Глава 9

Бадр в одиночестве сидел за завтраком в своей спальне, проглядывая парижское издание «Геральд Трибюн». Потягивая кофе, он смотрел в сад, когда к нему вошел величественный английский дворецкий. Он откашлялся, и Бадр повернулся к нему.

В тоне его, как правило, самоуверенном, была на этот раз некоторая растерянность.

— Джентльмены из полиции хотели бы увидеть ваше сиятельство.

Бадр посмотрел на дворецкого. Сколько уж раз он объяснял ему, что у него нет права на такой титул, но дворецкий отказывался по-иному обращаться к нему. Прошлым его хозяином был претендент на трон Испании и «сиятельство» означало, что он спустился неизмеримо низко от «высочества».

— Проводите их в библиотеку, — сказал Бадр. — Сейчас я к ним выйду.

— Да, ваше сиятельство, — сказал дворецкий, покидая комнату, и в его негнущейся спине и прямых плечах явно чувствовалось неодобрение происходящего.

Бадр медленно сложил газету и аккуратно положил ее у ночного столика. Допив последний глоток кофе, он встал и направился в библиотеку.

Его ждали двое полицейских, один в форме, другой в штатском. Последний вежливо поклонился. Он говорил по-английски.

— Мистер Аль Фей?

Бадр кивнул.

Полицейский снова поклонился.

— Разрешите представиться. Я — инспектор Фрелих, а это мой коллега, сержант Вернер.

— Чем могу быть вам полезен, джентльмены?

— Прежде всего примите наши извинения, что оторвали вас от завтрака, но, боюсь, что должен сообщить вам неприятную новость. Знаете ли вы мистера Юсефа Зиада?

— Да. Он директор моего парижского бюро. Вчера вечером он был у меня. Почему вы о нем спрашиваете? У него какие-то неприятности?

— Нет, мистер Аль Фей, неприятности ему не угрожают. Он мертв.

— Мертв? — Бадр постарался изобразить неподдельный ужас. — Что произошло?

— По всей видимости, он потерял контроль над машиной и упал в пропасть, — сказал инспектор.

Отведя от него взгляд, Бадр обошел вокруг стола и сел. Лицо у него было мрачным.

— Простите меня, джентльмены, — сказал он. — Но я в самом деле потрясен. Мистер Зиад был моим старым и ценным помощником.

— Мы понимаем, сэр, — вежливо сказал человек в штатском. — У нас есть к вам несколько рутинных вопросов, но мы постараемся справиться с ними как можно скорее. — Вынув из кармана маленький блокнот, он открыл его. — Вы упоминали, что прошлым вечером встречались с мистером Зиадом. Во сколько он приехал сюда?

— Примерно в полдвенадцатого.

— Была ли какая-то причина для его появления в столь поздний час?

— Нам надо было обсудить кое-какие важные дела. К сожалению, у нас с женой были к обеду гости, что не позволило состояться этой встрече раньше.

— В какое время приблизительно он уехал?

— Думаю, что около двух часов.

— Пил ли что-либо мистер Зиад перед тем как уехать?

— Немного.

— Не могли бы вы быть более точным?

— У нас была бутылка «Дом Периньон». Он выпил почти всю. Но это не оказало на него заметного действия. «Дом Периньон» его любимое вино, и мистер Зиад пил его постоянно.

— У него был хороший вкус, — сказал инспектор. Он посмотрел на сержанта и они без слов поняли друг друга. Инспектор закрыл блокнот и повернулся к Бадру. — Думаю, что наши вопросы исчерпаны, мистер Аль Фей, — сказал он, не скрывая удовлетворения. — Благодарю вас за помощь.

Бадр встал.

— Я должен отдать распоряжения относительно похорон. Его тело должно быть доставлено домой. Где он находится?

— В полицейском морге, — в первый раз подал голос сержант. — Точнее, то, что от него осталось.

— Так ужасно?

Инспектор сокрушенно покачал головой.

— Мы собрали все останки, что смогли найти. Личность удалось установить лишь по визитным карточкам и по паспорту. Машина разлетелась на тысячи кусков. Очень грустно, что люди не понимают, как даже минимальное количество алкоголя может сказаться ночью при езде по скользкой дороге.

Подождав, пока полицейские вышли, Бадр снял трубку и вызвал Дика в Женеве.

— Включите скрамблер и перезвоните мне, — сказал он, когда Дик поднял трубку. Тут же зазвонил другой аппарат. — Дик?

— Да.

Голос Бадра был совершенно бесстрастен.

— Только что ушла полиция. Прошлой ночью Юсеф сорвался с дороги и погиб.

— Боже мой! Что случилось?

— Дорога была покрыта льдом, и полиция считает, что он выпил больше, чем мог себе позволить. Он был очень взволнован, уходя, и почти прикончил бутылку шампанского.

Дик помолчал.

— Выяснили ли вы у него что-нибудь относительно «Арабских кукол»?

— Он утверждал, что его втянул в эту историю Али Ясфир.

— Значит, мы были правы. Он признался, что ему платили за соучастие?

— Нет. Он клялся, что не получал от них денег.

— Я этому не верю.

— Теперь это неважно, не так ли? Он мертв, и все кончено.

— Так ли? — спросил Дик. — Мы не знаем, что предпримет Али Ясфир.

— Ему ничего не остается делать. Он знает, что нас-то он не втянет.

— Надеюсь. Но имея дело с этим сукиным сыном, ни за что нельзя ручаться. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий раз.

— Когда он явится, мы с ним и поговорим, — спокойно сказал Бадр. — А теперь у нас есть кое-какие неоконченные дела. Я хотел бы на следующей неделе послать вас в парижскую контору, чтобы вы там занялись делами, пока мы не найдем замену Юсефу.

— Хорошо.

— Присмотрите, кстати, и за тем, чтобы и его семья и парижская контора были оповещены о несчастном случае. А также отдайте распоряжение, чтобы его останки были взяты из полицейского морга в Гштаадте и отправлены на родину.

— Я об этом позабочусь.

— Сообщите экипажу, чтобы самолет был готов к полету в Бейрут на пятницу. Иордана и дети отправятся домой.

— Кажется, это на неделю раньше, чем планировалось, шеф?

В голосе Бадра появились нетерпеливые нотки.

— Делайте что вам говорят. Я думаю, что дома им будет лучше. — Бросив трубку, он остался сидеть, не отрывая взгляда от плейера.

Резко поднявшись, он подошел к дверям и запер их. Затем, вынув из кармана ключик, открыл центральный ящик стола и извлек из него кассету. Вставив ее в плейер, он нажал клавишу.

Экран засветился молочно-белым светом, и появилось изображение, сопровождаемое звуком. Пока крутилась пленка, он сидел оцепенев. Все было так же, как и с ним. Красота ее тела, томные чувствительные движения, слова, легкие кошачьи стоны — но она была не с ним. Она были с другим мужчиной. С евреем.

Изображение исчезло с экрана как раз в тот момент, когда боль в желудке стала почти невыносима. Он в ярости ударил кулаком по аппарату, чуть не поломав его. Пальцы его дрожали и, положив руки на стол, он долго смотрел на них. Сжав кулаки, он снова яростно обрушил их на крышку стола. Он бил и бил, и удары следовали в унисон сдавленным ругательствам.

— Проклятье! Проклятье! Проклятье! — пока ссадины на костяшках не стали кровоточить.

Он снова уставился на руки, а затем бросил взгляд на машину.

— Иордана! — застонал он, словно она была внутри аппарата. — Неужели из-за этого я стал убийцей?

Экран ему не ответил. Он был чист. Опустив голову на руки, Бадр заплакал — в первый раз с времен детства. И молитва, которую он не повторял с тех же времен, слетела с его губ:

Во имя Аллаха, милосердного и доброго.

Я взыскую убежища у Господа всего человечества,

У Короля всего человечества,

У Бога всего человечества,

От зла, которое, крадучись, проникает тщаниями дьявола,

Тайком овладевающего сердцами людей.

Умиротворяющий покой молитвы овладел им. Полились слезы, и он почувствовал, что боль и горечь покидают его.

Слишком легко забыл он мудрость Аллаха, мудрость, принесенную Пророком. И слишком легко забывается, что законы Аллаха, сказанные устами Пророка, даны людям, чтобы жить по ним. Ибо слишком долго пытался он жить по законам неверных, но они не для него. И теперь он будет жить в соответствии с теми законами, в которых рожден. По единственному справедливому закону. Закону Аллаха.

Иордана вошла в библиотеку. В голосе ее еще были следы пережитого ужаса.

— Я только что услышала о Юсефе, — сказала она. — Не могу поверить.

— Он был дерьмом, — холодно сказал Бадр. — Но теперь он предстал перед престолом высшей справедливости и отвечает за свои собственные грехи. И даже всемилостивейший Аллах не найдет для него прощения. И гореть ему в вечном пламени.

— Но он был твоим другом. — Она не могла понять, почему он так изменился. — Он служил тебе много лет.

— Он служил только самому себе. И единственным его другом был он сам.

Она растерялась.

— Что между вами произошло? Что он сделал?

Его лицо представляло собой непроницаемую маску.

— Он предал меня — так же, как и ты.

Она смотрела на него.

— Ну теперь я окончательно не понимаю, о чем ты говоришь.

Он смотрел на нее так, словно перед ним было пустое место.

— Неужто?

Она молча покачала головой.

— Тогда я покажу тебе. — Подойдя к столу, он нажал клавишу плейера. — Иди сюда.

Оказавшись рядом с ним, она опустила глаза на маленький экранчик. На нем появилось изображение. Она вскрикнула в ужасе и у нее перехватило горло.

— Нет! — в голос зарыдала она.

— Да, — тихо сказал он.

— Я не хочу этого видеть, — сказала она, пытаясь отвести глаза.

Его рука схватила ее за локоть с такой силой, что боль отдалась в плече.

— Ты будешь стоять, женщина, и смотреть.

Закрыв глаза, она отвернула голову. Его пальцы стальной хваткой ухватили ее подбородок, повернув голову к экрану.

— Ты будешь, смотреть, — холодно сказал он. — Все до конца. Весь свой позор. Как пришлось мне.

Она молча подчинилась ему, пока лента не кончилась. Казалось, она будет идти вечно. Она чувствовала тошноту. Это было сумасшествием. Все, что происходило. Все это время на них смотрела камера, и Сюлливан лично включил ее.

Теперь она все поняла. Он включил камеру. И то, как он старался удержать ее в верхней части гигантской постели. Камера фиксировала только этот участок. Он, должно быть, болен, он хуже всех, кого она знала.

Внезапно все кончилось. Экран почернел, и Бадр выключил плейер. Она повернулась к нему.

На лице его не отражалось никаких эмоций.

— Я просил тебя проявить благоразумие. Ты не проявила его. Я специально предупредил тебя, чтобы ты избегала евреев. Этот человек — еврей.

— Нет! — вспыхнула она. — Это актер по имени Рик Сюлливан.

— Я знаю, как его зовут. Его настоящее имя Израиль Соломон.

— Я этого не знала.

Он не ответил. Но было видно, что он ей не верит.

Внезапно она вспомнила. На той вечеринке был и Юсеф.

— Это он принес пленку?

— Да.

— Это было больше трех месяцев тому назад. Почему он ждал так долго, чтобы принести ее тебе?

Он не ответил.

— Должно быть, он был в чем-то виноват, — догадалась она. — И решил, что, выложив ее на стол, обелит себя.

— Он сказал, что тот, кто доставил ему кассету, вынудил его. И сказал, что если он не будет выполнять его распоряжений, ее широко распространят.

— Я не верю! Он был там единственным, кого она интересовала. Он лгал!

Он снова не ответил. Все, что она говорила, подкрепляло его собственное убеждение.

— Есть ли другие копии?

— Ради моих сыновей, да и тебя, надеюсь, что нет. Я не хотел бы, чтобы они знали, как их мать развратничала с евреем.

В первый раз боль, которую он таил в себе, прорвалась в его голосе.

— Ты понимаешь, что ты сотворила, женщина? Если это станет известно, Мухаммед никогда не будет наследником принца. Когда мы воюем с Израилем, как могут арабы поверить своему вождю и духовному лидеру, чья мать прелюбодействовала с евреем? Даже законность его права на трон будет подвергнута сомнению. Своими действиями ты не только лишила своего сына наследства, для которого он был рожден, но и подвергла угрозе все, ради чего мы с отцом боролись всю жизнь.

— Я виновата, Бадр, — сказала она. — Но мы так отдалились друг от друга, что я решила — ничто меж нами уже не имеет значения. Я знала о твоих женщинах. Я даже не обращала на это внимания. А теперь я вижу, что у меня не было возможности пользоваться теми правами, которые ты мне дал. Может, будь я арабской женщиной, я бы приняла такое положение. Но я не принадлежу к ним. И я никогда не смогу вести такую жизнь, которая предначертана им, когда они глядят и ничего не видят, и верят словам, за которыми ничего нет.

— Теперь слишком поздно. Я отдал распоряжение, что ты с детьми послезавтра вернешься в Бейрут. Ты будешь жить, никуда не выходя за пределы дома. И до января, когда Мухаммед будет официально объявлен принцем и наследником трона, ты не будешь покидать дома, ты никого не будешь видеть, ты никому не будешь писать или говорить с кем-либо по телефону, кроме членов вашей семьи и слуг.

— А потом?

— На следующий день после введения Мухаммеда в свои права, тебе будет разрешено навестить в Америке своих родителей. И там ты будешь жить тихо и незаметно, пока не получишь документы на наш развод.

— Что будет с детьми?

Его синие глаза были холодны как лед.

— Ты никогда больше не увидишь их.

Сердце сжал резкий приступ боли.

— Что, если я откажусь? — осмелилась она спросить.

Бадр говорил с жесткой непреклонностью, которую она никогда ранее не встречала у него.

— У тебя нет выбора. По законам ислама женщину, виновную в прелюбодеянии, забивают камнями. Ты хочешь, чтобы твои дети увидели это?

— Ты не сделаешь этого! — в ужасе воскликнула она.

Он твердо посмотрел на нее.

— Сделаю.

Внезапно она поняла, что произошло.

— Юсеф! Ты убил его!

— Он сам убил себя, — презрительно сказал Бадр, указывая на плейер с кассетой. — Вот этим.

Силы ее кончились. Не в силах сдерживать слезы, не в состоянии больше смотреть на него, она опустилась на колени и закрыла лицо руками, сотрясаясь от рыданий. Он стоял, глядя на нее сверху вниз, и только пульсирующая на виске, вена говорила, каких усилий ему стоило держать себя в руках.

Слезы прекратились, и она посмотрела на него. Глаза ее опухли, лицо было искажено приступом муки.

— Что мне делать? — прошептала она хриплым усталым голосом. — Зачем мне жить, если их не будет со мной?

Он не ответил.

Медленно поднявшись, она побрела к дверям. На полпути она повернулась.

— Бадр, — сказала она, выражением глаз и тоном голоса моля его о снисхождении.

С той же холодной непреклонностью он повернулся к ней.

— Не трать время, женщина, вымаливая у меня прощение. Вместо этого иди и моли Аллаха, чтобы он оказал тебе милость.

На краткое мгновение их взгляды встретились и она опустила глаза. Сил для борьбы у нее не осталось. Медленно она вышла из комнаты.

Закрыв за ней дверь, он вернулся к столу, где надолго остановился, глядя на плейер. Затем, протянув руку, он нажал на клавишу с надписью «Стереть».

Пленка прокручивалась с десятикратным ускорением и сорок минут превратились в четыре. После щелчка он остановил плейер и, нажав клавишу старта, снова пропустил ее. На этот раз экран оставался пустым. Запись была стерта начисто.

Бадр нажал клавишу остановки. Как просто все получается у этой машинки. Если бы только существовала такая кнопка, нажав которую, можно было стереть кусок жизни и начать все сначала.

Глава 10

Поднявшись на борт самолета, Иордана была удивлена, обнаружив тут Лейлу с двумя молодыми людьми. Одетые в плохо сидящие пиджаки с оттопыренными карманами, которые обычно носят чиновники с Ближнего Востока, они вежливо поднялись.

— Я и не знала, что вы летите с нами, — сказала Иордана.

Голос Лейлы прозвучал со странным вызовом.

— Неужто? — сказала она по-арабски.

Иордана была поражена. Лейла обычно говорила с ней по-английски или по-французски. Но, может быть, дело было в том, что ее друзья не владели настолько свободно этими языками. Отбросив эти мысли, она тоже ответила по-арабски.

— Я очень рада, что вы летите с нами. Просто я удивилась. Твой отец не упоминал об этом.

— Он мог забыть, — сказала Лейла.

Он ничего не забывает, подумала Иордана. После утреннего разговора, когда он сказал ей, что они должны расстаться, Иордана его больше не видела. Позже, днем, он вернулся в Женеву, успев лишь попрощаться с детьми.

— Ему есть о чем думать, — сказала она по-прежнему по-арабски, поворачиваясь к двум молодым людям.

Поняв намек, Лейла представила их.

— Это мадам Аль Фей, вторая жена моего отца, а это Фуад Азиз и Рамадан Сидки. Они присоединились ко мне, чтобы провести дома уик-энд.

— Ахлан, — сказала Иордана.

— Ахлан фики, — неловко ответили они, неуклюже кланяясь, словно это движение не было им знакомо.

По трапу поднялись двое детей, их шотландская гувернантка Энн и Магда, ее личная горничная. Дети со счастливыми воплями кинулись к своей сестре.

— Лейла! Лейла! — кричали они, обнимая ее.

Она встретила их с какой-то холодностью, хотя когда они впервые встретились, Лейла произвела на них большое впечатление и большую часть тех дней, что дети были дома перед отъездом в Гштаадт, они провели в совместных играх.

Иордана подумала, что сдержанность Лейлы объясняется присутствием ее друзей.

— Садитесь, дети, — сказала она. — И не забудьте пристегнуть ремни Мы взлетим через несколько минут.

— Можно сесть рядом с Лейлой? — спросил Самир. — Можно?

Она посмотрела на Лейлу.

— Если ваша сестра ничего не имеет против.

— Не имею, — сказала Лейла, и Иордана снова отметила раздраженную нотку в ее голосе.

— Ладно. Но вы должны хорошо вести себя.

— Мама, — спросил Мухаммед, — почему и ты говоришь по-арабски?

Иордана улыбнулась.

— Наверно потому, что приятели твоей сестры не владеют английским так свободно, как ты. И в таком случае приятно говорить на языке, который присутствующие понимают.

— Мы говорим по-английски, мадам, — без акцента сказал тот молодой человек, которого звали Рамадан.

— Ах вот как, — она взглянула на Лейлу, которая сидела с бесстрастным лицом. — Тогда прошу прощения за это недоразумение.

Рауль, стюард, вошел в салон.

— Капитан Хайатт хотел бы знать, готовы ли вы к взлету?

— Как только все рассядутся, мы будем совершенно готовы, — сказала она, направляясь к круглому столику, в задней части салона, за которым обычно сидел Бадр.

Рауль и вторая стюардесса, симпатичная американка Маргарет, быстро оглядели салон, проверяя, все ли застегнули ремни. Через несколько минут огромный лайнер двинулся по взлетной дорожке.

Когда они взлетели и можно было отстегнуть привязные ремни, Иордана поднялась со своего места и жестом подозвала Рауля.

— Будьте любезны, приготовьте постель в салоне мистера Аль Фея. Мне бы хотелось прилечь отдохнуть.

— Да, мадам. — Легким движением головы он послал стюардессу выполнить указание.

Ребята крутились вокруг Лейлы, которая, казалось, еле выдерживала их присутствие, с трудом сдерживая нервное возбуждение.

— Не приставайте к вашей сестре, — строго сказала Иордана. — Наверно, она устала.

Ребята послушно вернулись на свои места.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — объяснила Иордана, — и думаю, что мне лучше немного прилечь.

Лейла кивнула, не произнося ни слова. Она смотрела вслед Иордане, как та шла в хвост самолета, в то помещение, которое служило кабинетом Бадра. В сущности, она не могла понять, что ее отец нашел в ней. В свете дня она казалась не такой красивой, как ей показалось с первого взгляда. Без грима у нее были мешки под глазами, темные круги вокруг них, а волосы секлись по концам и не были такими светлыми, какими она увидела их при первой встрече. Иордана идет спать. Значит, все становится проще.

Она посмотрела через проход на Фуада и Рамадана. Бросив взгляд на свои часы, Рамодан тоже посмотрел на нее.

— Еще полчаса, — сказал он.

Кивнув, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Полчаса ожидания — не так много, по сравнению с тем временем, которое она провела, готовясь к этому дню.

Когда Иордана услышала плач детей, ей казалось, что она только что прикрыла глаза. Она устало повернулась на бок, надеясь, что звуки утихнут. Но этого не произошло, и постепенно ей стало ясно, что плачет один из мальчиков. Она резко села на кровати, прислушиваясь.

Плакал Самир. Но это не было похоже на его обычное хныканье. В его голосе было что-то странное. В нем был страх.

Вскочив, она потянулась за одеждой, и, открыв дверь, прошла по узкому проходу к переднему салону. Но у дверей она внезапно остановилась, прикованная ужасом к месту. Она не могла воспринять то, что предстало ее взгляду. Она в страшном сне, подумала Иордана. Но это был не сон.

Сгрудившись в дальнем конце салона, в том месте, которое Карьяж обычно использовал для работы, когда он был на борту, стояли дети, их гувернантка, горничная и Рауль с Маргарет. Одной рукой Рауль придерживался за переборку, стараясь удержаться на ногах, и из рассеченной скулы по лицу его текла кровь. Перед ними стояла Лейла и два ее приятеля.

Но это была не та Лейла, которую она привыкла видеть. В руках у нее был тяжелый автоматический пистолет, а с пояса из-под джинсовой куртки свисали две гранаты. Остальные двое мужчин были вооружены еще основательнее. В дополнение к гранатам, также висевшим у них на поясе, в руках они держали скорострельные пистолеты-пулеметы.

Самир первым увидел ее.

— Мамочка! Мамочка! — закричал он, вырвавшись из рук гувернантки и бросившись к ней.

Лейла попыталась схватить его, но он оказался проворнее. Иордана нагнулась, и ребенок оказался у нее на руках. По щекам у него текли слезы.

— Они ударили Рауля и у него течет кровь! — плакал он.

— Все в порядке, все в порядке, — мягко сказала она, крепко прижимая его к себе.

Лейла взмахнула стволом пистолета.

— Отправляйся к остальным!

Вместо этого Иордана, резко повернувшись, кинулась по коридору в тот салон, где она только что была. Но Лейла двигалась столь стремительно, что Иордана не успела уловить ее движение, и лишь когда сильный удар рукояткой пистолета в спину опрокинул ее на пол, она выпустила ребенка из рук.

Самир сразу же стал снова плакать. Сжав кулачки, он бросился на свою сестру.

— Не смей бить мою маму, ты плохая девчонка!

Лейла равнодушно отпустила ему пощечину. Малыш упал рядом с матерью, и та сразу же снова прижала его к себе.

Заплакал и Мухаммед в дальнем конце салона. Вырвавшись от гувернантки, он тоже бросился к ней и упал на колени рядом с матерью. Иордана обеими руками обняла детей.

— Эти дети — твои братья, — сказала она, пытаясь сесть и не обращая внимания на режущую боль в спине. Она посмотрела на Лейлу. — Ты ответишь перед Богом за свои грехи.

— Сука! — выплюнула Лейла. — Они не мои братья. Они дети американской шлюхи!

— Сказано в Коране, что братья и сестры считаются по отцу, — сказала Иордана.

— Кончай цитировать мне Святую книгу, сука! — фыркнула Лейла. — Считаются подлинные братья и сестры, а не те, которые, как ты хотела уверить отца, якобы его. Я все знаю от своей матери.

— Но ты совершаешь преступление против своего отца, — сказала Иордана.

Лейла расхохоталась.

— Мой отец предал ту верность, которую я могла к нему испытывать. Он предал свои собственный народ и стал сообщником и игрушкой в руках евреев и империалистов.

Иордана с удивлением почувствовала, что не испытывает страха за себя, а только за детей.

— Все будет хорошо, — шепнула она им. — Не плачьте.

— Встать! — крикнула Лейла.

Морщась от боли, Иордана встала. Пистолетом Лейла указала ей идти вперед. Держа Самира на одной руке, а за другую ведя Мухаммеда, она с трудом пошла через салон.

— Передай детей няне, — скомандовала Лейла.

Иордана посмотрела на нее.

— Делай, что тебе сказано! Быстро! Или я их сейчас излуплю!

Иордана молча передала детей Энн. Они глядели на нее испуганными глазами. Она ободряюще потрепала их по головам.

— Не пугайтесь. Все будет о'кей.

Иордана чуть не вскрикнула от боли, когда пистолет снова уткнулся ей в спину. Повернувшись, она увидела странное выражение удовлетворения в глазах Лейлы и сжала губы. Она не доставит ей удовольствия услышать ее стон.

— Ты пойдешь с Рамаданом в пилотскую кабину, — сказала Лейла.

Молодой человек заставил ее идти перед собой. Когда она приоткрыла дверь, он грубо толкнул ее. Споткнувшись, она упала на колени, а он оказался в узком пространстве за ней.

Капитан Хайатт, второй пилот Боб и бортинженер Джордж с удивлением обернулись. Джордж рванулся вперед. Моментально отреагировав. Рамадан ударил его по лицу прикладом автомата, отбросив обратно на сидение. Из сломанного носа хлынула кровь.

— И пусть никто из вас не делает глупостей, — по-английски быстро сказал Рамадан, — или мы перебьем всех на этом самолете.

Бросив на него взгляд, Энди Хайатт нагнулся к своему бортинженеру.

— Как ты, Джордж? У тебя все в порядке?

Прижимая платок к лицу, тот кивнул. Иордана поднялась на ноги.

— Где аптечка?

— Над сиденьем Джорджа, — сказал Боб.

Достав металлическую коробку, Иордана открыла ее. Быстро найдя бинт, она протянула его Джорджу и посмотрела на сидящего капитана.

— У Рауля глубокая рана на щеке, — сказала она, направляясь обратно в салон.

— Минутку! — Рамадан преградил ей путь. — Мы еще тут не покончили с делами. — Он повернулся к капитану. — Нас на борту три человека, и все мы вооружены автоматическим оружием и гранатами. И, надеюсь, вы понимаете, что теперь мы хозяева самолета.

В голосе Хайатта было удивление.

— Вас трое?

— Одна из них Лейла, — сказала Иордана.

— Лейла? — Хайатт испустил долгий протяжный свист. — Ну и ну, будь я проклят. Вот это номер. Быть похищенным дочкой своего собственного босса.

— Теперь, когда вам все ясно, вы будете подчиняться моим приказаниям, — сказал Рамадан. — Точно и беспрекословно.

Хайатт бросил взгляд на Иордану. Та кивнула. Он снова посмотрел на молодого человека.

— Ясно, — сказал капитан.

— Первым делом вы сообщите Бейруту, что в плане полета произошли изменения и запросите полет через Ливан в Дамаск.

Хайатт черкнул несколько слов в лежащем перед ним блокнотике.

— Дальше.

— Над Сирией скажете им, что в плане произошли очередные изменения и объявите им, что летите через Ирак в Тегеран.

Хайатт посмотрел на него.

— У меня нет столько топлива, чтобы долететь до Тегерана.

— Не беспокойтесь, — усмехнувшись, сказал Рамадан. — Мы туда и не полетим.

— Куда же мы направимся? — спросил капитан.

Рамадан вынул из кармана куртки листик бумаги и протянул его пилоту.

— Вот куда.

Капитан, пробежав строчки, взглянул на Рамадана.

— Вы с ума сошли, — сказал он. — Там нет места, чтобы посадить такой самолет. Там нет ничего, кроме гор.

— Место есть, — сказал Рамадан. — И я покажу его, когда мы приблизимся.

— Есть там оборудование для посадки? — спросил Хайатт.

— Нет, — сказал Рамадан. У него вырвался нервный смешок. — Но у вас репутация одного из лучших пилотов. Ну конечно, Аль Фею нужно только самое лучшее. У вас не будет никаких сложностей с определением и посадкой.

— Надеюсь, что вы правы, — пробормотал Хайатт. Он потянулся к тумблеру радиопередатчика. — Лучше я свяжусь с Бейрутом.

— Минутку! — Рамадан выхватил у бортинженера вторую пару наушников и приложил один из них к уху, держа палец на спусковом крючке автомата, который лежал на сгибе другой руки.

— Теперь можете связываться. И помните — ни слова о похищении или я прикончу вас тут же на месте. Никто ничего не должен знать. Можно.

Мрачно посмотрев на него, Хайатт кивнул.

— Теперь я могу пойти помочь Раулю? — спросила Иордана.

— Конечно, — Рамадан заметно расслабился. — Когда вы там окажетесь, скажите им, что я все держу под контролем.

Глава 11

Бадр зашел в кабинет Дика примерно к штырем часам. Ленч он провел в банке, а затем у него было еще несколько встреч. Войдя, он огляделся.

— А где Лейла?

Дик с удивлением посмотрел на него.

— Сегодня утром она отправилась в Бейрут.

— В Бейрут?

Дик обратил внимание на удивленное выражение его лица.

— Я думал, что вы знаете. Она полетела с Иорданой и детьми. Сказала мне, что обговорила все с вами и вместе с ней полетят двое ее приятелей. Она хотела побывать дома на уик-энде.

— Должно быть, старею. Странно, но я ничего не помню об этом разговоре.

Бадр зашел в кабинет, закрыл за собой дверь. Дик проводил его взглядом. У него появилось какое-то странное предчувствие. Не похоже, чтобы Бадр мог что-то забыть. Зазвонил телефон, он снял трубку. Послушав несколько минут, он положил ее на рычаг и зашел к Бадру в кабинет.