Из-за калош ли ссора?

Отставленный по возрасту от преподавания в американском университете и вернувшийся в новую страну, писатель Василий Аксенов снова грозит России отлучением от себя любимого. На сей раз, как с плохо скрываемой тревогой сообщили нам «Известия», произойдет это, если в России вдруг появится памятник Сталину, Верховному Главнокомандующему Вооруженными Силами СССР в годы Великой Отечественной войны. Не знаем, как и избежать такого трагического поворота событий. Совсем было пригрелся бывший беглец на российских просторах – и фильмы по его бездарным романам ставят, и в букеровское жюри приглашают, и интервью берут наперебой. И теперь нате вам – объявляет, что может умчаться восвояси. Выдержит ли подобной удар во второй раз российская культура – вот в чем вопрос. Самое забавное, что подобные угрозы некоторая часть российских демо-либеральных СМИ склонна воспринимать всерьез. А вернее, хочет, чтобы мы воспринимали это серьезно. Что вынуждает меня вспомнить свое письмо в журнал «Москва» 15-летней давности. Многое ли изменилось с тех пор? Судите сами.

Полосным интервью приветствовал «Московский комсомолец» приезд в Россию писателя Василия Аксенова. Начиналось оно рассказом о разочаровании бывшего нашего жителя, испытанном при встрече с Москвой, и жгучем желании вернуться в благословенную Америку, а там облачиться в спортивный костюм и побегать по ухоженным дорожкам полюбившихся ему американских парков. Дальше интервьюируемый самыми последними словами разносил в пух и прах поэта Иосифа Бродского, лишенного, по его мнению, какого-либо таланта и возглавляющего мафию по борьбе с писательскими проявлениями Аксенова, одно из которых чуть было не получило титул бестселлера года в Америке. Напомнил визитер нам, что русские писатели всегда отличались стремлением ссориться из-за калош в передней. Фамилии писателей не указаны, но, вероятно, он имеет в виду споры между Тургеневым и Достоевским, несложившуюся встречу Бунина и Набокова и другие разногласия великих классиков, в чей разряд не прочь попасть и сам, только вести себя будет в отличие от собратьев по перу прилично. В конце интервью вскользь упомянуто о старом отце, доживающем свой век в Казани, куда турист из Америки не преминул съездить на прощание.

Вернувшись с постылой Родины в обетованную Америку, Аксенов тут же опубликовал в газете «Новое русское слово» впечатления о поездке с изящным названием «Не вполне сентиментальное путешествие». Очарованная встречей с прославленным писателем, редакция «Московского комсомольца» не преминула перепечатать фрагмент этих мемуаров путешественника в разделе «Политклуб «МК». Аудитория». Отрывок занимает немало места на полосе, поэтому позволю себе остановиться на программных, я бы сказал, акцентах, следуя порядку их расположения.

«Если меня спросят, что я назвал бы самым отвратительным в современном СССР, отвечу без промедления: писательский нацизм и антисемитизм.

В сравнении с оголтелыми «деревенщиками» даже вождь пресловутой «Памяти» Васильев выглядит респектабельно… В отличие от Васильева писатели-нацисты почти без исключения члены КПСС, народ, чрезвычайно обласканный в самые мрачные годы так называемого брежневского «застоя». Когда арестовывали диссидентов и выпихивали за границу нежелательных, «деревенщики» получали свои государственные премии и заседали в президиумах…

…Русского же и в самом деле, как тот же немец сказал, любого потрешь и найдешь татарина. И не только татарина – и грека, и скандинава, и поляка, и француза, и уж, конечно, и еврея, и немца… Происхождение у всех у нас весьма сомнительно в смысле расовой чистоты. Главные русопяты – и те под вопросом. У Куняева фамилия сугубо татарская, у Распутина внешность тунгуса, даже и у самого «теоретика» при скандинавском имени фамилия звучит весьма по-еврейски. Шафаревич, как ни странно, стоит близко к ненавистному Шапиро».

Постараюсь сдержать эмоции и ответить в том же порядке. Аксенов знает, что с правовыми нормами у нас в стране дело обстоит, мягко говоря, далеко не лучшим образом. В противном случае за не подкрепленное юридически обвинение в нацизме его непременно привлекли бы к суду.

Заявлять, что вождь политического объединения лучше писателей, так же бестактно, как предпочесть лидера сионистской организации его соплеменнику, снимающему модные фильмы или играющему на театре.

Были ли писатели-«деревенщики», они же, по Аксенову, нацисты, обласканы в эпоху застоя так, как был обласкан сегодняшний неистовый Савонарола – Аксенов? Думать так может лишь несведущий читатель. В то время как комсомольский баловень, автор нашумевших повестей «Коллеги», «Звездный билет» и «Затоваренная бочкотара» пожинал плоды сиюминутного успеха, разъезжая с представительными делегациями по экзотическим странам; под восторженными взглядами завсегдатаев занимал лучшие места в домах журналистов, кинематографистов и театральщиков; покорял сердца «профессиональных» отдыхающих творческих домов Ялты, Гагры и Пицунды, – «деревенщики», среди которых были Распутин, Астафьев, Белов и другие, зарабатывали на хлеб насущный в редакциях провинциальных газет и журналов. Не жалуясь на судьбу и не завидуя похождениям советского «плейбоя» Аксенова, писали они неповторимые страницы «Прощания с Матерой», «Царь-рыбы» и «Привычного дела», сразу же ставших классикой не только отечественной, но и мировой литературы. И не Федор Абрамов и Борис Можаев, не Николай Рубцов отсвечивали с бокалами прохладительных напитков в руках на приемах в респектабельных посольствах, где всегда желанным гостем был Аксенов.

Когда насильно увозили за границу Солженицына, Аксенов в это же время готовил себе комфортабельное отбытие из ненавистной России. И преспокойно продолжал общаться с теми, кто получал государственные премии и заседал в президиумах. Да только ненавистных ему «деревенщиков» в президиумах тех лет среди них не было.

Ставя под сомнение расовую чистоту русских, Аксенов ссылается на «того же немца». Ему недосуг, профессорствуя в Америке, почитать последние труды замечательного нашего историка Л.Н. Гумилева. Устыдился бы он своего невежества, ознакомившись даже с популярным изложением гумилевской теории о пассионарности, о связях русского и татарского народов.

Лицо Распутина напоминает русофобу Аксенову внешность тунгуса, над чем он злорадно ехидствует. Так же когда-то «стоящие у трона», среди которых были и литераторы, подтрунивали над неприятными им лицами Пушкина (эфиопа), Лермонтова (шотландца), Гоголя («хохла»). Да забыли потомки о хорошо одетых и модно причесанных временщиках, а вот образы не пришедшихся к их столу, неуклюжих и неугодных стали символами лучших проявлений отечественной культуры.

Я приветствую наше время, когда все печатают и все показывают. Слава Богу, теперь каждый может разобраться в многообразии творческих проявлений писателей, художников, философов и историков. Думаю, что поймет современный читатель, почему автор сочинения «В поисках грустного беби» Аксенов так ненавидит Распутина и Бродского.

P.S. По выходе в свет этого письма либерально-демократические элементы Советского фонда культуры во главе с назначенным на должность «совести нации» господином Лихачевым попытались вывести меня из членов президиума, отстранить от сопровождения крупной выставки частных коллекций в Венецию (а я был председателем Клуба коллекционеров), обвиняли меня в сотрудничестве с Ампиловым, которого я не знал и посейчас не знаю. И теперь, по прошествии пятнадцати лет, выбрасывают во всех без исключения газетах и журналах упоминание о той нацистской выходке Аксенова, будь то рецензия на последнюю книгу В. Распутина или реплика по поводу телепамфлета Сванидзе против декоративного революционера-циника Лимонова, где борцом с нацизмом предстает на всех каналах сервируемый Аксенов. Такова уж она, демократия российская, сотворенная ярославским господином Яковлевым, многие годы игравшим роль несгибаемого ленинца. Раньше его цековское ведомство водило нас всех на поводке с помощью правоохранительных органов, а сегодня функции либеральных держиморд взяли на себя вопящие на каждом углу об ущемлении свободы слова верные яковлевские клевреты.

О, «Россия!»

В нью-йоркском музее Гуггенхайма, когда в ООН проходила юбилейная 60-я сессия, открылась выставка «Россия!» – ретроспектива русского искусства за восемь веков. Мне, специалисту, без малого полстолетия занимающемуся реставрацией, сохранением, изучением и популяризацией отечественного художественного наследия, такой факт изначально должен доставлять удовлетворение. Следуя заветам русских славянофилов, особенно И.С.Аксакова, я считаю одним из основных составляющих русской культуры ее интернациональность, открытость и умение использовать лучшие достижения западных и восточных собратьев по разуму. Радуюсь, что редкие русские иконы, блестящие портреты XVIII—XIX веков, полотна Сурикова, Репина, Крамского, Серова, Нестерова, изысканные творения мастеров Серебряного века и лучшие образцы созданного в советские годы в эти недели увидят тысячи посетителей нью-йоркского музея. Но радость эту омрачает не ложка, а бочка дегтя, которым сознательно портят роскошное духовное угощение те, кто нынешнюю выставку готовил, а теперь представляет и воспевает ее в близких по духу СМИ. Дабы не показаться голословным, приведу цитаты из передовицы специального «Review «Россия!», приложенного к «Коммерсанту».

«О ras…! Ног. О Русь!» – сходство названия выставки «Россия!» с эпиграфом ко второй главе «Евгения Онегина», осознанное или нет, бросается в глаза любому, более или менее знакомому с русской культурой… Впрочем, пушкинская цитата из Горация, предпосланная описанию отечественной идиллии, не позволяет забывать, что именно идиллия является наиболее подходящим фоном для катастроф… Блаженная русская патриархальность всегда оказывалась начиненной опасностью взрыва, и в любом русском изображении, будь то «Рожь» Шишкина или «Масленица» Кустодиева, есть ощущение, что покой нам только снится, так как все равно русскому человеку придется улететь в космос (sic! – С.Я.).

Инсталляцией Кабакова «Человек, улетевший в космос» заканчивается «Россия!». Убогая раскладушка, стоптанные кеды и – дыра в потолке, прорыв в неизвестность Божественного (да простит меня Господь за цитирование этого. – С.Я.)… Зритель устремляется ввысь, оставив залы с Борисом и Глебом… Толстого с Достоевским, бурлаков с черным квадратом… октябрьскую революцию – и восклицательный знак в названии обретает зримое воплощение в пробитой героем Кабакова дыркой в потолке, а Россия остается внизу».

На этой «оптимистической» ноте можно и закончить мне рецензирование выставки, ибо кому, как не коммерсантовским авторам (а тут и директор гуггенхаймовского фонда господин Кренц, и руководитель ФАКК Швыдкой, и хозяин Эрмитажа Пиотровский, и представительница главного денежного мешка выставки олигарха Потанина, и стоический русофоб – обозреватель по искусству некий Ревзин) знать, во имя чего выставка задумывалась и каким целям она служит. На торжественной церемонии открытия с непременным VIP-банкетом представлявшие выставку VIP-персоны сошлись в мощном панегирике фонду Гуггенхайма, являющемуся сегодня, по их словам, главным пропагандистом и ревнителем русского искусства в мире. Слушая дифирамбы заединщиков, невольно представляешь их славящими недавнюю Московскую международную биеннале, представляющую для швыдковских выдвиженцев гордость и надежду русского искусства и приравниваемую ими к конкурсу Чайковского и Московскому кинофестивалю. Главными экспонатами биеннале, приведшей в ужас всех здравомыслящих людей, были как раз устремленные в космос отстойно генитальные «шедевры» учеников Кабакова, которые в большой чести у гуггенхаймовских спонсоров и покровителей.

Концепция выставки «Россия!» разработана людьми, получившими в августе 1991 года право распоряжаться культурным наследием столь же бесцеремонно, как их одержимые бесом революционные предшественники – доморощенные футуристы-разрушители, среди которых выделялся бриковский родственник Маяковский. Они тоже искали свою дырку в космосе, призывая выбрасывать на свалку истории шедевры прошлого и подменяя их черно-белыми квадратами, уродливыми памятниками мнимореальной монументальной пропаганды и криворожими портретами современников. Для горе-новаторов Кабаков и иже с ним – «наше все», а не только дырка в космосе. Восторженная журналистка Кабанова вместе с упомянутым Ревзиным, поливавшая грязью творчество Аркадия Пластова, Виктора Попкова и всех стоящих им поперек горла талантов, буквально сомлела, когда прикоснулась в Мюнхене к пиджаку «самого Кабакова». Приезда раздутого мэтра в Россию велеречивые писаки вместе с превратившимися из «совков» в модернистов музейщиками ждали как манну небесную, словно это возвращение истинных творцов вроде Бунина, Коровина, Шаляпина или Куприна. «Приезд Кабакова на открытие его выставки в Эрмитаже говорит о том, что кончилась эпоха… Счеты сведены (с кем? – С.Я.), пришли другие времена. Кабаков – главный художественный бренд России второй половины XIX века». Надо понимать, что не работали тогда в русском искусстве Комов и Нестерова, Пластов и Немухин, Лактионов и Зверев, Коржев и Краснопевцев, Попков и Яковлев, Жилинский и Харитонов, Виктор Иванов и Шварцман…