...Хорошо весной в степи! Даже в непогоду, в мглистую, ветреную ночь. Воздух пахнет то полынью, то чебрецом и прогретой землей. Он кажется плотным и в то же время необычайно свободно струится в легкие. Он как будто проникает в кровь и разливается по всему телу. И тогда ощущаешь, точно крылья раскидываются за плечами, и хочется приподняться, взмахнуть ими и полететь над серебристым, переливающимся простором, слушать перекличку перепелов и мягкий шорох молодых трав... Хорошо весной в степи!
      Академик Никольский сызмальства любил степь. Он вырос на Дону, около станицы Цимлянской. Там, в степях, он играл когда-то в бабки и скакал на неоседланных конях, там впервые ходил на свидание; там, наблюдая за повисшими в воздухе жаворонками, впервые заинтересовался тайной полета птиц.
      "Победа" вынеслась на холм. Кругом открылась неоглядная степь, и ветер буйно ворвался в открытые окна машины. На губах почувствовалась полынная горечь, и академик невольно вспомнил о своем далеком детстве.
      "Да ведь это было еще в прошлом веке! - подумал он. - Как же я стар! И теперь там, где была наша станица, - дно огромного пресного моря и носатые севрюги роются в иле в поисках корма..."
      И, конечно, не будь у него тревоги на душе, Никольский, как и всякий другой человек, стал бы перелистывать в памяти страницы своей молодости. А сейчас... разве можно было сейчас предаваться всегда приятным воспоминаниям о ранней поре жизни? Ведь где-то в ледяных потоках разреженного воздуха, во тьме ночи несется по ветру СЭС и в ее гондоле два человека, два товарища...
      Академик сердито кашлянул, обернулся и сказал, обращаясь к седевшим позади Терехову и врачу:
      - Прошу: наблюдайте внимательно за небом,- каждый со своей стороны. На меня надежда плохая... - И, помолчав немного, добавил: - Минут через пять мы получим новое сообщение от пилота, который нашел СЭС. Тогда и район приземления определится гораздо точнее. Тем не менее очень прошу: наблюдайте за небом внимательно!
      В свете фар впереди возник свежий сруб небольшого домика... На дороге, около крыльца его, столбиком вытянулся маленький серый зверек. Когда машина приблизилась, он метнулся во тьму. Лишь искоркой, как от брошенной папиросы, сверкнули его глаза.
      - Старое и новое, товарищ академик! - сказал водитель "Победы". - Суслик это. Их теперь даже здесь, на целине, почти не осталось. Планомерно вывели. А лет десять-пятнадцать назад - уж сколько их было! На полях они иногда урожай дочиста сами "убирали". Бывало едешь - и днем и ночью сотни этих зверьков стоят себе и посвистывают. Это и есть старое, о чем я говорю. А новое - это курень. Скоро сюда придет тракторный отряд нашей эмтеэс, степь поднимать... - Водитель искоса взглянул на встревоженное лицо Никольского и продолжал: - Да вы не убивайтесь так, товарищ академик! Найдем летчиков. Мне наш Дубников категорически заявил, что такой пилот, как этот Александров, из любого положения выберется. Про него дед еще в Отечественную войну многие замечательные истории слыхал. Да и Панюшкин, мы думаем, не подкачает. Находчивый парень. Он однажды...
      На панели радиоприемника вспыхнула сигнальная лампочка, и водитель, не договорив, быстро выключил мотор и остановил машину.
      "Внимание! Внимание! Говорит радиостанция "К-808"... "К-808"... - послышался сквозь свист ветра глухой голос профессора Трубокурова. - Передаю сообщение для академика Никольского, Никитина, Сельчукова. Внимание! Пилот, обнаруживший СЭС в 21 час 3 минуты, доложил, что СЭС находится на высоте четырех километров в квадрате "Б-11"... "Б-11"... "Б-11"... СЭС быстро опускается. Это доказывает, что воздухоплаватели вскрыли клапан. По расчетам, приземление системы возможно в квадрате "Б-9"... "Б-9"... "Б-9..." Повторяю..."
      Но Трубокурова никто из сидевших в машине больше не слушал. Академик Никольский стал поспешно разворачивать карту. Терехов и врач наклонились к нему. Водитель радостно хлопнул себя по коленке:
      - Я же говорил! Не подкачали ребята!
      - Вот квадрат "Б-9", - сказал Никольский. - А мы находимся вот здесь, в двадцати примерно километрах к западу. Поезжайте скорее... как можно скорее, товарищ водитель!
      "Победа" снова рванулась в ночь.
      - Эк понеслись! Давай и ты жми, не отставай! - крикнул дед Дубников, подталкивая локтем шофера трехтонки. - Я так считаю: академик сигнал принял!
      Водитель трехтонки, притормозивший минуту назад за "Победой", дал газ.
      - И спешит он не зря, - продолжал между тем Дубников. При большом ветре приземляться и на маленьком "сферике" трудно, а на такой махине - шутка ли, шестьдесят пять тысяч кубов! - в сто раз труднее. Опасно! Понимаешь, парень, оболочка парусит, несет ее, а гондола о землю стук да стук. Однажды видел я - замешкался пилот "сферика", не выпустил у земли водород сразу, и его корзинку - к "сферикам" ведь не гондолы, а просто корзинки подвешиваются - вдрызг разбило. Тогда пилот только тем и спасся, что встал на кольцо, которое над корзинкой укрепляется для подвески строп. Вот удары о землю и амортизировались. Понял?
      - Понял, Иван Михайлович, - ответил водитель. - Значит, корзинка приняла толчки на себя, как рессоры?
      - Вот-вот!
      - Ну, а нашим некуда будет устроиться? Кольца над гондолой нет?
      - Нет. Да оно и не помогло бы: здесь масштаб другой. Потому и спешить надо. Ежели подоспеем во-время, за гайдроп гондолу попридержим. Я так считаю, что человек десять смогут не допустить волочения...
      - А иначе - побьются ребята?
      - Могут побиться, - вздохнул дед Дубников и, заметив, что расстояние до впереди идущей машины начало увеличиваться, снова подтолкнул водителя локтем.
      Тот недовольно отмахнулся:
      - На подъеме не вытяну за ними! Не видишь - и так жму через силу!
      В этот момент в крышу кабины кто-то забарабанил кулаком, а затем раздался крик Дубникова-младшего:
      - Летит! Летит!
      Дед рывком распахнул дверцу кабины.
      - Где? - крикнул он.
      - Не упади, дед! - испуганно воскликнул водитель, притормаживая машину.
      Но Дубников-старший, не обращая внимания на это предостережение, вылез на подножку. И весьма возможно - он сорвался бы, если б трехтонка не остановилась.
      Николай указывал вытянутой рукой куда-то на восток. Но куда он указывал, глядя снизу на его руку, определить было трудно.
      - Ориентир какой? - снова рявкнул дед. - Мало тебя учил, как давать направление! Ориентир какой, говори?
      - На луну гляди, на луну!
      И тогда дед и другие, ехавшие на трехтонке, увидели СЭС. Несколько ниже уже довольно высоко стоявшей над горизонтом ущербной луны, на фоне слоистых облаков, через которые она просвечивала, рисовалось темное пятнышко. Оно перемещалось, снижаясь несколько наискось и. вправо по отношению к трассе дороги.
      - Они! - сказал дед Дубников. - Они и есть! Однако несет их сильно. И к земле тянет. Скоро приземляться будут. Не дай бог, если на тот бугор!
      Затем он влез обратно в кабину и, наклонившись к водителю, торопливо, но почему-то очень тихо зашептал:
      - Теперь от тебя все зависит, парень! Надо мигом на бугор выскочить. Потом по нему, по хребту, - понимаешь, целиной... Вправо от дороги они сядут. Ближе к тому грейдеру, по которому Никитин бежит. Да отстал он - вон фары его машины где! Километров, поди, десять позади. Опоздает он...
      Водитель решительно переключил скорость и дал газ. Трехтонка даже подпрыгнула и, грохоча и содрогаясь, понеслась дальше все быстрее и быстрее. Пассажирам ее казалось вот-вот этот старенький "ЗИС" развалится на составные части. Но давно уже известно, что когда машиной управляет человек, сосредоточивший на этом всю свою волю и все свое уменье, она приобретает новые, необычные качества. Так случилось и на этот раз. Старенькая трехтонка настигла на вершине холма быстро идущую "Победу". Водитель ее услышал сигналы и крики Николая и затормозил.
      - В чем дело, Иван Михайлович? - спросил академик Никольский, высовываясь, когда "ЗИС" подошел и стал рядом.
      - Садятся! - прохрипел Николай. Окликая шедшую впереди машину, он сорвал голос.
      - Где они? - закричал Терехов, торопливо вылезая из "Победы" вслед за Никольским.
      - СЭС идет на посадку, - сказал Дубников-старший. - Вот она - на юго-востоке. Теперь нам надо ехать наперерез, по этому хребту. Быстро ехать. На легковой будет трудно по целине... А мы попробуем...
      Академик Никольский и Терехов как завороженные смотрели на юго-восток. С вершины холма было хорошо видно, как, теперь уже почти горизонтально, над степью несся огромный, бесформенный темный предмет. Расстояние до него было всего около трех-четырех километров.
      - Товарищ академик, разрешите ехать! Упредить их надо! настойчиво попросил дед Дубников.
      - Да, да, конечно, поезжайте, Иван Михайлович! Поезжайте скорее, - тихо ответил Никольский и тяжело вздохнул. Он понимал, что приземление СЭС будет происходить в очень неблагоприятных условиях.
      - И я поеду с ними! - воскликнул Терехов.
      - Нет. Поедете вы, доктор, - коротко приказал академик. А мы попробуем в объезд. Ниже по склону есть рокадная дорога...
      Сотрясаясь, звеня и хрипя, снова понеслась трехтонка по степи, но теперь без дороги, по целине. Дубников-старший, не послушавшись уговоров водителя, встал на подножку и, бормоча что-то, не спускал глаз с приближавшейся СЭС. Через несколько минут старому воздухоплавателю стало ясно, что они все же успеют пересечь путь снижающейся СЭС, причем как раз за мощной лесной полосой, которая пролегала наискось через Хребет холма примерно метрах в пятистах впереди.
      - Порядок! Ребята, давай прожектор! - не скрывая радости, воскликнул он.
      В этот момент в свете фар возникла глубокая промоина, и водитель резко остановил машину. Трехтонка вильнула в сторону и накренилась. Дед Дубников не удержался и плашмя рухнул на землю. Послышался звон стекла, и только что вспыхнувший прожектор погас. Фары машины также.
      - Не побились? - спросил водитель, выскакивая из кабины. - Вот еще немного - и...
      - Бегом! Бего-о-ом! - дико закричал дед Дубников, поднимаясь и протирая запорошенные глаза. - Все вылезай! Быстро! - Отдуваясь, он вскарабкался на противоположный склон промоины и тяжело побежал.
      Молодые ребята из стартовой команды и Николай быстро нагнали его.
      Дубников махнул им рукой - обгоняйте, мол! - и, отрывисто, с хрипом выдыхая воздух, напутствовал словами:
      - Ловите гайдроп, как учил, и держите его! Поволочет тебя - не бойся! Эх, опоздаем! Дальше они приземлятся...
      Баллон СЭС, несшийся над степью, точно гигантский дракон, вдруг заметно замедлил свой полет, будто кто-то стал все сильнее и сильнее придерживать СЭС в воздухе. А через несколько мгновений, когда она достигла зоны многоярусной лесной полосы, баллон вдруг сразу съежился, стремительно уменьшаясь в объеме, и точно остановился на мгновенье в воздухе. Затем, перелетев через лесную полосу, он тихо, как бы нехотя, стал опускаться на землю.
      Дубников-старший остановился, разводя руки, чтобы восстановить дыхание.
      - Полоса... - прошептал он взволнованно. - Она ветер и сломала. А они воспользовались. Молодцы! Ну, теперь полный порядок! Теперь будем спокойны. Ишь, они приземлились - красота!
      Действительно, мощная, в несколько лент, полоса древесных насаждений, погасив скорость приземных потоков воздуха, создала благоприятные условия для приземления СЭС, и ее гондолу протащило всего несколько метров.
      - Э-гей! В гондоле! - во весь голос закричал Дубников-старший, останавливаясь, когда гондола и баллон оказались на земле.
      - Гей... гей... оле... - донеслось от опушки лесной полосы сквозь свист ветра.
      - Отвечают! - радостно воскликнул Николай.
      - Помолчи! - прикрикнул на него дед. - Отзвук это.
      И снова послал свой призыв. Но и на этот раз никто, кроме эха, ему не откликнулся. Тогда дед Дубников недовольно крякнул и быстро пошел к маячившим около опушки светлым пятнам.
      Через минуту он и его спутники были уже около гондолы. Она лежала на своем круглом боку и чуть покачивалась. В шелесте листвы явственно слышались доносившиеся из нее тихие стоны.
      - Держите гондолу, чтоб не опрокинулась! - приказал Дубников-старший и полез в люк. - А ты, Николай, посвети. Фонарик есть?
      - Есть.
      Первое, что бросилось в глаза старику, когда он просунулся в люк гондолы, - смертельно бледное, спокойное лицо Александрова. Он лежал на борту около самого люка. Правая рука его была обмотана красной лентой разрывной вожжи. Дед коснулся пальцами лба Александрова.
      - Должен быть живой, - пробормотал он. - Ведь только что разрывное вскрывал. Да и Панюшкин тоже жив. Стонет. Но его я потом выну. Раздевать его придется...
      Дед легко приподнял своими могучими руками Александрова, аккуратно просунул его в люк и положил на руки подбежавшему врачу и Николаю. Затем он вскрыл скафандр Панюшкина, освободил его из высотной одежды и также вынул из гондолы.
      - Эх, и досталось же ребятам! - горестно развел руками подошедший шофер трехтонки.
      Глава IX
      ПРИЗЕМЛЕНИЕ МЕЧТЫ
      Комиссия по расследованию аварии СЭС прибыла на самолете из Москвы наутро через день. В Состав ее входили известный военный воздухоплаватель Бузулуков, профессор аэродинамики Петров и ЦАГИ и доцент Охлопков из ЦЭИ, а также Никольский и Никитин. Комиссия сразу же приступила к работе. Целый день в "контору" опытной станции вызывались все участники подготовки испытания системы, и с ними велась длительная беседа.
      Большинство вызванных после этой беседы выходили из кабинета Никитина взволнованные и злые и на вопросы отвечали одно и то же: "Меня просили пока ни о чем не рассказывать", или просто досадливо махали рукой.
      Все это создало напряженную атмосферу на опытной станции. К тому же из районной больницы, куда поместили Александрова и Панюшкина, поступили тревожные вести: оба воздухоплавателя были в тяжелом состоянии. Жизнь их была в опасности.
      У Александрова из-за длительного кислородного голодания и огромного перенапряжения сил нарушилась нормальная работа кроветворных органов.
      Врачи так и сказали: "Он мобилизовал все внутренние запасы кислорода в организме, когда легкие почти не получали животворного газа. Воля его спасла. Ну, а теперь у него мало в крови красных кровяных телец - мало, слишком мало гемоглобина... И если мы не сможем быстро помочь, то..."
      Панюшкин также был плох. У него действительно оказались вывихнутыми коленные суставы обеих ног и, кроме того, сильный нервный шок. И врачи говорили: если бы не молодость и если бы он пробыл в гондоле еще часа два-три, то...
      То, чего не договаривали врачи, всем, конечно, было ясно. И тревога за отважных воздухоплавателей усугубляла напряженность атмосферы на опытной станции.
      Лену Павленко не вызвали в комиссию, чему она была и рада и не рада.
      Рада - потому что она интуитивно чувствовала, что ей будет очень неприятно отвечать, как она предполагала, на "заковыристые" вопросы, за которыми скрывалась угроза обвинения авторов СЭС, и в первую очередь Терехова, в неоправданном прожектерстве. А Терехова Лена не только очень уважала, как талантливого человека, но и, пожалуй, начинала любить.
      Но в то же время она ощущала потребность высказать свое мнение о событии, положить и свое, пусть еще не очень-то авторитетное, мнение молодого инженера на ту чашу весов, на которой накапливались доводы за необходимость дальнейших опытов со стратосферной электростанцией. Ведь Лена понимала, что в конечном счете комиссия должна была определить: продолжать опыты или нет...
      День был ветреный. Ветродвигатели, "подчиненные" инженеру Павленко, работали чудесно. Бывало в такие дни под звенящий свист их лопастей и урчанье генераторов Лена любила мечтать о том, как она, уже в ближайшем будущем, перейдет работать в "отдел СЭС" опытной станции, который должен быть создан. Так, по крайней мере, утверждал Терехов.
      "Буду среди тех, кто прокладывает новые пути в технике, мечтала она. - Буду помогать тем, кто покоряет стихийные силы природы, кто схватывает один из рычагов "машины планеты". И, помечтав так, Лена с особым усердием работала над кандидатской диссертацией на тему о... технике эксплуатации наземных ветродвигателей. Эту диссертацию она писала под руководством Никитина, несомненно одного из крупнейших знатоков конструкций и применения различных ветросиловых и ветроэнергетических установок.
      "Ведь одно не исключает другого, - думала она. - Нужно обобщить наблюдения за работой "ТТ-16" и других ветряков. Это поможет лучше использовать их в народном хозяйстве страны... А затем - даешь стратосферу!"
      Около шести часов вечера, когда обычно Лена Павленко сдавала дежурство Ниязову или одному из инженеров станции, от Никитина пришел посыльный с короткой запиской.
      В ней значилось:
      "Тов. Павленко! Прошу прибыть в 19 часов на совещание. Захватите итоговые расчеты, показывающие, какие мощности можно получить от наземных новейших ветроэнергетических установок в различных районах.
      7 мая. Никитин".
      "Зачем эти данные ему понадобились?" - удивилась Лена. Однако внимательно отобрала, что требовалось, и, забежав домой переодеться в "парадное" платье, все же во-время пришла в "контору" опытной станции. Здесь уже собрались, помимо членов комиссии, почти все сотрудники станции. Были также и Терехов с Трубокуровым.
      Терехов бодро улыбнулся и приветливо кивнул девушке, но в глазах его она ясно прочитала: "Плохо мне... Ох, как плохо..."
      - Садитесь, товарищ Павленко! - сказал Никитин. - Теперь все в сборе, можно начать. Прежде всего, буквально в двух словах о выводах нашей комиссии. Мы пришли к следующим заключениям. Первое: авария произошла из-за недостаточной прочности системы СЭС, не рассчитанной на то, чтобы противостоять сильным вихревым потокам, которые, как оказалось, наличествуют в определенных высотных зонах.
      Второе: экипаж СЭС не виновен в аварии и сделал все возможное, чтобы сохранить систему и избегнуть катастрофы.
      Третье: опыт подъема СЭС, которая некоторое время давала ток, правда с меньшей высоты, чем было намечено по плану испытаний, показал принципиальную возможность снимать энергию воздушных потоков с помощью привязного аэростата и ветрогенератора...
      Лена Павленко облегченно вздохнула.
      "Все же опыт удался! Идея Терехова победила", - с облегчением подумала она. И вдруг насторожилась, услышав слова Никитина.
      - Однако, - сказал он, - комиссия сочла необходимым созвать настоящее совещание, чтобы в порядке, так сказать, свободной дискуссии подвергнуть обсуждению вопрос, насколько целесообразно продолжать работы над конструкциями стратосферных электростанций... Кто просит слова?
      Первым, конечно, начал говорить Терехов. Сбивчиво, страстно, как всегда, он утверждал, что надо продолжать опыты, построив новую СЭС, что основные черты ее конструкции уже вырисовываются, что, по его мнению, пора ветроэнергетикам "не сидеть только на земле".
      - Ну, это романтика! - бросил реплику Никитин, когда Терехов закончил выступление и сел.
      Терехов снова было вскочил, но Трубокуров потянул его за рукав.
      Улыбка тронула тонкие губы Никитина.
      - Кто следующий?
      Следующим взял слово профессор Петров. Он сказал, что, по его мнению, основное внимание ветроэнергетиков должно быть обращено на совершенствование для народного хозяйства наземных установок. Они и дешевле и проще. И абсолютно безопасны... А "занимаясь экспериментом с высотными ветростанциями дальше, мы будем лишь расходовать средства и силы в порядке попыток реализовать фантазии..." Он так и сказал: "фантазии", и это только резануло душу Лены. А через минуту она услышала, что такого же примерно мнения придерживается и еще один член комиссии - Бузулуков, и поняла, почему глаза Терехова говорили: "плохо дело". На "стратосферщиков", как назвал Бузулуков изобретателей, велась прямая и сильная атака. И основным оружием ее было то, что СЭС - это журавль в небе, в то время как синица - наземные ветроустановки - была в руках... . И вдруг Лена услышала свое имя. Никитин сказал:
      - Я думаю, спорить долго нам не придется. Наш сотрудник инженер товарищ Павленко собрала исключительно ценные данные, которые с полной очевидностью доказывают хозяйственную нецелесообразность, нерентабельность продолжения опытов с высотными электростанциями... Товарищ Павленко, прошу вас, доложите совещанию, какие мощности можно получить, используя наши существующие установки с квадратного километра земной поверхности.
      Лена встала, охваченная ужасом. Так вот для чего вызвал ее на совещание Никитин! Он хочет ее рукой нанести решающий удар Терехову и его единомышленникам. Ее рукой приземлить гордую мечту изобретателя, мечту, которая может, должна стать явью! Убить мечту страшным словом "нерентабельно"! Да, конечно, СЭС сейчас нерентабельна.
      - Прошу вас, - сказал снова Никитин, и улыбка тронула его губы.
      Лена назвала цифры. Цифры, которые показывали, что мощность лишь двадцати ветряков, разбросанных в определенном порядке на квадратном километре в степных районах, будет больше мощности, которую может развить СЭС, при меньшей их стоимости...
      - Вот это и решает, - сказал Никитин, когда она замолчала.
      - Вы забываете, что сила ветра у земли непостоянна! бросил реплику Трубокуров. Никитин улыбнулся в третий раз:
      - А вы, дорогой Сергей Степанович, забываете о кольцевании систем ветроустановок, возможной у нас, в условиях планового хозяйства.
      "Все погибло! - подумала Лена. - Вот сейчас вынесут решение запретить дальнейшие опыты... Ну что же молчит Никольский?"
      И, точно приняв ее мысленный упрек, академик заговорил.
      - Все это верно, - сказал он. - Вы правы, дорогие коллеги! Однако правы вы временно! Сейчас СЭС не может конкурировать в отношении рентабельности с наземными ветроустановками. Она слишком дорога и одновременно маломощна. Но ведь это сейчас! Неужели мы, советские ученые, не сможем усовершенствовать СЭС?
      - Журавль в небе! - проворчал профессор Петров.
      - Да, журавль! - с силой продолжал Никольский. - Да, научная идея, мечта, фантазия, если хотите! Но научная... научная, товарищи! И ее нельзя приземлять с помощью экономических выкладок. Мы должны продолжать работать над СЭС, над созданием новой, более совершенной СЭС!
      Лена не выдержала и начала аплодировать. И что же! К ней присоединились почти все участники совещания.
      Никитин попытался восстановить тишину, но это ему не удалось. Точно какие-то тенета, опутавшие собравшихся в его кабинете, были разорваны. Терехов жал руку Никольскому и что-то быстро-быстро говорил ему на ухо. Трубокуров, улыбаясь, разговаривал с Бузулуковым. А Охлопков, подойдя к Никитину, тоже улыбаясь, сказал:
      - Надо понимать, уважаемый товарищ начальник, что рентабельность науки - это не то же самое, что рентабельность, скажем, мыловаренного завода. Да, и именно в условиях планового нашего хозяйства иногда можно и надо развивать те предприятия, которые пока нерентабельны! Во имя будущего и вполне земного будущего! Человеческого...
      ...Когда Лена Павленко вышла из "конторы", она явственно ощутила у себя за плечами крылья. Вот сейчас взмахнуть ими и... лететь... в степную ночь, в простор...
      В нескольких шагах от "конторы" ее окликнул Николай Дубников.
      - Лена! Ну что? Как? - взволнованно спросил он.
      - В порядке, - ответила девушка. - Будет СЭС-2!
      - А мы так беспокоимся!
      - "Мы"? С каких это пор ты стал именовать себя так торжественно? - засмеялась Лена.
      - Я от имени комсомольской организации... - стал было оправдываться Николай и тоже рассмеялся.
      Так, перешучиваясь, они прошли несколько шагов. Затем Дубников-младший вздохнул и сказал:
      - А у нас, Лена, прокол получился... с трактором.
      - Так ведь директор эмтеэс трактор вам обещал!
      - Он и не отказал. Дал. Да вот электромотора нет. Никитин не дал... Где теперь взять? Разве денег собрать и ехать в город?
      Лене была известна "тайна" комсомольцев, задумавших своими силами построить, вернее - собрать, электротрактор и, когда СЭС даст ток, пахать им целину. Она знала также, что необходимые расчеты помог им сделать Терехов и что эта фантазия ребят совершенно реальна.
      - Я помогу вам, - сказала она. - Упорства у вас хватит? Да? Ну, тогда приходите завтра ко мне - пойдем к Никольскому и попросим у него генератор от СЭС! Он поврежден. Мы его отремонтируем... Перемотаем якорь, если нужно. А они ведь будут теперь проектировать новую СЭС, более мощную.
      Николай Дубников хлопнул ладонью по голенищу сапога:
      - Вот это по-нашему! - и, попрощавшись, побежал в сторону села.
      Глава Х
      СЭС-2
      Тополевый пух летел в открытые окна. Точно теплые снежинки носились в воздухе, катились по столу, по полу и скапливались сугробиками в углах и у порога двустворчатой двери, ведущей в палату.
      Одна из пушинок прилипла к перу, и Александров, стряхивая ее, сделал большую кляксу как раз на том месте листа бумаги, где аккуратно было выведено крупными буквами: "План подготовки старта СЭС-2",
      Александров взял чистый лист бумаги и начал переписывать то, что было написано на измазанном.
      Уже больше месяца он находился в больнице. Лето было в разгаре. Ему очень надоела больничная палата. Хорошо еще, что врачи разрешили понемногу работать, да и товарищи не забывали.
      Механическая работа по переписке плана не мешала Александрову думать. "И какая все-таки скверная история со мной случилась! Какие только болезни на свете не бывают... Хорошо еще, что теперь все же меньше их открывают, чем "закрывают"... Вот именно "закрывают"!" - Александров улыбнулся.
      Порыв горячего ветра принес в палату новое облачко тополевого пуха, зашевелил листы бумаги на столе.
      Александров машинально придавил их ладонью, потом снова наклонился над столом.
      Однако писать ему расхотелось. Он аккуратно сложил черновики записей и затем раскрыл толстую коричневую папку. В ней лежали чертежи.
      "Полюбуюсь еще раз", - подумал он, разворачивая чертеж под номером первым.
      Это был сводный рисунок новой стратосферной электростанции - СЭС-2.
      На голубой кальке, точно в небе, реял необычайный летательный аппарат. Отдаленно он напоминал двухлодочный гидросамолет.
      Основной частью СЭС-2 были два дирижабля, но не сигаровидные, как обычные, а похожие на широкотелых рыб - лещей. Сплюснутые с боков корпусы этих дирижаблей соединялись поверху стабилизатором в виде плоской платформы. Кроме того, между ними было еще одно соединение в виде каплевидной в сечении фермы. На этой ферме светлыми кружками обозначались ветроколеса.
      Внизу по корпусу каждого дирижабля были прикреплены гондолы. Значки цифр, разбросанные по рисунку, характеризовали размеры новой СЭС. Каждый дирижабль имел в длину 60 и в высоту 30 метров. Расстояние между ними определяла цифра "50". Другими словами, каждый дирижабль летательного аппарата был так же громаден, как многоэтажные жилые дома на улице Горького в Москве, а расстояние между ними соответствовало ширине столичного проспекта.
      - Красота! - вслух произнес Александров, оглядывая чертеж. И, продолжая задумчиво смотреть на рисунок, он мысленно пробежал по этапам конструирования СЭС-2.
      Самым замечательным было то, что проект этой системы был создан в невероятно короткий срок. Такова сила коллективного творчества.
      В основу конструкции новой СЭС была положена идея использования металлического баллона вместо мягкого, а также предложение Терехова сдвоить эти баллоны, чтобы получить более устойчивую в полете систему.
      Затем академик Никольский и почти одновременно с ним доцент Охлопков высказали мысль использовать соединительную ферму между баллонами аэростатов для установки на ней ветроэлектрических агрегатов.
      А Кругловский предложил превратить эти аэростаты в дирижабли путем снабжения их моторными гондолами. Он доказал, что если поставить на эти дирижабли вместо тяжелых авиамоторов легкие электромоторы и питать их собственной энергией СЭС, то чудесно разрешается вопрос о взлете и посадке системы. Ведь если она с помощью винтов сможет развивать, когда нужно, хотя бы небольшую скорость - 30-40 километров в час, - она будет управляемой, сможет стартовать и садиться даже при довольно сильном ветре.
      Все эти идеи и предложения позволили Трубокурову и Терехову, используя технику Института вычислений Академии наук, в две недели произвести необходимые аэродинамические и другие расчеты. И вот уже проект готов.
      Александров широко улыбнулся, еще раз окинул взглядом рисунок и зажмурился, стараясь представить себе, как новая СЭС будет выглядеть в натуре в утренний розовый час над бескрайной степью.
      "Ну что ж... И мое предложение, использовано. Намечено применить дирижабли системй Циолковского, которые строятся для нашего Института метеорологии. Если ГИМ отдаст их, СЭС-2 будет построена в очень короткий срок..."
      В дверь палаты постучали, и, не дожидаясь разрешения, в нее вошли сияющий Терехов, Трубокуров и Дубников-старший.
      - Как здоровье? У нас хорошие новости. Надоело жить в заключении? Что вы сейчас думаете делать? - быстро заговорил Терехов.
      - Здравствуйте, друзья! - радостно приветствовал вошедших Александров, поднимаясь навстречу гостям и протягивая им обе руки. - Здравствуйте! Но на столько вопросов сразу ответить невозможно!
      - По порядку, по порядку отвечайте, - улыбнулся Трубокуров. - Итак, как ваше здоровье?
      - Нет, сначала новости на стол! - запротестовал Александров. - Только так, только так!
      Терехов не выдержал.
      - Полчаса назад прилетел наш академик! - воскликнул он. Проект СЭС-2 утвержден! Институт метеорологии передает нам два дирижабля Циолковского. Завод ветродвигателей уже монтирует нужные нам агрегаты.
      - Чудесно! - сказал Александров. - Раз все в порядке с проектом, я сразу выздоравливаю.