Если соглашусь быть худруком сказки в Минске, есть один ход: участие животных. В сценарии герой («Андрей – всех добрей») понимает язык зверей, а остальные не понимают. Конечно, звери все живые – это ясно. А вот говорящие живые звери были всегда у Роу. Это было фальшиво, некрасиво, неестественно, как-то убого, как-то жалко. Может быть, надо найти по-иному, или Андрей понимает именно звериный язык: рычание, щебет и посреди этого как бы отдельные узнаваемые вещи, слова, полуслова. Как бы словарный запас мал… Как бы подстрочные переводы со звериного. Надо выдержать условие: заговорили звери. Это мог бы сделать Юрий Энтин.

Во всяком случае, участие зверей на данном этапе – самое забавное и самое фактурное.

Остальное – паранойя:

1) Отчего это Домовой, Водяной да Леший – образы придворные и отрицательные?!! Нельзя же так расправляться с мифологией. И потом, они вовсе не выражены во власти Дома, Воды, Леса. Они практически окружение Цмока – властелина, колдуна и проч. Это прихлебатели. Тройка: Балбес, Бывалый и Трус. Или любая новая тройка.

Лучше вовсе убрать, что они Домовой, Водяной и Леший.

Могли бы быть: Вор – по финансам, Убийца – по охране и страже, Предатель – по войску… Или еще что-либо. Это клоунская тройка.

2) О чем речь? Сейчас – обо всем! И о цветке на Ивана Купалу; и о Солнце и Луне (почему-то они ничего не могут и добраться к ним – это получить задание, а не закончить странствия). Бред!

Ох! Невозможно выявить даже намерение автора.

Итак, факты и только факты:

1. Все это праздник Ивана Купалы. 2. Опустилась звезда. 3. Цмок на охоте. 4. Пленение звезды. 5. Поход к Солнцу.

Нет! Этого разбирать не надо!

Позитивная программа – переписать сценарий. Создать возможность для кино.

Укрепить Цмока (усилить). Вычистить сценарий. Установить законы.

Сделать животных – каких? Как? (Медведи, муравьи? Волки, зайцы, орлы, голуби? Олени? Серны? Лоси? Зубры?) И т. д.

Первый день съемки «Троянского коня». Плаваю. Все приблизительно. Играю не очень направленно, не очень точно. Сняли много. Валерий угнетен спиртным, от этого безволен, необязателен. Снимает то, что получается. В этом – профессионален.

Разговаривал с Геной Харланом. Режиссер сказки. Хороший парень. Забитый, побитый. Три года не ставит. Подвел Фрэз, потом автор. Сейчас тоже загоняет себя в тупик ненаписанным сценарием.

Сказка о том, как добрый Андрей из-за доброты своей стал богатырем. Был всех добрей, стал всех храбрей и всех сильней.

Цмок был в учении в Академии черной магии, все науки превзошел и на Подлеца выучился. На самого что ни на есть подлого, из всех подлецов самым наиподлейшим стал, из всех злых стал самым злым, из всех завистников самым завистливым. Научился курить, гадать, ворожить, колдовать, а грамоте все же не выучился. С детства никогда не умывался, вот и пришла к нему сила нечистая.

Цмок любил превращаться то в ворона, то в коршуна, то в дикого вепря, то в волчицу старую одноглазую, но более всего любил обернуться змеей подколодной.

Жили-были два брата, два близнеца, их злая мачеха из дому выгнала, потерялись они в лесу. Один, Андрей, попал к Лешему да Водяному, стал лесным юношей. По деревьям лазит, плавает, с медвежатами играет. А другого увела к себе ведьма старая.

Андрей дом поставил в лесу, поселился в дому человечек маленький, как положено, – Домовой. Выбирал Андрей Домового – выбрал доброго. Сам домового воспитывал. Двери должны быть открытыми, гостя надо впускать, и кормить, и поить.

Стал Леший ему невесту повсюду искать, а Андрей стал искать Звезду путеводную.

Раз ночью они со Звездой встретились, поклялись друг друга любить.

А ведьма опоила зельем второго брата, злым сделала и послала учиться смертным грехам. Отдала его в учение, чтоб его на подлеца выучили, подлеца, проходимца и предателя, чтобы он над всеми править стал.

Дала она ему в подарок зеркальце, гребешок и слово секретное.

Что, Иванушка, невесел, что ж ты матушку повесил?

Формула сказки: из лесу Леший исчез, из реки Водяной пропал, из дому Домовой сбежал – очень интересная фактура и тема. Жуткая была бы сказка об убийстве Домового, об изгнании Лешего, изгнании Водяного. Это экологические сказки. Они трагичны и значительны не меньше самых великих античных трагедий. Ибо образы духов природы и дома вносят в ряд знания этическую сторону, без которой знание опасно, вредно, смертоносно. Тогда в конце концов знания оказываются самым страшным предрассудком, искажением правды бытия, ибо этика – закон природы, нарушение этики карается гибелью. И то, что называется в религии карой Божьей, – это и есть в конечном счете кара за нарушение этических законов. При этом смерть – не всегда гибель. Гибель – это понятие, включающее этическое содержание. И по факту оно не отождествляется со смертью. В смерти есть и логический конец, в гибели конец – катастрофа. «Погиб поэт!» – это не «Умер поэт!» Убийство Лешего – это огромный символ антиэтичности живой жизни человека.

(Ненавижу яичницу, особенно когда ее дают мне с утра. Так и хочется сказать: «Да не путайте вы Божий дар с яичницей!»)

Религия – форма и этап прогресса в процессе познания. Апелляция религии к художественному образу как к главному доводу – ее сила. Ухищрение поймать Библию на текстологических противоречиях и нелепостях так же нелепо, как упрекать автора «Мухи-Цокотухи» в воспевании насекомых и прочих носителей заразных болезней. Они так же нелепы, как в свою очередь претензии богословов на Слово Божие.

В Италии есть балкон Джульетты. Есть памятники и барону Мюнхаузену и Шерлоку Холмсу. В Чехословакии на символическом кладбище захоронена сама память о выдающихся деятелях мира. Фетишизация сущего, но еще не понятого, свойственна вообще дороге познания: и религии, и науке, где специально вводилось понятие икса, как в математике. Фрейд, ворвавшись в изучение подсознания, создал вполне образное понятие – «комплекс».

В сказке – сделать карликовое королевство. Сделать очевидной границу. Общий план. Как карта.

Жили-были два близнеца. Они были похожи как две капельки воды, как два лепестка на цветке, как два глаза на лице.

«Это вопрос не на мою зарплату». (Из услышанного.)

Это было давно. Это было, когда еще не было метро, радио, телевидения, когда даже трамвая не было, не говоря уж об автомашинах, автобусах и троллейбусах. Не было электричества, светофоров, правил уличного движения, столовых, кинотеатров, не было школ, пионерских лагерей, домов пионеров, не было книжек, карандашей, пистолетов, ружей, не было газа, керосинок…

1. Вычистить сюжет.

2. Пригласить Энтина (Кима) для песен.

3. Сразу придумать актеров.

4. Цирк: дрессура, батут, иллюзион, голова в ящике, собаки. Медведи, тигры, голуби, слоны, попугаи.

5. Комбинированные съемки. Надо сделать также музыкальные блоки-сюжеты. Надо планировать экспедицию в Ужгороде и Ялте.

6. Надо сделать погоню с превращениями.

7. Зубры, кабаны, олени, индюки, петухи.

Прочитал эпиграммы Гафта в списках. Когда Валя читал мне их сам, главное в них было остроумие, иногда меткое слово. В списке они производят тяжелое впечатление, было неловко за Валентина, стыдно, что это читают люди об актерах. Все говорят – «очень злые» и не верят, что написал их Гафт.

В ответ сочинился экспромт:

Большой Циновник! В отличие от малых циновников циновок не делал и на них не спал.

Не надо играть черты характера, их нельзя играть, их глупо играть. Нет у человека черт характера – это одно из самых приблизительных обозначений жизни живой души, убогой или исполинской, расколотой или цельной – какой угодно. Надо играть так, чтобы на вопрос, какой он человек, ты бы ответил с таким же трудом, как если бы тебя спросили, какой человек ты. Но спросили бы на той исповеди, на которой лгать нельзя, на которой требуется посильная личная объективность.

Убожество актерское – это, во-первых, человеческая убогость: отсутствие неханжеских, неопошленных, личных отношений к жизни. Отсутствие себя! – Вот что убивает.

Мы уступаем ушедшему поколению театральных титанов духовным своим убожеством.

«Кто за?»

Все куклы на конвейере едут, подняв правую руку.

Самый главный вопрос сценария – так что же случилось, когда Соловейчика вернули? Как развились события? После суда Соловейчик охамел (сцена телефонного разговора с приятелем), приставал к Дрозд, получил по физиономии… Дальше? А дальше его отправляют в Сочи! Но отчего надо идти на этот шаг? Действие забыто…

Вчера Юра Щекочихин рассказал потрясающее дело о дельцах (лес, запчасти, железо, полиэтилен). Это такой синдикат, связи которого уходят к министру МВД Узбекской ССР, ко второму человеку в стране по лесу, начальнику Главка и т. д.

Взятки в 100–200 тысяч рублей, доходы миллионные. По делу проходят Ташкент – Москва – Самарканд – Караганда – Уфа – Новосибирск – Свердловск и т. д. Это фонды, вагоны, липы и т. д. (А чиновников скупают по «дешевке» – 6–12 тысяч, и он в кармане.)

Юра хочет делать фильм. Но! Это же нужен «Крестный отец» – эти люди, семьянины + советские, коммунисты. Они честно делают свое партийное дело. (Одного взяли за час до отчетно-выборного собрания, он секретарь парторганизации, другой – председатель фабкома крупного завода.)

Очень интересны аресты каждого. Очень интересна интонация в рассказе лейтенанта Бобкова (следователя московского ОБХСС). Один из следователей, опытнейший, по фамилии Нарыжный, уже сгорел, его проводили на пенсию. У Бобкова «угроза повышения» – сделают зам. начальника отделения милиции и таким образом уберут от дела. Дела, которое уходит корнями в Центросоюз. Министра УВД Узбекистана уже спасли: сняли, а потом сделали… зам. нач. республиканского народного контроля (!).

Юра надеется, что это пройдет, – дурак! Во всех случаях это фильм о коррупции. Во всех случаях это фильм о перерождении. Во всех случаях это фильм чуть ли не подстрекательский. (Все эти дельцы – очень толковые люди, они обеспечивали республику дефицитом.)

Донос на меня К. и Н. В основании лежит одно – дешевое самолюбишко, встреча ничтожеств с личностью. Кстати, Яго в «Отелло» должен быть именно ничтожеством. В этом все дело. Именно он уничтожает Личность. Трагедия в этом! Это трагедия личности, гибнущей от ничтожества.

Яго бездарен. Яго трус и ничтожество. Что может сделать Яго Отелло? – должен думать зритель. И должен ужаснуться закономерности того, что ничтожество всегда пересилит великую личность именно оттого, что оно – ничтожество. Играть Яго талантливым интриганом, неким злым гением – абсурд. Интриган имеет цель, его дело может быть великим, он политик. Вся суть в том, чтобы создать альтернативу, – кто сильнее: слон или мышь? Ведь не зарезал его Яго, не убил, не отравил, а убил Отелло руками Отелло, и не от изуверства, а оттого, что иначе бы не смог.

Яго панически боится Отелло, панически, истерически ненавидит. Его план прост и вечен. Для дела Яго не нужны достоинства. Признание за Яго выдающихся достоинств – самая большая победа мещанина над классикой. Мещанин – ничтожество! Трактовка образа Яго как прямой силы и есть самовозвеличивание мещанина.

Однако я сильно подозреваю, что очень часто там, где надо говорить «человек», мы говорим «мещанин». (Если смотреть тем полным взглядом, о котором писал Гоголь Белинскому.)

Когда растет ветка, ей дела нет до всего дерева, она родилась из такой же почки, что и остальные ветки. Если бы дерево ставило перед собой задачу сразу вырасти до неба – не были бы учтены интересы ветки, а без этого дерево бы не выросло. Фильм ставят сценами – одни выживают, другие мрут, как ветки на дереве.

«Трудно быть богом» – ставит Ирина Рауш (Тарковская)!.. Эх, вы, Стругацкие, – Богом-то быть не так трудно, оказывается[41].

Кажется, удалось Гере сделать квартиру! Ему остается эта, на Пятницкой – 42 метра, три комнаты. Мама может остаться с ним.

Из земли рождаются цветы и злаки, деревья и травы. И растет все тем лучше, чем больше удобрена почва, чем более насыщен перегной, чем лучше земля удобрена навозом. И никто не удивляется тому, что из перегноя не растет перегной, что чем больше вонючего навоза, тем ароматнее цветы. Земля, почва, перегной, навоз – это питательная среда для произрастания всей флоры.

Психика человека – это не только механизм организма, в ней отражается реальная жизнь, в ней эта реальная жизнь постигается и соотносится с человеческой структурой, в ней тайны и явь, в ней мечта и действительность. В ней рождается духовность человека и ее плоды – произведения искусства и т. д. Однако психическая жизнь человека очень сложным образом соотносится с его творчеством, ибо творчество совсем не просто соотносится с окружающей действительностью и особенно с историей и фактом духовной жизни человечества.

В русском средневековье, среди насилия и рабства, распрей и заговоров, невежества и иноземного ига, творил Андрей Рублев, и его «Троица» – гений смирения, милосердия, грусти, доброты и нравственной гармонии. Не мрак, но свет произошел из мрака средневековой Руси. И родилась «Троица» как чуть ли не единственный выход, как высшая мудрость ответа живого духа человека на живую практику его жизни. Она родилась как исход, как прогноз, как гипотеза, как открытие на долгие времена. Мы не знаем личности Андрея Рублева, не знаем, был ли он мудрецом и философом, был ли схимником или светским человеком, не знаем, был ли лично здоров или страдал физическими (а может, и психическими) недугами, но могучее духовное здоровье «Троицы», здоровье народного духа вне сомнений и подозрений. Это взрыв духовного могущества и художественного прозрения, и волны этого духовного взрыва разошлись на века, обусловив движение и жизнь национальной культуры.

Триединство, одно лицо – отражение религиозной борьбы; сейчас это только некая конкретность типа подробности в истории жизни иконы. Духовное содержание осталось главным итогом. Оно – отражение постижения реального мира Людьми, Народом. И субъективные истоки произведения сегодня неизвестны, да и не так уж важны.

Что есть больная психика? И отчего надо думать, что больная психика – это нечто от больного воображения и рождает она в обязательном порядке только больное искусство? Тогда здоровая психика, надо понимать, должна рождать только здоровое искусство. И что такое вообще больное (или здоровое) искусство? Что входит в понятие – «искусство болеет»? Это искусство упадка? Отрицания? Пессимизма? Но отрицание в искусстве чаще всего имеет общее позитивное значение! И так ли уж психическая болезнь диктует упадок и именно упадок? И что есть упадок: тема или направление воздействия? Слова о смерти, трагические ноты в ранних стихах юной Ахматовой никак не могут быть истолкованы личным опытом, как и «Демон» юного Лермонтова. Это опыт художнический и личный только в этом смысле. Ахматова или юный Лермонтов настроены были на трагическую ноту оттого, что обладали слухом гениальных художников, наследников развития культуры, которая входила в них через мир их фантазий, через индивидуальность творческой сути их личности. У Гоголя гораздо больше связей с Пушкиным и с фольклором, нежели с собственными недугами, если говорить о Гоголе как о писателе. Тут связь прямая, очевидная, ясная, закономерная, как у растения и климата.

Пушкин и фольклор, все развитие русской культуры, вся логика развития жизни духа – вот что, во-первых, определяет творчество Гоголя, его путь, и тут больше прямых связей, нежели с его недугами. Его произведения – результат его исполинского творческого труда, а вовсе не его недугов, которые (по фрейдистам) и продиктовали его взлеты, падения и гибель. Нет! Это уж дудки!

Отчего это в сумрачности психики Гоголя и Мережковский, и фрейдисты, и Синявский-Терц, и даже Игорь Золотусский находят сумрачность «Петербургских повестей»? Не легче ли, не правильней ли искать сумрачность их в самом петербургском сумраке? Зачем в «Избранной переписке» видеть болезнь, а не факт толстовского ухода и желание уравнять свое авторское «Я» и свое «Я» живое или, скажем, житейское (свое «Я» духовное и «Я» мирское)? Не бред ли видеть в «Вие» и прочих фантастических повестях Гоголя структуру его личности – ведь Гоголь тут выступает только как интерпретатор самых известных народных сказок?

Не тупость ли объяснять фантастическое в фольклоре структурой личности, ее болезненных явлений? Что вообще делать психоаналитикам с фактом фольклора? Структурой чьей личности они будут объяснять «Калевалу», Муромца, Буслаева? Чья болезнь выразилась в образах страшных чудищ, змеев, оживающих покойников, чертей и ведьм, Кащеев, вампиров, оборотней?.. (Бедная фантазия шизофреников и параноиков – куда ей до художественных фантазий народов.)

Ведь говорим же мы, что в фольклоре отражается дух народа. Но ведь и в искусстве то же, то же самое! Отчего это коробочка, склеенная шизофреником, всего-навсего коробочка? Да потому, что из картона он ее делает, всего-навсего из картона, а не из бреда и болезни. Произведения «делаются» из образов и образных систем, из слов и фраз, из страниц и глав, а не из болезни автора. Но влияют ли болезни? Конечно! Да еще как! И еще как мощно. Но только на то, на что могут влиять: на состояние организма, на настроение, на темперамент, на возможности и т. д. Но образ Татьяны не кашлял от простуды Пушкина, и Онегин не умер, когда Александра Сергеевича застрелили. Больной бегун даже с температурой бежит по беговой дорожке, актер играет даже тогда, когда ему слышатся голоса и он готов к самоубийству.

Поскандалив и огорчившись, я выходил на сцену. Я выходил больным, разбитым, усталым, с температурой, или отдохнувшим, веселым. Это влияло, но это амортизировалось на 99 процентов внутри меня! Тем более что часто именно болезнь раскрепощала творчески, освобождала от скованности, помогала идти по сути ситуации, когда не хватало сил себя контролировать. Естественно, это вовсе не система и не постоянно. Тут все верно, именно при этом слове «часто», в значении «иногда». Но то или иное произведение, сделанное, как «Айболит-66» в 1966 году, начало делаться внутри меня в 1956 году!

Когда-то меня лечили от язвы. Профессор, доктор наук, женщина (не помню ее фамилии), поставила мне диагноз – гипогликемия. Профессор Коган осмотрел меня, хитро ухмыльнулся и сказал: «Конечно! Как у тебя может не быть гипогликемии? У тебя гипогликемия! Ведь она диссертацию на эту тему защитила!»

Психоаналитики кинулись изучать искусство, честное слово: инженеры, конструкторы, географы, историки могут это делать с большим основанием.

Но, возвращаясь к теме, попробую подытожить. Структура личности автора, душевное его устройство, конечно же, имеют большое значение для его жизни. Однако достоинства и недостатки, здоровье и болезнь, знания и заблуждения имеют самое разное и неожиданное значение в психологических манипуляциях процесса творчества. Утверждать, что больной автор порождает больное искусство, так же пошло, как статья Кречетовой[42] в журнале «Театр», где понятию «художник и время» вдруг придано толкование «организм и время суток». Кречетова медицинскую проблему стала разбирать как художественную.

Природа создала творческую систему с бесконечной (почти) степенью прочности, связав творчество с объективным миром в первую очередь, переводя идеальное в материальное, субъективное в объективное. Оттого и говорится о таланте «Дар Божий», что талант по сути как бы освобождается от власти субъективного. Тут сложная и воистину совершенная система взаимосвязей.

Процесс творчества сугубо зависим от структуры личности, произведение как результат – зависимо очень косвенно. Гений немыслим ни без своих достоинств, ни без своих недостатков. Ибо в его творчестве и достоинство, и недостаток превращаются в одно сплошное достоинство – правду художественного отражения действительности. И эта правда оттого достоинство, что она полезна человечеству в целом.

Искусство если воспитывает и лечит, то лишь одним способом – способом показа правды жизни! Правдой искусство и воспитывает, и перевоспитывает, и лечит, и воюет, и защищает, и познает, и исследует. Художественной правдой, художественной! Уланова – Джульетта, Чабукиани – Отелло – самые правдивые, самые шекспировские образы, но они, извините, все время танцуют! (Чего явно не было «в жизни» ни с Отелло, ни с Джульеттой.) Танец – только язык!

В этом смысле письменность еще более условна, нежели танец. Никто, посмотрев на письменные или печатные знаки, не станет искать в них сходства с оригиналом – Джульеттой, например! Жанры, виды направления в искусстве – это только разный инструментарий, разная метода, каждая из которой имеет свои, только свои ей присущие стороны открытия жизни и т. д., и т. п.

От страшной сказки еще никто из детей не начинал заикаться, но если в темноте гукнуть ребенку на ухо «Гу!» – он ведь заикаться начнет.

Художественный страх – это пистолет, заряженный холостым патроном. Точнее, художественный страх – это разговор вообще, а не конкретно, разговор в области игры, а не действительности. Все как бы по-настоящему, но только как бы, а вовсе не по-настоящему. Оттого-то произведение искусства – всегда наслаждение чудом сходства, чудом творчества, чудом совершенства. Оттого-то искусство – область прекрасного! Искусство – область заглазной победы духа!

Как относиться к искусству упадка – тоже еще вопрос. Большой вопрос. «Чернение и грязнение» действительности в психологическом плане совсем не то, что в художественном. Но самое главное состоит в том, что здоровье вовсе не главная цель человечества. Его значение измеряется только длиною жизни. Для жизни духа это не измерение. И неужели «Как закалялась сталь» Н. Островского, при любом отношении к художественным достоинствам книги, ничего не объяснила?

Сама талантливость произведения – это сила, которая и воспитывает, и борется, и лечит – это прана! Это жизненная сила, это пример победы. Победы духа. Это духовное поле положительного заряда.

Я всю жизнь не только не мог понять способность человеческого мышления, но даже представить себе не мог этого феномена материи. Способность нервных клеток производить работу мысли всегда была для меня чем-то мистическим. Легче поверить в таинство чего-то высшего, нежели понять это свойство материи. А сегодня как током ударило: это ведь вовсе не феномен мозга, это феномен духа! Как я ранее не понимал этого?! Мозг, точно такой же по устройству мозг, со всеми своими долями и полушариями и мириадами клеток, есть и у Эйнштейна и, скажем, у Свистодырочкина, у Пушкина и у любого кретина, любого ублюдка или сумасшедшего! Да у самого, допустим, Николая Васильевича Гоголя при одном и том же мозге, при одних и тех же извилинах и долях есть дни, когда была написана поэма о Гансе на немецкий лад; есть дни, когда писались «Арабески» и «Петербургские повести». Боже мой, Боже мой! При чем тут сам мозг!

Мозг – это возможность, а феномен мышления и чувства – это уже сфера человеческой деятельности, которая как-то кодируется в генах, но в основном развивается как жизнь духа, который, в отличие от духа, который можно «испустить», вполне можно назвать Дух Святой. Назвать! Назвать! Зашифровать в слове «Святой» сверхъестественность феномена мышления и духовной жизни, образно выразить восхищение человека невиданным чудом природы и ее детища, открыть тайну бытия как тайное и назвать эту тайну, как она может быть объяснима – объяснима именно как необъяснимое! Бог – Дух Святой – третье!

Я материалист, когда думаю об истории Вселенной, я, конечно же, идеалист, когда думаю о вселенской истории. Это совсем не игра словами: материя не существует вне взаимосвязей, не может существовать без взаимной обусловленности (отсутствие связи – тоже взаимосвязь), эта взаимосвязь и есть закономерность. Мозг, развитый мозг, любой мозг обладает энергией – он обеспечивает зрение, слух, осязание и обоняние. Эти потоки отражений, вступая во взаимодействие между собой, соединяясь в суммарное отражение – мысль, родили новую форму жизни – духовную. Ибо мысли в процессе жизнедеятельности человека, в слове и деле, в общении и т. д. тоже стали структурами и начали жить! Точно так же, как начала сейчас жить промышленность, города, экономика, финансы, политика – все, что становится структурой, начинает жить и саморазвиваться.