Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Крылья Победы

ModernLib.Net / Военная проза / Руденко Сергей Игнатьевич / Крылья Победы - Чтение (стр. 6)
Автор: Руденко Сергей Игнатьевич
Жанры: Военная проза,
История

 

 


— Сергей Игнатьевич, кто снял Громова с должности командира дивизии?

— Громова никто не снимал, — отвечаю я.

— Подтвердите телеграфом этот разговор, — попросил заместитель начальника штаба ВВС. Я подтвердил.

Стало ясно, что произошло какое-то недоразумение, и я решил проверить, как оформил штаб мое приказание о командировании Громова в Москву. Через некоторое время принесли текст приказания: «Комбригу Громову сдать дивизию Байдукову и выехать в Москву в ВВС. Руденко. Ефимчук». Ефимчук был военным комиссаром ВВС Калининского фронта. Я удивился такому вольному изложению моей резолюции. Ведь мы с военкомом не подписывали такую телеграмму. Кто-то допустил серьезную оплошность. И как узел связи мог передать не заверенное мной распоряжение? Начали разбираться. Вот уже 5 часов утра, а концов никак не можем найти.

Заглянувший в нашу комнату генерал Жигарев удивился тому, что у меня собралось так много людей.

— Что у вас тут произошло? — спросил он.

Я доложил ему обо всем.

— Напрасно шумите, — с улыбкой заметил командующий ВВС. — Все правильно, кончайте шум. Докладывайте обстановку.

Началась боевая работа. А к вечеру из Москвы поступило приказание: «Жигареву немедленно явиться в Москву. Вызывает Верховный Главнокомандующий». Павел Федорович попрощался с нами, сел в машину и уехал.

На следующее утро он позвонил мне. Голос у него был озабоченный.

— Не волнуйтесь, — старался успокоить меня Жига-рев. — Все будет в порядке. К вам едут.

Я все понял… В дальнейшем моя догадка подтвердилась.

Комбриг М. М. Громов — выдающийся летчик — пользовался у И. В. Сталина большим авторитетом. Командовать дивизией он послал Михаила Михайловича для тою, чтобы тот приобрел на фронте боевой опыт. Когда закончилась Московская битва, Сталин вызвал Громова на беседу. В конце разговора Верховный сказал:

— Желаю вам успеха, возвращайтесь в дивизию.

— Мне некуда ехать, — ответил Громов.

— То есть как некуда?

— Меня сняли с должности.

— Кто снял с должности?

— Руденко!

Вот тогда-то и поступил к нам первый запрос: кто снял с должности Громова? Потом второй, третий… Мы едва успевали давать объяснения. Признав их неубедительными, Сталин решил снять с должности не только меня, но и военного комиссара, начальника штаба, начальника связи…

Как-то вечером ко мне на квартиру зашли Громов, Дагаев и Бабак. Я сразу догадался, что это новое командование ВВС Калининского фронта. Громов показал мне приказ Верховного: «Комбриг Громов назначается командующим ВВС Калининского фронта. Командующий ВВС Калининского фронта генерал-майор авиации Руденко направляется в распоряжение командующего ВВС». Снимаю телефонную трубку и докладываю И. С. Коневу о прибытии нового командующего ВВС.

— Завтра утром приезжайте ко мне вдвоем, — говорит Иван Степанович.

И вот мы у Конева.

— Очень сожалею, что так произошло, — говорит он. — Я просил Верховного за вас, но ничего не получилось.

Иван Степанович приказал мне сдать дела и убыть в Москву. На прощание посоветовал не унывать. И мы расстались.

Обидно и горько было уезжать с Западного направления. Здесь начался боевой путь нашей дивизии, пережиты тяжелые дни битвы под Москвой. В сражениях за столицу мы получили закалку и первый боевой опыт.

Как выросли бойцы, командиры и политработники за эти восемь месяцев войны! Прежде всего мы научились организовывать и осуществлять взаимодействие авиации с сухопутными войсками.

В горниле войны рождались новые тактические приемы Мы поняли и крепко усвоили, что для победы в бою нужно быть всегда новым, «неизвестным» для противника, добиваться внезапности, действовать исходя из конкретной обстановки. Командиры приобрели твердые навыки по организации управления частями и подразделениями.

* * *

Прибыв из Калинина, мы поселились в гостинице Центрального Дома Красной Армии. В штабе ВВС мне сказали: «Жди». Так прошло два дня. В Москве было осадное положение. После 10 часов вечера движение по улицам прекращалось .

Чтобы мы не скучали, мне и другим прибывшим в столицу товарищам дали билеты на концерт в Дом Союзов. Поехали все вместе. Там я встретил двух однокашников по академии имени Жуковского, в то время уже эвакуированной на Урал. Они служили в академии и приехали в Москву в командировку. В антракте мы покурили, побеседовали.

Один из них и говорит: «Концерт серенький, не хочется больше слушать, поедем к нам, посидим часок-другой». Я согласился. Оделись и поехали. Заговорились и не заметили, как промелькнул вечер. Друзья говорят: «Ты сейчас не доберешься, уже одиннадцатый час, оставайся у нас. Переночуешь, а завтра утром поедем вместе. Нам тоже нужно явиться в ВВС».

— Ну хорошо, — дал я согласие.

Переночевали, а рано утром выехали. Я решил сначала заглянуть в гостиницу. Прибыл туда часов в восемь. Поднялся к себе на этаж, а на доске ключа не оказалось. Пошел к дежурной. Она с кем-то разговаривала по телефону. Увидев меня, воскликнула:

— А вот он сам. Передаю трубку.

Звонил порученец Жигарева:

— Командующий уехал из штаба недавно, уже из дома позвонил и сказал: как вас найдут — предупредить, чтобы никуда не уходили.

Примерно часов в двенадцать дежурная снова позвала меня к телефону. Опять звонил порученец Жигарева.

— За вами послана машина. Павел Федорович скоро будет в штабе.

Когда я приехал в штаб, командующего еще не было там. Порученец стал рассказывать, как меня искали всю ночь. Вскоре появился Жигарев и жестом пригласил меня в кабинет.

— Понимаешь, какой скандал получился, — заговорил он озабоченно. — Был я у Сталина на докладе. Принял он меня примерно в двенадцать ночи. Когда кончил докладывать, Сталин сказал: «Ну-ка, покажите мне этого Руденко». Позвонил в штаб — там тебя не оказалось. В гостинице — тоже. А уже час ночи. Стали тебя искать. Сталина я заверил, что ты сейчас будешь. Сижу у Поскребышева и жду.

Звонок от Сталина. Спрашивает:

— Нашли?

— Нет, товарищ Сталин.

— Ищите.

Проходит час, другой, третий. Поскребышев всех поднял на ноги: пропал генерал. В пять утра меня вызывает Сталин, спрашивает:

— Где Руденко?

— Не найдем, товарищ Сталин.

— Пьянствует где-нибудь ваш генерал.

Я ему говорю:

— Товарищ Сталин, он не пьет.

— Ну так где же он?

— Не знаю.

Словом, влетело мне по первое число. А твое дело, по-моему, совсем труба. Никуда не отлучайся, жди вызова. Жигарев вызвал порученца и предупредил:

— Его никуда не выпускать, пусть сидит здесь. И сразу выезжает, если Сталин позвонит.

Меня даже в столовую не отпустили. Пришлось обедать прямо в секретариате командующего. «Совсем потерял доверие», — невольно подумалось мне.

Примерно в шесть вечера раздался телефонный звонок. Павел Федорович распорядился, чтобы мне дали машину и привезли к нему на квартиру. Командующий заранее вышел из дома. Когда мы подъехали, он уже ждал нас у ворот.

— Поедем в Кремль, — отрывисто бросил он, садясь в машину. — Сталин приказал привезти тебя к нему.

«Нехорошо получается, — не без тревоги размышлял я. — На фронте с Громовым недоразумение вышло, в Москве опять скандал». А Жигарев и не собирался меня успокаивать:

— Не думал, что он будет с тобой возиться. Но вот приказал приехать вдвоем.

В Кремле машина остановилась у дома, где находился рабочий кабинет Верховного Главнокомандующего. Когда шли по длинному коридору, Павел Федорович спросил у меня:

— Зачем ты комдива аристократом назвал? Меня уже дважды на Политбюро за твои слова гоняли.

Я совсем расстроился:

— Не помню даже такого случая.

А Жигарев не унимался:

— Сталин обязательно спросит у тебя об этом. Какое обидное название придумал.

Зашли в приемную. Поскребышев говорит: «Вас ждут» — и открывает дверь. Вот как, думаю, и опомниться не дали.

В кабинете кроме Верховного Главнокомандующего находились Г. М. Маленков, Б. М. Шапошников, генерал-лейтенанты Ф. И. Голиков и Я. Т. Черевиченко. Не прекращая разговора, Сталин поприветствовал нас с Жигаревым жестом руки.

Насколько я понял, они беседовали о Брянском фронте, на котором сменялись командующие: вместо Черевиченко назначался Голиков. Предполагалось, что на этом фронте должны были начаться активные боевые действия.

Слушая разговор, я постепенно осваивался с обстановкой. Однако волнение не проходило.

В голове мелькнула мысль: почему Сталин принял нас во время разговора о Брянском фронте? Видимо, он в какой-то степени связан с нами.

А Сталин спокойно прохаживается по кабинету. Наконец он остановился у письменного стола, взял курительную трубку и легонько постучал ею о пепельницу. Затем набил ее табаком из разломанной папиросы и раскурил. Все это он делал молча. Присутствующие тоже молчали. Сталин медленно отошел от стола к окну, неожиданно повернулся ко мне и сказал:

— Авиация у нас очень плохо используется. — Помолчал, обвел взглядом присутствующих и продолжал: — Варварство проявляют авиаторы, не хотят изучать современные приборы, летают по наземным ориентирам — вдоль железных дорог и рек, часто блудят, не выходят на цели. Все это снижает эффективность наших ударов с воздуха. Почему у вас на фронте так делается? — спросил он, махнув рукой в мою сторону.

— У нас так не делается, товарищ Сталин, — отвечаю я. — Летчики летают хорошо и не блудят. Наши истребители с Урала до фронта за день долетели, четыре посадки сделали.

Когда заговорил, волнение сразу улеглось. Я стал рассказывать, как дивизия начала воевать, как шли дела на Калининском фронте. Потери мы несли не из-за недооценки приборов, а из-за сложной погоды. Бывает, что экипажи иногда приходят не туда, куда нужно, но такое случается редко.

— Таких случаев слишком много, — прервал меня Сталин. — У вас и по железке ходят, и по шоссе, других методов ориентировки не признают. Авиационная культура не в почете. Хуже того, в ВВС такие порядки, что тех, кто борется за летную культуру, аристократами зовут. Почему вы комдива аристократом назвали?

Я обомлел от этих слов. Но бывает же так: в критическую минуту память вдруг воскрешает то, что никак не удавалось вспомнить. Случай был давний и имел длинную предысторию. Но изложить его надо было как можно короче. Ведь передо мной члены правительства, им каждая минута дорога.

— Комдива я совсем за другое назвал аристократом. Перед нами командующий фронтом поставил задачу — произвести налет на вражеский опорный пункт, расположенный в деревне Мончалово. Вечером я отдал приказ командирам дивизий и распорядился, чтобы завтра в пять утра они лично доложили мне телеграфом или по телефону о принятых ими решениях. Все доложили вовремя, а командир одной из дивизий передоверил это дело начальнику штаба.

— Где ваш командир? — спросил я у него.

— Спит, — отвечает он.

— Что это за аристократ? — говорю. — Поднять. Увлекшись, я не заметил, как Сталин подошел ко мне и, сделав жест рукой, спрашивает:

— И поднял?

— И поднял, — отвечаю, сопроводив слова таким же жестом.

— И он доложил вам?

— Доложил…

Сталин как бы подзадоривал меня репликами и жестами. Волнение мое прошло.

— Дело в конце концов не в обидах, — сказал Сталин. — Почему все-таки техника в ВВС так плохо используется?

Я стал рассказывать, в каких сложных условиях приходится летать людям, как отражается на боевой деятельности авиачастей острая нехватка самолетов. Кроме того, авиацию часто распыляют, вместо того чтобы в нужных случаях собирать ее в кулак.

Разговор был серьезным и предметным. Я сразу понял, что Сталин очень хорошо знает положение дел в авиачастях.

После небольшой паузы Верховный Главнокомандующий, обращаясь к Жигареву, спросил:

— Ну, куда его девать?

— Товарищ Сталин, — ответил Павел Федорович, — я вам уже докладывал по этому вопросу. Есть проект приказа.

И положил документ на стол. Все молчали. Прежде чем подписать приказ, Сталин снова обратился ко мне:

— Мы хотим назначить вас командующим авиационной группой Ставки Верховного Главнокомандования. Эту группу мы решили организовать так, чтобы держать авиацию в своих руках. А то командующие фронтами используют ее не всегда целеустремленно, распыляют: туда немножко, сюда немножко. В итоге нигде эффекта нет. Нужно наносить мощные удары с воздуха. Для того и создаем сильную авиационную группу, которая будет подчиняться непосредственно Ставке. Использовать ее командующие фронтов могут только с нашего разрешения по вашему докладу. В исключительных случаях можете на месте принять решение, а потом сразу же доложить об этом. Главное не распылять авиацию. Сумеете возглавить такую группу?

— Сумею, — ответил я.

Сталин подписал приказ и пожелал мне успеха.

Из кабинета я вышел вместе с новым командующим Брянским фронтом Ф. И. Голиковым. Он слышал весь разговор и хорошо запомнил требование Верховного использовать авиацию массированно.

В Москве я немного задержался: надо было подобрать начальника штаба и инженера. Ведь группа включала десять полков. Такую силищу тогда имел не каждый фронт. Требовалось квалифицированное руководство.

— Ладно, — согласился Жигарев, — подбери тех, в ком уверен.

Начальником штаба я попросил назначить Ф. С. Гудкова — умного, энергичного и спокойного человека. Он мне понравился еще в Ряжске. Теперь от служил в штабе ВВС 3-й армии Брянского фронта.

Инженером по моей просьбе назначили В. Емельянова, которого я знал с 1927 года, когда служил в Серпухове. Тогда он был техником моего самолета. Машину за номером три, или, как мы говорили, (стройку», он всегда готовил к полетам на пятерку. Потом Емельянов окончил Военно-воздушную академию имени Жуковского и стал квалифицированным инженером.

Остальных специалистов для группы подобрали кадровики.

С командующим ВВС Брянского фронта Степаном Акимовичем Красовским мы встретились как старые знакомые. Ведь я не виделся с ним с 1936 года.

Штаб фронта находился в Ельце. Здесь отвели несколько домов и для руководящего состава нашей группы.

Заместителем у Красовского был Ф. П. Полынин, заместителем по политчасти С. Н. Ромазанов. Во время первой же встречи я рассказал им о разговоре с И. В. Сталиным, о том, как он определил положение и назначение нашей группы.

— Хороший нахлебник объявился, — с усмешкой заметил Красовский. — Никаких приказов ему не отдавай, задачи не ставь, а всем необходимым снабжай. Пожалуй, ты и командовать нами станешь.

— Что ж, обжалуй решение Верховного, если оно тебе не нравится, — в том же шутливом тоне ответил я.

— Ну как же? — уже всерьез возразил Красовский. — Всегда было так: кто приезжает во фронт, подчиняется и командующему ВВС, и командующему фронтом, а тут поди ж ты — без подчинения. Я этого понимать не хочу и буду ставить тебе задачи.

— Ты можешь, конечно, ставить задачи, — спокойно сказал я. — Но выполнять мы будем только такие, которые отвечают положению о группе, утвержденному Ставкой.

— Как же мы будем взаимодействовать, если на каждый удар с воздуха тебе нужно спрашивать разрешение? — не унимался Степан Акимович.

— Ничего особенного тут нет, — пояснил я. — С Москвой у нас постоянная прямая связь. Потребуется не больше минуты, чтобы вызвать Ставку и доложить о принятом здесь решении.

Так, полушутя, полусерьезно, мы «попикировались» со Степаном Акимовичем, а потом пошли на доклад к командующему фронтом. Я доложил генералу Ф. И. Голикову, как идет сосредоточение частей авиагруппы, какие нам отвели аэродромы. Беседа была деловой и сердечной, без каких-либо трений и разногласий при решении конкретных вопросов.

Когда все было выяснено, Красовский вдруг спросил:

— Товарищ командующий, что же получается? У нас теперь второй авиационный начальник будет?

Филипп Иванович разъяснил:

— Думаю, главное состоит не в том, кто кому должен подчиняться. Важно как можно эффективнее использовать авиацию. Такой ударной силы сейчас ни на одном фронте нет.

— На использование группы, — продолжал Голиков, — нам придется спрашивать разрешение. Это будет делать или ее командующий, или я сам, если того потребует обстановка.

Так мы с самого начала определили наши отношения.

На Брянском фронте я встретил людей, с которыми довелось дойти до конца войны. О Степане Акимовиче Красовском я уже упоминал. Не могу не сказать теплых слов о генерале Алексее Семеновиче Жадове. Для нашей группы выделили аэродромы в расположении 3-й армии, начальником штаба которой он был. Мне предстояло побывать там. По пути к командиру 42-го авиаполка Федору Ивановичу Шинкаренко (ныне генерал-полковник авиации, Герой Советского Союза) я заехал в штаб 3-й армии, здесь и познакомился с Жадовым. Первая же беседа расположила меня к нему — это был эрудированный, хорошо знающий свое дело генерал и приветливый душевный человек.

Учитывая, что на автомашине дальше ехать невозможно, он дал мне верховую лошадь. На ней, к удивлению авиаторов, я и прискакал к площадке Выползово. Мне хотелось посмотреть истребитель ЛаГГ-3, вооруженный 37-миллиметровой пушкой конструкции Б. Г. Шпитального. Летчики этого полка проводили ее испытания в бою. Оружие .оказалось довольно мощным. Летчики-истребители были очень довольны им. Шинкаренко рассказал мне, что звено ЛаГГ-3 в скоротечном воздушном бою уничтожило огнем из новых пушек три самолета противника. Но летчики указали и на существенный недостаток этого оружия — малый боекомплект. Некоторые экипажи израсходовали все снаряды за одну атаку. Кроме того, истребители подметили потерю скорости самолета при стрельбе длинными очередями.

Появление «ястребков», вооруженных пушками крупного калибра, насторожило немецко-фашистское командование. Противник усилил разведывательные полеты, пытаясь обнаружить аэродром, где базируются «лаги». Это подтвердил вражеский летчик, сбитый в районе Выползово. Было решено переброеить 42-й полк в более безопасное место для продолжения испытаний нового оружия. Кстати, прошли они довольно успешно. Пушка калибром 37 мм, правда конструкции не Шпитального, а А. Э. Нудельмана, поскольку у нее оказался больший боекомплект, пошла в серийное производство. Но установили ее уже на новом истребителе Як-7.

По возвращении в штаб мне довелось участвовать в организации массированных налетов на наиболее важные цели. Они были утверждены командующим фронтом. Я позвонил в Ставку, доложил о замысле А. М. Василевскому. Он сказал: «Через некоторое время получите ответ». И буквально через пять минут пришло сообщение: «Ваше решение утверждается». Нанесли мы несколько ударов. Для меня и для штаба это было большой наукой, поскольку ранее мы не осуществляли массированных налетов. И теперь, кажется, все убедились, как велика их эффективность.

Наступил период весенней распутицы. Посоветовавшись со Степаном Акимовичем, мы пришли к выводу, что группу нужно убирать с переднего края. Полки перелетели в тыловой район базирования и занялись там боевой подготовкой.

Еще до переезда на новое место мне довелось встретиться с недавно назначенным первым заместителем командующего ВВС Александром Александровичем Новиковым. Невысокого роста, с открытым умным лицом, он сразу привлекал к себе внимание. Когда я пришел в штаб, он вел разговор у карты с начальником штаба и офицерами оперативного отдела Речь шла о постановке задач бомбардировщикам, о расчетах на бомбометание. Мне очень понравились мысли, высказанные Александром Александровичем. Позже я узнал, что Новиков, будучи командующим ВВС Ленинградского фронта, руководил действиями подчиненных ему авиачастей на строго научных основах. Боевая работа авиации под Ленинградом являлась тогда образцом организованности, правильного использования всех ее родов в тактическом и в оперативном масштабах.

Новиков умело анализировал боевой опыт авиачастей под Ленинградом, доказательно пропагандировал его.

Когда я переехал на новое место, то узнал, что А. А. Новиков назначен командующим Военно-Воздушными Силами Красной Армии. Генерал-полковник П. Ф. Жигарев возглавил авиацию на Дальнем Востоке, где обстановка сильно осложнилась. У наших границ сосредоточилась миллионная Квантунская армия, включавшая и крупные военно-воздушные силы.

Новый командующий ВВС Дальневосточного фронта генерал Жигарев имел большой опыт боевой подготовки авиации. Когда началось ее перевооружение, он умело организовал изучение и освоение личным составом новой авиационной техники.

Встречаясь с А. А. Новиковым, я заметил, что он обладает острым чувством нового. Он считал своей святой обязанностью обобщать лучший опыт и внедрять во всех частях.

С Александром Александровичем встречались командиры всех степеней. Каждый из них получал от общения с ним много важного для себя. Чтобы не быть голословным, скажу: широкое использование радио для наведения истребителей — одна из многих заслуг А. А. Новикова. Он широко и удачно применил современную радиотехнику сначала на Ленинградском, затем на Сталинградском фронте, в воздушных боях на Кубани и в других сражениях Великой Отечественной войны.

По примеру командующего ВВС и остальные наши командиры постоянно вели поиск наиболее эффективных методов управления боевыми действиями авиации в воздухе. Это приносило все более ощутимые результаты.

Над волжской твердыней

Весна 1942 года застала меня на Брянском фронте. 5 мая

я получил приказ расформировать 7-ю авиационную группу, которой командовал, и передать ее полки генералу С. А. Красовскому. В это время он начал формировать 2-ю воздушную армию.

Не успели представители этой армии принять наши части, как меня срочно вызвали к аппарату правительственной связи. Звонил Поскребышев, секретарь И. В. Сталина. Он сказал, что рядом с ним находится генерал Новиков, и передал ему трубку. Командующий ВВС Красной Армии сообщил, что он был у товарища Сталина, разговаривал с ним о моем назначении, и приказал мне немедленно выезжать в Москву.

В штабе ВВС, куда я прибыл через день, мне вручили приказ о назначении заместителем командующего ВВС Юго-Западного фронта. Не задерживаясь в столице, отправился на автомашине в Валуйки, где должен был представиться новому начальнику.

Первым меня принял командующий ВВС фронта генерал Ф. Я. Фалалеев — вдумчивый и тактичный человек. Он участвовал в гражданской войне, потом находился на партийных и командных должностях в сухопутных войсках. В 1933 году закончил Качинскую школу, затем учился в Военно-воздушной академии. У Федора Яковлевича опыт общевойскового командира сочетался с глубоким знанием авиационной тактики и оперативного искусства.

Фалалеев рассказал мне о положении дел на фронте, о неудачном наступлении на Харьков, о потерях, которые понесли тогда наши наземные части и авиация. Но сейчас обстановка стабилизировалась, о недавних неудачах говорят мало, а все готовятся к новым боям.

Фалалеев предупредил меня, что его вызывают в Москву, и недели через две он был назначен начальником штаба Военно-Воздушных Сил. Его заменил генерал Т. Т. Хрюкин. По приказу Ставки вместо ВВС фронта начала формироваться 8-я воздушная армия. Все генералы и офицеры переводились на соответствующие должности в новое объединение. Я стал заместителем командующего 8-й воздушной армией, генерал Я. С. Шкурин — начальником штаба.

С первых дней совместной работы с Т. Т. Хрюкиным я убедился, что это умный, энергичный и решительный человек. Тимофей Тимофеевич был высокого роста и могучего телосложения, выглядел очень молодо, хотя и прошел большой трудовой и боевой путь. Он родился в городе Ейске в семье каменщика. В молодости работал грузчиком, молотобойцем. Выделялся энергией, деловитостью, задором. Вступив в комсомол, быстро завоевал авторитет среди молодежи, был избран секретарем райкома ВЛКСМ. С 1932 года Хрюкин — курсант летного училища, по окончании учебы — летчик-бомбардировщик. В боях с фашистами в небе Испании, с японскими милитаристами в Китае проявил храбрость и мастерство. 22 февраля 1939 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В начале войны он командовал ВВС 12-й армии, действовавшей против немецкой группировки «Юг». Потом возглавил ВВС Карельского фронта. Под его руководством авиаторы отражали атаки врага на Мурманск и железнодорожную магистраль, связывавшую этот порт со всей страной.

В боевой обстановке трудно оставаться невозмутимым. И Хрюкин в трудные минуты бывал порою вспыльчив и горяч. Но на него никто не обижался, требования его были всегда продуманны и обоснованны. Мы как-то быстро сошлись с ним и дружно трудились над укреплением авиации фронта.

Прошедшие бои многому научили нас. Уже само формирование воздушной армии было большим шагом вперед. Авиация теперь весомо могла участвовать во фронтовых операциях. Был открыт путь к тесному оперативному взаимодействию с сухопутными войсками и централизованному управлению ее действиями.

Подвергалась реорганизации и дальнебомбардировочная авиация. На базе ее частей создавалась авиация дальнего действия, подчиненная Ставке Верховного Главнокомандования.

Претерпели изменения и авиационные дивизии фронтовой авиации. Раньше существовали смешанные соединения, в которые входили полки истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. Высказывалось мнение, что так будто бы легче достигается их взаимодействие. На самом же деле такая организация мешала массированному применению бомбардировщиков и истребителей. Вполне своевременно Ставка потребовала создать однородные авиационные соединения, перейти к централизованному управлению ими в бою.

В состав 8-й воздушной армии вошли четыре истребительные дивизии, две штурмовые, две бомбардировочные, одна ночная бомбардировочная, части разведки и связи. Мы использовали любую возможность для выявления сил, расположения и ближайших задач авиации противника. Данные разведки, поступавшие из разных источников, говорили о том, что фашистское командование готовит крупные налеты авиации. Встал вопрос: как организовать их отражение?

К этому времени генерал Я. С. Шкурин заболел, его отправили в госпиталь. Штаб лишился опытного руководителя. Это почувствовал и командующий при разработке плана отражения предполагаемых налетов авиации противника. Тимофей Тимофеевич вызвал меня и сказал, чтобы я лично занялся этим делом, так как дальше откладывать его нельзя «Бери, кого тебе нужно, и действуй!» — сказал командующий.

Закрылись мы с офицерами в хате, поработали день, а вечером отпечатанный на машинке документ представил командующему на подпись. План имел кодовое название «Буря». В нем каждой дивизии ставились задачи по вариантам, определялись части, задача которых — отражать налеты с различных направлений, порядок управления ими и организации взаимодействия.

Тимофей Тимофеевич остался доволен планом. Наши предложения получили одобрение командования фронтом. После заседания Военного совета Хрюкин предложил: «Становись начальником штаба». Я ответил: «Нет. Всегда был на командных должностях, и эта работа мне по душе». Он настаивал, но я не соглашался. Вопрос разрешился сам собой, когда к нам прибыл очень квалифицированный начальник штаба армии полковник Н. Г. Селезнев.

Враг накапливал на юге крупные силы, жаждал реванша за зимнее поражение под Москвой. Войска нашего фронта, в том числе и авиачасти, готовились к отражению возможных ударов противника.

По указанию Ставки нам передавалась 220-я бомбардировочная дивизия, которой командовал генерал И. Д. Антошкин. Она воевала на Южном фронте. Хрюкин предложил: хорошо бы слетать, принять ее полки на месте, посмотреть, что они собой представляют. Я попросил поручить это задание мне. Хотелось побывать в штабе 4-й воздушной армии, которой командовал генерал К. А. Вершинин. Мы с ним вместе учились в академии, но потом в течение десяти лет ни разу не виделись. Теперь же воевали на соседних фронтах Я знал его как деятельного, инициативного командира. Хотелось поговорить с ним, ознакомиться с его опытом.

Штаб 4-й воздушной армии стоял тогда в Краснодоне. Я полетел на самолете УТ-2 со штурманом 8-й армии. Вершинин встретил нас радушно, познакомил со своими фронтовыми делами, и я вновь убедился в его умении глубоко разбираться в событиях и людях.

Из Краснодона мы отправились в 220-ю бомбардировочную дивизию. Еще в штабе 4-й армии нас предупредили, что она в прошедших боях понесла большие потери в технике, нужно время, чтобы пополнить ее части самолетами, а поврежденные машины отремонтировать. Я позвонил Т. Т. Хрюкину и предложил посадить дивизию за Дон, на аэродром у станции Панфилове. Там укомплектовать, добиться полной боеспособности. Тимофей Тимофеевич согласился с этим предложением. Приказ о перебазировании я передал, командиру соединения генерал-майору авиации И. Д. Антошкину, которого знал с 1923 года, сначала курсантом Киевской школы, а потом учлетом Качи. Иван Диомидович был выше среднего роста, статный, на занятиях по физкультуре нельзя было не любоваться его крепкой, ладной фигурой. Он лучше всех крутил «солнце» на перекладине. Впоследствии Антошкин рос как командир и летчик, умело применял новинки в технике пилотирования и тактике. В битве на Курской дуге он уже командовал корпусом.

Иван Диомидович в короткий срок перебазировал дивизию на наш фронт и стал готовить ее к боям.

* * *

Конец июня. Как прекрасна степь на Украине и Дону в это время! На ее просторах зеленеют хлеба, поднимаются густые травы. Щедрое солнце высоко стоит над благодатным краем. Глянешь — радоваться бы, да сердце щемит от горечи и боли.

Куда дошли полчища захватчиков! Невольно вспоминаются слова Виктора Гюго: рану, нанесенную родине, . каждый из нас ощущает в глубине своего сердца.

28 июня противник начал наступление на воронежском направлении. Ко 2 июля оборона на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов была прорвана на глубину до восьмидесяти километров. В воздухе большую активность проявляли летчики 4-го флота гитлеровцев. В его состав, как мы потом узнали из трофейных документов, входили 32 группы бомбардировщиков, 15 групп истребителей, 20 отрядов разведчиков. Всего, у врага насчитывалось 1400 самолетов — больше половины того, что он имел на советско-германском фронте. 8-я воздушная армия могла противопоставить фашистской армаде немногим, более 300 самолетов. Правда, в ходе последующих боев мы убедились, что 4-й воздушный флот действовал не только против нар, но и против 2 и 4 ВА.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29