Ни о чем об этом наши плюралисты не выражают забот" (X, стр. 152. Курсив и разрядка Солженицына. Выд. Д. Ш.).
      Что с того, что Солженицын и сам не отвечает однозначно на эти вопросы? Он выражает заботу о них и приковывает к ним наше внимание. Не политик, не юрист и не профессионал-социолог, а моралист и художник, он выделяет сердцевинные вопросы жизни, исторической, общественной, частной, и доказывает, что ни одного из них нельзя решить без "духовной вспышки", без "подъема на новую высоту обзора", без "светлого самоограничения", без ощущения над собой того Высшего духа (I, стр. 297), который заповедал нам свои моральные абсолюты.
      Наш разговор об отношении Солженицына к демократии был бы неполным, если бы мы не коснулись его экономических воззрений, как они предстают перед нами в его публицистике. Мы не будем возвращаться к экономико-технологическим прогнозам "Письма вождям". Некоторые их выводы спорны; иные представляются утопичными или наивными. Нас интересует сейчас социально-системная сторона экономической проблематики, представленной в публицистике Солженицына.
      Солженицын вышел в неподцензурную русскую печать и гласность тогда, когда подавляющее большинство авторов Самиздата стремилось исправить социализм, очистить его от "извращений", но не посягало на него в принципе. Основную массу инакомыслящих привлекал западный политико-идеологический плюрализм, но им не казалась его необходимым основанием экономическая свобода - свобода частной инициативы. В этом смысле весьма типичен сахаровский трактат 1968 года - "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе". Солженицын уже тогда осознавал непоследовательность такой позиции. В своем анализе трактата Сахарова он существенно дополняет сахаровское сопоставление капитализма и социализма:
      "Сахаров разрушает марксистский миф, что капитализм "приводит в тупик производительные силы" или "всегда приводит к абсолютному обнищанию рабочего класса"(( Экономическое соревнование систем, со школьных плакатов запомненное нами как социалистический конь, прыгающий через капиталистическую черепаху, он впервые в нашей стране представляет в истинных соотношениях. Сахаров напоминает о "бремени технического и организационного риска разработочных издержек, которое ложится на страну, лидирующую в технике", и с большим знанием дела перечисляет важные технические заимствования, обогатившие СССР за счет Запада; напоминает, что сталь да чугун - это отрасли традиционные и "догонка" в них ничего не доказывает, а в отраслях поистине ведущих - мы устойчиво позади. Разрушает Сахаров и миф о пауках-миллионерах: они - "не слишком серьезное экономическое бремя" по их малочисленности, напротив, "революция, которая приостанавливает экономическое развитие более чем на 5 лет, не может считаться экономически выгодной для трудящихся" (да уж просто скажем: убийственна). Что касается СССР, то свален миф о магическом соцсоревновании ("не имеет серьезной экономической роли") и напомнено: все эти десятилетия "наш народ работал с предельным напряжением, что привело к определенному истощению ресурсов нации".
      Правда, такая ломка молитвенных истуканов не дается легко, Сахаров там и здесь без надобности смягчает: лишь "определенное" истощение; и - "в обеспечении высокого уровня жизни ... капитализм и социализм сыграли вничью" (уж где там!..). Но сам переступ через запретную черту - посметь судить о том, о чем никто не смел, кроме Основоположников, - выводит нашего автора далеко вперед. Если при капиталистическом строе обнаруживается не сплошное загнивание, а "продолжается развитие производительных сил", то "социалистический мир не должен разрушать породившую его почву" - "это было бы самоубийством человечества", ядерной войной. (Наша пропаганда не любит признавать ядерную войну самоубийством человечества, но - непременным торжеством социализма.) Сахаров советует верней того: отказаться от "эмпирико-конъюнктурной внешней политики", от "метода максимальных неприятностей противостоящим силам без учета общего блага и общих интересов"; СССР и Соединенным Штатам перестать быть противниками, перейти к совместной бескорыстной широчайшей помощи отсталым странам, а из высших целей внешней политики пусть будет международный контроль за соблюдением "Декларации прав человека".
      Не упускает автор перечислить и главнейшие опасности для нашей цивилизации, черты гибели среды обитания человечества, и широко ставит задачу спасения ее.
      Таков уровень благородной статьи Сахарова" (I, стр. 27-28. Курсив и разрядка Солженицына).
      Короткое примечание Солженицына к собственному тексту и выразительное, в скобках "уж где там!.." перечеркивают основные концептуальные постулаты "молитвенных истуканов" марксизма, с которыми Сахарову в ту пору не так легко было расстаться. В статье "Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни" (1973) есть такое сверхважное высказывание:
      "Исходные понятия - частной собственности, частной экономической инициативы - природны человеку, и нужны для личной свободы его и нормального самочувствия, и благодетельны были бы для общества, если бы только... если бы только носители их на первом же пороге развития самоограничились, а не доводили бы размеров и напора своей собственности и корысти до социального зла, вызвавшего столько справедливого гнева, не пытались бы покупать власть, подчинять прессу. Именно в ответ на бесстыдство неограниченной наживы развился и весь социализм" (I, стр. 73-74. Курсив Солженицына. Выд. Д. Ш.).
      И далее:
      "Наша внешняя политика последних десятилетий представляется как бы нарочито составленной вопреки истинным потребностям своего народа. За судьбы Восточной Европы мы взяли на себя ответственность, не сравнимую с нашим сегодняшним духовным уровнем и нашей способностью понимать европейские нужды и пути. Эту ответственность мы самоуверенно готовы распространить и на любую страну, как бы далеко она ни лежала, хотя б на обратной стороне земного шара, лишь бы она проявляла намерение национализировать средства производства и централизовать власть (эти признаки по марксистской теории - ведущи, все остальные - национальные, бытовые, тысячелетних культур - второстепенны)" (I, стр. 74-75. Выд. Д. Ш.).
      В "Письме вождям" Солженицын просил от них свободы печати, свободы слова - в неполитических рамках, предлагая оставить свободной проблематику экономическую. Сахаров тоже требует в своем трактате полной интеллектуальной свободы в социалистическом обществе. Но, как мы видим, стоило Солженицыну свободно коснуться чисто, казалось бы, экономических вопросов, как он посягнул на святая святых марксизма (уничтожение частной собственности) и реального социализма (огосударствление средств производства и централизация власти). Вот и давай тут свободу слова для неполитических сочинений...
      В современном западном обществе нажива так ограничена налогами, законами о заработной плате и профсоюзным шантажом, что частное предпринимательство нередко теряет смысл. Интересно, что социализм выводится здесь Солженицыным не из имманентного человечеству, по Шафаревичу, инстинкта самоуничтожения (одного из людских инстинктов), а из реакции на эксцессы частнособственнической экономики (заблудившееся чувство справедливости - обманувшийся "нравственный указатель").
      В своем предисловии к русскому изданию книги В. В. Леонтовича "История либерализма в России" (серия ИНРИ, выпуск первый) Солженицын подчеркивает предупреждение автора, что "личная свобода никогда не может осуществиться без имущественной, - отчего и не могут никакие виды социализма дать свободу" (II, стр. 462).
      "Исходные понятия - частной собственности, частной экономической инициативы" не только "природны человеку и нужны ему для личной свободы его и нормального самочувствия", но необходимы и обществу. На не изуродованном национализацией и монополизмом частнохозяйственном рынке (такого почти не осталось в мире) общество (конгломерат потребителей) может получить от конкурирующих поставщиков (с автоматической коррекцией на минимальную цену) все необходимые ему, по его представлению, и осуществимые технически товары и услуги. И вот именно здесь, в этой точке, возникает судьбоносность потребительского заказа: чего потребитель (общество) хочет и требует от безотказной машины конкурентного рынка: вещей, полезных для себя, или убийственных? И в каких количествах - целесообразных или разрушительных? Потому Солженицын-моралист, выглядящий, по мнению многих его критиков, наивным утопистом, тысячу раз прав, говоря о необходимости (выживательной необходимости!) нравственной и экологической цивилизации спроса на свободном рынке. В его терминологии это разговор об ответственности и самоограничении, о "нравственных указателях", о Боге и его заповедях.
      Очень зорко подмечено здесь то перечеркивающее собственную логику марксизма обстоятельство, что коммунисты готовы насаждать (и насаждают) социализм (высший на их шкале по сравнению с передовым капитализмом способ производства!) всюду, в любой самой отсталой стране, лишь бы там появилась политическая возможность централизовать экономику и власть.
      Напомним: в "Образованщине" (1974) Солженицыным противопоставлено в коротенькой оговорке (I, стр. 104) утверждение ценности "старых" (дореволюционных) "форм производства" толкованию Г. Померанцем разрушения этих форм как безусловной заслуги раннего большевизма.
      В телеинтервью компании CBS (Цюрих, 17.VI.1974) принципиальные системные основания несвободы советского человека охарактеризованы так:
      "Понимаете, у нас есть два института, две системы, которых на Западе нет, которые работают вместе и берут человека вот так... Одна, что работодатель - только государство. Вы не можете получить работы ни у кого, кроме государства, где б вы ни работали, это все решается государством. И если есть приказ вас не принимать на работу - нигде не примут. А другая система - паспортный режим. Режим прикрепления к месту. Вы не можете никуда уехать из этого местечка, из этого маленького поселка, или города, или деревни, и вы находитесь во власти не то что там центральных властей или советского аппарата, вы находитесь во власти - вот, здешнего начальника, и если вы ему не нравитесь, вы пропали, и уехать никуда нельзя. Таким образом, эти две системы вот так вот берут и душат человека, а снаружи как будто ничего нет, его же не сажают в тюрьму. И в этот захват попадает сейчас гораздо больше людей, чем сидит в лагере" (II, стр. 67-68. Разрядка Солженицына).
      Здесь в качестве главной фундаментальной предпосылки несвободы личности справедливо подчеркнута единственность в системе ее монопольного работодателя. Парадоксально, но факт: по сей день многочисленные интеллектуалы, политики и обыватели всего мира, среди них - немалое число диссидентов и эмигрантов из социалистических стран, не понимают безысходности указанной здесь Солженицыным зависимости. К порабощенности пропиской можно было бы добавить и государственную принадлежность основной части городского жилья.
      В статье "Сахаров и критика 'Письма вождям'"(ноябрь 1974) Солженицын выражает сомнение в том, "можно ли так верить в "научное и демократическое регулирование экономики", как верит он (Сахаров. - Прим. Д. Ш.), но какое не осуществилось еще даже и в Европейском сообществе" (I, стр. 199). И опять - мимоходом сделанное замечание нацелено в самый центр эпохальной проблемы, которой посвящена огромная литература. Не только сообщество стран, но и одна страна так и не представили нам примера глобально, т.е. всеобъемлюще планово, регулируемой эффективной и демократической экономики. Из-за практической бесконечности объемов информации, необходимых для выполнения такой работы, инстанция, которая берется научно и демократически регулировать национальную экономику, не может:
      1. Выяснить и исследовать критерии блага и целесообразности всех своих подданных и включить их в общественный критерий оптимальности, а без этого - какая же демократия?
      2. Исследовать все вероятные планы или хотя бы множество возможных вариантов работы системы и выбрать из них наилучший (согласно каким критериям? С чьей точки зрения?), а без этого - какая же научность?
      3. Вовремя превратить свой наилучший (?) план в команды, довести их до каждого действующего узла и элемента системы, непрерывно контролируя их действия и корректируя все отклонения, - а без этого - какая же регуляция? Ведь система непрерывно меняется и "дрейфует" во всех своих внешних и внутренних связях и качествах.
      Остаются волюнтаризм и произвол.
      Я не знаю, интуитивно или рационально осознает Солженицын эти и другие ограничения централизованной экономики, но все его характеристики ее работы неизменно точны. Так, выступая в Вашингтоне перед представителями американских профсоюзов АФТ-КПП (30.VI.1975), он говорит:
      "Но подобно тому, как мы ощущаем себя с вами союзниками, существует и другой союз... Это союз наших коммунистических вождей и ваших капиталистов (апл.) ... Этот союз не новый. Ныне здравствующий и очень прославленный Арманд Хаммер положил начало, сделал первую разведку еще при Ленине, в самые первые годы революции. Разведка оказалась чрезвычайно успешной, и с тех пор - все эти пятьдесят лет - мы наблюдаем непрерывную, постоянную поддержку со стороны бизнесменов Запада, они помогли советским коммунистическим вождям, их неуклюжей, нелепой экономике, которая не могла бы никогда справиться сама со своими трудностями, непрерывно помогали материалами и технологией" (I, стр. 208-209. Выд. Д. Ш.).
      Эти определения: "неуклюжая, нелепая экономика" - стoят многих научных и наукообразных трактатов.
      Последовательно и неизменно Солженицын постулирует безвыходную неработоспособность социалистической экономики. Так, в своем втором выступлении перед представителями американских профсоюзов (9 июля 1975 г., Нью-Йорк) он говорит:
      "Все существование наших рабовладельцев от начала и до конца стоит на западной экономической помощи. (Апл.)
      Чтобы представить себе, как нелепа советская экономика, маленький пример. Скажите, что это за страна, великая держава мира, которая: имеет огромный военный потенциал, завоевывает космос, - а что она может продать? Всю тяжелую технику, сложную, тонкую технику - покупает. Так тогда это сельскохозяйственная страна? Ничего подобного, зерно тоже покупает. Что же мы можем продавать? Что это за экономика? То, что создано у нас социализмом? Нет! То, что Бог от начала положил в русские недра, вот это все мы транжирим и продаем. То, что от Бога. А когда кончится, - нечего будет и продавать" (I, стр. 248-249).
      В отличие от многих мыслителей, нередко - и профессиональных экономистов, Солженицын видит, что растущий монополизм сближает западную ситуацию с социалистической, что "в нынешний монополистический век (выд. Д.Ш.)" "западная система" "утратила многие черты прежде задуманной истинной, но и ответственной свободы" (V, 4).
      Может быть, с наибольшей обличительной силой уродство и беспомощность экономики, полностью монополизированной государством, предстают перед нами в статье, написанной Солженицыным для газеты "Йомиури" (Токио) в конце 1982 года. В одном русском издании ("Посев", №1, 1983, далее - VII) она называется "Коммунизм к брежневскому концу", в другом ("Русская мысль" от 2.XII.1982) - "Как коммунизм калечит народы". Мы не можем переписать эту статью целиком, а надо бы. Хорошо, что она увидела свет не только на русском языке. Еще лучше было бы, если бы из иностранных языков - не только на японском. Русскому читателю в ней многое известно (важна обобщающая картина) - иностранному, да еще массовому, газетному, необходимо во все это погрузиться мысленно, хотя бы на недолгое время: ведь мир продолжает идеализировать социализм и втягиваться в него различными способами.
      Солженицын выделяет и подчеркивает родовую черту коммунизма ("научного" марксова социализма) - его стремление к абсолютной внеконкурентности. Это стремление любой монополии, тем более социально опасное и успешное, чем монополия полнее. Писатель говорит:
      "На примере нынешнего Советского Союза можно видеть, во что превращает коммунизм всякую страну и все народы, попавшие в его власть. От страны к стране различия второстепенны, но основные черты процесса повсюду одинаковы.
      ...Для того чтобы не иметь себе внутри страны никакой конкуренции, коммунисты еще в ходе гражданской войны 1918-20, а после ее окончания даже интенсивнее, ликвидировали все другие политические партии, все нейтральные культурные, религиозные, национальные и экономические организации, производили неуклонное массовое уничтожение всех, кто мог бы представить хоть в чем-либо оппозицию коммунистической власти. Уничтожали целиком сословия - дворянство, офицерство, духовенство, купечество, и отдельно по выбору - каждого, кто выделялся из толпы, кто проявлял независимое мышление. Первоначально самый сильный удар пришелся по самой крупной русской нации и ее религии православию - затем удары последовательно переносились на другие нации. Эти уничтожения еще к концу "спокойных" 20-х годов составили уже несколько миллионов жертв. Тотчас вослед произошло истребление 12-15 миллионов самых трудолюбивых крестьян. История последовательных уничтожений в СССР за все десятилетия посильно изложена мною в книге "Архипелаг Гулаг".
      Какой же смысл был уничтожать лучшую трудолюбивую часть крестьянства? Мы ничего не поймем в коммунизме, если будем пытаться его понять на простой человеческой разумной основе. Пружина коммунизма, как завел ее еще Маркс, это власть и власть любой ценой, не считаясь с потерями и вырождением населения. Важно, чтоб у коммунистической власти не было в стране экономически независимого, сильного соперника, чтобы крестьянство - а его было в стране 80% - обессилело и не могло бы противостоять власти. Колхозная система разрушительна экономически, но выгодна политически. Так сельское хозяйство коммунистической страны строится не из расчета на урожай, а "идеологически". Ведется уродливым центральным бюрократическим планированием, которое не способно предусмотреть реальных обстоятельств и не задумывается о будущем, но хочет хищнически сорвать с земли как можно больше сегодня, как будто завтра на этой земле уже не жить" (VII, стр. 14).
      Тройная: в политике, идеологии, экономике - внеконкурентность ("монополия легальности" - Ленин) правящей коммунистической монопартократии - это не "субъективное", "волюнтаристское", "локальное" извращение коммунизма, а его определяющий системный стержень. Все изложенное в нижеследующих размышлениях Солженицына с неизбежностью возникает из этого принципа:
      "За последние 10 лет советский импорт продовольствия вырос в 40 раз, 4 неурожая подряд - чего стоит такое сельское хозяйство!
      За собранную колхозную продукцию государство десятилетиями платило искусственно ничтожно, так что труд колхозника отнимался вовсе даром - и наградой тому, кто весь день полол поле от сорняков, были только сами жесткие сорняки - для своей коровы или козы. Отобрав у колхозника полный рабочий день бесплатно - государство разрешало ему в остаток дня и вечера заработать себе пропитание на крохотном приусадебном участке в четверть гектара(. На этих участках отдают свои последние силы глубокие старики (до недавнего времени никто из них не получал пенсии, а сейчас получают мизерную), инвалиды и дети. (15 миллионов сельских детей не знают, что такое игры, сельские подростки ниже ростом и болезненнее городских). Крестьянские приусадебные участки составляют около 2% обрабатываемых площадей страны - дают 1/3 всей продукции овощей, яиц, молока, мяса! Но так как до 1/3 этой продукции в колхозах еще гибнет от дурного хранения - то, значит, крестьяне, эксплуатируемые вдвойне, за счет своих индивидуальных участков, своих стариков и детей, и лишенные всякой современной техники и удобрений, только руками как встарь, - дают почти половину этих продуктов в стране! - и даже это не все могут продавать свободно на рынке, но и из этого должны уступать государству часть - раньше в виде еще нового "налога", теперь в виде "добровольной" продажи по дешевке.
      Вдуматься: каково соотношение коммунистического сельского хозяйства, где все взрослое сельское население работает днем на 98% площадей - и 2% крохотных личных участков, где работают инвалиды, дети и по вечерам взрослые.
      ...Такая же несуразица во всей экономике. Полное взятие производства в руки государства разрушило производство. Несмотря на то, что 60 лет все речи вождей, газеты и радио гремят об успехах советской промышленности вся она в болезненном состоянии, вся в язвах, которые залатываются только беззаконными "микрокапиталистическими" путями, в обход социалистических. Основная задача советской экономики - не расцвет экономики, не рост общего производства, ни даже производительности труда, ни даже прибыль - а только функционирование мощной военной машины и изобилие для правящей касты. Партийная бюрократия не способна организовать ни производство товаров, ни торговлю - но лишь отнять произведенное. Это - система, не терпящая ничьей самостоятельности. Не имея способности эффективно управлять экономикой, власти заменяют руководство тотальным насилием" (VII, стр. 14-15. Разрядка Солженицына. Выд. Д. Ш.)
      Следует подчеркнуть, что любая инстанция, сосредоточившая управление централизованной экономикой в одних (пусть совокупных) руках не будет иметь не только способности, но и объективной возможности "эффективно управлять" такой системой.
      Если на Западе полную "национализацию" (нация здесь ни при чем: речь идет лишь о каком-то ограниченном ее слое или круге лиц) экономики произведет корпоративная сверхмонополия или демократическое (до этого момента) государство, все парадоксы, характерные для социализма (коммунизма), проявятся с роковой неизбежностью.
      Не случайно в "Красном колесе" с такой силой проявляется здоровая ностальгия Солженицына по свободной, растущей частнохозяйственной экономике России кануна первой мировой войны.
      Солженицына критикуют не только (условно говоря) слева - за его мнимый воинствующий антидемократизм, но и справа - за его отказ от силового сопротивления насилию - отказ, предопределяющий (как представляется этой части оппонентов Солженицына) физическую капитуляцию Запада перед коммунизмом. Думаю, что несостоятельность обвинений слева (в агрессивном антидемократизме) из предыдущего более или менее ясна. Но чрезвычайно важно для нас (если мы хотим адекватно осмыслить труд Солженицына) правильно ответить на вопрос о том, как, по его мнению, Запад может и должен остановить (или одолеть?) коммунизм. Должен ли и может ли остановить и одолеть? Этому, в основном, и будет посвящена следующая глава нашего обзора.
      ( Об этом прекрасно сказал в своей последней книге "Я унес Россию (апология эмиграции)" Роман Гуль.
      ( Эткинд со временем припечатает Солженицыну, как пощечину, кличку аятоллы.
      ( Швейцарская демократия не раз себя запятнала, гиперболизируя свой нейтрализм: во времена нацизма - закрытием своих границ перед беженцами; в 1980-х гг. - отношением к интернированным афганским военнопленным - бывшим советским солдатам; в 1986 году - выдачей польского невозвращенца. Но это не отменяет положительных черт ее конституционного устройства и связано с неполноценностью мировоззрения ее политиков.
      ( Почему "сорок", а не - к 1975-му году - пятьдесят восемь? (Прим. Д.Ш.).
      ( Статья проф. И.Курганова была опубликована в газете "Новое Русское слово" (Нью-Йорк) дважды: в 1964 году и 13 сентября 1981 года.
      (( Не установивший, кстати, в Испании и нацизма. Он почти не участвовал во II мировой войне на стороне Гитлера, а к евреям-беженцам относился куда благожелательнее и больше для них сделал, чем демократическая Швейцария (через Испанию множество евреев бежало в свободный мир).
      ( Точнее - уехать можно из любого города (даже в селах, кажется, уже население паспортизировано); лишиться прописки при выезде можно сразу и беспрепятственно. Но прописаться в другом городе без разрешения соответствующего милицейского паспортного отдела нельзя. Во множестве городов прописка фактически запрещена и разрешается лишь в исключительных случаях. Человек, выписанный из прежнего места жительства и не прописанный на новом месте, оказывается полностью вне закона, не может устроиться на работу или учебу, получить крышу над головой (Прим. Д.Ш.).
      ( Согласно все тому же популярному романисту, Солженицын даже готов осуществлять реакционную правую деспотию собственными руками, физически уничтожая (распиная!) инакомыслящих.
      ( Может быть, следовало бы рассмотреть эту речь в главе "Солженицын и Запад", но я не могу обойти ее, говоря об отношении Солженицына к демократии, и поэтому рассмотрю ее здесь.
      ( Перечисляя миры, отличные от Запада, Солженицын мимоходом замечает: "Израиль я бы не отнес к западному миру хотя бы по тому решающему обстоятельству, что его государственный строй принципиально связан с религией" (I, стр. 281). Это говорится, по-видимому, сочувственно, а между тем это плохо, ибо раскалывает общество и ущемляет его значительную часть. Израиль - государство демократическое, западного типа во всем, кроме того, что связано с оккупационной проблематикой (идет война) и с неполной отделенностью церкви от государства. По причине последней для евреев нет фактически свободы совести: не признаются реформистская и консервативная синагоги, нет гражданского брака (значит, нет внутри страны брака смешанного; к счастью, признается смешанный брак, заключенный вне страны); нет кладбищ для неверующих (евреев хоронят всех по ортодоксальному обряду, а похоронить нееврея, не принадлежащего ни к одной из других религиозных общин страны, невероятно трудно). Автоматически перестает считаться евреем еврей-христианин или мусульманин, хотя его этническая и государственная принадлежность не изменяются. Навязано всему обществу отсутствие транспорта в субботу и пр. С этим борется все более многочисленная оппозиция. Большинство народа считает, что свобода совести должны быть и свободой не следовать ортодоксальной обрядности, свободой не веровать или верить иначе. Но по давно устаревшему решению социалиста Бен-Гуриона, оказавшему предпочтение союзу с религиозными партиями перед союзом с несоциалистическими светскими силами, явное меньшинство населения во многом продолжает диктовать свою волю большинству. Религия должна быть свободной (и это должно относиться ко всем религиям, исповедуемым членами данного общества, даже немногими; я не имею в виду изуверских сект, достаточно редких), но не обладать государственными. административными полномочиями, не располагать "монополией легальности" (Ленин).
      ( Исключение - один-два документа, в которых мимоходом выражена надежда, что патриоты есть во всех слоях советского общества.
      ( Б. А. Кистяковский, "В защиту права (интеллигенция и правосознание)". Сборник статей о русской интеллигенции "Вехи", Москва, 1909, стр. 125-135. Переиздано в 1967 г., изд. "Посев". (Курсив Д. Ш.).
      ( Старая Площадь - резиденция ЦК КПСС, истинное название того места, которое на Западе условно называют Кремлем. (Прим. Солженицына).
      ( Во время I и в особенности II мировых войн Англия, Франция, США и другие участвовавшие в них демократические страны ввели у себя множество характерных для авторитарных режимов политических и других ограничений, необходимых для ведения войны. И это им в вину не ставят.
      ( Солженицын в своем наблюдении не одинок. В воскресном выпуске "Лос Анджелес Таймс" от 2 декабря 1986 года было опубликовано интервью с Джин Киркпатрик. Позже, 5 декабря его перепечатала газета "Интернэйшнел Геральд Трибьюн". Говоря об изощренной и многоплановой обезоруживающей дезинформации, которую непрерывно внедряет в миропонимание Запада КГБ, Джин Киркпатрик тоже отмечает сплошную левоориентированность западной прессы:
      "Насколько я могу судить, не существует заговора либеральной прессы, но царит атмосфера раз и навсегда усвоенных идей, довлеет синдром под названием 'слева нет врагов', и это ведет к состоянию умов, которое часто граничит с контролем мыслей. ...писатели и репортеры знают, чтo заслужит одобрительный кивок людей их круга, а чтo вызовет подозрение в правом уклоне.
      ...Возможно, никогда не откроется до конца, сколь много трусливых поступков было совершено из страха прослыть недостаточно прогрессивным"
      ( Заметим: "а теперь-то еще скорей начнутся"... Где же моральные преимущества рабов тотала перед беспечными гражданами демократии? (Прим. Д. Ш.).
      (( Впрочем, это выговаривает он чрезмерно смягченно ("не всегда"). В современных экономических работах доказано, что после мануфактурного периода капитализм - вопреки Марксу - не эксплуатирует рабочих, что главные ценности создаются не трудом рабочих, а умственным трудом - организацией и механизацией. Рабочие же, особенно вследствие удачных забастовок, получают все большую и большую долю продукта, не выработанную ими (Прим. Солженицына).
      ( Часто - около половины гектара (прим. Д. Ш.).
      III. СОЛЖЕНИЦЫН И ЗАПАД
      Вы знаете, я немало поездил по странам, выступал - но просто
      от страсти: не могу спокойно смотреть,
      как они сдают весь мир и самих себя (II, стр. 354).
      То, что может сообщить наша страна Западу,
      это есть голос из будущего (II, стр. 209).
      ... я же не вылезал из войны целых три года и могу сказать,
      что в наш век без танков, самолетов и снарядов
      никаким духом не возьмешь (II, стр. 78).
      Итак, господа, я освещаю вам только факты,
      я повторяю, мы, живя в рабстве,
      только мечтать можем о свободе,
      и не свободу критикуем мы,
      но как иногда распоряжаетесь вы свободой,
      слишком легко отдавая ее шаг за шагом.
      Если этот процесс будет продолжаться,
      предоставляю вам прогноз (II, стр. 173).
      Я не критик Запада, я критик - слабости Запада (II, стр. 254).
      Запад, его внутреннее состояние, его перспективы, его взаимоотношения с остальным миром - эта проблематика приковала к себе внимание Солженицына задолго до того, как он был насильственно выдворен из СССР. Солженицына считают главой русского национального направления в спектре антикоммунистической оппозиции. К слову: термины "антикоммунизм", "антикоммунистический" Солженицын то отвергает как слишком узкие и односторонние, то широко использует (хотя бы в своих выступлениях по поводу русскоязычного вещания "Голоса Америки", "Свободы" и "ВВС").