* * *

      Всё получилось не так как в песне о Стеньке Разине, а наоборот: "... рать его жива осталась, а убит лишь атаман". После полугода кошмарных дней закончил свой противоправительственный поход Ларион Васильевич Колесников, погибший второго июня 1922 года, за три дня до троицы. Его соратники, под прикрытием темноты, по одному и группами спустились с Колбинской горы. Многие, забежав на короткое время домой, к утру разъехались по своим заимкам и пашням. Некоторые, спрятав в лесу оружие, спустились домой и первые дни прятались на чердаках и в подпольях. В их числе был и я, со мной уходили по домам, Семён, да самый последний бедняк в селе Фома Сидоркин.
      С рассветом чоновцы с разных сторон начали подниматься на Колбинское седло, вышли на сопку. На вершине нашли сотни стреляных гильз, да пару развалившихся сапог. Там же на склоне обнаружили убитого Колесникова.
 
      *28.02.1922 года 1 - й эскадрон 4 - го особого назначения Алтайского кавдивизиона под командованием Николая Воронкова прибыл из Улалы в Солонешное - для усиления частей, действовавших против Кайгородова и Колесникова.
      Раньше ещё мальчишкой Воронков жил в Солонешном, его родители нанимались здесь распиливать брёвна на плахи.
      !7 мая 2 - й истребительный отряд в эскадроне, которым командовал Воронков, настиг Колесникова и навязал ему бой. Команда разведчиков во главе с Филиппом Вящевым, преградила путь повстанцам на Будачиху. Коммунары Николай Сустов, Игнат Кирьянов, Фирс Зарубин, Устин Казанцев, Никанор Бородкин в бою подобрались к вершине, на которой был командный пункт Колесникова. Он стоял и наблюдал в бинокль, потом вскочил на коня, в этот момент его убили.
      За разгром банды Колесникова Николай Воронков был награждён орденом Красного знамени. Его орденская книжка хранится в Алтайском краеведческом музее. Сам он погиб под Сталинградом в 42 - м году.
 
      В тот же день его привезли в Тележиху. Сыновья Колесникова ушли на заимку и в отряде Бурыкина не остались.
      Дорого всем обошлось это вынужденное, но не продуманное восстание. Кровь и слёзы, осталось два десятка вдов, да больше трёх десятков сирот. Кто во всём этом виноват? Только не тёмный труженик мужик, а виноват тот, кто в двадцатом году на третьем съезде комсомола пятнадцатилетним подросткам обещал коммунизм. Не прозорливец он был, а слепец, он сам не имел представления о нём. Это плод шизофренического темперамента мечтателя, выскочки, совсем не знавшего психологии мужика. Дела давно минувших дней, казалось бы, и говорить теперь не стоит, но история не должна забываться и люди должны всё знать о прошлом. Не вооружённую опричину надо было посылать к мирным поселянам, а идти с добрым словом к ним, не себя считать там, на верху полноправным владыкой, а считать хозяином надо было народ, мужика кормильца, пагубная политика под корень подрубила экономику деревни, которая до сих пор не может подняться.
      Чонари снова были расставлены по квартирам, хотелось надеяться, что в последний раз. В одних домах радость, в других слёзы. У многих не закончен сев, гужом идут в ревком узнать, можно ли ехать на пашню, нужен ли пропуск. Военное начальство орёт на председателя, ну да он последний день - вернулся прежний председатель. На дверях воззвание к разбежавшимся повстанцам, чтобы сдавали оружие, шли по домам и мирно работали, был издан манифест "о всепрощении грехов", поступило распоряжение от волревкома о регистрации вернувшихся, они идут один за другим на сборню, боязливо обращаются к Марусе: "Запиши меня, что я добровольно сдался" и уходят, как с исповеди в надежде дожить спокойно дома до старости. Глупые бараны! Не знают что через десять лет все будут взяты по линии НКВД, часть из них будет расстреляна, а остальных сошлют на дальний север. Ни кого не обойдёт карающий меч.
      Дело прошлое, но так было - у нас с Марусей были старые счёты, она на меня злилась, решила она уходить с работы. В эти дни, я по какой - то надобности, пришёл в ревком, увидев меня, Маруся вытащила какой - то список и злорадно сказала:
      - Вот в этот список, как добровольно сдавшегося я и запишу тебя.
      Вот дура набитая! Ведь она знала, как я оказался там. После разгрома банды я пошел в штаб к Воронкову, рассказал его заместителю Черепухину о себе, он зачислил меня в эскадрон. Отец был болен, и ему надо было помочь с полевыми работами, но я остаться дома не мог.
      Вскоре эскадрон начал преследовать остатки банды, которые ушли за Чилик в непроходимые леса. Уже в пути нам выдали по десять обойм с патронами. О расположении отрядов Бурыкина сведения имелись. Перед рассветом он пришёл в посёлок Елиново. Эскадрон Воронкова почти в это же время занял горы вокруг. В домах топились печи, коровы на пастбище ещё не выпускались. Людей не видно, но у оград много лошадей. В нижнем краю у паскотины стояли два вооруженных человека. На такой местности полностью окружить посёлок невозможно. Взвод из нашего эскадрона незаметно подобрался к воротам, и открыл стрельбу. Постовые были убиты. Из домов по одному и группами выскакивали повстанцы, запрыгивали в сёдла и мчались в лес. Бурыкин с Домной, тестем Фепеном и зятем Астаниным ускакали вместе. Убегая из Елиново, ни кто из них не сделал ни одного выстрела. Приготовленный для них завтрак, оказался кстати, надо отдать должное хозяйкам, кормили они нас от души. Отряд Бурыкина, нигде не задерживаясь, уходил на Верхний Бащелак. От селян они услышали, что к восставшим есть воззвание о добровольной сдаче, после чего им выдадут справку и свободным гражданином, где хочешь там и живи.
      Нам проводники не требовались, и через два часа наш эскадрон двинулся вслед за отрядом. Перед бащелакским озером мы наткнулись на засаду. Два бойца были ранены и три лошади убиты. Убит был и мой рыжий жеребец. Он был ловкий под седлом, пуля попала прямо в лоб, он упал на колени и завалился набок, несколько раз простонал, как человек. Перестрелка с заслоном длилась более двух часов за это время повстанцы ушли за речку Белую. Преследовать их не стали. Наш эскадрон через перевал спустился в Верхний Бащелак. Тогда здесь жили в основном кержаки, каждый имел крепкое хозяйство, к нам относились недоброжелательно. Да и с чего бы относится хорошо, как только вошли в село, наше начальство сразу обязало обеспечить отряд лошадьми и распределить бойцов на ночлег. Нас четверых поставили на квартиру к Пономарёву, в 30х годах его репрессировали. Его жена Дарья Китовна, родом была из Тележихи и доводилась тётей Мише Белькову, который её почему - то люто ненавидел.
      Около десяти утра мы уже выбрались на перевал к речке Белой. На самом хребте, не далеко от тропы, стояла старая избушка. Рядом паслись две коровы с телятами да бурая кобыла. Жил там старик Сергей Захаров со своей старухой и двумя дочерьми. Этот дед нашим начальством был заподозрен в связях с Бурыкиным. Уходя, погнали с собой пешим и деда. Никакая связь с бандитами ему, наверняка, и не снилась. На него жалко было смотреть, худющий, кожа да кости, всклоченная седая голова. На нём болтался старый пониток, подпоясанный тканой опояской. Он ни с кем не попрощался, не спрашивал, за что и куда его гонят, обречённо. безропотно шёл по каменистой тропе. Поднявшись на следующий перевал, Черепурихин остановил его и зарубил шашкой. Ни за что, ни про что убили человека! Много лет ещё жители Бащелака вспоминали этот бандитский случай. Расправу видели также разведчики из отряда Бурыкина, они сидели в россыпях буквально в ста метрах от тропы. Это были Иван Дейкин и Анисим Косинцев, они сосчитали людей в эскадроне, о чём рассказывали сами после сдачи.
      Воронков приказал прекратить поиск, к вечеру мы возвратились в Тележиху. Вопрос о ликвидации этой малочисленной банды уже не стоял, было указание довести до их сведения воззвание об амнистии. В Солонешном и Тележихе из коммунистов были созданы отряды самообороны, которые в случае нападения должны были вступать в бой. В Тележихе командиром такого отряда был назначен Андрей Новосёлов.
      Через некоторое время бандиты снова появились в окрестностях Елиново. Оттуда Бурыкин отправил своего зятя Савелия Астанина и Аристарха Шмакова с письмом к Петру Этко, чтобы он приехал для обсуждения условий сдачи. Связь у отряда была постоянная с родственниками, которые снабжали их продуктами, кроме этого они ловили на пастбищах скотину, резали и варили мясо. Хотя и было указание их не преследовать, но неоднократно отряду самообороны приходилось выезжать по жалобам жителей и вступать с ними в перестрелку. Сдаваться без представителей из волости Бурыкин не хотел, боясь провокаций. С нетерпением он ждал своих посыльных, но Пётр Августович Этко, долгое время был в Барнауле. По просьбе Бурыкина он должен один без оружия приехать в Елиново, оттуда они всем отрядом выедут в Тележиху. Время тянулось, люди обеспокоены, был самый разгар сеноуборки, приходилось днём и ночью нести охрану села. Как - то меня вызвал в ревком секретарь ячейки. Прихожу, мне сообщают новость о том, что приехал в село Бурыкин со своей женой Домной, хотят дома помыться в бане. Просил ячеичников известить, чтобы не боялись его и не трогали, говорит, помоемся по - человечески и уедем. Пусть придёт ко мне секретарь Андрей Шмаков с кем - нибудь из коммунистов, только без оружия. Когда мы пришли в дом Дударева, то Бурыки с женой, уже после бани, сидели и пили чай. Пригласили и нас, как гостей. В разговоре он объяснил, почему медлит со сдачей, вот приедет Пётр Этко, тогда приведём весь отряд. А пока не гоняйтесь за нами все мы, и вы хотите жить, у меня человек семьдесят, все свои деревенские, чужаков нет. Мы ведь не знаем, что у вас на уме, когда вооруженные подходите к нам, думаем, что пришли бить, и получается стрельба с обеих сторон. А за что нам убивать друг друга. Ещё неизвестно кто больше виноват народ или коммунисты.
      - А коммунисты разве не народ, - огрызнулся Шмаков.
      - Вы только козыряете народом, прикрываетесь им, когда проповедуете свои идеи, а с народом, что хотите, то и творите. Народ это кормилец, а не тот прощелыга, который ест мужичий хлеб, да бегает по заграницам, - зло сказал Бурыкин.
      Наконец, Этко возвратился из Барнаула в Солонешное, посыльные сразу же передали ему письмо. В волпарткоме договорились о дне сдачи. В сельревком пришло указание, что восемнадцатого июля двадцать второго года во второй половине дня в Тележиху придёт сдаваться отряд. Всем членам партии было предписано явиться на эту церемонию без оружия.
      В этот день на площади возле старой сборни собрались сотни человек со всего села. Со стороны Верхнего Чернового, по два в ряд ехали конники. Впереди Пётр Этко,* рядом с ним Пётр Бурыкин, следом Фепен Дударев с дочерью Домной, за ними весь отряд и замыкала Анка Бабарыкина. У коновязи и за зуевскую изгородь привязали лошадей. Бурыкин приказал построиться по одному и приготовится к стрельбе. Пусть это будут последние залпы в наших горах. В толпе слёзы и причиты. - Паны виноваты, а холопы друг другу бошки поотрывали. Перед строем, держа в руках "люис" Бурыкин повернулся к горам и дал по щебням две длинные очереди, потом отошёл на левый фланг и скомандовал эскадрону открыть огонь залпом по этим же щебням. Когда смолкло эхо он бросил на землю пулемёт и наган, вслед за ним стали складывать оружие остальные. В последующие дни, сдавшимся выдавали удостоверения личности. Многие из них в ближайшее время уехали навсегда из волости. Но их всех, всё равно, достал в тридцатых
      годах НКВД.
 
      *Пётр Августович Этко, член партии с 1903 г. слесарь, заместитель Усть - Пристанского райпродкомиссара. После сдачи Бурыкина 31 июля губком разослал уездным комитетам секретный циркуляр: "... Этко проявил недопустимое самовольство. В то время, как мы ведём жестокую карательную политику для уничтожения корней бандитизма, Этко пообещал бандитам амнистию и у них сложилось мнение, что они прощены Советской властью. Этим обещанием он связал руки губцентру, в данном случае мы не можем принять карательные меры, население воспримет это как обман Советской властью.
      Губком предупреждает, что впредь за подобное виновные будут предаваться суду ревтрибунала".
 
      Г. Бийск 1967 - 1970гг
 
      143
 
      143