все они идут по лезвию бритвы. И как долго им удастся сохранять равновесие, об этом остается только гадать. — Он повернулся к Эшневу. — Если ли у вас какая-нибудь информация о нем с момента начала войны?

— Весьма немного, — ответил Эшнев. — Очень затруднена связь. Аль Фей был вызван домой как раз перед началом конфликта и остается там до настоящего времени. Мы знаем, что он был приглашен возглавить объединенный комитет по инвестициям для всех стран — производителей нефти, но, в сущности, все вопросы производства нефти будут обсуждаться в объединенной комиссии министров иностранных дел этих стран. Они очень тщательно стараются отделить друг от друга вопрос о нефти как о политическом оружии и использование денег, которые они получают за нее. Между собой они решили не придавать доходам решающего значения. Новая политика будет строиться под девизом «Нефть — за справедливость».

— Вы считаете, что ему удастся оказать влияние на политику производства и продажи нефти? — спросил Харрис.

— На первых порах его влияние будет очень незначительным, — сказал Эшнев. — Возможно, оно возрастет значительно позже, когда они увидят, что политика торможения или подрыва мировой экономики имеет своим единственным результатом потерю их вложений. Я думаю, Аль Фей и принц Фейяд понимают ситуацию, и в этом заключается причина, по которой он предпочел занять место в вышеупомянутом комитете, нежели играть гораздо более заметную политическую роль. Отказавшись от преимуществ политика, он оказался в отличной позиции, которая дает ему возможность свободно общаться с обеими сторонами.

— Где его семья? — спросил Бен Эзра.

— Жена с сыновьями по-прежнему в Бейруте, — ответил Эшнев. — А также бывшая жена с дочерью.

— Той, что училась в швейцарской школе? — заинтересованно спросил старик.

— Да, — ответил Эшнев.

— Это не совсем так, — агент ЦРУ в первый раз подал голос. — Младшая дочь Лейла три дня тому назад улетела в Рим. На ее месте с молодым человеком была другая девушка.

Эшнев не мог скрыть удивления.

— Как вам удалось это выяснить?

— Дело в том молодом человеке, — ответил Смит. — Мы давно держим его под наблюдением. Он был замешан в транспортировке наркотиков из Вьетнама, а затем перебрался на Ближний Восток. — Он потянулся за сигаретой. — Предполагалась его связь с мафией, но недавно он стал работать на Али Ясфира.

— Но что у него общего с дочерью Аль Фея? — спросил старик.

— Мы это проверяем, — сказал Смит, — и у меня уже есть кое-какая информация. Прошлой весной она оставила школу и прошла подготовку в партизанском лагере. В силу каких-то причин все лето после окончания этих курсов она провела дома. Затем этот человек вышел с ней на контакт, и меньше чем через неделю она исчезла.

— Передана ли информация нашей разведывательной службе? — спросил Эшнев.

— Да. В тот же день, как я получил ее, информация передана была и вам.

— Они по-прежнему в Риме? — спросил Эшнев.

— Не знаю, — ответил Смит. — Они расстались в аэропорту. Девушка села в одно такси, а мужчина в другое. Мой человек мог проследить только за одной машиной. Он выбрал ту, в которой был мужчина.

— Этот человек по-прежнему в Риме? — спросил Эшнев.

— Да. В морге. Он был убит через два часа после прибытия. Полиция считает, что это было сведение счетов между бандами. Возможно, так оно и было. Мафия не любит, когда кто-то из ее солдат уходит к конкурентам.

— Мы должны найти, где находится девушка, — сказал старик.

— Наши люди уже занимаются этим, — ответил Эшнев, вставая. — Я думаю, что мы все выяснили, джентльмены. Или вы хотите еще побеседовать?

Американцы посмотрели друг на друга. Встреча подошла к концу. Встав, все обменялись рукопожатиями. Полковник Уэйгрин и Харрис попрощались со стариком достаточно сухо, но Смит отнесся к нему совершенно иначе.

Прищурившись, он посмотрел на Бен Эзру.

— Знаете ли, генерал, — сказал он со своим тягучим выговором средневосточных штатов, — вы были абсолютно правы. Я бы хотел, чтобы к вам прислушивалось побольше наших людей.

— Спасибо, мистер Смит. Я бы тоже этого хотел.

— У вас есть моя визитка, — сказал Смит. — Позвоните мне, если я смогу чем-то оказаться вам полезным.

— Еще раз благодарю вас, — сказал Бен Эзра.

Американцы покинули помещение, и два израильтянина посмотрели друг на друга.

— Ну, что ты думаешь, Исайя? — спросил Эшнев.

Старик пожал плечами.

— Ты говоришь на идише, Лев?

— Нет, — ответил Эшнев. — Я же сабра. Я никогда не учил его.

— На идише есть одно выражение, — сказал старик, — которое, как я думаю, родилось много лет назад в Польше или России во время одного из погромов — «Швер цу зан а жид».

— Что оно означает? — спросил Эшнев.

Старик улыбнулся, но в выражении его лица не было ни тени юмора.

— "Нелегко быть евреем", — сказал он.

Книга третья

Конец осени 1973

Глава 1

Дик Карьяж постучал в дверь спальни, из-за которой послышался слегка приглушенный голос Бадра:

— Войдите.

Дик открыл дверь и на мгновение зажмурился. Портьеры были широко раздвинуты, и комнату заливало утреннее швейцарское солнце. Бадр сидел за маленьким столиком спиной к окну, его лицо было в тени. Он взглянул на Карьяжа.

— Да?

— Французы уже здесь, шеф.

Бадр бросил взгляд на часы.

— Они рано встают.

Карьяж улыбнулся.

— Они не упускают возможности, так как хотели попасть к вам первыми.

Бадр засмеялся.

— Очень привлекательное качество. На французов всегда можно положиться, что они будут хранить верность самим себе.

— Что мне им сказать?

— Пусть подождут. — Он протянул Карьяжу папку с бумагами. — Что вы о них знаете?

Взяв бумаги, Карьяж просмотрел их. На каждом из листов была надпись крупными квадратными буквами: «АРАБСКИЕ КУКЛЫ, компания с ограниченной ответственностью». Внутри папки была целая серия грузовых коносаментов и счетов, на каждом из которых стоял штамп об оплате. Он посмотрел на Бадра.

— То же, что и вы, не считая того, что они аккуратно оплачивают все счета.

Бадр взял папку обратно.

— В этом-то все и дело. Не похоже на них. Знаете ли вы хоть одного ливанца, который аккуратно платит по счетам?

— Трудно сказать. Они хорошие партнеры. Чего еще нам ждать от них?

— И еще одно, — сказал Бадр. — Они платят премии за срочную доставку. Какого черта эти куклы так важны им, что они платят премии? Это тоже на них не похоже. Ливанец с большой неохотой платил бы премию, даже если бы речь шла о его жизни.

— Близится рождество. Может быть, они хотят заблаговременно снабдить магазины своим товаром.

— Так могло быть, если бы они грузились сейчас. Но они начали с сентября. — Бадр вернул папку Карьяжу. — Дайте мне полный отчет по этой компании.

— Будет сделано, шеф. — Он пошел к дверям. — Что-то еще?

Бадр покачал головой.

— Прикажите подать французам кофе. Я приду через несколько минут.

Когда за Карьяжем закрылась дверь, Бадр встал, открыл узкую высокую дверь за своим столом и вышел на террасу. Ощущение свежего утреннего воздуха дало ему понять, что приближается зима. Бадр глубоко вздохнул.

Вдали ясно виднелись сине-зеленые очертания гор, пики которых были покрыты снегом. Бадр посмотрел вниз на просыпавшийся город.

Женева. Все в ней было. И деньги, и власть, и сила, и дипломатия, и торговля. Вот где надлежало выигрывать войну, а не на полях сражений Ближнего Востока. Банки и торговые конторы этого старого чужого швейцарского города создавали иллюзию, что можно остаться в стороне от драк и раздоров, но они охотно извлекали прибыль из каждого поворота ветра, в какую бы сторону он ни дул.

Вернувшись в комнату, Бадр осмотрелся. Номер отеля был снят на год и служил ему во время случайных визитов. Например, как сейчас. В будущем году ему придется проводить здесь много времени. И учитывая, чем ему придется заниматься, номер не был достаточно вместителен и внушителен.

Чем больше он думал об этой идее, тем более разумной она ему казалась. Надо незамедлительно искать постоянное пристанище. Кроме того, зимние сезоны в Швейцарии всегда прекрасны. Между Сан-Морицем и Гштаадтом собирается весь свет. Он не сомневался, что Иордане понравится здесь — приемы, вечеринки, занятия зимним спортом.

Он записал, что нужно позвонить ей и сказать о своем решении. А также дать указание Карьяжу связаться с солидными агентами по продаже недвижимости — пусть знают, что он ищет дом в Женеве и виллу в Гштаадте. Он был уверен, что сумеет быстро найти то, что ему надо. Деньги — лучший способ решения всех проблем.

Подойдя к зеркалу, он внимательно осмотрел себя. В белой рубашке и черных брюках он куда больше походил на европейца, чем на араба. Зайдя в гардероб, он быстро облачился в темно-коричневую мишлу и черно-белый головной платок, свободно спадавший на плечи. Еще один взгляд в зеркало, и он удовлетворенно кивнул. Теперь он выглядел типичным арабом. Улыбнувшись про себя, он пошел к дверям. Быть туземцем — порой это имеет свои преимущества, особенно, когда приходится иметь дело с французами, которые считают себя выше всех, кто живет на земле.

* * *

— Мы маленькая страна, месье Дюшамп, — по-французски сказал Бадр, — живем в полной изоляции и не имеем выхода к морю — разве что только за счет любезности наших соседей, так что вы должны отлично понимать наши проблемы. У нас есть нефть, но нет воды. Я не раз слышал от моего суверена, что мы охотно обменяли бы наши запасы нефти на источники артезианской воды, что позволило бы нашей стране расцвести пышным цветом.

Дюшамп бросил взгляд на своего коллегу и понимающе кивнул.

— Месье Аль Фей, Франция всегда занимала главенствующее место среди тех наций, которые понимали трудности народов Ближнего Востока и их жажду самоопределения и свободы. Мы публично высказали свое возмущение хищнической эксплуатацией ваших ресурсов и объявили о поддержке вашего дела, часто даже рискуя отношениями с великими державами и выступая против общественного мнения. Вы должны помнить, что во время прошлого конфликта в шестьдесят седьмом году мы отказали Израилю в поставке пятидесяти реактивных истребителей «Мираж», не так ли?

— Я помню. — Бадр не добавил, что он помнит также и то, что Франция не только отказала Израилю в поставках, но и не вернула ему сто миллионов долларов, уже выплаченных в счет заказа. Все же он не мог удержаться от иронического намека.

— Особенно после того, как вы столь благородно предоставили Алжиру свободу, вы оказались на передней линии борьбы за признание принципов арабского самоопределения.

Мгновенная гримаса неудовольствия скользнула по лицу собеседников и исчезла.

— Франция полна готовности выполнить любой заказ арабских стран в области материального снабжения. Наши предприятия работают на полную мощность, производя самолеты, автомашины, танки, словом, практически все, что необходимо арабскому миру для демонстрации способности защищать свою независимость.

Бадр вежливо улыбнулся.

— Я очень рад. И незамедлительно передам данную информацию соответствующему комитету. Как вы знаете, я не занимаюсь военными поставками и не имею к ним никакого отношения. Я занимаюсь индустриальным развитием данного региона. И если бы у вас были установки для опреснения воды, я проявил бы неподдельную заинтересованность.

— Предприятия по опреснению воды у нас есть, но, к сожалению, им нужна вода, чтобы они начали работать.

Бадр позволил себе проявить некоторую наивность.

— Да?

— Установки по опреснению работают на ядерной энергии. Они недешевы, но оправдывают себя. К сожалению, ваша страна не имеет выхода к морю.

— Это верно, но у нас есть соглашения с нашими соседями — Сирией, Ираком, Иорданией, Саудовской Аравией, что мы будем развивать производство пресной воды к нашей взаимной выгоде.

— Вы представляете и данные страны тоже? — спросил француз.

— Арабский мир данного региона впервые выступает в единстве. Все вместе мы будем развивать наш индустриальный и сельскохозяйственный потенциал. У нас, например, заключено новое соглашение с итальянским «Фиатом» о производстве варианта их машины. Производство будет расположено между нашими странами, чтобы дать работу всем желающим.

— Очень разумно, — мрачно сказал француз.

— Конечно, это обойдется нам несколько дороже, чем если бы мы импортировали автомашины. Но так как мы заинтересованы не столько в доходах, сколько в развитии, мы считаем, что игра стоит свеч. Мы также ведем переговоры в других областях, таких, как производство бытовых электроприборов и телевизоров. Просто удивительно, сколько удается сделать, когда есть желание приложить руки.

— Вы подсчитывали, во сколько вам обойдется производство данной продукции по сравнению с ее закупками? — спросил Дюшамп.

Бадр пожал плечами.

— Хоть на пятьдесят процентов больше. На сто. Какое это имеет значение? У нас хватит денег. Мы можем себе это позволить.

Француз помолчал. И, заговорив, он уже не был так самоуверен, как раньше.

— Мы также заинтересованы в том, чтобы способствовать вашей промышленной программе. Я уверен, что мы найдем немало проектов, реализация которых послужит нашей взаимной выгоде. Наш промышленный потенциал занимает второе место в мире.

— Рад слышать это. Особый интерес для меня представляют ваши установки опреснения воды на ядерной энергии. Это, без сомнения, та область, в которой необходимы интенсивные исследования и где мы, конечно же, можем совместно работать.

— Но это, скорее всего, будет самым дорогим проектом из всех, — быстро сказал Дюшамп.

— Как я уже говорил, деньги для нас не играют роли. Лишь только в моей маленькой стране доходы от поставок нефти составляют до миллиона долларов в день. И, учитывая весь остальной арабский мир, суммы эти достигают астрономических размеров.

— Франция не относится к числу бедных стран. У нас есть столько долларов, сколько нам необходимо. Фактически более чем достаточно.

— Я не сомневаюсь в этом, но существуют и другие возможности и, поскольку я не занимаюсь политикой, все предложения будут рассмотрены с предельной благожелательностью.

Француз в упор посмотрел на него. Оба они понимали, что Бадр имел в виду. Суть сделки заключалась в нефти, и речь шла не столько о деньгах, сколько о сотрудничестве.

— Месье Аль Фей, — сказал он, — не могу передать вам, как я рад, что мы определили область, в которой можем сотрудничать. Хочу вас уверить, что я незамедлительно вернусь с пакетом совершенно конкретных предложении.

Бадр встал.

— С большим нетерпением буду ждать вашего возвращения, — сказал он.

Француз тоже встал, и Бадр вежливо склонил голову, сопроводив церемонию прощания традиционным арабским жестом.

— Идите с миром.

С уходом француза Карьяж вернулся в кабинет.

— Свяжитесь с банком, — сказал Бадр, — и выясните у них, не могли бы они предоставить нам парочку секретарш. А затем составьте расписание мероприятий. Мы должны повидаться со всеми.

— Зачем? Они практически ничего не могут нам предложить.

— Я знаю, но это не имеет значения. Сейчас все они в шоке из-за эмбарго. Они не могут поверить в него. Когда до них дойдет, их охватит паника и гнев. И в число наших обязанностей входит приобрести как можно больше друзей.

— Понял, шеф, — Карьяж направился к дверям.

Бадр остановил его.

— Дик, свяжитесь для меня с миссис Аль Фей. Она в Бейруте, в доме моего отца.

— Будет сделано.

Как только за ним закрылась дверь, почти сразу же зазвонил телефон. Эффективность телефонной связи была предметом гордости швейцарцев.

— Как дети? — спросил он у Иорданы.

Голос ее был мрачен.

— Прекрасно.

— Школа им нравится?

— Не знаю, нравится она им или нет, но они ее посещают.

— Ты очень занята?

Наступило молчание.

— Ты издеваешься надо мной, — сказала она. — Я же в Бейруте. Мне тут абсолютно нечего делать:

— Тогда, может быть, ты не имела бы ничего против того, чтобы приехать сюда и помочь мне. Я решил приобрести дом в Женеве и виллу в Гштаадте, но я слишком занят, чтобы заниматься ими.

— Бадр, в самом деле?

— Почему бы и нет? Похоже, что в ближайшем будущем нам придется проводить здесь немало времени. Так ты прилетишь?

Она засмеялась.

— На первом же самолете.

— Отлично. — Он улыбнулся в трубку. — Дай мне знать, каким ты вылетаешь рейсом и я подошлю Джаббира в аэропорт встретить тебя.

Как только он положил трубку. Дик снова вошел в кабинет. На лице его было странное выражение.

— Вас хочет видеть какая-то девушка.

Бадр взорвался.

— Вы уже должны были бы разбираться в этих делах, Дик, — резко сказал он. — Сегодня у меня хватит дел и без того, чтобы возиться с девушками. Отошлите ее.

— Я уже пытался это сделать, сэр, — сказал Дик. — Но она пришла несколько минут тому назад с Джаббиром. Он сказал, что вы захотите ее увидеть.

Бадр заинтересовался. Обычно Джаббир не занимался женщинами.

— Кто она?

— Не знаю, сэр. Ни она, ни Джаббир не назвали мне ее имени. Они говорят, что хотят преподнести вам сюрприз.

Бадр на мгновение задумался. Здесь может быть что-то важное. Джаббир не стал бы дурачиться.

— О'кей, я с ней увижусь, — сказал он. — Но только на минуту. И скажи Джаббиру, что я делаю это только ради него и не хочу, чтобы такие случаи повторялись.

— Да, сэр.

Подойдя к небольшому бару, Бадр налил себе чашку кофе и вернулся к столу. Услышав звук открывшейся двери, он повернулся.

В дверях застенчиво стояла молодая женщина. Бадр посмотрел на нее. Она ему кого-то смутно напоминала. Она была красива, с овальным лицом, темно-синими глазами и густыми черными волосами, падавшими ей на плечи. На ней была обыкновенная рубашка и синие джинсы, которые носило подавляющее большинство молодых людей и, насколько он смог разобраться, у нее была отличная фигура. Он заметил, что в глазах ее промелькнул испуг. Внезапно все стало ясно.

— Лейла! — воскликнул он.

Робкая улыбка сменила выражение настороженности и испуга.

— Здравствуй, отец, — тихо сказала она.

Он подошел к Лейле и обнял ее.

Глава 2

— Мне уже почти девятнадцать лет, папа, и в школе мне уже нечего делать, — сказала она. — Вокруг так много интересных дел, и я не хочу, чтобы они проходили мимо меня.

Он улыбнулся. В ней было так много от него самого. То же нетерпение, то же любопытство, та же жажда лично участвовать во всем.

— Чем бы ты конкретно хотела заниматься?

Она смутилась.

— Я? Трудно сказать. Все, что я знаю — это то, чем бы я не хотела заниматься. Я не хочу быть такой, как моя сестра. Я не хочу, чтобы замужество и семья были единственной целью моей жизни. Должно быть что-то еще, чем я могу заниматься.

— Говорила ли ты об этом со своей матерью?

— Ты же знаешь мать. Она не понимает. Она считает, что я должна делать именно то, что мне не хочется. Дедушка уже подбирает кого-то мне в мужья.

Бадр развеселился.

— Твой дедушка не меняется. Думаю, что речь идет об обеспеченном человеке из хорошей семьи?

— Конечно. — Она засмеялась. — Дедушка Риад всегда очень серьезно занимается этими вопросами.

Бадр тоже засмеялся.

— Это я знаю. Но, если серьезно, есть много того, чем ты могла бы заняться. Например, учить. Нам нужно много учителей.

— Ты имеешь в виду, что я должна приобрести подходящую для женщины специальность. — Она не могла скрыть легкую нотку презрения в голосе. — Этого мне не надо. Я не собираюсь заниматься лишь тем, что из поколения в поколение было позволено женщине. Я хочу делать что-то настоящее, что-то, что ведет нас вперед. Я хотела бы по-своему заниматься тем, что делаешь ты, что помогает нам войти в сегодняшний мир, после чего он должен признать нас такими, как мы хотим.

— Это не так просто. Знаешь ли ты, как много людей в мире по-прежнему придерживаются мысли, что мы — примитивный народ?

— Знаю, — быстро ответила она. — Именно это я и хотела бы изменить. И теперь, когда мы выиграли войну, у нас есть возможность убедить мир, что мы ничем не хуже их.

— Ты считаешь, что мы выиграли войну? — с любопытством спросил Бадр.

— Я знаю, что так оно и есть. И если бы нас не заставили пойти на прекращение огня, мы разгромили бы израильскую армию раз и навсегда. Они прямиком попали бы в западню, которую им устроили Сирия и Египет.

Бадр посмотрел на нее. Она еще так многого не знала. Она была напичкана штампами, которыми кормила народ пан-арабская пропаганда. Он не переставал удивляться, что большинство арабов искренне верят ей. Тот факт, что Израиль почти разгромил Третью египетскую армию и через несколько дней мог бы взять Каир и Дамаск, никак не доходил до них.

— Я так и не могу представить, чем бы ты могла заниматься, — сказал он.

— У меня есть идея.

— Какая?

— Я могу работать с тобой. — Она смотрела ему прямо в глаза. Это было так неожиданно, что он даже не улыбнулся. — И что ты будешь делать? — вежливо спросил он.

— Я могла бы помогать тебе, — серьезно сказала она. — Мать всегда говорила мне, что я должна была бы быть мальчиком. Тогда я была бы такой, как ты.

— Боюсь, что ничего не получится, — мягко сказал он. — У всех моих помощников имеется специальная подготовка. И большинство дел требуют специальных знаний.

— Я неточно выразилась, — сразу же поправилась она, — я могла бы начать как простой клерк или, может, секретарша, пока не освоилась бы.

— Знаешь ли стенографию и машинопись? — спросил он.

— Могу немного печатать на машинке.

Помолчав, он покачал головой.

— Боюсь, что ничего не получится. Даже для этой работы нам нужны подготовленные люди.

— Я могу принимать посетителей. Я хотела бы заниматься какой угодно работой.

— Ты моя дочь. Как это будет выглядеть?

— Этого никто не будет знать. Мы будем держать это в тайне.

— Нет. Не пойдет. В таком деле нет секретов.

Она упала духом.

— В школу я не вернусь, — упрямо сказала она. — Я ее ненавижу.

— Тебе и не придется возвращаться. У меня есть другая мысль.

Она с надеждой посмотрела на него.

— Если ты достаточно серьезно относишься к своим словам, я мог бы определить тебя в университет в Штатах, где бы ты специализировалась в менеджерстве. И через несколько лет у тебя было бы достаточно знаний, чтобы занять определенное место в организации.

— Для этого потребуются годы, — нетерпеливо сказала она. — А как насчет сейчас? К тому времени, как я кончу учебу, все уже будет сделано.

Он засмеялся.

— Не думаю. Дел более чем достаточно, их хватит и на свою и на мою жизнь.

— А не могу ли я учиться прямо здесь? — спросила она. — Тогда я могла бы работать и одновременно учиться.

— Это не одно и то же. Ты сможешь усвоить только стенографию, машинопись и, может быть, простейшие подсчеты.

— С этого я лишь начну, а затем, если станет ясно, что это мое дело, я смогу пойти в колледж в Штатах.

— Дай мне подумать.

— Здесь не о чем думать, — настойчиво сказала она. — Я слышала, как твой человек обращался в банк за секретаршами. Пока ты будешь ждать их, я могла бы отвечать на телефонные звонки и принимать посетителей. Я прекрасно общаюсь по телефону, честное слово.

Он снова не мог удержаться от смеха.

— Ты очень настойчивая молодая леди.

— Ты даже не знаешь, насколько это верно.

— Я начинаю усваивать эту идею. — Он хмыкнул, улыбка начала сползать с его лица. — Знаешь, я должен поговорить на эту тему с твоей матерью.

— Зачем? Ты никогда раньше не говорил с ней обо мне.

— Это она тебе так сказала?

— Да. — На мгновение она потупилась, затем снова подняла глаза. — Почему тебе никогда не хотелось увидеть нас после того, как ты ушел?

— И об этом тебе мать говорила? — Бадр в упор посмотрел на нее.

Она кивнула.

Бадр молчал. Не было смысла рассказывать ей, сколько раз он обращался с просьбами дать ему возможность увидеть их или отпустить детей к нему, на что получал неизменные отказы Мариам, говорившей, что она не хочет иметь с ним ничего общего. Лейла знала лишь то, что он их оставил и продолжала оставаться в этом убеждении. Он медленно перевел дыхание.

— Видишь ли, это не совсем так, — тихо сказал он.

Она молчала.

Бадр почувствовал, что она не очень верит ему.

— Но теперь это не имеет значения, — вежливо сказал он. — Ты здесь, и я смотрю на тебя.

Она кивнула, по-прежнему не проронив ни слова.

— Скажи, — смущенно сказал он, — как поживает твоя сестра?

— Отлично. Она замужем. Я не очень часто встречалась с ней или ее мужем. У нас почти нет ничего общего. Они очень заняты светской жизнью. Ах да, Амал считает, что она беременна.

Он улыбнулся.

— Ты считаешь, что я вот-вот могу стать дедушкой?

— Вполне возможно.

Он тихо присвистнул.

— Точно как американец, — сразу отреагировала она.

— Что именно?

— Этот свист. Что он означает?

Он засмеялся.

— На меня свалилась куча событий. Первым делом мне пришлось вспомнить, что я отец девятнадцатилетней девушки, и внезапно я узнаю, что могу стать дедушкой.

Лейла тоже рассмеялась.

— Не обращай на это внимания. Амал каждый месяц считает, что забеременела.

— Ты же знаешь, у тебя есть два брата.

— Я знаю. Мухаммед и Самир.

— Ты знаешь, как их зовут?

— Это не тайна. В газетах вечно встречаются сообщения о вас. И фотографии.

— Они хорошие ребята. Тебе они понравятся.

— Я хотела бы встретиться с ними.

— Так и будет. Скоро. — Он встал. — Где ты остановилась?

— У подруги, — сказала она. — Ее семья живет в Женеве.

— Она швейцарка?

— Да.

— Ты хочешь остаться там или предпочла бы переехать сюда и жить со мной?

— Как ты захочешь, — сказала она, отводя глаза.

— Тогда отправляйся, собери свои вещи, — сказал он. — Сможешь ли ты быть тут к обеду?

Лейла подняла голову. Ее глаза улыбались.

— Думаю, что да.

— О'кей, тогда отправляйся. Меня ждут дела.

Встав, она обняла его.

— Спасибо, отец.

Он легко поцеловал ее в голову.

— Не благодари меня. Ведь я же твой отец, не так ли?

* * *

Остановившись в дверях, она обвела взглядом столики. Ресторан был почти пуст, только несколько клерков допивали свой утренний кофе перед тем, как отправиться на службу. Лейла посмотрела на часы. Они должны быть здесь с минуты на минуту. Она заняла место за одним из столиков.

В ту же секунду появился официант.

— Мадемуазель?

— Коку с лимоном.

Принеся напиток, он удалился. Лейла закурила, затем отпила кока-колу. В стакане плавал маленький кусочек льда. Его явно не хватало, чтобы охладить стакан до того, как удастся его допить.

В дверях выросли двое молодых людей в сопровождении женщины. На них было привычное для многих одеяние — джинсы и рубашки. Снова появился официант. Принеся заказанный кофе, он исчез.

Она выжидательно смотрели на нее. Она молчала. Наконец, положив сигарету, она подняла два пальца в форме латинской буквы V.

Остальные расплылись в улыбках.

— Все было нормально? — на ломаном английском спросила женщина.

— Лучше и не надо.

— Он ничего не спрашивал?

— Только обычные для отца вопросы, — ответила она. Затем сама улыбнулась. — «Знаешь, я должен поговорить на эту тему с твоей матерью» — передразнила она.

На лице женщины появилось озабоченное выражение.

— А что если он в самом деле это сделает?

— Не сделает, — уверенно сказала она. — Я знаю мать.

Она не разговаривает с ним вот уже десять лет и не собирается делать это сейчас.

— Ты будешь работать с ним? — спросил молодой человек.

— В какой-то, мере. Он думает, что первым делом я должна пойти в школу бизнеса, усвоить кое-какие премудрости. А затем я смогу всецело отдаться работе.

— И ты пойдешь? — спросила женщина.

— Конечно. Если я этого не сделаю, у него могут появиться подозрения. Кроме того, это будет немного погодя.

— Какой он? — спросила женщина.

Лейла посмотрела на нее, словно видя в первый раз.

— Ты имеешь в виду моего отца?

— Кто же еще меня интересует? — фыркнула женщина. — Есть у него что-то общее с теми историями, о которых приходится читать? Ну, ты знаешь — плейбой, женщины не могут устоять и все такое прочее?

В глазах Лейлы появилось задумчивое выражение.

— Наверно, так оно и есть, — медленно сказала она. — Но я вижу в нем не это.

— Каким же ты его видишь?

— Я смотрю на него, — с горечью сказала Лейла, — и вижу все то, против чего мы боремся. Деньги, власть, эгоизм. Это человек, который занят только собой. Его совершенно не волнует наш народ и его борьба. Он думает только о прибыли, которую она может ему принести.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Если бы я так не думала, — жестко ответила Лейла, — я бы не была здесь, чтобы сделать то, что я согласилась делать.

Глава 3

Первое же, что бросилось Лейле в глаза, когда Иордана вошла в комнату, как она красива. Длинные золотистые светлые волосы, окаймлявшие лицо, покрытое калифорнийским загаром. Стройное тело и длинные красивые ноги. Она обладала всем, чего никогда не могло быть у арабской женщины. В это мгновение Лейла поняла, почему ее отец совершил то, что им было сделано.

Но затем старая злоба и враждебность взяли верх, и ей пришлось приложить все усилия, чтобы скрыть выражение своих глаз.

— А это Лейла, — с гордостью сказал Бадр.

Иордана смотрела на нее прямо и открыто, ее улыбка была полна тепла и доброжелательства. Она протянула руки навстречу Лейле.

— Я так рада, что наконец встретила вас. Отец так много рассказывал о своей дочери.

Лейла ответила на ее рукопожатие, отметив, что кисть Иорданы была столь же теплой, как и ее приветствие.

— Я тоже рада встретиться с вами, — неловко ответила она.

— Бадр, ваш отец, говорил мне, что вы собираетесь здесь остаться.

— Если я вам не помешаю.

— Ни в коем случае, заверила ее Иордана. — Я очень рада. Может быть, теперь мне будет с кем поговорить, когда он в отлучке. Он очень много путешествует.

— Я знаю, — сказала Лейла. Она посмотрела на отца. — Прошу прощения. Я немного устала. Вы не против, если я откажусь от обеда и сразу же пойду в постель?

Бадр бросил взгляд на Иордану и повернулся к Лейле.

— Конечно, иди.

— Вы не будете возражать? — спросила она Иордану. — Да и, кроме того, вам будет о чем поговорить и без меня.

— Конечно, я не возражаю, — ответила Иордана.

— Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Когда за ней закрылась дверь, Бадр повернулся к Иордане.

— Ну, что ты думаешь — спросил он.

— Думаю, что я ей не понравилась.

— Как ты можешь так говорить? — в голосе его слышалось изумление. — Она даже толком не знает тебя.

— Твоя дочь ревнива.

— Ты говоришь глупости, — теперь уже не скрывая раздражения, сказал он. — К кому ей ревновать? Я сам предложил ей остаться, не так ли?

Иордана посмотрела на него. Есть некоторые вещи, которых мужчина понять не в состоянии. Она помнила, как нежно относилась к своему отцу и что она почувствовала, когда впервые увидела его с новой женой.

— В сущности, это неважно, — сказала она. — Я за тебя рада.

Он не ответил.

— Она очень красива, — сказала Иордана.

— Да.

— Что заставило ее так неожиданно бросить школу?

— Она сказала, что чувствует, как жизнь проходит мимо, — ответил он, досадливо хмыкнув. — И это в девятнадцать лет!

— Совсем не смешно, — сказала она. — Я могу ее понять.

— Можешь? — Он был удивлен. — Тогда, может, ты смогла бы объяснить мне, чего ради после всех этих лет она внезапно решила увидеться со мной.

— А почему бы и нет? Ты ее отец. Девочки очень сложно относятся к своим отцам.

Он помолчал с минуту.

— Я должен позвонить ее матери и все ей рассказать.

— Мне кажется, что делать этого не стоит. Ее матери уже все известно.

— Почему ты так думаешь?

— Твой отец рассказывал мне, что она провела в обществе матери почти все лето и покинула Бейрут всего несколько недель назад. И матери должно быть известно, куда она направилась.

Бадр задумчиво смотрел на Иордану. Странно. Лейла заверила его, что прибыла к нему прямо из школы. Ничего не сказала, что была дома. Постаравшись понять, почему она ему ничего не сказала, он решил ничего не говорить Иордане.

— Думаю, что позвоню отцу, — сказал он. — И попрошу его поговорить с ее матерью.

Иордана улыбнулась. Временами она прекрасно понимала его. Ему не хотелось говорить со своей бывшей женой.

— Мальчики спрашивают, смогут ли они приехать к нам в гости, когда мы приобретем дом. Они никогда в жизни не играли в снежки.

Бадр засмеялся.

— Передай им, что они могут приезжать в первый же день, как начнет падать снег.

* * *

Дик Карьяж откинулся на спинку стула и снял очки, которые он носил для чтения. Вынув из коробки, стоящей на его столе, бумажную салфетку и отодвинув стул, он начал тщательно протирать линзы. По небу лениво плыли большие кучевые облака.

Они прожили здесь около месяца, когда начал падать снег, и Бадр, верный своему обещанию, в тот же день увидел своих сыновей. Теперь они в Гштаадте, где проводят конец недели. Он остался в Женеве, чтобы разобраться в своих бумажных завалах. Утром звонил Бадр, и у него было веселое настроение. Дети были счастливы.

Карьяж улыбнулся про себя. Все отцы, откуда бы они ни были родом, похожи друг на друга. Бадр относился к своим сыновьям точно так же, как и он сам. Придвинувшись к столу, он всмотрелся в фотографию своей жены и детей. Снимок был сделан в их саду в Калифорнии, к Дик внезапно почувствовал свое одиночество. Его семья была так далеко от швейцарских снегов.

Он услышал, как щелкнул замок входной двери, что вела к кабинету, который они с Бадром использовали как офис, когда оставались в этом большом доме в Женеве. Он посмотрел на часы. Только что минуло два. Он услышал, как кто-то шел через холл в обуви на твердой подошве. Ритм шагов безошибочно говорил, что то была женщина. Должно быть, Лейла. Она была единственным членом семьи, которая не поехала в Гштаадт. Она что-то говорила о специальных классах воскресной школы, но сегодня она не пошла в нее. Вместо этого она была в своей комнате все утро до второго завтрака, а потом ушла.

Она как-то странно ведет себя, подумал он. Несмотря на подчеркнутую любезность и явное желание сотрудничать, в ней чувствовалась какая-то отчужденность и напряжение, с каким она осматривала все, что видела. Случайно он уловил чувство обиды, с которой она держится, особенно по отношению к Иордане, несмотря на то, что старается изо всех сил скрывать ее.

Кто-то осторожно попытался открыть дверь в кабинет.

— Войдите, — сказал Дик.

Дверь открылась, и на пороге выросла Лейла в своих неизменных синих джинсах. Порой ему казалось, что другой одежды у нее нет.

— Я не хотела беспокоить вас, но увидела, как из-под двери пробивается свет.

— Все в порядке. Вы мне не мешаете. Я как раз решил сделать небольшой перерыв.

Он увидел, что в волосах ее и на одежде лежат еще и растаявшие хлопья снега.

— С тех пор, как уехал отец, вы непрестанно работаете.

Он улыбнулся.

— Единственная возможность разобраться с бумагами. Когда он здесь, у меня остается не так много возможностей для этого.

— Разве у вас нет свободного времени?

— Конечно, бывает. Когда несколько месяцев назад мы были в Калифорнии, я провел с семьей целую неделю.

— Но с тех пор, — настаивала она, — вы не отдыхали даже в уик-энд.

— Какой в этом смысл? — спросил он. — Мне все равно нечем тут заняться.

— Вы могли бы сходить в ресторан. В кино.

— Я предпочитаю поработать. Мне не нравится куда-то ходить в одиночку.

— Вам и не надо быть одному. В Женеве много девушек, которые только и мечтают, чтобы с кем-то встретиться.

Он засмеялся.

— Таких девушек везде полно. Но вы забываете, что я женат.

— Мой отец тоже женат, но ему это не мешает, — сказала она.

Прищурившись, он посмотрел на нее, прикидывая, что ей может быть известно.

— Есть определенные вещи, которые ваш отец обязан делать, — быстро сказал он.

— Они относятся к его бизнесу.

— Неужто? Я слышала о нем кучу любопытных историй.

Он промолчал.

— И об Иордане доводилось слышать кое-что. — Она с вызовом смотрела на него. — Это тоже относится к бизнесу?

Он ответил ей холодным взглядом.

— Всегда есть люди, которые торопятся распускать сплетни. Большинство из них даже не представляют, о чем идет речь. И я усвоил, что самая действенная помощь, которую я могу оказать вашему отцу в его делах, заключается в том, что я буду держать свое мнение при себе.

Она засмеялась.

— Я понимаю, почему мой отец так доверяет вам. Вы ему преданы.

— Он мой хозяин, — жестко сказал Дик. — И я его очень уважаю.

— Но любите ли вы его? — настойчиво спросила Лейла.

Ответ его был ясен и четок.

— Да.

— Даже если он не дает ни дня отдыха?

— Я сам пошел на эту работу, — просто сказал он. — И если бы она мне не нравилась, я бы сам решил, что делать дальше.

Обойдя стол, она посмотрела на кучу бумаг.

— Деньги могут купить все, не так ли? — Это было скорее утверждение, чем вопрос. — Вы такой же раб системы, как и другие.

— Самый лучший способ хорошо жить из всех, что мне известны, — ответил он ей по-арабски, — это иметь богатого отца.

Мгновенная вспышка гнева в ее глазах дала ему понять, что он попал в самую точку.

— Я не собираюсь... — спохватившись, она резко остановилась.

— Что вы не собираетесь? — мягко спросил он.

Лейла быстро взяла себя в руки и гневное выражение тут же исчезло с ее лица.

— Ничего особенного. Где вы научились так хорошо говорить по-арабски?

— Дома.

Она удивилась.

— А я думала, что вы американец.

— Я и есть американец. — Он улыбнулся. Но мои родители — выходцы из Иордании. Их фамилия была Хурейджи. Мой отец сменил ее на Карьяж еще до моего рождения, когда открыл свой первый ресторан. Он решил, что американцам будет проще произносить «У Карьяжа», чем «У Хурейджи».

— Они еще живы?

— Нет.

— Им не хотелось вернуться на родину?

— Нет.

— Может быть, они были и правы, — торопливо сказала она. — Во всяком случае не сейчас, когда евреи ломятся к нам в дверь.

Он молча посмотрел на нее. Подлинная трагедия была в том, что они все же вернулись. Может, не сделай они этого, они были бы живы.

Она приняла его молчание за знак согласия.

— Но это не будет длиться вечно. Скоро мы избавимся от евреев. Мы уже почти добились этого, но нас предали.

— Кто?

— Некоторые из наших соотечественников. Те люди, кто думает только о своем собственном кармане, о своей власти. Если бы нас не остановили, мы уже сбросили бы евреев в море.

— Не представляю себе, что это за люди.

— Вы их еще узнаете, — сказала она, внезапно напуская на себя таинственность. — И очень скоро.

Улыбнувшись, она сменила тему разговора.

— Вы не против, если я угощу вас кофе?

— Это очень любезно с вашей стороны. Но я не хотел бы затруднять вас.

— Отнюдь. Кроме того, я и сама бы с удовольствием выпила бы чашечку. По-американски или по-турецки?

— По-турецки, — сказал он, подумав, что ему самому больше нравится кофе по-американски.

— Отлично, — сказала она, направляясь к дверям. — Я сейчас вернусь.

Она вышла, а он продолжал сидеть, уставясь в одну точку. Странно. Если бы только он мог понять, о чем она на самом деле думает. Он рассеянно взял очередную папку из кучи бумаг. Это было сообщение о деятельности компании «Арабские куклы», которые он составил по указанию Бадра. Но ему никак не удавалось сосредоточиться, и он вернул папку на место. Он устал куда больше, чем мог предполагать. Надо подождать кофе.

Она вернулась с кофейником через пятнадцать минут. Увидев ее, он едва не открыл рот в изумлении. Лейла переоделась. Вместо поношенных синих джинсов на ней был легкий белый халат с золотой окантовкой, идущей до самого низа одеяния. Просвечивающее сквозь ткань ее загорелое золотистое тело говорило, что кроме халата на ней ничего не было.

Лейла поставила серебряный поднос с кофейным прибором на маленький столик перед диваном. Носик кофейника, из которого она разливала напиток по маленьким чашечкам, курился облачками легкого пара. Она посмотрела на него.

— Ради кофе стоит покинуть ваше рабочее место, — сказала она. — Обещаю, что отец ничего не узнает.

Улыбнувшись, он встал.

— Что-то мне подсказывает, что вам можно доверять.

— Верно.

Он присел на диван рядом с ней. Взяв чашечку, она преподнесла ее Дику.

— Попробуйте.

Он послушно отпил глоток и едва не подавился от чрезмерной сладости. Обычно он пил горький кофе.

— Сахара хватает?

— Просто отлично, — мужественно сказал он.

Она улыбнулась польщенно.

— Я люблю очень сладкий кофе.

— Прекрасно.

Она тоже отпила глоток.

— Вы курите? — спросила она.

— Сигареты на столе, — сказал он, пытаясь подняться.

Она остановила его движением руки.

— Я не это имела в виду.

— Ах, вот что, — сказал он, глядя на нее. — Но не во время работы.

Она открыла маленькую серебряную коробочку, стоявшую на подносе рядом с кофейником.

— Вам не кажется, что на сегодня вы поработали уже достаточно?

Он увидел лежащие в коробочке аккуратные самокрутки.

— Мне их дал Джаббир, — сказала она. — У него лучший в мире гашиш. Он готовит их специально для моего отца.

— Я знаю, — сказал Дик.

Взяв сигарету, Лейла чиркнула спичкой. Подержав пламя, пока не выгорит сера, она поднесла огонек к сигарете. Сделав несколько затяжек, протянула сигарету Дику.

Он сидел неподвижно, глядя на нее.

— Вперед же, — поторопила она его. — Расслабьтесь. Раскрепоститесь немного. Завтра с утра работа вас будет ждать.

— О'кей, — сказал он, беря сигарету и затягиваясь. Выпустив несколько колец дыма, он вернул ее Лейле. Она улыбнулась.

— Знаете, в первый раз в вас проявляется что-то человеческое.

Взяв у нее самокрутку, он снова затянулся, чувствуя, как начинает звенеть в голове.

— Как же я выгляжу обычно?

Она откинулась на спинку дивана.

— Обычно вы очень серьезны. Все время у вас очень деловой вид. Бесстрастное лицо. Вы очень редко улыбаетесь. Вы понимаете, что я имею в виду.

— Не могу представить.

— Большинство людей не волнует, как они выглядят. — Она посмотрела на него. — Знаете, без этих очков в вас есть что-то симпатичное.

Протянув руку, она сняла с него очки.

— А теперь подойдите к зеркалу и посмотрите на себя.

— Нет смысла. Я и так знаю, как выгляжу. Я бреюсь каждое утро.

Она расхохоталась.

— Очень забавно.

Он улыбнулся.

— Неужто?

Она кивнула.

— Знаете, для американца вы не так уж плохи. Обычно американцы мне не нравятся. Но вы совсем другой. Может быть, потому, что ваши родители были арабами.

Он промолчал.

Мгновение она смотрела на него, а затем внезапно нагнулась к нему и поцеловала в губы. Изумленный, он продолжал сидеть так же неподвижно.

Откинувшись, она посмотрела ему в глаза.

— Вам это не нравится?

— Дело не в этом, — неловко сказал он. — Но ведь я женат.

— Я знаю, но ведь ваша жена на другом конце света.

— Разве это что-то меняет?

— А разве нет? — спросила она, не сводя с него взгляда.

Он не ответил, сделав еще одну затяжку. Головокружение внезапно исчезло и голова стала совершенно ясной. Он чувствовал, какую остроту приобрели все его ощущения. Усталости как не бывало.

— Чего на самом деле вы от меня хотите?

Их глаза встретились.

— Я хочу знать все, что касается дел моего отца. И вы можете мне помочь, обучив меня.

— Я могу сделать это и без того, чтобы спать с вами. — Он не сказал, что Бадр проинструктировал его всемерно поощрять ее интерес к делам.

Она в упор смотрела на него.

— Но я хочу спать с вами.

Он потянулся к ней, но она остановила его движением руки.

— Подождите минутку.

Он наблюдал за ней, как она, встав, потушила свет. Ему казалось, что она плывет по воздуху. Обойдя кабинет, она неторопливо потушила все освещение, кроме лампы в дальнем конце комнаты. Затем, подойдя к дивану, она медленно расстегнула пуговицы халата, позволив ему упасть на пол с ее плеч.

Он протянул руки, и она опустилась в его объятия. Дик почти грубо впился ей в губы.

— Спокойнее, — шепнула она. — Ведь ты же одет.

Она начала расстегивать пуговицы его рубашки.

— Расслабься, дай мне раздеть тебя.

Глава 4

Несмотря на холод поздних ноябрьских дней и серую пелену дождя, повисшую над Парижем, Юсеф прекрасно чувствовал себя, направляясь по улице Георга V в свою контору, расположенную на Елисейских полях.

Войдя в тесную, типично французскую кабинку лифта, он закрыл за собой двери и нажал кнопку верхнего этажа. Железная клетка медленно поползла наверх, под самую крышу.

Заскрипев, она остановилась на нужном этаже. Выйдя из лифта, Юсеф аккуратно закрыл за собой двери, чтобы его можно было незамедлительно вызвать снизу. В чисто французском стиле деревянная панель дверей была украшена названием компании — черные буквы на большом матовом стекле: МЕДИА (ФРАНЦИЯ).

Его секретарша, которая к тому же принимала посетителей, взглянула на него, когда он вошел и улыбнулась.

— Бонжур, месье Зиад.

— Бонжур, Маргарита, — ответил он, проходя в свой кабинет.

Закрыв двери, он снял плащ и подошел к окну. Хотя по-прежнему шел дождь, Елисейские поля были переполнены, туристы покупали билеты на вечернее представление в «Лидо». По другую сторону бульвара магазины были заполнены покупателями.

Сзади открылась дверь, и, не оборачиваясь, он протянул плащ.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил он у женщины, которая взяла у него одежду.

— Когда я пришла утром, в телексе было сообщение из Женевы, — ответила она.

— Где оно?

— В папке на вашем столе. Я положила его поверх всех бумаг.

Открыв папку, он взял желтый листик телекса и быстро пробежал его.

ЗИАД-МЕДИА. ПРЕКРАТИТЕ РАБОТУ НАД ФИЛЬМОМ И НЕМЕДЛЕННО РАСТОРГНИТЕ КОНТРАКТ С ВИНЦЕНТОМ СТОП ПРЕКРАТИТЕ ТАКЖЕ ДАЛЬНЕЙШУЮ ПОГРУЗКУ ДЛЯ А/О «АРАБСКИЕ КУКЛЫ» ВПЛОТЬ ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ СТОП КАК МОЖНО СКОРЕЕ СООБЩИТЕ О СРОКАХ РАСЧЕТА С ВИНЦЕНТОМ СТОП ПРИВЕТ АЛЬ ФЕЙ

Юсеф почувствовал, как желудок свело спазмой. Он опустился в кресло, не вытирая капель пота, проступивших на лбу. Мысли стремительно сменяли друг друга. Что-то оказалось не так. Он как-то засветился. К горлу подступила тошнота, и он поспешил в ванную. После того, как его вырвало, он почувствовал себя лучше. Налив из графина стакан воды, Юсеф медленно выпил его, перечитывая телекс. Желудок начал успокаиваться. Может быть, тут совсем не то, что он подумал в первую минуту. Его сбило с толку ощущение страха и собственной вины. У Бадра могла быть тысяча весомых причин для таких распоряжений и кроме тех, что так страшили его.

Он должен успокоиться, чтобы, не торопясь, обдумать и понять истинные причины действий Бадра. И затем ему станет ясно, что делать. Закурив, он перевернул телекс текстом вниз. Сейчас он обязан выполнить полученные им распоряжения. Он снял трубку.

— Найдите мне Майкла Винсента, — сказал он секретарше.

— Да, месье Зиад, — ответила Маргарита. — Вы хотите с ним разговаривать?

— Еще не сейчас, — ответил он. — Первым делом, надо переговорить с месье Ясфиром. Вы должны найти и его тоже.

Положив трубку, он постарался привести мысли в порядок. Он уже получил для Винсента четыреста тысяч долларов, но перевел ему только половину этих денег. Он прикинул, удастся ли ограничиться этой суммой. Тогда им придется договариваться и подводить черту под тем, что уже выплачено, Бадр тут не поможет, но на него это произведет впечатление. Он приободрился. Может, дела и не так плохи, как ему показалось.

Телефон на его столе зазвонил.

Месье Ясфир на проводе, — сказала секретарша.

— Где он?

— В Женеве.

Щелкнув тумблером, он заговорил по-арабски, чтобы их не могли подслушать.

— Я получил инструкцию прекратить погрузку для «Арабских кукол». Вы не знаете, что случилось?

Голос Ясфир а был спокоен.

— Нет. Они объяснили, в чем дело?

— В сущности, нет. Они говорят лишь то, что исследуют деятельность компании.

Ясфир молчал.

— Я должен связаться с нашим офисом в Бейруте, — сказал Юсеф.

— Нет, — холодно ответил Ясфир. — До рождества мы должны отправить два судна. Для нас это самое важное время года.

— Я ничем не могу помочь, — объяснил Юсеф. — Если я не выполню распоряжения, это будет означать конец моей работы.

— Это ваши проблемы, мой друг. Если груз не уйдет, мои коллеги потеряют больше двадцати миллионов долларов. А этого они не могут себе позволить.

— Я ничем не могу помочь, — повторил Юсеф. — Конечно, я не хочу терять свои комиссионные. Но я должен держаться за свою работу.

— Вы не понимаете, о чем идет речь, — сказал Ясфир. — Быть без работы, но живым или иметь работу — и быть мертвым.

Связь сразу же прервалась. Тут же прорезался голос французского оператора.

— Вы уже поговорили, месье?

Юсеф тупо смотрел на телефон.

— Да, — наконец, сказал он.

Желудок снова свело спазмой, и на лбу выступил пот. Он положил голову на руки. Ему необходимо все обдумать. Он должен найти способ заставить Бадра изменить свое намерение.

Телефон снова зазвонил. Он снял трубку. Голос его секретарши был раздражающе бодр. Каждый случай связи с дальними странами, которую оперативно обеспечивали французские связисты, она воспринимала как свою личную победу.

— Месье Винсент только что вылетел из Лондона в Париж, — сказала она. — К часу он должен быть в отеле «Георг V».

— Оставьте ему сообщение, что я хочу его видеть после ленча. По очень важному делу.

Положив трубку, он сразу же снова снял ее.

— Принесите мне две таблетки аспирина, — сказал он. — И свяжитесь в Женеве с месье Карьяжем.

Аспирин не помог и, кроме того, линия с Женевой была постоянно занята. Юсеф посмотрел на часы. Было уже после одиннадцати. Обычно он не пил, но в данной ситуации он мог позволить себе изменить своим привычкам.

— Я скоро вернусь, — сказал он секретарше, уходя.

Маргарита не могла сдержать удивления.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросила она.

— Прекрасно, — фыркнул он.

Когда он вошел в кафе, бармен немедленно подскочил к нему.

— Бонжур, месье Зиад. Что вам угодно?

— Что вы употребляете, чтобы снять нервные спазмы в желудке?

Бармен внимательно посмотрел на него.

— Алка-Зельцер. Я считаю, что эта минеральная вода действует очень эффективно.

— Нет, — почти грубо сказал Юсеф. — Что-то посильнее.

— Ферне-Бранка, месье, — тут же предложил бармен. — Способ старый, но один из лучших.

— Двойной.

— Двойной, месье? — Бармен странно посмотрел на него.

— Да. И побыстрее, — с раздражением сказал Юсеф. Почему все идет с такими трудностями?

— Да, месье. — Повернувшись, бармен достал бутылку. Через несколько секунд перед Юсефом уже стоял стакан старомодной формы с темно-коричневым напитком. — Только не торопитесь, месье, — сказал бармен. — Это очень сильнодействующее средство.

Юсеф презрительно посмотрел на него. Французы всегда настаивают на том, чтобы вы поступали в точности как они. Взяв стакан, он залпом опрокинул его. Мгновение он сидел, ошеломленный отвратительным вкусом напитка, который обжег ему глотку. Затем, помахав рукой около открытого рта, направился в туалет.

* * *

Открыв Юсефу дверь, Майкл Винсент расслабился и, улыбнувшись, протянул ему руку.

— У меня хорошие новости, — радостно сказал он. — Первый вариант сценария уже готов.

Юсеф встретил это известие без всякого энтузиазма.

— Мой друг, — сказал он, — возникли некоторые проблемы, которые мы должны обсудить.

Винсент сразу же встревожился. Он знал, что в кинобизнесе слово «проблемы» означало нечто ужасное. Но он знал также, как следует себя вести в этом случае.

— Нет проблем, которые нельзя было бы разрешить.

Юсеф посмотрел на американца. В первый раз с тех пор, как они встретились, этот человек выглядел совершенно трезвым. И надо же такому случиться именно в это время! Обычно он чувствовал себя куда лучше, когда приходилось иметь дело с Винсентом, находившимся в состоянии подпития.

— Я позволил себе заказать внизу столик для ленча, — сказал он.

Винсент улыбнулся.

— Прекрасно. Я как раз проголодался. Даже не завтракал сегодня.

— Чего бы вы хотели выпить? — спросил Юсеф, когда они заняли места за столиком.

Винсент покачал головой.

— Никогда не пью на пустой желудок.

Юсеф повернулся к метрдотелю.

— Мы хотели бы посмотреть меню.

— У нас есть прекрасная копченая лососина, — предложил тот.

Есть Юсефу не хотелось.

— Звучит заманчиво. — Он повернулся к американцу. — Как вы?

— Мне тоже.

Юсеф выругался про себя. Винсент находится в радостном возбуждении, но он надеялся, что тот выпьет.

— Бутылку Монтраше, — сказал он метрдотелю. Может, хорошее белое вино окажет свое действие.

Поклонившись, метрдотель отошел. Двое за столиком сидели молча. Первым заговорил Винсент:

— Вы упомянули, что у нас есть какие-то проблемы?

— Да, — серьезно ответил Юсеф. Взглянув на Винсента, он решил избрать самый прямой путь, хотя он и противоречил его натуре. — Я только что получил утром инструкцию отказаться от наших замыслов.

На лице Винсента ничего не отразилось. Затем с губ его сорвался легкий вздох.

— Я так и чувствовал, что должно было случиться нечто подобное. Все шло слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Вы не удивлены?

Режиссер покачал головой.

— Нет. Во всяком случае, с тех пор, как я прочитал в Голливуде, что какая-то другая компания готова следующей весной приступить в Марокко к съемкам фильма о Пророке.

Юсеф испытал мгновенный прилив облегчения. Вот в чем была причина появления телекса. Во всяком случае, не потому, что зародились подозрения относительно их сделки.

— Да, — сказал он с бесстрастным лицом.

— Не стоит так переживать, — сказал Винсент. — Если бы вы покрутились в кино столько, сколько я, то выглядели бы куда хуже.

— Но даже в этом случае, — сказал Юсеф, — есть одно неприятное дело, которое мы с вами должны обговорить. Я должен разработать с вами условия аннулирования контракта.

Винсент встревожился.

— Аннулировать нечего. Контракт остается без изменений. Я получаю миллион долларов независимо от того, будет сниматься фильм или нет.

— Не думаю. Насколько я понимаю, половина гонорара должна была быть выплачена во время съемок. Если они не начаты, это означает, что оплата не производится. И в этот миллион включены двести тысяч долларов на всякие непредвиденные случаи. И если мы прекращаем сотрудничество, эта сумма также не должна выплачиваться.

— Я читал контракт с несколько иной точки зрения. И думаю, что могу настаивать на уплате всей суммы.

— Каким образом? — откровенно спросил Юсеф. — Если вы читали контракт, то должны были обнаружить, что по ливанским законам и соглашениям, все относящиеся к нему вопросы должны рассматриваться в ливанском суде. И неужели вы думаете, что у вас, иностранца, есть какие-то шансы по сравнению с Аль Феем? Вы не получите ни цента. В сущности, вы не найдете даже юриста, который согласится вести против нас ваше дело.

Винсент молчал. В контракте был один пункт, который ему не нравился. Тот самый, на котором они сейчас настаивают. И теперь он понимал, в чем дело.

Юсеф почувствовал уверенность.

— В суде друзей не бывает, — сказал он. — Куда разумнее нам было бы разработать соглашение. Мир так мал. И никогда нельзя сказать, когда в будущем мы можем понадобиться друг другу.

— Что вы предлагаете?

— Вы уже получили двести тысяч долларов. Мы выплачиваем еще сто тысяч долларов по обязательствам, связанным с созданием сценария. И, думаю, на этом все.

Винсент молчал.

— И я махну рукой на свои комиссионные, — торопливо добавил Юсеф. — Я думаю, это будет только справедливо, так как проект не воплотился в жизнь. Таким образом, все деньги достанутся вам.

— А как насчет моих расходов? — спросил режиссер. — Предполагалось, что во время работы над сценарием мне будет выплачено сто тысяч.

На минуту Юсеф задумался. Американец говорил правду. К тому же деньги, из которых предстояло произвести эту выплату, у него были, так что проблем тут возникнуть не могло. Насколько Бадру было известно, деньги были уже потрачены. Но он не мог противостоять естественной жадности.

— Если мы оплачиваем расходы, то я буду настаивать на моих комиссионных.

Винсент в уме подсчитал все плюсы и минусы. Триста тысяч долларов чистыми или четыреста тысяч минус двадцать процентов. Разница составляла всего двадцать тысяч долларов, но все же это было лучше, чем ничего. Внезапно он рассмеялся.

— Согласен, — сказал он. — Но с одним условием.

— С каким? — настороженно спросил Юсеф.

— Вы приложите все усилия, чтобы обеспечить мне другую картину.

Юсеф с облегчением улыбнулся.

— Мы сделаем это в любом случае, — сказал он.

Явившийся виночерпий, откупорив бутылку, преподнес Юсефу на донышке бокала немного вина для дегустации.

— Очень хорошо, — сказал Юсеф, жестом давая понять, что надо наполнить стакан и Винсенту.

Тот жестом остановил официанта.

— Я передумал, — сказал он. — Принесите мне двойное виски. Шотландское.

Глава 5

Выйдя из женевского отеля «Президент Вильсон», Ясфир пересел улицу и вошел в кафе. На часах было почти шесть часов, и помещение было заполнено клерками и чиновниками, которые торопились пропустить по рюмочке, прежде чем, покинув город, отправиться в свои загородные дома. Найдя незанятый столик в задней части ресторана, Ясфир сел, заказал кофе и приготовился к ожиданию. Она предупредила его, что вряд ли выберется раньше шести часов. Ясфир развернул парижское издание «Геральд Трибюн». Практически вся газета была полна статей о панике, охватившей Соединенные Штаты в связи с эмбарго на поставки нефти. Сначала вся страна оказалась в состоянии шока. Люди не могли поверить в случившееся. Но когда до них дошла суть дела, они стали ломать себе головы, как выкрутиться из этой ситуации. Он улыбнулся про себя. Сделать им ничего не удастся. Зима как следует пощиплет их. А к весне, когда поймут, что им потребуется не менее пяти лет, чтобы восстановить собственные источники нефти, которые они забросили из-за дешевизны импорта, они на коленях будут просить о милости.

Так и будет, если арабам удастся выступить единым фронтом. Ходят слухи, что танкеры с нефтью, зафрахтованные Америкой, идут через Оманский пролив не только из Ирана, но и из Объединенных Арабских Эмиратов, Кувейта и даже Саудовской Аравии. Он ни на мгновение не сомневался, что слухи соответствовали истине. Все эти страны связаны с Америкой не только узами сантиментов, но и конвертируемой валютой. Их инвестиции в американскую экономику столь велики, что они боятся подвергнуть их испытаниям из страха, что это приведет к невообразимому хаосу и потере всех их вложений. Не подлежало сомнению, что интересы нескольких лиц, которые правили этими странами, стояли на пути обретения арабским миром полной свободы. Кризис они использовали лишь для приумножения собственных богатств. И от таких людей, как Аль Фей (может, он был самым худшим из всех), необходимо избавиться еще до того, как арабы займут подобающее им место под солнцем. Те копейки, которые они дают движению — сущие гроши по сравнению с их доходами.

Пророк сказал: «Придет день справедливости». Но они не могут ждать так долго. Уже продуман план, который должен вырвать власть из рук этих людей и повернуть ее против них же. Скоро он начнет претворяться в жизнь, и в свое время они почувствуют гнев преданного ими народа.

Али Ясфир допивал вторую чашку кофе, когда в кафе вошла и остановилась рядом с ним молодая женщина. Он молча показал на соседний стул.

Сев, она сказала появившемуся официанту: «Кока-колу с лимоном». Когда тот ушел, она обратилась к Ясфиру:

— Простите, что запоздала, но мне было нелегко сразу же выбраться из дома.

— Я не беспокоил бы тебя, не будь дело столь важным.

— Понимаю. — Появился и тут же исчез официант с ее напитком. — Что случилось? — спросила она.

— Многое, — мрачно сказал он. — И, возможно, хуже всего то, что эмбарго может оказаться в опасности из-за того, что им пренебрегают.

Не сводя глаз с лица говорившего, она молча отпила кока-колу.

— Соединенные Штаты оказывают огромное давление на таких людей, как твой отец. Они угрожают конфискацией всех их вложений в Штатах.

— Мне ничего не известно. А я каждый день в офисе. Я просматриваю все бумаги, которые проходят через контору.

— Они не так глупы. Есть вещи, которые нельзя доверить бумаге. Но такая угроза в самом деле существует. И твой отец знаком с ней.

— Как? Мой отец не имеет ничего общего с производством нефти и ее поставками.

— Но он пользуется большим влиянием в Совете. Рано или поздно они будут прислушиваться к нему и к таким как он.

Закурив сигарету, она глубоко затянулась.

— В действительности дела идут не так, как нам бы хотелось, не так ли?

Али Ясфир кивнул.

— Возможно, нам придется предпринять определенные действия раньше, чем мы предполагали.

Она медленно выпустила изо рта клуб дыма.

— Ты не изменила своих намерений? — торопливо спросил он. — Ты по-прежнему верна своим убеждениям?

— Я не изменила своим убеждениям. Неужели я могу это сделать? Я никогда не забуду жестокость, с которой на нас обрушились израильские истребители. Я по-прежнему вижу лица и изуродованные тела своих друзей. Я видела ничем не вызванную жестокость со стороны израильтян. Я не изменю своим убеждениям до тех пор, пока мы не уничтожим всех их.

Он слегка расслабился.

— Я боялся, что твой американский любовник заставил тебя изменить взгляды.

Она спокойно встретила его взгляд.

— Он не мой любовник, — холодно сказала она. — Я использую его лишь для того, чтобы получить доступ ко всем делам отца.

— Значит, ты знаешь о приказе прекратить погрузку для «Арабских кукол»?

— Да.

— Ты знаешь, чем это вызвано?

— Я не уверена, но думаю, они подозревают, что Зиад имеет левые доходы. Теперь они ведут расследование, чтобы проверить это предположение.

— Для нас очень важно, чтобы рейсы бесперебойно продолжались, ибо это наш главный источник американских долларов. Как ты думаешь, пользуешься ли ты достаточным влиянием на американского приятеля, чтобы добиться аннулирования этого распоряжения?

— Не знаю, — с сомнением сказала она. — Он получил указание от моего отца прекратить погрузку.

Она посмотрела на Ясфира.

— А что если я поговорю прямо с отцом?

— Нет. Твой отец ничего не знает об этих грузах. И если узнает, то, конечно же, остановит их. Он уже отказывал нам.

— Тогда я не знаю, что могу сделать.

— Может быть, удастся убедить американца сообщить твоему отцу, что с грузами нет никаких проблем и что Зиад не получает с них никаких денег.

— Это правда?

— Конечно, нет, — с раздражением сказал он. — Не будь такой наивной. Как иначе мы могли бы заставить эту свинью сотрудничать с нами, если бы не дали ему взятки? Ты должна сказать своему другу, что «Арабские куклы» принадлежат твоим приятелям, и тебе очень хочется, чтобы у них не было неприятностей.

— Думаете, он в это поверит?

— Кто знает? Тебе лучше знать, какой властью над ним ты обладаешь.

По ее губам скользнула легкая усмешка.

— Он это сделает. Когда мой отец был в Гштаадте, мы ложились в постель по четыре раза за день. Он прямо сходил с ума. Он не отпускал меня от себя.

— Если это так, значит, трудностей с ним не будет.

— А если он откажется?

— Тогда пригрози ему, что пойдешь к отцу и расскажешь о ваших отношениях. — Он увидел удивленное выражение ее лица и торопливо добавил. — Но только в крайнем случае. Пока ты должна всего лишь обратиться к нему с просьбой. Завтра вечером мы встретимся в это же самое время и ты мне расскажешь, что он ответил.

— Что-то еще?

— Пока нет.

— Как долго мне еще здесь надо быть? — спросила она. — Я не для того прошла тренировочный лагерь, чтобы быть секретаршей. Когда у меня будет возможность делать что-то настоящее?

— Твоя сегодняшняя работа носит исключительно важный характер. Но, может быть, раньше, чем ты думаешь, придут и другие дела.

* * *

После того, как ушел специальный посыльный из консульства, Карьяж взглянул на часы. Семь часов. Открыв ящик стола, он достал ключ, который открывал чемоданчик с дипломатической почтой. Наверно, в нем было что-то очень важное, если почта, засургученная дипломатическими печатями, была послана на последнем сегодняшнем самолете из Бейрута.

Внутри был обыкновенный конверт с листиком бумаги. На конверте был машинописный текст крупными красными буквами «КОНФИДЕНЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ» — «АРАБСКИЕ КУКЛЫ».

Открыв конверт, он быстро пробежал его содержание. Оно было кратким и деловым. «Арабские куклы» служат прикрытием для синдиката по поставке наркотиков. Среди их владельцев числятся американские мафиози, корсиканец, известный как владелец фабрики по производству героина, и два ливанца, один из которых осуществляет широкие связи с владельцами маковых плантаций в Ливане и в Турции, а другой — банкир, представляющий различные группы феддаинов в их финансовых делах.

Теперь премии, выплачиваемые за отгрузку товара, начали приобретать смысл. Они нашли легальный способ переправлять наркотики в Соединенные Штаты, потому что МЕДИА не только обеспечивала доставку, но и, имея лицензионную связь с таможней США, гарантировала «чистоту» груза, который прямиком поступал к грузополучателям в Нью-Йорке. И хотя таковым был широко известный в Америке оптовый торговец импортными игрушками, Карьяж не сомневался, что имелся точно такой же договор на получение в Штатах другой определенной части груза.

Взяв телефон, Карьяж заказал срочный разговор с управляющим грузовой конторой МЕДИА в Бейруте. Ему надо было еще кое-что уточнить.

Управляющий взял трубку, задыхаясь от гордости, что разговаривает с личным помощником самого мистера Аль Фея. В первый раз к нему обращался человек, стоявший в иерархии выше Юсефа. Управляющий оказался очень покладист.

Нет, он лично ничего не знает об «Арабских куклах», кроме того, что ведут себя они очень вежливо и аккуратно оплачивают счета. Он хотел бы, чтобы все клиенты были столь же точны, но, увы, вы же знаете, с кем приходится иметь дело.

Дик посочувствовал ему, сказав, что мистера Аль Фея очень беспокоят его проблемы, и он всецело понимает его. Затем он поинтересовался, как компания получает счета, кто из его агентов занимается ими.

Управляющий рассыпался в извинениях. К сожалению, никто из его людей не позаботился об этом. Он лично полностью доверяет мистеру Зиаду, который в Париже взял на себя все хлопоты этого рода. Все, что им остается делать — точно выполнять распоряжения. И они прилагают все усилия, стараясь как можно лучше обслужить клиента, ибо таких стоящих сегодня заполучить нелегко.

Поблагодарив его, Дик положил трубку. Интересно, насколько Юсеф осведомлен о содержимом грузов. Трудно поверить, что Юсеф осмелился вести собственную политику, не согласованную с Бадром. Особенно после истории с Али Ясфиром прошлым летом в Каннах, когда Бадр отказался служить прикрытием тайной деятельности феддаинов, не обращая внимания на их мотивировки.

Значит, остается только один путь, которым эта проблема, была разрешена. Кто-то должен был выйти на Юсефа. Он задумался, насколько хорошо Юсеф знаком с Али Ясфиром. Он попытался припомнить, видел ли он их вместе в Каннах, но единственное, что всплыло в памяти, — он просил Юсефа передать Ясфиру приглашение Бадра на прием на яхте.

Едва он успел положить конверт в сейф, как вернулась Лейла. Посмотрев на нее, он припомнил, что с утра он первым делом должен позвонить Бадру.

— В чем дело? — тут же спросила Лейла. — Ты чем-то озабочен.

— Голова забита делами. — Он выдавил из себя улыбку. — Как твои друзья?

Она улыбнулась в ответ.

— Глупые девочки. Мы дружили в школе, но сейчас, думаю, я переросла их. Они могут говорить только о мальчиках.

Он засмеялся.

— Мне это кажется естественным.

— Они только об этом и думают.

— А о чем ты думаешь?

Подойдя поближе, она прислонилась к нему, уткнувшись в него лицом.

— О том, чтобы поиметь тебя, — сказала она.

Глава 6

У Бадра был радостный голос.

— Доброе утро, Дик.

— Доброе утро, шеф. Как у вас дела?

— Просто прекрасно. Мальчики очень довольны. Вы должны посмотреть, как они катаются на лыжах. Словно родились на них.

— Обязательно, — сказал Дик. — Но я должен обговорить с вами кое-какие дела. Скрамблер включен?

— Нет, — ответил Бадр. — Позвоните мне по другой линии через десять минут. Я успею его подключить.

Положив трубку, Дик проверил, включено ли в линию его собственное устройство, превращающее для подслушивающего речь в невнятную мешанину звуков. Щелкнув тумблером, он проверил, загорелся ли красный огонек. Все было в порядке.

Он припомнил события прошлого вечера. Тогда история с «Арабскими куклами» казалась ему более чем странной. Теперь она приобрела новый аспект. Лейла проявила к ней неожиданный интерес.

В типичной арабской манере она подошла к теме разговора издалека. Позанимавшись любовью, они обнаженные лежали на его постели, потягивая самокрутку. Лень и блаженство овладели ими.

— Когда вернется мой отец, — сказала она, — мы уже не сможем так встречаться.

— Найдем способ.

— У тебя уже не будет времени. Когда он здесь, у тебя минуты для себя не остается.

Он не ответил.

— Порой мне кажется, что ты в рабстве больше, чем Джаббир.

— Это не так уж плохо.

— Очень плохо, — сказала она, и ее глаза увлажнились.

— Да выбрось это из головы, — сказал он, придвигаясь к ней.

Она положила голову ему на грудь.

— Прости, — шепнула она. — Просто я начала привыкать к тебе, только начала чувствовать, как мне хорошо с тобой.

— Ты и сама прелесть.

— Я хочу тебе кое в чем признаться.

— Никаких признаний.

Но она продолжала говорить.

— Ты у меня первый настоящий мужчина. Все остальные были просто мальчишки. Я никогда с ними не испытывала того, что чувствую с тобой.

Он не ответил.

— Ты тоже это чувствуешь? Со своей женой ты испытываешь то же, что и со мной?

Он подумал о своей жене и сыновьях, что были в шести тысячах миль отсюда и почувствовал угрызения совести.

— Это нечестно, — запротестовал он.

— Прости, я говорю глупости. Больше не буду. — Она взяла из его пальцев самокрутку. — Дай мне затянуться.

Потянуло сладким ароматом. После нескольких затяжек она вернула ему сигарету. Положив ее в пепельницу, он придвинулся к ней. Застонав, она прижала его яйцо к своей груди.

— Ради Аллаха, как мне это нравится! — Она приподняла его голову. — Ты первый мужчина, который так ласкает меня. Знаешь ли ты об этом?

Он покачал головой.

— Я имела дело только с арабами. Они плохие любовники, думающие только о своем удовольствии. Все американцы так умеют любить женщин?

— Честно говоря, я не знаю.

— А тебе нравится?

Он кивнул.

Неожиданно она расхохоталась.

— Мне пришла сумасшедшая идея. В одном журнале я видела объявление о продаже надувных кукол в человеческий рост. А что если я попрошу сделать такую, как ты? Я буду держать ее у себя в комнате, и если тебя не будет во плоти, я надую ее и буду вместе с тобой.

— Ты с ума сошла. — Он рассмеялся.

— Ручаюсь, что мои друзья из «Арабских кукол» сделают мне такую, — сказала она.

Он услышал сигнал тревоги, который прозвучал ясно и громко.

— Не думаю, что они занимаются такими делами, — сказал он.

— Для меня они сделают. Компанией владеет отец Эссам Мафрад, а он близкий друг отца моей матери.

Мафрад был ливанским банкиром, представлявшим Аль-Иквах и скорее всего дедушка Лейлы был знаком с ним. Все ливанские банкиры тесно связаны друг с другом. Но следующий же ее вопрос заставил Дика отбросить мысль о случайном совпадении.

Вскочив, словно ее только что посетила неожиданная мысль, она спросила:

— Слушай, а не та ли это компания, грузы которой мой отец отказывается перевозить?

Дик кивнул.

— Он не имеет права так поступать. Они наши хорошие друзья. У них будут большие неприятности.

— Тогда скажи это своему отцу. Я уверен, что, знай он об этом, он пересмотрит свое решение.

— Не могу. Ты же знаешь моего отца. Он не любит, когда кто-то говорит ему, что он должен делать.

Карьяж молчал.

— Ведь ты можешь что-нибудь сделать. Можешь разрешить погрузку.

— А как насчет твоего отца? Он мне намылит шею.

— Он ничего не будет знать. Просто не показывай ему сообщения. У него так много дел, что он не обратит на это внимания.

— Не могу.

— Почему? Ведь, по сути, это пойдет ему только на пользу. Наши семьи давно дружат, и ты убережешь его от многих осложнений.

— Это не мое дело. У меня нет права на такие распоряжения.

— Тогда сделай это для меня. И если отец обнаружит, ты скажешь, что сделал по моей просьбе. Я всего лишь пытаюсь предотвратить трения между двумя семьями.

— Прости, — твердо сказал он.

Внезапно она разгневалась. Соскочив с постели, она стояла перед ним.

— Ты считаешь меня глупой девчонкой! — в ярости выкрикнула она. — Ты с удовольствием спишь со мной, но раз так, можешь забыть обо мне!

— Эй, подожди минутку, — умиротворяюще сказал он. — Ты меня не поняла. Я с большим уважением отношусь к твоему мнению. Я не сомневаюсь в твоей правоте, но ты просишь меня сделать то, на что у меня нет никаких прав. Но кое-что я могу. Завтра я передам твоему отцу то, что услышал от тебя и не сомневаюсь, что он разрешит погрузку.

— Мне не нужны твои подачки! — фыркнула она. — Я не хочу, чтобы ты говорил с ним на эту тему, понимаешь или нет? Ни слова ему!

— Если ты так хочешь, я ничего ему не скажу.

— Да, я так хочу. Все, что необходимо, я и сама могу ему сказать.

— О'кей, о'кей, — сказал он.

Сдернув халат со спинки стула, она направилась к выходу, но у самых дверей повернулась к Дику.

— Вы все боитесь моего отца, а я нет. И когда-нибудь вы все это увидите!

Когда она ушла, Дик долго сидел на кровати, куря сигарету за сигаретой. Да, здесь было больше, чем просто совпадение. Даже если семьи Риада и Мафрада были в близких, дружеских отношениях, то, что она в нужное время и в нужном месте изложила ему всю информацию, доказывало, что она прицельно била в одну точку.

Он задумался, стоит ли все рассказывать Бадру, но решил не торопиться. Ведь тогда ему придется раскрыть их отношения и его выставят. Как бы снисходительно Бадр ни относился ко многим вещам, все же он был ее отцом.

Может, утром она успокоится. А тем временем он должен продумать одну штуку.

Несмотря на поздний час, он пододвинул к себе личный телефон, стоявший на ночном столике, и, нажав кнопку противоподслушивающего устройства, так, что никто из домашних не мог подключиться к нему, набрал номер частного детектива, к услугам которого пришлось несколько раз прибегать.

Положив трубку после разговора с ним, он почувствовал себя куда лучше. Отныне, когда бы Лейла ни вышла из дома, она будет под наблюдением. В конце недели он получит полное представление, с кем она встречалась и каков у нее круг друзей в Женеве. И может быть, когда все будет сведено воедино, он получит возможность определить смысл ее поступков.

* * *

В офисе Дик оказался около восьми: он знал, что в это время тут никого не будет и он застанет Бадра за завтраком. Скрамблер у него, должно быть, уже подключен. Он набрал номер.

Ответил Бадр.

— Дик?

— Да.

— Поверните выключатель.

Услышав жужжание в аппарате, он нажал свой тумблер. Жужжание резко прекратилось.

— Теперь нормально?

— Отлично, — сказал Бадр. — В чем дело?

— "Арабские куклы". — Дик был краток. — Они — прикрытие. Боюсь, что мы доставляем для них наркотики.

Он быстро передал все, что стало ему известно.

Несколько мгновений Бадр молчал.

— Как мы попали в эту историю? — спросил он. — Сделка совершалась в Бейруте?

— Нет, в Париже. У меня есть информация, что контракт был заключен непосредственно Юсефом.

— Этого я и боялся. Я слышал, что он встречался с Али Ясфиром. Но я не думал, что у Юсефа хватит смелости поступать на свой собственный страх и риск. Должно быть, ему предложили слишком большой кусок.

Карьяж не мог скрыть удивления.

— Вы знали о контактах между ними?

— Да, но я думал, что Ясфир таким образом хочет как-то найти к нам подход. Очевидно, я ошибался. Я не обращал внимания на все его мелкие делишки. Все это было более-менее привычно. Но тут нечто другое.

— Что мы будем делать?

— Выбор у нас небольшой. Мы не можем вынести эту историю на всеобщее обозрение, потому что она станет для нас ящиком Пандоры. Одно слово — и мы потеряем и контакты с таможней США, и наше право на фрахт. Мы должны сами разобраться в ситуации. Первым делом вызвать Юсефа. Мы должны выяснить, как глубоко завязли в этой истории.

— Вы прибудете сюда, чтобы встретиться с ним? — спросил Дик.

— Нет. Женева полна любопытных глаз. Лучше попросите его приехать в Гштаадт для встречи со мной.

— О'кей. Вы хотите, чтобы я тоже присутствовал?

— Я думаю, вам лучше оставаться на месте. Чем меньше людей он увидит, тем лучше. Еще одна мысль пришла Дику.

— Мне довелось услышать, что семьи Риада и Мафрада находятся в близких, дружеских отношениях. Не думаете ли вы, что ваш бывший тесть мог быть связан с ними?

— Невозможно, — уверенно отреагировал Бадр. — Риад — старомодный консерватор. Он никогда не будет иметь ничего общего с таким жуликом как Мафрад, пусть даже его обсыпят золотом.

— Я так и подумал, что вам это известно, — сказал Дик.

Снова он вспомнил Лейлу, но в последний момент удержал себя от упоминания о ней. В конце недели он будет знать больше. Положив трубку, несколько минут он сидел, погруженный в раздумья. Если между семьями не было ничего общего, почему она так настойчиво подчеркивала эту важную деталь? Все это не имело смысла, по крайней мере, пока еще.

Открылась дверь и вошла его секретарша. Она остановилась в удивлении.

— Мистер Карьяж, — сказала она по-английски с резким швейцарским акцентом, — вы так рано на месте?

— Да. Мне надо было сделать несколько важных звонков.

— Не хотите ли кофе?

— Будьте любезны. И захватите свой блокнот. Я должен послать телекс Зиаду в Париж.

Но когда она вернулась с блокнотом, он передумал и решил позвонить лично. Дик уже почти допил кофе, когда Юсеф связался с ним.

— Шеф попросил меня связаться с вами и попросить вас приехать в Гштаадт для встречи с ним, если вы свободны, — сказал он.

В голосе Юсефа послышались тревожные нотки.

— Что-то случилось?

Дик засмеялся.

— Не думаю. Между нами говоря, я думаю, что ему несколько наскучило играть роль семейного человека. Может, он ищет повода выбраться оттуда.

— Дик почувствовал, с каким облегчением были восприняты его слова.

— Повод у меня уже есть. Винсент согласился на расторжение контракта с нами без того, чтобы мы платили ему больше, чем уже выплачено. Могу сказать, что шефу необходимо лично подписать документы.

— Ему это понравится, — сказал Карьяж.

Почувствовав доверительность беседы, Юсеф позволил себе заговорить в приятельском тоне.

— Шеф все еще ходит вокруг да около «Арабских кукол»?

Дик ответил точно таким же ровным голосом.

— В сущности, я не знаю. Он мне ничего не говорил. Но вы же знаете его не хуже меня. Он интересуется любым новым делом, если оно пахнет деньгами. Может, оно его и заинтересует.

— Судя по тому, что я слышал, это незначительная операция. Не думаю, что она его очень заинтересует.

— Если об этом зайдет разговор, — сказал Дик, — вы ему так и скажите.

— Это идея. — Дику показалось, что он слышит, как в голове у Юсефа проворачиваются шестеренки. — Мне тут надо еще кое с чем разобраться. Скажите шефу, что я буду на месте вечером.

— Передам, — сказал Дик и положил трубку.

Секретарша вошла в кабинет еще с одной чашечкой кофе.

— Мисс Аль Фей ждет, — сказала она, ставя поднос на стол. — Она спрашивала, будет ли с утра у вас для нее время?

— Попроси ее войти, — сказал Дик.

Лейла что-то задумала, прикинул он, наливая кофе. Обычно по утрам она никогда не появлялась в офисе.

В это утро она выглядела куда более юной, чем обычно. Подойдя к его письменному столу, она остановилась.

— Я не займу у тебя много времени, — сказала она.

— Все в порядке. Хочешь кофе?

— Нет, спасибо. Я специально зашла сказать тебе, что я очень сожалею о прошлой ночи.

— Забудь. Я уже ничего не помню.

— А я помню, — настойчиво сказала она. — Я вела себя как капризный ребенок. Я не имела права требовать у тебя такие вещи. Я не хочу, чтобы у нас испортились отношения.

— Они не испортятся.

— Честно?

— Честно, — ответил он.

Он увидел, с каким облегчением она взглянула на него, но в глазах ее был странный огонек торжества.

— Можно я приду к тебе в комнату сегодня вечером? — тем же послушным голосом спросила она.

— Я буду очень несчастлив, если ты не явишься.

— Я обещала кое-каким друзьям, что пообедаю с ними сегодня вечером. Но я управлюсь как можно быстрее и вернусь домой.

— Я буду ждать.

Обойдя стол, она взяла Дика за руки и прижала их к своей груди.

— Не знаю, смогу ли я дождаться вечера, — сказала она.

Телефон снова зазвонил. Оторвав руки от ее груди, он взял трубку.

— Боюсь, молодая леди, — с насмешливой серьезностью сказал он, — мы оба будем томиться одним и тем же. Подожди минутку, — сказал он. Прикрыв рукой микрофон, он виновато посмотрел на нее. — Видишь ли, у меня тут одно дельце.

Легко поцеловав его в губы, она направилась к дверям, но остановилась на полпути, словно ее поразила внезапная мысль.

— Кстати, ты ничего не говорил отцу?

— Нет, — ответил он, по-прежнему прикрывая микрофон.

— Отлично. — Она послала ему воздушный поцелуй. — До вечера.

До тех пор, пока не закрылась дверь, он сохранял на лице улыбку, но как только он отнял ладонь от микрофона, на лице его появилось тревожное выражение. Всем своим существом он чувствовал беду. Большую беду.

Глава 7

Бадр снял трубку. В ней раздался веселый голос Юсефа.

— Я в городе, в отеле, и я захватил из Парижа кое-что очень любопытное, — сказал он. — Может, вы приедете и мы вместе пообедаем?

— Не думаю, что у меня это получится.

— Шеф, вы же меня знаете. Если я говорю, что это очень любопытно, то так и есть. У нее такое тело, что вы не поверите собственным глазам, и она просто с ума сходит, ну совершенно теряет голову. И не успеваете вы о чем-нибудь подумать, как она это с удовольствием уже делает.

— Засунь ее в холодильник. Для этого будет другое время. Сегодня вечером у меня к обеду будет другая публика.

— Тогда, может, утром?

— Отпадает. У меня завтра утром несколько деловых встреч дома.

— В таком случае, когда же мы с вами встретимся? — спросил Юсеф. — Завтра за ленчем?

— Весь день занят. Сегодня, ближе к вечеру.

— К вечеру? — с легким беспокойством спросил Юсеф.

— Да. Гости уедут к полуночи.

— Вы уверены, что вам не захочется приехать сюда? Девочка будет очень разочарована. Я рассказывал ей, какой вы потрясающий мужик.

— Купи ей что-нибудь в ювелирном магазине, преподнеси от моего имени и скажи, что я огорчен не меньше ее.

— О'кей, шеф. Значит, вечером увидимся. В полпервого, идет?

— Идет, — сказал Бадр и положил трубку.

Когда вошла Иордана, он по-прежнему сидел в полумраке библиотеки.

— Дети отправляются спать, — сказала она. — Они спрашивают, придешь ли ты пожелать им спокойной ночи.

— Конечно, — сказал он, вставая.

Когда он оказался рядом с ней, она остановила его движением руки.

— Что-то не в порядке? — спросила она, заглядывая ему в лицо.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты обеспокоен. Кто с тобой говорил по телефону?

— Юсеф. Он прибудет сюда повидаться со мной.

— Ах, вот как.

— Он будет один. Мы должны с ним обговорить кое-какие важные дела.

Она молчала.

— Ты его не любишь, не так ли?

— Он мне никогда не нравился, — ответила она, — и ты это знаешь. Он такой же, как и большинство той публики, что крутится вокруг тебя. Они как стервятники, которые надеются ухватить кусок объедков. И в то же время, пуская слюни, облизывают тебя, словно ты господь бог. Как та личность, которую я дважды встречала — один раз на яхте, а второй раз в Калифорнии, после того, как ты уехал. Али Ясфир. Типичный стервятник.

— Я и не знал, что он был в Калифорнии, — сказал Бадр.

— Был. Я видела, как он входил в отель, как раз, когда я вышла оттуда. Он приезжал встретиться с Юсефом. И ни к одному из них я бы не рискнула повернуться спиной.

Он смотрел на нее. Странно, что она объединила вместе этих двух. Она более наблюдательна, чем он предполагал.

— Тебе лучше подняться, — сказала она. — Дети ждут, и у них будет не так много времени, чтобы раздеться и лечь в постели, прежде, чем появятся наши гости.

— О'кей.

— Бадр.

Он снова повернулся к ней.

— Спасибо тебе.

— За что?

— Дети никогда еще не были так счастливы. Ты знаешь, что за последние две недели ты провел с ними времени больше, чем за последние три года? Они так рады, когда отец рядом. И я тоже.

— Мне самому это нравится.

— Я хочу надеяться, что так будет и дальше. — Кончиками пальцев она прикоснулась к его руке. — Мы так долго были лишены этого.

Он не двигался.

— Как ты думаешь, мы можем на это рассчитывать? — спросила она.

— Увидим. Вокруг всегда столько дел.

Не меняясь в лице, она отвела руку.

— Так поторопись, — сказала она, поворачиваясь. — Мне надо отдать последние распоряжения к обеду.

Он проводил ее взглядом и не успела она выйти, как он направился к лестнице, ведущей в спальню мальчиков.

Они сидели в кроватках, ожидая его. Он заговорил с ними по-арабски.

— Хороший ли у вас был день?

Они хором ответили ему на том же языке.

— Да, отец.

— Мама сказала, что вы хотели меня видеть.

Дети посмотрели друг на друга.

— Спроси его, — сказал Мухаммед.

— Нет, — ответил Самир, — сам спроси. Ты старший.

Бадр засмеялся.

— Хоть одному из вас надо поторопиться, а то мне надо идти вниз переодеваться.

— Ну, спроси же, — поторопил Самир брата.

Мухаммед посмотрел на отца. Глаза у него были большие и серьезные.

— Нам тут нравится, папа.

— Я рад.

В поисках поддержки Мухаммед посмотрел на младшего брата.

— Мне тоже тут нравится, — тоненьким голоском сказал Самир. Сидя на другой кровати, он смотрел на старшего. — Теперь ты можешь его спрашивать.

Мухаммед сделал глубокий вдох.

— Мы хотели бы жить здесь, папа. С тобой.

— А как насчет Бейрута?

— Нам там не нравится, — сразу же ответил Мухаммед. — Там нечего делать. Там нет снега и всего остального.

— А школа?

— Теперь наш арабский стал гораздо лучше, — торопливо сказал Самир. — И не мог бы ты... мы думали... — Его голос упал до шепота. Он в отчаянии посмотрел на Мухаммеда.

— Мы думали, — подхватил разговор Мухаммед, — не мог бы ты перевести школу сюда? Чтобы мы могли кататься на лыжах и в то же время ходить в школу.

Бадр рассмеялся.

— Это не так просто.

— Почему? — спросил Самир.

— Вы не можете просто так взять целую школу и перенести ее сюда. А что будут делать остальные ученики? Они останутся без школы.

— Мы их тоже захватим, — сказал Мухаммед, — уверен, что им здесь тоже понравится.

— Наша нянечка говорит, что ты можешь сделать все, что захочешь, — сказал Самир.

Бадр улыбнулся.

— Ну, она ошибается. Есть вещи, которые даже я не могу сделать. И эта одна из них.

На лицах детей отразилось разочарование.

— Но я расскажу вам о том, что я могу делать, — добавил он.

— А что? — спросил Мухаммед.

— Через два месяца у вас снова будут каникулы, — сказал он, — и я заберу вас обратно сюда.

— Но весь снег уже сойдет, — сказал Самир.

— Снега будет достаточно. Я вам это обещаю. — Нагнувшись, он поцеловал каждого из своих сыновей. — А теперь — спать. Я поговорю с лыжным инструктором. Может быть, завтра он разрешит нам спуститься по северным склонам.

— Где катаются большие мальчики? — в восторге спросил Мухаммед.

— Да, но вы должны обещать мне, что будете очень осторожны.

— Обещаем, папа, — в голос сказали оба.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, папа, — ответили они.

Он направился к дверям.

— Папа, — вслед ему сказал Мухаммед.

— Да?

— Мы забыли поблагодарить тебя. Спасибо, папа.

Несколько мгновений он стоял не двигаясь.

— Аллах да сохранит вас, дети мои. Спите крепко.

Когда он вышел из их спальни, Иордана ждала его в холле.

— Они уснули?

Он улыбнулся.

— Только что уложил их. Знаешь, о чем они просили меня?

— Нет. Они мне ничего не говорили, кроме того, что это очень важно.

Они направились к гостиной.

— Дети сказали, что хотели бы жить здесь. Они не хотят возвращаться в Бейрут.

Она молчала.

— Они даже хотели, чтобы я перенес сюда школу со всеми учениками. — Бадр засмеялся. — Никогда не представляешь себе, какие сумасшедшие идеи могут придти детям в голову.

— Идея не такая уж дикая, — сказала она. — Во всяком случае, когда ты знаешь, что им в самом деле надо.

— И что именно?

Она посмотрела ему в глаза.

— Они любят тебя, — сказала она. — Ты их отец и ничто не может заменить тебя. Они хотят жить с тобой.

— Но неужели ты им не объяснила, что у меня масса дел? Без сомнения, они уже в состоянии понять это.

— Это не так просто, как ты думаешь, — ответила она. — Как ты можешь объяснить детям, что солнце, от которого зависит вся их жизнь, будет всходить не каждый день?

Глава 8

Несмотря на холод, Юсеф был в испарине после того, как втащил по ступеням виллы тяжелый саквояж. Джаббир открыл ему дверь.

— Ахлан, — сказал он.

— Ахлан фик, — ответил Юсеф, переступая порог и и опуская груз. — Можешь ли ты присмотреть за ним до моего отъезда? — спросил он выпрямляясь.

— С удовольствием, сэр, — сказал Джаббир. — Хозяин ждет вас в библиотеке. Будьте любезны проследовать за мной.

Освободившись от шубы, Юсеф вручил ее Джаббиру, а затем последовал за ним через большой входной холл к высоким деревянным дверям. Джаббир осторожно постучался в них.

— Войдите, — сказал Бадр.

Джаббир открыл дверь, пропуская Юсефа, а затем мягко затворил створки. Юсеф огляделся. Он оказался в большой старомодной комнате, стены которой от пола до потолка были закрыты книжными полками. Бадр сидел за письменным столом, а за его спиной была узкая дверь, которая вела в сад. Единственным источником света в комнате была изящная настольная лампа с абажуром на столе Бадра, его лицо было в тени. Когда Юсеф приблизился, он не встал.

— Прекрасная вилла, — сказал Юсеф. — Но я не ожидал ничего иного.

— Здесь удобно.

— Вы должны были предупредить меня до того, как я отправился в путь, — Юсеф улыбнулся. — Часть дороги покрыта льдом. Особенно в предгорьях, на поворотах.

— Об этом я не подумал, — вежливо сказал Бадр. — Я как-то забыл, что дорога подмерзает по ночам. Мне нужно было послать за вами кого-то из шоферов.

— Не важно. Я отлично справился и сам. — Юсеф сел в кресло напротив стола. — Как плохо, что вы не можете сегодня вечером оказаться в отеле внизу. Девушка была очень разочарована.

— Игрушка не помогла смягчить ее страдания?

— Помогла. Я купил ей золотые часики.

Бадр посмотрел на него. Юсеф никогда не отличался воображением. Хотя, что еще можно купить девушке в Швейцарии, кроме часиков? Он заметил влажный блеск испарины на лице Юсефа.

— Не хотите ли кофе? Или чего-нибудь холодного, например, шампанского?

— Нет ли чего-нибудь еще? — Юсеф с излишним подобострастием засмеялся.

Бадр дернул шнур, висящий у его стола. Джаббир появился в дверях.

— Бутылку шампанского для мистера Зиада.

— Дик рассказывал вам, как я уладил все дела с Майклом Винсентом? — спросил Юсеф после того, как Джаббир, принесший бутылку вина, удалился.

— Да. Как вам удалось так легко отделаться от него?

— Это было не так уж легко. В конце концов я дал ему понять, что если он подаст на нас в суд, его не ждет ничего хорошего. Дело затянется на несколько лет и высосет у него все средства, которые ему удалось заработать. Затем я пообещал ему, что мы постараемся использовать его на другой картине и если в будущем мы что-то затеем, то обратимся только к нему.

— Получилось очень неплохо, — сказал Бадр.

Вернулся Джаббир с бутылкой «Дом Периньон» в ведерке со льдом и двумя бокалами, стоявшими на серебряном подносе.

— Я рад, что вы довольны, — сказал Юсеф, наблюдая, как Джаббир умело открывает бутылку и наполняет стаканы. Слуга снова покинул библиотеку, и Юсеф поднял свой стакан, бросив взгляд на Бадра.

— А вы?

Бадр отрицательно покачал головой.

— Мне рано вставать. Я обещал ребятам, что с утра пойду с ними покататься на склон.

— Тогда за ваше здоровье, — сказал Юсеф. Жадным глотком опустошив стакан, он снова его наполнил. — Даже не представлял себе, что так хочется пить.

Второй стакан Юсеф выпил уже спокойнее. Откинувшись на спинку кресла, он расслабился. Но следующие слова Бадра заставили его расстаться с умиротворенным состоянием духа.

— Расскажите мне об «Арабских куклах», — сказал Бадр.

Юсеф почувствовал, как у него на лбу снова выступает пот.

— А что тут рассказывать? Отличные клиенты. И кроме этого я почти ничего о них не знаю.

Бадр не отрывал от него мрачного взгляда.

— На вас это не похоже. Обычно вы знаете о людях, с которыми нам приходится вести дела, все досконально. И это было одним из ваших основных правил.

— Они не относятся к числу серьезных клиентов. У меня не было причин особенно интересоваться ими. Фрахт небольшой, но платят они очень хорошо.

— Особенно премии, — сказал Бадр. — Разве этого недостаточно, чтобы заставить вас заинтересоваться ими?

— Нет, я занимался другими, более важными вещами.

— Не показалось ли вам странным, что они вошли с вами в контакт в Париже, вместо того, чтобы обратиться в нашу контору в Бейруте? При такой небольшой сделке это было бы куда резоннее.

— Я думал, что тут просто совпадение, — торопливо объяснил Юсеф. — Я встретил этого американца в баре отеля «Георг V», и он сказал мне, что у него возникли некоторые проблемы в связи с импортом кукол в Соединенные Штаты, а я посоветовал ему связаться с нашим офисом в Бейруте. Чтобы мы могли оказать им содействие.

— По сообщениям бейрутской конторы, они действуют в соответствии с контрактами, которые вы присылаете им из Парижа. Они не имели дела ни с одним представителем этой компании.

Юсеф почувствовал, как из-под мышек у него потекли струйки пота.

— Вполне возможно. Я мог оставить инструкции своему секретарю, которым она и следовала. Как я говорил, я не считал эту сделку достаточно важной, чтобы лично заниматься ею.

— Вы лжете, — тихо сказал Бадр.

Юсеф окаменел.

— Что? Что? — запинаясь, словно не поняв, пробормотал он.

— Я сказал «Вы лжете», — повторил Бадр. — Теперь мы знаем об этой компании более чем достаточно. Вы поста вили нас в положение, при котором мы стали поставщика ми наркотиков в Соединенные Штаты, что может привести к потере всего, чего нам удалось достичь за все эти годы. А теперь я хочу, чтобы вы мне изложили всю правду.

Бадр видел, как дрожали у Юсефа пальцы, когда он потянулся за сигаретой и зажигалкой.

— Скажите, — мягко сказал он, — сколько Ясфир выложил вам за этот фрахт?

У Юсефа все поплыло перед глазами. Когда он заговорил, голос его дрожал так же, как и пальцы.

— Он вынудил меня, хозяин, — зарыдал Юсеф. — Он заставил меня. И я пошел на это только чтобы защитить вас!

— Защитить меня? — голос Бадра был холоден.

— У него были фотографии, хозяин. И он угрожал распространить их по всему свету.

— Кто поверит в какие-то снимки, относящиеся ко мне? Особенно из подобного источника? И почему вы сразу же не обратились ко мне?

— Я не хотел огорчать вас, хозяин. Это были снимки вашей жены. — В глазах Юсефа стояли настоящие слезы.

— Они у вас с собой?

— Да, хозяин, — беззвучно сказал Юсеф. — Они в чемоданчике, который я оставил в холле. Я надеялся, что до этого не дойдет.

— Принесите, — спокойно сказал Бадр.

Юсеф пулей вылетел из комнаты и через мгновение вернулся обратно с саквояжем в руках. Бадр молча наблюдал за ним, пока Юсеф вынимал портативный видеокассетный плейер и американский телевизор с маленьким экраном. Оглянувшись в поисках розетки, он обнаружил одну рядом со столом. Подключившись к ней, он вставил кассету в плейер.

Помедлив, он взглянул на Бадра.

— Все же я считаю, что вам не стоит это смотреть, хозяин.

В голосе Бадра прозвучала плохо сдерживаемая ярость.

— Включить.

Юсеф нажал клавишу, и экран ярко озарился. Сначала раздавались невнятные звуки, а через мгновение во всем цвете появилось и изображение. Юсеф подрегулировал настройку и оно стало четко видно.

Иордана и мужчина лежали лицами кверху на постели, и камера снимала их сверху. Оба они были обнажены и курили, обмениваясь одной сигаретой, не спуская глаз с чего-то, происходившего за экраном. На долю секунды изображение исчезло и вернулось вместе с их голосами из динамика. Иордана оказалась под мужчиной.

— Просто великолепно, — сказал он, глядя на нее сверху вниз.

Пока изображение не исчезло с экрана, Бадр не проронил ни слова. Перегнувшись через стол, он выключил плейер. Лицо его было невозмутимо.

— Я уже видел этого человека. Кто он?

— Американский актер, — сказал Юсеф. — Рик Сюлливан. Его настоящее имя Израиль Соломон.

— Еврей?

Юсеф кивнул.

— Это еще одна причина, по которой я не хотел, чтобы вы видели...

На лице Бадра оставалось каменное выражение.

— Когда это произошло?

— На вечеринке в доме актера в Калифорнии, когда вы летали в Токио.

— Ясфир там был?

— Нет.

— Были вы?

— Да. Я сопровождал на вечеринку Майкла Винсента и его жену. Но у меня разболелась голова и я рано ушел.

— Каким образом Ясфир получил эту кассету?

— Не знаю. Он мне не рассказывал.

— Есть ли копии с нее?

Юсеф сделал глубокий вдох. Если Бадр поверит тому, что он сейчас скажет, у него еще шанс на спасение.

— Он сказал, что у него есть другие копии, которые он пустит в ход, если мы остановим погрузку для них.

— Почему он ее дал вам?

Юсеф помедлил.

— Не знаю.

— Не намекал ли он вам, что, если возникнут какие-то проблемы, вы должны продемонстрировать мне эту кассету?

— Вы должны мне верить, хозяин, — проникновенно сказал Юсеф. — Я показал ее вам только потому, что подумал, будто вы поверили в мое предательство.

Упав на колени перед Бадром, он приник поцелуем к его руке.

— Клянусь жизнью своего отца, я скорее умру, чем предам вас.

Бадр молча посмотрел на него и когда он заговорил, его голос был еле слышен.

— Успокойся, человек. Не рыдай, как женщина.

Юсеф встал, не вытирая слез, катящихся по щекам.

— Я должен услышать из ваших уст слова прощения, хозяин.

— Я прощаю вас, — с трудом сказал Бадр. Встав, он показал ему на дверь. — Там ванная. Умойтесь. Вы не должны в таком виде показываться перед слугами.

— Спасибо, хозяин, — выдавил Юсеф, судорожно ловя руку Бадра и снова припадая к ней. — Теперь, когда с моей души спал груз, луч надежды опять озарил мою жизнь.

Войдя в ванную, Юсеф закрыл за собой двери. Бадр смотрел ему вслед. Он не верил ни одному его слову. Он сам выдал себя. Никто, кроме Юсефа, не мог заполучить эту кассету. Если на том приеме не было Ясфира, он никак не мог добраться до нее. Бесшумно подойдя к дверям, он открыл их. Джаббир сидел на стуле в коридоре. Увидев Бадра, он встал, и Бадр подошел к нему.

— Да, хозяин?

— Этот кусок верблюжьего навоза опозорил нашу семью. — Голос Бадра был ровен и спокоен.

У Джаббира обтянулись щеки, и в глазах появился ледяной блеск. Он не проронил ни слова.

— Милей ниже по дороге есть поворот вокруг скалы, откуда идет обрыв примерно в двести метров. И просто ужасно, что его машина может пойти юзом на льдистой дороге.

Джаббир кивнул. В горле у него что-то заклокотало.

— Это будет настоящая трагедия, хозяин.

Бадр вернулся в библиотеку. Через минуту он услышал шум двигателя машины, выезжающей за ворота. Повернувшись, он успел увидеть сквозь щель портьеры «лендровер» Джаббира, исчезающий за поворотом. Вернувшись к столу, он устали опустился на место.

Юсеф вышел из ванной. К нему вернулся его прежний облик. Даже голос обрел нотки былой уверенности.

— Что мы с этим будем делать, шеф?

— Я должен хорошенько подумать, прежде чем принять какое-то решение. Сегодня вечером мы уж ничего не сделаем.

— Я тоже так думаю, — помедлив сказал Юсеф.

— Вам нужно как следует отдохнуть. Возвращайтесь в свой отель.

Юсеф посмотрел на плейер.

— Прикажете сохранить кассету для вас?

— Нет. Оставьте ее мне. — Он встал. — Я выпущу вас. Все слуги уже спят.

И лишь когда могучий «лендровер», слепя его фарами, вылетел из-за поворота, лишь когда удар в бок отбросил хрупкий арендованный «опель» на край обледеневшего обрыва и завопивший от ужаса Юсеф увидел мрачную усмешку Джаббира, вцепившегося в руль, лишь тогда он вспомнил то, что не имел права забывать. Мысль эта пришла к нему в тот самый момент, когда машина его прорвала проволочное ограждение на краю обрыва и рухнула вниз, переворачиваясь в воздухе. Он не услышал вырвавшегося у него дикого вопля, но мысль эта прожгла его.

Джаббир никогда не уходил спать, пока бодрствовал Бадр.

Глава 9

Бадр в одиночестве сидел за завтраком в своей спальне, проглядывая парижское издание «Геральд Трибюн». Потягивая кофе, он смотрел в сад, когда к нему вошел величественный английский дворецкий. Он откашлялся, и Бадр повернулся к нему.

В тоне его, как правило, самоуверенном, была на этот раз некоторая растерянность.

— Джентльмены из полиции хотели бы увидеть ваше сиятельство.

Бадр посмотрел на дворецкого. Сколько уж раз он объяснял ему, что у него нет права на такой титул, но дворецкий отказывался по-иному обращаться к нему. Прошлым его хозяином был претендент на трон Испании и «сиятельство» означало, что он спустился неизмеримо низко от «высочества».

— Проводите их в библиотеку, — сказал Бадр. — Сейчас я к ним выйду.

— Да, ваше сиятельство, — сказал дворецкий, покидая комнату, и в его негнущейся спине и прямых плечах явно чувствовалось неодобрение происходящего.

Бадр медленно сложил газету и аккуратно положил ее у ночного столика. Допив последний глоток кофе, он встал и направился в библиотеку.

Его ждали двое полицейских, один в форме, другой в штатском. Последний вежливо поклонился. Он говорил по-английски.

— Мистер Аль Фей?

Бадр кивнул.

Полицейский снова поклонился.

— Разрешите представиться. Я — инспектор Фрелих, а это мой коллега, сержант Вернер.

— Чем могу быть вам полезен, джентльмены?

— Прежде всего примите наши извинения, что оторвали вас от завтрака, но, боюсь, что должен сообщить вам неприятную новость. Знаете ли вы мистера Юсефа Зиада?

— Да. Он директор моего парижского бюро. Вчера вечером он был у меня. Почему вы о нем спрашиваете? У него какие-то неприятности?

— Нет, мистер Аль Фей, неприятности ему не угрожают. Он мертв.

— Мертв? — Бадр постарался изобразить неподдельный ужас. — Что произошло?

— По всей видимости, он потерял контроль над машиной и упал в пропасть, — сказал инспектор.

Отведя от него взгляд, Бадр обошел вокруг стола и сел. Лицо у него было мрачным.

— Простите меня, джентльмены, — сказал он. — Но я в самом деле потрясен. Мистер Зиад был моим старым и ценным помощником.

— Мы понимаем, сэр, — вежливо сказал человек в штатском. — У нас есть к вам несколько рутинных вопросов, но мы постараемся справиться с ними как можно скорее. — Вынув из кармана маленький блокнот, он открыл его. — Вы упоминали, что прошлым вечером встречались с мистером Зиадом. Во сколько он приехал сюда?

— Примерно в полдвенадцатого.

— Была ли какая-то причина для его появления в столь поздний час?

— Нам надо было обсудить кое-какие важные дела. К сожалению, у нас с женой были к обеду гости, что не позволило состояться этой встрече раньше.

— В какое время приблизительно он уехал?

— Думаю, что около двух часов.

— Пил ли что-либо мистер Зиад перед тем как уехать?

— Немного.

— Не могли бы вы быть более точным?

— У нас была бутылка «Дом Периньон». Он выпил почти всю. Но это не оказало на него заметного действия. «Дом Периньон» его любимое вино, и мистер Зиад пил его постоянно.

— У него был хороший вкус, — сказал инспектор. Он посмотрел на сержанта и они без слов поняли друг друга. Инспектор закрыл блокнот и повернулся к Бадру. — Думаю, что наши вопросы исчерпаны, мистер Аль Фей, — сказал он, не скрывая удовлетворения. — Благодарю вас за помощь.

Бадр встал.

— Я должен отдать распоряжения относительно похорон. Его тело должно быть доставлено домой. Где он находится?

— В полицейском морге, — в первый раз подал голос сержант. — Точнее, то, что от него осталось.

— Так ужасно?

Инспектор сокрушенно покачал головой.

— Мы собрали все останки, что смогли найти. Личность удалось установить лишь по визитным карточкам и по паспорту. Машина разлетелась на тысячи кусков. Очень грустно, что люди не понимают, как даже минимальное количество алкоголя может сказаться ночью при езде по скользкой дороге.

Подождав, пока полицейские вышли, Бадр снял трубку и вызвал Дика в Женеве.

— Включите скрамблер и перезвоните мне, — сказал он, когда Дик поднял трубку. Тут же зазвонил другой аппарат. — Дик?

— Да.

Голос Бадра был совершенно бесстрастен.

— Только что ушла полиция. Прошлой ночью Юсеф сорвался с дороги и погиб.

— Боже мой! Что случилось?

— Дорога была покрыта льдом, и полиция считает, что он выпил больше, чем мог себе позволить. Он был очень взволнован, уходя, и почти прикончил бутылку шампанского.

Дик помолчал.

— Выяснили ли вы у него что-нибудь относительно «Арабских кукол»?

— Он утверждал, что его втянул в эту историю Али Ясфир.

— Значит, мы были правы. Он признался, что ему платили за соучастие?

— Нет. Он клялся, что не получал от них денег.

— Я этому не верю.

— Теперь это неважно, не так ли? Он мертв, и все кончено.

— Так ли? — спросил Дик. — Мы не знаем, что предпримет Али Ясфир.

— Ему ничего не остается делать. Он знает, что нас-то он не втянет.

— Надеюсь. Но имея дело с этим сукиным сыном, ни за что нельзя ручаться. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий раз.

— Когда он явится, мы с ним и поговорим, — спокойно сказал Бадр. — А теперь у нас есть кое-какие неоконченные дела. Я хотел бы на следующей неделе послать вас в парижскую контору, чтобы вы там занялись делами, пока мы не найдем замену Юсефу.

— Хорошо.

— Присмотрите, кстати, и за тем, чтобы и его семья и парижская контора были оповещены о несчастном случае. А также отдайте распоряжение, чтобы его останки были взяты из полицейского морга в Гштаадте и отправлены на родину.

— Я об этом позабочусь.

— Сообщите экипажу, чтобы самолет был готов к полету в Бейрут на пятницу. Иордана и дети отправятся домой.

— Кажется, это на неделю раньше, чем планировалось, шеф?

В голосе Бадра появились нетерпеливые нотки.

— Делайте что вам говорят. Я думаю, что дома им будет лучше. — Бросив трубку, он остался сидеть, не отрывая взгляда от плейера.

Резко поднявшись, он подошел к дверям и запер их. Затем, вынув из кармана ключик, открыл центральный ящик стола и извлек из него кассету. Вставив ее в плейер, он нажал клавишу.

Экран засветился молочно-белым светом, и появилось изображение, сопровождаемое звуком. Пока крутилась пленка, он сидел оцепенев. Все было так же, как и с ним. Красота ее тела, томные чувствительные движения, слова, легкие кошачьи стоны — но она была не с ним. Она были с другим мужчиной. С евреем.

Изображение исчезло с экрана как раз в тот момент, когда боль в желудке стала почти невыносима. Он в ярости ударил кулаком по аппарату, чуть не поломав его. Пальцы его дрожали и, положив руки на стол, он долго смотрел на них. Сжав кулаки, он снова яростно обрушил их на крышку стола. Он бил и бил, и удары следовали в унисон сдавленным ругательствам.

— Проклятье! Проклятье! Проклятье! — пока ссадины на костяшках не стали кровоточить.

Он снова уставился на руки, а затем бросил взгляд на машину.

— Иордана! — застонал он, словно она была внутри аппарата. — Неужели из-за этого я стал убийцей?

Экран ему не ответил. Он был чист. Опустив голову на руки, Бадр заплакал — в первый раз с времен детства. И молитва, которую он не повторял с тех же времен, слетела с его губ:

Во имя Аллаха, милосердного и доброго.

Я взыскую убежища у Господа всего человечества,

У Короля всего человечества,

У Бога всего человечества,

От зла, которое, крадучись, проникает тщаниями дьявола,

Тайком овладевающего сердцами людей.

Умиротворяющий покой молитвы овладел им. Полились слезы, и он почувствовал, что боль и горечь покидают его.

Слишком легко забыл он мудрость Аллаха, мудрость, принесенную Пророком. И слишком легко забывается, что законы Аллаха, сказанные устами Пророка, даны людям, чтобы жить по ним. Ибо слишком долго пытался он жить по законам неверных, но они не для него. И теперь он будет жить в соответствии с теми законами, в которых рожден. По единственному справедливому закону. Закону Аллаха.

Иордана вошла в библиотеку. В голосе ее еще были следы пережитого ужаса.

— Я только что услышала о Юсефе, — сказала она. — Не могу поверить.

— Он был дерьмом, — холодно сказал Бадр. — Но теперь он предстал перед престолом высшей справедливости и отвечает за свои собственные грехи. И даже всемилостивейший Аллах не найдет для него прощения. И гореть ему в вечном пламени.

— Но он был твоим другом. — Она не могла понять, почему он так изменился. — Он служил тебе много лет.

— Он служил только самому себе. И единственным его другом был он сам.

Она растерялась.

— Что между вами произошло? Что он сделал?

Его лицо представляло собой непроницаемую маску.

— Он предал меня — так же, как и ты.

Она смотрела на него.

— Ну теперь я окончательно не понимаю, о чем ты говоришь.

Он смотрел на нее так, словно перед ним было пустое место.

— Неужто?

Она молча покачала головой.

— Тогда я покажу тебе. — Подойдя к столу, он нажал клавишу плейера. — Иди сюда.

Оказавшись рядом с ним, она опустила глаза на маленький экранчик. На нем появилось изображение. Она вскрикнула в ужасе и у нее перехватило горло.

— Нет! — в голос зарыдала она.

— Да, — тихо сказал он.

— Я не хочу этого видеть, — сказала она, пытаясь отвести глаза.

Его рука схватила ее за локоть с такой силой, что боль отдалась в плече.

— Ты будешь стоять, женщина, и смотреть.

Закрыв глаза, она отвернула голову. Его пальцы стальной хваткой ухватили ее подбородок, повернув голову к экрану.

— Ты будешь, смотреть, — холодно сказал он. — Все до конца. Весь свой позор. Как пришлось мне.

Она молча подчинилась ему, пока лента не кончилась. Казалось, она будет идти вечно. Она чувствовала тошноту. Это было сумасшествием. Все, что происходило. Все это время на них смотрела камера, и Сюлливан лично включил ее.

Теперь она все поняла. Он включил камеру. И то, как он старался удержать ее в верхней части гигантской постели. Камера фиксировала только этот участок. Он, должно быть, болен, он хуже всех, кого она знала.

Внезапно все кончилось. Экран почернел, и Бадр выключил плейер. Она повернулась к нему.

На лице его не отражалось никаких эмоций.

— Я просил тебя проявить благоразумие. Ты не проявила его. Я специально предупредил тебя, чтобы ты избегала евреев. Этот человек — еврей.

— Нет! — вспыхнула она. — Это актер по имени Рик Сюлливан.

— Я знаю, как его зовут. Его настоящее имя Израиль Соломон.

— Я этого не знала.

Он не ответил. Но было видно, что он ей не верит.

Внезапно она вспомнила. На той вечеринке был и Юсеф.

— Это он принес пленку?

— Да.

— Это было больше трех месяцев тому назад. Почему он ждал так долго, чтобы принести ее тебе?

Он не ответил.

— Должно быть, он был в чем-то виноват, — догадалась она. — И решил, что, выложив ее на стол, обелит себя.

— Он сказал, что тот, кто доставил ему кассету, вынудил его. И сказал, что если он не будет выполнять его распоряжений, ее широко распространят.

— Я не верю! Он был там единственным, кого она интересовала. Он лгал!

Он снова не ответил. Все, что она говорила, подкрепляло его собственное убеждение.

— Есть ли другие копии?

— Ради моих сыновей, да и тебя, надеюсь, что нет. Я не хотел бы, чтобы они знали, как их мать развратничала с евреем.

В первый раз боль, которую он таил в себе, прорвалась в его голосе.

— Ты понимаешь, что ты сотворила, женщина? Если это станет известно, Мухаммед никогда не будет наследником принца. Когда мы воюем с Израилем, как могут арабы поверить своему вождю и духовному лидеру, чья мать прелюбодействовала с евреем? Даже законность его права на трон будет подвергнута сомнению. Своими действиями ты не только лишила своего сына наследства, для которого он был рожден, но и подвергла угрозе все, ради чего мы с отцом боролись всю жизнь.

— Я виновата, Бадр, — сказала она. — Но мы так отдалились друг от друга, что я решила — ничто меж нами уже не имеет значения. Я знала о твоих женщинах. Я даже не обращала на это внимания. А теперь я вижу, что у меня не было возможности пользоваться теми правами, которые ты мне дал. Может, будь я арабской женщиной, я бы приняла такое положение. Но я не принадлежу к ним. И я никогда не смогу вести такую жизнь, которая предначертана им, когда они глядят и ничего не видят, и верят словам, за которыми ничего нет.

— Теперь слишком поздно. Я отдал распоряжение, что ты с детьми послезавтра вернешься в Бейрут. Ты будешь жить, никуда не выходя за пределы дома. И до января, когда Мухаммед будет официально объявлен принцем и наследником трона, ты не будешь покидать дома, ты никого не будешь видеть, ты никому не будешь писать или говорить с кем-либо по телефону, кроме членов вашей семьи и слуг.

— А потом?

— На следующий день после введения Мухаммеда в свои права, тебе будет разрешено навестить в Америке своих родителей. И там ты будешь жить тихо и незаметно, пока не получишь документы на наш развод.

— Что будет с детьми?

Его синие глаза были холодны как лед.

— Ты никогда больше не увидишь их.

Сердце сжал резкий приступ боли.

— Что, если я откажусь? — осмелилась она спросить.

Бадр говорил с жесткой непреклонностью, которую она никогда ранее не встречала у него.

— У тебя нет выбора. По законам ислама женщину, виновную в прелюбодеянии, забивают камнями. Ты хочешь, чтобы твои дети увидели это?

— Ты не сделаешь этого! — в ужасе воскликнула она.

Он твердо посмотрел на нее.

— Сделаю.

Внезапно она поняла, что произошло.

— Юсеф! Ты убил его!

— Он сам убил себя, — презрительно сказал Бадр, указывая на плейер с кассетой. — Вот этим.

Силы ее кончились. Не в силах сдерживать слезы, не в состоянии больше смотреть на него, она опустилась на колени и закрыла лицо руками, сотрясаясь от рыданий. Он стоял, глядя на нее сверху вниз, и только пульсирующая на виске, вена говорила, каких усилий ему стоило держать себя в руках.

Слезы прекратились, и она посмотрела на него. Глаза ее опухли, лицо было искажено приступом муки.

— Что мне делать? — прошептала она хриплым усталым голосом. — Зачем мне жить, если их не будет со мной?

Он не ответил.

Медленно поднявшись, она побрела к дверям. На полпути она повернулась.

— Бадр, — сказала она, выражением глаз и тоном голоса моля его о снисхождении.

С той же холодной непреклонностью он повернулся к ней.

— Не трать время, женщина, вымаливая у меня прощение. Вместо этого иди и моли Аллаха, чтобы он оказал тебе милость.

На краткое мгновение их взгляды встретились и она опустила глаза. Сил для борьбы у нее не осталось. Медленно она вышла из комнаты.

Закрыв за ней дверь, он вернулся к столу, где надолго остановился, глядя на плейер. Затем, протянув руку, он нажал на клавишу с надписью «Стереть».

Пленка прокручивалась с десятикратным ускорением и сорок минут превратились в четыре. После щелчка он остановил плейер и, нажав клавишу старта, снова пропустил ее. На этот раз экран оставался пустым. Запись была стерта начисто.

Бадр нажал клавишу остановки. Как просто все получается у этой машинки. Если бы только существовала такая кнопка, нажав которую, можно было стереть кусок жизни и начать все сначала.

Глава 10

Поднявшись на борт самолета, Иордана была удивлена, обнаружив тут Лейлу с двумя молодыми людьми. Одетые в плохо сидящие пиджаки с оттопыренными карманами, которые обычно носят чиновники с Ближнего Востока, они вежливо поднялись.

— Я и не знала, что вы летите с нами, — сказала Иордана.

Голос Лейлы прозвучал со странным вызовом.

— Неужто? — сказала она по-арабски.

Иордана была поражена. Лейла обычно говорила с ней по-английски или по-французски. Но, может быть, дело было в том, что ее друзья не владели настолько свободно этими языками. Отбросив эти мысли, она тоже ответила по-арабски.

— Я очень рада, что вы летите с нами. Просто я удивилась. Твой отец не упоминал об этом.

— Он мог забыть, — сказала Лейла.

Он ничего не забывает, подумала Иордана. После утреннего разговора, когда он сказал ей, что они должны расстаться, Иордана его больше не видела. Позже, днем, он вернулся в Женеву, успев лишь попрощаться с детьми.

— Ему есть о чем думать, — сказала она по-прежнему по-арабски, поворачиваясь к двум молодым людям.

Поняв намек, Лейла представила их.

— Это мадам Аль Фей, вторая жена моего отца, а это Фуад Азиз и Рамадан Сидки. Они присоединились ко мне, чтобы провести дома уик-энд.

— Ахлан, — сказала Иордана.

— Ахлан фики, — неловко ответили они, неуклюже кланяясь, словно это движение не было им знакомо.

По трапу поднялись двое детей, их шотландская гувернантка Энн и Магда, ее личная горничная. Дети со счастливыми воплями кинулись к своей сестре.

— Лейла! Лейла! — кричали они, обнимая ее.

Она встретила их с какой-то холодностью, хотя когда они впервые встретились, Лейла произвела на них большое впечатление и большую часть тех дней, что дети были дома перед отъездом в Гштаадт, они провели в совместных играх.

Иордана подумала, что сдержанность Лейлы объясняется присутствием ее друзей.

— Садитесь, дети, — сказала она. — И не забудьте пристегнуть ремни Мы взлетим через несколько минут.

— Можно сесть рядом с Лейлой? — спросил Самир. — Можно?

Она посмотрела на Лейлу.

— Если ваша сестра ничего не имеет против.

— Не имею, — сказала Лейла, и Иордана снова отметила раздраженную нотку в ее голосе.

— Ладно. Но вы должны хорошо вести себя.

— Мама, — спросил Мухаммед, — почему и ты говоришь по-арабски?

Иордана улыбнулась.

— Наверно потому, что приятели твоей сестры не владеют английским так свободно, как ты. И в таком случае приятно говорить на языке, который присутствующие понимают.

— Мы говорим по-английски, мадам, — без акцента сказал тот молодой человек, которого звали Рамадан.

— Ах вот как, — она взглянула на Лейлу, которая сидела с бесстрастным лицом. — Тогда прошу прощения за это недоразумение.

Рауль, стюард, вошел в салон.

— Капитан Хайатт хотел бы знать, готовы ли вы к взлету?

— Как только все рассядутся, мы будем совершенно готовы, — сказала она, направляясь к круглому столику, в задней части салона, за которым обычно сидел Бадр.

Рауль и вторая стюардесса, симпатичная американка Маргарет, быстро оглядели салон, проверяя, все ли застегнули ремни. Через несколько минут огромный лайнер двинулся по взлетной дорожке.

Когда они взлетели и можно было отстегнуть привязные ремни, Иордана поднялась со своего места и жестом подозвала Рауля.

— Будьте любезны, приготовьте постель в салоне мистера Аль Фея. Мне бы хотелось прилечь отдохнуть.

— Да, мадам. — Легким движением головы он послал стюардессу выполнить указание.

Ребята крутились вокруг Лейлы, которая, казалось, еле выдерживала их присутствие, с трудом сдерживая нервное возбуждение.

— Не приставайте к вашей сестре, — строго сказала Иордана. — Наверно, она устала.

Ребята послушно вернулись на свои места.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — объяснила Иордана, — и думаю, что мне лучше немного прилечь.

Лейла кивнула, не произнося ни слова. Она смотрела вслед Иордане, как та шла в хвост самолета, в то помещение, которое служило кабинетом Бадра. В сущности, она не могла понять, что ее отец нашел в ней. В свете дня она казалась не такой красивой, как ей показалось с первого взгляда. Без грима у нее были мешки под глазами, темные круги вокруг них, а волосы секлись по концам и не были такими светлыми, какими она увидела их при первой встрече. Иордана идет спать. Значит, все становится проще.

Она посмотрела через проход на Фуада и Рамадана. Бросив взгляд на свои часы, Рамодан тоже посмотрел на нее.

— Еще полчаса, — сказал он.

Кивнув, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Полчаса ожидания — не так много, по сравнению с тем временем, которое она провела, готовясь к этому дню.

* * *

Когда Иордана услышала плач детей, ей казалось, что она только что прикрыла глаза. Она устало повернулась на бок, надеясь, что звуки утихнут. Но этого не произошло, и постепенно ей стало ясно, что плачет один из мальчиков. Она резко села на кровати, прислушиваясь.

Плакал Самир. Но это не было похоже на его обычное хныканье. В его голосе было что-то странное. В нем был страх.

Вскочив, она потянулась за одеждой, и, открыв дверь, прошла по узкому проходу к переднему салону. Но у дверей она внезапно остановилась, прикованная ужасом к месту. Она не могла воспринять то, что предстало ее взгляду. Она в страшном сне, подумала Иордана. Но это был не сон.

Сгрудившись в дальнем конце салона, в том месте, которое Карьяж обычно использовал для работы, когда он был на борту, стояли дети, их гувернантка, горничная и Рауль с Маргарет. Одной рукой Рауль придерживался за переборку, стараясь удержаться на ногах, и из рассеченной скулы по лицу его текла кровь. Перед ними стояла Лейла и два ее приятеля.

Но это была не та Лейла, которую она привыкла видеть. В руках у нее был тяжелый автоматический пистолет, а с пояса из-под джинсовой куртки свисали две гранаты. Остальные двое мужчин были вооружены еще основательнее. В дополнение к гранатам, также висевшим у них на поясе, в руках они держали скорострельные пистолеты-пулеметы.

Самир первым увидел ее.

— Мамочка! Мамочка! — закричал он, вырвавшись из рук гувернантки и бросившись к ней.

Лейла попыталась схватить его, но он оказался проворнее. Иордана нагнулась, и ребенок оказался у нее на руках. По щекам у него текли слезы.

— Они ударили Рауля и у него течет кровь! — плакал он.

— Все в порядке, все в порядке, — мягко сказала она, крепко прижимая его к себе.

Лейла взмахнула стволом пистолета.

— Отправляйся к остальным!

Вместо этого Иордана, резко повернувшись, кинулась по коридору в тот салон, где она только что была. Но Лейла двигалась столь стремительно, что Иордана не успела уловить ее движение, и лишь когда сильный удар рукояткой пистолета в спину опрокинул ее на пол, она выпустила ребенка из рук.

Самир сразу же стал снова плакать. Сжав кулачки, он бросился на свою сестру.

— Не смей бить мою маму, ты плохая девчонка!

Лейла равнодушно отпустила ему пощечину. Малыш упал рядом с матерью, и та сразу же снова прижала его к себе.

Заплакал и Мухаммед в дальнем конце салона. Вырвавшись от гувернантки, он тоже бросился к ней и упал на колени рядом с матерью. Иордана обеими руками обняла детей.

— Эти дети — твои братья, — сказала она, пытаясь сесть и не обращая внимания на режущую боль в спине. Она посмотрела на Лейлу. — Ты ответишь перед Богом за свои грехи.

— Сука! — выплюнула Лейла. — Они не мои братья. Они дети американской шлюхи!

— Сказано в Коране, что братья и сестры считаются по отцу, — сказала Иордана.

— Кончай цитировать мне Святую книгу, сука! — фыркнула Лейла. — Считаются подлинные братья и сестры, а не те, которые, как ты хотела уверить отца, якобы его. Я все знаю от своей матери.

— Но ты совершаешь преступление против своего отца, — сказала Иордана.

Лейла расхохоталась.

— Мой отец предал ту верность, которую я могла к нему испытывать. Он предал свои собственный народ и стал сообщником и игрушкой в руках евреев и империалистов.

Иордана с удивлением почувствовала, что не испытывает страха за себя, а только за детей.

— Все будет хорошо, — шепнула она им. — Не плачьте.

— Встать! — крикнула Лейла.

Морщась от боли, Иордана встала. Пистолетом Лейла указала ей идти вперед. Держа Самира на одной руке, а за другую ведя Мухаммеда, она с трудом пошла через салон.

— Передай детей няне, — скомандовала Лейла.

Иордана посмотрела на нее.

— Делай, что тебе сказано! Быстро! Или я их сейчас излуплю!

Иордана молча передала детей Энн. Они глядели на нее испуганными глазами. Она ободряюще потрепала их по головам.

— Не пугайтесь. Все будет о'кей.

Иордана чуть не вскрикнула от боли, когда пистолет снова уткнулся ей в спину. Повернувшись, она увидела странное выражение удовлетворения в глазах Лейлы и сжала губы. Она не доставит ей удовольствия услышать ее стон.

— Ты пойдешь с Рамаданом в пилотскую кабину, — сказала Лейла.

Молодой человек заставил ее идти перед собой. Когда она приоткрыла дверь, он грубо толкнул ее. Споткнувшись, она упала на колени, а он оказался в узком пространстве за ней.

Капитан Хайатт, второй пилот Боб и бортинженер Джордж с удивлением обернулись. Джордж рванулся вперед. Моментально отреагировав. Рамадан ударил его по лицу прикладом автомата, отбросив обратно на сидение. Из сломанного носа хлынула кровь.

— И пусть никто из вас не делает глупостей, — по-английски быстро сказал Рамадан, — или мы перебьем всех на этом самолете.

Бросив на него взгляд, Энди Хайатт нагнулся к своему бортинженеру.

— Как ты, Джордж? У тебя все в порядке?

Прижимая платок к лицу, тот кивнул. Иордана поднялась на ноги.

— Где аптечка?

— Над сиденьем Джорджа, — сказал Боб.

Достав металлическую коробку, Иордана открыла ее. Быстро найдя бинт, она протянула его Джорджу и посмотрела на сидящего капитана.

— У Рауля глубокая рана на щеке, — сказала она, направляясь обратно в салон.

— Минутку! — Рамадан преградил ей путь. — Мы еще тут не покончили с делами. — Он повернулся к капитану. — Нас на борту три человека, и все мы вооружены автоматическим оружием и гранатами. И, надеюсь, вы понимаете, что теперь мы хозяева самолета.

В голосе Хайатта было удивление.

— Вас трое?

— Одна из них Лейла, — сказала Иордана.

— Лейла? — Хайатт испустил долгий протяжный свист. — Ну и ну, будь я проклят. Вот это номер. Быть похищенным дочкой своего собственного босса.

— Теперь, когда вам все ясно, вы будете подчиняться моим приказаниям, — сказал Рамадан. — Точно и беспрекословно.

Хайатт бросил взгляд на Иордану. Та кивнула. Он снова посмотрел на молодого человека.

— Ясно, — сказал капитан.

— Первым делом вы сообщите Бейруту, что в плане полета произошли изменения и запросите полет через Ливан в Дамаск.

Хайатт черкнул несколько слов в лежащем перед ним блокнотике.

— Дальше.

— Над Сирией скажете им, что в плане произошли очередные изменения и объявите им, что летите через Ирак в Тегеран.

Хайатт посмотрел на него.

— У меня нет столько топлива, чтобы долететь до Тегерана.

— Не беспокойтесь, — усмехнувшись, сказал Рамадан. — Мы туда и не полетим.

— Куда же мы направимся? — спросил капитан.

Рамадан вынул из кармана куртки листик бумаги и протянул его пилоту.

— Вот куда.

Капитан, пробежав строчки, взглянул на Рамадана.

— Вы с ума сошли, — сказал он. — Там нет места, чтобы посадить такой самолет. Там нет ничего, кроме гор.

— Место есть, — сказал Рамадан. — И я покажу его, когда мы приблизимся.

— Есть там оборудование для посадки? — спросил Хайатт.

— Нет, — сказал Рамадан. У него вырвался нервный смешок. — Но у вас репутация одного из лучших пилотов. Ну конечно, Аль Фею нужно только самое лучшее. У вас не будет никаких сложностей с определением и посадкой.

— Надеюсь, что вы правы, — пробормотал Хайатт. Он потянулся к тумблеру радиопередатчика. — Лучше я свяжусь с Бейрутом.

— Минутку! — Рамадан выхватил у бортинженера вторую пару наушников и приложил один из них к уху, держа палец на спусковом крючке автомата, который лежал на сгибе другой руки.

— Теперь можете связываться. И помните — ни слова о похищении или я прикончу вас тут же на месте. Никто ничего не должен знать. Можно.

Мрачно посмотрев на него, Хайатт кивнул.

— Теперь я могу пойти помочь Раулю? — спросила Иордана.

— Конечно, — Рамадан заметно расслабился. — Когда вы там окажетесь, скажите им, что я все держу под контролем.

Глава 11

Бадр зашел в кабинет Дика примерно к штырем часам. Ленч он провел в банке, а затем у него было еще несколько встреч. Войдя, он огляделся.

— А где Лейла?

Дик с удивлением посмотрел на него.

— Сегодня утром она отправилась в Бейрут.

— В Бейрут?

Дик обратил внимание на удивленное выражение его лица.

— Я думал, что вы знаете. Она полетела с Иорданой и детьми. Сказала мне, что обговорила все с вами и вместе с ней полетят двое ее приятелей. Она хотела побывать дома на уик-энде.

— Должно быть, старею. Странно, но я ничего не помню об этом разговоре.

Бадр зашел в кабинет, закрыл за собой дверь. Дик проводил его взглядом. У него появилось какое-то странное предчувствие. Не похоже, чтобы Бадр мог что-то забыть. Зазвонил телефон, он снял трубку. Послушав несколько минут, он положил ее на рычаг и зашел к Бадру в кабинет.

Бадр посмотрел на него из-за стола.

— Да?

Дик старался говорить ровным голосом.

— Со мной связался наш человек из Бейрутского аэропорта. Он там с часу, и самолет еще не приземлялся.

Сорвав телефонную трубку, Бадр прикрыл микрофон ладонью.

— Сколько сейчас времени?

— Около половины второго.

Бадр слегка побледнел.

— Говорит Аль Фей, — сказал он. — Найдите мне диспетчера и выясните, есть ли у него какие-то известия о самолете. Я на связи.

Снова прикрыв микрофон, он посмотрел на Дика.

— Надеюсь, что ничего не случилось.

— Не беспокойтесь, — ободряюще сказал Дик. — Энди слишком хороший пилот и у него ничего не случится.

В трубке снова возник голос. Послушав, Бадр несколько расслабился.

— Ясно, большое спасибо.

Он положил трубку. На его лице было искреннее удивление.

— Я ничего не понимаю. Диспетчерский пункт в Бейруте сказал, что пилот запросил полет в Дамаск.

Дик ничего не сказал.

— Свяжитесь по телефону с Дамаском и выясните, сели ли они там.

— Сию секунду, шеф. — Вернувшись к своему столу, Дик через двадцать минут связался с руководителем полетов в Дамаске. Послушав, он кивнул, сделал еще один звонок и вернулся к Бадру.

— Сели? — спросил Бадр.

Дик покачал головой.

— Нет. Мне сообщили, что они запросили пролет через Багдад на Тегеран.

Бадр взорвался.

— Хайатт сошел с ума! Я еще с ним поговорю! — Затем он успокоился. — Свяжитесь с этими аэропортами и посмотрите, что вам удастся выяснить.

— Я это уже делаю, — сказал Дик.

— Отлично. Дайте мне знать, как только вы что-то узнаете.

Когда за Диком закрылась дверь, Бадр откинулся на спинку стула. Была лишь единственная причина, которой он мог объяснить изменения плана полета. Иордана. Она старается увезти от него детей. Он с гневом подумал о своей собственной тупости. Он не должен был так доверять ей. Особенно после того, что она сделала.

Карьяж вернулся через полчаса. Лицо его было мрачным.

— В Тегеране они не садились, а Багдад сообщает, что, по данным радарного наблюдения, они не пересекали иракскую территорию. Я снова связался с Дамаском и они сообщили, что с самолета не поступало никаких тревожных сообщений, когда он пролетал над ними примерно в два часа.

— Самолет не может так просто взять и бесследно исчезнуть. — Бадр помолчал. — Я думаю, пора объявить розыск.

— Прежде чем мы это сделаем, я думаю, вам стоит поговорить с одним человеком, — сказал Дик.

— Передай ему, что я занят, — рявкнул Бадр. — Сейчас у меня более важные дела, чем бизнес.

— Я предполагаю, что его рассказ может помочь нам в розысках самолета.

Бадр посмотрел на Карьяжа.

— Давай его сюда.

Дик открыл дверь.

— Будьте любезны, мистер Дюпре. — Человек среднего роста в сером пиджаке, не поддающемся описанию, показался в дверях. Дик подвел его к письменному столу. — Мистер Дюпре, мистер Аль Фей.

Дюпре поклонился.

— Я польщен, месье.

Бадр молча кивнул, вопросительно посмотрев на Дика.

— Какое он имеет отношение к самолету?

— Может быть, и никакого, — торопливо ответил Дик. — Но предварительно я хотел бы кое-что объяснить.

Бадр снова кивнул.

Дик откашлялся. Было видно, что он смущен.

— Мистер Дюпре — частный сыщик. Несколько раз мы прибегали к его услугам в конфиденциальных делах и он доказал, что ему вполне можно доверять. В начале этой недели, в связи с некоторыми замечаниями, которые позволила себе Лейла, я взял на себя решение организовать за ней наблюдение.

Голос Бадра был холоден.

— Зачем?

Дик не отвел глаз.

— Затем, что на следующий день после того, как мы прекратили погрузку для «Арабских кукол», Лейла обратилась ко мне с просьбой продолжать ее. После того, как я отказался, ссылаясь на ваш приказ, она сказала, что семьи Риад и Мафрад старые друзья и что ее дедушка будет очень расстроен таким указанием. Кроме того она сказала, что я могу организовать продолжение погрузки и что ее отец никогда ничего не узнает. — Он сделал глубокий вдох. — А после того, как я узнал от вас, что эти семьи не имеют между собой ничего общего, я решил выяснить о ней все, что удастся.

Бадр повернулся к частному детективу.

— И что вам удалось обнаружить?

Вынув из кармана пиджака несколько листиков бумаги, мистер Дюпре разгладил их. Одну копию он положил на стол перед Бадром, другую вручил Дику, оставив у себя третью.

— На этом листке напечатаны имена всех людей, с которыми ваша дочь входила в контакт в течение недели, а так же места и время встречи.

Бадр уставился на бумагу. Первое же имя, стоявшее особняком от всех прочих, привлекло его внимание: Али Ясфир. Лейла встречалась с ним на неделе раз пять, а вчера — дважды. Повторялись несколько других имен, но они не были ему знакомы. Он поднял глаза на частного детектива.

— Боюсь, что ваша дочь оказалась в опасной компании, месье, — сказал тот. — Почти все из этого списка — известные арабские террористы или партизаны, и как таковые, находятся под пристальным наблюдением швейцарской полиции. Все они молоды, а человек, называющийся Ясфиром, оказывает им большую финансовую поддержку. Поэтому швейцарская полиция издала вздох облегчения, когда Фуад Азиз и Рамадан Сидки, считающиеся наиболее опасными личностями, так как оба они — эксперты по бомбам и оружию, вместе с вашей дочерью поднялись на борт самолета и покинули страну. И можете быть уверены, что впредь они никогда не получат въездной визы.

Бадр еще раз пробежал бумагу.

— Что-нибудь еще?

— Только одно, месье, — ответил Дюпре. — Я позволил себе позвонить в школу в Монтре, которую посещала ваша дочь. Я надеялся получить информацию от девочек, с которыми она встречалась. Но они ничего не могли сказать, кроме того, что не видели вашу дочь с начала мая, когда она в компании джентльмена по имени мистер Ясфир, который представился как ваш помощник, покинула школу. В школе было сказано, что она уезжает, чтобы присоединиться к вам во время фестиваля в Каннах. И она уже не вернулась.

Бросив взгляд на Дика, Бадр повернулся к детективу.

— Большое спасибо, мистер Дюпре. Вы оказали нам большое содействие.

Детектив вздохнул.

— Ах, эти сегодняшние дети, — сказал он, вскидывая руки типично галльским жестом. — У меня самого дочь подросток. И никогда не знаешь, чего от них ждать. — Он поклонился. — Если и впредь я могу оказаться вам полезным, прошу незамедлительно звонить мне.

Попрощавшись с Диком, он вышел.

Дик повернулся к Бадру.

— Мне не нравится то, что приходит мне в голову. А вам?

— Тоже. — Бадр с трудом перевел дыхание. — Но в конце концов, теперь мы знаем, что самолет цел, если даже и не представляем, где он находится.

— Они не могут долго прятать такой большой лайнер.

— Скорее всего. — Но в голосе Бадра не было уверенности.

— Что нам теперь делать?

— Ждать.

— Ждать? — Дик был удивлен.

— Да. — Бадр смотрел на него из-за письменного стола.

— Мы только предполагали, каков будет следующий ход Али Ясфира. Теперь мы его знаем. Скоро он свяжется с нами и скажет, что ему надо.

* * *

Стоя на опушке небольшой рощицы, они смотрели вниз на серебряный «Боинг-707». Девять человек ползали по его фюзеляжу, растягивая по плоскостям маскировочную сеть, что делало самолет неразличным с воздуха. Его можно было заметить лишь с десяти метров.

Иордана повернулась к Хайатту, который стоял рядом с ней, не открывая глаз от самолета.

— Вы великолепно совершили посадку, капитан. Спасибо вам.

— В какое-то мгновение мне стало жутковато. Я подумал, что мы врежемся в те деревья в конце посадочной полосы. — Он отвернулся от самолета. — Как вы думаете, чего ради они построили такую мощную полосу? Судя по внешнему виду, ее уже года три не эксплуатируют.

— Не могу представить, капитан, — сказала она.

К ним подошел человек, которого звали Фуад.

— О'кей. Пошли.

Он говорил по-английски с американским акцентом. Стволом автомата он махнул по направлению к лесу.

Иордана подошла к детям, которые стояли между Энн и ее горничной Магдой. Дети с большим интересом наблюдали, как маскировали самолет. Она взяла их за руки.

Теперь перед ними стояли двое солдат в грубой, плохо пригнанной военной форме. На ней не было ни нашивок, ни других отличительных знаков, позволяющих судить, к какой армии они относятся, если вообще об этом можно было говорить. По знаку Фуада они пошли, показывая путь. Подошли еще несколько солдат, сопровождая их по бокам, остальные прикрывали сзади. Все держали автоматы наизготовку.

Иордана медленно шла рядом с детьми. Лейлы и Рамадана нигде не было видно. Через несколько минут после приземления они первыми покинули самолет.

Лес стал гуще, и ветки деревьев и заросли кустарников начали цепляться за платье. Иордана пыталась защитить детей, но через десять минут ее руки и лицо были сплошь покрыты царапинами. Она окликнула гувернантку.

— Энн, если вы, Магда, Маргарет и я пойдем перед детьми, они не будут так страдать.

Энн кивнула, и остальные женщины тоже присоединились к ним, образовав полукруг с детьми посередине.

Через несколько минут они вышли из леса на узкую грязную дорогу. Здесь стояли два «джипа» с водителями.

— По машинам, — сказал Фуад. — Женщины с детьми в первую, мужчины — во вторую.

«Джипы» двинулись вверх по дороге. Узкая извилистая дорога, вся в ухабах, спотыкаясь о рытвины, бежала сквозь лес, непрестанно карабкаясь в гору. Прошло десять минут, и воздух заметно похолодал. Иордана посмотрела в небо. Стало темнеть. Наступал вечер. Она повернулась к мальчикам, пытаясь припомнить, взяла ли она с собой их верхнюю одежду. Но все осталось на борту самолета.

Еще через пять минут они выбрались из леса на полянку. На краю ее стояла группа полуразрушенных деревянных строений. Они были окружены невысокой стеной, по верху которой стояло несколько пулеметов. Возле каждого из них было по два солдата. Каждый уголок этого пространства был залит светом прожекторов.

Когда они въезжали в лагерь, Иордана смотрела на солдат и увидела, что они с нескрываемым интересом смотрят на нее. Раздалось несколько грубоватых реплик, но из-за шума двигателей слов было не разобрать.

Развернувшись, «джипы» остановились перед самым большим из зданий. Водитель жестом дал понять, что пора вылезать.

Из здания вышли два человека и остановились, наблюдая за ними. Одним из них был Рамадан. Теперь на нем была форма. Но ко второму Иордане пришлось присмотреться, прежде чем она узнала его. Ее ввела в заблуждение форма. Вторым солдатом была Лейла.

Она подошла к ним. В форме она выглядела крупнее и грубее. Все обаяние, которое в свое время бросилось Иордане в глаза, исчезло перед грубостью ее манер.

— Вы с детьми и другими женщинами, — сказала она, — займете одно помещение. Мужчины разместятся в другом. Обед в час. После того, как вы поедите, свет на ночь будет выключен. Курить вечером не разрешается. Сверху огонек сигареты можно увидеть за милю. Любое нарушение наших правил будет сурово караться. Ясно?

— Ты за это ответишь, — сказала Иордана. — Когда твой отец узнает, что ты сделала, тебе не будет места ни на небе, ни на земле, нигде, куда бы ты могла скрыться.

Лейла презрительно посмотрела на нее.

— Мой отец будет делать то, что ему скажут — если он хочет увидеть вас живыми.

Глава 12

Он услышали его лишь на следующее утро. В трубке проскрежетал его голос.

— Нам надо обсудить одно важное дело, — сказал он, — слишком важное для телефонного разговора. Я думаю, что встреча представляет взаимный интерес.

— Возможно, — холодно сказал Бадр.

— Где для вас будет удобнее? — спросил Ясфир.

— Я у себя в конторе.

— Не думаю, чтобы это была очень хорошая идея. При всем уважении к вам, хотел бы сказать, что в ней слишком много возможностей быть подслушанными.

— Мы будем одни.

— Только Аллаху известно, сколько «клопов» встроено в стены этих зданий, — сказал Ясфир.

— Где вы предлагаете?

— В месте, которое устроит нас обоих, например, на скамейке в парке напротив, через улицу, у вашего отеля.

— Когда вы там будете?

— Могу через пятнадцать минут.

— Я там буду. — Бадр положил трубку и нажал кнопку на письменном столе. Вошел Дик.

— Он назначил мне встречу в парке на скамейке. Как вы думаете, наш специалист по электронике мог бы записать разговор с помощью направленного микрофона?

— Не знаю. Попытаемся.

— Тогда тащите его сюда. У нас только пятнадцать минут.

Человек оказался в офисе меньше чем через десять минут. Бадр подвел его к окну и показал парк по другой стороне улицы.

— Сможете ли отсюда взять нас?

— Может быть, — ответил человек, — это зависит от кучи вещей. От уличного шума. От интенсивности движения. Было бы неплохо, чтобы вы оставались на одном месте.

— Не знаю, — сказал Бадр. — Многое зависит и от другого человека.

— Я учту это. Посмотрим, что получится.

Человек работал быстро. Он уже проверял усилитель, когда Дик просунул голову в двери.

— Пора.

Бадр неохотно двинулся к выходу. Он бы предпочел остаться еще на несколько минут и убедиться, что электронное подслушивающее устройство работает, но боялся опоздать, Выйдя в приемную, он увидел, как Джаббир встал, готовый сопровождать его.

Бадр жестом остановил его.

— Подожди здесь, — сказал он.

Джаббир вернулся на свое место. Как только за Бадром закрылась дверь, Дик поманил его пальцем.

— Твой хозяин будет в парке на той стороне улицы, — сказал он. — Пойди за ним, но держись на расстоянии и старайся, чтобы он тебя не увидел. Я за него боюсь.

Кивнув, Джаббир молча оставил офис. Когда он вышел из отеля, Бадр уже пересекал улицу. Джаббир притаился за углом, откуда он мог не спускать с него глаз.

Перейдя улицу, Бадр вошел в маленький парк. На первой скамейке сидела старуха, ежась от порывов холодного осеннего ветра. Она кормила голубей. Бадр опустился на дальний конец скамейки, повернувшись к старухе. Ни влево ни вправо на тропинке никого не было, даже клерков, которые таким путем часто сокращали путь на работу. Он потянулся за сигаретой.

Прошло пятнадцать минут, и он курил уже четвертую сигарету, прикидывая, не устроил ли Али Ясфир ему элементарную ловушку, как вдруг старуха резко встала и направилась к выходу. Он не без интереса заметил, что выйдя из парка, она сразу же взяла такси. Странно, что женщина в таких лохмотьях может позволить себе пользоваться такси. И тут его пронзила мысль. Он посмотрел на ту часть скамейки, где только что сидела старуха. И тут под шелухой от орехов, оставшейся после нее, он обнаружил листик обыкновенной белой бумаги. Его глаза бегло пробежали отпечатанное на машинке послание.

"Приношу свои извинения, за то, что не мог присутствовать на встрече, но спешные дела потребовали моего срочного отбытия из страны. Но так как наша встреча должна принести эффективный результат, данной цели куда лучше послужит этот листок бумаги. Я счастлив сообщить вам, что ваша жена и дети благополучно прибыли в пункт своего назначения и находятся в добром здравии. Завтра утром вы получите пленку с записью голоса вашей жены, дабы заставить вас окончательно убедиться в данном факте. Чтобы гарантировать нашу общую уверенность в их благополучии, вы должны выполнить следующие указания:

1. Каждое утро до 12.00 депонировать 100000 американских долларов на счет № АХ 1015 в Страховом банке Женевы. Это возместит наши расходы по пребыванию вашей семьи у нас в гостях.

2. Возобновить в соответствии с плановым расписанием отмененную вашим распоряжением погрузку. Следующая партия груза последует через четыре дня, считая с сегодняшнего, а далее до конца года каждый второй день.

3. Вы подготовите на фирменном бланке и лично подпишете документы, которые позволят перевести на соответствующий счет 50 процентов акций вашей кампании. Вместе с суммой в 10 миллионов американских долларов они должны поступить на вышеупомянутый счет не позже 5 января 1974 года. В том случае, если все вышеупомянутые условия будут точно выполнены, ваша жена и дети вернутся к вам до 10 января 1974 года, как раз, чтобы успеть к объявлению вашего старшего сына наследником трона. Всякое нарушение конфиденциальности этого соглашения или, любая попытка нарушить указанные сроки, приведут к смерти одного или всех членов вашей семьи. Чтобы подчеркнуть нашу добрую волю к сотрудничеству и заверить вас, что они продолжают пребывать в добром здравии, каждое утро в ваш офис в Женеве будет доставляться пленка с записью голоса вашей жены, где она будет читать заголовки из вчерашнего парижского издания «Геральд Трибюн», а так же обращаться к вам с несколькими словами относительно условий их содержания. И, конечно, мы ждем вашей поддержки в войне против наших общих врагов.

Идбах аль-аду! Братство палестинских борцов за свободу".

Бадр медленно поднялся и пошел в свой офис в отеле. Дик ждал его на пороге.

— Что случилось? Мы никого не видели и ничего не смогли записать.

— Никто и не приходил, — сказал Бадр. — Только вот это.

Он передал бумагу Дику, последовавшему за ним в кабинет. Подойдя к столу, он тяжело опустился в кресло. Пока специалист по электронике торопливо собирал свое оборудование и прощался, Дик читал не отрываясь.

— Они сошли с ума, — сказал Дик, окончив чтение. — У вас нет возможности выполнить все это.

Бадр устало кивнул, соглашаясь. Третье и последнее условие он не мог выполнить ни при каких условиях. Ему не принадлежало пятьдесят процентов акций компаний, числившихся под его именем. В лучшем случае, двадцать.

— Я знаю это и вы знаете, — сказал он, борясь с изнеможением. — Но им это не известно. А как ты можешь спорить с кем-то, кто даже не хочет тебя выслушать? Кого ты даже не можешь найти?

— Мы должны его обнаружить. Должен быть какой-то путь.

— Пусть даже мы найдем его, но меня беспокоит, что будет с Иорданой и детьми, пока мы будем этим заниматься.

— Тогда что нам остается делать? — спросил Дик.

— Первым делом отдать распоряжение о ежедневном переводе этой суммы и о продолжении погрузки, как они требуют. Тогда у нас будет запас времени.

— Этот груз послужит причиной смерти сотен людей в Штатах. Я не хочу, чтобы он лежал на моей совести.

— Я тоже. И мы должны найти возможность, чтобы с другой стороны его остановить.

— Как вы думаете это сделать?

— У меня есть в Нью-Йорке друг, Поль Гитлин. Он юрист, человек, обладающий большим моральным влиянием и высоким чувством справедливости. Я уверен, что он поймет мое положение и оценит наше доверие. Он найдет способ прервать доставку этого груза ив то же время защитить нас.

— И затем?

— Мы должны будем использовать это время, чтобы найти, где они держат мою семью и освободить ее.

— Встав, он подошел к окну. — Дайте распоряжение об организации депонентного счета в банке и организуйте звонок в Нью-Йорк, — сказал он, не поворачиваясь к Дику.

— Да, сэр, — сказал Дик, направляясь к выходу из кабинета.

— И еще, Дик.

Он повернулся.

Теперь Бадр стоял к нему лицом и на лице были морщины, которых Дик никогда раньше не видел.

— Позвоните в авиакомпанию и закажите мне рейс до Бейрута. Там я встречусь с отцом и вместе с ним мы обратимся к принцу. Надеюсь, он сможет помочь нам.

* * *

Старый принц закончил чтение листика бумаги и подагрически пальцами снял очки. Его птичье морщинистое лицо, на которое спускалась гутра, выражало искреннюю симпатию к Бадру и его отцу.

— Мне знакома эта организация, — сказал он. — Она представляет собой раскольников, изгнанных Аль Фатхом из своих рядов из-за их призывов к уничтожению всех и вся.

— Я это слышал, ваше величество, — сказал Бадр.

— И я надеюсь, что с вашей поддержкой мы сможем собрать достаточно сил, чтобы вступить с ними в открытый бой.

— И что за этим последует? — спросил принц.

— Мы их уничтожим! — с яростью сказал Бадр.

— Они убийцы, грабители и шантажисты. Они позорят то дело, которому, как они говорят, служат.

— Все твои слова истинны, сын мой. Но мы ничего не можем сделать.

— Почему? — запротестовал Бадр. Изо всех сил он сдерживал гнев. — В опасности жизнь вашего наследника, наследника вашего трона.

Взгляд у старика был сонным и вялым, но слова его звучали четко и ясно.

— Он еще не стал моим наследником. И не станет им, пока я не объявлю об этом.

— Значит, вы отказываете в помощи? — спросил Бадр.

— Официально я не могу это сделать, — ответил принц. — Также, как и глава любого другого государства, к которому ты решишь обратиться. Эта организация, называющая себя Братством, пользуется большой поддержкой среди определенных элементов. Даже Аль Фатх решил оставить их в покое.

Сложив листок бумаги, он вернул его Бадру. Бадр молча взял его.

— Но если тебе удастся в неофициальном порядке узнать, где эти стервятники держат твою семью, ты можешь просить у меня людей и денег столько, сколько потребуется для освобождения твоих близких.

Бадр поднялся. На сердце у него лежала непроходящая тяжесть.

— Благодарю вас за милость, ваше величество, — вежливо сказал Бадр. Но он знал, что все слова бессмысленны. Без официальной поддержки их никогда не удастся найти.

Старый принц вздохнул, протягивая Бадру руку на прощание.

— Будь я помоложе, — сказал он, — я был бы бок о бок с тобой в этих поисках. Иди с богом, сын мой. И я буду молить Аллаха, чтобы он сохранил тех, кого ты любишь.

У дворца, залитого палящим солнцем. Дик ждал, сидя в лимузине с кондиционером. Он увидел, как они идут к машине.

— Что он сказал? — спросил Дик.

— Он ничего не может сделать, — ответил отец Бадра.

— Безнадежно, — сказал Бадр, глядя в окно, когда машина стала набирать ход. Голос его был мрачен и устал. — Никто ничего не может сделать. Нет никого, кто хотел бы мне помочь.

Дик долго молчал. Так много было поставлено на карту. Столько лет было потрачено. И все труды, все усилия, приложенные им, могли пойти насмарку. Но существовали вещи, более важные, чем дела. Например, жизни невинных детей. Он подумал о своих двоих мальчишках и о том, что бы он чувствовал, находясь в таком же положении. И эта мысль перевесила чашу весов.

Он резко повернулся на сидении, так, что очутился лицом к Бадру.

— Я знаю, кто может вам помочь, — сказал он.

— Кто?

— Израильтяне, — почти беззвучно сказал Дик.

Бадр горько рассмеялся.

— Чего ради они возьмутся помогать мне. Я рожден в стране их врагов.

Самир посмотрел на своего сына.

— Люди не рождаются врагами. Это то, что они усваивают потом.

— Какая разница? — с горьким сарказмом сказал Бадр. Он повернулся к Дику. — Почему они должны мне помогать? — снова спросил он.

Дик в упор посмотрел на него.

— Потому что я попрошу их об этом, — тихо сказал он.

Бадр молчал.

— Вы работаете на них? — наконец спросил он, устало переводя дыхание.

Дик кивнул.

— Да.

— Почему? — сказал Бадр. — Вы же не израильтянин.

— Мои родители вернулись доживать свой век в Иорданию, — сказал Дик. — Однажды их посетил человек по имени Али Ясфир и попросил разрешения использовать их маленькую деревушку как базу их организации. Через несколько месяцев, когда три девушки были уже изнасилованы, а многие испытали унижения и оскорбления, жители деревни попросили оставить их в покое. В ответ феддаины обрекли их на смерть. Али Ясфир лично руководил тем, как его люди уничтожали в деревне дом за домом. Удалось спастись только маленькому мальчику и двум девочкам. Они и рассказали нам, как все было на самом деле, в то время, когда феддаины громко кричали об очередном израильском варварстве. И эти девочки сами видели, как Али Ясфир зарезал моего отца и мою мать.

— И потому, что вы предали меня, — горько сказал Бадр, — вы считаете, что должны мне помочь.

Дик открыто и прямо посмотрел ему в глаза.

— Не поэтому. А потому, что мы оба верим — арабы и евреи могут жить и работать в мире. Такие люди, как Али Ясфир, убивают эти надежды. Они наши враги. И их надо уничтожать.

Глава 13

В дверях появились два человека и, посмотрев на них, Бадр решил, что они куда больше похожи на арабов, чем его отец и он сам. Старик был высок ростом. Его головная накидка скрывала почти все лицо, оставляя на виду лишь большой крючковатый нос, а его пропыленная джеллаба почти касалась пола. Молодой человек был грузен и мускулист, с большими сирийскими усами на верхней губе. На нем были выцветшая рубашка цвета хаки и брюки.

Генерал Эшнев представил им вошедших, и Бадр с отцом встали.

— Доктор Аль Фей, мистер Аль Фей, — генерал Бен Эзра.

Посмотрев на Самира, генерал улыбнулся.

— Сколько воды утекло, друг мой.

Самир смертельно побледнел. Его стала бить дрожь. Краем глаза он посмотрел на Бадра, надеясь, что тот не заметит его смятения. Но Бадр смотрел на генерала.

— Значит, это твой сын, — сказал генерал. — Аллах был милостив к тебе. Прекрасный парень.

Нервная дрожь, охватившая Самира, прекратилась.

— Как я рад снова видеть тебя, генерал!

Бадр посмотрел на отца.

— Вы знаете друг друга?

Тот кивнул.

— Как-то наши пути пересеклись в пустыне. Много лет назад.

Генерал Эшнев торопливо вступил в разговор.

— Я должен еще раз напомнить о нашем официальном отношении к ситуации, джентльмены, чтобы нам все было ясно. Соглашение о прекращении огня, существующее в настоящее время, носит исключительно хрупкий характер, и поэтому мы не можем позволить себе никаких действий, включающих в себя вторжение на вражескую территорию. Они могут подорвать серьезные усилия, которые прилагает Израиль, чтобы добиться мира, которого он искренне желает.

Он перевел дыхание, сделав паузу.

— Но мы ничего не можем предпринять относительно отдельных действий частных лиц, поскольку мы о них ничего не знаем. Достаточно ли ясно я выражаюсь?

Все кивнули.

— Отлично, — сказал он. — Генерал Бен Эзра, вне всякого сомнения, является таковым частным гражданином.

Много лет назад он вышел в отставку из рядов израильской армии. То же самое можно сказать и о молодом человеке, пришедшем вместе с ним. Бывший первый сержант сирийской армии, он был взят в плен на Голанских высотах и освобожден под личное поручительство генерала. Он предпочитает называть себя Хамид.

Сириец почтительно поклонился.

— Я считаю для себя честью...

— Это честь для нас, — ответили Бадр и его отец.

— А теперь, джентльмены, — сказал генерал Эшнев, — я должен оставить вас. К сожалению, дела требуют моего присутствия в другом месте.

Когда дверь закрылась, все расселись за маленьким круглым столом. Откуда-то из недр своей джеллабы генерал Бен Эзра вытащил несколько рулонов карт и разложил их на столе.

— Неделю тому назад, после вашего пребывания в Тель-Авиве, мне довелось поговорить о ваших проблемах. Со своей стороны, я тщательно изучил возможность спасения заложников. Стало ясно, что первым делом мы должны найти лагерь, в котором они содержатся. С этой целью я попросил под мое поручительство освободить Хамида. Много лет назад, когда все мы были очень молоды, дедушка Хамида и я вместе служили в британской армии, и по семейной традиции Хамид стал профессиональным военным. Я узнал, что как раз перед войной Хамид был инструктором в лагере, где Братство готовит женщин, подобно тому, как это делает Аль Фатх. Лагерь был разгромлен.

Взглянув на Бадра, он продолжил тем самым ровным тоном.

— Ваша дочь Лейла провела в этом лагере три месяца. Хамид сообщил мне, что она была хорошим солдатом, относясь к делу гораздо серьезнее, чем этого требовали ее прямые обязанности, ей были свойственны очень идеалистические настроения. После того, как она закончила курс подготовки, Хамид вместе с ней оказался в Бейруте, где оставался до тех пор, пока не решил возвращаться в Сирию и поступать на военную службу, потому что услуги наемников феддаинам больше не требовались.

— Бадр взглянул на Хамида.

— Значит, вы знали мою дочь?

— Да, сэр.

— Она говорила обо мне?

— Нет, сэр.

— О чем она в основном говорила?

— Главным образом, об освобождении Палестины, — ответил Хамид. — Она считала, что не только евреи мешают ее освобождению, но и та преуспевающая элита арабского мира, которая хочет сохранить свою власть над странами и над людьми.

— Вы считаете, что она и меня включила в эту группу?

Помедлив, Хамид кивнул.

— Да, сэр, так оно и было.

Бадр повернулся к Бен Эзре.

— Простите, генерал, но я все время пытаюсь понять, что же, собственно, произошло.

Генерал кивнул. Посмотрев на карту, он ткнул в одну точку на ней.

— Думаю, мы определили тот единственный лагерь, где они могут находиться. Вы говорили, что у вас был самолет «Боинг-707»?

— Да.

— Тогда я уверен, что мы не ошиблись, — с ноткой триумфа сказал он. — Вот тут находится один старый лагерь, построенный сирийцами и заброшенный больше десяти лет назад. Он расположен к северу от иорданской границы и к западу от вашей. Когда он строился, предполагалось, что лагерь послужит базой гигантских бомбардировщиков, но так как они не были закуплены, весь проект оказался заброшен. Но взлетные полосы по-прежнему существуют, и в округе ходят слухи, что лагерь занят Братством. Основная трудность заключается в том, что взлетные полосы проложены по горному плато на высоте семисот метров, а сам лагерь еще на сто пятьдесят метров выше. Есть только две возможности проникнуть в него. Мы можем достичь его по воздуху, но звук самолета встревожит их и они уничтожат пленников раньше, чем мы до них доберемся. Второй путь — пешком. Чтобы нас не обнаружили раньше времени, мы должны высадиться как минимум в пятидесяти милях от лагеря, скрываться днем и идти ночью по гористой местности. Нам предстоят две ночи форсированного марша, чтобы на третью мы могли атаковать. По моей оценке, исходящей из размеров лагеря, в нем должно быть не меньше сотни человек. Так что, если даже нам и удастся освободить пленников, перед нами будет стоять задача обеспечить их безопасность, прежде чем преследователи нападут на наш след.

Он оглядел присутствующих.

— Таково мое мнение. Есть какие-то вопросы?

— Почему вы уверены, что мы нашли именно тот лагерь, который нам нужен? Или что они будут там, когда мы доберемся до него? — спросил Бадр.

— Мы не можем быть в этом уверены, — спокойно сказал генерал. — Но это единственная возможность, которая у нас имеется. И мы должны использовать этот шанс. В противном случае, придется искать другое место, где может приземлится «Боинг-707».

— Другого я не знаю.

— Именно вы должны принять решение — идти нам или нет.

Бросив взгляд на своего отца, Бадр повернулся к генералу.

— Мы выступаем.

Генерал улыбнулся.

— Хорошо сказано. Так как акция носит неофициальный характер, мы должны набрать добровольцев. Я считаю, что нам нужно пятнадцать, максимум двадцать человек. Большее количество сделает отряд слишком громоздким и нас легко засекут. И за такую опасную работу им должно быть хорошо заплачено.

— Я заплачу столько, сколько потребуется.

— Отлично. Я знаю десять человек, в которых я совершенно уверен.

— Я хотел бы пойти добровольцем, — сказал Хамид. — Как-то я бывал в этом лагере. И знаю его планировку.

— Годится, — сухо сказал генерал. — Хотя я тебя и так записал.

— Принц обещал дать мне людей столько, сколько понадобится, — сказал Бадр.

— Они не подведут?

— Его личная охрана набрана из воинов горных племен Йемена.

— Эти подойдут, — сказал генерал. Войны-йемениты с гор считались самыми отважными бойцами во всем исламском мире. — Нам нужно соответствующее снаряжение — автоматы, гранаты, портативные базуки, пища, вода и все остальное, а также самолет, который доставит нас к месту старта. Это обойдется недешево.

— Вы все получите.

— И еще одно. Необходим вертолет, забрать нас. Время его прибытия мы должны согласовать с планом нашей атаки.

— Это тоже будет сделано, — сказал Бадр.

Генерал кивнул.

— Сколько времени займет у вас подготовка? — спросил Бадр.

— Три дня, если вы успеете перекинуть сюда ваших людей.

— Они будут на месте, — сказал Бадр. Он повернулся к отцу. — Не будешь ли так любезен повидаться с принцем и напомнить ему об обещанном содействии? Я хотел бы остаться с генералом и посмотреть, чтобы все было готово.

Самир кивнул.

— Я это сделаю.

— Спасибо, отец.

Самир посмотрел на него.

— Ведь там мои внуки. — Он повернулся к Бен Эзре. — Благодарю тебя от всего сердца, друг мой. И снова, думается мне, Аллах послал тебя в тот миг, когда ты был нужен.

— Не благодари меня, друг мой, — сказал Бен Эзра по-арабски. — Мне кажется, что оба мы получили его благословение.

Глава 14

— Мамочка, когда за нами придет папа?

Иордана взглянула на мордочку Самира, вынырнувшую из-под одеяла. Мухаммед расположился на соседней лежанке. Он уже спал, плотно закрыв глаза, прижавшись щекой к жесткой подушке. Она снова повернулась к Самиру.

— Скоро, мой дорогой, скоро, — ободряюще шепнула она.

— Пусть он приедет завтра, — сказал Самир. — Мне здесь не нравится. И люди такие плохие.

— Папочка скоро приедет. Закрывай глазки и засыпай.

— Спокойной ночи, мамочка.

Нагнувшись, она поцеловала его в лоб.

— Спокойной ночи, мой дорогой.

Встав, она вышла в другое помещение маленького двухкомнатного отсека, в котором они размещались. В центре стола, за которым они если, стояла маленькая масляная лампа. Трое остальных женщин сидели вокруг, глядя на слабый язычок пламени. Им нечем было заняться, нечего читать. Иссякли даже разговоры. После двух недель заточения не осталось тем для разговоров.

— Дети уснули, — сказала она просто для того, чтобы услышать звук своего голоса.

— Да благословит бог дорогих крошек, — ответила Энн, их гувернантка. Остальные даже не подняли голов.

— Господи! — воскликнула Иордана. — Да посмотрите на самих себя. Мы уже не женщины, а мокрые тряпки. Мы должны собраться с мыслями, — твердо сказала она. — Завтра нам предстоит заняться собой. Я уверена, что в этом чертовом лагере должны найтись и нитка, и иголка.

— Если и есть, — сказала Маргарет, стюардесса, — они, скорее всего, не дадут их нам. Вся одежда, что нам нужна, внизу в самолете, но они никого не посылают туда.

— Мы должны потребовать.

— Это ничего не даст, — сказала Маргарет. Она посмотрела на Иордану. — Не могу понять, почему мистер Аль Фей не платит выкуп и не забирает нас отсюда.

— Почему вы думаете, что он этого не сделал? — сказала Иордана. — Ведь они в любом случае могут продолжать держать нас здесь.

— Мне все равно, — сказала Маргарет и, уронив голову на руки, зарыдала. — Здесь просто ужасно. Нас не выпускают никуда, кроме туалета, и стражник стоит перед открытой дверью. Они не позволяют нам поговорить с нашими мужчинами. Мы даже не знаем, где они. Может, они уже убиты, а мы ничего не знаем.

— С ними все в порядке, — сказала Иордана. — Я видела, как им носили подносы с едой.

Стюардесса резко подавила рыдания.

— Простите, миссис Аль Фей. Я не должна была позволять себе так распускаться. Наверно, на меня слишком много свалилось, вот и все.

Иордана понимающе кивнула.

— На всех нас свалилось слишком много. Мы не представляли себе, что такое настоящий ад. Они-то знают и поэтому они к нам так относятся.

Подойдя к забитому досками окну, она выглянула наружу через крохотную щелку. За окном стояла непроглядная темнота ночи. Подойдя обратно к столу, она села на свободный стул и через минуту уже сидела так же, как остальные, немо уставившись на огонек фитиля.

Она потеряла все представления о времени. И когда дверь резко распахнулась, она не знала, прошло ли полчаса, час или два в таком немом забытьи. Как и все, она с удивлением уставилась на двух солдат, выросших на пороге. Один из них ткнул в нее пальцем.

— Ты, — хрипло сказал он по-арабски. — Пойдешь с нами.

— Я? — с удивлением спросила Иордана.

Такое случилось в первый раз. Даже ежедневная запись ее голоса на магнитофонную пленку производилась на месте. Она должна была прочитывать дату и заголовки небольших вырезок из «Геральд Трибюн» и ничего больше. Зачитав в микрофон эти скупые тексты, она добавляла несколько слов о себе и о детях. После этого аппаратуру уносили. Она могла только предполагать, что эти пленки использовались с целью дать знать Бадру, что она и дети живы и здоровы.

— Да, ты! — повторил солдат.

Остальные женщины со страхом смотрели на нее.

— Не беспокойтесь, — быстро сказала она. — Может быть, пришли новости, которых мы так давно ждем. Я скоро вернусь и все вам расскажу.

Встав, она направилась к дверям. Сопровождавшие ее солдаты молча проводили ее до барака, в котором размещалось командование лагеря. Распахнув перед ней двери и пропустив ее внутрь, они остались охранять вход.

Войдя, она зажмурилась от непривычно яркого света. Здесь не было коптилок. Где-то позади здания гудел генератор. Электричество. В глубине комнаты из радиоприемника раздавалась арабская музыка.

Лейла и Рамадан сидели за столом вместе с третьим человеком, которого она узнала лишь когда тот приподнялся, чтобы поприветствовать ее.

— Мадам Аль Фей! — сказал он, кланяясь.

Она посмотрела на него.

— Мистер Ясфир!

Он улыбнулся.

— Я вижу, вы помните меня. Я польщен.

Она не ответила.

— Я надеюсь, что вам достаточно удобно, — вкрадчиво сказал он. — Сожалею, что не могу предоставить вам всю роскошь вашего гостеприимства, но мы сделали все, что могли.

— Мистер Ясфир, — холодно сказала она. — Почему бы вам не кончить заниматься ерундой и не перейти к делу?

Ясфир жестко взглянул на нее.

— Я чуть не забыл, что вы американка. — Полуобернувшись, он взял со стола лист бумаги. — Вы зачитайте это заявление.

— А если я откажусь?

— Мне останется только посочувствовать вам. Видите ли, данное послание, которое вы должны прочесть перед микрофоном, — наша последняя попытка спасти вашу жизнь и жизнь ваших детей.

Она перевела взгляд на Лейлу. Та сидела с бесстрастным выражением лица. Перед ней стояла полупустая бутылка кока-колы. Иордана снова повернулась к Ясфиру.

— Я согласна.

— Тогда к делу. — Он отвел ее в дальний конец комнаты, где на маленьком столике стоял магнитофон. Рядом стояли два стула. Взяв микрофон, он протянул его Иордане. — Говорите медленно и четко, — сказал он. — Очень важно, чтобы можно было разобрать каждое слово записи.

Он нажал клавишу.

— Начинайте.

Взяв текст, она начала вслух читать его.

— Бадр, я вынуждена читать этот текст, потому что он представляет собой последнее предупреждение и они хотят, чтобы ты знал об этом. Только что стало известно, что все грузы, отправленные вами в соответствии с условиями, оказались конфискованными в Соединенных Штатах. Очевидно, что вы несете ответственность за эти потери, и тем самым вам надлежит выплатить дополнительно 10 миллионов долларов, переведя их на известный вам счет не позже понедельника, который наступит после получения этой пленки. Отказ сделать это и еще одна конфискация груза будет означать разрыв соглашения и немедленное приведение приговора в исполнение. Только вы можете предотвратить гибель своей семьи.

— Замолчав, она в ужасе посмотрела на Ясфира.

Жестом он дал ей понять, что необходимо читать дальше.

— Также стало известно, что вы обратились к своему принцу и некоторым другим арабским источникам за помощью. Мы надеемся, теперь вы убедились, что арабский мир на нашей стороне. И мы советуем вам не тратить время в поисках помощи, которую вы не получите.

Ясфир вырвал у нее микрофон.

— Это наше последнее послание. Предупреждений больше не будет. Только действия. — Он остановил запись.

— Вы этого не сделаете, — сказала она.

Он улыбнулся ей.

— Конечно, нет, — ответил Ясфир. — Но, как вы должны знать, ваш муж очень неуступчивый человек. Наше предупреждение должно прозвучать как можно убедительнее. — Он встал.

— Вы, должно быть, устали, — сказал он. — Могу я предложить вам выпить?

Она сидела, не в силах произнести ни слова. Внезапно она почувствовала, что просто не может воспринять все, что на нее обрушилось. Тут было больше, чем простое похищение, она оказалась в гуще политических интриг, с которыми никогда раньше не сталкивалась. Ей стало ясно, что ни одно человеческое существо не в состоянии удовлетворить те требования, которые были поставлены перед Бадром.

Ей предстоит умереть. Теперь она это знала. Но, как ни странно, ее это больше не волновало. Даже если ее и минет чаша сия, жизнь больше не имела смысла. Она сама уничтожила единственную возможность вернуть любовь, Бадра. Но вдруг ее пробрала дрожь. Дети. Они не заслужили такой судьбы. Они не должны платить за грехи своих родителей. Она встала.

— Думаю, что теперь я могла бы и выпить, — сказала она. — Нет ли у вас, кстати, вина?

— Есть. — Он повернул голову. — Лейла, принеси бутылку.

Посмотрев на него, Лейла неторопливо поднялась. Неохотно выйдя в другую комнату, она вернулась с бутылкой вина. Поставив ее на стол, она направилась к своему месту.

— Два стакана, Лейла, — сказал он.

Открыв буфет, Лейла принесла два простых бокала и, поставив их рядом с бутылкой, села.

— У нас нет штопора, — сказала она.

— Неважно, — ответил Ясфир. Взяв бутылку, он подошел к умывальнику в углу комнаты и примерившись, резко ударил горлышком о край умывальника. Горлышко отлетело. Ясфир проделал это так ловко, что пролил лишь несколько капель. Улыбаясь, он наполнил бокалы и повернулся к Иордане, протягивая один из них.

Оцепенев, она глядела на красную влагу, не в силах шевельнуться. Вино было цвета крови. Ее крови. Крови ее детей.

— Берите, — хрипло сказал Ясфир.

— Нет! — избавляясь от власти охватившего ее паралича, вскрикнула она, выбив стакан из рук Ясфира. — Нет!

Стакан попал ему в грудь, залив пиджак и рубашку красными подтеками. Осмотрев себя, Ясфир поднял взгляд на Иордану.

— Сука! — рявкнул он и наотмашь ударил Иордану по лицу.

Она рухнула на пол. Странно, но она не почувствовала боли, только тупое удивление. Комната поплыла вокруг нее. Затем она увидела склонившееся над ней лицо человека и его руки. Боль обожгла лицо и она снова закрыла глаза. Ясфир ударил ее по одной щеке, а потом по другой. Откуда-то издалека донесся смех Лейлы.

Чьи-то руки разрывали на ней одежду. Она слышала треск рвущейся материи. Открыв глаза, она увидела, что помещение было полно солдат.

Ясфир с искаженным лицом стоял над ней, а рядом с ним была Лейла, в чьих глазах пылала странная радость. Иордана медленно повернула голову. На нее смотрели те два солдата, которые привели ее сюда, за ними стояла охрана, которая обычно была снаружи, и тут же были остальные, которых она не знала. Все эти лица походили друг на друга и на всех было одно и то же выражение грубой чувственности. Только Рамадан не двинулся с места. Он сидел за столом и на лице его было презрение.

Внезапно поняв, что лежит голой, Иордана попыталась руками прикрыться от жадных взглядов.

Лейла снова рассмеялась.

— Эта потаскуха пытается спрятать то, чем она еще недавно так гордилась! — Встав на одно колено, она схватила Иордану за руки и развела их в стороны, распяв ее на полу. — Кто хочет первым использовать шлюху моего отца? — крикнула она солдатам.

— Я жена твоего отца! — застонала Иордана, извиваясь в ее руках. — И мы стали мужем и женой по законам Корана и в глазах Аллаха!

В комнате наступило внезапное молчание, и солдаты, смущаясь и отводя глаза друг от друга, неловко стали выбираться в двери.

— Струсили? — вслед им закричала Лейла. — Боитесь показать этой шлюхе, какие вы мужчины?

Солдаты, не оборачиваясь, один за другим покидали помещение. Остался только Ясфир, не спускавший взгляда с обеих женщин. Затем и он, повернувшись, подошел к столу и сел. Дрожащими пальцами взяв стакан вина, он осушил его одним глотком.

Отпустив Иордану, Лейла резко поднялась на ноги. Посмотрев на двух мужчин, сидящих за столом, она ушла в дальний конец комнаты и, опустившись на стул рядом с магнитофоном, застыла в молчании, не глядя на них.

Рамадан в первый раз изменил позу. Встав и опустившись на колени рядом с Иорданой, он приподнял ее, придерживая за плечи и осторожно помог встать. Она тщетно пыталась прикрыть наготу остатком одежды. Подведя ее к дверям, Рамадан снял висевшую на стенке шинель и накинул на нее. Открыв дверь, он крикнул кому-то из солдат.

— Проводите мадам Аль Фей!

— Спасибо, — прошептала она.

Он не ответил.

— Нам не на что надеяться? — спросила она.

Хотя он продолжал молчать, выражение его глаз дало ей ответ на ее вопрос. Она посмотрела ему прямо в лицо.

— Мне не важно, что будет со мной. Но мои дети. Прошу вас, не дайте им умереть.

— Я всего лишь солдат, который должен подчиняться приказам, — с легкой ноткой сочувствия сказал он. Но я сделаю все, что смогу.

Еще раз посмотрев на него, Иордана кивнула и пошла к себе. Она чувствовала слабость, ноги у нее подкашивались. Один из сопровождавших солдат, подхватил ее под локоть. И по мере того, как они шли, она почувствовала, что, как ни странно, к ней возвращается сила.

Все-таки какая-то надежда еще оставалась. Может быть, ее было немного. Но она была.

Глава 15

Хамид опустил бинокль для ночного видения. Замаскировавшись в ветвях дерева на опушке лагеря, он смог определить то помещение, в котором содержались женщины. Мужчины должны были быть в соседнем бараке. Он беззвучно соскользнул по стволу вниз.

— Ну? — посмотрел на него Бен Эзра.

— Я выяснил, где бараки с заложниками. Они расположены в центре лагеря. Прежде чем прорваться к ним, нам предстоит миновать все остальные. Мужчины в первом бараке, женщины во втором. Два охранника стоят перед ним и двое — сзади. Начальство располагается в большом бараке как раз напротив входа. Сейчас рядом с ним стоят три «джипа».

— Как ты думаешь, сколько у них человек?

Хамид быстро подсчитал. Двенадцать пулеметов на стенах, по два у каждого. Если каждому выпадает по двенадцать часов, то на этих постах сорок восемь человек. Восемь охраняют пленников. Плюс остальные, которых ему довелось увидеть.

— Девяносто или сто.

Бен Эзра задумчиво кивнул. Для атаки у него было не больше восемнадцати человек. Ему пришлось оставить двух человек охранять взлетную полосу, которую они захватили час тому назад. Там было семь солдат Братства. Все они уничтожены. Йемениты попросили разрешения захватить взлетную полосу и он дал его. Слишком поздно он вспомнил, что пленных они не берут.

Ему хотелось, чтобы там остались Бадр и Карьяж, но Бадр настоял на том, чтобы идти с ним, и поэтому ему с сожалением пришлось оставить двух человек из своей команды. Бен Эзра посмотрел на часы. Десять часов. К четырем утра большой вертолет, который обеспечил Бадр, будет ждать их на полосе. Доктор Аль Фей с медперсоналом будет на борту. Все должно быть рассчитано с точностью до секунды, и они должны принять вертолет до того, как их настигнет погоня.

Атака начнется в два часа. И не позже трех они должны двинуться к месту встречи с вертолетом. Часа вполне хватит, чтобы пешком добраться до него, хотя неизвестно, в каком состоянии будут восемь заложников. Он надеялся, что у них хватит сил идти без посторонней помощи. Но если кого-то из них придется нести, он не может позволить себе потерять ни одного человека.

Он снова посмотрел на циферблат. Четыре часа до времени «ноль».

— Как ты думаешь, — посмотрел он на Хамида, — сможешь проникнуть внутрь и установить пластиковую взрывчатку?

— Могу попытаться.

— Первым делом я хотел бы вывести из строя эти четыре больших прожектора. Потом «джипы».

Хамид кивнул.

— Таймеры необходимо установить на два ноль ноль.

— Будет сделано, — ответил Хамид.

— Помощь нужна?

— Мне был бы нужен только один человек, — вежливо сказал Хамид.

Бен Эзра повернувшись, осмотрел свою команду. Все они были прекрасно подготовленными профессионалами. Ни одного из них он не мог выделить особо, он верил в каждого из них. Взгляд его упал на Джаббира. Он был немолод, но держался со спокойной уверенностью. Поймав его взгляд, генерал подозвал его.

— Хамиду нужен один человек, чтобы помочь ему установить пластиковую взрывчатку, — сказал Бен Эзра. — Пойдешь добровольцем?

Обернувшись, Джаббир посмотрел на Бадра.

— Это будет честью для меня, если в мое отсутствие вы будете охранять хозяина.

Бен Эзра кивнул.

— Я буду беречь его как самого себя.

И лишь потом понимание смысла этих слов осенило его. Это и был он сам.

Он подозвал израильского капрала, возглавляющего группу.

— Подготовьте базуки. Возьмите на прицел пулеметные гнезда на стенах. После них перенести огонь на командный барак.

Израильтянин отдал честь и отправился готовить вооружение.

Генерал повернулся к капитану йеменитов.

— Я решил, что начнут атаку ваши люди. К первому же взрыву пластика вы должны снять как можно больше пулеметных расчетов. Затем сразу же следовать за мной и окружить солдатские бараки, пока мы будем искать пленников.

Капитан отдал честь.

— Мы благодарны за ту честь, которую вы нам оказываете. Мы умрем, но выполним ваш приказ.

Бен Эзра отдал ответный салют.

— Благодарю вас, капитан.

Повернувшись, он снова оглядел ограждение лагеря. Стены отсвечивали белизной в свете луны. Все в порядке. Все распределились по своим местам, заняли позиции, готовясь к атаке. Неторопливо подойдя к Бадру и Карьяжу, он присел на корточки рядом с ними.

— Как дела? — спросил Бадр.

Бен Эзра посмотрел на своего сына. Странно, подумал он. Мы могли бы так много значить друг для друга. Но пути Господни неисповедимы. Прошло столько лет, которые они провели в чужих мирах, и вот они проломили стену ненависти, потому что оказались нужны друг другу.

Казалось, погрузившись в раздумья, старик ничего не замечал вокруг.

— Как дела? — повторил Бадр.

Бен Эзра неторопливо склонил голову.

— Идут, — сказал он. — И с этой минуты все мы в руках господа бога.

— Во сколько мы атакуем?

— В два ноль ноль — Голос его стал строже. — Но я не хочу, чтобы вы были рядом с нами. Вы не солдаты, и я не хочу, чтобы вы лезли под пули. Ждите здесь, пока я не пошлю за вами.

— Там моя семья, — сказал Бадр.

— Им не станет легче, если вас ухлопают.

Бадр прислонился к стволу дерева. Этот генерал — удивительный старик. За те две ночи марша Бадру не доводилось видеть его уставшим. По самым крутым склонам, которые Бадру когда-либо приходилось видеть, генерал шел так же легко и свободно, как и остальные. Как его называют в Израиле? Лев Пустыни? Он заслужил это имя.

* * *

Бен Эзра повернулся к израильскому капралу.

— Остается пятнадцать минут. Передайте приказ.

Капрал мгновенно исчез. Генерал был встревожен.

— Хамид и Джаббир еще не вернулись.

Бадр встал. Он смотрел на очертания лагеря. В нем все было тихо. В стороне раздался шорох ветвей. Через минуту появились Хамид с Джаббиром.

— Почему вы так задержались? — гневно спросил генерал.

— Пришлось обходить стражу, — ответил Хамид. — Они шныряют взад и вперед, как мухи. Кажется, я ошибся в подсчетах. Их там не меньше ста пятидесяти человек.

— Это ничего не меняет, — сказал Бен Эзра. — Когда мы начнем, держись поближе ко мне. Сразу же после залпа базук израильтяне рванутся вперед помогать нам с освобождением заложников.

— Есть, сэр. — Хамид огляделся. Бадр не мог их услышать. — Я видел его дочь. Она в бараке для старших офицеров. Там вместе с ней двое мужчин. Одного из них я опознал. Это Али Ясфир. Другого я не знаю.

Бен Эзра нахмурился. Как бы там ни было, но она его внучка.

— Передай приказ не причинять девушке вреда... если это получится, — сказал он.

— Есть, сэр. — И Хамид исчез в гуще зарослей.

Осталось десять минут. Бен Эзра распахнул джеллабу и ослабил портупею. Аккуратно подоткнул под ремень развевающиеся полы накидки и, просунув руку в темляк, вынул из ножен кривую саблю. Изогнутая сталь блеснула в лунном свете. Бен Эзра почувствовал, как к нему еще раз возвращается молодость. Сабля, без которой он никогда не вступал в бой, снова с ним. И мир будет жить дальше.

* * *

Вынув еще одну бутылку кока-колы, Лейла поставила ее на стол.

— Когда вы возвращаетесь? — спросила она Али Ясфира.

— Утром.

— Я бы хотела поехать с вами. Тут я сойду с ума. Здесь нечего делать.

— Единственная девушка на сто сорок мужчин, и вы еще скучаете?

— Вы знаете, что я имею в виду, — гневно сказала Лейла.

— Скоро все кончится. И тогда вы вернетесь в Бейрут.

— Что с ними будет, когда все кончится?

Он пожал плечами.

— Неужели нам придется?.. Даже если мой отец даст все, что от него требуется?

— Их слишком много. Они всегда смогут опознать нас.

— Но дети, неужели они тоже должны умереть?

— Что это на тебя нашло? Я думал, что ты их ненавидишь. Они же лишили тебя наследства.

— Дети тут не причем. Это Иордана и мой отец. Но не дети.

— Дети тоже могут нас опознать.

Мгновение она сидела не двигаясь, а потом встала.

— Выйду пройдусь по свежему воздуху, — сказала она.

После того, как за ней закрылась дверь, Ясфир повернулся к Рамадану.

— Если я вовремя не успею, у тебя есть приказ.

— Да, — ответил Рамадан.

— Первой — ее, — сказал Ясфир. — Она слишком много о нас знает.

Прохладный ночной воздух освежил разгоряченное лицо. Лейла медленно шла по направлению к своему бараку. Случилось много такого, чего она никак не ожидала. Ни о каком восторге и восхищении не могло быть и речи. Здесь царила тоска. Тоска, которой были пронизаны пустые дни и ночи.

От чувств, которые она испытывала, вступая в борьбу за свободу, не осталось ни следа. Она уже давно бросила попытки связать воедино события в этом лагере с борьбой за свободу Палестины. Все солдаты были наемниками. И, кстати, хорошо оплачиваемыми. Никого из них не волновало дело, которому они служили. Их интересовал только месячный оклад. Совсем не об этом говорили юноши и девушки в тренировочном лагере. А здесь «свобода» было просто слово.

Она припомнила, что однажды Хамид пытался объяснить ей это. Но тогда она отказалась его понимать. Казалось, прошло так много времени, но на самом деле миновало только полгода. Куда исчезла ее юность! Как случилось, что ныне она чувствует себя такой постаревшей?

Остановившись у входа в свой барак, она оглянулась и окинула взором лагерь. Все было тихо. Что-то вызывало у нее беспокойство, но она не могла понять, в чем дело. Она уловила какое-то движение на сторожевой стене. Один из пулеметчиков встал во весь рост, потягиваясь. В бледном свете луны она видела, как тот вытянул руки к небу. И вдруг рухнул головой вперед. Тут же раздался выстрел. Она застыла в изумлении, и в ту же секунду ей показалось, что разверзлось небо и на них обрушился огненный ад.

И когда она бросилась бежать, в ней застряла сумасшедшая мысль, которую она так и не додумала до конца. Теперь она знала, что ее беспокоило. Тишина. Ее было слишком много.

Глава 16

Дети проснулись и закричали от ужаса. Стены маленькой комнатки, казалось, дрожали и вибрировали от грохота разрывов, которые раздавались со всех сторон. Сорвавшись с места, Иордана бросилась к детям и прижала их к •себе.

Она слышала, как вскрикнула женщина в соседней комнате, но не разобрала, кто это был. Сквозь щели в плотно забитых окнах, она видела красно-оранжевые всполохи взрывов. Комнатка подпрыгивала на месте, когда очередной взрыв сотрясал темень ночи.

Но, как ни странно, она не чувствовала испуга. В первый раз с момента их похищения она чувствовала себя в безопасности.

— Мамочка, что случилось? — спросил Мухаммед, глотая слезы.

— Это папа пришел за нами, мой дорогой. Не бойся.

— Где он? — спросил Самир. — Я хочу его увидеть.

— Увидишь, — уверенно сказала она. — Через несколько минут.

В дверях появилась Энн, гувернантка.

— С вами все в порядке, мадам? — спросила она.

— Мы в полном порядке, — сквозь грохот крикнула Иордана. — А вы?

— Щепка оцарапала Магде руку, но в остальном у нас все хорошо. — Она переждала грохот очередного разрыва, от которого барак снова подпрыгнул на месте. — Вам и детям нужна какая-нибудь помощь?

— Нет, у нас все в порядке, — сказала Иордана. Она припомнила сведения из военных фильмов. — Скажите, чтобы все легли на пол и закрыли руками головы. Так будет безопаснее.

— Да, мадам, — со своей неизменной шотландской невозмутимостью ответила Энн, исчезая в дверях.

— На пол, мальчики, — сказала Иордана, садясь сама и притягивая детей к себе. Они распростерлись на полу, и она прижала детей к себе с обоих сторон, укрывая собой их головки.

Грохот разрывов стал стихать. Теперь все отчетливее она слышала треск автоматных очередей, перемежавшихся с криками. Теснее прижав к себе детей, она ждала развития событий.

Лейла бежала через лагерь, натыкаясь на людей, в смятении метавшихся во все стороны. Нападавшие, казалось, стреляли со всех сторон.

Целенаправленно действовал только один человек. Она увидела Рамадана с автоматом в руке, бежавшего к бараку для женщин. Внезапно она вспомнила, что на поясе у нее висит автоматический пистолет и выхватила его. Ощущение холодной стали в руке несколько успокоило ее. Теперь она не чувствовала себя одинокой и незащищенной.

— Рамадан! — крикнула она, кидаясь вслед за ним.

Не слыша ее, он продолжал бежать и скрылся за углом барака. Сама не зная почему, она побежала за ним.

Дверь в бараке была распахнута настежь. Вбежав внутрь, она в ужасе остановилась. Прижавшись к дальней стене, женщины сгрудились кучкой вокруг Иорданы и детей. Рамадан, стоя спиной к ней в узком дверном проеме, поднимал автомат.

— Лейла, — вскрикнула Иордана, — они твои братья!

Рамадан резко повернулся и его автомат уставился на Лейлу.

И лишь увидев холодное, отсутствующее выражение его лица, Лейла поняла всю правду. Она поняла, что ее братья значат для нее больше, чем Аль-Иквах — то был голос крови, о котором она не подозревала. Она поняла, что была в их руках лишь игрушкой, которую отбросили, когда в ней миновала надобность.

Тяжелый автоматический пистолет она держала перед собой обеими руками. Указательный палец непроизвольно нажал спусковой крючок, и пока Лейла не разрядила всю обойму в Рамадана, скорчившегося на полу, она не понимала, что делает. Отведя глаза от его тела, она увидела, что Иордана торопливо заставила детей отвернуться от кровавого зрелища. Внезапно она почувствовала, как сзади ее охватили сильные руки, сковав так, что она не могла пошевелиться. Лейла яростно рванулась.

— Лейла! Прекрати! — рявкнул ей в ухо знакомый голос.

Она повернула голову, чтобы увидеть этого человека.

— Хамид! — с удивлением вскрикнула она. — Откуда ты свалился?

— Об этом потом. — Спиной вперед он вытащил ее в двери и, держа за руку, потащил к пролому в стене, развороченной взрывами.

Когда они добежали до опушки леса, он сбил ее с ног и прижал к земле. Она подняла голову и взглянула на него.

— Что ты тут делаешь?

Он снова прижал ее к земле.

— Помнишь, чему я первым делом учил тебя? — хрипло сказал он. — Держать голову пониже!

— Ты не ответил на мой вопрос, — приглушенным голосом сказала она.

— Я пришел за тобой.

— Почему, Хамид, почему?

— Потому что я не хочу твоей смерти, вот почему, — хрипло сказал он. — Ты всегда была паршивым солдатом.

— Хамид, ведь ты же любишь меня, — сказала она, и в голосе ее звучало изумление.

Он не ответил.

— Почему ты ничего не говоришь?

Повернувшись, он посмотрел на нее.

— Какое у меня право любить такую девушку, как ты?

* * *

Бен Эзра бежал впереди, командуя ходом боя, и его кривая сабля блестела над его головой. Он торопливо огляделся. Сопротивление начинало стихать. Он поискал взглядом Хамида, но того нигде не было видно. Он громко выругал его. Генерал терпеть не мог солдат, которые в горячке боя забывали отданные им приказы. Он же сказал ему — быть рядом!

Он подозвал израильского капрала.

— Собрать своих людей! — В ту же секунду он перехватил взгляд Джаббира. — Следуй за своим хозяином! — крикнул он. — Мы выводим заложников!

С другой стороны лагеря раздался треск пулеметных очередей. Он увидел, как несколько йеменитов кинулись туда, и мрачно подумал про себя, что, да, он не ошибся. Они в самом деле прекрасные вояки.

Бадр первым ворвался в барак и чуть не задохнулся от счастья, увидев своих сыновей. Крича «Папа! Папа!», они кинулись к нему и он, опустившись на колено, схватил их в объятия. Он целовал их одного за другим, чувствуя на губах соленый вкус своих собственных слез.

— Мы совсем не боялись, честное слово, папа, — сказал Мухаммед. — Мы знали, что ты придешь за нами.

— Да, — пискнул Самир. — Мамочка каждый день говорила нам об этом.

Он посмотрел на нее. Ее облик расплывался у него перед глазами. Бадр с трудом различал ее сквозь слезы. Медленно он поднялся на ноги. Иордана стояла не шевелясь и не отрывая от него глаз. Молча протянул ей руки.

Медленно, словно боясь чего-то, она взяла их. Несколько бесконечных секунд он смотрел ей в глаза.

— Наконец мы нашли друг друга, — хрипло сказал он.

Она робко улыбнулась.

— Я ни на минуту не сомневалась в этом.

— Простишь ли ты меня? — спросил он.

— Это очень легко. Ведь я люблю тебя, — сказала она. — Но простишь ли ты меня?

Он улыбнулся, став тем Бадром, которого она когда-то узнала и полюбила.

— И это просто, — сказал он. — Я ведь тоже тебя люблю.

— Двинулись! — крикнул появившийся в дверях израильский капрал. — Мы не можем торчать тут всю ночь!

* * *

Бен Эзра стоял у ворот лагеря.

— Кто еще? — спросил генерал.

— Наши все, — ответил капрал.

Генерал повернулся к капитану йеменитов.

— Арьергард выставлен?

— Да, сэр, — доложил капитан. — Четыре человека с автоматами должны придержать преследователей. Ждать их мы не будем. Они пойдут за нами и через несколько дней мы заберем их в условленном месте.

Бен Эзра кивнул. Эти знают, что нужно делать в боевой обстановке.

— Потери?

— Один убитый, несколько легко раненых — это все.

Бен Эзра повернулся к израильтянину.

— Двое убитых.

— Нам повезло, — мрачно сказал генерал. — Мы застали их со спущенными штанами.

Он посмотрел на дорогу. Недавние заложники стояли в середине оживленной толпы. Летчики были в хорошем состоянии, то же можно было сказать и о женщинах. Все стояли бок о бок, и каждый говорил, перебивая других.

— Пожалуй, нам пора двигаться, — сказал Бен Эзра. — Нашим друзьям не понадобится много времени понять, что нас всего несколько человек, и они пустятся за нами в погоню.

Израильтянин побежал выполнять приказ. Бен Эзра остановил его.

— Вы не видели сирийца?

Капрал отрицательно покачал головой.

— После удара базук, когда мы пошли вперед, я его больше не видел. Он бежал передо мной и вдруг исчез.

Бен Эзра был удивлен. Что-то тут было непонятно. Разве что парня убили, и он лежит где-то. Нет, этого он не мог представить. Для этого сириец был слишком опытным солдатом. Рано или поздно он появится. Повернувшись, Бен Эзра стал нагонять уходивших. На часах было ровно три. Точно по расписанию.

И теперь, если вертолет прилетит вовремя, утром они будут завтракать во дворце у принца.

Глава 17

Медленно и осторожно Дик Карьяж шел через лагерь. Он видел, как все остальные бежали вниз, спеша к цели — на взлетную полосу. Но он не торопился покидать место недавнего боя. У него еще оставались тут кое-какие неоконченные дела.

Из разных концов лагеря доносились спорадические вспышки затухающего боя. Йемениты делали свою работу. Дик осторожно открывал дверь одного барака за другим, но нигде не было ни следа того, кого он искал.

И все же этот человек должен был быть здесь. Перед атакой он не мог никуда деться. Никто не мог незамеченным покинуть лагерь. Кроме того, он слышал, как Хамид докладывал генералу, что видел его здесь за пятнадцать минут до начала боя.

Он подошел к бараку, где размещалось командование. Перед ним стояли остовы трех сожженных «джипов». Он уже заходил в этот барак, но, может быть, чего-то он тут не заметил.

Карьяж снова подошел к его дверям и, держа автоматический пистолет в руке, широко распахнул их, застыв на пороге. Из глубины помещения не раздавалось ни звука. Он вошел внутрь. Первая комната была превращена в обломки. Заряды базук пробили в ее стенах огромные дыры. Бумаги и мебель были разбросаны по всей комнате, словно по ней прошел смерч.

Дик вошел в другую комнату и неторопливо оглядел ее. Невероятно. Человеку тут просто невозможно спрятаться. Он было направился к выходу и остановился.

Он почувствовал, как зашевелились волосы на затылке. Этот человек был здесь. Инстинкт не мог его обмануть. Неважно, что он его не видел. Здесь кто-то есть.

Обернувшись, Дик снова тщательно осмотрел помещение. Пусто. Постояв недвижимо несколько мгновений, Дик подошел к умывальнику, рядом с которым, как он заметил, на лавке стояли несколько коптилок.

Разбив их, он торопливо облил комнату вытекшим маслом. Взяв стул, он поставил его в дверном проеме, сел так, чтобы видеть всю комнату и, вынув книжечку со спичками, поджег одну, подождал, пока не занялась вся книжечка и затем кинул ее на пол. Пламя стремительно охватило пол и побежало по стенам. Заклубился густой дым, но он не двигался с места. Жар стал почти невыносим, но Дик продолжал сидеть.

Внезапно в комнате раздался слабый скрип. Дик пристально вглядывался сквозь дым, закрывавший комнату, но ничего не видел. Звук снова повторился — отчетливый скрипучий звук, словно на ржавых петлях поворачивалась дверь. Но вся комната была перед его глазами и других дверей в ней не было.

Часть пола приподнялась. Он вскочил на ноги. Несколько деревянных половиц были люком. Ступая бесшумно, как кошка, он подошел поближе. Теперь Дик стоял рядом с люком. Вынув платок, он замотал нижнюю часть лица, спасаясь от удушливого дыма. Внезапно люк откинулся и в нем показался задыхающийся от кашля человек.

Израильский агент с удовлетворением чуть кивнул. Это был тот самый человек, ради которого он тут находился. В нем ничего не было от идеалиста, который мог внушать страх, это была личность, предавшая свой собственный идеал. Этот человек был продажным подлецом. И прежде чем тот успел заметить его присутствие, Дик аккуратно и тщательно разрядил в него всю обойму.

Повернувшись и не глядя назад, он пошел вниз к дороге, оставив труп Али Ясфира в его огненном гробу. Пройдя четверть мили по дороге, он настиг их, когда выходил из-за поворота. Тут начинался лес, на опушке которого они уже находились. Они остановились, глядя друг на друга.

— Лейла! — сказал он.

Повернувшись к ней, Хамид увидел, как странно она смотрит на подошедшего. Хамид молчал.

— Дик, — с трудом сказала она. — Я...

Звук выстрела прервал ее. На лице Дика появилось выражение крайнего изумления. В углу рта вспенился кровавый пузырь, и он медленно опустился на дорогу.

Реакция Хамида была мгновенной. Сбив Лейлу на землю, он тут же упал ничком, стараясь уловить направление, откуда раздался выстрел. В ту же секунду он увидел между стволами деревьев силуэт человека и навел прицел автомата в проем, где тот должен был показаться. Подождав, пока стрелявший оказался на мушке, Хамид нажал спусковой крючок. Очередь разрезала человека почти пополам.

Хамид повернулся к Лейле.

— Идем! — сказал он. — Уносим ноги отсюда!

Дик застонал.

— Мы не можем оставить его здесь, — сказала Лейла. — Он умрет!

— Он так и так умрет, — жестко сказал Хамид. — Идем!

— Нет. Ты должен помочь мне дотащить его.

— Ты с ума сошла? Ты понимаешь, что тебя ждет? Если тебя не повесят, остаток жизни ты проведешь за решеткой.

— Неважно, — упрямо сказала она. — Так ты мне поможешь или нет?

Посмотрев на нее, Хамид покачал головой.

— Держи автомат, — сказал он. Нагнувшись, Хамид взвалил Дика на плечи и выпрямился. — Двинулись. Через несколько минут здесь появятся и другие.

* * *

Бей Эзра еще раз проверил время. Было почти четыре часа.

— Где этот чертов вертолет?

Не успел он выругаться, как издали послышался звук двигателя. Генерал уставился в небо, но так как луна почти зашла, он не видел ничего, кроме темного небосвода.

Через десять минут звук послышался прямо у них над головой. Вертолет полетел дальше к горному хребту, перевалил через него и исчез.

Со стороны леса послышался треск автоматных очередей. Торопливо подбежал израильский капрал.

— Они идут за нами по дороге!

— Задержи их. Вертолет будет с минуты на минуту.

— Всем подтянуться сюда! — крикнул Бен Эзра. Он снова посмотрел в небо. — Знаете, что я думаю? Что этот чертов дурак наверху потерял нас и в темноте не может найти.

— Может, стоит разжечь костер, — предложил Бадр. — Он послужит для него маяком.

— Хорошая идея, — сказал генерал. — Но у нас нет топлива разжечь достаточно большой костер. Нам потребуется не меньше часа, чтобы собрать столько веток, да и то они не будут гореть. За ночь все отсырело.

— У меня есть, что будет гореть.

— Что?

Бадр показал на «Боинг-707» под маскировочной сетью.

— Пламя будет что надо.

— И вы решитесь? — удивленно спросил Бен Эзра.

Звуки перестрелки приближались.

— Я должен вытащить отсюда мою семью, и именно это я и собираюсь сделать.

Бадр повернулся к капитану Хайатту.

— Энди, что нужно сделать, чтобы поджечь самолет?

Пилот посмотрел на него.

— Я не шучу, Энди, — рявкнул Бадр. — От этого зависит наша жизнь!

— Вскрыть баки в крыльях и всадить в них несколько зажигательных пуль, — сказал Хайатт.

— Открывайте, — сказал Бадр.

Энди и второй пилот бросились к самолету. Вскарабкавшись к кабине, они побежали по плоскостям. Через две минуты они вернулись.

— Все готово, — сказал Энди. — Но вы лучше прикажите всем оттянуться в дальний конец полосы, на тот случай, если самолет взорвется.

Бен Эзра отдал приказ. Его исполнение заняло не более пяти минут.

— Всем отойти, — крикнул генерал, давая сигнал снайперам.

Прогрохотали автоматные очереди. Раздалось странное шипение, а затем, перед тем, как гигантский лайнер взорвался — нечто вроде стона. Столб пламени взлетел в небо на сто футов.

— Если и сейчас его не увидят, значит, они окончательно ослепли, — грустно сказал Хайатт.

Бадр увидел, с каким выражением летчик смотрит на пламя.

— Не огорчайтесь. Это всего лишь деньги, — сказал он. — Если мы выберемся отсюда, я приобрету для вас другой.

Хайатт равнодушно усмехнулся.

— Буду держать кулак, шеф.

Бадр мрачно смотрел в небо. Пулеметный огонь становился все ближе. Он подошел к Иордане.

— С тобой все в порядке?

Она кивнула. Мальчики стояли, прижавшись к ней. Все неотрывно смотрели в небо.

— Я слышу! — закричал Мухаммед.

Все затаили дыхание. Слабый звук мотора в самом деле приближался к ним, с каждым мгновением становясь все отчетливее. Через две минуты вертолет уже кружил над их головами, ориентируясь на пламя горевшего лайнера. Медленно он начал спускаться.

По мере того, как солдаты подтягивались ближе к месту посадки, вспышки выстрелов уже были видны на краю взлетной полосы.

Вертолет коснулся земли. Первым человеком, которого они увидели в проеме люка, был отец Бадра. Мальчики кинулись к нему.

— Дедушка!

Он схватил их на руки, встречая бегущих к нему Бадра и Иордану. Все начали торопливо загружаться в машину.

Теперь почти все были на борту, кроме нескольких человек, которые на поле сдерживали натиск преследователей.

Бадр стоял рядом с Бен Эзрой у нижней ступеньки трапа.

— Все на борту? — крикнул генерал.

— Да! — ответил Бадр.

Бен Эзра приложил руки ко рту.

— Всех сюда, капрал! — крикнул он зычным голосом, который был слышен по всему полю.

На «Боинге» взорвался еще один топливный бак и на поле стало светло, как днем. Бадр видел, как с края поля бегут к вертолету солдаты, не переставая поливать огнем опушку леса.

Через мгновение они уже были у трапа. Первый из них стал карабкаться по ступенькам. Бен Эзра ободряюще подколол его снизу острием сабли.

Желтые блики пламени от горящего самолета упали на опушку леса. Бадру показалось, что кто-то оттуда окликает его. И тут он увидел ее, выбегающую из леса. За ней спешил человек, тащивший на плечах чье-то тело.

Солдат автоматически направил на нее ствол ручного пулемета. Бадр успел подбить его кверху и ствол уставился в небо.

— Держись! — завопил он.

— Папа! Папа! — кричала Лейла.

Бадр бросился ей навстречу.

— Лейла! Сюда! — закричал он.

Повернувшись, она прямиком кинулась к нему и упала в его протянутые руки. Солдат, задыхаясь, подбежал к ним.

— Мы должны тут же сниматься отсюда, сэр!

Бадр показал на Хамида.

— Помоги ему, — сказал он солдату.

Повернувшись и поддерживая дочь одной рукой, он вскарабкался по трапу. За ними следовали Хамид с солдатом, поддерживавшие тело Дика. Бен Эзра, поднявшись в вертолет, остановился в проеме люка.

Когда Хамид с солдатом положили Дика на лавку, доктор Аль Фей и помогавшие ему медики стали тут же вливать ему плазму и глюкозу.

— Пошли! — закричал Бен Эзра.

Большие лопасти пропеллера стали набирать скорость, и Хамид подошел к генералу. Из-за его плеча он видел, как на поле выбегают те, кто преследовал их.

— На вашем месте я бы тут не стоял, генерал, — уважительно обратился он к нему.

— Какого черта ты пропадал всю ночь? — гневно рявкнул на него Бен Эзра, когда вертолет стал грузно отрываться от земли.

— Я всего лишь выполнял ваш приказ, сэр, — невозмутимо сказал сириец. Он указал на Лейлу, которая стояла на коленях рядом с Диком. — Я должен был быть уверен, что с ней ничего не случится.

— Тебе было приказано быть рядом со...! — Гнев в голосе генерала уступил место удивлению. — О, господи! — простонал он. Сабля выпала из безжизненно обвисшей руки. Он сделал неверный шаг к сирийцу и стал оседать на пол.

Хамид подхватил его на вытянутые руки. Он чувствовал, как кровь старика просачивается сквозь мягкую ткань бедуинского плаща. Хамид покачнулся и чуть не упал, когда вертолет взмыл в воздух.

— Генерал ранен! — закричал он.

В то же мгновение Бадр и его отец оказались рядом с ними. Легко и бережно подхватив Бен Эзру, они положили его на лавку. Доктор Аль Фей чуть повернул его на бок, резко разрезав и отбросив его накидку.

— Не утруждай себя, друг мой, — прошептал генерал. — Побереги свое время для более молодого.

— С молодым все в порядке! — гневно ответил ему Самир.

— И со мной тоже, — мягко сказал Бен Эзра. — Теперь, когда я увидел своего сына, я больше не боюсь смерти. Хорошо ты справился, друг мой. Ты вырастил настоящего мужчину.

Самир почувствовал, как слезы застилают ему глаза. Опустившись на колени, он прижался губами к уху старика.

— Слишком долго я позволял ему жить во лжи. Сейчас настало время для него узнать правду.

Слабая улыбка мелькнула на губах умирающего воина.

— Что есть правда? Ты его отец. Это все, что он должен знать.

— Ты, а не я его отец! — яростно зашептал Самир. — Он должен знать, что твой Бог привел его в этот мир!

Бен Эзра вскинул глаза, горевшие прежним огнем. Взгляд его остановился на Бадре и снова вернулся к врачу. Голос его был слаб, словно он собирал все силы для последнего вздоха. И в тот момент, когда слова слетели с его губ, он уже был мертв.

— Бог един...

Примечания

1

Английская аббревиатура, обозначающая американцев «самой высокой пробы» — белый, англосакс, протестант.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21