Через четыре часа он разбудил Юнга.
      — Если проснется Карел, дашь ему еще снотворного, — сказал он и сразу уснул.
      Ему показалось, что спал он всего минуту. Юнг тронул его за плечо, и он вскочил, протирая глаза.
      Карел лежал на спине, ровно и глубоко дыша; он слегка разрумянился от сна и казался совсем здоровым. Виктор взглянул на часы: двадцать минут третьего, он не проспал и двух часов.
      — Что случилось, Герберт? — спросил он.
      Юнг молчал. Он сидел сгорбившись, весь будто сжался. Прямые светлые волосы, всегда так аккуратно зачесанные назад, свисали на лоб. Виктор поглядел на его бледное, сразу осунувшееся лицо и до боли прикусил губу.
      — Герберт, что с тобой? — еле выговорил он.
      Юнг поднял на него светло-голубые глаза: в них был испуг.
      — Я тоже… я болен, как Карел. То же самое, что он говорил, — Юнг внезапно схватился за голову обеими руками. — Голова стала легкая, как воздушный шар… Может улететь… Да… и все, как во сне…
      Виктор подошел к нему. Юнг отшатнулся и закрыл лицо руками.
      — Ты можешь остаться один? Я сейчас же вернусь.
      — Иди, пока я не гляжу, — глухо ответил Юнг. — Когда ты ходишь, мне кажется, что ты идешь сквозь меня.
      Выходя из кабины, Виктор обернулся: Юнг сидел, зажмурив глаза и держась за голову.

* * *

      — Карел позавчера порвал скафандр, — сказал Владислав. — Я совсем забыл. Разрыв был совсем маленький. — Как же это он порвал скафандр? — спросил Таланов. — Легкое ли дело!
      — А я вам говорил, что мы зверька видели в городе. Карел поймал его для Юнга. Зверек был красивый такой, с голубоватой блестящей шкуркой, похож на кошку, только мордочка остренькая, как у лисенка, и глаза большие, темные. Зверек начал вырываться, а у него когти острые, вот он когтем и зацепился за скафандр на плече. Тут Карел, конечно, бросил с ним возиться и начал чинить скафандр.
      — Ну вот. Значит, это инфекция, — почти удовлетворенно резюмировал Таланов.
      Он замолчал. Все трое подумали об одном и том же.
      — И от этого они все погибли, да? — тихо проговорил Владислав. — Тогда…
      Таланов и Казимир молчали. Болезнь эта, по-видимому, развивается молниеносно. Уже неважно, кто будет следующим. Два—три дня — вот что осталось им всем в лучшем случае. Потом болезнь.
      И смерть. В таком состоянии не доведешь ракету до Земли.
      Первым заговорил Таланов.
      — Владислав, мы с тобой поедем сейчас в город. Надо, мне кажется, проверить ходы, идущие вглубь, под почву.
      Владислав быстро взглянул на него.
      — Вы что-нибудь заметили? — спросил он.
      — А ты?
      — Ничего определенного. Но вчера, еще до того, как Карелу стало совсем плохо, мы с ним спустились в люк на главной площади и там… ну, словом, там кто-то есть, какие-то живые существа, я в этом уверен. Хотя ничего определенного сказать не могу.
      — А все же? — спросил Таланов.
      — За нами кто-то следил. Я не видел, скорее чувствовал.
      — Почему сразу не сказал?
      — Из-за Карела. С ним начало все это твориться… Он тоже как будто чувствовал, что следят, а потом наверху я его опросил, и он ответил, что это нам показалось.
      — Да ведь ему все стало казаться сном, — заметил Таланов.
      — Ну да, но это потом, а тогда я решил, что мне тоже показалось.
      — А теперь ты так не считаешь?
      — Не считаю.
      Таланов подумал.
      — Казимир, можешь ты сочинить небольшую записку на их языке? Написать крупными знаками несколько простых вопросов? На всякий случай.
      — Постараюсь, — Казимир поднял сияющие синие глаза на Таланова. — Что надо написать? Мой “Линг”, я думаю, быстро справится.
      “Линг” — это был электронный анализатор языка, усовершенствованный Казимиром, его гордость и радость. Все знали: Казимир потому и согласился на внезапную и долгую разлуку со своей Кристиной, что не устоял перед блестящей возможностью испытать способности “Линга” на совершенно чуждых языковых системах.
      — Я думаю так: “Мы прилетели к вам издалека”. Тут надо рисунком показать, откуда мы: отметить путь от Земли до них. Кстати, как все-таки они называют свою планету?
      — Боюсь, что на слух этого не уловишь. У них очень сложная фонетическая система, все зависит от высоты и модуляции звука. Не то Энимеен, не то Инемиин…
      — А “Линг” что говорит?
      — В том-то и дело, что “Линг” не говорит, а пишет, — смущенно сказал Казимир. — Он все это подробно объясняет, а я все равно не могу уловить особенностей произношения. Если б. услышать живую речь…
      — Да, если б! — усмехнулся Таланов. — Словом, запиши текст. Дальше так: “Хотим срочно поговорить с вами. Мы ваши друзья. Почему вы прячетесь?” Ну, хватит на первый раз. Тем более, что непонятно, где и как мы их увидим.
      — Сочиняй, — сказал Таланов. — Привет “Лингу”. Я пока пойду к Виктору.
      Владиславу не хотелось снова видеть больных — впрочем, Виктор все равно держал их теперь в изоляторе и никого туда не впускал. Не хотелось смотреть и на то, как молниеносно перемигиваются зеленые и красные огоньки на белом пульте “Линга”.
      Он остался в кабине и откинулся на спинку сиденья, почувствовав страшную усталость. “Мы все равно ни черта не успеем… К чему это все?” — подумал он и вдруг испугался: а что, если это уже начало болезни?
      Он вскочил и начал быстро расхаживать по кабине.
      Потом решил проверить, не кажется ли ему собственное тело чужим, и стал делать гимнастические упражнения. Казимир появился в тот момент, когда Владислав с яростью наносил удары по невидимой мишени.
      Владислав сразу остановился и почувствовал, что краснеет.
      Но Казимир и не думал издеваться над ним.
      — Разминаешь мускулы? Правильно! — мечтательно сказал он. — Эх, сейчас бы в наше дорогое Закопане! Снег блестит, лыжи сами идут…
      — Неплохо бы… — согласился Владислав и вздохнул. — Написал письмо?
      — А как же! “Линг” в два счета…
      Таланов появился в дверях.
      — Ну-ка, покажи, как оно выглядит, — сказал он.
      — Вот, пожалуйста, — Казимир протянул ему плотный лист бумаги, разрисованный непонятными знаками: строка покрупнее, над ней вплотную ряд мелких значков. — Надеюсь, это будет им понятно. Если только, конечно, это их язык…
      — Чей же еще? — спросил Таланов.
      — Кто знает? Может, те, которые живут в подземельях, истребили жителей этой планеты, — задумчиво ответил Казимир. — Убили тех, кто любил свет, потому что сами боятся света, ненавидят его…
      — Мрачная картинка, — сказал Владислав.
      — А ты представляешь себе что-нибудь более веселое? — осведомился Казимир.
      Таланов задумчиво разглядывал письмо.
      — Почему они пишут в два ряда? — спросил он.
      — Верхний ряд, с мелкими значками, обозначает высоту и модуляцию звука. У них, по-видимому, много гласных и есть разные варианты их звучания, меняющие смысл слова. Очевидно, слух у них более тонкий и изощренный, чем у нас. Без этого верхнего ряда нельзя понять, что говорится в основном тексте. Зато основных знаков немного.
      — Нелепо, — заметил Владислав. — Ведь проще иметь побольше основных знаков.
      — В наших земных языках тоже сколько угодно нелепостей, — сказал Казимир.
      — Ты нигде не встречал в их книгах упоминаний о подземельях, о ходах под городом? — спросил Таланов.
      — Нет. Впрочем, я ведь очень мало читал.
      — Ладно. Едем, Владислав.

* * *

      Они мчались во весь дух по дороге среди холмов. Кустарник, растущий на крутых склонах, хлестал своими гибкими красно-розовыми ветвями по стенкам вездехода. Впереди уже показался город со своими непривычными для земного глаза спиралеобразными улицами, овальными и круглыми зданиями без окон и дверей, со слегка поблекшей светящейся росписью на стенах. Белые и бледно-зеленые, как небо, палевые и светло-бронзовые здания выступали среди буйно разросшихся, одичавших деревьев, кустарников и ползучих растений, вьющихся по стенам и куполообразным крышам. Весь город был словно залит кровью, темневшей и сгущавшейся на большой площади, посреди которой белело овальное здание с округлой крышей и стенами, слабо светящееся, как гигантское серебристое яйцо. Деревья, посаженные на некотором расстоянии от него, своими темно-багровыми ветвями с узорчатой пурпурной листвой уже касались светящихся, плавно закругленных стен. Снизу, от полосы кустарника тянулись цепкие алые побеги; колыхаясь в воздухе, они безуспешно силились зацепиться за безукоризненно гладкие стены и, достигнув ветвей деревьев, обвивались вокруг них.
      Таланов и Владислав вышли из вездехода на главной площади.
      — Да, конечно, вся эта история произошла совсем недавно, — сказал Таланов, поглядев на деревья и кусты. — Герберт говорит, что здешние деревья и кусты растут примерно с такой же скоростью, как у нас в умеренном климате. Значит, им лет пять-десять, не больше, верно? Ну, так где ты это увидел, показывай.
      — Я ведь, собственно, ничего не видел, — сказал Владислав, шагая по овально изогнутым широким ступеням. — Просто мне показалось, что за нами кто-то следит. Даже не знаю почему. Я же говорю: ничего определенного.
      Они вошли в большой светлый зал. Причудливо изогнутые тени ветвей лежали на смутно серебрящемся полу.
      — Ты только внизу это почувствовал, а тут, наверху, ничего не было? — спросил Таланов.
      — Только внизу. Будто кто-то глядел на нас. И потом — очень слабый шорох, как будто издалека. А глядели — вблизи. Не знаю, как это объяснить.
      — Пойдем вниз, — сказал Таланов.
      Овальное отверстие хода темнело в глубине зала.
      Крышка была откинута.
      — Это вы так оставили? — спросил Таланов.
      — Так и было. Иначе мы бы и не заметили этого хода. — Владислав вдруг остановился. — Впрочем… Помните, мы в первый раз были тут вместе с вами? Я ведь сюда подходил, сейчас я это твердо помню. И ничего не заметил.
      — Ты уверен? — спросил Таланов.
      — Ну конечно! И Карел был со мной!.. Да, Карел… Но все же, может быть, он помнит…
      — Ладно, пойдем вниз.
      Таланов начал спускаться по ступенькам, включив фонарик, прикрепленный на груди. Они прошли несколько шагов по подземной галерее. Серебристые плиты потолка и стен в темноте светились ярче, и Таланов выключил фонарик. Они постояли, чтоб привыкнуть к полутьме. Вдруг Владислав прошептал:
      — Они опять следят за нами…
      Таланов обернулся, прислушался.
      — А тебе не кажется? — недоверчиво спросил он. — Я ничего не слышу.
      — Я тоже не слышу. Только чувствую взгляд.
      — Тебе и вчера на этом месте чудилось?
      — Да, кажется, на этом.
      Таланов включил фонарик и начал внимательно осматривать стены. Они были всюду одинаковые, слегка светящиеся в остром белом луче фонарика.
      Таланову показалось, что в одном месте плиты облицовки сходятся менее плотно, он приблизил лицо к стене — и вдруг тоже почувствовал, что кто-то на него смотрит. Он невольно отшатнулся, стараясь понять, откуда это странное ощущение. “Может, так начинается эта проклятая болезнь? — с тревогой подумал он. — Хотя нет, у Карела и Герберта было иначе…”
      — Вы слышали? — прошептал Владислав.
      Таланов снова приблизил фонарик к стене. Ну да, вот откуда это ощущение! Слабый и короткий, словно оборванный, не то вздох, не то стон там, за этой стеной. Присутствие кого-то живого. Он начал простукивать стену: да, здесь пустота.
      — Вы дальше проходили? — спросил он.
      — Да, только недалеко, вон туда примерно. Карелу было уже совсем плохо.
      Таланов пошел вперед, светя фонариком и простукивая стену. Дальше шла сплошная кладка. Он повернул направо, в боковой проход, держась у той же стены. Гулкий звук пустоты опять возник через несколько шагов.
      — Ты что-нибудь чувствуешь? — спросил Таланов.
      — Да, — уверенно сказал Владислав. — Они и тут есть.
      Таланов стоял у стены, водя фонариком. Тут и плиты прилегали плотно, и вообще стена в этом месте ничем не отличалась от других участков подземного хода. Только этот звук пустоты да еще странное ощущение Владислава. “Пожалуй, и мое, — подумал он. — Если только это не самовнушение”.
      — Значит, вы дошли до этого места, — сказал он, вернувшись в главный проход, — и дальше не пошли?
      — Да, до этого поворота.
      Таланов направил луч фонарика в глубь прохода. Белое яркое пятно пробежало по светящимся стенам, по светлому гладкому полу и где-то вдалеке уткнулось в разветвление ходов. Округленная линия выступа, ход налево, ход направо. Таланов выключил фонарик.
      — Пройдем еще немного, — сказал он угрюмо.
      Таланов боялся идти дальше, боялся этих незримых существ, исподтишка наблюдающих за ними, боялся, что он и Владислав заболеют, не успев добраться до ракеты. Но здесь, в подземном переходе, они были ближе к разгадке, чем наверху. А времени для поисков и попыток спастись у них оставалось, может быть, совсем мало.
      “Карел подцепил болезнь наверху, — думал он, внимательно осматривая стены и пол. — Если это они наслали на нас болезнь, значит они выходят наверх. Кто они вообще? Если те, что жили здесь прежде, почему они прячутся под землей?”
      — Они опять смотрят, — шепнул Владислав и повел глазами вправо. — Вот отсюда.
      Таланов быстро шагнул к стене, полоснул по ней лучом фонарика. Теперь он гораздо явственней услышал сдавленный стон и легкий шорох. Он постучал по стене — конечно, там была пустота.
      — Дело ясное: стены в этих местах прозрачны изнутри, — сказал он. — Они нас видят, а мы их нет. Ловко придумано. Потом — эти существа живут в полутьме. Яркий свет причиняет им боль, поэтому они и выдают себя, если их внезапно осветить.
      — Что же теперь нам делать? — спросил Владислав.
      — Кто его знает. Если б их хоть увидеть, какие они.
      — А какая разница?
      — Да, может, там, за стеной, что-нибудь вроде летучих мышей или кротов.
      — Да… — пробормотал Владислав. — Верно… А если попробовать приложить наше письмо к этим прозрачным местам в стене? Может быть, они прочтут и как-нибудь ответят?
      — Правильно. Сейчас попробуем… Что это?!
      Из бокового хода что-то вылетело и с легким, еле слышным стуком упало на плиты. Таланов и Владислав бегом кинулись к боковому проходу и еще успели заметить странный мерцающий силуэт, быстро скользящий вдоль стены, почти неразличимый на ее светящемся фоне. Странное существо неслышно скользнуло за скругленный выступ нового ответвления и, прежде чем Таланов и Владислав успели добежать до поворота, исчезло, словно растаяло в этом призрачном мертвом мерцании.
      — Ты ясно видел? — спросил Таланов.
      — Ясно. То есть насколько возможно: оно ведь почти незаметное. Я даже не понял, кто это — человек или зверь. Ни ног, ни рук, ни головы — ничего не видел.
      — Я видел руку, она мелькнула на мгновенье. И голову… Нет, по-моему, это человек, только в какой-то странной одежде.
      — Ну да, вроде маскхалата разведчиков, — сказал Владислав. — Похоже, что так.
      На плитах пола лежала матовая зеленоватая пластинка со скругленными углами. Таланов опустился на одно колено, разглядывая пластинку, потом взял ее в руки.
      — А ведь это их письмо, Владислав! — сказал он. — Они сами к нам обратились.
      — Здорово! — отозвался Владислав. — Как теперь быть? Сразу вернуться на ракету?
      Таланов покачал головой.
      — Письмо не длиннее нашего. Наверно, тоже сплошные вопросы. Придется показать им наше письмо.
      — Мы их собьем с толку, — возразил Владислав. — Подумайте: их язык знаем, а на письмо ничего ответить не можем. Как они смогут это объяснить?
      — Наше письмо — ответ. Наверняка они спрашивают, откуда мы, и так далее. Вот пускай и посмотрят.
      Он постучал по стене и, обнаружив пустоту, приложил к этому месту письмо, плотно прижав его ладонями. За стеной послышался легкий шорох, потом тихие, слабые возгласы и переливчатая быстрая речь, похожая на щебетанье птиц. Таланов все стоял, прижимая ладони к стене, и смотрел прямо перед собой, словно видя тех за тонкой, непрозрачной для него стеной.
      Шорох за стеной усилился; потом послышалось слабое шипенье. На белой светящейся стене появились матово-серые круги и пятна; они все ширились, сливались… Таланов отшатнулся и уронил бумагу: стена становилась прозрачной.
      — Ты видишь, Владислав? — шепотом спросил Таланов.
      — Да. Они снимают защитный слой, — Владислав тоже шептал.
      Оба они боялись шевельнуться. На стене возник небольшой, четко очерченный овал. К прозрачному окну приблизилось лицо… Прямо на астронавтов глядели круглые птичьи глаза, без бровей и ресниц.
      Тонкий изогнутый нос тоже напоминал клюв птицы; рот был узкий, почти безгубый.
      Таланов и Владислав не отрываясь глядели на это странное лицо, лишь отдаленно напоминавшее человеческое. Лицо было живым и разумным.
      — Все-таки это они… те, которые жили наверху, — шепнул Владислав. — Те же лица, что на картинах и в книгах.
      Таланов кивнул. Существо за прозрачной перегородкой заговорило высоким, переливчатым, щебечущим голосом, указывая на табличку, которую Владислав держал в руках. Астронавты переглянулись.
      — Либо мы не ответили в письме на их вопросы, либо они предугадали наши вопросы и все сообщили в табличке, — сказал Таланов. — Ах, черт, что же делать?
      Лицо за перегородкой исчезло, вместо него возникло другое, очень похожее, только чуть покрупнее и потемнее цветом: в неясном фосфорическом свете оно казалось коричневым. Таланов сделал вид, что пишет на табличке, и попытался знаками объяснить, что надо писать, а не говорить. Перед отверстием появилась семипалая рука и дважды махнула справа налево.
      — Вот и пойми попробуй… — пробормотал Таланов.
      С той стороны к перегородке приложили исписанную табличку. Астронавты переглянулись и вздохнули. Потом Таланов постучал пальцем в окно. Табличка исчезла, вместо нее возникло лицо. Таланов начал отчаянно жестикулировать, стараясь объяснить, что хочет взять табличку с собой. Существо за стеной смотрело на него круглыми немигающими глазами.
      Потом исчезло, послышался щебечущий говор.
      Астронавты ждали. Вдруг они услышали легкий стук и, как по команде, повернули головы. На плитах пола лежала табличка. Они бросились к боковому проходу и опять успели заметить быстро проскользнувший мерцающий силуэт.
      — Почему они прячутся, почему выскакивают из-за стены только в этих своих одеяниях? — пробормотал Таланов, поднимая табличку. — Теперь надо им объяснить, что мы вернемся завтра.
      — Я сейчас попробую нарисовать, — сказал Владислав. — Все-таки легче.
      Таланов заглянул ему через плечо и усмехнулся.
      Владислав изобразил двух людей в скафандрах, над ними сияло солнце. Потом шла густо заштрихованная темная полоса. Потом опять двое в скафандрах и солнце.
      — Думаешь, поймут? — спросил Таланов.
      Владислав с сомнением поглядел на рисунок.
      — А кто его знает! — сказал он.
      Их все-таки поняли, по-видимому. В овальном окошечке опять появилась рука и махнула справа налево.
      — Что это значит: согласны? Или поняли? — вслух рассуждал Таланов.
      У окошечка возникло одно лицо, потом другое.
      Потом оба исчезли. Окошечко стало быстро мутнеть, затянулось пленкой, стало непрозрачным, потом слилось со стеной.
      — На сегодняшний день, видимо, — конец, — резюмировал Таланов.

* * *

      — Понятно почти все, — сказал Казимир. — Первая табличка: “Кто вы? Откуда вы? Друзья или враги? Хотим говорить с вами. Не можем выйти. Боимся…” Вот тут непонятно, чего они боятся. Слово это должно звучать примерно так: “глег”. Боятся они глегов — во множественном числе.
      — Наверное, их правители. Или полиция.
      — Я нигде ничего не читал про глегов. Правительственная стража у них называется иначе — минени. Правительство называется по-разному, но тоже не так.
      — У них, ты говорил, было что-то вроде парламента? — спросил Таланов.
      — Да, и что-то вроде президента. Только, по-видимому, с диктаторскими правами. Теперь вторая табличка. Там написано: “Мы сказали: боимся глегов. Глеги неумолимы. Не можем выйти. Спасите нас”.
      — Вот и пойми что-нибудь! — вздохнул Таланов. — Кого — нас? Кто эти глеги и как до них добраться? Ну, утро вечера мудренее. Пойду проведаю больных.
      Он вошел в первую кабину медицинского отсека.
      Там никого не было. Он постучал в дверь изолятора — никто не ответил. Таланов вошел в изолятор.
      Виктор и Герберт стояли спиной к нему, у койки Карела.
      — Я спал… — тусклым, безжизненным голосом говорил Герберт. — Или, может быть, не спал… а думал, что сплю.
      — А зачем ты взял с собой сюда лучевой пистолет?
      — Я шел дежурить… я не знал, что заболею… а потом забыл…
      — Что случилось? — еле выговорил Таланов.
      Виктор медленно обернулся к нему. Лицо у него было такое же бледное и осунувшееся, как у Герберта.
      — Карел… он покончил самоубийством.
      Таланов шагнул к койке. Карел лежал, запрокинув голову, лицо его было сведено судорогой страдания. Под распахнутой рубашкой пылало на груди пятно лучевого ожога.
      “Зелено-серая рубашка…, любимая его рубашка, вроде талисмана, — подумал Таланов. — Где он только не побывал в этой рубашке… Двенадцать лет в космосе… Пятый полет к неизвестным планетам… И такая нелепая смерть. От страха… от страха перед самим собой”. Таланов стоял, склонив голову, и чувствовал даже не горе, а холод и невыносимую усталость. Такую усталость, когда все равно. И опять он подумал, что это начало болезни, и напряг волю, чтобы стряхнуть с себя оцепенение.
      Виктор не то вздохнул, не то простонал. Таланов с трудом повернул к нему голову. Виктор был очень бледен, почти так же бледен, как Карел, даже губы у него побелели.
      — Ты здоров? — с тревогой спросил Таланов.
      — Здоров пока, — не сразу ответил Виктор. — Надо перенести Карела куда-нибудь.
      — Я сейчас позову Владислава.
      — Мы и вдвоем справимся. Не надо никого звать. Вы… вы все равно уже вошли в изолятор. Только наденьте халат, перчатки и марлевую маску.
      — А Герберт?
      Герберт Юнг устало покачал головой.
      — Я-то не покончу самоубийством. У меня жена и дети. Мне. надо выздороветь. А Карел…
      — Да, конечно, — торопливо ответил Таланов. — Но все же, может, лучше тебе не оставаться одному?
      — Нет, ничего… — тихо сказал Герберт. — Дай мне снотворное, Виктор, вот и все… — У него был такой вид, будто он старается что-то припомнить. — Дай снотворное…
      Герберт проглотил снотворное и лег, повернувшись лицом к стене. Виктор и Таланов унесли Карела в его пустую кабину, положили на койку.
      — Придется сделать вскрытие, — сказал Виктор, когда они шли обратно. — Я делал анализ крови и его и Герберта, ничего не обнаружил. А по многим признакам эта болезнь сходна с нашими нейровирусными заболеваниями — с энцефалитом, например. Может быть, вирусы распространяются по ходу нервных волокон, а не через кровь — как при бешенстве. Значит, нужно исследовать мозг… Нужно исследовать… обязательно…
      Он говорил деревянным, безжизненным голосом.
      Таланов остановился, положил ему руки на плечи.
      — Виктор, ты болен? Скажи правду!
      — Я здоров, — отводя глаза, возразил Виктор. — Это из-за Карела… и вообще…
      — Понятно, — недоверчиво сказал Таланов, — отдохни. Казимир подежурит вместо тебя.
      — Мне не надо отдыхать. Некогда, — таким же мертвым голосом проговорил Виктор. — Пускай Казимир мне ассистирует. А Владислав пока попробует наладить аппарат для электросна.
      Он прошел еще несколько шагов и остановился.
      Таланов смотрел на него с тревогой. Виктор с усилием проговорил:
      — Устал я очень… И потом — если б я послушался совета Юнга насчет анабиоза, Карел остался бы в живых.
      — Ну, неизвестно! — решительно возразил Таланов и вдруг запнулся.
      Все вокруг окуталось струящимся радужным туманом, очертания предметов потеряли четкость, стали размытыми, начали двоиться. Лицо Виктора тоже расплылось и стало белым туманным пятном. “Вот оно, начинается”, — подумал Таланов, стискивая зубы. Он не то что видел — скорее улавливал, что Виктор внимательно смотрит на него.
      — Вы сами больны, Михаил Павлович! — как сквозь сон услышал он.
      Виктор подхватил его под руку. “Что же будет?” — с вялым испугом подумал Таланов. Шагая сквозь радужный туман, он как-то незаметно очутился в изоляторе и увидел, что Виктор снимает постель с койки Карела. Потом он понял, что лежит на койке. Все окружающее постепенно стало более четким и устойчивым, но словно выцвело и потеряло реальность. Потам проступили нормальные цвета, белый свет потолочной лампы снова показался не мертвым, а привычным, почти родным. Таланов глубоко с облегчением вздохнул и сел на койке.
      — А… Уже подействовало! — сказал Виктор, обернувшись от стенного шкафа-аптеки.
      Тогда Таланов не то понял, не то вспомнил, что Виктор дал ему таблетку энергина, и мир перед ним снова потускнел — от страха. Он болен, он, начальник экспедиции! Виктор, вероятно, тоже. Ну, хорошо, Владислав — опытный штурман, он довел бы ракету до Земли. Но ведь он тоже заболеет. Тогда… тогда все они погибли. Кто знает, к чему ведет эта болезнь.
      К сумасшествию? К самоубийству?
      — Придется дать и вам снотворное, — сказал Виктор. — Я все подготовил для вскрытия, сейчас пойду за Казимиром. Как вы себя чувствуете?
      — Как все, — неохотно ответил Таланов. — Ты ведь уже знаешь, как это бывает.
      Виктор молча смотрел на него. Таланов вдруг от всей души пожалел этого мальчика. Худощавый, юношески легкий, с ясным, светлым лицом, Виктор выглядел гораздо моложе своих двадцати шести лет.
      Хороший паренек. Так рвался в свой первый дальний полет. Неужели этот первый полет окажется для него последним? Что ж, и так бывало. По-всякому бывало в космосе.
      — Давай снотворное, — сказал Таланов.
      Таланов проглотил таблетку, лег, закрыл глаза и начал думать о Земле. Перед тем как уснуть, он увидел серо-желтые дюны, серебристо-зеленое море и светлое небо, услышал мерный плеск и шипение тихих волн, набегающих на плоский песчаный берег.
      Он уснул, счастливо улыбаясь, будто вдохнув запах моря, хвои и песка, прогретого ласковым и влажным летним солнцем Балтики.
      — Маска мне мешает, — сказал Казимир. — И на что она? И комбинезон этот? Мы все устели уже заразиться. Если не заболеем — значит у нас врожденный иммунитет. И все.
      — Не говори глупостей. Тебе и Владиславу, может быть, досталась незначительная доза инфекции, вот вы и здоровы. А если добавить… Герберт жил в одной кабине с Карелом.
      — А Таланов?
      — Не все одинаково восприимчивы. Потом — когда я в первый раз исследовал Карела, Таланов сидел рядом. А это, может быть, капельная инфекция, мы же не знаем. Словом, не капризничай, Казимир. Дай мне флакон с генцианвиолетом — вон, третий слева. Хорошо. Теперь подготовь препарат из пробирки № 6. Осторожней, Казимир! Все — над сосудом с лизолом, помни!
      — Этак с ума сойти можно, — пробурчал Казимир из-под маски.
      — Не ворчи, — тихо сказал Виктор.
      Казимир с тревогой посмотрел на него.
      — Ты совсем болен. Ложись и объясняй мне, как и что. Я сам справлюсь.
      Виктор провел рукавом халата по лбу, стирая крупные капли пота.
      — Пожалуй, ты прав. Я лягу, — сказал он, отступил от стола и зашатался.
      Все вдруг окуталось гудящей тьмой и полетело в пропасть. Он очнулся от холода: Казимир брызгал на него водой. “Он без маски”, — с глухой тревогой подумал Виктор, но не смог шевельнуть губами.
      — Что тебе дать, скажи? — спрашивал Казимир, наклоняясь над ним.
      — На второй полке сверху… ампулы, — Виктор с трудом отвернул лицо от Казимира, говорил в сторону. — Нет, ты не сможешь сделать укол… Дай мне энергии…, на третьей полке, белая банка…
      — Почему энергии? — спросил Казимир, и его синие глаза расширились и потемнели. — Ты ведь не…
      — Не беспокойся, энергии — тонизирующее средство, ничего больше, — Виктор попытался ободряюще улыбнуться, но сам почувствовал, что улыбка получилась жалкая. — И надень сейчас же маску, не валяй дурака.
      Энергии подействовал быстро. Виктор встал, хоть и с трудом, подготовил шприц и ампулу. Казимир, болезненно морщась, сделал ему укол,
      — Все-таки что с тобой? — спросил Казимир. — Сердце?
      — Наверное… Устал я очень, вот и…
      — Ну, лежи, лежи. Я уж во время вскрытия поглядел на тебя и испугался; думаю, сейчас упадешь. Ты совсем зеленый был.
      — Ты, положим, тоже был зеленый.
      — Я-то с непривычки, а ты…
      — А я? Думаешь, я только и делал, что вскрывал своих друзей?
      — Тоже верно, — пробормотал Казимир, отводя глаза. — Ну, говори, что делать.
      “Хотел бы я знать, долго ли мне удается хоть так продержаться? — думал Виктор, лежа на койке и глядя на Казимира, с сосредоточенным видом хлопочущего у штатива с пробирками и у микроскопа. — И вообще чем это все кончится? Что все-таки с Карелом? Откуда у него взялся этот абсцесс в правой теменной области? Если у него была раньше травма черепа, то как же его пустили в полет?.. Если он знал, что с ним, тогда… Нет, ничего не известно…, Зря все-таки я затеял проводить анализы здесь. Всего не продезинфицируешь как следует. Койку надо выбросить… куда? Пока ее будешь тащить по проходам, нанесешь кучу вирусов. Нет, придется закрыть вход и сюда, в первую кабину. А если я… что тогда? Нет, Казимиру все-таки придется заходить сюда в комбинезоне, в маске, в перчатках. Владислава надо беречь во что бы то ни стало… Энергии действует на меня хорошо, только я с ним переборщил сегодня, отсюда и обморок… Надо будет поддерживать сердце, а то мне без энергина не справиться…”
      — Ну, я ввел эту штуку… соль серебра, что ли, — сказал Казимир. — Теперь что? Да ты зачем поднимаешься?
      — Надо, — сказал Виктор и сжал губы: ноги у него были ватные. — Я сам должен поглядеть, ничего не поделаешь. Да мне и лучше уже.
      — Ну, смотри, — сказал с опаской Казимир.
      — Я и смотрю, — бормотал Виктор, прильнув к окуляру микроскопа. — Я и смотрю…
      — Ты переутомился, это ясно.
      — Ясно, — повторил Виктор. — Конечно, ясно.
      Он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза.