Глава двадцатая

Невдалеке от покоев игуменьи меня ждала вся наша компания, встревоженная таким долгим отсутствием.

– Мы с Аркадием собрались уезжать и ждем вас проститься, – сказал поручик. – Вы не передумали ехать с нами?

– Нет, мы остаемся здесь.

– У меня к вам просьба, Елизавета Федоровна, вы не против, если Иван отвезет нас в батюшкино имение в карете? Так, знаете ли, хочется… – заискивающе спросил Аркадий.

– Вот Иван, с ним и договаривайтесь, при чем здесь я?!

– Отвезу, почему не отвезти, – сказал Иван. – Барышня, можно вас переговорить на два слова.

Я извинился, и мы с ним отошли в сторонку.

– Здесь Алевтина? – сразу же спросил он.

– Да, мы даже виделись, только подходить к ней опасно.

– Почему?

Я рассказал о царском приказе. Дополнил своим комментарием:

– Придется ее пока оставить здесь. Не приведи Господь, поймают, сразу же убьют. Не в Америку же нам бежать. Сначала подготовлю надежное укрытие.

– Дела, – покачал головой солдат. – У меня тоже беда.

– Что еще случилось?

– Помнишь я тебе рассказывал про мальчишку-полковника, из-за которого пришлось мне дезертировать из полка?

– Это тот, что шпицрутенами тебя хотел забить?

– Он.

– И что?

– Только что прибыл в монастырь с семейством, видать, грехи замаливать. Боюсь, если меня узнает, худо будет.

– Вот почему ты согласился мальчишек в имение отвезти!

– Уберусь пока подобру-поздорову. Давай на всякий случай простимся. Коли умыкать Алевтину не будешь, я тебе без надобности. Я, пока ты с настоятельницей возился, уже приготовился в бега. Сундук с твоим багажом у кастелянши. Ну, прощай что ли. Спасибо за все. Не поминай лихом. Обниматься не будем, на нас смотрят.

– Прощай, Иван, даст Бог, свидимся. Не в этом времени, так жди в гости в двадцать первом веке! Привет Марфе Оковне!

Офицеры простились с нами, пообещав вернуться не позже чем послезавтра, и вместе с Иваном пошли в сторону монастырских служб. Я остался с Юлией и Митей.

Красавица была сердита и смотрела на меня злыми глазами.

– Ты зачем разрешил им карету забрать? – набросилась она на меня.

– А почему ты решила, что я все отдам тебе? – рассердился я. – Я и сам, кстати, остался без коляски.

Ее прекрасные эмалевые глаза стали твердыми и холодными.

– Смотри, Лизонька, потом не пожалей!

– Хорошо, постараюсь, – легкомысленно пообещал я, не представляя, какую пакость, кроме разоблачения моего пола, может сделать мне это легкомысленное создание. О том, что у Юлии хватит на это ума, я и не помышлял. Рядом с нами стоял Митя и смотрел обожающими глазами на свою богиню. Даже ему ей Судет трудно объяснить, что она столько времени делала в одной постели с переодетым мужчиной.

Мы разошлись, и я пошел смотреть, как будут уезжать офицеры. Юного полковника пока в монастырском дворе видно не было, и наша карета отбыла без приключений.

Оставшуюся часть дня до вечера я слонялся по монастырю, заглядывал в кельи, с подсознательной надеждой встретить Алю. Потом обошел город, посмотрел церкви, походил по рынку, и когда стемнело, вернулся в странноприимный дом.

В нашей келье было пусто. Юля куда-то запропастилась, и я подумал, что она не хочет встречаться со мной после утренней стычки. Время тянулось мучительно медленно, за мной все не приходили Наконец, когда я почти отчаялся, в дверь тихо постучали. Я буквально выскочил в коридор. Там стояла пожилая монахиня.

– Можно идти, – просто сказала она и, повернувшись, пошла к выходу. Я поспешил следом.

– Отстаньте и идите в пяти шагах от меня, – через плечо сказала черница.

Я послушно исполнил ее приказание и шел следом, стараясь сдерживаться и не убыстрять шаг. Мы вышли из наших палат, и по темному двору направились в обход монастырской церкви в ту часть комплекса, в которой я еще не был. Вскоре кончились постройки, и мы теперь шли между убранных и перекопанных огородных грядок.

– Скоро придем, – так же через плечо сказала монахиня.

Показалась ограда, но мы не дошли до нее и свернули к небольшому строению, больше похожему на строжку, чем на жилое помещение.

– Зайдите, там вас ждут, – опять не глядя на меня, сказала черница. – Через час я зайду за вами. Помните, что вы обещали матушке.

Я невнятно пробормотал «спасибо», и быстро вошел в темные сени через низкую дверь.

– Иди сюда, – прошептал знакомый голос, и маленькая горячая рука нашла мою руку. Я подчинился, мы куда-то пошли и оказались в небольшой, освещенной сальной свечой комнате.

Я остановился на пороге и смотрел в скрытое тенью Алино лицо.

– Кто вы такой? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Алечка. Это я, просто одет в женское платье и поменял свою внешность. Покопайся у меня в голове, и тебе все станет понятно. У нас мало времени, всего один час. Я тебе расскажу, что происходит, и договоримся, как нам нужно поступать.

– Это правда ты? – не слушая меня, прошептала она и вдруг заплакала. – Я так измучилась! Ты возьмешь меня отсюда?

Я обнял ее вздрагивающие плечи и прижал к себе.

– Нет, пока это невозможно, если нас поймают, то обоих убьют, – я намерено сказал «нас», чтобы у Али не возникло желание рискнуть только своей жизнью. – Это приказал царь. Но он скоро умрет, и ты будешь свободна.

– Хорошо, – без ненужных вопросов поверила она.

– Теперь к тебе будут совсем по-другому относиться. Я вылечил настоятельницу и оставил деньги на твое содержание.

– А ты, – она замялась, но потом все-таки спросила, – ты тогда станешь прежним?

– Надеюсь. Таким я стал не по своему желанию. Сидел под арестом в крепости вместе с одним человеком, мы вместе бежали, и он, чтобы меня не поймали, изменил мою внешность. А почему ты меня сразу не узнала? Разучилась понимать чужие мысли?

– Нет, научилась их не слушать. Иначе можно сойти с ума. Представляешь, что думают люди про себя?

– Догадываюсь.

– Кажется, что все говорят, говорят, без остановки, как будто нельзя без этого. А сколько кругом лжи и злобы! Иногда лучше ничего не слышать, иначе начинаешь всех подряд ненавидеть и бояться.

– Представляю, – сказал я. – Действительно, дар у тебя полезный, но трудный.

– Нет, когда научишься не подслушивать чужие мысли, то доходит только слабый гул, похожий на шелест листвы в лесу, он не мешает.

– Тебе было очень страшно одной?

– Нет, не очень, – сквозь слезы улыбнулась Аля, – я все время чувствовала, что ты меня пытаешься выручить. И это ничего, что у тебя были другие женщины. Ты зря от этого мучишься. Я не в обиде. Ты молодой, и тебе трудно устоять.

– Я… я… понимаешь, как-то так получалось…

– Я знаю, ты каждый раз стыдился и переживал Это лишнее.

Меньше всего на свете мне хотелось получить от нее индульгенцию, мне было легче хранить свои измены и переживания в себе, чтобы она ничего об этом не знала.

– Я тоже не клянусь тебе в вечной верности, – грустно сказала она. – Если будем вместе, тогда да, а если судьба разведет?.

– Постараюсь, чтобы не развела!

– Если бы это зависело только от нас!

Здесь спорить было не о чем, как и просить прощение, которого от меня не ждали. Аля удивительно быстро сделалась взрослой и мудрой. Мне показалось что между нами появилось отчуждение, но если оно и было, жена преодолела его, погладив мою щеку ладонью.

– Господи, какой ты еще молодой, у тебя даже борода не растет!

– Это не только от молодости, у меня сейчас монгольский тип, а у монголов плохо растут бороды.

– А как ты себя чувствуешь в чужом теле?

– Сначала было странно, особенно не хватало прежнего роста, а теперь ничего, привык. Кстати, раньше я совсем плохо ездил верхом, а теперь сижу в седле как влитой… Что это мы говорим все о пустяках…

– Наверное, потому что из них и состоит почти вся жизнь, – ввернула очередную сентенцию Аля. – Что ты будешь делать, пока я не освобожусь?

– Еще не решил, скорее всего, куплю здесь, в Шуе дом, чтобы быть возле тебя.

– Нет, не делай этого. Сколько мне ждать смерти Павла?

– Я точно не знаю, помню, что в 1801 году правил уже его сын Александр. Получается год, полтора.

– Уезжай. Ты здесь с ума сойдешь. К тому же нам нельзя будет видеться. Я знаю о царском приказе. Игуменья хорошая женщина, она меня жалеет. Поезжай в Захаркино к предку, только не заведи себе новую Алевтинку!

– Теперь это исключено. Я думаю, что Антон уже женился. Прапрабабушка никакого банного разгула не допустит.

– Антон Иванович собрался жениться? На ком? – тут же заинтересовалась Аля.

– На племяннице губернаторши Анне Чичериной. Прекрасная девушка, только боюсь, что она скрутит нашего Антона в бараний рог. Это я ее за него сосватал!

– Чудесно, найти своему прадедушке свою прабабушку! – засмеялась прежним смехом Аля.

– Наследственность дело серьезное, – поддержал я. – Предков себе лучше выбирать самим потомкам… Алечка, мы не поговорили о самом главном, – как ты себя чувствуешь?

– Хорошо я себя чувствую, как любая баба, которая собирается стать матерью. К масленице рожу тебе сына!

– Почему ты думаешь, что это будет сын?

– Чувствую.

В этот момент в дверь кельи негромко постучали, и к нам вошла проводница. Она удивленно посмотрела, как две девушки обнявшись, сидят на лавке.

– Барышня, вам пора.

– Уже прошел час? – поразился я.

– Больше, идемте скорее.

– До свидания, Аля, – сказал я, не осмеливаясь поцеловать жену при монахине. – Береги себя.

– Ты тоже, подруга, постарайся навестить меня на масленицу!

Я понял, о чем она говорит. К этому времени у нас должен родиться ребенок.

– Конечно.

Я встал и на негнущихся ногах вышел из кельи.

– Ночь-то какая звездучая, – сказала проводница, – месяц всходит, нам нужно торопиться.

Я ничего не ответил, и мы быстро пошли в сторону странноприимного дома. Монастырские обитатели спали, и мы не встретили ни одного человека. Моя проводница, как и раньше, не оглядываясь, шла впереди. Она заговорила только тогда, когда мы подошли к моим дверям:

– Барышня, матушка настоятельница просила вас завтра же уехать.

– Хорошо, – ответил я. – Но мне нужно с ней встретиться, я бы хотела еще ее полечить.

– Она просила передать, что теперь ей и так легче, а вы приезжайте позже. Сейчас же никак нельзя.

– Ладно, я уеду завтра утром.

Монахиня удовлетворенно кивнула, а я, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Юлию, вошел в нашу тесную келью. Месяц уже взошел и светил в окно, так что видно было и без свечи – Юлина постель оказалась пуста.

Я подумал, что моя красавица женихается со своим Митей, и, сняв платье, упал на кровать. События этой ночи стояли перед глазами, и мне было о чем подумать. Только сделать это я не успел, закрыл глаза и мгновенно заснул.

Когда я проснулся, кровать соседки по-прежнему была не тронута. Мне нужно был выполнять обещание уехать утром, и после скорого туалета я отправился разыскивать Митю, попросить запрячь карету. Однако и его нигде не было видно.

– Сестра, ты не знаешь где моя соседка, – спросил я послушницу, прислуживающую в странноприимном доме.

– Она уехала еще вчера, – ответила та.

– Как так уехала? – поразился я.

– В карете, – ответила девушка.

Мне это сообщение не понравилось, и я чуть ли не бегом бросился в нашу келью. Действительно, Юлиных вещей там не оказалось, как и моего ридикюля, со всеми нашими документами и остатком разбойничьих денег. Меня от неприятной неожиданности пробила испарина. Эта мерзавка стащила не только деньги, но и мои документы, и это было самое неприятное.

«Действительно, я еще не раз вспомню о ней», – подумал я и спешно пошел к кастелянше выяснить судьбу сундука, оставленного на хранение Иваном Там были оружие, одежда и все мое состояние.

– Да, барышня, что была с вами давеча, уехала, – подтвердила пожилая монахиня, заведующая здешней «камерой хранения».

– А где сундук, который оставил мой кучер, который вчера увез офицеров? – спросил я, пытаясь не показать, как меня это волнует.

– Барышня и его хотела забрать, только я не отдала. А нужно было?

– Нет, спасибо вам, вы все правильно сделали.

У меня отлегло от сердца.

Потеря документов, конечно, была очень неприятна, но оказаться совсем нищим и раздетым в чужом городе…

– А нельзя ли здесь нанять экипаж? Я хочу переехать в город на постоялый двор – спросил я кастеляншу.

– Нет, – ответила она, – в монастыре вы экипажа не найдете, а вот в Шуе есть два извозчика.

Я поблагодарил и собрался пойти искать этих «двух извозчиков», но не успел – на день раньше срока явились оба наших с Юлией кавалера.

Мы сердечно поздоровались, и тут же Аркадий задал вопрос о нашей общей чаровнице, как она, здорова ли?

Я посмотрел на его покрасневшее, смущенное лицо, и мне стало жаль парня. Огорошить его горькой правдой было бы слишком жестоко.

– Юлии пришлось внезапно уехать, – соврал я. – За ней прискакал нарочный, у нее тяжело заболела матушка, и она тотчас отправилась в путь.

– Как? А как же я? – вскричал осиротевший влюбленный.

– Вам она велела особо кланяться и обещала написать, как только у нее все устроится.

– Куда написать! Мы же через два дня возвращаемся в армию!

– Вот туда и напишет.

– Да ведь я и сам не знаю, где буду воевать!

– Не беспокойтесь, прапорщик. Любовь ее просветит, – пообещал я.

Однако Семидольный был безутешен. Он, скрывая навернувшиеся на глаза слезы, отошел к окну и сосредоточенно что-то рассматривал на монастырском дворе.

– Александр, вы приехали в карете? – спросил я поручика.

– Нет, верхом, а что?

– Мне нужно переехать в город, а здесь на всю Шую всего два извозчика.

– Почему вы уезжаете из монастыря, вас как-то обидела тетушка?

– Нет, мы с ней хорошо сошлись. У меня другие обстоятельства.

– Вы знаете, ваш слуга сегодня ночью исчез, – вдруг сказал Полибин. – Как вы теперь будете одна?

– Исчез, говорите? Это очень огорчительно. Просто мне сегодня не везет, сначала Юлия уехала, теперь Иван. Ничего, как-нибудь обойдусь.

– Я знаю, что вам отваги не занимать, но все-таки вы женщина и теперь остались одна…

– Это мысль! Вы мне хорошо подсказали!

– Что я вам такого подсказал? – удивился Полибин.

– Ну, что женщине одной путешествовать не пристало. Придется переодеться в мужское платье.

– Как это так?

– Как на театре. Вы в Петербурге бывали на театре?

– Бывал.

– Так там во многих пиесах актеры и актрисы все время переодеваются, и никто этого не замечает!

– Так то на театре, а в жизни иначе!

– Это как сказать. Вы знаете, что мы рождены, чтоб сказку сделать былью?

– Нет, не знаю, а это как?

– Идите, наймите мне экипаж и сами увидите.

Заинтригованный поручик забрал своего раскисшего товарища, и они ушли, а я попросил кастеляншу распорядиться доставить сундук в мою келью. Когда его принесли, переоделся в мужскую одежду и закутался в женский широкий плащ.

Артиллеристы долго не возвращались, как будто провалились сквозь землю. Я нетерпеливо ждал, вышагивая по тесной комнате. Несколько раз ко мне заглядывала доверенная монахиня, проверить, не убрался ли я восвояси. Наконец Полибин постучал в келью и сказал, что экипаж прибыл. Я вышел, закутанный с головы до ног.

– Пусть погрузят сундук, – распорядился я и прочно уселся в карету с откидным верхом.

Извозчик, суровый мужик с бородой веником, под присмотром двух офицеров притащил мои вещи и уложил в пролетку.

– Малый, подними верх, – попросил я его.

– Зачем, вёдро же? – удивился он.

– Делай, что тебе велят, – вмешался поручик.

Извозчик пожал плечами и поднял кожаный тент.

После этого коляска под конным эскортом двинулась к монастырским воротам. Как только мы отъехали, я снял плащ и остался в мужском платье. Сопровождающие ничего не заметили.

В прекрасном городе Шуе, кроме двух извозчиков, оказался один вполне приличный постоялый двор. Когда наша процессия остановилась перед его крыльцом, навстречу вышел рослый, сытый мужчина с сонным лицом.

– Малый, у тебя есть хорошая комната? Нужно устроить… – заговорил с хозяином Полибин, но не успел сказать кого. Я шустро выскочил из пролетки, и слова застряли у него на кончике языка.

– Можно и устроить, – лениво сообщил хозяин. – Коли господин хороший, почему и не устроить.

Я, не глядя на спутников, легко взбежал на крыльцо и прошел внутрь. Они объявились минут через пять: видимо, все это время приходили в себя.

– Елизавета Федоровна, – шепотом сказал Александр, – зачем этот маскарад! Вам не удастся скрыться. С первого взгляда видно, что вы женщина!

Глава двадцать первая

Жизнь в Шуе, оказалась размеренной и такой скучной, что впору было запить. Офицеры отправились в действующую армию, которая собирала силы в Италии для антифранцузского похода в Швейцарию через Альпы. Я по картине Василия Сурикова «Переход Суворова через Альпы» представлял, что ждет в недалеком будущем артиллеристов, поэтому посоветовал Полибину перед началом кампании запастись теплой одеждой и продовольствием.

Александр удивился такому странному наставлению, и пришлось отговориться, что мне приснился пророческий сон, как они с Семидольным, замерзшие и голодные, лезут по ледяным кручам. Этим мое вмешательство в мировую историю и ограничилось.

Знакомых в городе у меня не было, общение ограничивалось перебранками с персоналом постоялого двора и никчемными разговорами со случайными собутыльниками, когда от скуки я забредал в местную ресторацию. Главным для меня было раздобыть новые документы, чтобы можно было, наконец, отсюда уехать.

Я пытался завести связи с местным бомондом, чтобы выйти на продажных чиновников. Однако и город, и его обитатели пребывали в такой провинциальной сонной одури, что никого не интересовали ни взятки, ни прочие радости, связанные с деньгами и прожиганием жизни.

Чиновники по вечерам пили в своем кругу, «на запись», до получения жалования, и не соглашались на мои призывы «плясать голыми при луне», как это делали советские руководители по рассказу бессмертного водителя «Антилопы Гну».

К монастырским воротам я боялся даже приближаться, чтобы не подставить Алю, и проводил время в прогулках по пустынным улочкам маленького городка и посещениям культурных точек вроде церквей и рынка.