Пейзаж после битвы

Судьба русского пейзажа – тема, кажется, не самая актуальная, но она незримо связана с нашим духовным состоянием…

– Когда ты оказываешься наедине с природой, к тебе приходят самые сокровенные мысли, которые никогда не придут в голову в городской квартире или офисе. Поле, опушка, тропинка лесная или обрыв над рекой… Там ты становишься ближе к небу и начинаешь внимать самому главному.

Вот, казалось бы, не самая яркая земля – рязанская. Того, кто видел Север, рассвет на Онеге, Соловки и Кижи, Псков и Новгород, Ильмень и реку Великую, она вроде и поразить ничем не может. Но когда я оказался в районе Касимова, на Оке, то навсегда запомнил бесконечные песчаные плесы, луга с многоцветьем. И настолько этот пейзаж созвучен мягкому, приветливому характеру рязанцев. Это не Енисей, где дух захватывает сразу. Тут все тихо, плавно и очень соразмерно человеку.

– Просторы России, ее дали, без них не было бы нашей поэзии, наших песен и сказок. Мы были бы другими…

– Да, наши предки привыкли к простору до горизонта. Может, оттого нашей душе так тесно теперь в городах?..

Каждую весну я езжу в Суздаль, очень люблю суздальское ополье. Вот эти поля бесконечные, где, казалось бы, глаз должен заскучать, – ничего подобного! За каждым поворотом, за каждым спуском-подъемом открываются новые виды. Ополье от Суздаля до Юрьева Польского дышит русской историей. Юрьев Польской к Польше не имеет отношения, он назван так, потому что стоит в полях. От тамошнего пейзажа идет какая-то могучесть, откуда-то притекает уверенность в своих силах. Недаром в этих полях вырос Александр Васильевич Суворов. Для русской души очень важно это раздолье.

– Родившийся в курской деревне писатель-фронтовик Евгений Иванович Носов говорил, что может ощущать себя дома лишь на открытых холмах: «Мне подавай небеса от края до края, всю их устоявшуюся погожую синь…»

– Да, а я хоть и родился в Москве, но корни-то у меня деревенские. Поэтому и мне подавай и ополье суздальское, и бескрайние просторы Онежского озера, когда ты можешь сесть в лодку, поплыть и выйти на любом островке, оказаться рядом с часовенкой, посмотреть вдаль…

– Знаю, что раз в год вы приезжаете к храму Покрова на Нерли…

– Да, обязательно, и не устаю поражаться, с какой непостижимой, абсолютной точностью мастера русские выбирали места для возведения храмов. Такое впечатление, что перед тем, как взяться за строительство, они летали на каких-то летательных аппаратах, ведь только сверху можно сделать столь безупречный выбор. Плотники у нас на Севере до сих пор работают «как чувство и мера скажут». Вот это чувство и мера позволяли им ставить храмы так, что они будто не поставлены, а выросли, как вырастают леса, заливные луга… И Покров на Нерли, и Изборская крепость – они снятся. И, конечно, Ферапонтово, куда я приехал первый раз в 1961 году. Там был легендарный хранитель Валентин Иванович Вьюшин. Он многие годы вместе с женой и дочкой сторожил Рождественский собор с бесценными фресками. Когда он открыл мне двери и я впервые увидел фрески Дионисия, они поразили меня удивительной сохранностью, я даже Вьюшина спросил: «А это не новодел?» Он говорит: «Что-о-о? А еще специалист называется!»

Был удивительный осенний день, голубое небо, золотое солнце, и, когда осенний воздух вошел вместе со мной в храм с улицы, я увидел, что фрески стали продолжением пейзажа. Все эти чистые осенние цвета были в палитре Дионисия.

– Николай Рубцов, побывавший в Ферапонтове примерно в одно время с вами, пережил такое же потрясение. Помните его стихотворение:

– Когда-то я реставрировал Деисусный чин. Снимал потемневшую олифу, и открывались одежды святых – голубые, розовые… Такие яркие, свежие краски. Жил я в Кижах, в домике на берегу озера, у самой воды. Как-то встал рано утром, часа в четыре, еще темно было, при лампе работал, а потом солнце вышло, я лампу выключил, поднял глаза и увидел, что передо мной, за окном, те же самые краски, что на иконе.

И безымянные древнерусские мастера, и славные на весь мир русские писатели – все воспитывались на природе. Гениальность Ломоносова возросла на холмогорских просторах. Как тянуло Пушкина, Тургенева к своим местам! Как дорожил своим тобольским детством Менделеев! А чеховская «Степь»! И что бы нам оставил Лев Толстой, не будь Ясной Поляны?..

Я очень верю в известное выражение «впитать с молоком матери». По маме мы брянские. Бабушкина деревня называлась Савчино, это близ Дядьково. Она немного в низинке стоит, и в войну немцы поначалу проехали мимо нее и только через пару месяцев туда вошли. К счастью, они ее не сожгли, и я пацаном провел там не одно лето.

Страшно об этом говорить, но сегодня русский пейзаж – это часто заброшенные деревни, оставленные дома. Я много езжу по провинции. За четверть века деревня сильно изменилась, а более всего за последние пятнадцать лет. Недавно ехал из Суздаля в Иваново и увидел совершенно брошенную деревню. Причем дома неплохие, и чувствуется, что люди недавно ушли. Лежат оставленные гармони, посуда… Сердце останавливается, глядя на все это. Когда уходят люди, пейзаж не умирает, но пустеет. Он, быть может, будет по-прежнему красив, но без жилого тепла, без дымка над крышей все сиротеет.

– А в городах другая беда. Если после революции людей уплотняли в коммуналках, то сейчас уплотняют застройку. Гибнут дворы, где мы росли, исчезают сады и скверы. Пейзаж за нашими окнами порой меняется буквально за ночь. Могут вырыть котлован там, где накануне шелестела красавица липа и под ее кроной играли дети, сидели на скамеечке бабушки. Палисадник, за которым ухаживало несколько поколений, снесут в несколько секунд, если он помешает строительству автостоянки. Окно, в которое еще вчера смотрело солнце, может оказаться навсегда в тени нового дома. А ведь для скольких стариков, инвалидов, малых детей окно это весь их пейзаж, весь воздух, вся природа!

– Почти десять лет я тяжело болел, и все эти годы провел у одного окна. И это окно с видом на скромный московский дворик охватывало для меня весь мир… Надо называть вещи своими именами: те, кто сейчас в безрассудной алчности рушит устоявшийся микромир наших дворов, уничтожает зеленые легкие городов, совершает преступление, которое должно караться по закону. Увы, закон у нас почему-то на стороне богатого и наглого.

Людей доводят до отчаяния. Если бы на то была возможность, многие уже бросили бы городскую жизнь навсегда. Этим летом я познакомился на Соловках с Антониной Алексеевной Сошиной, замечательной сотрудницей тамошнего музея. Очень современная женщина, красивая. Сейчас приехала в столицу на пару месяцев поработать в архиве и говорит мне: «Живу в Москве только надеждой на то, что я уеду отсюда…» И я, старый москвич, ее понимаю.

– А что происходит сейчас с обликом провинциальных русских городов?

– Страдают прежде всего уникальные деревянные города. Еще четверть века назад я писал о гибели деревянного узорочья Вологды, и там по-прежнему тяжелая картина. К счастью, сохраняется старый Суздаль. В Ярославле памятники тоже ухожены. В Новгороде новое строительство удается пока сдерживать за пределами Софийской и Торговой стороны. Правда, неподалеку от кремля, рядом с археологическим раскопом, прямо над обрывом строят чудовищные особняки. Но самое страшное происходит со Псковом. Его просто уничтожают. Там ведут строительство рядом с кремлем, в тридцати метрах от уникальной церкви Богоявления с Запсковья XV века. Своды самой церкви проваливаются, обрушился придел. А ведь это памятник не меньшего значения, чем Парфенон. В Пскове закатывают в бетон землю, погребая огромные территории, где еще не было археологических раскопок. Там хотят строить гостиницу у Гремячей башни и у церкви Косьмы и Дамиана XVI века, чтобы все это вошло в гостиничный комплекс и было приманкой для туристов. Псков сейчас вызывает не меньше тревоги, чем когда его освободили от фашистских захватчиков. И это не для красного словца я говорю.

– Вы, наверное, слышали о том, что происходит вокруг Мураново, там хотят построить элитный коттеджный поселок прямо под окнами музея, погубить тот уголок природы, который вдохновлял Тютчева и Боратынского…

– А им все равно – Мураново, Абрамцево, Архангельское… Они даже не знают, с какими великими именами связаны эти места. Они просто ищут, где престижнее, где удобнее. Построить свой дом вплотную к уникальному памятнику – такого никогда не могли бы себе позволить ни Третьяковы, ни Бахрушины, ни Щукины… Все, на что способны нынешние господа в области жизнеустройства, можно видеть сейчас на Рублево-Успенском шоссе, на Николиной горе. Я там не был лет десять, а недавно приехал и не узнал окрестностей. Там уничтожена огромная часть подмосковной земли и заповедных лесов. Гибнет Москва-река. Жуткие проблемы с отходами. Один вид бездарных особняков, которых сейчас там настроили, просто кричит об их криминальном происхождении и бедственной художественной невоспитанности.

– Как вы относитесь к тому, что Москву и Питер планируют застроить сверхвысотными зданиями?

– В последние два века во многих городах мира спорили по поводу высотных сооружений. Всем известна история с Эйфелевой башней в Париже. Она вызывала у многих возмущение. Сейчас у нас ссылаются на эту историю и говорят, что вот и московские башни будут радовать будущие поколения. Но простите, в центре Парижа одна Эйфелева башня и стоит, да еще одна высотка близ бульвара Распай. Все остальные небоскребы вынесены на окраину Парижа.

Почему по старому Парижу такое наслаждение гулять? Да там все дома жилые, уютные. А у нас коренных москвичей выживают из центра, остается одна торговля, игорный бизнес, дорогие рестораны и офисы. Гибнет исторически сложившийся образ города, втискивают повсюду чудовищные постройки. Причем где – в ее сердце! Пропала Манежная площадь. Кощунственно нарушена святость места, где рядом Могила Неизвестного Солдата и Кремль. На Павелецкой набережной, рядом с Кремлем, громадина Дома музыки перекрывает весь вид. Не говорю уже о махине Петра, которая задавила центр Москвы. Те немногие старые московские особняки, что еще уцелели, совершенно теряются. Теперь с Воробьевых гор не разглядеть уже и храма Христа Спасителя. Одно радует: церкви в Москве привели в порядок.

К чести петербужцев надо сказать, что они решительнее москвичей защищают свой город. Вот сейчас там хотят рядом с Русским музеем построить какие-то богатые дома, но идет очень активная борьба с этим строительством. Губернатор Валентина Матвиенко очистила Невский от задавившей все рекламы, но заняла в отношении памятников зодчества странную позицию: мол, выбирайте: или особняк погибнет, или мы его продадим Абрамовичу.

Памятники так быстро не погибнут, а вот Абрамовичи их мгновенно уничтожат. Новым владельцам наплевать, куда они въезжают, им нужна земля в удобном месте. В Европе, если даже памятник переходит к частному владельцу, государство не даст нарушить его первозданность. Государство может вам бесплатно передать в аренду исторический памятник, но контракт будет таким, что вам даже мебель не дадут сдвинуть с места, а раз в полгода к вам будет приезжать комиссия и смотреть, правильно ли вы содержите здание, все ли в порядке.

– А что в русском искусстве происходит с пейзажем? Знаю, что не только в Москве, но и в провинции есть прекрасные художники-пейзажисты, мастера мирового уровня, а во Владимире и вовсе сложилась целая пейзажная школа…

– Для меня радость, когда я встречаю во Пскове или в Пушкинских горах студентов Петербургской академии художеств. Но, увы, пейзаж сейчас на задворках и в обучении студентов, и в самом искусстве. У нас были Федор Васильев, Левитан, Саврасов, Серов, Коровин, а позднее Крымов, Пластов, Рылов… Я уверен, что эта традиция не прервется. Люди устали от мишуры, от постмодерна, от выкрутасов. Мы вернемся к настоящему наследию. То, что сделали наши художники-пейзажисты в XIX—XX веках, это как античность, как помпейские фрески, как византийские иконы. Это не может умереть.

Записал Дмитрий Шеваров

Кому достанутся памятники архитектуры?

Никто из имеющих деньги не стремится взять разрушенный памятник.

Я могу понять, что подтолкнуло чиновников поднять вопрос о приватизации памятников архитектуры. Государство наше сегодня находится в столь тяжелом экономическом положении, что ему очень хочется освободиться от памятников, реставрация которых требует основательных капиталовложений. Чиновники надеются, что новые хозяева сами все приведут в порядок и будут содержать свою собственность в должном виде. Но я ответственно заявляю, что олигархи быстрее уничтожат старую архитектуру, чем время.

Когда нынешние богатые люди приватизируют какой-нибудь шедевр архитектуры, они меньше всего думают о том, что это ПАМЯТНИК. Бизнесмены сразу приспосабливают его под свои нужды. Вы пройдитесь по Москве, посмотрите на особняки, городские усадьбы, взятые в частное пользование. Они доступны для публичного посещения? Нет, в них расположены офисы банков или каких-то контор – охрана, видеокамеры наблюдения, высокие заборы. Да, их отреставрировали, но нам с вами насладиться всеми особенностями нового архитектурного стиля уже вряд ли удастся.

В Италии, например, большинство уникальных памятников находится в частном владении. Один мой знакомый итальянец работает во Флоренции в банке, офис которого размещается в классическом палаццо XV века. Банк собрал потрясающую коллекцию произведений искусства, эта коллекция доступна для публичного осмотра. Вы можете себе представить, чтобы в «Альфа-банке» Гафин хотя бы однажды устроил подобную акцию?

Но не дай бог, флорентийские банкиры воткнут какую-нибудь кнопку в деревянные перекрытия этого палаццо. Банк заплатит гигантский штраф и лишится права владения. И так всюду. Поэтому, разрабатывая российский закон о приватизации памятников архитектуры, надо очень четко оговорить право государства контролировать любые действия новых владельцев исторической недвижимости.

Пока же, к сожалению, государство не только не может никого контролировать – оно само не имеет четкой программы по сохранению памятников архитектуры. А порой и губит их. Несколько лет назад были официально выданы разрешения на застройку заповедной территории вокруг музея-усадьбы «Архангельское». Часть участков уже начала застраиваться, коттеджи могут подойти непосредственно к усадьбе. Я ни в коей мере не хочу защищать прежний тоталитарный режим, но вы можете себе представить, чтобы лет 30 назад кто-то просто заикнулся о возможности построить элитный дом на заповедной территории, как сейчас пытаются сделать рядом с Русским музеем в Петербурге? Даже если это были партийные бонзы уровня Романова, в те годы первого секретаря Ленинградского обкома КПСС. Более того, когда Андропову понадобилось дискредитировать Романова, придумали историю, что для свадьбы дочери Романова был якобы взят сервиз из запасников Эрмитажа. И это вызвало гигантский скандал.

Как ни странно, но в эпоху СССР общественные организации имели право голоса. Перед визитом президента США Никсона в СССР власти решили снести часть построек в самом центре Москвы. Подворье Лопухиных, где Суриков писал «Утро стрелецкой казни», ломали ночи три. Но Общество охраны памятников, в президиум которого входил тогда Сергей Чехов, потомок Антона Павловича, выставило живые кордоны, чтобы не допустить сноса примыкающих к особняку палат. И мы это дело отстояли – при том, тоталитарном, режиме. Сейчас у нас демократия. Но кто нас спрашивает? Общество охраны памятников спросили, когда Манежную площадь «улучшили» торговым центром, а Церетели высадил целый зверинец рядом с Могилой Неизвестного Солдата?

Не лучше обстоят дела и в провинции. Мы с коллегами уже третий год боремся с трагической ситуацией, сложившейся в древнем Пскове. Рядом с местным кремлем на набережной Пскова вовсю возводят комплексы элитных домов, гостиницы. Там есть уникальный храм Богоявления с Запсковья XV века, входящий в список ЮНЕСКО. Церковь находится в чудовищном состоянии. Зато в 25 метрах от нее построили шикарную элитную гостиницу. Когда мы спросили у руководства «Псковреконструкции», почему они позволили это сделать, те ответили: «Сначала гостиницу построим, потом владельцам стыдно станет, они и церковь в порядок приведут». Сейчас там планируют построить вторую гостиницу, а церковь все в том же плачевном состоянии.

Как найти выход? Мне кажется, что памятники архитектуры стоит в первую очередь возвращать наследникам бывших владельцев. К примеру, особняк Чертковых, расположенный в начале Мясницкой улицы. До революции здесь располагалась первая в Москве публичная библиотека.

Чертковы подарили библиотеку городу раньше, чем Третьяков передал свою галерею столице. В советские годы там располагались разные культурные центры, а книги вывезли в Историческую библиотеку. При нынешних властях особняк реставрировался «под Березовского», но олигарх впал в немилость, уехал из страны, а особняк остался пустым. Сегодня потомок Черткова – молодой человек, живущий в Америке, говорит: «Мне не нужны деньги, я хочу лишь выполнить волю предков – чтобы в библиотеку вернули книги, которые сейчас гниют в Исторической библиотеке, и вновь открыли бы ее для москвичей». Или взять, к примеру, «Аргументы и факты». Вы взяли в долгосрочную аренду особняк Бегичева (родственника Грибоедова) на Мясницкой, 42, где Грибоедов читал свою рукопись «Горе от ума». Но не устроили там гостиницу или ресторан. Вы же содержите дом в идеальном порядке, вкладывая в это огромные средства. Почему же другие не должны так делать?

Когда началась перестройка, судьба меня свела с Владимиром Ильичом Толстым. Мы посоветовали ему взять в свои руки Музей-усадьбу Толстых в Ясной Поляне – тогда она находилась в ужасном состоянии. Сегодня молодой Толстой восстановил конюшни, отремонтировал подъездные дороги, продумал, каким образом ненавязчиво заставить туристов потратить там деньги, возродил местные народные промыслы. Он хозяин, заботливый хозяин, поэтому Ясная Поляна сейчас вновь стала центром духовной мысли.

Я за такую «приватизацию».

Записала Юлия Шигарева

Доколе терпеть засилье Швыдкого в русской культуре

С помпой была разыграна на телеэкранах «обида» директора Федерального агентства по культуре и кинематографии (ФАКК) Михаила Швыдкого, который вроде бы подает в суд на своего нынешнего начальника, министра культуры и массовых коммуникаций Александра Соколова. С этим проектом, видно, дело не очень заладилось, поскольку после шумных деклараций Швыдкого и нанятого им адвоката Астахова, защищавшего в свое время беглого телемагната Гусинского, «оскорбленные» ограничились лишь требованием извинений со стороны министра. Напомним, что Александр Соколов в программе Алексея Пушкова «Постскриптум» обвинил бывшее Министерство культуры и нынешнее Агентство культуры и кинематографии в коррупции и использовании практики откатов.

Александр Соколов провел брифинг для журналистов, на котором заявил о готовности подтвердить все сказанное им ранее и предъявить все необходимые факты в суде, если до него дойдет дело.

Однако суть конфликта между «мятежным» Швыдким, который все время «просит бури», и Соколовым отнюдь не исчерпывается последними заявлениями министра. Хитроумно осуществленная административная реформа с самого начала оставила нынешнего министра без кадровых и финансовых полномочий. Процессами в культуре по-прежнему рулят бывшие руководители министерств культуры и печати. Более того, когда А. Соколов, который ездит по России так много, как никто из министров до него, обещает выделить что-то регионам из скудного бюджета на развитие культуры, Швыдкой тут же в пику министру демонстративно урезает даже то, что было у этих регионов прежде. Видимо, не случайно президент В. Путин недавно выразил неудовлетворение тем, как проходит административная реформа.

Игорь Обросов, народный художник России, лауреат Государственных премий СССР и России:

– Один из последних и ярких примеров деятельности Швыдкого на его нынешнем посту директора Федерального агентства культуры и кинематографии – предстоящая в музее Гуггенхайма в Нью-Йорке выставка русского изобразительного искусства, которую он готовит как руководитель этого проекта от России. Выставка при спонсорском участии компании «Интеррос» В. Потанина приурочена к 60-летию ООН и будет проходить в Нью-Йорке с сентября нынешнего по январь следующего года.

Кого же мы видим в числе предполагаемых участников, по чьим работам американцы и международная общественность должны составить цельное и адекватное представление о русском изобразительном искусстве? Здесь хорошо известные своими скандальными эскападами на недавно прошедшем биеннале Кулик, Дубосарский, Монро, Ефимов… инсталляция Кулика – в клетке сидящий Толстой, на которого испражняются вполне живые куры. Картина Дубосарского с голыми Толстым, Достоевским, Маяковским, голыми Ахматовой и Цветаевой – вот круг их издевательских художественных образов и представлений. Визг авангардизма, эпатажный крик жаждущих скандальной известности «творцов»! Как известно, на прошедшее биеннале было затрачено 4 миллиона долларов из российского бюджета.

Руководство Российской академии художеств и творческих союзов художников России и Москвы не было поставлено в известность о планах деятелей от культуры во главе со Швыдким и, само собой, не были приглашены в состав организаторов нью-йоркского проекта. Таким образом, разнообразие творческих тенденций и направлений в изобразительном искусстве России, с моей точки зрения, было сознательно проигнорировано. Есть ли предел подобному самоуправству?

Василий Ливанов, народный артист России, член Союза писателей РФ:

– Слухом земля полнится, говорят в народе. Для кинематографистов все, что сказал министр культуры и массовых коммуникаций Александр Соколов о коррупции в бывшем Министерстве культуры и нынешнем Агентстве по культуре и кинематографии, – не новость.

Вот лишь мелкая иллюстрация к нравам, царившим в министерстве в бытность Швыдкого министром. В свое время Министерство культуры стало одним из учредителей Академии кинематографических искусств, которую возглавил известный кинорежиссер Владимир Наумов.

Академия сделала заказ на производство некой печатной продукции, оплатить которую пообещало Министерство культуры как один из учредителей. Стоимость заказа составила 40 000 долларов. Продукцию академия получила, все сроки прошли, но обещанная министерством оплата все не поступала. Печатники, наконец, были вынуждены подать на В. Наумова в суд как президента академии с иском о взыскании денег за выполненный заказ. Наумов после долгих проволочек добился встречи со Швыдким. «Михаил Ефимович, как же так? На нас в суд подали». – «Ой, я совсем закрутился, извините меня. А какая же сумма иска?» – спрашивает Швыдкой. «40 000 долларов». – «Ну, такие-то деньги я вам из собственного кармана заплачу», – успокоил министр взволнованного президента. «Михаил Ефимович, сколько же всего денег у вас в кармане, что вы спокойно можете достать из него сорок тысяч долларов?» – только и вымолвил потрясенный Наумов. Немая сцена.

Савва Ямщиков, искусствовед, реставратор, публицист:

– Жизнь показала, что искусственная идея создания Агентства при Министерстве культуры РФ абсолютно порочна. Умный агент при губернаторе только вредит общему делу. Это мое глубокое убеждение. Министр культуры и массовых коммуникаций РФ А. Соколов – именно тот человек, который ратует за сохранение культурного наследия и уделяет огромное внимание проблемам культуры в российской провинции.

Ему, как говорится, и карты в руки. А мы ему будем всячески помогать.

И тут я хочу задать вопрос руководителям всех каналов, ибо экс-министр Швыдкой отсвечивает везде. Действительно ли сей фигляр обладает редким телешармом? Или он остроумец от природы и всегда предельно актуален? А может, он способен умиротворить современников, уставших от тягостей повседневья? Почему именно он, слабый, необаятельный говорун, ведет «Голубые огоньки», праздничные концерты с Красной площади, пошло острит и скалозубит в передаче «Театр + ТВ», растлевает пользователей канала «Культура» своими провокационными «революциями». Вспомните все его «Возможен ли русский язык без мата», «Русский фашизм хуже немецкого», «Музеи – кладбища культуры». Может, и впрямь, как вопрошала одна из его передач, «Пушкин устарел»? И теперь Швыдкой – «наше все»?

Может, пора этому «солнцу» закатиться? Ведь отстранили его от осквернения классической советской песни на втором канале. Хороший почин достоин продолжения.

Владимир Фирсов, поэт, лауреат Государственной премии России:

– Горько видеть и сознавать грядущую непоправимую беду, которую сознательно несут российской культуре шоумены от бизнеса и нечистоплотные чиновники от лукавого – такие, как Швыдкой и его команда.

Но дело Соколова правое. С ним Бог и наш, пока еще великий, прямодушный русский народ. А в нынешней ситуации с судебным иском Швыдкого А. Соколову надо помнить гениальную русскую поговорку «На воре шапка горит».

Петр Редькин, писатель, член Союза писателей:

– Пляски на помойке постсоветской культуры – жанр, насаждаемый М. Швыдким. Выходец из ельцинского ансамбля плясунов, он не чувствует ни почвы под ногами, ни настроя времени.

Президент Путин жаловался депутатскому корпусу на коррупцию в госаппарате как повивальную бабку казенной жизни. Кому жаловался? Тем, кто сами таковы. И – заметьте! Ни одна ветвь власти не обратилась в суд во имя защиты чести и достоинства. Когда же министр А. Соколов констатировал, что в ведомстве Швыдкого подписывают документы на условиях «отката» (то есть возврата толики отпускаемых казенных денег в карман подписанта), он счел заявление начальника за обвинение в коррупции… После опомнился, заявив: откат – это нормально! Мол, правило и норма в многотрудной работе чиновника. ТВ, не удосужась разобраться, подняло шум в защиту своего любимчика.

В юридическом смысле министр А. Соколов чист как стеклышко – он высказывался не о Швыдком, а об учреждении. На ТВ заговорили об иске по статье Гражданского кодекса… Это смешно! Если в УК говорится о «заведомо ложных сведениях, порочащих честь и достоинство другого лица», то ГК описывает «честь и доброе имя, деловую репутацию» в контексте личных нематериальных благ. Ответчик обязательно должен причинить нравственные страдания потерпевшему, и тот должен доказать это в суде. Чем отличаются «страдания», причиненные Соколовым, от «страданий», вызванных президентом его посланием парламенту? Может быть, Швыдкой полагает, будто бывшее Министерство культуры сотворено в вакууме от России путем непорочного зачатия?