Глава 4

Полуденное солнце, пробиваясь сквозь деревья, ложилось тонкими полосками на розовое столовое белье номера отеля «Беверли-Хиллз». Бадр, скрываясь от солнца, сидел в тени навеса. Напротив него располагались Карьяж и два японца. Наблюдая за ними, он ждал, когда все покончат с ленчем.

Наконец столовые приборы были аккуратно, по европейскому обычаю, положены поперек тарелок, что означало конец трапезы.

— Кофе? — спросил он.

Они кивнули. Бадр, дав знак официанту, попросил принести четыре кофе. Он предложил им сигареты, от которых гости отказались. Бадр закурил сам и теперь сидел, глядя на присутствующих.

Старший из японцев сказал что-то своему спутнику. Младший наклонился над столом.

— Мистер Хоккайдо спрашивает, располагаете ли вы временем, чтобы обсудить наши предложения?

Отвечая, Бадр адресовался к младшему из присутствующих, хотя знал, что Хоккайдо понимает каждое слово.

— Я обдумал их.

— И? — Младший из японцев не мог скрыть своей заинтересованности.

Бадр заметил, как по лицу старшего скользнула и тут же исчезла тень осуждения.

— Не пойдет, — сказал он. — Соглашение носит слишком односторонний характер.

— Не понимаю, — сказал молодой человек. — Мы готовы заложить десять танкеров за ту цену, которую вы предложили. И единственное, что мы просим, — чтобы вы использовали для финансирования свой банк.

— Думаю, вы не понимаете, о чем идет речь, — спокойно сказал Бадр. — Вы говорите о торговой сделке, а я заинтересован в создании мощного консорциума. И я не вижу смысла в нашей торговле относительно продажи определенного имущества. Мы добились лишь взвинчивания конечных цен. Взять для примера дело с Ранчо дель Сол. Одна из ваших групп уже приобрела его.

— Это другая группа, не наша, — быстро сказал молодой человек. — Но я не знал, что вы заинтересованы в этом деле.

— Отнюдь, — сказал Бадр. — Но в этом районе есть и другие большие возможности, в которых заинтересован и я, и также ваша группа. И конечный результат заключается в том, что запрашиваемая цена выросла почти вдвое и кто бы из нас не одерживал верх, все было потеряно еще до того, как мы начали.

— Вы вели переговоры через свой банк в Ла Джолле? — спросил молодой человек.

Бадр кивнул.

Молодой человек повернулся к Хоккайдо и быстро заговорил по-японски. Внимательно выслушав сказанное, Хоккайдо кивнул и ответил. Молодой человек снова повернулся к Бадру.

— Мистер Хоккайдо выражает сожаление, что мы оказались конкурентами относительно этого владения, но говорит, что переговоры начались еще до того, прежде, чем мы вступили в общение друг с другом.

— Я тоже сожалею. Именно поэтому я и обратился к вам. Чтобы наладить с вами отношения. Никому из нас не нужны деньги друг друга. У каждого из нас их более чем достаточно. Но если мы будем сотрудничать, возможно, мы сможем оказаться полезными друг другу в других делах. Именно поэтому я и завел с вами речь о строительстве танкеров для нас.

— Но вы же и усложняете дело, — сказал молодой человек. — Мы будем строить для вас заказанные суда, но где мы сможем найти десять танкеров, чтобы немедленно поставить их вам? На рынке их нет.

— Я знаю это, но у вашей компании их более сотни. Для вас будет проще простого передать их одной из наших компаний, в которой мы владеем пятьюдесятью процентами акций. В таком случае, вы, в сущности, не потеряете дохода от них.

— Мы теряем пятьдесят процентов прибыли, которую они дают, — сказал молодой человек. — И мы не видим, как можем это компенсировать.

— Пятьдесят процентов дохода от соответствующего танкера, который вы строите, позволит вам не заботиться об этих убытках, — сказал Бадр. — И пятьдесят процентов от ваших зарубежных инвестиций, которые я поддержу, конечно же, будут с удовлетворением одобрены вашим правительством.

— У нас нет сложностей с санкционированием наших инвестиций за границей, — сказал молодой человек.

— Условия меняются, — мягко сказал Бадр. — Спад деловой активности в западном мире может сказаться и на вашем финансовом балансе.

— В настоящее время на горизонте нет и намека на эти тенденции, — сказал молодой человек.

— Кто знает... Изменения в мировом топливном балансе могут заставить технократию резко сократить темпы развития. И тогда вы лицом к лицу столкнетесь с двумя проблемами. Одна будет заключаться в сокращении числа потребителей, а другая связана с невозможностью для вас повышать производительность труда.

Молодой человек снова обратился к Хоккайдо. Слушая его слова, старик неторопливо кивал. Затем, повернувшись к Бадру, он заговорил по-английски.

— Если мы согласимся на ваше предложение, сможем ли мы использовать эти танкеры, чтобы доставлять нефть в Японию?

Бадр кивнул.

— Это право будет только у нас?

Бадр снова кивнул.

— Какое количество нефти вы можете гарантировать? — спросил Хоккайдо.

— Это зависит только от того, какое решение по этому поводу примет мое правительство. Я думаю, что при нормальных обстоятельствах мы сможем заключить взаимоприемлемое соглашение.

— Сможете ли вы обеспечить для нас режим наибольшего благоприятствования?

— Смогу.

Хоккайдо помолчал. Когда он заговорил, его слова были точными и ясными:

— Резюмируем сказанное. Мистер Аль Фей, вы сказали, что если мы сейчас передадим вам пять танкеров за полцены и построим для вас еще пять танкеров за наш счет, в таком случае вы предоставите возможность доставлять в нашу страну нефть, которую мы закупим у вас.

Бадр не ответил. Его лицо было бесстрастным.

Японец внезапно улыбнулся.

— Теперь я понимаю, почему вас называют Пиратом. В сущности, вы настоящий самурай. Но я все же должен кое-что обсудить с моими коллегами в Японии.

— Конечно.

— Сможете ли вы прибыть в Токио, если мы, к нашему удовольствию, найдем возможность продвинуться вперед?

— Да.

Японцы встали. Бадр тоже поднялся. Мистер Хоккайдо поклонился и протянул руку:

— Благодарю вас за ленч, в ходе которого мы испытали много удовольствия и получили неоценимую информацию, мистер Аль Фей.

Бадр подал ему руку.

— Благодарю вас за время, которое вы уделили мне, и за ваше терпение.

Когда японцы удалились, Карьяж дал знак принести счет.

— Я не понимаю, чего им жаловаться, — со смехом сказал он. — Мы же заплатили за ленч. — Подписав чек, он добавил: — Майкл Винсент ждет нас в нашем бунгало.

— О'кей, — сказал Бадр. — Когда прибывает самолет Иорданы?

— В четыре, — ответил Дик. — Я интересовался как раз перед ленчем. Он опаздывает примерно на пятнадцать минут. Мы должны выехать из отеля не позже чем в три тридцать.

Пройдя через полутемный холл, они вышли на солнечный свет и по тропинке пошли к их бунгало. Эхо их шагов отдавалось от розового цемента дорожки.

— Вы занимались Ранчо дель Сол?

Карьяж кивнул.

— Все готово. Мы сняли частный дом для вас рядом с главным зданием, как раз над полем для гольфа. Служащие банка состоят в членах этого клуба. Обед будет в личном помещении как раз после коктейля. Таким образом, у нас будет возможность узнать друг друга.

— Отказы?

— Нет. Все будут на месте. Они заинтересованы в вас так же, как и вы в них.

Бадр засмеялся.

— Интересно, что бы они подумали, если бы я появился перед ними в традиционном костюме?

Карьяж тоже засмеялся.

— Скорее всего, рехнулись бы. Я уже слышал разговоры, что они считают вас обыкновенным дикарем. Сплошные снобы, что собираются здесь. Все WASP.[1] Ни евреев, ни католиков, ни иностранцев.

— Тогда Иордана должна им понравиться, — сказал Бадр. Он был прав. И по рождению, и по воспитанию она была типичной калифорнийской девушкой, и они не могли желать ничего лучше.

— Она им понравится, — ответил Карьяж.

— И все же будет не так легко. Я заметил, что новое дело они восприняли без особого энтузиазма.

— По их объяснениям, дело в банках Лос-Анджелеса, которые контролируют евреи.

— Это слишком легкое объяснение, чтобы оно меня удовлетворило. Всегда, когда они говорят мне, что, по их мнению, я должен что-то подписать, я испытываю подозрение. Они напортачили с предложением относительно ранчо и дали возможность японцам поставить нас в трудное положение.

— Они говорили, что японцы действовали через банки Лос-Анджелеса.

— Этого мало. Они тут стоят на твердой земле. Прежде чем в Лос-Анджелесе услышали о нас, нам пришлось тут все проработать. А теперь настало время слетать в Токио и обратно.

Они были рядом с бунгало. Карьяж открыл двери, и они вошли в коттедж. В полутемной комнате с кондиционированным воздухом их охватило блаженство после белой жары дня.

Винсент встал. Рядом с ним на столике для коктейлей был неизменный стакан с виски.

— Бадр, как я рад снова видеть вас.

— Я всегда рад нашим встречам, друг мой. — Они пожали руки друг другу и, обогнув маленький столик, Бадр подошел к дивану и сел. — Как идет работа над рукописью?

— Именно поэтому я и хотел вас увидеть. Во-первых, я думал, что дело пойдет куда легче. Вы же знаете. Как в других моих фильмах о Моисее и Иисусе, где всегда есть место некоторым чудесам, которые дают визуальное наслаждение. Красное море раскрывается перед израильтянами, воскрешение из мертвых и тому подобное. Но тут все по-другому. У вашего Пророка совершенно не было чудес. Он был просто человеком.

Бадр засмеялся.

— Это верно. Просто человеком. Как и все мы. Не больше и не меньше. Разве это смущает вас?

— С кинематографической точки зрения, да, — ответил Винсент.

— Мне же кажется, что это как раз должно сделать слова Пророка куда более убедительными и драматическими. Этот человек, такой же, как мы, смог донести откровения аллаха до своих соплеменников. А как относительно преследований со стороны язычников-арабов, насмешек, которым его подвергали евреи и христиане, его изгнания и бегства в Медину? А его битва за возвращение в Мекку? Честное слово, тут хватит драматических событий на несколько фильмов.

— Возможно, для мусульманского мира это так и есть, но я очень сомневаюсь, что западный мир воспримет все точно так же. А вы говорили, что хотите, чтобы этот фильм увидели во всем мире, не так ли?

— Да.

— В этом-то и есть наша проблема, — ответил Винсент. Взяв стакан с виски, он опустошил его. — И мы должны были решить ее еще до того, как приниматься за сценарий.

Бадр молчал. Истины, заключенные в Коране, были так очевидны для всех — тогда почему же вечно возникают эти проблемы? Неверующие не хотят даже прислушиваться к откровениям. И если только они распахнут свои сердца и свой разум словам Пророка, на них снизойдет озарение. Он задумчиво посмотрел на режиссера.

— Если я помню вашу версию о Христе, его распяли римляне, а не евреи, не так ли?

Винсент кивнул.

— Разве это не противоречит фактам? — спросил Бадр. — Разве в действительности не евреи распяли Христа на кресте?

— Есть разные мнения, — сказал Винсент. — Поскольку Христос сам был евреем и был предан одним из своих апостолов, Иудой, который также был евреем, и потому что его ненавидели раввины ортодоксального храма, чьей власти и могуществу он угрожал, многие верят, что евреи передали его римлянам, чтобы те распяли его.

— Но язычники-римляне и создали образ главного злодея фильма, не так ли?

— Да.

— Вот у нас и есть ответ, — сказал Бадр. — Мы построим наш фильм вокруг конфликта Пророка с курашитами, которые и заставили его бежать в Медину. В действительности Пророк воевал не с евреями, которые уже приняли принцип единого бога, но с тремя большими арабскими племенами, которые поклонялись множеству богов. Именно они прогнали его из Мекки, а не евреи.

Винсент смотрел на него, не отрывая взгляда.

— Я припоминаю, что читал об этом, но никогда не рассматривал ситуацию под таким углом. Мне как-то казалось, что арабы всегда были с ним.

— Только не с самого начала, — сказал Бадр. — Племя курашитов состояло из язычников, поклонявшихся многим богам, и именно им, а не евреям или христианам. Пророк впервые принес свое учение. И именно они первые получили от него титул «неверующих».

— Я попробую этот подход, — сказал Винсент. Наполнив снова свой стакан, он в упор посмотрел на Бадра через стол. — Вы уверены, что не заинтересованы в работе над сценарием вместе со мной?

Бадр рассмеялся.

— Я бизнесмен, а не писатель. Предоставляю это вам.

— Но вы знаете историю лучше, чем кто-либо из тех, кого я встречал.

— Перечитайте Коран. Может быть, тогда вы увидите-то, что вижу я. — Он поднялся. — Юсеф явится сегодня после полудня, и мы все вместе соберемся в начале будущей недели. Теперь, если позволите, я должен отправляться в аэропорт встречать мою жену.

Винсент тоже поднялся.

— Я чувствую, что вы направили меня на правильный путь. Я примусь за работу, исходя из нового подхода.

Они пожали руки друг другу, и Винсент покинул бунгало. Бадр повернулся к Карьяжу.

— Что вы думаете? — спросил он.

— С вашего разрешения, шеф, я бы сказал, что вы должны рассчитаться с ним и забыть всю эту историю. Единственное, что вам обеспечит этот фильм, — потери.

— Коран учит, что действия человека могут принести ему доход самым разнообразным образом — даже тогда, когда он ищет не столько выгоды, сколько творит добро.

— Надеюсь, что вы правы, но я был бы очень осторожен, прежде чем запускать этот фильм.

— Вы странный молодой человек. Думаете ли вы о чем-нибудь еще, кроме долларов и центов?

Карьяж встретил его взгляд.

— Когда я на работе — нет. Я не думаю, что вы наняли меня из-за моих социальных добродетелей.

— Скорее всего, нет, — сказал он. — Но есть кое-что более важное, нежели деньги.

— Тут я не решаю, — сказал Дик. — В том, что не касается ваших денег. — Он начал собирать бумаги в свой дипломат. — Моя работа заключается в том, что я должен обезопасить вас от любого риска. Остальное решать вам.

— И вы считаете, что фильм связан с риском?

— И большим.

Бадр задумался.

— Я учту это перед тем, как мы двинемся дальше. Мы снова вернемся к этому разговору, когда сценарий будет закончен и составлена смета.

Бадр подошел к дверям спальни.

— Спасибо, Дик, — тихо сказал он. — Я бы не хотел, чтобы вы думали, будто я не ценю того, что вы стараетесь делать для меня.

Дик покраснел. Бадр не часто хвалил его.

— Вы не должны благодарить меня, шеф.

Бадр улыбнулся.

— Я быстренько ополоснусь под душем и через пару минут буду готов. Подгоните машину к входу в бунгало.

— Будет сделано, шеф.

Карьяж снял телефонную трубку еще до того, как Бадр закрыл за собой дверь спальни.

Глава 5

Самолет из Парижа, как обычно, опаздывал на час. Бадр про себя проклинал все воздушные линии. Все они одинаковы. Никогда не могут предоставить точную информацию до той минуты, когда тебе не остается ничего иного, как сидеть в аэропорту и ждать приземления самолета.

В маленьком помещении для «очень важных лиц» звякнул телефон, и стюардесса сняла трубку. Послушав, она повернулась к ним.

— Самолет только что совершил посадку. Он через несколько минут будет подан к аэровокзалу.

Бадр встал. Говорившая тоже поднялась из-за своей конторки.

— Мистер Хансен встретит вас у выхода и проведет миссис Аль Фей через все формальности.

— Благодарю вас, — сказал Бадр.

В помещении для встречающих стояла толпа народа. Мистер Хансен, грузный мужчина в униформе Эр Франс, подошел к ним и сразу же повел их вниз, мимо зоны таможенного контроля. Офицер службы иммиграции в форме присоединился к ним, и они очутились у входа, встречая Иордану, сошедшую с трапа.

Про себя Бадр одобрил ее внешний вид. Иордана обладала превосходным инстинктом. Не было и следа туго обтягивающих джинсов и просвечивающей блузки, которые она предпочитала носить на юге Франции. Теперь она предстала элегантной молодой женой из Калифорнии. Пиджачок от Диора, юбка, укороченная по последней моде, шляпка с опущенными полями и легкий грим как нельзя лучше соответствовали тому обществу, в которое им предстояло войти. Он пошел ей навстречу.

Она подставила ему щеку для поцелуя.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он.

— Спасибо. — Она улыбнулась.

— Как прошел полет?

— Я спала всю дорогу. Они зарезервировали для меня специальное отделение.

— Отлично. Нам предстоит непростой день.

Вместе с секретаршей появился Юсеф в слегка измятом темном пиджаке. Бадр поздоровался с ними, пока представитель Эр Франс собирал их паспорта. Он отвел Иордану от толпы, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— Я сожалею, что не смог вернуться этим летом, — сказал он.

— Мы тоже. Особенно мальчики. Они передали мне послание для тебя.

— Да?

— Они хотели бы сообщить тебе, что делают большие успехи в арабском. Так что тебе не придется краснеть за них.

— В самом деле? — спросил он.

— Думаю, что да. Они настаивают, что будут говорить только по-арабски, не считаясь с тем, понимают их или нет.

Он улыбнулся, довольный.

— Я рад. — Их глаза встретились. — А ты? Чем ты занималась?

— Ничем особенным, все как обычно.

— Выглядишь ты прекрасно.

Она не ответила.

— В этом году было много приемов?

— Приемов всегда много.

— Что-то запомнилось?

— Не особенно. — Она посмотрела на него. — Ты похудел. И стал стройным.

— Я буду есть больше, — сказал он. — Я не могу позволить себе вернуться на Ближний Восток в таком виде. Они могут подумать, что для меня настали тяжелые времена.

Иордана улыбнулась. Она понимала, о чем он говорит. Арабы по-прежнему оценивали успехи человека в зависимости от его жировых отложений. Толстяка всегда ценили больше, чем худого.

— Ешь хлеб и картошку, — сказала она. — И побольше баранины.

Он расхохотался. Она-то знала, насколько его вкусы соответствуют западным стандартам. Он не любил жирную и переперченную пищу, предпочитая бифштексы.

— Я это запомню.

К ним подошел Хансен.

— Все в порядке, — сказал он. — Машина, которая ждет на поле, сразу же доставит вас на вертолетную площадку.

— Тогда мы можем идти, — сказал Бадр. Он сделал знак Юсефу, который подошел к ним.

— Винсент живет в отеле «Беверли-Хиллз», — сказал ему Бадр. — Проведите с ним уик-энд и точно выясните состояние наших дел. Я свяжусь с вами в понедельник.

Юсеф попытался подавить свое разочарование. Он терпеть не мог, если его оставляли в стороне от чего-то, что он считал заслуживающим внимания.

— Вы считаете, у нас будут проблемы с Винсентом?

— Я не знаю. Но мне кажется, что за три месяца он мог хотя бы начать.

— Предоставьте это мне, шеф, — доверительно сказал Юсеф. — Он будет у меня крутиться как на вертеле.

— Нам потребуется около получаса, — сказал пилот вертолета, когда они поднялись в воздух, — и мы будем на месте.

— Как надо одеваться к вечеру? — спросила Иордана. — Сколько времени мы здесь пробудем?

Бадр посмотрел на часы.

— Коктейль в восемь, обед в девять. Черный галстук.

Иордана посмотрела на него. Она знала, как Бадр ненавидит вечерние костюмы.

— Ты будешь одет строго по форме.

— Это верно, — сказал он. — Я должен произвести хорошее впечатление. Я чувствую, они будут обижаться на меня за то, что я взял контроль над банком.

— Я уверена, что стоит им познакомиться с тобой, они откажутся от предубеждения.

— Надеюсь, — серьезно сказал Бадр. — Но не знаю. Они здесь держатся одним кланом.

— Так они и будут держаться. Я очень хорошо знаю эту публику. Экспатрианты из Пасадены. Но ничем не отличаются от всех прочих. Они имеют дело с деньгами.

Огромный букет красных роз, преподнесенный Иордане президентом банка Джозефом Э. Хатчинсоном III и его женой Долли, когда они появились на встрече, дал понять, что они не очень ошибались в своих оценках.

Раздался мягкий стук в дверь и вслед за ним приглушенный голос Джаббира.

— Пятнадцать минут восьмого, хозяин.

— Спасибо, — отозвался Бадр.

Он встал из-за маленького столика, где изучал последние банковские сообщения. У него еще было время принять душ. Быстро сбросив рубашку и брюки, он оказался в своей ванной, которая располагалась между спальней его и Иорданы.

Он распахнул дверь как раз в тот момент, когда она вставала из ванны, благоухая шампунем. Мгновение он стоял, глядя на нее.

— Прошу прощения, — эти слова непроизвольно сорвались с его губ. — Я не знал, что ты еще здесь.

— Все в порядке, — сказал она с легкой ноткой иронии в голосе. — Извиняться не стоит.

Он молчал.

Потянувшись за простыней, Иордана обмотала ее вокруг себя. Он протянул руку, останавливая ее. Иордана вопросительно посмотрела на него.

— Я едва не забыл, как ты хороша, — сказал он. Медленно он вытянул полотенце из ее рук. Оно сползло на пол. Его пальцы скользнули по линиям ее щек, по темным отвердевшим соскам, от крохотной раковины пупка до мягких завитков на лобке.

— Прекрасно, — прошептал он.

Она не двигалась.

— Посмотри на меня, — с внезапной настойчивостью в голосе сказал он.

Она взглянула ему прямо в лицо. В глазах его была мягкая печаль.

— Иордана.

— Да?

— Иордана, что произошло между нами? Почему мы стали чужими?

Неожиданно ее глаза наполнились слезами.

— Не знаю, — прошептала она.

Обняв ее, он прижал ее голову к своему плечу.

— Мы сделали так много глупостей, — сказал он. — И я не знаю, с чего начать, чтобы исправить их.

Она хотела что-то сказать ему, но не могла найти слов. Они оба были родом из разных миров. В его мире женщина была ничто, а мужчина — все. И скажи она ему, что у нее те же самые потребности, как у него, и сексуальные, и социальные, он воспримет это как угрозу своему мужскому превосходству. И будет думать, что она не отвечает своему назначению жены. Но ведь именно эти потребности с самого начала и толкнули их друг к другу.

Прижавшись к его груди, она тихо всхлипывала.

Он нежно погладил ее волосы.

— Я соскучился по тебе, — сказал он. Взяв за подбородок, он поднял ее голову и посмотрел ей в глаза. — Для меня нет никого, кроме тебя.

«Тогда почему ты отстраняешься от меня? Почему появляются другие?» — подумала она про себя.

Он словно читал ее мысли.

— Они ничего не значат, — сказал он. — Это всего лишь времяпрепровождение.

Она по-прежнему молчала.

— И у тебя тоже так? — спросил он.

Снизу вверх она посмотрела ему в глаза. Он знал. Он всегда знал. И все же ни разу не сказал ни слова. Она кивнула.

Его губы на мгновение сжались. Затем он вздохнул.

— Мужчина обретает рай или ад на этой земле. Как я обрел свой.

— Ты не сердишься на меня? — прошептала она.

— Разве у меня есть на это право? — спросил он. — Лишь когда мы предстанем перед Аллахом, и он прочитает нашу книгу судеб, настанет время приговора. С меня хватит и собственных грехов. А ты — не одна из нас, так что правила, которых мы придерживаемся, могут быть и не верны для тебя. Но я хотел бы кое-что потребовать от тебя.

— Что именно? — спросила она.

— Чтобы у тебя никогда не было еврея, — сказал он. — На всех остальных я буду закрывать глаза, так же как и ты.

Она опустила глаза.

— Разве должны быть остальные?

— Я не могу ответить за тебя, — сказал он. — Я мужчина.

Она не нашлась, что сказать. Снова подняв ей голову, он поцеловал ее.

— Я люблю тебя, Иордана, — сказал он.

Она прильнула к нему, чувствуя, как тонет в его тепле.

— Бадр! — застонала она. — Бадр!

Мысли мчались сумасшедшим хороводом. Этого не может быть. Не должно. Она не должна этого чувствовать. Она этого не заслуживает.

Открыв глаза, Иордана с диким выражением посмотрела ему в лицо.

— Ударь меня, — сказала она.

— Что?

— Ударь меня. Пожалуйста. Как в тот раз. Ничего лучшего я не заслужила.

Мгновение он стоял не двигаясь, а затем медленно отпустил ее и разнял обхватившие его руки. Внезапно его голос стал холоден.

— Тебе лучше одеться, — сказал он, — а то мы опоздаем на прием.

Резко повернувшись, он ушел к себе. Ее стала бить дрожь. Проклиная себя, она потянулась за полотенцем. Она ничего не могла поделать.

Глава 6

Жар добела раскаленного солнца, казалось, плавил скалы и песок пустыни, простиравшейся перед ней. Случайный кустик высох и обуглился под горячим ветром. Пулемет, стрекотавший где-то впереди, смолк.

Лейла неподвижно лежала в маленьком окопчике. Она чувствовала, как струйки пота текли между грудями и скапливались под мышками. Она осторожно перекатилась на спину, издав вздох облегчения. Боль в грудях, тесно прижатых к земле, начала стихать. Прищурившись, она посмотрела в небо и попыталась прикинуть, сколько им тут еще находиться. Сирийский наемник, тренировавший их, сказал, что она не должна шевелиться, пока на нее не натолкнется взвод. Лейла посмотрела на свои тяжелые мужские часы. Они должны были быть здесь как минимум десять минут назад.

Она стоически заставила себя лежать, не шевелясь. Может быть, в самом деле это были тренировки, но пули были самыми настоящими и одна девушка уже погибла, а трое были ранены. И после этого по лагерю стала ходить мрачная шутка — кто больше уничтожает феддаинов: они сами или израильтяне?

Ей хотелось закурить, но она не могла себе этого позволить. Дымок от сигареты в ясном воздухе мог оказаться сигналом для открытия огня. За окопчиком раздался шелестящий звук.

Она беззвучно перекатилась на живот и, подтянув автомат, повернулась лицом по направлению, откуда раздавался звук. Осторожно высунув голову за бруствер, она начала осматриваться.

Тяжелая рука обрушилась ей на голову, надвинув стальной шлем и подшлемник ей на уши. Преодолевая боль, она услышала грубый голос наемника.

— Тупая шлюха! Тебе же было сказано держать голову пониже. Я мог подстрелить тебя со ста ярдов.

Переведя дыхание, он спрыгнул в окопчик рядом с ней. Он был коренаст, крепко сбит, но быстро терял дыхание и выходил из себя.

— Что тут происходит? — спросил он.

— Черт возьми, откуда мне знать? — гневно ответила она. — Ты же мне сказал не поднимать головы.

— Но тебя же поставили в передовое охранение.

— Вот ты и объясни, как мне поступать, — саркастически сказала Лейла, — когда мне надо наблюдать за тем, что происходит и в то же время не поднимать головы.

Он молчал. Не произнося ни слова, он вынул пакетик сигарет и вытащил одну, предложив ей. Затем прикурил сигарету ей и себе.

— А я думала, что мы не должны курить, — сказала она.

— Чтоб их мать, — сказал он. — Я сыт по горло этими дурацкими играми.

— Когда прибудет взвод?

— Не раньше, чем стемнеет. Мы решили, что это будет самое безопасное.

— Тогда почему ты здесь оказался?

Он мрачно посмотрел на нее.

— Кто-то же должен был дать тебе знать, что планы изменились.

Он мог послать любого, не было никакой необходимости являться ему самому. Но она знала, в чем дело. Она оставалась единственной женщиной во взводе, которую он еще не попробовал. Впрочем, она не была в этом уверена. Если до этого дойдет дело, она с ним справится или уступит. Многое здесь делалось очень просто. Исчезли все традиционные для мусульман запреты. Женщинам втолковывали, что когда идет борьба за свободу, их обязанность — давать мужчинам отдохновение и усладу. И в новом свободном обществе никто не посмеет указать на них пальцем. Просто таким способом женщины помогают одержать победу в битве.

Он снял с ремня фляжку и отвинтил крышечку. Закинув голову, он позволил воде увлажнить горло, а затем протянул фляжку ей. Смочив пальцы, она осторожно протерла лицо.

— Аллах, ну и жара, — сказал он.

Она кивнула, возвращая ему фляжку.

— Тебе повезло, — сказал он. — Я уже два часа на солнце. Тебе до темноты осталось немного.

Она снова перекатилась на спину и опустила козырек шлема так, что глаза оказались в тени. По крайней мере, на то время, что ей доведется ждать, она может устроиться поудобнее. Но Лейлу стал беспокоить неотрывный взгляд наемника. Сквозь прикрытые ресницы она видела, как он не отрывал от нее глаз.

— Попробую отдохнуть, — сказала она. — Эта жара выматывает меня.

Он молчал. Она смотрела в небо. Оно было того синего цвета, который говорит о конце лета. Как странно. До сих пор конец лета всегда был связан у нее с завершением каникул и возвращением в школу. В памяти всплыли воспоминания. Был точно такой же день и такое же синее небо, когда мать сказала ей, что отец собирается развестись с ней. Из-за этой американской шлюхи. И потому, что после выкидыша она не может больше рожать и не в состоянии принести ему сына.

Лейла играла на пляже со своей старшей сестрой, когда внезапно появилась Фарида, их служанка. Она была в странном возбуждении.

— Немедленно возвращайтесь домой, — сказала она. — Ваш отец должен уезжать и хочет попрощаться с вами.

— Хорошо, — сказала она. — Мы только переоденем мокрые купальники.

— Нет, — сказала Фарида. — У вас нет времени. Ваш отец очень спешит.

Она повернулась и засеменила обратно к дому. Они едва поспевали за ней.

— А я думала, что папа хотел еще немного побыть здесь, — сказала Амал. — Почему он уезжает?

— Не знаю. Я только служанка. Спрашивать — это не мое дело.

Девочки обменялись взглядами. Фарида отличалась тем, что знала все, что происходит. Если она так говорит, то, значит, не хочет, чтобы они знали.