Один крупный западный бизнесмен как-то возгласил перед телекамерой: «В современном обществе изобилия всего должно быть в избытке: и материальных благ, и денег, и кинозвезд, и идей, и учителей». В отношении материальных благ и денег гордиться нам, увы, нечем, но вот по идеям и, в особенности, по учителям мы, русские, видимо, действительно «впереди планеты всей». И, между прочим, по ученикам – тоже. До чего же мы любим учиться: у кого-нибудь чему-нибудь! Учимся до седых волос (или же до их утраты), а потом выясняем, что учились не тому, и, самое забавное, тут же начинаем учиться заново. Оттого-то в России и развелось столько всяких гуру, сэнсеев с сэмпаями, вождей с идеологами и прочих баб Нюр.

Между тем, нашим единственным настоящим Учителем – зато каким! – является сама Жизнь, или Судьба, или Сила, или, если хотите, Бог – в общем, То, что дает нам жизнь, а затем ведет по ней в соответствии со своим хитрым промыслом. Причем Сила (это слово мне как-то привычнее) то и дело преподносит нам уроки, искусно загоняя нас в особые учебные положения (зачастую довольно неприятные). Между тем, из многих таких положений люди могут извлекать немалую выгоду – прежде всего, черпать личную психическую силу и, как следствие, расширять свои возможности в этой жизни.

Люди могут, но, к сожалению, и только – в подавляющем своем большинстве. В этом контексте учителя во плоти – не более чем старшие соратники, способные увлечь нас своим примером, а также вовремя подсказать нам какие-то полезные трюки, или же просто свидетели Силы, первопроходцы в ее угодьях, которые в нужный момент подтвердят: верно, ты попал именно туда. Или: вот это ощущение – оно и есть то самое. Все остальное, выбрав подходящее время, делает Сила сама по себе – важно лишь не прозевать ее послание.

Уроки Силы

Первый такой урок, который я сумел распознать (разумеется, не сразу, а через много-много дней), был преподан мне в 1974 году, летом. Неведомо, где и как, я подхватил жуткий стоматит. Был душный вечер. Я лежал на диване в одиночестве и страдал от мучительной боли. Моя пасть нарывала, как сплошная язва. Каждое тиканье часов на стене отзывалось в ней, точно удар током. Но, чтобы часы остановить, следовало, как минимум, подняться с дивана и забраться на стул.

В углу, почти напротив меня, висела икона Божьей Матери. Ворочаясь с боку на бок, я иногда встречался с Марией взглядом. В какое-то мгновение мне показалось, что изображение на иконе стало рельефным и даже чуть-чуть выступило из оклада. Я попробовал молиться.

Нужно сказать, что, подобно большинству сверстников, я вырос в атеистическом мире. Правда, бабушка с дедом потихоньку от родителей все же крестили меня во младенчестве, но проделано это было скорее ради порядка, чем по каким-то более серьезным соображениям. Впрочем, в те годы во мне уже начал пробуждаться интерес не столько к религии, сколько к мистицизму, и, помимо Нового Завета, я успел прочесть две-три книги Вивекананды, «Полную иллюстрированную книгу йоги» Вишнудевананды, «Таро» Успенского и, кажется, «Магию» Папюса.

Ни одной молитвы я, разумеется, не помнил и потому попробовал своими словами убедить Деву мне помочь. Поначалу у меня ничего не выходило; мне даже сделалось хуже – само напряжение, с которым я формулировал в уме свою просьбу, еще больше нагнетало боль. Но я продолжал молиться, уже ни на что особо не рассчитывая – наверно, просто со злости. И в какой-то момент мой разум отключился, а мне вдруг сделалось на все наплевать: на самого себя, и на боль, и – простите это страдающему юнцу – на святых всех религий. И вот, когда я полностью отдался этой отрешенности, случилось чудо.

Хотя чудо ли? Собственно, ничего особенного, ничего такого, что впоследствии можно было бы расписать яркими красками. Просто словно бы некая тень осенила меня в тишине. А может, и не тень вовсе, а что-то иное. Но главное, откуда-то из тишайшей глубины моего существа вдруг поднялась уверенность, что боль сейчас уйдет. Так оно и случилось минуты три-четыре спустя. И я, помнится, даже не порадовался своему избавлению от мук, поскольку в тот момент в принципе радоваться не мог. А на следующий день я уже грыз орехи.

Самое главное, что запомнилось мне из первого урока, – это ощущение всеобъемлющей тишины и удивительное состояние отрешенности, пожалуй, впервые в жизни испытанное мною, а затем осознанное.

Следующий урок в аналогичной ситуации и, можно сказать, на ту же тему был мне преподан через три года. К тому времени я уже нахватался кое-каких сведений в области мистицизма (в частности, восточного) и всерьез увлекся классической йогой.

Опять-таки летом у меня подмышкой, слева, выросло неприятное новообразование величиною с ноготь большого пальца – какой-то раздувшийся лимфатический узел. Эта «бяка» не болела, но изрядно мне мешала, особенно во время физических упражнений.

Знакомый хирург, едва взглянув на опухоль, выразительно присвистнул.

– Нет, эту штуковину лично я резать не стану, – мрачно изрек он. И добавил: – А не проконсультироваться ли тебе, милый, на Березовой аллее… Хочешь, выпишу направление?

Перспектива оказаться онкологическим больным меня, естественно, не порадовала. Но и не напугала чересчур: моими героями в то время были знаменитые подвижники, вроде Рамакришны (умер от рака), Нароты (по-тибетски, Наропа), которого его великий, но мрачноватый учитель, Тилопа-бенгалец, подверг испытаниям похлеще самых изощренных пыток Святой инквизиции, или шестого патриарха чань (Хуэй-нэна, Эно), который, будучи уже с отрубленной головой, не поленился как следует вздуть незадачливых разбойников, слишком поздно догадавшихся, на чью голову они сдуру покусились. В общем, мое стратегическое настроение в тот период понятно.

Нужно добавить, что, прежде чем обращаться к хирургу, я недели две безуспешно пытался лечиться йогическими приемами: дыхательными упражнениями со всякими визуализациями, очистительными процедурами и т. п. Но никакой ощутимой пользы от этих занятий я не заметил и потому решил от них отказаться.

Вечером после визита к врачу свой комплекс йогических упражнений на сон грядущий я проделал формально, без должной сосредоточенности, как я тогда ее понимал. Во время этих несерьезных занятий я поймал себя на том, что, вопреки собственному решению, автоматически выполняю лечебные приемы от своей болячки подмышкой. «Однако то, что уже начато, должно быть завершено», – рассудил я и проделал комплекс целиком. В последний раз.

Конечно же, я нисколько не надеялся, что из этой попытки выйдет что-то путное, и потому, торопясь утром на работу, не обратил внимания на свой лимфатический узел. А вечером его уже не было: на месте опухоли осталась лишь небольшая складка кожи.

Из этого урока я выделил для себя настроение полнейшего безразличия к результату собственных действий, которое, видимо, и сыграло решающую роль.

Спустя два года, причем снова летом, мне был преподан еще один урок. К тому времени я уже начал кое-что чувствовать, но то были лишь отдельные проблески знания, время от времени нисходившие на меня в виде мимолетных озарений различной интенсивности и эмоциональной окраски.

Итак, я полгода готовился к путешествию в Сибирь, в тайгу; с этим путешествием были связаны некоторые ожидания и надежды, тешившие меня в тот период. В ночь накануне отъезда у меня неожиданно подскочила температура, причем даже выше сорокоградусной, критической отметки. Поскольку мой поезд отправлялся около шести вечера, а за ночь удалось-таки сбить температуру антибиотиками, примерно в девять утра я объявился у врача. Прослушав мои легкие, тот заставил меня сделать рентгеновский снимок, а затем, повертев им перед носом с видом Ньютона, открывшего закон тяготения, сообщил, что у меня – острый плеврит в тяжелой форме, и что необходимо меня госпитализировать, ибо из моих легких (или плевры, какая разница?) придется выкачивать какую-то гадость. Спорить я не стал, поскольку почувствовал, что это бесполезно. Вволю покивав врачу головой и получив от него направление в больницу, я преспокойно отправился домой, чтобы продолжить сборы в дальнюю дорогу. (Ни о какой больнице я и мгновения не помышлял.)

В назначенное время я сел в поезд, точно перешел Рубикон, и в итоге сумел отринуть все «заморочки» любимого города, а вместе с ними – и свою болезнь. Без такой радикальной смены декораций ничего бы у меня, конечно, не вышло: я бы не смог по-настоящему себе поверить. Короче, в поезде болезнь еще пыталась время от времени напоминать о себе покалыванием между ребрами, но потом окончательно забылась, и ее просто не стало.

Позиция бесстрастия

Эти три случая продемонстрировали мне особый психический настрой (один из нескольких), или позволили мне выделить некую, как мы привыкли говорить, психическую позицию, позволяющую сознательно проникать в подсознание, причем даже в те его области, которые ведают нашим собственным самочувствием и здоровьем. (Кстати, человеку мыслящему сознательно влиять именно на собственный организм не так-то просто – во всяком случае куда труднее, чем на здоровье прочих двуногих.)

Итак, первой и, пожалуй, самой яркой, самой интенсивной составляющей этого психического настроя является тотальное бесстрастие, поглощающее все прочие чувства и эмоции. (Что позволяет мне в дальнейшем называть сам настрой полной позицией бесстрастия.) Такое бесстрастие вырастает (или может вырасти) только из отрешенности, психической отстраненности человека от жизненных объектов и явлений. Проделайте опыт.

Сядьте спокойно и по возможности расслабьтесь. Сосредоточьте взгляд и внимание на каком-то безразличном для вас предмете. Еще лучше, если это будет «живая» картинка – например, телевизионный экран. Но не такая, которая может вас всерьез заинтересовать и даже увлечь. Пусть поначалу это будет что-нибудь вроде рекламы или симфонического концерта в чудовищном телевизионном варианте. (Звук, разумеется, уберите.) Теперь, внимательно созерцая изображение, психологически отстранитесь от него. При этом в фокусе вашего внимания одновременно остаются и картинка (или иной объект созерцания), и ваше собственное состояние (настрой). Через какое-то время (иногда уже через несколько секунд) вы ощутите глубочайшее бесстрастие, отстраненность от объекта созерцания и даже от самого себя. Поддайтесь этому чувству, позвольте ему захватить вас целиком, а затем расширьте его и дальше, распространив на весь мир. Такова «на вкус» отрешенность. Прочувствуйте это состояние с максимальной полнотой и навсегда его запомните.

Именно к такой отрешенности призывает нас большинство известных мистических традиций: восточных и западных. У индийских йогов она называется вайрагья, у буддистов – незамутненное чистое созерцание, или взгляд ребенка, взирающего на фреску монастырской стены (правда, отрешенность буддийского подвижника одновременно содержит в себе и еще один важнейший психический настрой, а именно: не-различение – состояние, связанное с приостановкой деятельности интеллекта, или дифференцирующих функций сознания), у толтеков (разумеется, в интерпретации К. Кастанеды) – безжалостностью, или первым из четырех настроев («настроений» – в русском переводе) сталкинга.

Значение этой психической позиции в жизни подвижника любой ориентации невозможно переоценить. Во-первых, она повышает проводимость наших нервных стволов и автоматически синхронизирует сознание человека с некоторыми областями его подсознания. А во-вторых, «включенное» с достаточной мощностью бесстрастие моментально перекрывает большинство щелей, через которые уходит наша психическая энергия, или, в терминологии мистиков восточного толка, оно приостанавливает накопление неблагой кармы.

Эмоции как инструмент восприятия

Поскольку мы только что затронули важный настрой – из арсенала воина духа (таково обобщенное название подвижников психо-мистических традиций различного толка), то подошло время коснуться важнейшей составляющей человеческой психики, а именно: эмоций, которые, как вы понимаете, имеют непосредственное отношение и к данному настрою, и ко всем продуктивным психическим позициям вообще.

Пожалуй, более всего путаницы в умах людей, интересующихся иррациональной психологией, йогой и т. п., вызывает именно этот вопрос. Дело в том, что большинство традиционных писаний объявляет эмоциям непримиримую войну. Между тем, сами по себе они, наши эмоции, – это величайшая драгоценность, по сути, главная движущая сила любого нашего действия в этом мире. Без эмоциональной подпитки человек разумный, опираясь исключительно на свой хваленый интеллект, не способен сделать ни-че-го-шень-ки! Этот вопрос мы еще обсудим в надлежащее время. Сейчас нас интересует негативный аспект эмоций, из-за которого человеку разумному насущно необходимо установить над ними контроль и постоянно его сохранять.

И сразу же возникают вопросы: что значит «контроль над эмоциями»? И как же нам его обрести, не причиняя себе вреда?

Но прежде разберемся: что же такое на самом-то деле наши эмоции. Проще всего для этого воспользоваться языком толтеков. Если принять их постулат, что человек – это, прежде всего, воспринимающее существо, тогда нам придется согласиться и с тем, что его эмоции в неменьшей степени, нежели сенсорные чувства (слух, зрение, обоняние, осязание и вкус), являются первичным результатом самого акта восприятия. Я хочу подчеркнуть, что в процесс восприятия вовлечены не только наши чувства, но непременно и эмоции. Более того: с точки зрения толтеков, эмоции суть выражение в этом мире всеобщей великой Силы, или Намерения.

Кстати, не следует путать эмоции с чувствами-состояниями, которые в обиходе зачастую называют настроениями человека. Отличие же – в том, что эмоции более динамичны; они могут возникать в нашем сознании практически мгновенно – как естественная реакция на некое явление, вдруг открывшееся нам в процессе восприятия. Например, вы видите несущийся на вас автомобиль и испытываете страх.

Чувства-настроения, чувства-состояния, напротив, инертны; они определяют нашу общую психическую модальность в течение некоторого – иной раз весьма продолжительного – отрезка времени. При этом эмоции способны возникать и гаснуть на фоне таких чувств. К примеру, вы можете испытывать грусть, печаль, вызванную, допустим, вчерашней ссорой с подругой. (И это – конечно же, чувство.) А затем, уже на фоне своей печали, вы можете испугаться автомобиля или соседской собаки. (И то уже будет эмоция.)

Нужно еще сказать, что чувства-состояния вообще ничего общего не имеют с чувствами сенсорными. Видите, сколько неудобств доставляет нам «великий и могучий» русский язык! (Иногда для точности формулировок сенсорные чувства называют чувствами первого рода, а чувства-состояния – чувствами второго рода.)

Точно так же, как и сенсорные чувства, эмоции моментально побуждают нас к той или иной реакции. Представьте, что вы случайно дотронулись до горячего утюга, и ваша рука самопроизвольно отдернулась от него – сработал рефлекс, «запущенный» тактильным чувством боли. А в следующий раз – предположим, через неделю – вы снова случайно прикоснулись к утюгу, который, на ваше счастье, оказался холодным. И все-таки ваша рука сама собой отдернулась от него. На этот раз рефлекс «запустила» эмоция – страх. Последний настолько мимолетен, что вы даже не смогли его толком заметить. Тем не менее, его оказалось достаточно для того, чтобы вызвать вашу адекватную, в принципе, реакцию.

Теперь рассмотрим другой случай. Допустим, ваш начальник в присутствии сослуживцев выговаривает вам за что-то, пускай даже вполне заслуженно. Ощущая ваш внутренний отпор, он все более «распаляется» и в какой-то момент «перегибает палку», то есть произносит нечто такое, чего говорить не следовало бы вовсе. И что творится с вами теперь?! В лучшем случае, у вас непроизвольно сжимаются кулаки, в одну черту сходятся брови, а в районе скул под кожей невесть откуда вырастают желваки и начинают выразительно двигаться. А в худшем случае… О том, что происходит в худшем случае, даже думать не хочется!

Итак, в отличие от сенсорных чувств, наши эмоции способны мгновенно порождать не только элементарные действия, но и комплексные поведенческие реакции. Вообще-то, чувства и эмоции настолько тесно переплетены в реальной жизни, что их зачастую очень трудно разделить или выделить в чистом виде. Вы чувствуете знакомый запах духов, вызывающий у вас очень приятный душевный подъем, – и вот уже вы ищете глазами ту особу, которая, как вы знаете, пользуется именно этими духами. (В данном случае знакомый аромат является, в терминологии гипнологов, «якорем» вашего условного рефлекса.)

Наверное, примеров достаточно. Теперь задумайтесь: как вы приучены обращаться с эмоциями, со своим драгоценным инструментом восприятия и движущей силой любого действия?! Уже с младенчества окружающий мир – родители, воспитатели, телеведущие, даже кошки и собаки, даже ваши сверстники и «коллеги» по детской песочнице – стремится наработать в вас определенные стереотипы поведения на все случаи жизни. Вполне понятно, что эмоции для этого грандиозного мероприятия – весьма серьезная помеха. И вы поневоле приучаетесь их давить, глушить, загонять подальше – в самые темные закоулки вашего сознания. Со временем вы основательно совершенствуетесь в этом искусстве и даже начинаете им гордиться. По общему мнению, умение владеть собой подразумевает способность варварски расправляться со своими эмоциями, давить их «на корню».

А иначе нельзя – подсказывает нам опыт. Стоит позволить какой-то из них, обладающей приличным потенциальным зарядом, только разок крутануть свое «динамо» в нашей душе – и потом ее уже ни за что не остановишь. Это мы усваиваем быстро и стараемся действовать адекватно: естественно, как умеем.

И что же мы в итоге получаем? С одной стороны, сомнительное ощущение комфорта в этом мире; с другой, полную разбалансировку нашей психики, порождающую любые недуги – психические, соматические и даже такие, которые покуда еще не придуманы докторами. А ко всему тому, мы безнадежно утрачиваем свое первородное право на психическую силу.

Дон Хуан Матус, учитель Карлоса Кастанеды, называл эту изуверскую процедуру, которой люди подвергаются всю свою жизнь – причем в значительной мере добровольно, нашей социализацией.

Несколько по-иному способствуют разбалансировке психики человека всевозможные пособия по йоге. Как правило, в них предписывается, прежде всего, успокоить ум, освободив его от мыслей и эмоций. Вообще-то, английское слово «mind», обычно переводимое на русский как «ум», может иметь и более широкий смысл, близкий к значению слова «сознание». И вот налицо первая нестыковка между смыслом, вложенным в слова, и их фактическим истолкованием – первая, но отнюдь не последняя.

Затем ученику может быть предложено созерцать попеременно: сначала свои эмоции при помощи мыслей, а затем – и мысли при помощи эмоций. Если первое предписание еще как-то можно понять и попытаться выполнить, то второе неизбежно заводит искателя в тупик, и он начинает вытворять со своим сознанием нечто совсем уж непотребное, полагая, что это идет ему на пользу. В итоге последователи восточных школ и традиций, в своем подавляющем большинстве, годами тренируются загонять свои эмоции значительно глубже и достигать психического дисбаланса куда более серьезного, нежели прочие смертные. Правда, взамен они имеют дополнительный повод для высокой самооценки.