Плач четырех детей выплеснулся из дома на весь украек. Ближние и дальние соседи сбежались к усадьбе Березовских. С криком обеими руками вцепилась в мать четырнадцатилетняя дочь Вера. Их подвели к крыльцу сборни. Старший конвоя ушел в здание, пробыл там не более двух минут. Возвратившись, указал рукой следовать на гору, где лежали еще не зарытые тела четырех медсестер. Веру казаки с трудом отшвырнули в сторону, а ни в чем не повинную женщину подталкивая пиками, увели и расстреляли. За один день, шестого августа 1918 года в Тележихе убили тридцать пять человек.
      Ночь на 7 августа была грозовая, ослепительные молнии вонзалась в каменные россыпи и в верхушки столетних лиственниц. От грома дрожали стекла в окнах. Тележихинцы спали немногие часы. У большей половины в домах стояло по нескольку казаков. Поселились они сами и требовали, чтобы для них были приготовлены завтрак, обед и ужин. Требовали властно, со злостью, без улыбок.После завтрака, утром полковник Волков отдал приказ сигналить сбор, строиться поэскадронно на площади, возле хлебных общественных амбаров. Старосте приказали нарядить хорошо знающего проводника до поселка Елиново. Строго наказали, чтобы до ухода полка никого из села не выпускать. Около двенадцати часов дня по непролазной грязи казаки ушли из Тележихи, оставив к себе ненависть в душах взрослых и детей. В хвосте полка ехали красногвардейцы Гриша и Володя, как пленные. Оставили ли их в живых - неизвестно.
 

* * *

      1919 год по существу является для деревни началом конца всего старого жизненного уклада и началом взаимного уничтожения друг друга. В большинстве случаев, беспричинного. Российского мужика три с лишним года били немцы в союзе с австрийцами, турками и другой оравой. Еще не перестали разные захватчики занимать русские земли, убивать людей, разорять и жечь села, как у нас в стране стали истреблять друг друга свои. Это началось с семнадцатого года. На арену вылезли политические карьеристы, интриганы, авантюристы, самозванцы. Одни имели чины генералов, атаманов, полковников и были сторонниками старого строя, защищали его, силой ставя под ружье людей. Заодно с ними были и зажиточные слои населения. В противоположность им, пользуясь тем, что мужику надоела война, разные по чину и положению люди сначала исподтишка, а потом все шире развертывали агитацию не только против войны, но и против старого строя. "Надо создать свою народную власть, налаживать жизнь по-новому", - говорили они. А вот как создать власть и что за новая жизнь должна быть, темный и безграмотный мужик не знал, не понимал. Он устал от войны и думал об одном: да пусть будет хоть какая власть, лишь бы скорее домой. И воспользоваться чужим имуществом, где бы то ни было, он был не прочь - это собственническая психология мужика-крестьянина И на ней тоже умело сыграли смутьяны. Агитацию среди фронтовиков в большинстве вели низшие чины или рядовые.
      Мир раскололся на два лагеря. Трудно сказать, как образовалась новая, называемая народной, советская власть. Самозванно пришли к управлению люди, бог весть какого сословия, многие совсем не нюхавшие пороха, не имевшие представления о войне, сбежавшие из тюрем и ссылок, пробравшиеся из - за границы. Все они были выходцами из имущих классов, называли себя большевиками или им сочувствующими. Там и евреи, и поляки, и латыши, и грузины, и полунемцы - полутатары, только русских можно было по пальцам сосчитать. Все они стремились как можно быстрее захватить главенство, распределить между собой роли, как в драматической пьесе, создать правительство, издать закон. Все делалось в спешке, наскоро. Появляются новые органы с новыми чудными названиями: совдеп, ревком, совнарком, ревтрибунал. Все эти вчерашние господа, а сегодня называвшие себя товарищами, ни какой пользы для России не сделали. У многих в прошлом отцы и деды были помещиками и имели свои деревни с крепостными, были богачами с капиталами, а они в большинстве, живя на средства родителей, не хотели ни работать, ни служить, всем не довольны и считали во всём виноватым царя и его правительство. Они кричали на каждом перекрёстке, что являются революционерами. В чем же заключалась их революционность? Были они участниками студенческих сходок и то не все, за что исключались и ссылались. Некоторые горели местью к царскому правительству за казнённых или сосланных родичей и друзей. Они развратили армию и флот, сыграли на самых низменных инстинктах - всё отобрать и разделить. Среди дорвавшихся до власти было немало и проходимцев, интриганов, людей из уголовного мира, не знавших крестьянской психологии, не болевших душой за мужика. В составе правительства не оказалось простого "вахлака", который бы насмерть дрался за интересы народа. Мужик новую власть расчухал после, когда у него всё отобрали и его с семьёй из хаты выгнали. Не было в правительстве и низших чинов, и рядовых тех, что в старой армии вел агитационную работу среди солдат. Они не обрели даже известности, а вот те, что не видели фронта, не слышали свиста пули, вошли в историю, им поставлены везде памятники. Для борьбы со всем старым создавалась армия, названная Красной, куда также силой были призваны люди. А большевики, как получилось после, там, в верхах, разошлись во взглядах и не одна тысяча их была расстреляна в борьбе за власть. И Бог бы с ними, но зачем при этом нужно было уничтожать народ?
 
       ***
      Жизнь деревни, казалось, текла своим чередом. Каждый занимался своим делом. Парили в воздухе над Веселеньким карагужи-орланы, мужики, молотили зимой хлеб, а весной пахали и засевали свои полудесятинные полоски, учитель Павел Михайлович ежедневно какому-нибудь балбесу говорил: "Тебе хоть кол на голове теши", поп Моисей так же гнусаво пел над покойниками молитву. Все как будто так же, да не так. Вышибленная войной из колеи деревня с каждым днем все больше сбивалась с ритма. Тяготило предчувствие недоброго. Свежо в памяти прошлогоднее, сверлило мозги воспоминание о расстрелах. День ото дня ползли разные слухи - один страшнее другого. Залечивали раны фронтовики, отпускали про себя и вслух трехэтажные маты в адрес войны. Очень редко приходили домой оставшиеся в живых солдаты. Совсем уж не ждали Петра Непомнящева, была весть, что убит. Не было известий и от Лебедева Парфена а они в один день явились, оба еле живые. Парфен со стеклянным глазом, а Петр с поврежденным позвоночником. Через несколько дней привезли Константина Бронникова, был он как египетская мумия: кожа да кости. Три раза убегал из плена, на четвертый все же удалось.
      Все трое фронтовиков рассказывали, как трудно было пробираться до дома - из города в город, из села в село, где на поезде, а где пешком. От Урала до Москвы идут бои Красной Армии с белогвардейскими и чеховскими войсками. Поезда забиты солдатами. Там, в России, страшнейший голод, тысячи людей мрут, поели скот, собак и даже кошек. А еще косит тиф. В Москве верховодят больше евреи. Главный, называют его товарищ Ленин, якобы дал приказ, во что бы то ни стало взять Урал, разбить белых, выгнать их из Сибири. По-нашему правильно. Уж сильно они зверствуют, ни за что ни про что людей расстреливают, села жгут. Оно и красных-то хвалить нечего. Помещиков с их управителями рубят да вешают, а поместья предают огню, ну и попов с интеллигенцией колотят. Понагляделись мы, говорили фронтовики, понатерпелись! Кругом неразбериха, нигде никакого порядка, люди злы, все сквернословят, солдаты стреляют друг в друга. Красную Армию ведет какой-то бывший царский полковник, поляк по фамилии, вроде, Тухачинский, по фронтам красных ездит с агитацией Троцкий.
      Политическая обстановка очень сложная, в одних городах или районах были еще, так называемые совдепы, а в других создавались разные думы и комитеты. В половине 1918 года в Новониколаевске произошел переворот, и было образовано правительство белых. На арену выплыл ставленник Антанты адмирал Колчак, он объявлен главой временного сибирского правительства со ставкой в Омске. Чехи, следуя на восток, занимают города. Создаются карательные отряды, сводятся в сотни и полки казаки. В Горном Алтае Улала переименовывается в Каракорум, обманутых алтайцев натравливают на русских. Советы ликвидируют, руководителей арестовывают, многих расстреливают. Снова вводятся волостные и сельские управы, колчаковская милиция вместо царской полиции, кругом полнейший произвол и разгул.
      Кто придумал эти два роковых цвета - белый и красный? Кто посеял вражду между ними? Действительно ли эта резня была классовой, как проповедуют теоретики? В стане белых было немало бедноты, середняков и даже батраков, а в отрядах красных - много зажиточных. Как понять и объяснить такое явление? Властолюбивые карьеристы и самозванцы любыми путями лезли к власти и стращали народ всякими карами с противной стороны. Белые врали на красных, а красные - на белых. Милосердию нет места, и помирить их не могла никакая сила.
      Каждая сторона хотела быть победительницей. Справедливо ли полностью обвинять тех, кто дрался, защищая свой дом, свое имущество, свою семью? Нужно ли оправдывать тех, кто отбирал чужое добро, выгонял хозяев из своих домов, а сопротивлявшихся безжалостно уничтожал? Надо полагать, что наши потомки будут умнее и сделают выводы сами.
      Богат разными событиями девятнадцатый год. Другой стала власть. Слово совдепщик боялись произносить, оно стало презрительной кличкой. А разве виноват мужик, что такая власть была установлена ещё в семнадцатом году и продержалась - то не долго, ведь сверху её устанавливали, не сам мужик выдумал, а сколько зла принесла она людям. Вот и расхлёбывай теперь. Кто был выборный в совдепы, того арестовывали и угоняли в волость, а там пороли плетями, кому двадцать пять, а кому и полсотни.
      В волости вся власть была сосредоточена в руках начальника милиции Кузнецова. Помощник его, Козьмин Тимка, сын попа Ивана, настоящий сатана. На человека прямо не глядит, кричит, сквернословит, кидается, как собака. С одного боку у него наган, с другого - шашка. Допрашивает больше сам, при допросах нещадно бьет. В восемнадцатом он самолично расстрелял многих красногвардейцев из отряда Сухова. От такого зверя пощады не жди.
      С тоской думал староста Иван Степанович Кобяков, как бы его не вызвали в волость. И вот в одно из воскресений поступила грозная бумага с приказом, чтобы немедленно явился. "Быть беде" - закручинился мужик и точно, едва он появился в волость, Козьмин сразу набросился на него.
      - А, совдеповский начальник! Сколько за свою службу домов ограбил? Зачем у Втулкина отобрал двадцать кож? Какое ты имел право забирать чужое добро?
      - Да разве я, господин милиционер, ить обчество, ить бумага была из волости, - трясясь и заикаясь, бормотал Кобяков.
      - Молчать, шкура совдеповская! Обчество, из волости. Я все твое обчество перепорю!
      И тотчас же Иван Степанович был выведен на задний двор, раздет и разложен на окровавленную плаху. После порки был отпущен. В залитых кровью штанах и обутках, с прилипшей рубахой, в полусознательном состоянии, забыв в ограде катаную шляпу и самотканный пиджак, с трудом брёл за Ануй к родственникам. В тот же день вечером его привезли домой. Поврачевали его малость местные эскулапы - Марья Клопова да Иван Новоселов, но от тровянных примочек лучше ему не стало. Два месяца на заимке его отхаживала жена.
      Случилось так, что загулял и писарь, отказался от работы, перестал ходить на сборню. Пил долго и много, от запоя ополоумел, наверное, горячка нашла. Схватил заряженное ружье и выстрелил в своего отца, который держал за ручку его же ребенка, но не попал. Хоть он был с перебитой на фронте левой рукой, но силу имел неимоверную. Схватили писаря четыре дюжих мужика, с трудом привели на сборню и заперли в каталажку. Он тут же выломал доски, выскочил в окно и убежал на Будачиху, ловить его не стали, побоялись, что задавит.
      Но без руководства село не может быть. Собрался сход, долго старики решали, кого поставить старостой. Много было шума и ругани, одни предлагали Василия Васильевича Рехтина, другие Лариона Васильевича Колесникова. После жарких перепалок избран был Иван Филиппович Пономарёв.
      Стала белая власть свои порядки устанавливать, слать из волости строгие распоряжения. Часто в село наезжали милиционеры, многое требовали. В народе ропот, недовольство. Да и чем довольными быть? Маслодельный завод работал с перебоями: то недостаточно клёпки, то соль некачественная, то пергамента маловато. Стали занижать сорт масла, жульничать в молсоюзе. Нужных товаров за масло не достать - так, мелочь, подчас и ненужную в хозяйстве. Рассчитывать сдатчиков молока становилось все труднее, колчаковские длиннохвостые деньги с каждым днем обесценивались. Отказывались возить масло и ямщики, не стало никакой выгоды, обратно из города возвращались порожняком. Часто в воскресные и праздничные дни отдыхали медные колокола. Поп Моисей уехал, служить было некому, а псаломщик Ефим Тимаков правил только часы заутрени. И у нового старосты забот полон рот. А тут ещё убийство. Вознесение считалось большим праздником, народ готовился - наваривались лагуны пива, нагоняли крадучись и самогонки. Гуляли кампаниями, и спьяна один с другим подрались. В этой драке Иван Фефелов нащепом от саней зашиб Василия Лещукова. Ну, послали в волость нарочного, оттуда выехала чуть не вся милиция Лукьяненко, Чуйков, Степаненко, Медведев. Пошли спросы да допросы. Убитого анатомировали, после чего разрешили похоронить, а Ивана увезли в волость, там и судили. Отсидел в Бийской тюрьме только пол года и вернулся.
      Некоторое время не было и писаря, староста мог только расписываться и с каждой бумажкой ходил к кому - либо грамотному. Как - то пришёл на сборню Алексей Тимофеевич Терёхин, староста узнал, что он грамотный и предложил ему поработать писарем, тот согласился, но работать долго не пришлось.
      Из волости поступило строжайшее предписание о ремонтной выводке лошадей в Солонешном. Шли слухи, что их много требуется для колчаковской армии, что на каждое село есть разверстка. После ознакомления с этой бумагой некоторое время мужики молчали, потом поднялся невообразимый шум.
      -Ни за что не поведу! Пусть садят в тюрьму! Без лошадей на ком буду пахать, как кормить семью?! - размахивая руками, кричал Никола Загайнов.
      - Пусть сами придут и попробуют взять хоть одного коня, топором буду отбиваться, - скороговоркой вторил ему Павел Ваньков..
      - Упереться всем селом, не водить! - призывал Николай Швецов. Старосту такая реакция ставила в затруднительное положение, за неисполнение распоряжения он будет строго наказан.
      - Ну ладно, не водить, так не водить, я с вами согласен. Но ведь тогда мне, как и Кобякову, придется подставлять свой зад под плети, а то и хуже может быть...
      Договорить ему не дали.
      - Пусть понаедут! Стоять всем на одном!
      В указанное время лошадей никто в Солонешное не повел. Через три дня приехали из волости милиционеры. Старосте дали нагоняй и пригрозили. Снова собрали сход, но и третьей части мужиков на нем не было. Коней многие увели по заимкам, однако на следующий день всем селом все же повели тех, что остались дома, к сборне. Пятьдесят животных, как было указано в бумаге, было набрано. Получилось так, что взяли лошадей-то у тех, у кого их было меньше других. У некоторых забрали даже по две из хозяйства. У моего отца, например, взяли двух гнедых меринов, дома осталось три. У соседа Лубягина Евментия - тоже двух. К счастью вскоре на пастьбе коней распустили и наши, и соседовы пришли домой, и ни кто их не востребовал.
 

* * *

      По уезду, как волки, рыскают кавалерийские карательные отряды, одним из них командует сын бийского лесозаводчика колчаковский прапорщик Григорий Серебрянников, а другим - какой-то Орлов. Недовольных крестьян бьют нагайками и даже расстреливают. В селе Карабинке многих мужиков драли шомполами. В волость для подкрепления милиции прислали взвод белогвардейцев, они устраивают вечеринки с попойками, затаскивают к себе гулящих баб и солдаток. Рассказывают, что Бийск наводнен белогвардейцами и каракорумцами. На дорогах всех проезжих останавливают, если с кладью, то обыскивают. На катунских лугах солдаты пасут тысячи лошадей, взятых у населения.
      В Верх-Ануйской волости появился небольшой, человек в десять, отряд. Начальником в нем сильно отчаянный Чемров Гришка. В отряде есть даже женщина. Они нападают на милиционеров и волостное начальство. Рассказывали: из Верх-Ануйска ехал в Паутово начальник милиции - один на паре лошадей. Они его поймали, обезоружили, раздели догола, привязали за задок ходка. Чемров сел седоком и с места в карьер подвез его прямо к сборне с. Паутово. Вот, мол, получайте трофей, построжились и укатили. Чемров был объявлен преступником, для поимки его в каждом селе у ворот поскотины выставлялись караулы. Время было страдное, мужики работали в поле, а на дежурство к воротам посылали ребятишек да старух.
      Стонет и рыдает деревня, льются слёзы, не видно смеющихся девичьих глаз. Горе злосчастье душит, не выпускает из своих когтей православный люд, ни какие боги не помогают, будь проклято трижды время, и правители, которые лезут к трону через человеческие жизни и мирские слёзы.
      ...Поступил строгий приказ о призыве на действительную военную службу молодежи рождения 1900 и 1901 годов. Брали этих безусых юнцов не для несения какой-либо караульной службы, а сразу формировали из них новые подразделения или пополняли изрядно потрепанные части и всех сходу бросали в бой против наступавших красных. Из Тележихи были взяты сорок новобранцев. Четырнадцать из них имели молоденьких жен. Из этих молодых мужчин двадцать один был убит на фронтах. Одного в бессознательном состоянии привезли домой, где через двое суток он умер. Многим матерям укоротило жизнь то время, состарило, сморщило и согнуло. Мужики ходили хмурые и злые. На одном из сходов, который проводился в присутствии какого-то чиновного лица и милиционера из волости, было очень шумно. Писарь зачитал очередной приказ о мобилизации молодежи. Многие фронтовики в один голос закричали: "До каких это пор истреблять людей будут! Какие из этих молокососов вояки! Да за кого воевать-то, хватит! Не дадим своих сыновей!"
      Волостное начальство покричало, погрозило, но никого не арестовало, видимо, побоялись. Милиционер стращал расстрелом тем, кто не явится на сборный пункт. Староста в замешательстве, а писарь Терехин был очень доволен таким смелым выступлением мужиков, он служил сначала в царской армии, потом перешел на сторону красной гвардии, был контужен. Пришел к родителям, но о том, что был красногвардейцем, никому не говорил. С мужиками разговаривал душевно, уверял, что пора им снова брать за горло белогвардейскую нечисть. Назревали грозные события.
      Шумело и бурлило село, пело и плакало, провожало своих детей на войну. Виртуозно играл в свою единственную в селе однорядку Алёшка Харламов, не знал и не ведал, что последний раз льются эти стройные мелодии его гармоники, что сам переселится в край небытия, как и многие другие его ровесники. Залихватски отбивали дробь на деревянных полах парни с девчатами. Полны обе комнаты гостей у Афанасия Белькова, кто сильно пьян, кто только на веселее. Раздвигает стены бас Марка Тимофеева, взвиваются звонкие женские голоса, поплыла по селу грустная песня - "Последний нынешний денёчек...". Будь проклято то время!
      В самом разгаре сенокосная пора, как нужны мужские рабочие руки, а вот, поди ж ты, взяли из села более сорока человек. Трудно будет, а там подгоняет хлебушко, как - ни будь складываться да делать помочи, не привыкать, уж который год такие напасти на народ. Мужики по вечерам у кого - ни будь, соберутся и разговоры, разговоры. Первое мая день был рабочий, а вот Иван Новосёлов и Федот Филиппов, да ещё кто - то, встречали первое мая на горе, против старой сборни. Унесли туда самовар, посуду, продуктов, ну, как питерские рабочие.
      Допекло деревню. В уезде по волостям свирепствовали карательные отряды, пороли в Солонешном крестьян из разных деревень. Создана белогвардейская воинская карательная часть под командованием атамана Аненкова. Ужасы о них рассказывают, что они забивают до смерти плетьми, без разбора расстреливают и вешают, дома в деревнях жгут, закапывают живыми людей. Идут ещё каратели из Новосибирска через Барнаул на Семипалатинск.
      Против Колчака где-то за Барнаулом восстали крестьяне, что руководят ими опытные фронтовики. Но где, как, что? Толком никто пока не знал. Для обсуждения всех таких злободневных вопросов собирались фронтовики в разных местах. Разумеется, такие сборища были тайными, и не всякий на них приглашался. Так, в подпольных сходках разрабатывались планы, велась подготовка к восстанию. Через надежных людей установили связь с фронтовиками Солонешного, Сибирячихи. Больше всего возросло недовольство людей действиями власти по следующему событию. Нежданно-негаданно в июне в село нагрянул карательный отряд под командованием Орлова численностью около восьмидесяти человек. Прибыли затем, чтобы отобрать имеющееся оружие.
      В волостной управе хорошо знали, что в восемнадцатом году от отряда Сухова оставалось оружие, что при его отступлении несколько возов из обоза были сожжены, а обгоревшие стволы с затворами сброшены в реку. Потом их растащили по домам. Кроме этого, по горам и по лесам было найдено несколько боевых трехлинейных винтовок.
      Орлов потребовал немедленно сзывать мужиков на сход. Весть о прибытии карателей моментально облетела все село. Забеспокоились жители, перетрусил и староста, ведь ни за что ни про что не только исполосуют, могут повесить, у них неограниченные права, он сразу же послал наряжать десятников собирать народ на сходку. Орлова поставили на квартиру к Николаю Зуеву, он уже не рад ни каким гостям, какое бы начальство не приехало, всех ставят к нему, но отказать страшно. Писарь Филиппов по пути домой заходил к нескольким фронтовикам, кое о чем поговорил. Через несколько часов собралось около сотни мужиков, но многие, узнав о приезде отряда, успели уехать по своим заимкам. Орлов пришел выпивши, с ним три милиционера и десятка два карателей. Стихли все мужичьи разговоры. Староста объявил сходу, что будет говорить господин начальник. Орлов сразу перешел на крик.
      - Вы знаете, что есть приказ о сдаче оружия, почему добровольно не сдаете? Вот я сейчас из вас эту сдачу вымолочу! Чтоб к вечеру все принесли, какое есть у кого. Будете упорствовать, перепорю. Староста, действуй! А то тебе первому устрою горячую баню! Вот твоя как фамилия? Я где - то тебя видел, что - то рожа знакомая. Говорят, у тебя есть винтовка. - и он уставил палец в грудь стоящего впереди мужика.
      - Кобяков я, а с тобой, ваша благородь не знаком, скажи хто наболтал я тому зубы вышибу. Есть, но только дробовик.
      Кобяков от природы по характеру человек грубый, дерзкий, потому и ответ его был от простоты души прямолинейным. Но он, естественно, соврал. Была у него пара систем "гра" и пулевая винтовка.
      - А ты волк - то матёрый, тащи - ка свой дробовик.
      - А ты чей? Орлов ткнул рукой в грудь другого. - У кого есть в деревне оружие?
      - Ну, Шемонаев я, может, у кого и есть, не знаю.
      - Врёшь, сволочь, знаешь, да скрываешь.
      Несколько часов строжился над мужиками каратель, потом, приказав арестовать Александра Бабарыкина, ушёл на квартиру почивать. А старосте строго наказал вызывать людей и изымать винтовки.
      Большинство жителей села не знали покоя в ту ночь, но результаты были незначительны. На сборню принесли шесть охотничьих дробовиков, около десятка обгоревших стволов трехлинейных ружей без затворов да три или четыре штыка. Орлов явился утром, злой, как демон, и уже пьяный. Сразу спросил про арестованного. К сборне вскоре подъехали две пары, запряженные в ходки и человек десять карателей. Вывели арестованного из каталажки, связали ему руки и посадили в один из ходков, рядом сел колчаковец. Орлов приказал вывезти за село и всыпать пятьдесят плетей. С места в карьер пустились пары с верховыми в верхний край деревни, свернули в Зайков ключ и на спуске у Весёленького остановились, велели вылезать арестованному и исполосовали плетями.
      Был вызван и старик Яков Притупов, занимавшийся кузнечным и слесарным ремеслом. В молодости он работал на уральских заводах.
      - Ремонтировал, и сам имею, - огрызнулся, не слывший робким старик в ответ на вопрос, ремонтировал ли оружие, и есть ли у него свое.
      - Сейчас же неси сюда! Десять минут тебе на ходьбу! Запорю старого пса! - заорал Орлов.
      Притупов сходил быстро и действительно принес завернутый в грязную тряпицу обгоревший ствол без затвора, положил его на стол перед Орловым:
      - Вот, ваше благородье, мое оружье. Орлов схватил его левой рукой за полу залатанного пиджака, а правой стал хлестать нагайкой по голове.
      После обеда каратели уехали. Собранная рухлядь отнесена была в магазею и никуда не отправлена.
      Ненависть к колчаковской власти возрастала с каждым днем, пропорционально творимым репрессиям. В мужичьих головах один вопрос - когда же и чем все кончится.
      Кондратий Бабарыкин, когда узнал, что его старшего брата арестовали и до полусмерти избили нагайками, в ту же ночь скрылся. В это время на степи, в Михайловской волости, крестьяне организовали партизанский отряд в сотню человек, под командованием Тита Осиповича Черепановпа и уже вели бои с казаками под Антоньевкой. Бабарыкин уехал к партизанам. Вначале они приняли его за казака, так как он всем своим внешним видом походил на него, хотели даже убить. Встретившийся знакомый рассказал крестьянам, кто он такой.
      Бои из Антоньевки перекинулись в Огни. В одном из боёв конь под Бабарыкиным был убит. Положение было безвыходным, партизаны отступали к горам, Кондратий снял с убитого казака сапоги и одежду Поймал коня и погнал вслед за казаками. Выручай, конек вороной! На ходу, реденько постреливая, Бабарыкин стал уходить к горам, подальше от рассыпанной казачьей цепи. Это вызвало у них подозрение, и они начали по нему палить. Бежавшие в том же направлении, что и он, партизаны, принимая его за казака, в свою очередь тоже стали в него стрелять. Он повернул лошадь в сторону, прямо в горы. К рассвету, проскакав семьдесят километров, был на заимке Евлампия Лубягина, что в вершине Пролетного.

* * *

      ...Ночь на пятнадцатое августа была теплая, тихая, темная, рядом пройдешь - не увидишь. По селу во всех концах носились разные звуки. Звенело железо, скрипели и стучали ворота, с визгом лаяли собаки, цокали лошадиные копыта, рассыпались искры, высеченные подковами из камня, слышались негромкий разговор и бабье всхлипывание.
      Во многих семьях даже не знали, почему хозяин не ездил на работу с утра и куда, глядя на ночь, отправился. Крепок на язык был когда - то русский мужик, если какая - либо тайна, он не скажет и родной жене, нельзя, бабы во все времена болтуньи да сплетницы. Жена скажет куме, а та по секрету золовке да со многими прибавлениями, и пошла писать губерния.
      Лошадиный топот долго не смолкал. Ехали рысью через всю деревню, знали куда ехать. У ворот Бабарыкин слез с коня, повод передал брату. Огня в доме не было, но хозяева не спали. Чиркнула спичка, открыл сам хозяин.
      - Здравствуй Ларион Васильевич, как твоё здоровье?
      - Здоров будь, Кондратий Григорьевич. Ты и правда на казака похож, как это тебе удалось ободрать какого - то вояку, и винт уж завоевал. Ну да потом расскажешь, ты один или есть с тобой кто?
      - Мой брат Андрей.
      - Ну, давайте отправляться.
      Ехали все за село, на заимку Петра Косинцева, которая стояла на устье Четвертого ключа. Просторную светлую избу окружал лес, на поляне, у речки сараи, баня и омшаник, по другую сторону несколько дуплянок с пчёлами
      - Будем толковать о деле, по которому мы сюда собрались, но сначала давайте послушаем Кондратия Григорьевича, - сказал Колесников.
      Бабарыкин придвинулся к столу и заговорил:
      - Ну, вы все знаете, что брата Александра чуть не до смерти запороли каратели. Я подумал, что и до меня доберутся, вот и решил скрыться. Приезжаю в Сибирячиху, а там мужики восстали да на помощь степским свой отряд послали. Ну и я сними...
      Слушали его внимательно, никто не проронил ни слова.
      - Обсуждать долго, мне кажется, нечего, всем ясно, что наступила пора дать по зубам Колчаку и всем тем, кто придерживается его порядков. Наш сговор надо претворять в дело, - сказал Савелий Привалов.
      - Да, от разговоров надо переходить к действию, необходимо создать штаб. Предлагаю из пяти человек. Начальником избрать Лариона Васильевича Колесникова. Он человек военный. Как и все мы, знает, что надо, и как надо делать. Поручить штабу, разработать план, - внес предложение фронтовик Иван Новоселов.
      - Правильно. Верно, его надо избрать, мы доверяем ему, он опытный, - со всех сторон послышались голоса. Колесников поднялся из-за стола, оглядел всех и заговорил:
      - Нельзя дальше медлить. Объявляем село восставшим против режима, против плетей и расстрелов. Благодарю за доверие, согласен быть еомандиром а комиссаром предлагаю избрать Колупаева Поликарпа Михайловича. Выдвигайте кандидатов в члены штаба.
      Против Колупаева возражений не было, он же должен был войти и в состав штаба.
      Перед рассветом по-военному строем возвратились в село. В тот же день штаб переместился в поповский дом, на воротах появился красный флаг. Село было объявлено на военном положении, вся власть переходила в руки повстанцев. Староста должен выполнять все указания и требования штаба.
      Утром собрали сельский сход, на котором предложили всем взрослым мужчинам записаться в отряд, тут же произвели запись. Не всем хотелось "совать голову в петлю", как некоторые между собой потихоньку выражались. Но против никто ничего не сказал. Шел между мужиков разговор что, мол, мы можем сделать против армии, вооруженной до зубов. У них ружья, пулеметы, пушки, а у нас одни охотничьи берданки, да вилы с топорами. Ведь были восстания Разина и Пугачева, а чем они кончились. Не кончится ли так же и наша затея? Да и прошлогодняя история с отрядом Сухова, а у них оружие было... Подумать есть над чем.
      Разработанные штабом мероприятия, объявленные на сходе, сводились к установлению круглосуточного дежурства, которое в порядке мобилизации должен нести поочередно каждый двор на своих лошадях. Решено также держать наготове запасных заседланных коней. Для связи с другими селами организуется "летучка"; кузнецы мобилизуются для подковки коней и изготовления пик, слесари и жестянщики будут работать в мастерской по ремонту ружей. Давались наряды на выпечку хлеба по дворам из муки хозяев. С этого дня вся военная деятельность сосредоточилась в повстанческом штабе. День и ночь бывший поповский дом, полон людей; ограда заставлена засёдлаными лошадьми и телегами со свежей травой.