На князя Сергея эта сцена произвела тяжёлое впечатление. Он стал быстро ходить по террасе, стараясь движением побороть внутреннее волнение, однако решился во что бы то ни стало поставить на своём и с нетерпением ожидал прибытия рабочих в парк.
      Время шло, а рабочие не являлись. Князь уже взялся за звонок, чтобы позвать лакея, как последний появился на пороге двери и доложил о приходе отца Николая, священника церкви села Лугового.
      Это был тоже один из древних старожилов княжеской вотчины. Уже более полувека священствовал он в сельской церкви и считал себе лет под девяносто.
      Он давно овдовел и был бездетен, жизнь вёл чисто монашескую и возбуждал в своей пастве к себе не только уважение, но и благоговение. Небольшого роста, с редкими, совершенно седыми волосами, в незатейливой крашенинной ряске, он по своему внешнему виду не представлял, казалось, ничего внушительного, но между тем при взгляде на его худое, измождённое лицо, всегда светившееся какой-то неземной радостью, невольно становилось ясно на душе человека с чистою совестью и заставляло потуплять глаза тех, кто знал за собою что-либо дурное. Его глаза, светло-карие и блестящие, глядели прямо в душу, и ничего-то от них не могло укрыться, так что его прозвали «провидцем» не только в Луговом, но и в окружности, и издалека приезжали люди помолиться в церковь села Лугового и получить благословение, совет и утешение от отца Николая. Бывали случаи, когда он отказывал в них приезжавшим к нему, и всегда затем за этими лишёнными благословения отца Николая открывалось какое-нибудь очень дурное дело.
      К его-то помощи и прибег Терентьич для вразумления молодого князя. Он прямо с барского двора погнал свою лошадку на село, явился пред лицом маститого «батюшки», вкратце передал ему об отданном молодым князем страшном приказании и со слезами на глазах просил отца Николая сейчас же пойти вразумить его сиятельство не готовить себе и своему роду погибели.
      Отец Николай, конечно, знал о заклятии относительно неприкосновенности павильона-тюрьмы и вместе с другими верил в возможность несчастья, грозившего ослушнику прадедовской воли, а потому сказал, что попробует вразумить князя.
      Обрадованный Терентьич усадил отца Николая в свою тележку и погнал лошадку по направлению к княжескому дому. Таким-то образом и случилось, что князь Сергей Сергеевич, нетерпеливо ожидавший рабочих, получил совершенно неожиданный доклад о приходе отца Николая.
      «Этому что надо?» – с раздражением подумал князь, однако не принять его не решился.
      Отец Николай с первого же свидания с ним произвёл на него то же впечатление, которое производил и на других. Быть может, оно не особенно укрепилось в душе князя, но всё же образ почтенного старца, служителя алтаря, внушал ему невольное уважение.
      – Проси! – сказал он.
      Через несколько минут на террасе появился отец Николай. Князь почтительно подошёл к нему под благословение и сам пододвинул стул старику.
      Отец Николай сел и некоторое время хранил молчание, пристально смотря на князя Сергея Сергеевича, тоже севшего к столу.
      Князю показалось это молчание целою вечностью.
      – Что скажете, батюшка? – начал он.
      Отец Николай откашлялся, заслоняя рот рукою.
      – Духовный сын мой, Степан Терентьев, сейчас был у меня.
      – Вероятно, жаловался на меня за то, что я задумал привести в порядок парк и почистить старый павильон!
      – Порядок – дело хорошее, ваше сиятельство, но то, что веками сохранялось, едва ли следует разрушать, – начал отец Николай, но князь перебил его:
      – Вы, батюшка, скажите мне без обиняков: верите вы сами в легенду об этом павильоне?
      – Говорят, – ответил отец Николай после некоторой паузы, – что запрет на него положен для сохранения его из рода в род.
      – Отец ничего не говорил мне об этом. Положим, я не присутствовал при его смерти – он умер в Москве, когда я был в Петербурге, в корпусе. Но мать умерла почти на моих руках и тоже ничего не сообщила мне об этом запрете.
      – Всё-таки, по-моему, ваше сиятельство, лучше остеречься: это смутит крестьян.
      – Почему смутит? – возразил князь. – Если там не найдут ничего, кроме старого хлама, в чём я почти уверен, то никакого смущения не будет и лишь уничтожится повод к суеверию. Затем, если даже там найдут тех, о которых говорит старая сказка, то и тогда я совершаю этим далеко не дурное дело. Они оба искупили свою вину строгим земным наказанием, за что же они должны быть лишены погребения и их кости должны покоиться без благословения в этом каменном мешке? Вы, как служитель алтаря, можете осудить их на это?
      – Нет, не могу… – с усилием произнёс священник.
      – Вот видите, батюшка! Значит, во всяком случае должно открыть павильон. Вы приехали кстати. Если в самом деле там найдутся человеческие кости, мы положим их в гробы, вы благословите их и похороните на сельском кладбище.
      Отец Николай сидел в задумчивости, а затем произнёс:
      – А если от этого приключится что-нибудь дурное для вас, как говорит предание? Подумайте, ваше сиятельство!
      – Полно, батюшка! Вы под влиянием народных толков и в заботе обо мне забыли слова Писания о том, что ни один волос с головы человеческой не спадёт без воли Божией.
      Отец Николай ничего не отвечал и сидел с поникшей головой. Его положение было из затруднительных. Как старожил этой местности, он невольно разделял некоторые предубеждения своей паствы, основанные на преданиях, во главе которых стояло заклятие из рода в род на неприкосновенность старого павильона. Он верил чистою верою рёбенка в это заклятие, но редко думал о нём и ещё реже рассуждал по этому поводу. Он был убеждён, что никто из князей Луговых не решится нарушить его, тем более что для этого не могло быть никаких серьёзных причин, кроме разве праздного любопытства. Теперь князь поставил вопрос, совершенно неожиданный и непредвиденный им. Действительно, если внутренность павильона не подтвердит сложившейся о нём легенды, то уменьшится один из поводов суеверия; если же там найдутся останки несчастных, лишённых христианского погребения, то лучше поздно, чем никогда, исправить этот грех. Ни против того, ни против другого возражения молодого князя не мог ничего ответить отец Николай как служитель алтаря, а потому и умолк.
      Князь между тем приказал позвать Терентьича.
      Старик бодро вошёл на террасу в уверенности, что сейчас князь отменит страшное приказание, а потому широко раскрыл глаза, когда князь встретил его довольно сурово.
      – Что я тебе приказал? – крикнул он. – Я велел тебе собрать рабочих для расчистки парка, а ты побежал жаловаться на меня батюшке.
      – Виноват, ваше сиятельство, я думал… – дрожащим от волнения голосом произнёс старик.
      – То-то «виноват»! Но чтобы впредь этого не было. Твоя обязанность не думать, а исполнять мои приказания. Мы с батюшкой решили оба присутствовать при вскрытии павильона.
      Терентьич был совершенно уничтожен последними словами князя. Он перевёл недоумевающий, печальный взгляд с князя на отца Николая и встретился с его ясным взглядом.
      – Да, сын мой, и в Писании сказано: «Рабы, повинуйтесь господам своим».
      – Ступай и исполняй, что приказано! – повторил князь.
      Окончательно поражённый, старик вышел.
      «Вот оно что!.. Господи Иисусе, и отец Николай ничего не поделал… тоже на руку его сиятельству погнул», – рассуждал он сам с собою.
      Когда он приехал в деревню и отдал приказание идти работать в княжеский парк для очистки павильона, крестьяне, наряженные на эту работу, были прямо ошеломлены.
      – Господи, Иисусе Христе, да ведь нельзя этого, Терентьич, никогда мы это делать не станем, пока крест на шее имеем. Освободи, будь отец милостивый!
      – Таков княжеский приказ, – объяснил управитель.
      – Князь что! Князь молод… Ты вразумил бы его, – заметили некоторые из крестьян.
      – Пробовал уже, православные, а он: «Ломай, – говорит, – да и весь сказ!»
      – Дела. А нас всё же освободи! – настаивали крестьяне.
      – Как же я вас освобожу, если князь сказал, что это надо делать беспременно сейчас… Отец Николай у него, так при нём чтобы.
      – Отец Николай?.. Благословляет, значит? Тогда нечего и толковать, православные… Отец Николай даром не благословит.
      Хотя отец Николай действительно не благословил работ, а лишь сказал о повиновении рабов господину, но Терентьич пошёл на эту ложь, так как по угрюмым лицам крестьян увидал, что они готовы серьёзно воспротивиться идти на страшную для них работу. Имя отца Николая должно было, по мнению Терентьича, изменить их взгляд, и он не ошибся.
      Известие о том, что будут ломать страшный павильон, с быстротою молнии облетело всё село. Крестьяне заволновались; но когда передававшие это известие добавляли, что при этом будет присутствовать сам отец Николай, волнение мгновенно утихло, и крестьяне, истово крестясь, степенно говорили: «Видно, так и надо», – и вскоре наряженные на работу в княжеском парке крестьяне тронулись из села. За ними отправились любопытные.
      Князь Сергей сошёл с отцом Николаем в парк и направился к тому месту, где стоял павильон-тюрьма.
      – Самое лучшее место в парке, – говорил он, пробираясь через чащу деревьев к павильону, – а вследствие людского суеверия остаётся целую сотню лет в таком запустении.
      Оба они подошли к павильону на полянке, заросшей густой травой. Тень от густо разросшихся кругом деревьев падала на нижнюю половину павильона, но его верхушка, с пронзённым стрелой сердцем на шпиле, была вся озарена солнцем и представляла красивое и далеко не мрачное зрелище.
      – Какое красивое здание! – невольно воскликнул князь.
      Отец Николай задумчиво произнёс:
      – Неужели оно действительно строено по внушению злобы?
      – Я убеждён, батюшка, что это выдумки…
      – Посмотрим, князь; те соображения, которые вы высказали мне, заставили умолкнуть мои уста, на которых была просьба оставить эту, как мне казалось, бесцельную затею, могущую, неровен час, действительно быть гибельною для вас. Но теперь я изменил своё мнение и благословляю начало работы.
      В это самое время к месту, где находился павильон, прибыли рабочие-крестьяне с Терентьичем во главе. Сюда же явились и садовники.
      – Позвать слесаря! – распорядился князь. – А вы, ребята, расчищайте-ка дорожку, которая должна соединиться с ведущей сюда дорожкой парка, повычистите отсюда весь мусор, да живо принимайтесь за работу. Садовники укажут, что делать.
      Двенадцать прибывших крестьян и четверо садовников молча выслушали приказание и все обратили свои взоры на отца Николая, стоявшего рядом с князем.
      – Благослови вас Господь! – твёрдым голосом произнёс тот.
      Работы по очистке аллеи начались. Вскоре снова явился Терентьич и привёл слесаря с инструментом. Последний шёл за управителем испуганный и бледный. Князь невольно вздрогнул и как-то инстинктивно с умоляющим взором обернулся к отцу Николаю.
      – Успокойся, сын мой, – сразу понял священник немую просьбу князя и подошёл к неподвижно стоявшему слесарю, – надеюсь, ты веришь своему духовному отцу. Я благословляю тебя.
      Отец Николай перекрестил слесаря, и тот сразу ободрился.
      – Надо сломать этот замок, – указал князь ему на громадный замок, висевший на двери павильона.
      – Слушаю-с, ваше сиятельство! – с дрожью в голосе ответил слесарь и быстро бросился к двери.
      Прошло томительных полчаса, пока наконец тяжёлый замок был отперт. Но петля, на которой бы надет железный болт, так заржавела, что его пришлось выбивать из неё молотком. Последним пришлось расшатывать и болт.
      Наконец тот упал с каким-то визгом, похожим на человеческий стон.
      Все невольно вздрогнули и на мгновение как бы оцепенели. Первым пришёл в себя князь Сергей Сергеевич.
      – Отворяй! – крикнул он слесарю.
      Тот потянул за скобку окованной железом двери, но она не поддавалась. Князь приказал позвать на помощь рабочих, расчищавших парк, и под усилиями пяти человек дверь поддалась и распахнулась.
      Рабочие отскочили, попятились и князь, и отец Николай, и Терентьич, несмотря на то, что стояли в отдалении.
      В первые минуты в раскрытую дверь павильона не было видно ничего. Из него клубом валила пыль какого-то тёмно-серого цвета. Пахнуло чем-то затхлым, спёртым.
      Отец Николай истово перекрестился, его примеру последовали и другие, в том числе и князь Сергей Сергеевич.
      Когда пыль наконец рассеялась, он, в сопровождении отца Николая и следовавшего сзади Терентьича, приблизился к павильону.
      То, что представилось им внутри, невольно заставило их остановиться на пороге. На каменном полу, покрытом толстым слоем пыли, прислонившись к стене, прямо против потайной двери, полулежали, обнявшись, два скелета. Их кости были совершенно белы, и лишь на черепах виднелись клочки седых волос.
      Какую страшную иронию над взаимною любовью, над пылкой страстью людей, увлекающихся и безумствующих, представляли эти два обнявших друг друга костяка, глазные впадины которых были обращены друг на друга, а рты, состоявшие только из обнажённых челюстей с оскаленными зубами, казалось, хотели, но не могли произнести вслух во все времена исторической и доисторической жизни людей лживые слова любви!
      Все остановились ошеломлённые, уничтоженные открывшейся пред ними картиной. Основная часть легенды, таким образом оказалась истинной: павильон действительно служил тюрьмой-могилой для двух человеческих существ.
      Весть о страшном открытии князя тотчас облетела всех рабочих, и они, пересилив страх пред могущим обрушиться на них гневом князя, собрались толпой у дверей павильона.
      Когда первое впечатление рокового открытия прошло, Сергей Сергеевич упавшим голосом обратился к отцу Николаю:
      – Батюшка, что нам делать?
      – Предать их земле, – спокойно ответил священник.
      – Затворите дверь! – приказал князь.
      После некоторого замешательства два смельчака исполнили это приказание.
      – Прикажи сейчас же сделать два гроба! – обратился князь к Терентьичу. – А очистку сада продолжать. Батюшка, позвольте просить вас ко мне, пока всё приготовят.
      Рабочие под наблюдением садовников принялись за работу, гуторя между собой о страшной находке. Любопытные из крестьян бросились обратно в село, чтобы рассказать о слышанном и виденном.
      Князь, посоветовавшись с отцом Николаем, отдал приказание вырыть могилы у церкви близ родового склепа князей Луговых. На него эта находка произвела тяжёлое впечатление; теперь, когда дело было уже сделано, в его сердце невольно закралось томительное предчувствие о возможности исполнения второй части легенды, то есть кары за нарушение дедовского заклятия. Для того чтобы скрыть своё смущение, он начал беседовать с отцом Николаем о делах, не относившихся до сделанного ими рокового открытия в павильоне.
      Часа через два было доложено, что гробы сколочены, и все снова отправились к павильону. Там костяки были бережно уложены рабочими в гробы, отнесены на сельское кладбище и после благословения их отцом Николаем опущены в приготовленные могилы. К вечеру того же дня часть парка, прилегающая к беседке, и сама беседка были вычищены.

VII
В МОГИЛЕ ЗАЖИВО ПОГРЕБЁННЫХ