Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Скарамуш - Жизнь Чезаре Борджиа

ModernLib.Net / Исторические приключения / Сабатини Рафаэль / Жизнь Чезаре Борджиа - Чтение (стр. 9)
Автор: Сабатини Рафаэль
Жанр: Исторические приключения
Серия: Скарамуш

 

 


Убедившись, что французы вернули свои утраченные было позиции на севере Италии, папа обратился к королю с просьбой о военной помощи. Целями будущей экспедиции назывались уже не только Пезаро, Фаэнца и Римини, но и Болонья, правитель которой, Джованни Бентивольо, нарушил свои союзнические обязательства и не поддержал французов в борьбе с Лодовико Моро. Но Бентивольо, несмотря на интриги его святейшества, удалось отвести угрозу от родного города — ценой сорока тысяч дукатов он вернул себе расположение короля.

Александр столкнулся и с другой проблемой: осложнились отношения с Венецией. Республика проявляла недовольство незначительностью тех выгод, которые приносило ей участие в Лиге, и требовала пересмотра стратегических планов Ватикана. Римини и Фаэнца все еще находились под формальным протекторатом Венеции, и дож известил святого отца, что не видит смысла лишать эти города венецианских войск, если предстоящий поход не будет включать захват Мантуи и Феррары с тем, чтобы присоединить их к землям Республики. Папа считал такую цену явно завышенной, но не слишком беспокоился, полагая возможным обойтись без помощи венецианцев и опираясь лишь на копейщиков Людовика XII.

Правда, союз между Александром и французским королем был уже не столь безоблачным. Очередным камнем преткновения стала Пиза — высокие стороны долго не могли прийти к единому мнению о ее дальнейшей судьбе. В конце концов король уступил, ибо враждебность Ватикана сделала бы бессмысленными любые его военные победы в Италии. А папа уже мог завершить захват Романьи собственными силами, поскольку именно в 1500 году церковное государство собрало огромные людские и денежные ресурсы. По всей католической Европе, от Польши до Португалии и от Норвегии до Неаполя, не осталось города, откуда не вышел бы хоть один паломник, желавший встретить великий праздник в стенах Рима, получить благословение святого отца и полное отпущение грехов. Во время юбилейной пасхальной службы на площади св. Петра преклонили колени двести тысяч верующих. Но богомольцы думали не только о спасении души — они еще ели, пили и веселились, и значительная доля серебра, оставляемого ими в гостиницах, лавках и тратториях Вечного города, стекалась в виде налогов в папскую казну. Вдобавок среди пришельцев было немало беглых солдат и прочих искателей легкой наживы, готовых немедля наняться хоть к самому дьяволу, а уж тем более — в войско к известному своей щедростью Александру VI. В общем, юбилейные торжества сулили Ватикану такие выгоды, что папа заблаговременно распорядился о продлении праздника на целый год.

Чезаре был счастлив. Теперь он не зависел от милости союзников, и ему не придется делить командование армией ни с французским, ни с венецианским генералами. Герцог, не торопясь, подбирал надежных офицеров, принимал послов, сопровождал папу в загородных поездках. Не чурался он и народных развлечений, восхищая силой и храбростью даже привыкшую ко всему римскую толпу. В день св. Иоанна, двадцать четвертого июня, он принял участие в бое быков. Это жестокое и увлекательное зрелище перекочевало в Италию вместе с арагонской династией. Коррида быстро укоренилась — сперва в Неаполе, а затем и в других больших городах, где сохранились цирки античной эпохи.

Герцог Валентино выехал на арену, вооруженный только легким копьем, и поразил им одного за другим пять диких быков, ни разу не покачнувшись в седле и не потеряв стремян. Этого было вполне достаточно, чтобы вызвать рукоплескания публики и заслужить почетный лавровый венок. Но кульминация зрелища еще не наступила. Когда на арену, взрывая песок, выскочил шестой бык, Чезаре соскочил с коня, быстро подбежал к огромному животному и молниеносным ударом меча отрубил ему голову.

Помимо военных дел и рыцарских забав, Чезаре по-прежнему отдавал должное изящным искусствам, щедрым и ревностным ценителем которых он оставался всю свою короткую жизнь. Дом его был открыт для любых талантов — Чезаре с равным дружелюбием принимал и поддерживал стихотворцев, ваятелей и художников. Он раздавал им множество заказов и платил за работу такие суммы, что не раз получал от его святейшества выговор за «бездумное мотовство».

В это время при дворе герцога находились Джустоло, Сперуло и Серафино Чимино д'Агуила — поэт, впоследствии прославившийся под именем Агуилано. Тогда же, летом 1500 года, Пьер ди Лоренцо написал портрет Чезаре. (Несколькими десятилетиями позже Вазари видел это полотно во Флоренции; впоследствии, по-видимому, портрет был украден или уничтожен.) Через год мы увидим в свите герцога Леонардо да Винчи и Пинтуриккьо, а пока что среди его гостей бывали Браманте — главный архитектор Рима и Микеланджело Буонарроти; чудесную «Пьета», изваянную им для кардинала Сен-Дени, уже называли лучшей скульптурой Италии. Любопытно, что первый успех пришел к Микеланджело в результате ловкой и небескорыстной мистификации, обратившей внимание римских вельмож на молодого скульптора.

Двадцатитрехлетний Буонаротти приехал в Рим из Флоренции в 1496 году по приглашению кардинала Риарио, задумавшего украсить свой дворец каким-нибудь изваянием. В то время в городских предместьях производились большие раскопки, и почти каждый день рабочие извлекали из земли саркофаги, обломки колонн и другие памятники былого величия Рима. Страстный поклонник античного искусства, кардинал Риарио усердно следил за появлением новых находок, собрав большую коллекцию римских древностей. Однажды, расхаживая вместе с Микеланджело по дворцовой галерее, среди своих любимых антиков, кардинал с законной гордостью спросил, может ли молодой тосканец создать что-либо подобное? Вопрос был чисто риторический, но, к изумлению и досаде его преосвященства, скульптор без труда обнаружил в коллекции свою собственную работу — «Купидона». Это прелестное мраморное дитя считалось одной из жемчужин собрания Риарио.

Возмущенный кардинал поначалу принял слова Микеланджело за розыгрыш и наглую ложь. Он заявил, что купил статую у известного торговца Бальдассаре из Милана и собственноручно заплатил за нее двести дукатов. Теперь вознегодовал Микеланджело — он получил от торговца всего лишь тридцать золотых монет. Возникло разбирательство, и скоро выяснилась предыстория дела. Работая во Флоренции, в школе скульпторов при дворе Медичи, Микеланджело высек из белого каррарского мрамора спящего ребенка. Кто-то из друзей, пораженный сходством изваяния с античными фигурами, предложил ему «состарить» статую, чтобы придать ей вид древнего подлинника. Конечно, такая обработка не составила для молодого мастера никакого труда: он осторожно нанес изваянию несколько мелких повреждений, а затем втер в мраморную поверхность жидкую глину. Теперь купидон выглядел так, словно пролежал в земле не меньше тысячи лет. Он ввел в заблуждение и торговца, и преосвященного коллекционера.

В итоге все действующие лица почувствовали себя подло обманутыми. Единственным приемлемым выходом оказалось восстановление status quo note 21. Микеланджело вернул деньги торговцу, а торговец — кардиналу Риарио. Последний, не желая держать в своей коллекции фальшивку, возвратил скульптору злополучного купидона. Вся эта история сослужила Микеланджело хорошую службу, ибо разом прославила его среди римских меценатов. Вскоре нашелся и новый покупатель — Чезаре Борджа, тогда еще кардинал Валенсийский. Он с охотой приобрел «Купидона», а впоследствии подарил его Изабелле д'Эсте. В сопроводительной записке Чезаре выразил мнение, что «эта статуя — лучшее из произведений искусства, созданных современными мастерами».

Глава 14. СМЕРТЬ АЛЬФОНСО АРАГОНСКОГО

События, к изложению которых мы сейчас перейдем, не имели в глазах современников ничего загадочного, став лишь одним из эпизодов в длинной череде злодеяний Борджа. Имеющиеся свидетельства менее противоречивы, чем те, которые относятся к гибели герцога Гандия, и возможно, что обвинительный приговор, вынесенный молвой нашему герою, в данном случае вполне справедлив. Но подлинные причины трагедии остаются неясными, и теперь уже едва ли удастся стереть все «белые пятна» в этой истории.

Как мы помним, второе замужество Лукреции состоялось в июле 1498 года. Ее супругом стал Альфонсо Арагонский, внебрачный сын прежнего неаполитанского государя Альфонсо II и племянник правящего короля Федериго. Это был красивый и пылкий юноша, на год моложе своей жены (Лукреции уже исполнилось восемнадцать). В качестве свадебного подарка, а также ради благоволения папы, король дал юному Альфонсо титул принца Бишелье и Салерно. Судя по всему, новобрачные очень любили друг друга. В ноябре 1499 года у них родился сын, названный в честь деда Родриго.

Беда всегда приходит внезапно. Пятнадцатого июля 1500 года поздно вечером принц подвергся нападению на лестнице св. Петра. В короткой схватке Альфонсо был тяжело — и, как все поначалу думали, смертельно — ранен. Нападавшие скрылись.

Согласно записям Бурхарда, принц получил ранение в голову, правую руку, и бедро. Обливаясь кровью, юноша упал на каменные ступени, а злодеи, сочтя его убитым, кинулись вниз, где у подножия лестницы их ожидало около сорока верховых. Вскочив в седла, всадники пришпорили лошадей и умчались в направлении Пертузианских ворот.

В Риме Альфонсо жил во дворце кардинала Санта-Мария ин Портико, но люди, сбежавшиеся к месту преступления, побоялись, что он не перенесет долгой дороги. Поэтому раненого поместили в ближайший дом, приличествующий его титулу и званию, — ватиканские палаты Борджа. Состояние принца казалось всем совершенно безнадежным, и кардинал Капуанский спешно дал ему отпущение грехов in articulo mortis note 22.

Неслыханная дерзость преступления потрясла горожан. Конечно, особенно волновалась и негодовала неаполитанская община. Через трое суток после покушения на Альфонсо был обнародован указ герцога Валентино, грозивший смертью всякому, кто появится с оружием в руках между Ватиканом и замком св. Ангела. Эта явно запоздалая мера предосторожности лишь усилила тревогу в городе.

Быстро распространяясь, весть о случившемся достигла Неаполя. Король Федериго немедля отправил в Рим своего личного врача, приказав ему сделать все возможное для спасения племянника и не покидать его ни днем, ни ночью. Миновала неделя, другая, и уже казалось, что искусство мессера Гальено обеспечило благоприятный исход: молодой человек пришел в сознание, жар спал, и началось заживление ран. Все были убеждены, что опасность отступила, как вдруг семнадцатого августа Рим потрясло известие о том, что принц скончался — на тридцать третьи сутки после ранения.

Бурхард сопроводил события того дня следующей лаконичной записью: «Поскольку он не пожелал умереть от ран, его задушили прямо в постели, вчера, в четыре часа пополудни». Кроме заметки о самом покушении, это единственное упоминание о судьбе несчастного принца, сделанное автором «Дневника».

Конечно, многоопытный церемониймейстер, всякое видавший на своем веку, не принадлежал к числу особо впечатлительных людей. И все же циничное хладнокровие его комментария выглядит несколько необычно, равно как и чрезмерный лаконизм в изложении событий. Скорее всего, он знал больше, чем осмеливался доверить бумаге. Сдержанность Бурхарда вынудила историков обратиться к многословному, но куда менее надежному источнику.

На следующий вечер тело Альфонсо Арагонского без лишнего шума перенесли в собор и после отпевания похоронили в часовне Санта-Мария делла Феббре; последнее напутствие ему дал Франческо Борджа, архиепископ Козенцы. По приказу папы неаполитанский врач и его помощник были арестованы. Впрочем, оба медика провели в замке св. Ангела не больше суток — их освободили почти сразу по завершении допроса.

Начиная с этого момента, мы вступаем на зыбкую почву слухов и домыслов. Они весьма обильны, нередко очень драматичны, но, к сожалению, ни в одном случае не содержат и намека на доказуемость. Рассмотрим их по порядку.

Основным авторитетом в вопросе о причинах гибели принца стал уже знакомый нам неутомимый сплетник — посол Венеции Паоло Капелло. В свое время, находясь далеко от Рима, Капелло ухитрился дать подробное изложение обстоятельств убийства герцога Гандия; не оплошал он и на этот раз. В своем донесении от девятнадцатого июля, сообщив о покушении, он добавляет: «Имя организатора нападения неизвестно, но это, без сомнения, тот же самый человек, который убил и бросил в Тибр герцога Гандия. Монна Лукреция, супруга принца Бишелье, занемогла от горя; по словам врачей, у нее открылась нервная горячка. Герцог Валентино издал эдикт, запрещающий ношение оружия на всем пространстве от Ватикана до замка сн. Ангела». В конце июля Капелло упоминает о том, что «раненый очень слаб и надежд на его выздоровление мало, хотя жар, кажется, начинает спадать». А восемнадцатого августа посол делает следующую запись: «Сегодня скончался принц Бишелье. Причиной его смерти явилась предпринятая полтора месяца назад попытка покушения на герцога Валентино). Герцог приказал своим людям изрубить молодого Альфонсо на куски, ибо узнал о некоем заряженном арбалете, стрела из которого должна была пронзить его (Чезаре) во время прогулки в дворцовом саду». По словам Капелло, несколько слуг принца были арестованы папской стражей и под пыткой признались в намерении своего господина расправиться с Чезаре Борджа.

В пространном донесении от двадцатого сентября, адресованном венецианскому сенату, Капелло сводит приведенные отрывки воедино, дополнив их множеством подробностей. В его изложении события разворачивались следующим образом:

«Нападение произошло в девятом часу вечера, поблизости от дворца герцога Валентино. Собрав последние силы, принц бросился к папе и крикнул ему: „Я ранен и знаю кем!“ Присутствовавшая при этом дочь его святейшества, Лукреция, увидев мужа окровавленным, упала в обморок. Перевязав раны, принца перенесли в один из дворцовых покоев, где потом при нем неотлучно находились жена и сестра, принцесса Скуиллаче. Обе женщины ухаживали за ним и собственноручно готовили ему всю еду и напитки, ибо в любом непроверенном кушанье мог оказаться яд. Они знали о ненависти, которую питает к принцу герцог Валентино, и трепетали поминутно, ожидая новых убийц. Знал об этом и папа, приказавший охранять покой и жизнь раненого зятя шестнадцати стражникам.

Святой отец несколько раз навещал принца, утешал и ободрял его. Однажды вместе с его святейшеством пришел Валентино, и когда папа заговорил о чем-то с Лукрецией, герцог, наклонясь к постели больного, тихо произнес: «Чего не было за завтраком, то будет на ужин…» И семнадцатого августа, видя, что дело идет на поправку, он появился вновь. Велев женщинам уйти, герцог кликнул своего слугу, Микелотто, и тот быстро задушил несчастного принца. В ту же ночь тело убитого было предано земле».

Рассказ посла игнорирует некоторые важные обстоятельства и скорее ставит, чем разрешает вопросы. Кроме того, он полон противоречий.

Первое. «Нападение произошло… поблизости от дворца герцога». Альфонсо ранили на ступенях лестницы св. Петра — об этом знал и говорил весь Рим, да и сам Капелло упоминал это в депеше от шестнадцатого июля. Здесь налицо или провал в памяти, или явная подтасовка, цель которой — сразу же указать виновного.

Второе, «…он бросился к папе и крикнул ему: „Я ранен и знаю кем!“» В описании ранений, полученных принцем, Капелло сходится с Бурхардом. Очень трудно себе представить, что человек, истекающий кровью, сумел пробежать одну-две улицы и сделать свое драматическое заявление. Нападающие не добили его лишь потому, что сочли мертвым. Альфонсо был без сознания, когда кардинал Капуанский отпускал ему грехи, и затем восемь суток оставался на грани жизни и смерти. Способность бегать и кричать, находясь в таком состоянии, выглядит довольно сомнительной. Вероятно, Капелло ввел в повествование этот эпизод ради его логической полноты — желая показать, что уже с самого начала всем, включая жертву, все было ясно.

Третье. Лукреция и Санча «ухаживали за ним и собственноручно готовили еду и напитки». Легко поверить в доброту обеих принцесс, в их искреннее желание спасти мужа и брата. Но у них не было никакой необходимости заниматься стряпней — ведь рядом с Альфонсо находился опытный врач, который наверняка мог проконтролировать пищу и уберечь своего пациента от отравления. В июле тот же Капелло сообщал о приезде к раненому неаполитанского доктора, но в дальнейшем не упоминает о нем.

Четвертое. «Папа приказал шестнадцати стражникам охранять раненого зятя». Эта деталь должна свидетельствовать о том, что и сам Александр знал, кто угрожает жизни принца. Но куда подевалась вся охрана при появлении убийц — герцога и его слуги Мике-лотто?

Пятое. «…Герцог тихо произнес: „Чего не было за завтраком, то будет на ужин“. Тут мы воочию убеждаемся не только в виновности Валентино, но в его дьявольской жестокости — герцог приходит полюбоваться на страдания раненого врага и дает тому понять, что он обречен. Однако возникает вопрос: кто предоставил венецианцу эти бесценные сведения? Всюду, где можно, Капелло называет своих информаторов, но в данном случае предпочитает фигуру умолчания. Тем самым он низводит свое сообщение до уровня обыкновенной сплетни, которую нельзя ни проверить, ни проанализировать.

Следует подчеркнуть, что в целом версия причастности Чезаре Борджа к убийству принца вполне допустима — речь идет лишь о недостоверности отдельных эпизодов и об удручающей нехватке надежных документальных свидетельств, которые позволили бы восстановить истинную картину.

Прошло три с половиной столетия, и «Донесения» Капелло были освящены авторитетом Грегоровия. В очерке «Лукреция Борджа» мы находим безапелляционный вывод: «Тайна, окутывавшая гибель Альфонсо, скоро рассеялась. Чезаре открыто заявил, что убил принца, поскольку тот сам покушался на его жизнь».

Но делал ли Чезаре подобное признание? Будь это так, откровенность герцога была бы обязательно зафиксирована в письмах, дневниках и посольских отчетах. В действительности же повсюду — только повторение слухов, возникших неизвестно как и неизвестно где.

Есть еще одно обстоятельство, которое трудно согласовать с рассказом Капелло, — присутствие неаполитанского врача, лечившего Альфонсо. Уж он-то наверняка пользовался доверием принца и к тому же, в силу своей профессии, был весьма наблюдательным человеком. Освобожденный после допроса в замке св. Ангела мессер Гальено вернулся на родину и, надо думать, дал королю Федериго полный отчет обо всем, что видел и слышал в Риме. Значит, летописи Неаполя могут предоставить нам столь необходимое свидетельство очевидца.

Увы — эта надежда тщетна. Анналы Неаполитанского королевства содержат лишь бесконечные пересказы версии Капелло. Остается только гадать, чем объясняется молчание доктора Гальено — тем, что ему нечего было сказать, или запугиванием во время допроса.

Даже скупые строки «Дневника» Бурхарда дают, при внимательном чтении, пищу для недоуменных размышлений. В самом деле — зачем было посылать сорок всадников ради убийства одинокого восемнадцатилетнего юноши? Кто и когда успел их пересчитать? Почему целый эскадрон, сгрудившийся у лестницы св. Петра, не привлек ничьего внимания и как такому количеству людей удалось бесследно исчезнуть после нападения на принца?

Впрочем, здесь к нашим услугам информация, исходящая от флорентийского посла Франческо Капелло (по воле судьбы два дипломата оказались однофамильцами). В шифрованных письмах синьора Франческо число нападающих ограничивается четырьмя злоумышленниками в масках. Дальнейшие события посланец Флоренции описывает примерно так же, как Бурхард, но оговаривается, что лишь передает городские слухи. Он упоминает также о неудачном покушении на Чезаре Борджа, предпринятом Альфонсо Арагонским.

Пытаясь разобраться в истории убийства принца Бишелье, мы оказываемся перед альтернативой: или принять целиком версию Паоло Капелло, возлагающего вину на герцога Валентино, или отвергнуть ее ввиду явной противоречивости. Второй путь сразу же заводит нас в тупик, поскольку вообще не дает материала для рассуждений. А идя по первому пути, мы вынуждены заключить, что Чезаре, при всей своей жестокости, только отвечал ударом на удар. Истоки непримиримой вражды двух молодых аристократов не попали в поле зрения историков, и мы не знаем причин, побудивших Альфонсо взяться за арбалет. Но ведь это — самый важный фрагмент всей картины, без которого нельзя судить об истинных ролях действующих лиц. Не всякий, кто умер насильственной смертью, — невинная жертва, и думается, что Грегоровий не прав, утверждая, будто «тайна, окутывавшая гибель принца, скоро рассеялась». Эта тайна до сих пор ждет своего исследователя.

Глава 15. РИМИНИ И ПЕЗАРО

Осенью 1500 года Чезаре с головой погрузился в хлопоты по сбору и снаряжению новой армий. Посол де Вилльнев сообщил ему о желании французского короля по-прежнему участвовать в военных предприятиях герцога; в качестве ответной любезности подразумевалась помощь Борджа при очередном походе Людовика на Неаполь. Со своей стороны, Чезаре обратился к Людовику с просьбой оказать дипломатический нажим на венецианцев, под чьим покровительством находились двое противников Александра VI — Манфреди и Малатеста, правившие в Фаэнце и Римини.

Как нередко бывало, на помощь Борджа пришел случай. Именно в это время обострились отношения между Венецией и султаном Баязидом, так что республика всерьез опасалась нападения турецкого флота. В сложившихся условиях дож и Совет десяти не могли рисковать дружбой с папой и королем Франции. Оставалось лишь сделать хорошую мину при плохой игре — Венеция не только отказалась от протектората над обоими городами, но и осыпала почестями их будущего завоевателя, пожаловав герцогу Валентино почетное гражданство. Отныне его имя было навсегда внесено в Золотую книгу Республики, а один из красивейших дворцов города перешел во владение нового гражданина.

Как мы помним, Александр VI принимал очень близко к сердцу все, что касалось благополучия его сына, и этот случай не стал исключением. Папа, еще совсем недавно метавший громы и молнии в коварного и неискреннего союзника и уверявший, что Венеция лишь даром потратит время, пытаясь снискать его милость, теперь не находил слов, чтобы выразить свое удовольствие и благоволение. А сам Чезаре в разговоре с послом Республики дал понять, что, когда Всевышнему будет угодно призвать к себе нынешнего папу, герцог Валентино обеспечит передачу святейшего престола венецианскому кардиналу.

Армия уже стояла в боевой готовности. Под знаменами Чезаре собрались как его сподвижники по первому походу, так и новые солдаты и командиры — кондотьеры, искатели приключений, дворяне, права которых были когда-то ущемлены нынешними врагами Борджа. Артиллерией распоряжался Вителлоццо Вителли, один из лучших в Европе знатоков артиллерии, а общее командование было поручено Бартоломео да Капранике.

Яркая личность самого Чезаре, его щедрость и ум привлекали к нему не только воинов, но в неменьшей степени людей свободных профессий. Писатели и ученые, художники и скульпторы всегда встречали радушный прием при его дворе, ибо вкус к прекрасному у герцога проявлялся не только в блистающих роскошью римских апартаментах, но и среди опасностей и забот походного лагеря. К демоническому обаянию Чезаре Борджа и к возможностям, предоставляемым им всем творческим натурам, не оставался равнодушен даже человек столь независимого характера, как Леонардо да Винчи — этот универсальный гений поступил на службу к герцогу в качестве военного инженера. Но встреча с Леонардо произойдет немного позже, в начале 1501 года. Пока что к армии Валентино присоединились служители муз меньшего масштаба, среди них поэты Джустоло, Кальмета, Сперуло и скульптор Пьеро Торриджани.

Сохранился портрет Торриджани, сделанный его собратом по ремеслу, таким же авантюристом, но куда более одаренным художником — Бенвенуто Челлини. Даже если бы мы не располагали воспоминаниями современников, внешность и осанка этого зеленоглазого силача и красавца, запечатленные кистью молодого Бенвенуто, позволили бы сделать безошибочный вывод о том, что меч и копье привлекали Пьеро не меньше, чем молоток и резец. Самым значительным произведением Торриджани стало надгробие английского короля Генриха VII, но настоящую известность ему принес один-единственный кулачный удар. Именно этот удар, сломавший нос четырнадцатилетнему Микеланджело Буонаротти и навсегда обезобразивший лицо будущего величайшего ваятеля и живописца эпохи Возрождения, «обессмертил» Пьеро Торриджани. Ссора произошла в те времена, когда оба юноши были еще учениками в школе скульптора Бертольдо при дворе Лоренцо Медичи. Интересно, что сам Торриджани всю жизнь считал увечье, нанесенное Микеланджело (который был моложе и слабее его) своим наиболее выдающимся подвигом. И, как ни удивительно, он оказался прав.

Но вернемся к нашим героям — Борджа. Надо полагать, что страх и ненависть на врагов Чезаре нагоняли не только его таланты полководца и политика, но и та необычайная быстрота, с которой ему всегда удавалось набирать и снаряжать войска. Как правило, на подготовку к очередной кампании герцогу требовалось куда меньше времени, чем другим государям, и это ставило его противников в особенно невыгодное положение. Причина такой быстроты была очень проста — свободный доступ к ватиканской казне. А церковные доходы неиссякаемыми ручейками золота стекались в Рим из всех приходов Европы, не говоря уже о средствах, получаемых от продажи индульгенций, многочисленных пожертвованиях и вкладах в монастыри, прибылях с земельных владений и тому подобном. Папа, владевший сравнительно небольшой территорией, единолично распоряжался куда большими суммами, чем иные монархи, и его воинственный сын мог не стеснять себя в тратах, тем более, когда исполнял отцовскую волю. Так было и до, и после похода на Римими и Пезаро, но именно осенью 1500 года враги Борджа впервые четко осознали столь прискорбное для них положение вещей. Тогда же прозвучала чья-то крылатая фраза: «Войско герцога куплено ценой двенадцати кардиналов».

Действительно, в сентябре Александр VI вновь резко расширил состав Святой коллегии, учредив сразу целую дюжину кардинальских постов. Вероятно, папа в преддверии войны хотел усилить свои позиции в конклаве, создав там абсолютное большинство своих ставленников. Однако наиболее шокирующим новшеством явилась не сама раздача красных шапок в столь небывалом количестве, а налог, которым облагались назначенные прелаты: каждый из них был обязан отчислять в церковную казну десятую часть своих доходов. А четыре месяца спустя Александр распространил действие указа и на остальных кардиналов, равно как и на всех чиновников святого престола, занимавших выгодные должности.

Эти меры вызвали дружный ропот. Противники папы обвиняли его в бесстыдной симонии, а подчиненные, не привыкшие делиться своими прибылями с кем бы то ни было, — в беззастенчивом грабеже. Между тем Александр заслуживал не большего осуждения, чем любой правитель, вводящий дополнительные налоги, когда его государство оказывается в чрезвычайных обстоятельствах. Будучи законным главой католической церкви, папа имел полное право распоряжаться доходами с бенефиций, используя их на общецерковные нужды, а восстановление власти святого отца над Романьей, конечно, могло считаться таковой. Другое дело, что эта практика не могла найти одобрения князей церкви, ибо ограничивала их возможности личного обогащения.

Еще до выступления из Рима Чезаре начал пожинать плоды своей славы — примеру Имолы и Форли, признавших верховенство герцога, решила последовать Чезена. Город стал ареной кровавых столкновений между старинными врагами — партиями гвельфов и гиббелинов, и его правитель, не будучи в состоянии остановить стычки своими силами, обратился за помощью к Эрколе Бентивольо, командовавшему гарнизоном Форли. Рейтары Бентивольо двинулись на Чезену, и городской совет, напуганный перспективой разрастания войны, отправил посольство в Рим. От имени всех жителей депутация обратилась к его святейшеству с просьбой передать власть над городом герцогу Валентино — единственному человеку, обладающему достаточным авторитетом для бескровного умиротворения вражды. Александр пришел в восторг от столь мудрого решения, и уже в начале августа герцог стал законным повелителем Чезены. Это событие было отмечено общегородским праздником, в котором принял участие и сам Чезаре. Он снизил подати, отменил налог на муку и сумел в течение нескольких дней примирить вождей обеих партий. Водворив спокойствие и порядок в своем новом владении, Валентино возвратился в Рим, чтобы закончить последние приготовления к новому походу.

В начале октября святой отец благословил армию Чезаре, и передовые отряды кавалеристов прошли через городские ворота. Первую остановку сделали в Непи. Там, во дворце, оплакивала покойного мужа молодая вдова — Лукреция Борджа. С нею был и маленький Родриго — первенец, названный в честь деда.

Начались проливные дожди, и дорога стала тяжелой. Осадные орудия увязали в грязи, задерживая общее движение, настроение у солдат падало, появились случаи дезертирства. Герцог знал, что единственное средство уберечь армию от развала — провести ее через победоносное сражение, которое разом закалит и воодушевит людей. Скоро нашелся подходящий объект — замок Фоссате у подножия Апеннинских гор, гнездо рыцарей-разбойников, открыто промышлявших грабежом купцов и богатых путников. Как стало известно герцогу, в подземельях замка томились в ожидании выкупа десятки людей, у которых не нашлось при себе достаточно золота, чтобы удовлетворить аппетиты грабителей.

Чезаре потребовал сдачи крепости, но получил высокомерный отказ — гарнизон надеялся на ее неприступность, а также на то, что войско не станет задерживаться в суровой и малонаселенной местности. В этом с разбойниками был согласен и сам герцог. Промедление под стенами Фоссате не сулило ему ничего хорошего, поэтому он приказал немедленно начинать штурм. Замок пал в тот же день, и Чезаре отдал его на разграбление своим солдатам. Все пленники получили свободу, а участь побежденных оказалась роковой — их ожидала петля. Этой казнью герцог Валентино недвусмысленно показал всей Италии, к каким печальным последствиям может привести вооруженное сопротивление армии Святого престола.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19