Хозяин, наскоро одевшись, выйдет на двор, почешет пониже спины, поглядит на небо и пойдёт задавать корм скоту, а на уме у него: хорошо бы к рассвету вернуться со снопами, да съездить по первопутку ещё разок. Звёзд на небе, как насыпано. День должен быт ведренный. Горячая лапша из самодельных сочней, или галушки, или сваренные в ночь мясные щи у хозяйки уже готовы. На столе булка или калач хлеба, а то и горячая, на каком - нибудь жире выпеченная лепёшка, кринка простокваши, луковица. Отец садится завтракать, а мать идет будить восьми или десяти летнего сына Гришку ли, Мишку ли, сынок должен ехать за снопами с отцом. Запрягают лошадей, сани с верёвками, привязаны бастрики, вилы, лопата. Воткнут в головку саней топор. Пока отец запрягает, сын покушает, за пазуху мать обязательно положит им калач.
      В некоторых дворах слышится матерное мужицкое слово. Из открытых ворот выезжают на трёх, пяти, десяти, или как Павел Ваньков на двадцати запряженных лошадях. На первой отец, на последней Гришутка обязательно с длинным бичём. Пока едут селом, кобель Борзя предерётся с десятком собак. У клади, на отгребёное от снега место, подводишь лошадь, отец взбирается на верх и начинает сбрасывать снопы, а ты должен их разбрасывать на сани. По шесть снопов на ту и другую сторону саней, шесть рядов и воз готов. Начинает светать. Борзя ловит разбегающихся из клади мышей. Наложены все воза, едем домой. С седла спускаемся благополучно, слава Богу. Бывали случаи, что при спуске не только завёртки перервутся, но и оглобли переломаются, воз кувырком укатится под седло. Кряхтит мужик, сколько труда, пота, матерков. С этого же седла спускался один на четырёх лошадях, в гололедицу мой дедушка Селивёрст, не смог удержать лошадей, возы раскатились, он упал и разбился на смерть.
      Привозят снопы и сразу на ток. Подростки бегут в хату погреться, да что - нибудь сладенькое съесть, а взрослые выстилают для молотьбы посад. В крытых токах по середине стоял столб. Вокруг этого столба раскладывают снопы в несколько рядов. Вязки у снопов перерезают. В один посад входит более пяти возов. В каждом хозяйстве только запряжных лошадей было по два и три, а во многих в два или три раза больше, да ещё и жеребят по нескольку. Вот взрослых лошадей и гоняют по кругу по этим снопам. Все стебли изомнутся в солому, которую граблями собирают, перетряхивают и уносят с тока. А зерно, вместе с мякиной, заворошат на средину. Снопы подвозят ежедневно и обмолачивают. Когда ворох с зерном становится большим, тогда молотьбу останавливают, и зерно от мякины отвеивают на веялке, до появления этого станка с лопастями, зерно от мякины отделяли на ветру лопатами. Сейчас смешно себе это представить. Если хороший урожай - то провеивали на два раза, только успевай, отгребай из - под барабана. Мужики довольны, работа спорится. Если урожай плох - мужики хмурые, злые. Ведь это плата за потраченный тяжелый труд всей семьи.
      Подсчитывает мужик - измолотил он четыре посада по шестьдесят снопов. Всё что выросло на одной десятине, должно быть с каждого воза по пуду. Провеял ворох, стал мерить да возить в амбар, как янтарь пшеничка, намерял восемьдесят пудовок, а каждая пудовка один пуд десять фунтов. Значит, с десятины намолотил десять пудиков. Хорошо! Но бывало и по - другому. С такой же десятины соломы почти в два раза меньше, а когда стали веять, то отгребать легко, пшеничка зерном щупловата, начинает мужик мерить и получается у него тридцать сорок пудов. Как не возьмёт тут зло! Не хватит на год, чтобы прокормиться. Значит, придётся продавать какую - то скотину. Но такие неурожайные годы были редки. Хлебушко до колхозов не переводился.
      Так и молотили по всей зиме до самой пасхи, а некоторые даже не успевали измолачивать, и на пашнях по всему лету до следующей зимы стояли скирды снопов. До революции и машинами молотили хлеб зимой. Сваживали домой все снопы разного хлеба, клали его в такие же клади, как в поле, подвозили по частям и устанавливали молотилки, объединялись в своеобразный кооператив, и по нескольку суток шёл гул с непроглядной пылью по всему селу. Позднее стали молотить и осенью до снегов в поле. Так делали на степи - молотили сразу после уборки в ригах, то - есть больших крытых наглухо соломой сараях, которые, как крепости, стояли на полях. Но степные сёла нельзя сравнивать с Тележихой, там и природные условия другие и молотилок больше, да и сеяли многие по сто десятин, а самое малое, при двух - трёх лошадях, разных культур засевали пять - восемь десятин. Интересная есть запись в книге "Горбатый медведь" Е. Пермяка. "От Татарска до Славгорода селения редки, деревянных домов мало, больше саманные, церквей совсем не видно, зато ветряных мельниц, как ни где, по пять десять мельниц возле маленькой деревеньки и не стоят, а машут крыльями, значит, есть, что молоть, да и вообще видно, что хлеб здесь едят, не оглядываясь". Кто сеял хлеб, у того он был. Разница в том - у кого больше, а у кого меньше. Зависело это от материальной мощности хозяйства.
      В Тележихе саманных домов не было, хоть в одну комнату без сеней, хоть в три, хоть двухэтажный, а все были деревянные, так как кругом лес. Мельницы были не ветряные, а водяные и все они тоже крутили своими колёсами день и ночь. Значит, было, что молоть. Сеяли богатые, сеяли бедные, сеял хозяин десятину и своему батраку, который через два - три года имел уже хоть не большое, но своё хозяйство. Не сеяли некоторые мастеровые, они так говорили: я заплотничаю, я загончарничаю, я закую. И действительно, они получали плату хлебом или деньгами. Ведь сплошное враньё, что хлеб был только у богатых да кулаков. Это повторяет тот, кто не знает деревни, там не только не живал, а даже не бывал. Или говорит тот, кто подпевает этому вранью, стараясь нажить политический каптал. Были такие и раньше, есть они и сейчас, будут и потом. Я здесь перечислю, к примеру, несколько Тележихинских хозяйств, все они не богачи, а средние или даже ниже средних: Лубягин Дементий, Добрыгин Прокопий, Печёнкин Гордей, Уфимцев Пётр, Загайнов Николай, Черноталов Афанасий, Швецов Николай, Хомутов Дмитрий, Попов Иван, Бельков Афанасий, Волков Евстратий и около двухсот других. Все они всегда имели годовой запас, а то и более для прокормления семьи, и на посев, и только в годы каких - то стихий прикупали. Многие возили продавать хлеб на базары в Солонешное или Черный Ануй. Разумеется, запасы не такие, как у Зуева Николая, Печёнкина Меркурия, Деревнина Петра, Колесникова Игнатия, Белькова Василия, которые ежегодно сотнями пудов разного зерна перелопачивали в своих амбарах и выносили его сушить на солнце. Перечислю и считавшихся бедняками: Решетов Андрей, Кочегаров Федот, Хвостанцев Иван, Поспелов Сергей, Черноталов Василий, Диких Иван, Загайнов Фёдор,Загайнов Михаил, Шмаков Демьян, Доможиров Михаил, Тимофеев Иван и десятки других. Все они не безлошадные, хоть понемногу, но сеяли и ели свой хлеб, пусть на открытом току молоченный, не подсеянный, чёрный, но свой. Были в селе и лодыри, которые в годы Советской власти оказались при должностях, порой и высоких. Кобяков Дмитрий, Крапивкин Сергей, Сидоров Афонасий, Загайнов Агафон, Лунин Кирилл, Зубовы Фёдор и Фадей. Жили они в качестве приживальщиков у братьев или родителей, от работы устранялись, часто гуляли да резались в карты. Временами они куда - то уезжали, потом опять появлялись. И только Советская власть дала им возможность жить по - человечески.
 

* * *

      Свой порядок был установлен хозяйками в приготовлении пищи, придерживались чередования кушаний из различных блюд в разные дни. Не у всех одинаково, а по достатку. Скот был во всех хозяйствах. Глубокой осенью, по морозу каждый резал, предназначенную на питание животину. Всё заготовленное мясо за зиму съедалось, хотя и кушали его не каждый день. Строго соблюдались два постных дня в неделю: среда и пятница. Не употребляли скоромное и в великий пост от масленицы до пасхи и в филипповки от заговения до рождества. В посты тоже кушать было что. Матушка - природа давала свои дары только бери - не ленись. Тут тебе ягоды и грибы, колба, батун, ревень, слизун. Каждый имел при своей усадьбе огород. Овощей садили много, на пашнях сеяли и горох, который размалывали и из муки делали кисели, из семени конопли и льна получали масло. Кто работал, у того было всё. А большинство наших отцов и дедов работали, если было нужно, день и ночь, не по часам, как в наши дни.
      Рядом с домами были выкопаны погреба, редко один, больше два. В одном хранили овощи и картошку, в другом солонина. Если хранить всё в одном погребе, то вкусовые качества продуктов портятся. Летом в погреба ставили трёх - пяти ведёрные логуны с квасом, топлёное масло, разные молочные продукты и пр.
      Женщины хозяйки большие выдумщицы, вся забота о приготовлении питания для семьи лежала на их плечах, знали они в этом толк. Опыт кулинарного мастерства передавался из поколения в поколение. В каждой избе была большая глинобитная русская печь, в небольших избушках она занимала четвёртую часть комнаты. Эта печь служила не только для отопления жилья, на ней грелись, спали и лечились. Длинна печи была от полутора до двух с половиной метров, протапливалась, как правило, по утрам один раз в сутки. Чтобы протопить складывали в неё пятнадцать двадцать поленьев, вот в ней - то всё пекли, варили, жарили и парили. Хлеб выпекался ежедневно. Обычно тесто заводили в ведёрной деревянной посудине. Заводили с вечера на дрожжах или опаре. Хозяйка не раз вставала ночью и перемешивала его, а утром раскатывала на большие доски - столешницы. Для средней семьи в шесть семь человек раскатывалось восемь десять калачей, до пяти булок да нескольких разных пирогов. Были семьи и по пятнадцать человек, где приходилось стряпать два раза в день. Как правило, каждый день меню было разное. Оно зависело от времени года и соблюдения постных дней. Пекли пироги с ягодами, картошкой, колбой, рыбой, грибами, капустой - это в постные дни, а в скоромные пекли с мясом, творогом и т.п. В праздничные дни стряпали шаньги, блины, варенчики - всё это на топлёном масле. А какие вкусные выпекались на яйцах каральки!
      В зажиточных домах кухня была в нижних этажах, к ней примыкала кладовая и погреб. Кухонная посуда была в основном гончарная. Для варки щей, каши были горшки, для молока имелись десятками и даже сотнями кринки, для сметаны и масла были специальные большого размера колыванки, для выпечки яиц, творожниц, картовниц глубокие сковороды. Для варки сусла, пива, кваса у каждой хозяйки имелись ведёрные гончарные ёмкости - корчаги.
      После выпечки хлеба в печку ставились вариться разного размера чугуны и горшки со щами и мясом, картошкой, квашеной капустой и луком. Варилась и каша из ободранного ячменя на квасу, которую кушали со сметаной \называли толстые щи\. Были и постные щи с грибами, пшеном, картофелем, приправленные растительным маслом, а иногда толчёным конопляным семенем, отцеженном от шелухи. Борщи у нас не варили совсем и лук не поджаривали. Щи томлёные в русской печи имели особый вкус и аромат, каких теперь ни на какой плите не сваришь. Кроме щей и разных каш в печи пеклись яичницы, лапшенники, картовницы, творожницы - всё это приправлялось яйцами, сметаной маслом. В больших сковородах пропекалось, подрумянивалось, и было горячее до самого вечера. Зимой и летом в молостные дни в больших чугунах готовилось жаркое. В жаровни закладывался целый поросёнок \ососок\ или нарубленные куски баранины, или скотского мяса. А во время тяжелых полевых работ резали петухов гусей и уток и из птичьего мяса готовили разные блюда. Да разве можно перечислить всё то, что кушали до Советской власти. О прежнем питании сейчас уже мало кто имеет представление. Готовили наши бабушки, и матери не ленились, мастерицы на это были, да и было из чего. Не бегали с сумками и не стояли в очередях.

* * *

      По воскресениям вся молодёжь для игр собирались в своих краях. У взрослой молодёжи свои игры, у нас свои. Взрослые парни и девушки с пасхи и до глубокой осени собирались на полянки, которых в селе было три. Одна из них была на горке возле кладбища, вторая на горке, от старой сборни, в сторону Будачихи. Третья полянка была в нижнем краю. Подростками мы любовались их играми, я и сейчас помню ребят и девушек, собиравшихся на эти полянки. Девушки, как правило, разодеты в разноцветные кашемировые платья и цветастые платки, с шелковыми лентами в косах, с кольцами чуть не на всех пальцах. Как на подбор все кровь с молоком, в обе щёки румянец. Мы очень завидовали ребятам, как они целовали тех красавиц, но через несколько лет подросли не хуже и на нашу долю. И были игры. В любой игре без целования в сахарные уста не обходилось, и девки больше любили сами целовать ребят. В ненастные дни мы собирались на крыльцо артельной лавки. Любо и приятно было смотреть издали на всю эту молодую, пышущую здоровьем, жизнерадостную, розовощёкую ватагу, на которой всё как бы горело, переливалось, искрилось. Что ни одёжина, то и свой цвет. Но так одевались не все, были и в ситцевине. Во всех играх обязательной была гармоника. В селе было две однорядки, и умели на них играть Алёша Харламов и Миша Бельков. Любили девушки плясать и петь под гармонь, так и ходили за гармонистами. Но в подросшем нашем поколении гармошек было уже несколько, в том числе и у меня, и играл я на ней хлёстко, и девки тоже ходили за мной. В зимнее время несколько ребят складывались и откупали у кого - либо из бедняков комнату под игрище. Несколько лет подряд пускала вдова - старуха Езекеевна. Платили ей и деньгами и продуктами и дровами и сеном, кто чем мог. Откупали с рождества до масленицы. Такое же было веселье у молодёжи и в нижнем краю. Ребята и девчата с одного края в другой зачастую на полянки ходили в гости. Ссоры и драки между парнями были редкими. Более зажиточные на своих запряженных в кошевки сытых красивых лошадях, с перевязанными лентами хвостами, в збруе под набором, катали девчат, завозили к себе домой пить чай. Делалось это по согласию с матерью с целью высмотреть невесту. А как весело проводили всю неделю масленицы! Заранее кормили верховых лошадей, украшали их гривы и хвосты разноцветными лентами. Начиная с пятницы верхами на заседланных катались по улицам по всему дню, и парни и девчата. Пьянства среди молодёжи никакого не было.
      Переплелось родством село, как древесная поросль побегами. Не понять, не разобрать, но считаются роднёй. У каждого семейства дети, внуки, зятевья, снохи, братья и сёстры, родные и двоюродные, сваты у которых своя кровная родня. Бывало спросишь, а по кому он родня, пол деревни переберёт пока доберётся до твоей ветви. Невест брали и в своей деревне , и в соседних.
      В свадебных обрядах воплощена национальная поэзия, что ни песня, что ни припевка, то поэма, в каждой из них вложены национальные черты, каждая к месту и ко времени, каждая насыщена эмоциональным чувством. Ни где они не записаны, ни кем не утверждёны, но люди их знали от начала до конца. В старые времена в своём ли селе или из других деревень приходили или приезжали сваты - родители. Иногда родственники и специальные свахи без жениха, знакомились с родителями невесты, высматривали и девку, и если она им понравится, то начинали разговор о сватовстве. Жених с невестой не редко не знали друг друга, Были и такие случаи, что жених был или хромой, или кривой, или заика, ну одним словом рожа, безобразней некуда. Но родители были первые богачи не только в своём селе, но и во всей волости. С такими каждому было лестно породниться. Родительская воля была закон, перечить не осмеливались - проклянут. Насильно выдавали за не милого и приговаривали, что с лица воду не пить, стерпится - слюбится. Но когда скрывать было нечего, приезжали свататься с женихом. У всех было принято, сватать даже в соседний двор ехали на красиво убранных лошадях. Сами тоже одевались в лучшие одежды, как в самый большой праздник. Если не было хорошего своего, то для таких случаев брали у родственников или соседей. Особенно оказывали такую помощь лошадьми с самой лучшей упряжью.
      Вот подкатывают на паре вороных к дому невесты. Отец или дядя жениха распахивает ворота и въезжает эта пара в ограду. На козлах правит жених, сзади сидит мать или тётя. Идут в комнату - впереди отец, за ним сын и замыкающей мать. Переступая порог в сени, все перекрестятся. Хозяева уже знают, что это сваты, встречать не идут, невеста уходит в другую комнату. Заходят сваты с женихом, пройдут подальше полатей, помолятся на иконы и приветствуют хозяев: "Ночевали здорово все крещёные, хозяин, хозяюшка с детками" Хозяин отвечает: "Милости просим, садитесь на лавочку, гостями будете". После этой церемонии сваты садятся, и начинается между ними разговор самобытных, порой не грамотных, и по - своему хитроватых людей. Всё - то у них продумано и ко всякому долу прилажено. В разговоре масса иносказаний. За словом в карман не лезли и не впопад ответа не давали. Естественно сваты всё знали о родителях невесты. Так вот, - смотрит в упор на хозяев отец жениха и продолжает: - Добрая слава по миру шла и до нас дошла. Будто бы летала поднебесью лебедь белая полногрудая. Узорил эту красавицу наш ясен сокол Агафон Фотеевич. Метнулся он в высь стрелой, да не смог поймать той лебёдушки. Закогтила она ему ретивое сердечушко, шибко ему полюбилася. А скрылась она вот в этой вашей хоромине. Покажите нам её, мы хотели бы сосватать, раскрасавицу. А Вас, Пахом Сидорович и Лукерья Кирьяновна, слёзно просим их благословить". Жених сидел не шевелясь, невесту он знал, она ему очень нравилась, и был уверен, что она согласна будет пойти за него замуж, с замиранием сердца ждал только ответа её родителей, не известно, что у них на уме. Переглянулись между собой хозяева, в их глазах читалось молчаливое согласие, сватов они знали, как людей хороших, работящих, с крепким хозяйством, но нельзя же сразу сказать, что согласны. Положено поотнекиваться, высказать какие - то причины, пусть и маловажные. Почесав своей пятернёй затылок, хозяин изрекает: - Какая она невеста, молода ещё, да и парень ваш тоже не остарок, пусть ещё погуляет. Заговорила мать жениха - Фёкла Ферапонтовна: - Вот и хорошо Пахом Сидорович, что они не остарки, давайте оженим их, слюбятся смолоду. Ведь мы с тобой Лукерья Кирьяновна тоже не по семнадцатому годку вылетели за своих - то соколов и, слава Богу, живём разве плохо, в пример детям и соседям. Ни чем не обидим вашу дочь. Агафоша у нас парень не балованный смиренный. Надо спросить невесту, что она скажет, покличь её, отец. С намазанными коровьим маслом волосами, с раскрасневшимся лицом, в три ряда на шее бус, не много веснушчатая, полная, приземистая, симпатичная, вышла к сватам невеста, низко поклонилась, села возле матери, украдкой взглянула на жениха, её. сердце словно выскочить и улететь хочет. Пойдёшь ли ты, Секлетья Пахомовна, за нашего Агафошу, нравиться ли он тебе? спросил отец жениха. Ещё больше покраснела невеста.
      - Ну, скажи, чего молчишь, если не согласна, так и скажи.
      - Если тятя с мамой отдадут, так я согласна, - и сразу же разрыдалась. Значит, сватовство состоялось. Жених с невестой уходят во вторую комнату. Отец жениха вынимает бутылку водки, а мать, привезённую закуску и ставят всё на стол. Хозяева приглашают сватов за стол и за выпивкой начинаются, так называемые, заручины. Между отцами пойдёт торг. Подвыпив Пахом Сидорович запросил за дочь двести рублей и стал расхваливать её. Золото, мол, девка, всё умеет делать - и косит, и жнёт, и моет, и стирает, такую поискать.
      - Да хватит тебе, - одёрнула его жена, - захмелел и Фотей Амосович.
      - Дорогой Пахом Сидорович, много ты запросил, много. Ведь мы не какие - нибудь богачи. Всё это нашим детям. Слов нет, нравиться нам Секлетинья Пахомовна, но много ты заворотил, ведь она не заводская кобыла. Давай грех пополам, да и делу конец. Вот тебе сто солкашей и больше ни гроша не могу, верь, больше денег нет.
      -Прибавь ещё четвертную и бог с тобой Фотей Амосович, ну не жалей.
      - Так и быть, сто с четвертинкой и по рукам.
      Торг с запросом состоялся. Потом пошёл торг о наделе невесты.
      - За Секлетешей даю серого мерина и Голубуху с жеребёнком с хомутами и дровнями. Однорогую Синюху, корова она добрая и не так старая, две овечки с ягнятами. После продолжительной рядки, пришлось Пахому Сидоровичу серого мерина, что был кривой, заменить на молодого рыжего и дать ещё двухлетнюю стельную тёлку. Выряжено и несение - на две парочки кашемира, плюшевый полусак, ботинки с калошами. Лукерья Кирьяновна сказала, что отдаёт дочери гусиху с гусятами, камлотовое тёплое пальто, две цветные шёлковые шали, перину с двумя подушками и несколько труб холста, и ещё много другой разной рухляди. С этого момента у тех и у других пойдёт подготовка к свадьбе, будут варить десяти ведёрные лагуны пива, накупят по нескольку четвертей водки, заколят по нескольку животин на мясо, настряпают и заморозят тысячи пельменей, понаварят сдобы в масле, на сметане с яйцами, накупят рыбы на пироги. Столы будут ломиться от разных яств, постараются не ударить в грязь лицом, как те, так и другие. Упросят родственников и соседей помочь отвести свадьбу, на которой с той и с другой стороны будет, по меньшей мере, по полсотни человек.
      Невеста приглашает на всю неделю пяток подружек, которые будут тут жить, помогать что - то шить, стряпать. Каждый день жених должен ездить к невесте и катать её с подругами, возить подарки. Каждый вечер на этом девишнике приходит и играет молодёжь. Подружки припевают парней - на подносе подают рюмку водки и поют, называя парня по имени отчеству,
      - Ты пожалуй - ка, Василий Николаевич, выпей - ка от нас красных девушек, да положи нам не скупися. Слышим денежки в кармашке шевелятся, серебро на ребро становится, а нам девушкам денежки надо, на белые да на белила, на алые, да на румяна. Водка выпивается, деньги кладут на поднос. Подружки невесты развозят по селу девью красоту - такая была песня. В предпоследний день невесту подружки ведут мыть в баню. Вокруг бани собирается не мало ребят, бросают в окошко снег, хохот, визг, крик.
      Заранее надо договориться с попом о венчании. Идёт Фотей Амосович и с низким поклоном:
      -Батюшка, как бы обвенчать сына, берём за него вот такую - то девку.
      Знает обоих родителей поп, но надо содрать за обряд.
      -Асколько годов - то?
      -Маленько не хватает, батюшка, сделай милость, в долгу не будем.
      -Ладно, давай сто рублей да привезёшь два воза сена.
      Вопрос улажен. Ещё нужно как - то поласковее попросить дружку Петра Фёдоровича, хоть он на всех свадьбах дружит, но как знать, вдруг да не захочет, знают его во многих сёлах и многие зовут. Уж у него всегда порядок, ни кто, ни жениха, ни невесту не изурочит. А то мало ли что бывает. Ведь ходит же такая молва по деревне, что когда деда Мартела, ещё молодого женили, дружка - то видать не знал никаких наговоров. Надо что - то делать с молодухой - то, а жених - то, как старый мерин. Да ладно бабка Меланья надоумила снять с молодухи рубаху и осмотреть. Ведь нашли в подоле - то иголку с чёрной навощенной ниткой, а когда убрали это, у жениха всё пошло, как по маслу.
      Последний вечер играют и веселятся на девичнике у невесты, завтра свадьба. Эту последнюю ночь в родительском доме невеста с подружками почти не спят. Приезд за невестой называется браньё - занимательный момент этой церемонии, с одной стороны разудало весёлой, с другой печально - грустной. Всё обставлено торжественно, картинно, ничего лишнего, во всём порядок. Приезжают родители и родственники с женихом за невестой, на пяти парах не менее, а иногда и на тройках, сбруя блестит, на дугах колокольцы, на шорках ширкунцы, вожжи браные гарусом. С собой взято несколько четвертей водки, многим надо подавать. Дружка обходит вокруг лошадей - это он якобы ставит "железный тын". Жениха со всеми приезжанами встречают и садят за стол. Жених рядом с невестой, а возле неё младший брат или племянник с ремённой плетью, на которой привязан колокольчик и десятка два ленточек. Это он должен продать косу своей сестры. Отец жениха наливает всем стаканы, подаёт, все пьют. В налитый стакан, продающего косу, кладут серебряный рубль о он, помахивая плёткой, кричит: "Без монеты косы нету, без пятитки не пойдёт, без покрышки мышь пойдет!" Чтобы скорее закончить всю эту процедуру, стакан накрывают пятёркой. Тогда плеть передаётся жениху, все выходят из - за стола, ведут невесту и едут на венчание в церковь. Возле окон и у ворот стрельба, стрельцам подают водки. Поперёк дороги в нескольких местах натянуты верёвки - тоже подавай водки. Таков был неизменный порядок. Сразу после увоза невесты кто - либо из родственников складывает всё её личное имущество, и везут в дом жениха - называется "глухой воз". В воротах и во всех дверях стараются за всё задеть, что, мол, никак нейдёт, значит, надо дать денег и подать водки за доставку. Вслед за этим и отправляются все приглашённые со стороны невесты. Назавтра молодые отводят, так называемые "столы". Пекутся горы блинов, молодые лично объезжают всех родственников и приглашают на блины. По всему селу звучат колокольчики и ширкунчики. Все собравшиеся стараются, как можно больше насорить деньгами в комнатах, молодуха пометает. В богатых семьях иногда набрасывают не одну сотню рублей. На это можно было раньше обзавестись хозяйством. Кроме того, на "столы" клали животных и птицу. Гуляли три, пять дней на стороне жениха, а потом столько же на стороне невесты. Иногда свадебные гулянки тянулись по две недели, и было, что пить есть. Нередки ссоры и драки. Заспорят между собой какие - нибудь сваты, один утверждает, что лучше его Воронка во всей волости нет, а другой доказывает, что против его кобылы Рыжухи - Воронко тьфу. От оскорбительных слов к вороткам от воротков к кулакам и взбудоражат всю компанию.
      Но были сватания и свадьбы по - другому. Приезжает с сеном домой Никифор с братом Самсоном, а младший братишка, лёжа на полатях, нараспев тянет тоненьким голоском
      - Ага, добился, тебя сегодня женить будут.
      Мать подала чистое холщёвое белье и послала в баню. Что бы это такое - гадал Никифор. После бани пообедали, велели лучше одеться, оделись и мать с отцом. Сели в кошеву, Никифор за вожжи. Когда выехали за мост, отец велел повернуть направо. Подъехали к дому Агеича, остановились, все направились в дом. Тогда доходит до Никифора, что приехали за него сватать Дуньку. Ну уж, дудки, чтоб я женился на этой буграстой каракатице, думает он про себя. Отец Никифора знал порядок, умел и нужные слова к месту сказать. Перекрестились на медные образа, которых в переднем углу на божнице стояло побольше десятка, поздоровались по христианскому обычаю и объяснили, зачем пожаловали. Жениха отправили во вторую комнату к невесте, а старики стали договариваться. Никифор спрашивает невесту:
      -Ты что - нибудь, Авдотья, думаешь?
      -А что мне думать?
      - Я, всё равно с тобой жить не буду, я тебя не люблю. Если вызовут нас на круг, так и скажи, что не пойдёшь. Даже ни одной ночи с тобой спать не буду.
      Тут их позвали. Авдотья, как переступила порог, так со злостью грубо сказала, что замуж не пойдёт и, даже притопнула ногой. А Никифор уже отвязывал на улице коня.
      На пути к дому отец сказал:
      - Ну и черт с ними, кичатся своим богатством, не захотели родниться.
      А бывало и такое. Просватали Настью Родионову за парня однодеревенского, но он ей не нравился, а что поделаешь, отдали родители и помалкивай. А Настья дружила с Тарасом. Ну, целую неделю веселье на девичнике у невесты. Родители того и другого богатые. Свадьбу справляли пышно. За одно венчание попу отдали двести рублей. А после венца, как известно, жених увёз её к себе домой, куда был приглашен весь цвет села - староста, писарь, поп с дьяконом и псаломщиком. Жениха с невестой посадили рядом за стол в передний угол. В двух больших комнатах стоят столы с разносолами. Уже изрядно хлебнули. Тарас через подруг вызвал Настью на улицу, посадил на седло перед собой и был таков. Свадьба ждёт - пождёт, кинулись искать, а невесты след простыл. Был превеликий скандал, гости разъехались, батька "зело настебался". А Тарас с Настей уехали в Калиниху, через месяц вернулись в своё село, через какое - то время родители их простили, и они век свой прожили вместе.
 
      *** Очень долгое время в селе не было настоящей церкви, совершать обряды, особенно венчание, приходилось ездить в Сибирячиху, или в Михайловку, и даже в Коробейниково. Население с каждым годом росло, свадеб становилось всё больше, без венца девки замуж не шли, хотя и не все были верующие. Были и старообрядцы, которые не признавали официальную церковь, их ещё называли нецерковниками, они крестились двумя перстами, молились на складные медные иконы и распятие, которые, как и у всех, стояли на божницах, в переднем углу перед столом. В церковь они не ходили, икон на дому, во время обхода, не принимали и все обряды: крещение, соборование, причащение, отпевание, исповедание и прочее были у них по - своему и дома. Такие семьи имели свою посуду, за что назывались чашечниками немоляками. Другая же группа жителей, имела у себя дома смешанные иконы и медные и деревянные. В церковь ходили не многие, а также и икон с обходом у себя принимали редкие, но обряды совершали многие. Половина селян были рьяные церковники, в основном не местные, а приехавшие из России. Большинство из них проживали в нижнем краю, это Ерутины, Юрковы, Косинцевы, Шумиловы, Беляевы, Чембулаткины, Хлыстиковы, Карнауховы, Уфимцевы, и другие. Главы этих семей были первыми запевалами в проведении всех религиозных празднеств, участвовали во всех шествиях с иконами по дворам и по полям с молитвами к богу, чтобы дал хороший урожай. Были и такие, как Яков Алексеевич Зуев, у него была своя религия, вроде толстовской, икон, попа, церковной службы не признавал, а Василий Иванович Бронников был атеист, он не признавал ни какой религии, отрицал всякое существование богов.
      До постройки новой церкви все мелкие обряды совершались наезжавшими попами в старом молельном домишке. Крещение, зачастую проводилось в частных домах, так как в ветхой молельной зимой ни когда не было плюсовой температуры. Иногда священник не приезжал несколько недель, то крестить сразу приносили до десятка и более детишек. Так был крещён и я, и моя жена. Натуроплата за труд попу - зерно разное, битая птица, масло, яйца и пр. увозилось на общественных подводах к батюшке домой, а сам он многими приглашался откушать хлеба соли. Верующие почитали своего батюшку. Усаживая в телегу или кошеву, клали под него подушку и от всей души приговаривали: "Это тебе батюшка под жопу, чтобы мягче было". И не редко бывало, как Солонешенский поп Михаил Павский, так накушается, что потеряет и крест, не лучше его был и отец Василий из Соловьихи.