08.05.81 г

Итак – роль у Стефановича[60]. Вся история кажется мне гнилой. София Ротару – реванш Саши перед Пугачевой, социалистический вариант мелодрамы, где в финале не гибель, а надежда – черт знает что! Но в самой роли есть большие возможности волнующих меня тем: взаимоотношения людей из стада с талантом, с личностью, потом сегодняшнее понятие «большой дружбы», которая на деле – приятельство, не более, а предательство уже даже не предательство, а само собою разумеющаяся последовательность. Автоматизм сегодняшнего предательства, автоматизм во взаимоотношениях, принявший вид естества и реальности, как бы разоблачающий идеализм.

Если они перепишут роль так, как мне хотелось бы, чтобы в каждой сцене был анекдот, и все – и серьезное, и проходное – говорилось бы со сквозной, тотальной, самодовлеющей, все разъедающей иронией, было бы дело. Ведь в результате всей системы отношений открылось бы не просто равнодушие, а победа над талантом!

И талант гибнет, а друг первым забивает крышку гроба, в котором еще живой человек. Все гнусное должно быть одето во все идеальное. Когда он в конце добивает ее своей изменой – это у него откровенность, он не может лгать!

Альберт Леонидович дружит безответственно и беспринципно: он льстит (хорошее слово и кошке приятно), он врет (зачем обострять, кому нужна правда: «Обмани меня, но улыбнись мне»), он использует чужой труд (тут самая широкая возможность демагогии в области нравственности), он заставляет личность впадать в суету и талдычит: «Служенье муз не терпит суеты», а сам рвач и в этом случае твердит о том, что он земной человек, спекулирует на любви героини к высокому – и в этом его власть над ней.

– Ты – гений! – твердит он. – Я – бездарность!

А в конце она для него уже его ученица!

Это не администратор, то есть не профессия меня интересует, – он паразит, вошь, клоп на теле таланта, на голой душе личности.

Он думает только о своей выгоде и твердит, что о своей выгоде не думает. Он наглый лгун и твердит, что никогда не обманывает; он наглец и заверяет, что это чисто внешне; он ничего не понимает и притворяется знатоком.

Он дешевый, точнее, уцененный временем Сальери.

И еще хорошо бы ему быть откровенным, хорошо бы любить раздеваться, говорить о себе грязные правдивые вещи, практически требуя откровения, провоцируя… благородство.

Роль у Мары Микаэлян в «Доходном месте». Вот уж загадка! Вышневский у Островского очень функционален. Он обслуживает Жадова и всю конструкцию мысли. Выбор меня на эту роль – превращение великой пьесы в плохую оперетку? Это власть! Это респектабельность! Это убежденность! С этим борется Жадов. А все начинается с приставания к жене по молодому делу. Зачем?

Предположение первое: его любовь и страсть превратились в ненависть, в уничтожение своей жертвы, в издевательство, в садизм.

Он жулик (как оказывается)… и она это знает. Очень может быть, что ее слова «неправда, вы и раньше…» – она просто не договорила, но он дал ей пощечину и потом валялся в ногах, умоляя о близости.

Он ее целует, она бесчувственна! Он открылся в любви, как последний хам. И мы видим, что он может убить!

В песнях он «философствует!».

Он умирает не побежденный, а наоборот: сдохну – и все «шито-крыто!».

«Не взять его живым правосудию!» Он действительно реалист, но философ низкого, поборник грязного, рыцарь подлости и гений негодяйства.

В признаниях в любви, как это выстроено в сценарии, должно быть движение в сторону сбрасывания маски и открытия в нем сущности.

А другое решение – бытовое: он искренне любит и искренне не верит в «жадовщину». Он ничтожен и мелок – оттого и генерал (но это почему-то скучно, и думать об этом скучно, и мысль о роли сразу клюет носом и засыпает).

Но введение куплетов все меняет. Генерал, поющий куплеты, – уже фигура несерьезная. Нечего Маре апеллировать к Островскому. Хотя в масштабе это касается всего действия.

(Очень неприятно работать с Г. Гладковым – он уже ощущает себя вполне автором вместо Островского – так и кажется, что он хотел бы сказать: фильм должен сниматься к музыке, а не наоборот.)

Роль в Одессе – очень нравится. Это Твен! Это «Том Сойер»[61]. Скромный человек, мечтавший о своем достоинстве, когда его оклеветали и назвали убийцей, – сам поверил в свое убийство и… что-то в его жизни сбылось!

Твена надо попробовать играть по-феллиниевски. Фигура должна быть особенная, гротескная. Только тогда она станет кинематографически живой. Как хотелось бы приклеить огромный нос. Это американец эпохи подъема. Он верит в себя и в свое супердостоинство, как и в то, что может стать президентом, если захочет. Он бесконечно наивен и при этом серьезен, вернее, потому так и серьезен.

08.05.81 г

Вот оно, возмездие за беспринципность, – прислали из Риги сценарий. «Гарен» – главная положительная роль. И хорошая, и сердечная, и съемки приятные, и прибалты интеллигентные – как говорится, ешь – не хочу! А тут уже три роли, две поездки, выпускать Мишу и Любу[62], лекции на курсах.

Сценарий, может быть, и скучноватый: мало событий, написан микромир, где сын и отец.

09.05.81 г

Итак, Вышневский! (К встрече с М. Микаэлян.)

Первая сцена: Начало роли «великого» чиновника – унижение в семье. Его не любят. Он купил жену, но не купил любовь. Далее: у него просят место. Далее – он побеждает Жадова и – терпит крах!

То, что сажают (хотят судить), – для этого мира не есть поражение. – Это – «не повезло». Позиция хапуг побеждает несмотря на это.

Конечно, у Островского такое начало роли – открытие, ибо при его чине унижение перед женой в те времена было ясным и не однозначным, ее правота – сомнительна.

У нас это водевильно и поэтому неинтересно. После этого разыгрывать большого чиновника очень сложно, и разоблачать нечего.

Тут у Островского пролог к правоте Жадова. (Позиция Жадова очень уж была сомнительна!) А нам что делать?

Портрет очень бы помог.

Сплошные вопросы и никаких пока ответов.

1. В чем смысл построения роли? Точнее, в чем радость мысли? (Просто смысл наскрести всегда можно, но важна не убогость смысла, а его радость!)

2. Вышневский сильно деформирован куплетами. Надо разобраться, как и в какую сторону? Кто он в этой системе образов? Желанное и невозможное для Юсова? Мечта Белогубова? Это апологет позиции, это столп общества. Он гибнет, но позиция его побеждает, так? Или нет? Или… это серия этюдов на мнимое величие? Или… это комичность и ничтожность фигуры кажущегося столпа? Что это?

3. Любит ли он жену? Он хочет ее любви! Он ее хочет. Он воюет за нее. Покупает ее. Почему-то все время кажется, что он ненавидит ее почти так, как Жадова (это выясняется во второй сцене). Или все-таки любит?

4. Он прав или нет? А может быть, в чем-то глубоко прав?

5. Тут во всем вопрос жанра. По жанру это фигура комедии. Но это – великий мира сего! Его должны играть, он – сила, и это яснее всего в страхе перед ним собственной жены. Она – героиня. Зоя Космодемьянская. Ее сила – это слабость, но и непреклонная холодность. Она и руки наложить на себя может.

К портрету борзые собаки (хотя их держали в поместьях).

Спальня ее с попугаями и пальмами. Могут прислуживать негры – арапы.

Сборы в постель к жене! (Возраст!) Надо выпить рюмку, подышать и т. д.

09.05.81 г. Вечер

Обо всем договорились с Марой. Хочется сделать, чтобы вылез из него Белогубов и Юсов – плебс и хам (во второй сцене)… Поглядим. Замысел предложил Маре я такой:

Генерал Вышневский был ничтожеством, шутом, но… в том-то и дело, что ничтожества и шуты в мире «доходных мест» – великие люди. Это великий человек. Ничтожество оказывается сильнее и умнее, чем думалось…

Что ж, вполне интересно, если прочитается, а прочитается, если сыграю финал.

02.06.81 г

Вчера закончил роль в «Доходном месте». (Будет пересъемка.)

06.06.81 г

Еду в Ленинград. Вчера отснялся в большой сцене в «Душе», не знаю – пока очень нравится. И Ротару нравится, и Боярскому. Очень важно, наверно, поговорить со Стефановичем. Волнуюсь – не вызывают на «Тома Сойера». Предложили две хорошие роли. Гаузнер в чудном сценарии «Куда исчез Фоменко?» и в чудном «Предчувствие любви». Сюр? Абсурд? Как будет смотреть зритель? Но сыграть хочется и там и там. (И там и там роли для Леночки.)

Мара Микаэлян хвалит. Но это почему-то ни в чем не убеждает. Как там мой генерал?

Очень много суеты, очень много хлопочу за всех, занимаюсь почему-то с дочерью Куравлева и т. д.

И странное внутри меня смятение.

13.06.81 г. Суббота

Закончил цикл сцен у Стефановича. Очень интересно посмотреть, что получилось. Любопытно, что у Мары Микаэлян? Что с Томом Сойером?

15.06.81 г. Понедельник

Хотелось бы попробовать написать песню для «Души» Стефановича. Если это будет точно и будет понятно, что актриса выходит на новое, то роль будет уже измеряться общественным явлением.

У песни должны быть два исполнителя: Они и Она, новое и вечное, молодежь и Мастер. Жизнь – это гибель, рождение и смерть; не родиться, чтобы умереть, а умереть, чтобы возродиться. Это оптимистическая и трагическая песня, это цветаевская песня. Тут и сила, и слабость (женская). А потом в финальном роке – единство их и ее. Боевое единство, ибо единство – это борьба, а не благое пожелание. Нужна крылатость, сердечность, очень лично, просто и ясно.

Тем сколько угодно. 1. «Полжизни за такую жизнь и отдает поэт полжизни»! 2. Я все отдам за миг победы! 3. Нет! Я не буду петь, а буду спорить (сегодня я не буду петь, я буду спорить, я буду плакать, говорить, кричать… и там, где я спою о смерти, сегодня я действительно умру!).

Может быть, предложить Цветаеву: «А сколько их упало в эту бездну, разверстую в дали, настанет день и я исчезну с поверхности земли…»

О чувстве меры говорят почему-то тогда, когда чего-то много. И получается, что чувство меры – это поменьше. Чувство меры – это именно чувство соразмерности, это и больше и меньше, как необходимо.

16.06.81 г

Написал записку в ЦК о детском кино, отдал Львовскому, он Грамматикову (!), тот Хмелику. Хмелик составил 9 пунктов (ха!) и не написал, что детское кино скатилось вниз. Тогда о чем разговор?

Предательство! Так предал актеров на съезде кинематографистов Караганов – умело и по обоюдной дружбе: с актерами и Госкино СССР.

Так продали детское кино.

Они не верят ни во что. Им это все кажется уже неодолимым. Оно, конечно, не так уж это одолимо, но много можно сделать, если захотеть. Хотя и трудно. Очень, наверно, трудно. Но ведь надо.

У меня растет убеждение, что все это надо игнорировать! Надо играть и ставить. Ставить и играть. И боле ничего. Третье – писать. И более вообще ничем не заниматься.

21.06.81 г. Воскресенье

«Так как сфера нравственности есть по преимуществу сфера практическая, а практическая сфера образуется преимущественно из взаимных отношений людей друг к другу, то здесь-то, в этих отношениях, и больше нигде, должно искать пример нравственного и безнравственного человека, а не в том, как человек рассуждает о нравственности или какой системы, какого учения и какой категории нравственности держится» (В.Белинский).

Очень хороший поворот. Мысль очень интересна и в обратном построении: независимо от той системы или какого учения и категории нравственности или безнравственности надо искать во взаимоотношениях людей друг к другу, ибо тут образуется практическая сфера, а сфера нравственности – это не теория, а практика. (Или: ибо сфера нравственности – это практика.)

Переписал записку о детском кино, в ней 13 страниц, а смысл так и не выражен, много непонятных фраз. Как я собираюсь писать, когда не могу написать официальной записки!

Надо составить план двух «Спор-клубов»: дискотека (Полунин + «Машина времени») и о комсомольской работе.

Кстати, на передаче надо поговорить о дискотеке. Танец бытовой или сценический несет в себе искусство. Только танцы – искусство для себя. Это более искусство в массы. Если подсчитать танцующих – это многомиллионные массы. Не надо принижать танцплощадку, «танцульки» (место встреч). А народные хороводы? Отчего они были массовые? Да уединяться было нельзя – вот отчего.

Бредово излагаю.

Танец всегда нес в себе искусство. Это способ молчания. Многозначительность в системе отношений. Танец – намек отношений. В танце – пластический идеал, более интимное знакомство. Но сегодня искусство сопровождается подделкой. Танцуют часто так, что зритель уходит из кино, плюется, говорит «халтура».

(Еще больший бред. Что со мной?!)

25.06.81 г. Четверг

Там на репетиции надо точно выяснить, что писать?

1. О комсомольской работе: тема липовая, неприятная, заранее лживая. Но мы говорим с комсомольскими работниками – пусть это все будет их липой.

Этот профессор из Ленинграда будет спрашивать, есть ли формализм в комсомольской работе?

Учителя обрисуют «обыкновенную историю» пылких идеалистов, приехавших в сельскую школу.

В чем моя позиция? Я что, приведу им в пример мое комсомольское время? Фи-фи-фи!

Тут вся проблема!

(Хоть бы пару идей, с которыми я выхожу, а то ни одной!)

Я в пьесах М. Шатрова[63] играл зам. секретаря. А потом Игоря – «Что для меня комсомол? 20 копеек!» – аплодисменты в зрительном зале. Интонация аплодисментов (а бывает и интонация) – негодование по этому поводу.

(Ну и что?)

Карьерист и комсомол? (Липа! Не в этом дело!).

Быть комсомольцем – это само собой разумеется.

Боже! Тут не растет! Тут мы все заранее бездарны!

2. Дискотека: массовая культура, доминанта – мода. Однако мода танцевать лучше моды бить морду. Но это и искусство в массы. В современных проблемах есть нечто общее – все они несут в себе некую двойственность, все как бы имеет две стороны – подлинную и мнимую, положительную и отрицательную. Хороша и дискотека, но она может быть делом нужным и делом пошлым.

Нашел! Именно завтра в день съемки наша передача (с Мухиной) – и там есть комсомольские дела. Мы показываем передачу – потом диспут – потом «Машину времени».

Так. Теперь: что связывает этот «триптих»? или все-таки «Машину времени» записать на отдельную передачу.

(Ни хрена не вышло!)

04.07.81 г

Были в Одессе. Было хорошо. Не хотелось уезжать. Далее в Ленинград – пробы.

22.07.81 г

Очень худо. На душе странно. Сегодня 12 часов проспал. С 6 вечера и до 7 утра. Давненько этого со мной не было. Встал разбитым, болит спина. Неужели это оттого, что сорвалась поездка?[64] Странно. Я вовсе не чувствую таких уже острых сожалений.

Лена не звонит. Позвонил ей, просил передать, чтобы позвонила, – не звонит. Странно. Вчера ее подруга собиралась на танцы, а сегодня и Лена не звонит. Может быть, вместе пошли. Она какая-то взнервленная, уязвленная. Наверно, тоже нанервничалась с этой поездкой. Скучаю по ней.

Очень было больно на фестивале[65], очень там я ощутил, как давно я не снимаю. Больно было за кинематограф вообще, за наш в частности, за всех, кто был. Больно оттого, что все стары, что скучно, противно, одиноко и т. д.

14.08.81 г

Грандиозная поездка! Впечатления взрывом, пока не осядут, ни в чем нельзя разобраться. Мексика – Бразилия – Перу! Спасибо судьбе за эти 18 дней. Вел дневничок, но только первые дни, дальше поездка все сломала. По приезде кинулись на меня дела как голодные волки. Встретил я их по возможности хладнокровно, расписал эти две недели до поездки в Канаду (если она состоится)[66]. Получается еще одна поездка: Москва – Ленинград – Москва – Херсон и область – Москва – Симферополь – Москва. А потом – Канада. Ничего себе! Даже не верится. Постепенно перенесу сюда все о поездке. Хотя это, наверно, будет непросто.

Как начинать роль у Гаузнера[67]? Партнер Виктор Павлов. Он мне очень неприятен. Не знаю, что и будет. Он явно ненавидит меня, я это чувствовал еще в «Обыкновенной Арктике». В кадре он страшно щепетилен, амбициозен и напропалую соперничает. На «Ленфильме» чувствует себя уверенно. Надо все продумать по роли, а времени мало.

Собственно у Манечкина в «Куда исчез Фоменко?» – одна игровая сцена (в финале). С этой сцены начинаются подводиться драматургические итоги, так сказать, третий акт. (Роль очень из пьесы.) Но по порядку:

1. Он очень много болтается в кадре без дела: на аэродроме, в гараже, в конно-спортивной школе и т. д. Если Гаузнер вписал это для денег – одно дело, но если иначе, то надо думать. Пластическая возможность – вещь хорошая, но очень ответственная. Тут важен жанр (или выпадение из жанра). Герой ищет, суетится и т. д. Он руководитель, разбил все на квадраты (?).

2. Роль оборачивается дважды: в разговоре о дочери и в финальной сцене.

3. Манечкин – непроходимый «жлобина». Наше «жлобство» – серьезное явление, на нем держится вся система бесхозяйственности. (Хотя это играть трудно.) В чем вина Манечкина – мужика хорошего (так сказать)? Конкретно: он его увольнял. Но не в этом дело. В Манечкине видно отношение к человеку производства: давай план. «Всех уволю, сам уволюсь!» Крикун? Горлодер? Старшина в должности начальника над очкариками? Карякин наших дней? (Держится на коньяке, коньяк с лимончиком в сейфе, пьет по 2/3 стакана, бутылку аккуратно убирает куда-то.)

4. Он со своей точки зрения идеален. Крепкий руководитель, каким мы его видим в нашей «плакатистике»: в кино, на ТВ, а главное – в душе. Это человек, несущий огромную социальную пошлость в самой своей сути. Он весь состоит из самых расхожих предрассудков, которые мы считаем по разряду идеалов. И если пошлость – замена высокого низким, то у Манечкина твердость – это тупость, это громкий голос, достоинство – фанфаронство, простота («прост, как правда») – это развязность и наглость. Открытость и непосредственность – хамство. И еще он читал, что, «если выставить в музее плачущего большевика»… То, что он работяга, меня тоже не очень умиляет, он не прост, он темен.

5. Вопрос с Фоменко – это сразу тупик. Это все для Манечкина китайская грамота. Он смотрит на это, «как в афишу коза».

6. Все люди – разгильдяи! И если с них не спускать шкуру – ничего не выйдет. Стучать кулаком по столу, говорить рывком, заканчивая разговор с самого начала, – вот основной закон диалога. Он говорит с людьми резолюционно. (Ему нравятся большие начальники в кино.)

16.08.81 г. Воскресенье

Все это хорошо, только как играть?

Подобрать завтра костюм (т. е. – 17-го.). Позвонить Гаузнеру – пусть покажет пробы. Может, что и прояснится.

18.08.81 г. Вторник

Сегодня в 8.00 – на съемку, сегодня лететь в Москву, сегодня же съемка в Москве.

Начал сниматься у Гаузнера. Полная катастрофа. Весь мой замысел: Манечкин – «жлоб» распался. Вместо «интеллигента» Паршина, каким он написан и что определил наш дуэт, «жлоб» Витя Павлов. «Жлоб» по сути и в факте!