Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лагерь

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Смит Гай Н. / Лагерь - Чтение (Весь текст)
Автор: Смит Гай Н.
Жанр: Ужасы и мистика

 

 


Гай Н. Смит

Лагерь

Памяти Венди Трипп, как и было обещано. Я знаю, тебе бы эта книга понравилась.

Глава 1

— Поставь чайник... — Билл Эванс оторвался от мятой газеты, разложенной на коленях, посмотрел, скосив глаза из-под тяжелых очков в оправе. — Завари-ка чай и давай подумаем, что нам делать.

Валери кивнула, пошла к раковине.

— Чай тут не поможет, — она говорила не очень внятно, — но я думаю, что это уже начала,

Он хрюкнул, снова принялся было за газету, но было видно, что ему с трудом удавалось сфокусировать глаза: он щурился, тряс головой. Ждал, когда размытые очертания букв прояснятся.

— Тебе надо снова проверить зрение. — Валери поставила чайник на конфорку и внимательно наблюдала за мужем. Он сильно постарел за последнее время, она только сейчас это заметила. Редеющие седые волосы, через год-два он облысеет: круглое лицо побледнело и вытянулось. И он полнеет, хотя в такой одежде это трудно заметить — толстое серое пальто, шея обмотана шарфом, скрывающим намечающийся второй подбородок. Ей показалось, что он вспотел, но при такой температуре это невозможно, вероятно, игра света, Из-за калош его ноги казались огромными, его толстые шерстяные носки напомнили ей отца, когда тот страдал от подагры. Она отвела взгляд от мужа, попыталась вспомнить, как выглядел Билли двадцать лет назад. Но не смогла; ее сознание, казалось, было затуманено последнее время, память стала пропадать, и это очень ее тревожило.

— Ничего из этого не выйдет, — ответил он после долгого молчания, показавшегося ей вечностью.

— Из чего? — она уже забыла, что спросила его о чем-то, вряд ли это было так важно.

— Из проверки зрения! — в его голосе послышалась нотка раздражения, — Все глазные врачи уехали на юг. Как и все остальные.

— О да, конечно, — она быстро теряла нить разговора. — Я забыла.

Валери была на десять лет моложе мужа, и внезапно эта разница в возрасте показалась ей зияющей пропастью. Высокая и стройная, она прилагала все усилия для борьбы с разрушительными воздействиями надвигающихся лет, скрывая морщинки с помощью дорогих кремов И лосьонов. К счастью, у нее никогда не было проблем с весом, она все еще весила 58 с половиной килограммов, как и в свой 21-й день рождения. Она не пила, лишь изредка выкуривала сигарету. И она частенько поражалась, что же происходит в жизни. Казалось, Билли больше не интересовали супружеские отношения. Как-то раз она подумала, что, может быть, у него есть женщина на стороне. Но нет, только не у Билли, он для этого слишком ленив,

Господи, это место начинало ее раздражать! Шале из двух комнат, похожее на армейский барак для семейных, какие строили в пятидесятые годы. Дешевые обои почти совершенно выгорели, местами оторвались, а над плинтусом зияет дырка, как будто кто-то в отчаянии пнул по стене ногой. И это можно понять. Стандартная мебель, обивка на диване и стульях старая, а неустойчивый столик весь в трещинах и царапинах.

Из-за задернутых штор в комнате так мрачно, но ничего не поделаешь, надо сохранять то немногое тепло, которое дает небольшой электрокамин. Единственная лампочка под треснувшим пластмассовым абажуром изо всех сил пыталась скрасить этот неприглядный вид. но тщетно, Привычным жестом Валери проверила, все ли пуговицы на ее пальто застегнуты. почувствовала, как ее стесняет толстый свитер. Холод пробежал по ее спине вверх-вниз, иона придвинулась к светящейся электрической конфорке печи, чтобы согреться.

— Пожалуйста, чай готов. — Она налила чашку крепкого темного чая и передала ее мужу, которому пришлось потянуться за ней. Чай пролился на блюдце. Но он как будто и не заметил — верный признак того, что видит он плохо, потому что в подобных случаях он всегда привередничал, не раз поднимал шум в кафе, требовал принести новое блюдце.

Он пил чай, шумно прихлебывая, уставившись на пустой экран телевизора, заметил, как тот накренился под углом. Это из-за неровного пола. Обычно они подпирали заднюю ножку книгой, но книга куда-то делась, и она но собирается ее искать. Она достигла той стадии, когда даже самое обычное дело казалось ей бессмысленным.

— Надо бы узнать прогноз погоды, — проворчал Билли.

— Невозможно. Телеку Пришел капут.

— Ну, тогда надо... — на мгновение его глаза прояснились, как будто с них сошла пелена. — Нет, это невозможно. Потому что этот парень, телемастер, тоже, наверно, уехал на юг.

Молчание. Они не разговаривают, потому что знают, что все, что они могли бы сказать, уже сказано. Даже если они и не смогут вспомнить, что именно. Конечно же, все дело а холоде, из-за него трудно думать, он притупляет ум, голова плохо работает. Словно мотор автомобиля холодным утром.

— Сколько мы уже здесь прожили, Вал? — спросил он наконец,

— Я... я не знаю, — она поджала губы. — Несколько лет. я думаю, Должно быть, так, разве нет? После того, как мы уехали из Примроуэ Хилл в Крейдли... или после того, как мы уехали из Брайэрли Хилл? Знаешь, я правда не помню. Это было до твоего сокращения или после, Билли?

— Будь я проклят, если знаю, — Он задумчиво потер подбородок короткими пальцами, огрубевшими за долгие годы физического труда, — Годы так быстро бегут. После сокращения, наверно. Разве не поэтому нам пришлось продать Примроуз Хилл?

— Да, думаю, что это так,

По логике вещей так и должно быть, ведь не стали бы они иначе менять «полуотдельный» дом из трех спален в Черной стране на этот свинарник. Это были годы прозябания, годы, не оставившие никаких воспоминаний, так что припомнить что-либо невозможно. — Нам с этим домом придется рано или поздно что-то сделать, Билли. Или отремонтировать, или продать. Или то и другое. Мы не можем оставаться тут до конца жизни.

— Нам придется двинуть на юг, как всем! — он скривился. — Незачем здесь оставаться, разве чтоб подохнуть. И ты это отлично знаешь, Вал!

Она вцепилась в край мойки, ее слегка замутило. Все это очень пугает. В основном потому, что не понимаешь, что происходит, но так даже лучше. Взять хотя бы ту последнюю передачу по телевизору, которую они смотрели перед тем, как телевизор сломался. Она была почти невероятная! Кажется, с тех пор минули годы, но ведь не могло пройти больше нескольких дней. Метели, деревни и города отрезаны от мира, люди пробираются по сугробам, как будто они в какой-то антарктической экспедиции, у некоторых к ногам привязаны теннисные ракетки. Брошенные автомобили похожи на призрачные белые бугорки под снегом, а скоро они и вовсе исчезнут. Навсегда. Потому что снег никогда не растает. Как это выразился тот синоптик? Новый ледниковый период.

Она вдруг вспомнила все очень отчетливо. Неузнаваемый белый мир. Какой-то порт. она не могла вспомнить его название: льдины забили гавань, полиции пришлось следить за порядком в километровых очередях. Все в отчаянии пытались покинуть Ледниковую Британию, так ее называли. Все были согласны уехать куда угодно, лишь бы там было на несколько градусов теплее. Они оставляли все вещи, потому что увезти их не было никакой возможности, жизнь была гораздо важнее всякой собственности. Бегите, пока не замерзли, температура все время падает.

— Хоть газета у меня есть, — Билли поднял кверху сложенную газету, обдав жену холодным воздухом, — Не у многих есть газеты, скажу я тебе.

— Она сегодняшняя? — Вопрос был задан ею автоматически, без выражения. Когда счет времени потерян, все дни похожи один на другой. Во всяком случае, в Британии. Снег и лед сегодня, вчера, позавчера. Разницы почти нет.

— Да, — рассеянно ответил он. Пленка опять начала покрывать его серые глаза за стеклами очков, отражая тусклые зрачки, которые могли бы принадлежать слепому. Он поднес газету совсем близко к глазам, пытаясь с трудом прочесть текст,

— Ты только послушай, Вал.

— Я слушаю. — Но на самом деле я не хочу слышать.

Наступила пауза. Билли Эванс подержал газету близко у лица. потом снова отдалил; скосил глаза, прищурился, пока не выступили слезы. Он нервно кашлянул, обеспокоенный тем, что как только мелкий шрифт оказывался в фокусе, он снова расплывался.

— Погоди, сейчас...

— Новый ледниковый период, — Валери смогла прочесть жирный шрифт заголовка, стоя у раковины.

— Ладно, ладно, читать я умею! — он свирепо взглянул на нее, а когда снова посмотрел на текст, с облегчением обнаружил, что может отчетливо разобрать напечатанные слова. — Большие морозы продолжаются... признаков их ослабления нет... на реке Северн — нагромождение льдин. Почти все школы в стране закрыты, повсюду блокированы главные дороги. Автомобильная ассоциация предупреждает водителей, что они должны иметь при себе все необходимое для выживания, так как некоторые пытаются совершить большой переход на юг. Все порты на южном побережье заполнены людьми, перебирающимися в места с более теплым климатом. Они бросают все, потому что специалисты предупреждают, что оттепель может и не наступить.

— Что за глупость! — голос Валери задрожал.

— На, прочти сама! — он резким движением протянул ей газету.

— От какого числа эта газета? — раздраженно спросила она. О Боже, да я уверена, что он мне все это уже читал.

— Черт побери, сама можешь посмотреть! — Перед глазами у него вновь возник туман, он почувствовал, что у него снова заболела голова,

Валери выхватила газету их рук мужа.

— Вот, дата стоит вверху, на первой странице... — Дата была там, но она не могла ее разобрать. Все буквы слились в неразборчивую линию из ничего не значащих иероглифов. Чем дольше она смотрела, тем труднее ей было их разглядеть; даже жирно набранный заголовок по-змеиному извивался, двигался, словно свежая клякса.

— Ну?

— Какой смысл? — она небрежно бросила газету на стол; газета с шуршанием соскользнула со стола на пол. — Мы оба знаем, что здесь происходит, Билли! — она почувствовала, как у нее нарастает истерика, попыталась подавить ее, поборола с усилием.

— Все уезжают за границу, — голос Билли звучал устало; он откинулся на спинку расшатанного стула и закрыл глаза. — Все, кто останутся в Британии, замерзнут, погибнут в течение недели или двух. А если не замерзнут, то помрут с голода, потому что в стране кончается продовольствие. Вот а чем дело, и нам следует поступать так же, как делают остальные, ехать на континент. А то и подальше, может быть, в Африку.

— У нас нет таких денег. Да и паспортов у нас нет. Мы и за границей-то были только в Бельгии, ездили на уик-энд сразу после свадьбы,

— Деньги нам не нужны, — на его лице появилось озабоченное выражение. — Никаких паспортов не надо. Это как эвакуация. Если на корабле будет место, они нас возьмут.

— Если! Я не уверена, что хочу уехать, Билли!

— Ну и черт с тобой, оставайся! Я все равно уеду.

Она прикусила губу. Это был уже не ее Билли, это какой-то незнакомец. Бесчувственный, равнодушный.

— Но у нас снег выпадает каждую зиму, и в конце концов он всегда тает! — вскрикнула она, хватаясь за соломинку. О Боже, если бы я знала, от какого числа эта газета.

— Специалисты говорят, — глаза Билли были все еще закрыты, он словно декламировал слова, которые услыхал где-то давным-давно, которые застряли у него в памяти, — что если случаются четырнадцать суровых зим подряд, это означает, что наступил Новый ледниковый период. Взять, к примеру, прошлую зиму. Она началась в конце ноября, а снег не сходил до апреля. И каждый год зима длилась все дольше и дольше. Теперь снег вообще не сойдет. Так говорят специалисты.

— Ох, Билли, мне страшно, — она чуть было не подошла к нему, не села на колени, не обвила его руками и не зарыдала от отчаяния, но сдержалась. Потому что он бы оттолкнул ее, она это знала.

Его глаза были открыты, они блестели, словно глаза гигантской лягушки за стеклами очков.

— Ради Бога, женщина, не паникуй. Надо взять себя в руки, сложить те вещи, которые мы сможем унести, пойти пешком, найти укрытие.

— Мы погибнем! — она почти кричала, стуча кулаками по столу. — Никто не выживет в этих ужасных буранах!

— Я уже сказал: хочешь остаться — оставайся. Как тебе угодно. Но не удерживай меня, потому что уж если я решусь, я из последних сил буду стараться дойти до Дувра. — Он встал, начал шарить на переполненной полке, пока не нашел карту Государственного картографического управления с загнутыми углами, начал ее разворачивать. — Я собираюсь разработать маршрут. Так, а пока я этим занимаюсь, начинай складывать продукты. Нам надо взять еду с собой, все кафе или закрыты, или проданы.

Она с изумлением наблюдала за тем, как он развертывал карту, увидела страницу обложки и на этот раз смогла прочесть заглавие. Туристическая карта Северного Уэльса и маршруты для отдыха.

— Билли, но это не...

— Заткнись, хорошо? — он склонился над картой, словно близорукий школьник, выполняющий домашнее задание по географии. — Я должен разработать для нас маршрут, а я не смогу этого сделать, если ты будешь цепляться, я не смогу сконцентрироваться, правда?

Она замолчала. С ее мужем творилось что-то неладное, уже давно, она просто пыталась не замечать этого. Как это называется... старческое слабоумие? Но не в пятьдесят же лет! Или, может быть, что-то похуже, например, опухоль мозга. Ей захотелось закричать, выскочить из дома и найти врача. Ей показалось, будто она слышит насмешливый голос Билли: «Ты зря теряешь время, все врачи уехали на юг».

Это напоминает дурной сон, я скоро проснусь. Даже если мы все еще будем в этом ужасном шале, наполовину погребенном под снегом. В конце концов он растает, тогда все придет в норму. Это все тоскливо, но безопасно.

— Ты бы поторопилась со сбором вещей, или ты хочешь, чтобы я сам этим занялся? — Билли с презрительным видом складывал карту.

— Я соберу, — голос ее дрожал. — Нам надо взять рюкзак и пару дорожных сумок.

— Не забудь взять чай, нам без него не обойтись. И немного кровяной колбасы и той солонины, что еще осталась.

Она кивнула. Борется за выживание, но все, что приходит ему в голову — типичная еда жителей Черной страны. Может быть, надеется встретить закусочную по пути. Она принялась обшаривать шкафчик, в котором хранились продукты, поражаясь, как они обходились все эти годы без настоящей кладовой. Это шале — просто хижина, может быть, просто барак типа «Ниссан», оставшийся со времен войны. Она подумала, что вот уже долгое время у них с Билли дела идут из рук вон плохо. Они попали в колею, положились на волю случая, каждый пошел по своему пути. Она стряпала ему еду, стирала его одежду и ходила на работу в школьную столовую. Этот заведенный Порядок осуществлялся ею бессознательно. Билли не считал, что что-то было не так — он жил по примеру своих отца и деда. Днем он делал цепи, вечером ходил в паб. Так продолжалось до тех пор, пока спрос на цепи не исчез и не начались сокращения. Хорошо еще, что ужены был небольшой заработок. Детей не было, поэтому дом они продали... черт, она так и не может вспомнить, как происходила продажа дома, ей кажется, будто они живут в этой сырой хибаре уже много лет. Может быть, у них и не было никогда дома.

Если бы у нее были дети, все могло бы обернуться иначе. Она тихо заплакала, отвернувшись к шкафчику, надеясь, что муж не заметит. Он бы этого не понял, он с самого начала не хотел детей. «Орущее отродье, их и так полно в этом мире, Вал, и без нашей помощи. У нас никогда не будет денег, если мы заведем детей, ты уж мне поверь».

Странно, ей показалось, что она слышит голоса детей. Она постаралась подавить всхлипывания, чтобы прислушаться. Она не была уверена, но то, что она слышала, походило на отдаленные детские голоса, словно дети кричали и смеялись — так бывало в Крейдли, когда они играли в футбол на улице, Мяч, случалось, попадал в окно, и Билли открывал дверь и орал на них, отгоняя от дома. Она ничего не имела против футбола, когда мяч гоняли дети, но она терпеть не могла субботние дни, когда Билли отправлялся на матч. «Волки» или «Альбион», в зависимости от того, какая команда играла в стране; домой, чтобы выпить чаю, потом в паб.

Эгоистичный подонок, он не понимал, что нужно женщине. Она выпрямилась, посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной. Глаза покрасневшие, лицо бледное; она пригладила выбившиеся из прически пряди длинных черных волос и подумала, что хорошо бы где-то сделать завивку. У нее есть несколько седых волос, но, черт побери, она еще достаточно молода. Будь ты проклят, Билли Эванс, если бы подвернулся случай, я бы нашла себе другого мужчину!

Нет, она ясно слышала голоса играющих где-то детей. Она протянула руку, схватила тонкими пальцами занавеску, испытывая соблазн отодвинуть ее и выглянуть наружу. Но она медлила, потому что знала: за окном лишь снег, еще больше, чем было, он залепил все стекло, так что она ничего не сможет увидеть. С ее зрением опять творилось что-то странное, все расплылось, глаза стало жечь. Давно она уже не плакала, почти и забыла, когда это случилось в последний раз.

Она совсем чуть-чуть отодвинула занавеску, но стекло было таким же непрозрачным, как и окошко в крошечной ванной.

А в это время на улице ярким солнечным днем несколько детей играли в футбол разноцветным пляжным мячом.

Глава 2

Случайному наблюдателю могло бы показаться, что пара, танцующая на переполненной площадке, — отец и дочь, разве что мужчина слишком уж прижимал к себе партнершу, скорее обнимал девушку, чем вел ее в вальсе. Щека к щеке, глаза в глаза, губы понимающе улыбаются, но они сдерживают искушение поцеловаться на публике.

Профессор Энтони Мортон выглядел на пару лет старше своих пятидесяти из-за серебристо-седых волос. Ростом он был выше 180, когда стоял прямо, но теперь ему приходилось сгибаться, чтобы приблизить лицо к лицу партнерши. Он что-то шепнул ей тонкими губами, она кивнула и засмеялась. Его дорогой серый костюм, сшитый на заказ, как-то не вязался с этим танцевальным залом в лагере отдыха, безвкусно отделанном в псевдокарибском стиле. Его гибкое тело опытного танцора двигалось легко. Он уверенно вел менее опытную партнершу.

Энн Стэкхауз следовала его движениям, улыбалась, стараясь скрыть смущение, если делала неверный шаг. Ее длинные, тщательно ухоженные темные волосы развевались в такт ее движениям, длинное вечернее платье облегало ладную фигуру. Она поглядывала по сторонам, испытывая одновременно чувство гордости и вины. Гордости — потому что этот высокий, красивый мужчина был ее любовником, а вины — потому что их появление вместе на публике было неразумным поступком. Глупости, сказала она себе, потому что никто из этих отдыхающих не знает их. В худшем случае их могут принять за богатого пожилого любовника и его молоденькую птичку, наслаждающихся неделей отдыха вдали от своего мира среднего класса, где их могли бы узнать. А то, что она его личная ассистентка, не касается никого, кроме нее. Разведенный мужчина увлекся молодой незамужней женщиной — и это в порядке вещей, ведь он не изменяет жене. Но она знала, что ему было бы наплевать, если бы он даже и изменял. В данной же ситуации у них нет никаких сложностей, только возможность развития их отношений.

Лагерь отдыха «Рай» был построен на побережье Уэльса позже других, и его владельцы были намерены выдержать конкуренцию. Старый дух подобных мест выветрился, и хотя здесь имелось вполне достаточно развлечений для отдыхающих семьями, создатели «Рая» постарались удовлетворить вкусы более разборчивых гостей, которые в ином случае предпочли бы отдых под лучами чужого солнца.

Большие солярии создавали эффект яркого солнечного света даже в самые ненастные дни; там были бассейн, травяные площадки для игры в шары, лужайки для крокета и поле для крикета. «Солнце в „Раю“ вам гарантировано!» — таков был лозунг, который быстро превратился в броскую рекламу ведущих туристических агентств. И вот теперь, в третьем своем сезоне, лагерь «Рай» выказывал признаки стабильного успеха.

Внутри лагеря существовало тонкое классовое различие. Простые шале и автостоянки самообслуживания стояли очень далеко от первоклассных бунгало и роскошных домиков-фургонов. Каково бы ни было ваше положение в жизни, здесь для вас нашлось бы место, и тем самым вы были бы введены в заблуждение, будто бедняки могут находиться вместе с богачами в специально созданном бесклассовом обществе, где, как надеялись его создатели, вы не почувствуете скрытую сегрегацию. До сих пор это получалось; лагерь был полон отдыхающих, и никто еще ни на что не жаловался.

Энн почувствовала облегчение, когда Энтони увел ее с площадки; она плохо танцевала, да и музыка играла чересчур громко. У нее немного побаливала голова, но она пыталась забыть об этом. Очередь в баре стояла в три ряда, барменши сбились с ног под натиском нетерпеливых посетителей. Мортон покачал головой, улыбнулся с извиняющимся видом. Мы выпьем у меня; чтобы она услышала, ему пришлось бы крикнуть.

Бунгало Мортона было расположено недалеко от главного офиса регистратуры. Небольшое, но роскошное шале с хорошей планировкой. Оно использовалось компанией для размещения важных особ, которые высказывали желание остаться в лагере на ночь. Через год-два его полностью скроет от глаз живая изгородь из бирючины. Под решетчатыми окнами находилась крошечная лужайка, дважды в неделю ее подстригал садовник. Как это все отличалось от ее собственного шале, где она жила под видом инспектора по питанию. Эта ее роль была одобрена как администрацией лагеря, так и правительством. Узаконенный обман, прикрываемый законом о государственной тайне, так что все в порядке, повторяла она себе. Ей сказали, что ее отказ от работы в экспериментальной лаборатории, занимающейся опытами на животных, может испортить ей карьеру. Очевидно, этого не случилось. Но даже сейчас у нее были опасения, связанные с этим заданием, и ее мучила совесть. Только Тони удерживал ее здесь, без него она бы сразу подала заявление об уходе, она была уверена в этом. Дело темное, тут что-то нечисто, да она и не знает ничего толком.

— Одним это место хорошо, — Тони Мортон улыбнулся и передал ей мартини и лимонад, — сплетен здесь практически нет. Пять тысяч незнакомцев согнаны вместе, как скот, и кроме нескольких отпускных знакомств никто никого не знает. Связь между наезжающим время от времени директором лагеря и инспектором по питанию пройдет незамеченной, даже если они обнаружат, что ты спишь здесь, а не в своем шале.

Это, заключила Энн, приглашение остаться на ночь. Она отпила из бокала.

— Я все же хотела бы побольше узнать об этом деле. Подсыпать неизвестный препарат в пищу отселектированным отдыхающим — вряд ли достойное занятие для биолога, не так ли?

— Это совершенно безопасный эксперимент, финансируемый правительством, — он наморщил лоб, — имеющий огромное значение для исследования человеческого и социального поведения. Он, несомненно, окажет влияние на благосостояние будущих поколений и сэкономит правительству миллиарды фунтов.

— Все это ты говорил мне уже по меньшей мере раза три, — она встретила его взгляд и не опустила глаза. — Я не доверяю правительственным экспериментам, Тони. Сказать по правде, я вообще не доверяю правительствам. Все это — большой обман, как бывало сотни раз, и когда все откроется, будет большой скандал.

— Только в случае утечки информации, — он прищурился.

— Как Уотергейт?

Он глубоко вдохнул, задержал дыхание, потом медленно выдохнул. Внезапно между ними возникла преграда, на него оказывалось давление. Скажи мне, а не то... А не то — что? Он внимательно смотрел на нее, видел в ней скорее милую молодую женщину, чем привлекательную ассистентку. И это было опасно. Но ведь она же подписала секретные документы. Никто, даже сам министр здравоохранения не отдавал распоряжения, чтобы ее не вводили в курс дела, просто Тони считал, что ей лучше узнавать обо всем постепенно. Ее единственным недостатком — других он еще не обнаружил — была приверженность принципам: не покупать косметику, если для ее производства в лаборатории проводились опыты на животных, не касаться товаров, произведенных в Южной Африке. Чертовски глупо! Но ведь в данном эксперименте не используются животные, только люди. Она может даже одобрить его.

Она все еще смотрела на него, ожидая ответа. Он подумал о сегодняшнем вечере и принял решение. Рассказать ей немного и проследить за реакцией; у него уже были заготовлены подходящие ответы на случай, если его прижмут к стене.

— Мне выдвинут ультиматум, я правильно понял? — спросил он и засмеялся, чтобы смягчить вопрос.

— Это шантаж, — отпарировала она и улыбнулась. — Я думаю, ты должен мне рассказать, Тони.

— Возможно, — он жестом пригласил ее сесть на диван, сам опустился рядом и обнял ее одной рукой. — Я думал, ты спросишь меня об этом раньше. Хорошо, давай просто рассмотрим ряд современных социальных проблем. Хулиганы на футбольном матче, насильники и детоубийцы, воры в магазинах, психбольницы переполнены. Это не могут объяснить даже психологи. Половина их объяснений — чистой воды предположения, они не способствуют разрешению проблем. Мы не знаем, почему люди реагируют на ситуации так по-разному, вот в чем беда. Существует старое правило: лучше предотвратить болезнь, чем лечить ее, и это так верно сказано. Но самое сложное — найти этот способ предотвращения. Я говорю, конечно, о психологических проблемах, не об излечении от рака или СПИДа.

— Это что — лекция по социологии? — она понадеялась, что ее слова не прозвучали слишком цинично, даже если они таковыми и были.

— Возможно, что мы совершенно зря тратим наше время и государственные средства, — продолжил он, словно не слышал ее слов. — Хотя, судя по реакции Эвансов, я бы так не думал. Это поистине обнадеживающее начало, но работы еще непочатый край.

— И что же такое случилось с Эвансами? — она почувствовала, как участился ее пульс.

— Они совершенно убеждены, что наступил Новый ледниковый период. — В его тоне было скрытое удовлетворение.

— Боже, ты, наверно, шутишь, Тони!

— Я говорю об этом так же серьезно, как и они, — ответил он. — И это еще одна иллюстрация сложности человеческого сознания. Они сидят в своем шале, закутавшись в пальто и свитера, бросают в счетчик по 50 пенсов, чтобы горел электрокамин, строят решительные планы присоединиться к Большому переходу на юг.

— Господи, да они от жары расплавятся! Но ведь как только они выглянут из окна и увидят, что на улице светит солнце, все кончится?

— Нет, все это происходит в их сознании, они видят то, во что они хотят верить. Шале нами прослушивается, и я уверяю тебя, что их разговоры очень поучительны. Очевидно, в них затаился страх, возможно, подсознательно, они боялись все эти несколько суровых зим, а теперь убеждены, что живут в этом шале с того самого времени, как Билли Эванса сократили, а им пришлось продать дом. Будет любопытно понаблюдать, отправятся ли они на самом деле в это путешествие на юг.

— Но как только они выйдут за дверь и увидят лагерь, полный отдыхающих, им все станет ясно! — Энн никак не могла поверить этому. — Они же должны сообразить!

— Это и будет самая интересная часть эксперимента, — он рассмеялся и притянул ее к себе. — Как далеко все это зайдет? Вот что мы хотим выяснить. Должен признать, что для первой попытки результат просто уникален.

— А если они и впрямь отправятся в этот так называемый поход, как долго вы позволите им идти?

— За ними будут следить, не беспокойся. Они или сами придут в нормальное состояние, или нам придется ввести им противоядие, но этим займется Маллинз, твоя задача — подбрасывать им в еду Ц-551.

— Они могут подать на нас в суд, — резко возразила она. — Будет скандал, общественность этого не потерпит! Почему мы не могли использовать добровольцев?

— Потому что, — он ответил не сразу, — мы бы заполучили не тех людей, кого нужно, они бы симулировали реакции. Нам нужен твой мистер Средний, как в случае с Эвансами, парень, который думает только о том, как бы отправиться на футбол да в паб в субботу.

— Расскажи мне подробнее о Ц-551, — это было требование, и отказа быть не могло.

— Это препарат, вызывающий галлюцинации. Безвредный, могу тебя заверить также, что на животных его не испытывали. Он приводит к временной потере памяти и вызывает страхи и фантазии. Нам нужно узнать, какие фантазии возникают у неудачника, у безработного, вообще у всех, и как они реагируют на сны или кошмары, которые становятся реальностью. Это попытка понять человеческое сознание. Если бы мы знали, почему хулиганы на футболе впадают в ярость, почему тишайшие клерки превращаются в убийц-садистов, тогда бы мы оказались на полпути к разрешению проблем, преобладающих сегодня в обществе.

— Я бы не поверила в это, если бы это уже не случилось с Эвансами, — она слегка дрожала. — Ладно, предположим, настало время проводить эксперименты на людях, а не на крысах и мартышках. Но это же действительно безопасно, не правда ли, Тони? Ведь эксперимент можно остановить, прежде чем все выйдет из-под контроля?

— Конечно, — он произнес это с жаром, но при этом отвел глаза, как бы потянувшись за стаканом виски. — Не будет совершенно никаких побочных эффектов. Тот период, в течение которого... подопытный кролик, скажем так, будет находиться под воздействием Ц-551, полностью исчезнет из его или ее памяти. Например, если Эвансы отправятся все же в этот поход, тогда мы остановим их, возвратим в шале и введем им противоядие. Они избавятся от своих галлюцинаций и продолжат отдых, как будто ничего и не было. Но по всей вероятности, воздействие Ц-551 просто прекратится, они проснутся в своей постели и продолжат отдых. Он отправится в бар, она же будет продолжать мечтать о том, как ей найти любовника. И в этом нет ничего невозможного, — он опять рассмеялся. — Многие мужчины не понимают, что именно требуется женщине.

Его губы нашли ее, и на сей раз они оба засмеялись.

Глава 3

— Я не намерена оставаться в этом чертовом месте ни на секунду! — красивая рыжеволосая девушка раздраженно топнула ногой по полу шале, обведя при этом вокруг себя рукой, что должно было означать, что «место» — это весь лагерь отдыха, затем указала на массу насекомых, копошащихся под дешевыми кухонными принадлежностями. — Чего я не выношу, так это муравьев! Бр-р!

Высокий темноволосый мужчина вздохнул, возвел глаза к потолку. Он был одет в клетчатую рубашку и выгоревшие джинсы, как и большинство отдыхающих в «Раю», в глаза бросалась лишь его коротко подстриженная бородка, не совсем соответствующая длинным волосам. Лицо его было добрым и улыбчивым. Джефф Биби отличался долготерпением; это был всего лишь очередной припадок ярости Джеммы, он пройдет, как внезапный шквал на море, но некоторое время придется потерпеть. Нет смысла ссориться с подружкой, это не поможет, но если поддашься ей, она из тебя веревки станет вить. Компромисс — вот ответ, и он, возможно, кое-что бы придумал, если бы не эти проклятущие муравьи.

— Я пойду схожу в главный офис и попрошу парней из персонала прийти и расправиться к ними, — он говорил мягко, спокойно. — Эти современные препараты против муравьев творят просто чудеса. Полчаса — и все муравьи подохнут.

— И ты думаешь, что после этого я соглашусь здесь спать? — она отшатнулась: один из муравьев отделился от своих сородичей и приблизился с намерением получше разглядеть людей. — Всех они не уничтожат, это точно. Один-два обязательно уцелеют, и когда мы будем спать... — Она замолчала, сердитый румянец сошел с ее щек от одной мысли, что может случиться посреди ночи.

— Хорошо, я попрошу, чтобы нас перевели в другое шале. — Компромисс номер два.

— А как мы узнаем, что и там нет муравьев? — Голос ее звучал все пронзительнее. — Если они есть в одном шале, то и в другом будут. Весь этот лагерь, наверно, ими кишмя кишит. И это пятно так и не высохло!

Джефф простонал про себя. В ночь их приезда разбушевалась буря, и наутро на линолеуме в коридорчике между кухней и спальней они обнаружили лужу. Стена промокла, вода попала внутрь. Это был первый недостаток, который обнаружила Джемма в лагере; служащие лагеря положили какую-то старую мешковину, чтобы остановить стекающую воду; это помогло, но стена все еще была сырая, чтобы высохнуть, потребуется несколько дней. Но на самом деле это не такое уж неудобство для них.

— Я устрою наш переезд, — сказал он мягко. — Никаких проблем.

— Проблема, конечно, возникнет, — ее мягкие алые губы исказились в злобной усмешке. — Разве не все шале заняты на эти две недели, ведь так сказал нам человек в регистратуре, когда мы приехали? Так что свободного шале, куда бы мы могли переехать, нет! Мы пробыли здесь всего три дня, Боже, еще одиннадцать осталось! Иисусе, да как это тебе только в голову взбрело поехать в лагерь отдыха?!

— Во-первых, это ты предложила, — он все еще сохранял выдержку. — Тебе не по нраву отели, потому что там ты связана временем обеда, тебе не подходят домики отдыха, потому что там приходится думать о еде самим, а за границу поехать у нас нет денег. Так куда же ты хочешь поехать? Домой? Но там ты без конца жалуешься то на свою мать, то на мою.

— Ты невыносим! — она повернулась, прошагала в спальню и хлопнула дверью.

Джефф постоял в нерешительности. Вывести Джемму из одного из ее настроений было невозможно, можно было только ждать, и ждать надо не рядом с ней. Самое лучшее — пойти и прогуляться до главного офиса регистратуры, пожаловаться насчет муравьев, тогда или придет кто-то из обслуги и обработает шале специальным средством, или же их с Джеммой переселят. Это уж дело администрации. Его проблема — Джемма.

Он вернулся в шале через три четверти часа. Основная группа обслуживающего персонала ушла по вызову, и регистратору было трудно с ними связаться. «Сожалею, что заставил вас ждать, мистер Биби, они сразу же придут в ваше шале и займутся муравьями. Боюсь, что мы не сможем переселить вас в другое место, у нас на этой неделе все занято. Я страшно сожалею, что все так вышло».

Он вошел в шале и остановился в изумлении. Было совершенно ясно, что Джемма не собиралась так быстро завершать свой припадок ярости, как он надеялся. Два небольших пухлых чемодана стояли у двери, его подружка была в платье, а поверх она надела легкий замшевый жакет — свою любимую одежду, если она куда-нибудь направлялась. Ее веснушки слились на потемневшем лице в уродливое пятно, а судя по ее покрасневшим глазам, она плакала. Это были слезы ярости — по другим причинам она их не проливала.

— Надеюсь, ты хорошо проведешь остаток отпуска, — она стала натягивать перчатки, что еще очевиднее указывало на то, что она не собиралась оставаться.

— И куда же ты собралась? — он щелкнул замком двери и прислонился к ней.

— Это мое дело. А теперь, пожалуйста, отойди от двери.

— Ладно, мы уедем. Это пара сотен фунтов, выброшенная на помойку, но если ты недовольна, надо ехать. — Он презирал себя за то, что уступал ей, но сейчас выбора у него не было.

— Я не хочу, чтобы ты ехал со мной, Джефф. Я уезжаю, и все тут. Теперь, пожалуйста, дай мне пройти!

— Успокойся, ты не можешь...

— Чего я не могу? — Джемма подхватила чемоданы. — Я могу отсюда выйти, Джефф, и именно это я и собираюсь сделать. Если ты не отойдешь, я закричу, у тебя будут неприятности.

— Как ты уедешь без машины? Куда ты поедешь? — Он чувствовал, что уговоры напрасны, что это не просто угрозы.

— Существуют еще поезда и автобусы, — насмешливо сказала она. — У главных ворот есть остановка автобуса. А вот куда я еду — это не твое дело. Сказать тебе честно, Джефф, ты мне осточертел. Куда бы мы ни ехали, что бы мы ни делали, ты все портишь. Как сейчас. Господи, я устала быть хвостом рабочего-строителя! Ты думаешь только о пристройках и гаражах и... меня от тебя мутит! Так, последний раз говорю: прочь с дороги!

Он отошел в сторону, чувствуя, как дрожат его ноги, ощущая подавленность и страдание брошенного любовника. И во всем этом виноваты чертовы муравьи!

Он не стал открывать перед ней дверь, ей пришлось поставить один из чемоданов и потом снова поднять. Она вышла, не оглянувшись. Сгибаясь под тяжестью ноши, стараясь сохранить достоинство, голова поднята чересчур уж высоко, идет быстро, как только может, может быть, боится, что если приостановится, то может передумать и вернуться. Гордая и злая, на сей раз победил ее собственный характер, решил Джефф. Он просто стоял там, он позволил ей уйти, даже не удосужился закрыть дверь. Если она захочет вернуться, она вернется, а нет — так нет. Он над этим не властен, и нет смысла ломать себе голову.

Это случилось в четверг. Наступила пятница, но Джемма не вернулась, и он смирился с фактом, что между ними все кончено. Муравьи, протекшая стена — это сыграло свою роль, но Джемма итак бы ушла. Ей надоели строительные рабочие по найму.

Два дня он бесцельно прослонялся по лагерю. Он отупел, просто заболел от случившегося. Джемма угрожала уйти от него тысячу раз, она была словно живая бомба с часовым механизмом, угрожающая взорваться без предупреждения. Безобидная шутка могла быть принята ею за оскорбление, и часто положение спасало ненужное извинение с его стороны. Извиняться вошло у него в привычку, и Джемма выигрывала каждый раунд. Он и друзей потерял из-за нее, а теперь она сама его бросила.

В ночь на среду он совсем не спал. Днем же он вдруг почувствовал облегчение и... свободу. Она вернется к нему бегом. Нет, ради Бога, он бы тут же отправил ее назад, если бы она появилась. Он подумал, где она может быть. Дома, вероятно, объясняет своей стервозной матери, что он во всем виноват, что она не думает возвращаться. В своем сознании она победительница.

В среду вечером он отправился в бар «Ямайка», чтобы попраздновать в одиночку. Джемма оказала ему большую услугу, сам бы он никогда не осмелился — прервала их отношения. В его памяти всплыли все ее колкости, все обманы; то, как она использовала его, делала из него козла отпущения. Брак с ней стал бы катастрофой, ему удалось избежать цены и травмы от раннего развода.

Он был голоден, он не ел больше суток. По дороге в шале он купил рыбы и чипсов, съел их с жадностью. Завтра он начнет новую жизнь. И начнет с хорошего завтрака в ресторане, без своей подружки, которая всем недовольна.

После обеда в среду вечером привлекательная инспектор по питанию в белоснежном комбинезоне, с длинными черными волосами, завязанными узлом на затылке, подошла к столику Джеффа Биби. С улыбкой извинилась, что помешала, выдвинула стул напротив него и грациозно уселась. Он прочел ее имя на голубом пластмассовом значке с эмблемой «Рая» — «Энн Стэкхауз».

— Вы довольны вашим отдыхом, — она заглянула в блокнотик на ладони, — ... мистер Биби?

— Спасибо... да! — он знал, что произнес это далеко не с восторгом.

— Хорошо. Ваша приятельница сегодня не пришла на обед. Надеюсь, она не...

— С ней все в порядке, — он ни с кем не разговаривал со вторника, и внезапно им овладело непреодолимое желание выговориться. — По крайней мере, я надеюсь, что это так. Она меня бросила. Она не вернется.

— О! — Энн Стэкхауз попыталась скрыть свое замешательство. — Сожалею.

— А я — нет, — в его голосе послышалась горечь, нарастающая злость, чего раньше за ним не замечалось. — Стерва она, хорошо, что я от нее избавился. Она ушла, и я собираюсь наслаждаться жизнью, чего я уже давненько не делал. О, простите меня, мне не следовало так говорить, просто эти два дня я все держал в себе...

— Ничего, — она улыбнулась, и он почувствовал, что это была не просто вежливость. — Говорите, если хотите. Если это вам поможет.

Он рассказал ей обо всем, о всех трех годах жизни с Джеммой. Она умела слушать, ей хотелось рассказать всю свою жизнь, потому что ей было интересно; для нее это было так же важно, как и для него. Уже потом он почувствовал замешательство, опустошенность. Но ему стало гораздо лучше.

— Из того, что вы мне рассказали, можно понять, что все это к лучшему.

Он подумал, что она могла бы сжать его руку, успокаивая, если бы знала его лучше. Эта мысль взволновала его.

— Конечно, и теперь я буду веселиться, — улыбнулся он. — Ведь все же это мой отпуск, а в отпуске надо хорошо проводить время, не так ли?

— Безусловно, — она захлопнула блокнот, заглянув в него. — Еда вам по вкусу? Жалоб нет?

— Нет, еда просто великолепная.

— Я так рада, — она помедлила. — А что вы больше любите, можно узнать? Каковы ваши привычки в еде?

Он напрягся, попытался подумать о том, что не любит есть, но ему не удалось:

— Я ем все, здоровая это пища или не очень.

— Могу порекомендовать вам заказать на завтра рубленую говядину. Я пробовала ее на прошлой неделе, просто восхитительно, поверьте мне.

— Я запомню, — он не хотел, чтобы она уходила, пытаясь придумать предлог, чтобы задержать ее, но она уже встала.

— Я завтра подойду к вам, чтобы узнать, как вам понравилась говядина, — она улыбнулась, глаза их встретились. — До встречи, Джефф.

Он смотрел, как она шла по залу, не отрывая от нее глаз, пока она не скрылась за крутящимися дверьми кухни. Не обманывай себя, парень, у нее, вероятно, есть кто-то постоянный. Кольцо она не носит, но сегодня это ничего не значит. Он заказал еще чашку кофе, попытался вспомнить все, что рассказал ей о себе. Почти всю жизнь, отметил он. Ей, должно быть, было безумно скучно.

Вернувшись в свой небольшой офис, Энн Стэкхауз начала составлять отчет о Джеффе Биби. Ее рука слегка дрожала, вновь ее начали мучить сомнения. Материал для профессора Мортона должен быть напечатан утром. Она сказала себе, что не станет разговаривать с Джеффом Биби завтра вечером. Это было предательство.

Глава 4

Весь путь от коммуны в Хардфоршире до лагеря отдыха «Рай» Алан Джей проехал автостопом. Путешествие это было длинное и утомительное; вереницы автомобилей, пассажиры которые направлялись на отдых, не обращали внимания на огромного парня в потертых вельветовых штанах, с лохматой бородой, прикрывающей дыру на майке. Он видел выражение брезгливости на лицах водителей и пассажиров, проносящихся мимо его поднятого большого пальца. Да пошли они все!

В одном месте движение застопорилось, образовалась пробка длиной в милю. Когда Алан шел вдоль ряда машин, их водители быстро поднимали стекла, несмотря на удушающую жару. Затем где-то к полудню какой-то грузовик замедлил ход, остановился, водитель просигналил ему — залезай.

— Далеко путь держишь, приятель? — очевидно, водителю грузовика требовалась компания. Наверно, ему очень хочется с кем-то поговорить, подумал Алан, а иначе бы он меня не подобрал.

— Далековато.

Длинная пауза, потом водитель спросил:

— Куда же направляешься?

Пошел он подальше, вот что ему надо бы сказать.

— В лагерь отдыха... как его... «Рай», вот туда.

— Не врешь? — шофер удивленно посмотрел, проверяя, есть ли у Алана багаж.

— Довольно глупо было бы так врать, — в ответе его сквозило раздражение.

Не называй меня вруном, приятель.

— Прости, не обижайся.

Грузовику пришлось сбавить ход, потому что он влился в поток движения. Отсюда до Макинллета путь долгий, будет еще задержка. Алан помнил об этом с детства, когда он приезжал на каникулы в Борт с родителями. Это было в те дни...

— Просто такие места — не для меня. Но у каждого свои вкус, так что я надеюсь, ты хорошо отдохнешь.

Извинение принято.

— Я выиграл поездку туда, победив в конкурсе.

— Да ты что! То есть, Боже, да я просто не встречал никого, кто бы такие вещи выигрывал. Так они, значит, не обманывают.

— Я прочел об этом конкурсе в местной газете, она валялась на полу комнаты, где я жил, — хиппи начал расслабляться, ему стало легче говорить. Беда в том, что он вот уже несколько месяцев мало с кем разговаривал. — Я и решил попробовать. Надо было перечислить в порядке предпочтительности пять самых лучших возможностей отдыха для семьи и обосновать, используя не более двенадцати слов, почему. Ну, я смекнул, что поскольку конкурс организован фирмой, содержащей лагерь отдыха, то такие лагеря и должны стоять под номером один. Я сообщил им, что там отдыхать лучше всего потому, что можно найти кого-то присмотреть за чертовой ребятней, пока сами отдыхаете. Очевидно, я был прав. Я победил.

— Ты чертовски умен, — водитель грузовика хрипло засмеялся. Боже, ну и смердит же этот олух, держу пари, он несколько месяцев не мылся в ванне. Они вышвырнут его пинком под зад, когда учуют эту вонь. — Так ты без семьи едешь?

— Без нее. Оставил хозяйку дома. Хочу один отдохнуть.

Алан погрузился в молчание, вспомнив о Донне. Она уехала из коммуны три недели назад, отправилась навестить своих в Ирландию. Они условились встретиться в лагере отдыха. Она, возможно, приедет. А, может быть, и нет. Небольшого роста, с короткими темными волосами, ее главный интерес в жизни — животные. Алану эти ее идеи были не очень-то по нраву; ладно, не надо быть жестоким по отношению к этим безмозглым тварям, но нечего и с ума по ним сходить. Когда ему было три года, его укусила собака, он никогда об этом не забудет. Помесь восточноевропейской овчарки с колли, огромный черный ублюдок. Он только что играл с ним, но вдруг вонзил Алану в руку клыки, когда тот пытался скормить ему печенье. Пса пристрелили, он бы сам хотел это сделать.

Донна уезжала в Лондон для участия в каком-то чертовски глупом марше протеста. Она должна была вернуться в понедельник, но не появилась до пятницы. Позже выяснилось, что она прохлаждалась с каким-то парнем, которого повстречала во время марша. Алан это из нее вытряс, выбил признание. Теперь она вот опять уехала, может не вернуться, чтобы он не избил ее. Идиот ты последний, Алан Джей, таким и останешься.

После Макинллета его подобрали какие-то туристы в ржавом фургоне. Городских ребятишек везли на уик-энд в горы, эту поездку организовал какой-то фонд. Они трещали друг с дружкой, оставив его в покое.

Войдя на территорию лагеря «Рай», он почувствовал на себе взгляды людей. Сотрудники службы безопасности в форме, стоявшие у главных ворот, не поверили, что у него есть пропуск, пока он не показал бумажку. Тогда ему указали на здание регистратуры, и Алан увидел очередь, выстроившуюся на горячем асфальте. Здесь, видать, за всем надо стоять в очереди, и он пожалел, что выиграл этот конкурс.

Люди расступались перед ним. Он услыхал, как кто-то произнес неразборчивую фразу, и стоящие вокруг негромко засмеялись. Что ж, придется им привыкать к нему, он будет здесь находиться две недели, хотят они того или нет. Он рискнул закурить, ему необходимо было поднять настроение. В таком месте они уж точно не станут искать наркотики.

Девушка-регистратор выдала ему ключ с оранжевой биркой, на которой стояла цифра «24». Он глазел на ключ, пытаясь сообразить, что к чему. Может быть, не стоило ему курить. А, может быть, все это из-за усталости и жары.

Он знал, что Донна в шале, почувствовал это еще до того, как вставила замок ключ.

— Привет! — она вышла из ванной, обмотанная полотенцем, намеренно оставив открытой верхнюю часть тела. Небольшие, упругие груди — они были выставлены напоказ для него. Может быть, она и не спала ни с кем на этот раз. — Я сюда около двух приехала.

— Хорошо, — он уселся на край постели. — Господи, ну и местечко! Это не для нас.

— Нет, но зато бесплатно, и еда тоже. И мы будем так жить целых две недели, Алан.

— Я выбираю жратву, остальное тебе. Кстати, у меня травка кончается, завтра уже не будет.

— О! — улыбка слетела с ее лица. — А я на тебя понадеялась, Ал. Ничего, в таком местечке, как это, что-нибудь отыщется!

Он кивнул, засунул руку в карман брюк и вытащил пачку мятых бумажек по пять фунтов, связанных резинкой. — Отпускные, — он засмеялся. — Двойная оплата за эту неделю.

— Ал, а ты их не...

— Нет, не стибрил, — его усмешка утешила ее. — Родители проявили великодушие. Гордятся, что их сыночек, у которого диплом по физике, может еще и в конкурсе побеждать!

Она облегченно улыбнулась.

— Я верю тебе, Ал. Я бы хотела родиться в сорочке, а не в мешке из-под картошки. Держу пари, в этом лагере никто не поверит, что твой папаша — член совета графства, да еще и тори. Ты чертов лицемер, старик!

— Мне плевать, кто он, пока шлет деньги регулярно, — подмигнул ей Алан. — Он распрекрасно знает, что если он этого не будет делать, я могу сам приехать за денежками, а папочке не хотелось бы, чтобы его приятели-советники меня увидели. Диплом ничего не значит, если ты хиппи с двумя судимостями за наркотики. Не беспокойся, он будет присылать наличными, пока я держусь от них подальше. Это сделка.

— Я бы сказала — шантаж, — она кончила вытираться и стала натягивать джинсы. — Вся эта роскошь — наша, Ал. Не упусти ничего.

— Не упущу, — он прижал ее к себе, губы их встретились. А мысленно он все еще сомневался в ее верности. Если она еще с кем-нибудь переспит, он ее убьет. Чтобы никому не досталась. А пока надо раздобыть еду.

* * *

— Я кое-что достал нам, — Алан Джей вернулся в шале поздно вечером на следующий день. Неподалеку слышался голос бинго-жокея, старающегося заглушить музыку, гремевшую в галерее игральных автоматов. — Чертовски просто все вышло. Я там пооколачивался, и он сам меня нашел.

— Ты уверен, что это не подстроено, Ал? — Донна нервничала, он заметил это за те сутки, что они провели вместе. Нервничает, или чувствует вину? В нем вновь проснулась подозрительность.

— Нет, он был достаточно искренний. Его звать Макни. Самый настоящий фарцовщик. Пользуется бриолином и воняет им, за милю можно учуять. Это обошлось подороже, но травка качественная. Держи! — он бросил ей свернутый конверт. Она ловко, с жадностью поймала его. — Давай, взлетим, детка, на всю катушку!

— У меня будет несварение, — она скрутила сигарету, чиркнула спичкой и глубоко, с удовольствием затянулась. — Десерт был великолепен — киви и крем с хересом. Как и ты, я собиралась заказать сладкий пирог, но тут подошла эта женщина, инспектор, и отговорила нас. Она довольно милая.

— Да, — он кивнул, выпуская дым через ноздри. — И вправду милая. Остальные в этом ресторане делали вид, словно стол номер четырнадцать пустой, а она вот подошла и села с нами. Настоящая леди.

— Я подумала, может быть, тебе стоит переодеться ради отпуска, — сказала она нервно, опасаясь его реакции, и поспешно добавила: — Или, по крайней мере, я могла бы сделать из твоих брюк вполне приличные шорты, если теплая погода постоит, тебе больше не надо ничего надевать. Что ты на это скажешь?

— Я подумаю, — голос его звучал сонно, в темноте шале она видела лишь огонек его сигареты.

Они молча курили.

Алан Джей не мог сообразить, где он находится. Он лежал на покрывале двуспальной кровати, глядя на квадрат окна, освещавшего душную комнатенку оранжевым светом. За окном горели фонари, был слышен смех спешащих прохожих. Звуки музыки раздавались совсем близко, должно быть, там парк аттракционов. Наверно, поздний вечер, стемнело не так давно.

Вдруг он заметил, что рядом с ним лежит спящая девушка. По крайней мере, она казалась спящей — ее обнаженная грудь ритмично вздымалась и опускалась. На ней была лишь узенькая полоска трусиков, словно ее вдруг охватила скромность, и она, ложась спать, оставила их. Но кто она, черт возьми? Какая-то шлюшка, которую он подцепил, это точно. Это не коммуна, столько-то он соображает. Значит, это ночлежка, одна из тех, где женщинам разрешается спать с мужчинами.

Боже, голова его раскалывалась, как при мигрени. Он закрыл глаза, но боль только усилилась. Боже праведный! Он попытался сообразить, сколько же времени прошло с тех пор, как он покинул коммуну; все его воспоминания смешались в кучу. Работа на участке через день в течение нескольких недель; ему приходилось доить эту несносную козу, которая никак не стояла на месте, залезала копытом в ведро и опрокидывала его. К концу дня он выматывался. Да еще эта девчонка, Донна, требующая от него невозможного. Эта сучка ушла, ну и черт с ней!

Он пошарил в темноте в поисках папиросной бумаги и табака, нашел их и начал свертывать сигарету, просыпая на постель сухую табачную пыль. Дрожащими пальцами он зажег спичку. В темноте блеснул сноп искр, пламя охватило сигарету. Он стал гасить горящие искры на постели, прожигая дырки в простыне. Глубоко затянулся, наполнил дымом легкие и подержал его там секунду-две, затем медленно выпустил.

В голове у него быстро мелькали обрывки воспоминаний, словно луч солнца, пытающийся проникнуть сквозь густой туман. Коммуна, там что-то произошло. Из-за какой-то девушки, он не мог вспомнить ее имя, но если она не принадлежала ему, то и никому другому не должна была достаться. Он думал убить ее, задушить, размозжить ей голову всмятку, а потом перерезать себе вены. Нет, этого он не сделал, он в этом уверен. На секунду его охватила паника: а что, если он это совершил? Нет, нет, он ее не убивал. Может быть, это она лежит рядом.

Он снова посмотрел на девушку. Хорошенькая, маленькая, но он ее не может узнать, что-то отдаленно знакомое, как будто он ее где-то видел. Одна из девушек, живущих в коммуне, наверно. Он еще раз затянулся, почувствовал горечь во рту и загасил сигарету в пепельнице, стоящей у постели. Голова болела меньше, он стал получше себя чувствовать. В полутьме он перевел взгляд с девушки на себя и улыбнулся тому, что увидел. У него этого не случалось уже несколько недель.

Медленно он протянул руку, коснулся плоского живота девушки, пальцы его опустились ниже, нащупали резинку трусиков, замерли. Он хотел бы вспомнить, кто она такая. Но разве это так важно? Ее бы не было здесь в постели с ним, если бы она не хотела.

Она пошевелилась, он почувствовал, как задвигались и напряглись ее ноги. Она. открыла глаза и уставилась на него, встретилась с ним взглядом, и на ее лице отразилось удивление. Она принужденно улыбнулась, схватила своими крошечными пальчиками его руку и убрала ее с трусиков — мягко, но твердо.

— Всему свое время, но ты кое о чем забыл, — сказала она.

Он открыл рот от удивления. В одну секунду она стала совершенно чужой. Он, должно быть, ошибся, что видел ее где-то раньше, так какого ж хрена она здесь делает?

— Ты кто? — его голос звучал глухо, это был хриплый, неуверенный шепот.

— Я... Синди, — пауза, как будто ей пришлось выдумывать псевдоним, как будто даже сейчас она не уверена. Девушка с усилием села, осмотрелась вокруг. — Это, наверно, твоя комната, потому что я здесь точно не живу.

— Да, моя, — ответил Алан, потому что так было проще всего. Она не знала, и он не знал, так что отныне это его дыра, это решает все проблемы. — Ты пришла сюда со мной, ты была такая усталая, что сразу заснула, — это прозвучало правдоподобно.

— Наверно, — голос ее слегка дрожал. — Я и вправду иду иногда домой к клиенту, если он хочет.

— О чем ты говоришь? — он всмотрелся в нее. Это или шутка, или зловещая уловка. — Что ты хочешь этим сказать... какие еще клиенты?

— Посетители, — на этот раз ответ прозвучал резко. — Мужчины, как и ты. Ты все еще пьян?

— Нет, — он покачал головой, на похмелье это не походило, более одуряющее чувство, притупляющее мысли. — Мы... мы пошли в ресторан, так? — слабые воспоминания о том, как они сидели в каком-то переполненном зале с девушкой, ели, а потом его сознание снова затуманилось. Ладно, какой-то ресторан, они вместе поели, может быть, даже встретились там, — потом вернулись сюда.

— Я... думаю, что мы должны были где-то есть, — она тоже не была уверена. — Ты, наверно, что-то подсыпал мне в бокал? — на этот раз в голосе ее прозвучала злость, прямое обвинение. Она посмотрела на стул, где была разбросана ее одежда. — Я не люблю подобные штучки, мистер, я ухожу!

— Погоди! — он схватил ее за руку, притянул обратно, почувствовал, как она начала сопротивляться. — Никуда ты не пойдешь. Я хочу знать, что происходит!

— Дурак, — резко ответила она. — Ты думал, что можешь получить желаемое задаром, за цену еды и сонную таблетку! Полиция придет, и тебя обвинят в изнасиловании. Ясно?

Алана слегка замутило, снова сильно заболела голова, в висках у него стучало, возбуждение пропало.

— Только скажи мне, что происходит, — вздохнул он. — Что ты хочешь?

— А что ты хочешь? — она повысила голос. — Что ж, я могу назвать по буквам для тебя, мистер. Поиграем в эту игру. Я — проститутка, если до тебя еще не дошло. Моя цена — тридцать фунтов, и при этом ты должен кое-что надеть! Таковы правила. Понял? Решай, а не то я уйду. Ты отнял у меня время зря.

У него все поплыло перед глазами, комната накренилась, потом снова все встало на свои места. Что-то подсказывало ему, что она не шутила, говорила правду. У нее не было причин врать.

— Понял, — сказал он, закрыл глаза, открыл их снова. Она все еще сидела на постели, вцепившись свободной рукой в трусики. За тридцатку она их снимет... Он отпустил ее, слез с постели.

— Ну?

Он пошел к двери. Ключ все еще торчал в замке, болталась его оранжевая бирка с номером «24». Он мог бы отпереть дверь, велеть ей убираться отсюда к чертовой матери. И через пять минут она вернется сюда с полицией. Тут была какая-то ловушка, он не понимал этой игры, да и не пытался понять. Ему было ясно лишь одно: нельзя ее отпускать. Замок щелкнул, ключ заскрипел, когда он его вытаскивал.

— Эй, ты чего? — девушка, назвавшаяся Синди, вскочила на ноги. Она была явно напугана, оперлась о стену, придерживая трусики, словно опасалась, что он стянет их силой. — Не смей меня трогать, я кричать буду!

— Кричи, сколько влезет! — он указал на окно. — В этом бедламе тебя никто не услышит, а если и услышит, то подумает, что ты визжишь по той же причине, по которой верещит десяток других птичек, у которых дух перехватило на этом чертовом колесе, или как оно там называется. Давай, покричи, сама убедишься!

Господи, он мог бы расквасить ее глупую рожу, вытрясти из нее все внутренности. Она что-то замышляла, а теперь ей же боком вышло. Глупая интриганка, она за это поплатится! Ведь она как-то оказалась здесь, пусть и остается.

— Слушай, вот что я тебе скажу, — она вся дрожала, ее охватила паника. — Можешь переспать со мной бесплатно, если отпустишь. Пожалуйста!

— Не выйдет, — усмехнулся он, подняв кверху ключ и поболтав им, звеня. — Я не уверен, хочу я этого или нет. Подумаю. А тем временем ты никуда отсюда не уйдешь. Ясно?

Она кивнула и заревела.

Глава 5

— Великолепно, просто великолепно, — профессор Мортон быстро просмотрел записи, сидя за письменным столом, отпил тепловатого кофе из автомата, нащупал трубку в кармане.

По этим признакам Энн Стэкхауз определила, что он крайне удовлетворен прочитанным.

— Значит, получается? — она вертела в руках блокнот для стенографии, сидя напротив, загибала страницу и распрямляла ее, неотрывно глядя на чистый лист.

— Совершенно, — он сделал паузу, чтобы зажечь трубку из верескового дерева на длинном черенке, выпустил облачко душистого табачного дыма и заговорил, не выпуская трубку изо рта. — Эвансы все еще обсуждают свои планы отправиться на юг. Они потеют в зимней одежде, но им страшно холодно! — он невесело засмеялся. — Но пока еще они не набрались храбрости и не осмеливаются выйти из шале. Мы за ними наблюдаем. Точно так же мы держим под контролем этого хиппи и его девицу.

— А что они собираются делать?

Ей не очень-то хотелось это знать, ей было их жалко, несмотря на то, что ей пришлось вытерпеть в их обществе. От парня несло, как из свинарника, оба они были законченными наркоманами. Может быть, на них подействовали собственные наркотики. Она хотела так успокоить свою совесть, но ей это никак не удавалось. Господи, да это все равно что работать в нацистском концлагере, проводить жуткие эксперименты на людях. В чем разница? Да ни в чем, только этот эксперимент считается безвредным. Если бы это было не так, ее бы до конца жизни стала мучить совесть.

— Девица убеждена, что она проститутка, — Мортон снова засмеялся. — Бог мой, да лучше нее и в борделях не сыскать! Он ничего не может понять, держит ее взаперти, чтобы она не вызвала полицию и не обвинила его в своем похищении, а также в изнасиловании. Нам придется очень тщательно следить за ними, чтобы он не применил насилие, Это двойной эксперимент — их наркотики и наш препарат, своего рода наркотический коктейль, если так можно выразиться, понимаешь?

Она понимала, слишком хорошо понимала. Предположим, что этот парень впадет в ярость и убьет девицу. Или у него случится сердечный приступ. Они крайне рискованно вторглись на неизведанную территорию, результаты могут быть катастрофическими.

— А что будет с Биби? — это был прямой вопрос, он внимательно наблюдал за ней.

— Я полагал, что ты собиралась ввести его в эксперимент вчера вечером? Сегодня утром он выглядел совершенно нормальным, он был в бассейне, потом загорал на пляже. Что же не сработало?

Энн смотрела в свой блокнот, надеясь, что Мортон не заметит, как у нее слегка дрожат руки. Она ответила не сразу, чтобы дрожь в голосе не выдала ее. Наконец она сказала:

— У меня было все готово, но он только выпил кофе. Вероятно, он раньше съел рыбу и чипсы. Он ест дешевую пищу. И вот еще что: его девушка бросила, и я решила, что лучше сначала поговорить с тобой. Мы ведь готовились к еще одному двойному эксперименту, и я подумала, захочешь ли ты, чтобы я начала его только с одним Биби. — Это прозвучало правдоподобно, ее любовник, кажется, ничего не заметил.

— Ну, конечно же! — он приподнял брови в насмешливом удивлении — как она могла подумать иначе. — Биби может быть очень интересен, судя по отчету, который ты мне о нем представила.

Энн вздрогнула. Она предала доверие человека, превысила свои полномочия, хотя в этом не было необходимости. Она не знала, почему, вероятно, из-за Тони, но за сутки ее чувство изменилось. Вчера он был для нее борцом за спасение человечества, собирающегося начать психологическую революцию среди себе подобных. Сегодня же это был жестокий, беспощадный человек. Цель оправдывала средства, но внезапно эти средства стали неприемлемы для нее.

— Взять, к примеру, Эвансов, — он откинулся на спинку кресла, окутанный табачным дымом, купаясь в собственном успехе, хотя это и было всего лишь начало. — Обычный человек, ум ниже среднего. Еда, пиво, работа и футбол — вот все его занятия. Твой мистер Рабочий находится в самом нижнем эшелоне. Что ж до нее, то она не отходит от кухонной раковины, мечтает о страстном любовнике на стороне. Их общие фантазии создают Новый ледниковый период. Пара хиппи, которые сознательно опустились на самое дно общества, занялись классовым мазохизмом. Она становится шлюхой, он же абсолютно сбит с толку и держит ее пленницей. Это комбинация конопли и Ц-551. Теперь о Биби... как он будет реагировать, особенно после того, как его бросила девушка? Станет ли он искать себе женщину? Иди начнет помышлять о самоубийстве?

— Это ужасно! — она не смогла скрыть своего отвращения и страха. — Если что-то произойдет...

— Не произойдет, — он весь подался вперед, внимательно наблюдая за ней. — Но если даже и произойдет, это будет не наша вина. Мы приняли все возможные предосторожности. Их шале прослушиваются, наши люди готовы действовать сразу, как только возникнет малейший признак опасности.

— Мы можем опоздать, — резко возразила она.

— Глупости, — губы его сжались, глаза превратились в льдинки под нависшими бровями. — Послушай, нельзя давать волю эмоциям. Мы ведь выбрали несколько человек наугад из книги регистрации отдыхающих, располагая тем малым, что нам о них известно. В основном это лишь информация о роде их занятий, только и всего. Ты ездила в город, чтобы разузнать о Биби, разговорила его, в результате мы получили ценные данные. Возьми его сегодня!

Это была резкая команда, произнесенная шепотом с силой крика. Она ощутила эту силу и невольно кивнула:

— Хорошо, Тони. Я просто хотела помочь.

— Оставь эту сторону проблемы мне. У тебя легкая часть — бросить одну таблетку в пищу, препарат растворяется мгновенно. Он безвкусен, его невозможно заметить. Мы же сделаем все остальное. Я совершенно не понимаю, о чем ты беспокоишься.

— Думаю, я переутомилась, — это было правдой. Две ночи подряд, проведенные в роскошном шале Мортона, и ни один из них не спал больше пары часов. Профессор, однако, казался неутомимым, ни следа усталости. Начеку, безжалостный. Она почувствовала, что дрожит. — Я займусь этим.

— Умница, — он явно испытал облегчение. — Может быть, встретимся в винном баре около десяти? Там у них можно превосходно поесть.

— Если ты не против, — она вновь уставилась в блокнот, — я хотела бы пораньше лечь сегодня. Хоть раз.

— Конечно, — добрая улыбка. — Тогда завтра вечером?

Она заметила его беспокойство: любовник, чувствующий, что в их отношениях что-то не так.

— Хорошо, — она поднялась. Встреча, скорее брифинг, была закончена. Ей предстояло вернуться в ресторан и выполнить вторую часть своей двойной роли. Нервы ее были на пределе, и не только из-за Ц-551.

* * *

— Привет! — Джефф Биби с улыбкой поднял на нее глаза, когда Энн Стэкхауз присела за его столик. Сегодня на ней вместо обычного белого комбинезона было надето длинное летнее платье, подчеркивающее ее стройную фигуру. Она явно побывала в парикмахерской, подумал он, было приятно лгать себе, что она это сделала ради него. Нет, не для него, надо быть реалистом, потому что это всего лишь встреча за обедом в лагере, и она, вероятно, пользуется случаем пообедать в неофициальной обстановке за счет одинокого мужчины. И все же мысль была ему приятна.

— Вы весь день загорали, — ей нравился его загар. У него была кожа, которая смуглела на солнце, а не краснела, как рак, что случалось с большинством отдыхающих. — А я вот сидела в душном офисе с девяти до семи.

— Длинный рабочий день, — он нервно повертел вилкой. — Я знаю. Летними месяцами я часто начинаю в восемь и работаю дотемна. Приходится, потому что если погода портится, работать невозможно. А вы целыми днями едой занимаетесь? Вы ведь нисколько в весе не прибавили!

Они оба рассмеялись. Вновь она почувствовала замешательство, к ней подкралось ощущение вины. В ее сумочке лежала крохотная серая таблетка. Фокус, ловкость рук. Так просто. Официантка прервала их беседу, принеся фруктовый сок для Энн и консоме для Джеффа. Она раскрыла замок сумочки на коленях, вновь щелкнула им. Оставь до основного блюда. Она оттягивала этот момент, потому что ее подводила не только смелость, нет, здесь было что-то другое. Это безвредно, и мы держим каждый эксперимент под строгим наблюдением. Если он проваливается, существует противоядие. Это всего лишь работа, на благо человечества.

Они вновь стали беседовать, но ей трудно было сконцентрироваться. Разговор коснулся Джеммы, но он не очень хотел говорить на эту тему.

— Только представьте, — усмехнулся он. — Если бы она не ушла от меня, я бы не обедал с вами сегодня вечером. И она беспрерывно ныла и жаловалась. Говорят, нет худа без добра. Между прочим, я не был в восторге от рубленой говядины вчера вечером.

— О! — она ужаснулась при мысли, что краснеет.

— Говядина тут не при чем, — продолжил он. — Просто я как-то отвык от мяса за последнее время. Когда-то я перекусывал ветчиной или мясными консервами, а на обед ел бифштекс или отбивную. Но недавно я стал размышлять о мясоедении. Я хочу вот что сказать: мы выращиваем животных, чтобы зарезать их, держим их взаперти всю жизнь и накачиваем ужасными химикатами. А потом эта травма на скотобойне. Эксплуатация, вот что это. А если мы не убиваем их, чтобы потом съесть, мы проводим на них эксперименты. Одному вводим формулу А, другому — Б, следим за реакцией. Бесцельные исследования, чтобы обнаружить, каким образом тот или иной крем для лица влияет на кожу, не вызывает ли рак. Если начнешь об этом думать, то перестаешь есть мясо. По крайней мере, я так и сделал. Вот вы, например, хотели бы, чтобы на вас проводили эксперименты?

Это был словно удар ниже пояса, внутри у нее все сжалось. Она увидела, что он смотрит прямо на нее. Боже, он догадался! Не будь такой дурой, девочка, об этом можно каждый день прочесть в газетах. Демонстрации, протесты. «Экспериментируйте на людях, не на животных!» А потом какой-нибудь чокнутый идет и вводит мышьяк в замороженных индюков в супермаркете или в шоколадку. Чем я фактически сейчас и занимаюсь. Она снова защелкнула сумочку.

— Я вам все рассказал про Джемму, — он посмотрел на нее сквозь вилку, на которой был кусочек ласаньи. — И я ужасно... утомил вас. Теперь ваш черед. Расскажите мне о своем друге.

Он шутил, но под этим чувствовались настойчивость, любопытство, превышающее обычный интерес. Она помедлила, мысленно представив Тони Мортона с его серебристо-седыми волосами, наблюдающего за ней с неодобрительным видом сквозь дым от дорогого табака. Скажи ему, что ты занята, Энн!

— У меня нет постоянного приятеля, — она проговорила это через силу. — Был один, но он мне надоел.

Она знала, что краснеет от замешательства, потому что врет. У меня есть мужчина, по возрасту он годится мне в отцы, я с ним сплю и все ему позволяю с собой делать, потому что он мой босс. Он мне покупает все, что я хочу. Я проститутка, точно такая же, какой представляет себя та девушка из шале номер 24.

— Ваше хобби — разочаровывать потенциальных поклонников, да?

Она заметила, как в нем вновь вспыхнул интерес, попыталась проигнорировать это, но невольно поймала его взгляд и улыбнулась в ответ. Не глупи, ты знакома с ним лишь один день, и это еще не свидание. Нет, свидание, и ты обманула своего любовника, чтобы прийти сюда.

— Наверно, я слишком занята своей работой, — услыхала она свой собственный голос. — На первом месте у меня всегда был диплом в колледже, а потом уже приятель. Так и в работе. До сих пор. — О Боже, какую глупость она сморозила.

— Так вы прекрасный повар?

— Нет, я биолог, — с враньем покончено.

— Биолог?

— Я собиралась стать химиком, но перешла на биологию. Но не будем говорить о работе и о других скучных вещах.

Они оба заказали сухарики с персиковым вареньем. Она напомнила себе, что Ц-551 не действует, если еда холодная. Последняя ее возможность — кофе. Она раскрыла сумочку.

— А я так просто помешан на строительстве, — продолжал он. — Я хочу не только построить гараж или пристройку для заказчика, но и сам сделать проект, быть дизайнером, создавать что-то свое в этом однообразном мире, где все строения определенного размера, где людям нравится жить в коробках и пристраивать к ним коробки поменьше.

— Кофе, сэр, мадам? — официантка снова подошла к их столику.

— Да, пожалуйста, мне — черный, — Энн взглянула на Джеффа, ее рука под столом слегка задрожала.

— О... охлажденный кофе, пожалуйста, — сказал он.

Слава Богу, и к черту Тони Мортона!

Энн почувствовала такое сильное облегчение, что на секунду ей показалось, будто у нее остановится сердце. Они оба наклонились над чашками. Наступило неловкое молчание, как будто он хотел что-то сказать, но не знал как. Он помешивал холодный кофе, глядя в его черноту в поисках вдохновения. Посмотрел на часы. 22. 45.

— Может быть, зайдем выпить чего-нибудь ко мне в шале? — наконец он высказал то, что хотел, и далось ему это нелегко.

Она посмотрела вниз, удостоверившись, что сумочка закрыта. Ну вот, довралась. И теперь он хочет, чтобы я пошла к нему. Это уж нечто большее, чем просто свидание, это постепенный процесс разоружения, отказ от ее работы и ее любовника. И все это ради какого-то строительного рабочего по найму, с которым она едва знакома.

— Хорошо, — кивнула она, допила свой кофе. — На минутку, я не должна сегодня возвращаться слишком поздно. Боюсь, что я уже несколько ночей не отдыхаю как следует, Работаю, конечно. — В некотором роде это было правдой.

Джефф заранее купил несколько бутылок вина, надеясь, что вечер завершится таким образом. Большинство людей пьют вино, и Энн не была исключением. Он уже дважды наполнял ее бокал; казалось, ей было хорошо.

— Сколько вы пробудете в «Раю», Джефф?

Он подумал, что она уже спрашивала его об этом, но, может быть, она просто хотела уточнить. Он попытался умерить свои надежды, возможно, это всего лишь для поддержания беседы.

— Мы... я зарезервировал шале на две недели и собираюсь пробыть до конца — не пропадать же деньгам.

Он протянул руку, его пальцы коснулись ее пальцев, ему показалось, что она слегка вздрогнула.

— Почему вы спрашиваете?

— Так... просто поинтересовалась, — ответила она.

— Мне необходимо отдохнуть, — продолжил он. — В основном я работаю семь дней в неделю, кроме зимы, когда погода плохая. Такая суета, слишком много работы, каждый считает, что он первый на очереди. Ну, начинаешь большую работу — пристройку или гараж или еще что, работаешь три-четыре дня, а потом делаешь перерыв и строишь что-то поменьше, что заказчик уже неделями ждал. Стараешься изо всех сил всем угодить. А потом заказчики тянут с оплатой, некоторые вообще не платят, если не нажмешь. Больше шума и беспокойства. Как-то меня нагрели на пять кусков, пришлось повозиться, скажу я вам. Мои родители не одобряют всего этого, они считают, что если я закончил частную школу, мне надо сидеть где-то в конторе. Жизнь не сплошной праздник, и теперь я намерен отдохнуть, раз уж предоставилась такая возможность.

— Вы это безусловно заслужили, — он почувствовал, как ее пальцы сжали его пальцы, лицо ее было так близко, мягкие губы улыбались, голубые глаза сияли.

И внезапно он поцеловал ее — как будто ястреб-перепелятник упал на ничего не подозревающую полевку. Он почти ожидал, что она отпрянет. Этого не случилось. Их губы встретились, они впились друг в друга, но все же им каким-то образом удалось поставить бокалы на кофейный столик, не пролив вино. Объятие. Они прильнули друг к другу, Энн так тесно прижалась к нему, как будто в последний раз, как будто она хотела насладиться каждой секундой.

— Мне не следовало позволять тебе целовать меня, — пробормотала она наконец, спрятав лицо у него на груди, не забывая при этом, что совсем близко, в сумочке, лежит крошечная таблетка, словно миниатюрная бомба замедленного действия.

— Потому что у тебя кто-то есть? — он почувствовал, что тело ее напряглось. Собирались облака отчаяния, чтобы затмить его надежды.

— Да, есть, — прошептала она. — Но ничего серьезного, скорее неудобно. Этой связи вообще не должно было бы быть.

— Понимаю. — Но он не понимал. Или она хотела остаться со своим любовником, кем бы он ни был, или нет. Решение должно быть четким. Он не собирался позволять, чтобы им манипулировали, не собирался играть вторую скрипку. Но, по крайней мере, она честно сказала ему, и ему это понравилось, а ведь она запросто могла обмануть его на время отпускного романа.

— Я немного запуталась, — она вела себя словно школьница, которая пытается выбрать, на какое свидание из двух ей пойти, которая пытается совместить несовместимое. — О Боже, ты мне нравишься, Джефф, вот в чем беда!

— Больше твоего приятеля?

Она помедлила, затем кивнула:

— Да, намного больше.

— Тогда в чем же дело?

— Это не так просто, как тебе кажется, я не могу объяснить. Пока не могу. Но, Джефф, — глаза ее блестели от слез, — разве лагерь «Рай» действительно тебя устраивает? То есть... он же скорее для семейных людей.

— Ты пытаешься сказать, — в его голосе послышалась горечь, — что ты хочешь, чтобы я уехал. Это было бы для тебя выходом. Я бы исчез из твоей жизни еще до того, как между нами что-нибудь произошло, а ты могла бы преспокойно продолжить роман со своим любовником. Ведь так?

— Да... и нет, — по щекам у нее катились слезы, она прижималась к нему почти с отчаянием. — Нет, Джефф, я не хочу, чтобы ты уезжал, и это не имеет отношения к моему... роману. Я не могу рассказать тебе, прошу тебя, поверь мне. Я хочу, чтобы ты остался, хочу быть с тобой. — Это безумие. Они же знакомы всего несколько часов. Она подумала о Тони Мортоне с ненавистью: что он делает с людьми, а больше всего с ней и с Джеффом Биби.

Он покачал головой, поцеловал ее.

— Я не собираюсь уезжать, — тихо сказал он. — Не знаю, что за ерунда тут творится, но я остаюсь. Можем ли мы еще увидеться?

— О да! — она не заставила его ждать с ответом. Он был ей нужен, и это решило все. Если надо, она будет врать и притворяться, чтобы спасти его от этого ужасного эксперимента. Если надо, она бросит работу. Выход должен быть. Боже, да у Мортона целый список человеческих подопытных кроликов, он может обойтись и без Джеффа Биби.

— Тогда завтра вечером, да? — он наблюдал, как она поправила платье, взяла сумочку, вцепилась в нее, словно боялась, что кто-то отнимет ее.

— Завтра вечером, — она улыбнулась дрожащими губами. — Может быть, выйдем из лагеря для разнообразия? Я хотела сказать, что я здесь работаю, и мне бы хотелось на несколько часов сменить обстановку. И, если честно, здешний ресторан мне совсем не нравится. Дешевка — она и есть дешевка, и рестораны в лагерях отдыха всегда будут кафетериями для масс, как бы они не старались. Лучше уж самому покупать еду, честное слово.

Он стоял в дверях и смотрел, как она шла по освещенной аллее, одинокая фигурка, теперь к ее проблемам прибавилась еще одна. Его здравый смысл говорил ему, что надо спасаться, пока он не влип в историю. Но его сердце говорило ему совсем другое, и он знал, что останется.

Глава 6

Дэвид Долман прожил в лагере уже неделю. С его узкого, худого лица с длинным, острым носом не сходило настороженное выражение, серые глаза вечно бегали, следя за окружающими. Он был невысокого роста, гибкий, с коротко подстриженными волосами, ему было под пятьдесят. Выцветшие джинсы Долмана совершенно не соответствовали темному пиджаку от костюма, который он носил в течение «канцелярских», как он их называл, лет. Говорил он редко и мало, и сарказм давно вошел у него в привычку, что раздражало тех, кто имел с ним дело.

О своей профессии Долман, когда его спрашивали, говорил, что он — «профсоюзный деятель». Пять лет назад так оно и было, до того дня, когда он вывел две тысячи рабочих на незаконную забастовку, что противоречило промышленному законодательству. Поводом послужило сокращение перерывов на чай на пять минут, хотя эта потеря времени была более чем достаточно компенсирована премией за производительность. На этом митинге сила произнесенного слова победила логику, создала массовую истерию. Через два часа рабочие вновь стояли у станков, но Долмана уволил его собственный профсоюз, и эта обида все еще сидела в его анархистском сознании.

С тех пор он превратился в одинокого воинствующего активиста. Он готов был оказать поддержку словом, а иногда и физическим действием любому делу, которое могло бы нарушить закон и порядок. Дважды полиция арестовывала его;

один раз он был оправдан за недостаточностью улик, во второй раз оштрафован на тридцать фунтов. С него также взяли обязательство не нарушать порядок.

В течение самого тихого периода своей жизни, то есть последние два года, он занимался тем, что строчил подстрекательские статейки для одной воинственно настроенной газеты, подписываясь инициалами — «Д. Д.». Даже редактор отказывался подписывать его фамилию полностью, потому что Долман пользовался сомнительной репутацией у читателей: он так и не добился победы, а неудачи не способствуют паблисити.

Сейчас он ощущал потребность вновь быть услышанным, а не писать под псевдонимом, вот почему его занесло в лагерь отдыха «Рай». Именно в это время рабочие промышленных предприятий находились в отпуске. Рабочие и их жены будут здесь, а среди них найдутся охотники послушать его даже во время отдыха. Он часто посещал бары в дальнем конце лагеря, определяя опытным глазом свою аудиторию. Там он и познакомился с Артуром Смитом, главным смотрителем крикетной площадки в лагере.

Артур был на год моложе Долмана. Копна его спутанных седых волос гармонировала с двухдневной щетиной, а вместе они подчеркивали неряшливый вид грязного и мятого серого комбинезона. Ноги Смита, обутые в резиновые сапоги, которые он носил зимой и летом, волочились по земле с унылым шарканьем, а на его лице застыло злобное выражение, молчаливый протест против лагерной иерархии.

— Этот лагерь — насмешка над рабочими, — Долман купил своему приятелю вторую пинту горького пива. — Достаточно посмотреть вокруг, чтобы это увидеть. Все по схеме «они и мы», только замаскировано. Роскошные шале и лачуги, имущие и неимущие собраны здесь вместе, а половина этих идиотов слишком глупы, чтобы понимать это, — он пренебрежительно махнул рукой в сторону переполненного бара. — Это точная копия среднего паба в городе. Свиньи у корыта. Ты пройди вверх по дороге и загляни в винный бар, приятель, и ты поймешь, что я хочу сказать.

— Я видел, — служитель лагеря с шумом хлебал свое пиво. — Надираются каждый вечер и насмехаются над такими, как мы с тобой. Плюнуть хочется! — он сплюнул. — Богатые богатеют, бедные беднеют. Но чего зря волноваться, сделать-то все равно ничего нельзя!

— Разве? — Долман пристально смотрел на него.

— Да как пить дать. Правительство только о себе заботится, приятель. Держит рабочих в загоне, топчет их. Рабский труд. Знаешь, я сейчас получаю меньше, чем три года назад. Но выбора нет. Босс говорит, что тогда они наймут поденщиков. Вон сколько желающих — местные-то в очереди стоят на эту работу с мая по сентябрь. А потом опять садятся на пособие. А я вот за гроши делаю разную работу. Нет выбора, работы в этих краях мало.

— А что об этом говорит твой профсоюз? — Долман, прищурившись, задавал наводящие вопросы один за другим. Ну же, приятель, скажи то, что я хочу услышать. Я тебя обрабатываю постепенно, но верно.

— Профсоюз! Какой такой профсоюз?

— Ты хочешь сказать, что у вас нет профсоюза?

— Но не в чертовом же «Раю»! Когда тебя берут на работу, ты даешь расписку, что не принадлежишь ни к какому профсоюзу.

— Бог ты мой! — наигранное удивление и возмущение. — И эти тупицы соглашаются работать на таких условиях?!

— У них же нет выбора, — Смит осушил стакан, и Долман тут же потянулся за ним.

— Дай-ка я еще тебе плесну, — он пошел к стойке, чувствуя на себе злой взгляд смотрителя крикетной площадки. Артур хорошо завелся, семена уже брошены. Не торопись, время есть. Пусть переварит то, что я ему сказал.

— Думаешь, что-то можно сделать? — Артур взял стакан, сдул пену. Он почувствовал, что можно как-то компенсировать все эти горькие годы, но не мог представить, чем этот парень может помочь. Все же приятно, когда кто-то тебя понимает; молодые садовники ни хрена не смыслят. Он уже перестал пытаться объяснить им суть вещей. Придет осень, и они опять сядут на пособие и будут хулиганить.

— Нужно заставить владельцев лагеря понять, что не они тут всему голова, — Долман перегнулся через стол, он не хотел, чтобы его кто-то подслушал.

— Если ты о забастовке, то дохлый номер — тут же выпрут пинком под зад, — Артур Смит поджал губы, испачканные в пене. — Я тебе уже сказал, что им ничего не стоит найти замену.

— Да я и не думал о забастовке, — продолжал Долман. — Хотя бы первое время. Но тем, которые тебя эксплуатируют, можно устроить веселенькую жизнь.

— Как это?

— Ну... — пауза, Долман на секунду закрыл глаза, будто глубоко задумался. — Ну, предположим, все косилки вдруг сломаются, траву нечем стричь. Или даже пожар в ангаре с оборудованием...

— Господь с тобой! Они сюда полицию вызовут!

— Ну и что? Если все обдумать как надо, полиция ничего не сможет доказать. Здесь можно устроить славненький погромчик, я имею в виду шикарные шале. Показать этим снобам, что они не лучше рабочих в их лачугах.

— Но тогда богатые просто не станут приезжать сюда.

— Совершенно верно! — Долман. улыбнулся одной из своих редких снисходительных улыбок — он знал, что Смит у него на крючке. Стадия первая; работы еще много. — И эти роскошные шале заполнят рабочие, такие же простые люди, как ты сам. Компании придется снизить цены, а не то лагерь опустеет. Вы вытолкнете отсюда средний класс, и в лагере будут отдыхать те, для кого он и был построен. Понятно?

— Ну а мне-то от этого какая корысть?

— Хороший вопрос. Сначала — никакой. Но ты больше не будешь послушным слугой. Ты, скажем, подстригаешь траву рядом с шале, а парень, который там живет, выходит и болтает с тобой, может быть, купит тебе пива или сигаретой угостит. Ты ему делаешь одолжение — он тебе дает на чай. Ты будешь работать на тех, кто хорошо к тебе относится, пойми! За тобой и рабочий класс пойдет. Каждому приезжающему в лагерь дают заполнить анкету и просят опустить ее перед отъездом в ящик в регистратуре. Уговори их писать, что если в лагере будет использоваться рабский труд, они сюда больше не приедут. Если действовать правильно, боссы испугаются, что лагерь в следующем году будет пуст.

— Ты и вправду думаешь, что может сработать? — на грубом лице Смита отразился восторг. Пиво утопило его прежние сомнения.

— Конечно сработает, но не сразу. Сначала необходимо избавиться от богачей. Пока они здесь, ничего не выйдет, они будут по-прежнему здесь верховодить. «Рабочие за рабочих» — вот наш девиз. Вы получите свой профсоюз, более высокую зарплату, хорошие условия, а через пару лет ты и твои товарищи будете тут хозяйничать, управлять лагерем. Такое бывало и в других местах, так почему не здесь? Но просто криком тут не возьмешь, нужно быть хитрее. И только в самый последний момент вы восстанете против тех, кто все эти годы срал вам на голову!

— Разумно, — Артур Смит выпил еще пива и подумал, продлится ли их беседа еще на одну пинту.

— Ты об этом поразмышляй, а завтра мы еще выпьем, — Долман был искусным игроком, он знал, когда надо подбросить приманку. — Но обо всем этом, Артур, — ни гу-гу, потому что не все такие умные, как ты. Нам надо все поточнее спланировать, выработать тактику. До завтра, приятель.

Смит смотрел, как Долман пробирался к выходу сквозь толпу в баре и удивлялся, почему сам до этого недодумался.

* * *

Дэвид Долман регулярно обедал в ресторане. Он ни за что не стал бы приносить еду из кафе или питаться чипсами. Даже когда он работал в профсоюзе, он каждый день съедал ленч в кафетерии для работников офиса. Престиж ценился высоко, и нельзя было зарабатывать авторитет у своих последователей с помощью фамильярности. Какова бы ни была их участь, Долман не разделял ее. Для себя у него было одно тайное кредо: «Нищие и имущие будут всегда, но нужно постараться не войти в число первых». То, что у него было, Долман хранил подальше, как, например, загородный дом в Девоншире. Что же касалось внешней стороны, то он жил в муниципальным «полуотдельном» доме в Лондоне. Это все была часть стратегии.

В начале второй недели своего отпуска Долман оказался за одним столом с Джеффом Биби. Они оценивающе посмотрели друг на друга — естественное замешательство двух незнакомых людей, случайно оказавшихся вместе. Встреча двух мужчин во время отпуска, которые не привыкли к случайным знакомствам. Кивок, тщательное изучение меню.

— Я буду есть суп и жаркое, — сказал Долман официантке и снова посмотрел на Джеффа. — А вы что будете, дружище? Я могу рекомендовать здешнюю пищу, это одно из немногих достоинств лагеря.

— Фруктовый сок, камбалу и жареный картофель, — Джефф посмотрел вслед официантке. Он не был уверен, что его сосед по столу ему нравится; резкий, слишком самоуверенный, один из тех людей, чья компания может стать невыносимой. Вот цена, которую платишь за то, что проводишь отпуск в одиночестве. Он заметил Энн Стэкхауз, сидевшую за столиком какого-то отдыхающего на другом конце зала. Укол ревности; не будь идиотом, это ее работа.

— Меня зовут Дэйв Долман.

Джефф не протянул руку.

— Джефф Биби, — он решил, что разговор будет не из простых.

— Ну-с, и что скажете о лагере, Джефф? — прямой вопрос, и Биби понял, что Долман преследует какую-то цель.

— Меня устраивает, я делаю то, что хочу. Как в старых, добрых лагерях отдыха.

— Да-а? — тонкие губы Долмана исказилась в усмешке. — Но ведь старые добрые лагеря отдыха были построены для рабочего человека, давали ему все необходимое. А теперь они отнимают у него все это, строят шале для среднего класса и винные бары, затолкали рабочего в гетто в дальнем конце лагеря. Прячут его там, угодничают перед снобами. Изобретательно, но я-то все вижу. А вы?

— Не могу сказать, чтобы меня сильно беспокоило, кто здесь отдыхает, — Джефф поборол в себе раздражение. Господи, он не намерен каждый вечер проводить в подобных разговорах. Может быть, Энн сможет устроить, чтобы его пересадили.

Долман погрузился в мрачное молчание, а Джефф безучастно пил свой сок. Этот тип только и ждет удобного случая, не надо ему его предоставлять.

— Добрый вечер, джентльмены.

Сердце у Джеффа екнуло, когда появилась Энн в своем форменном комбинезоне и со значком «Инспектор»; ему по-детски захотелось вдруг всем объявить, что это его девушка. Погоди, это не так, у тебя с ней было лишь одно свидание. Боже, неужели она пришла отказать ему, только не это!

— О, мистер Долман, — она проверила себя по блокноту. — Как вам нравится еда?

— Еда нормальная, — безрадостная улыбка, — Все остальное — дрянь.

— Понимаю. Но я занимаюсь лишь питанием, — внезапно голос Энн стал холоден. Она тоже невзлюбила этого типа. — О, а вот и официантка пришла, — Она повернулась на стуле, потянулась за тарелкой ростбифа и йоркширского пудинга. — Давай, Сюзи, я помогу. Ростбиф ваш, мистер Долман?

— Мой, — ответил он грубовато, проследил, как Энн поставила перед ним тарелку. — Господи, да я никогда не видал такого места, где бы они так унижали рабочего человека. Набирают толстосумов, а рабочих от них прячут.

— Боюсь, что я тут не при чем, — Энн уже вставала, многозначительно посмотрев на Джеффа Биби. — Но едой-то вы довольны, мистер Долман?

— Скоро вы узнаете, доволен я или нет, милочка, — проговорил он с полным ртом и хрюкнул, что должно было обозначать разочарованный смех.

Что за грубиян, подумал Джефф. Он нарочно прогнал Энн, это прирожденный скандалист. Наверно, профсоюзный активист. Джефф занялся едой, он не собирался портить себе отдых из-за типов, подобных Дэвиду Долману.

* * *

В 23. 30 Энн пришла в ночной ресторан. Она выглядела встревоженной, оглядывалась вокруг, как будто боялась, что увидит ужинающего Долмана.

— Ну и сосед мне достался за обедом! — Джефф сжал ее руку. — Он изо всех сил старался завести меня с того самого момента, как уселся, а так как я не реагировал, он до конца обеда слова не произнес. Неужели мне придется сидеть с ним за одним столом до конца отпуска, а?

— Не беспокойся, я его уже пересадила, — она улыбнулась ему. — Он, кстати, хорошо известен за пределами лагеря. Он из тех людей, кто протестует против всех и вся, у него не раз были неприятности с полицией.

— У вас дела заведены на отдыхающих?

— Нет, но ведь репутация следует за человеком по пятам, — она отвела взгляд. — Между прочим, я думаю, было бы лучше, если бы нас не видели вместе после сегодняшнего вечера.

— Так-ак, — неожиданный удар. — А что, твой любовник против?

— Не говори так, Джефф, — глаза ее были затуманены слезами. — Обещаю тебе, что я больше не встречалась с тем человеком. Но он мой босс, и у меня могут быть неприятности.

— О, я понимаю, — он принялся за свиную отбивную, которая показалась ему безвкусной. — Если так, то не бойся, дай мне отставку.

— Это не так, обещаю тебе! — сказано было очень искренне. — Я не хочу иметь с ним никаких личных дел, но я хочу сохранить место работы. Хотя бы на некоторое время.

— Согласен. Я и не ожидал, что бросишь свою работу только потому, что повстречала парня в отпуске. Если дело обстоит таким образом, то я не возражаю. Между прочим, я купил еще вина.

— И я с нетерпением жду этого момента, — казалось, она стряхнула с себя все тревоги. — Надо признать, работа меня в последнее время утомляет.

* * *

Они налили уже по второму бокалу вина, и беззаботный смех Энн, казалось, рассеял ее тревожное настроение. За окном раздавался шум из парка аттракционов — там бурлила жизнь. Прислушавшись, можно было различить голоса, выкликающие номера в зале для игры в бинго, соревнующиеся в своих попытках перекричать шум. Публика сновала взад и вперед, отдыхающие старались не упустить ни минуты своего отдыха. Место веселья и смеха, картонный мир искусственных развлечений. И все же, подумал Джефф, во всем этом ощущалась какая-то тайная тревога, он что-то чувствовал, но не мог понять, что именно. В некотором смысле центром этого ощущения была Энн Стэкхауз; она вчера намекнула, что лагерь — место не для него, что-то определенно тревожило ее в глубине души.

— Когда закрывается лагерь? — он поцеловал ее и подумал, что не стоит тратить время на пустые разговоры.

— 25 сентября, в этом году на неделю раньше. А что?

— Я просто подумал... что ты потом собираешься делать?

— Вернусь в свою квартиру в Кембридж, наверно, — ответила она. — Зимой буду работать в офисе фирмы.

— Я и не знал, что главная контора «Рая» в Кембридже. В моем проспекте указан лондонский адрес. По крайней мере, чек я отсылал туда.

— Я работаю не на лагерь, — она закрыла глаза. — Я в компании, занимающейся общественным питанием. — И словно бы для того, чтобы он не задавал больше вопросов, она нашла губами его губы, слегка раздвинула их, приглашая его язык.

Он почувствовал, как она дрожит; она упала на диван, увлекая его за собой. Опять это было приглашение, по крайней мере, он так думал. Но Энн была другой, не такой, как все. Глупости, зря он возвел ее на пьедестал, окружил ореолом. Они были мужчиной и женщиной, они трепетали от страсти, но он все еще боялся сделать первый шаг, чтобы не разрушить все. Она разрешила для него эту проблему, просунув руку между их сомкнутыми телами и найдя его.

— В спальне нам будет удобнее, — прошептал он и осторожно укусил ее за мочку уха.

Она не сопротивлялась, когда он соскользнул с дивана, помог ей встать и повел в соседнюю комнату. Двое горящих страстью и желанием людей, которым было совершенно безразлично сейчас, что происходило в лагере отдыха «Рай».

Глава 7

Ослиные бега, устраиваемые раз в неделю на главной спортплощадке, пользовались неизменным успехом. Площадка была ограждена с обеих сторон скакового круга, служителям приходилось постоянно следить, чтобы там не оказались дети, без конца предупреждать беспечных родителей. Все это являлось частью обстановки, потому что было достаточно трудно заставить двенадцать животных завершить круг. Служителю в яркой куртке обычно удавалось сделать это, спрягав в кармане морковку; этот ритуал был изучен ослами.

Комментатор занял место на трибуне, возвышавшейся на высоте шесть метров на полпути до финиша. Повсюду царила совершенная неразбериха, ослы не слушались, пытались освободиться от своих юных жокеев, завидев человека с морковкой в кармане. Животных приходилось сдерживать.

Без длинной рекламы эти бега потерпели бы фиаско. Комментатор писал мелом ставки на доске, объявляя их громким голосом для близоруких. Максимальная ставка — 50 пенсов, и букмекер в большой соломенной шляпе уже четверть часа объявлял о том, что пришла пора закрывать ставки. Но ставки закрывались только тогда, когда не было больше желающих.

В бегах принимали участие шесть ослов, было предрешено, что нынче победу одержит Бенджамин III. Бенджамин выигрывал раз в месяц, деля почести по очереди с Джей-Джеем, Нодди и Джошуа. Так как семьи редко отдыхали в лагере больше двух недель, никто об этой хитрости не догадывался, а если и догадывался, то ставил на фаворита и был доволен, получив свои 20 пенсов выигрыша. Ослы содержались в лагере за счет скачек, поэтому проблем не возникало. Чем больше хаоса, тем лучше.

Наконец старт был подготовлен, и толпа зрителей замерла. Флажок опущен — от выстрела давно отказались, потому что большинство животных пугались и бросались в противоположную сторону.

— Пошли! — человек на трибуне должен был создавать атмосферу ажиотажа; наездники колотили ослов ногами по бокам, служители тянули за хомут. — Осторожно, отойдите в сторону, прошу вас, в любую секунду ослы могут помчаться на всей скорости. Уберите этого ребенка с трека! Благодарю, мадам. И вот Бенджамин III, наш лидер, уже вырвался вперед. Его догоняет Хоббит. Это, несомненно, самые захватывающие бега сезона!

Бенджамин III был готов завершить свой бег, если бы его наездник ловко не вернул его на трек, притворившись, будто удерживает его. Сегодня ни один из ослов, казалось, не был заинтересован даже в морковке. Хоббита пришлось подталкивать сзади.

— Бенджамину III удается сохранять лидерство, несмотря на жесткую конкуренцию со стороны Хоббита! Маффин сейчас на третьем месте. О, ну и бега у нас сегодня, леди и джентльмены!

Толпа весело шумела, люди толкались, пытались пробиться поближе, чтобы увидеть финиш. Один из ослов, тащившихся сзади, смог освободиться и направился назад под добродушные визги и свистки. Служитель, отвечающий за Бенжамина III, выглянул на трибуну, получил сигнал. Отпусти его, Чарли!

Бенджамин III галопом бросился вперед и перервал ленточку. Хоббит последовал за ним и стал вторым. Третье и четвертое места всегда определялись с помощью фотофиниша, это вносило оживление, добавляло подлинности этому неуклюжему шоу.

Часть толпы старалась пробиться к будке букмекера — люди жаждали получить свои 20 пенсов, что означало бесплатную конфету для детей или полпакетика чипсов, которые казались особенно вкусными. Ох уж это чувство выигрыша!

Организаторы бегов давно овладели искусством разряжать обстановку, когда шоу завершалось. Звучали громкие объявления о предстоящих мероприятиях, несколько раз назывались клички ослов-победителей. А если кто отправлялся на поле минут через десять, он мог проехаться на Бенджамине III. Бесплатно, конечно.

Комментатор положил мегафон, скинул куртку. Было страшно жарко, но шоу удалось. Он опасался, что в один прекрасный день все рухнет, что начнется шум, послышатся крики, их обвинят в обмане, закидают подгнившими яблоками, которые Джимми, продавец из фруктового киоска, отдавал детям, если уж осы начинали его слишком одолевать. Но сегодня все прошло великолепно, и только это имело значение. Он спустился вниз по крутым деревянным ступенькам и направился к чайному киоску.

Кто-то лез на трибуну. Люди заметили эту жилистую фигуру, но не обратили на человека особого внимания, даже несмотря на то, что на нем не было униформы работника лагеря. Возможно, какой-нибудь рабочий собрался разобрать это строение. В лагере люди не придавали значения многим вещам, потому что они их не касались. Человек этот, кто бы он ни был, взял в руки мегафон, поднес его ко рту.

— Леди и джентльмены, братья, товарищи рабочие!

— Боже милосердный, да кто это, черт возьми? — комментатор бегов, который уже почти дошел до чайного киоска, обернулся, услышав обращение. Служители глазели в удивлении, собравшаяся было расходиться толпа остановилась послушать. А вдруг изменилось время игры в бинго или же что-то бесплатно раздают.

— Братья, мы все собрались здесь, в этом лагере, потому что мы все — так называемые рабочие в этой стране. Эксплуатируемые, забитые, выполняющие рабский труд, называйте это, как хотите, ибо пока такие как вы и я работают, другие богатеют и жиреют. И бездельничают. Даже здесь. Это место должно быть местом отдыха для рабочих, но только посмотрите, что творится вокруг. Посмотрите на тот дальний конец лагеря, на те роскошные шале, на винные бары и рестораны. Как же непохоже это на ваши жалкие домишки! На ваше гетто. Даже здесь вас эксплуатируют! Я спрашиваю вас: вы собираетесь с этим мириться? Разве вы еще не достаточно натерпелись?

— Господи, это еще что за тип? — спросил служитель в желтой куртке. Его коллеги взглянули на него. Кто-то должен вмешаться. Но такого здесь никогда еще не случалось.

— Я его сниму, — высокий человек в желтой форме с диагональной полосой на рукаве вышел вперед. — Вот чокнутый!

Толпа вернулась. Обычно люди слушают, когда их много, это характерная черта стадности. Тишина, только из парка аттракционов долетают звуки, но он слишком далеко, чтобы заглушить выступающего. Какой-то комик, наверное, розыгрыш, как и ослиные бега, еще одно развлечение.

Служитель ускорил шаг. Где, черт побери, служба безопасности лагеря? Вероятно, пьют чай и подсчитывают штрафы, полученные от туристов. Это их работа. Но их здесь нет, так что придется ему этим заняться. Он подошел к ступенькам трибуны, посмотрел вверх.

Лицо у оратора умное, но черты его искажены фанатизмом, вены на лбу вздулись. Это, конечно, не розыгрыш.

— Эй, приятель, лучше бы тебе спуститься, — он хотел произнести это повелительно, но слова прозвучали наподобие жалкой просьбы. Но человек на трибуне не слышал его, он начал новую обличительную речь.

Господи, придется лезть туда, наверх! Человек в желтом боялся высоты и не любил неприятностей. Если в каком-то баре случалась драка, всегда можно было вызвать по радио больших и сильных парней из службы безопасности. Сегодня днем у него нет с собой радио, потому что раньше на бегах ничего такого не случалось.

— Эй, приятель, лучше бы тебе спуститься! — громче на этот раз, но человек все равно его не услышал.

Он начал нервно забираться по ступенькам, наступая на каждую. Сначала он проверял ступеньку наощупь, лишь потом наступал на нее всей тяжестью, заставляя себя смотреть наверх. Ради Бога, только не смотри вниз! Здесь до земли всего лишь метров шесть, но этого достаточно, чтобы сломать ногу. Или шею. Заткнись, идиот!

Он передохнул, посмотрел на толпу сверху сквозь пот, стекающий со лба. Большинство зрителей вернулись, пришли послушать этого придурка! Идиоты недоделанные!

Вот он почти наверху. И никто не пошел за мной, а если потребуется помощь? Премного благодарен, а что мне теперь делать, черт побери?

— Замолчи, приятель, а? — голова и плечи служителя появились над платформой трибуны. Он видел ноги оратора с вывернутыми внутрь коленями, видел его грязные и рваные парусиновые туфли на резиновой подметке. Чертов бродяга, крикун, на игле, как пить дать.

Говорящий замолчал, повернулся и посмотрел вниз. Их глаза встретились. Желтый почувствовал сухость во рту, ему захотелось поскорее спуститься вниз на твердую землю. Этот парень ненормальный, достаточно было увидеть его глаза, как он их вытаращивает, как смотрит неотрывно. С трудом переключается со своего ораторства на тот факт, что на его трибуне появился чужой. Остекленелые глаза Долмана прояснились, загорелись фанатической злобой.

— И какого хрена тебе здесь надо, парень?

— Я... тебе лучше спуститься. Нам надо разобрать трибуну!

— Слезай отсюда, пока я тебя не столкнул, прихвостень капиталистов! Они подослали одного из своих слуг, чтобы заглушить правду! Отвали!

Служитель собирался отступить, не желая ввязываться в физический конфликт, но он опоздал. Он увидел, как к нему движется нога Долмана, выбросил кверху руку, чтобы защитить свое лицо, и в тот же миг потерял равновесие. Он упал как раз в тот момент, когда этот оборванец, пробив его тонкую преграду, со всей силы ударил его в лицо. Он закричал, увидел под собой землю сквозь пелену боли, пролетел через головокружительный барьер. Это напоминало сон, когда тебе снится, как ты летишь с лестницы, но в самый последний миг просыпаешься. Но на этот раз он не проснулся.

Звук удара, еще один, его тело подскакивает, скользит, переворачивается, он пытается ухватиться за ступеньки, пролетая мимо них. Не удалось. Он набирает скорость, слышит, как толпа кричит, насмехается все громче. Ублюдки, вам плевать, если я сломаю себе шею! Он рухнул на траву, перевернулся, выпрямился, почувствовал вкус крови во рту, затем ощутил боль; болело не только лицо, но и нога, согнутая под телом. Все вокруг он видел в темно-красном тумане, он чувствовал, что теряет сознание, он сжался от страха, потому что толпа издевалась над ним, люди обступили его со всех сторон, словно свора гончих, загнавших наконец раненую лисицу.

Человек на трибуне вновь говорил, обращаясь к аудитории, словно ничего и не произошло. Будто его прервали на секунду, но теперь было всё в порядке.

— Видите, братья, они боятся правды, но меня не заставишь молчать!

Появились двое мужчин в серой форме, они бежали бегом, поспешно натянув каски, на поясе у них болтались дубинки. На их мундирах была надпись: «Служба безопасности лагеря». Происходят беспорядки, их нужно немедленно прекратить. Они не были готовы к этому, потому что до закрытия баров оставалось целых восемь часов. Они были официальными вышибалами, эта полиция «Рая».

Они взбежали по деревянным ступенькам, чувствуя, как те трещат и прогибаются под их общим весом, приготовили дубинки. Внизу двое желтых занимались своим пострадавшим коллегой, вызывали по радио «скорую». Но прежде всего надо было схватить этого подстрекателя.

— Прочь, капиталистические свиньи! — Долман стоял наверху, ему не было страшно. Он был только зол, что его опять перебили. Толпа зевак гудела — никто не ожидал, что за незатейливыми ослиными бегами последует такое великолепное развлечение. Это, конечно, розыгрыш, все подстроено нарочно. Цирк под открытым небом, натренированные ловкачи выполняют номер с падением. Может быть, они и зрителей пригласят поучаствовать. Несколько наиболее отчаянных приблизились; может быть забавно.

Долман опять собрался ударить ногой по лицу, появившемуся над уровнем шаткого помоста, он вложил в этот удар всю силу своего гибкого тела. Он уже приготовился к результату этого удара, закричав от отчаяния и ярости.

Но удара не последовало; как только он собрался нанести удар носком туфли по лицу, наполовину скрытому под хлорвиниловой каской, оно двинулось в сторону. Это было умелое резкое движение, как раз достаточное, чтобы избежать прямолинейного удара; осознанный, натренированный прием защиты, ни намека на панику. Долман невольно дрыгнул ногой кверху, его вопль совпал с растяжением мышцы паха. Он так сильно качнулся, что не смог удержаться, потерял равновесие: его поврежденная нога вытянулась, а другая подвернулась в лодыжке. Он выбросил руки вперед, хватаясь за воздух, словно неопытный ныряльщик, собравшийся прыгнуть с трамплина, но струсивший, когда было уже поздно. Долман неуклюже полетел вниз, изрыгая проклятья, сильно ударился о широкую ступеньку посередине лестницы, покатился вниз. Он упал с глухим стуком на траву примерно в метре от того места, где санитары уже укладывали на носилки первую жертву, и затих. Его незрячие глаза уставились на небо, краска быстро сходила с прежде румяного лица.

Собравшиеся разразились аплодисментами. Этот фокус явно удался. Совершенно неожиданный балаган, изображающий конфликт профсоюзника и капиталиста, «плохого» и «хорошего», которые в результате оба оказались на носилках.

— Так ему и надо! — младший офицер службы безопасности уже начал спускаться вниз. Он не торопился, потому что спешить было незачем. Оставим этого ненормального для парней из «скорой», пусть они отвечают.

— Давай допьем чай, Джо, и айда, займемся делом.

* * *

Тим Моррисон был главным управляющим лагеря отдыха «Рай» со времени его открытия. За счет фирмы он мог себе позволить жить без забот на территории лагеря, шить модные костюмы у дорогого портного, курить сигары и иметь хорошо оснащенный бар во внушительном офисе, а также посещать парикмахера каждые две недели, чтобы содержать в порядке свои завитые волосы пепельного цвета. В 38 лет им двигало честолюбие; он был любитель женщин, но до сих пор не попался в сети супружества. Может быть, когда-нибудь, если правление сдержит свой намек на обещание сделать его директором. Хитрый и ловкий, он умел блефовать; если ошибался, всегда при необходимости мог найти козла отпущения. Популярность среди работников лагеря не могла служить средством для повышения по службе, а фамильярность лишь рождала злобу.

Ежедневно возникали проблемы; он поручал заниматься ими другим, а потом проверял, чтобы удостовериться, что они разрешены. Старайся, чтобы посетители были довольны, создавай репутацию.

В зале регистратуры имелась его фотография в рамке с подписью золотыми буквами: «Главный управляющий». Пусть тебя видят и узнают — таков был его девиз.

Каждодневными проблемами занималась администрация; уж Тим об этом позаботился. Он находился в своем офисе с 9. 30 до 15. 30, диктовал письма личной секретарше и отвечал на те телефонные звонки, на которые никто другой бы не смог ответить. Вне «часов в офисе», как он постоянно напоминал своим служащим, его обязанностью было ходить по территории лагеря, внимательно следить за тем, чтобы все было в ажуре. Чтобы узнать, хорошо ли работают люди в барах и довольны ли посетители, ему было необходимо там бывать, выпивать.

Но заботы Тима Моррисона, его кошмары начались тогда, когда профессор Мортон и его группа ученых появились в лагере с явного благословения правления директоров. Тим считал, что его вынужденная подпись на документе о неразглашении служебных тайн была почти оскорблением. Он с самого начала проявил свою дипломатичность, свою лояльность по отношению к фирме. И все же они настаивали, и ему пришлось подчиниться этой безумной идее. Если вся эта история просочится наружу, им всем будет крышка и, вероятно, правительство тоже пойдет ко дну.

Он зажег сигару, но на сей раз не для того, чтобы произвести впечатление — дорогой гаванский табак был необходим ему для успокоения нервов. Ему надо было чем-то занять руки, а иначе он начнет ломать пальцы, крутить ими, как нервный школьник, вызванный на ковер к строгому директору школы. А когда этим директором школы был профессор Мортон, твои внутренности угрожали вывернуть наружу весь обильный ленч.

— Всем разговорам об этом нужно положить конец, — Мортон говорил тихо, пожевывая черенок трубки и добавляя табачного дыму к уже прокуренному воздуху офиса главного управляющего. Дверь была закрыта, доносился только стрекот пишущей машинки — в соседней комнате Клэр осиливала утреннюю диктовку своего шефа. — Ничего страшного не произошло.

— Пострадали два человека, — Тим снова заерзал на стуле. — Служащий лагеря и отдыхающий. Кто-то из них, а то и оба могут поднять шум.

— Долман этого не сделает. Мы сами этим займемся, не тревожьтесь.

— Разве он один из ваших... подопытных кроликов!

Глаза Мортона сверкнули за толстыми стеклами очков, что указывало на его гнев, но он быстро совладало собой.

— Да, он один из наших участников эксперимента. Он, кажется, крайне воинственно настроен, это чувство доминирует в его системе. Нам известно, что он довольно много времени проводил с вашим главным смотрителем крикетной площадки Артуром Смитом.

— От этого Смита одни неприятности, да он к тому же и лентяй. Я его уволю, избавлюсь от него для вас.

— Ни в коем случае. Мы хотим продолжить за ним наблюдение. За Долманом придется... присмотреть. Он, кажется, растянул лодыжку, и у него сотрясение мозга. Его нужно вернуть в шале и...

— Ему необходима медицинская помощь. Его должны осмотреть в городской больнице, может быть, даже оставить на ночь.

— Его нельзя отправлять в больницу. Мы не можем допустить, чтобы его «осматривали». Проследите, чтобы из вашего медпункта его доставили в его шале. Распорядитесь, чтобы это сделали сейчас же, пока какой-нибудь идиот не вызвал «скорую» из города!

Рука Тима Моррисона заметно дрожала, когда он поднимал трубку и набирал номер. Отрывистая команда, которая, как он надеялся, скрыла дрожь в его голосе. Он опустил трубку на рычаг.

— Готово, — он весь вспотел. — Даже если они и решат, что я с ума сошел. Они как раз собирались позвонить в больницу. Хотя нашего сотрудника придется отправить в больницу, у него нога сломана. Это уж нам точно скрыть не удастся.

— Согласен, — Мортон позволил себе изобразить слабую удовлетворенную улыбку. — Но мы должны поддержать его дух. Удвойте его компенсацию и отправьте домой на весь остаток сезона, полностью сохранив его жалованье. Он не будет задавать вопросов.

— Но кто-то другой может это сделать.

— Естественно, но ответ прост. Долман был под хмельком, он забрался на трибуну и свалился оттуда. Господи, да пьяные дерутся в лагере каждый вечер. На сей раз просто все вышло чуть красочнее. Мы снимем с Долмана действие препарата, он все забудет, а если станет задавать вопросы, мы ему эту версию и предложим. Ему еще повезло, что не вызвали в полицию, чтобы арестовать за нарушение порядка. У него репутация скандалиста, он не раз вступал в противоречие с законом, так что будет только рад, что так все вышло, поверьте мне.

Тим Моррисон вздохнул с облегчением. Профессор дал ответы на все вопросы. На этот раз. А что будет в следующий? Именно это беспокоило главного управляющего. Риск сохранится до тех пор, пока ученые будут здесь.

— Хотите выпить? — Моррисон кивнул на бар в углу комнаты. Потому что я никогда еще так не нуждался в этом.

— Почему бы и нет? — Мортон улыбнулся, явно расслабился. — Мне, пожалуйста, рюмочку виски. Вообще-то я кое о чем хотел вас попросить. У вас нет под рукой папки со списками отдыхающих?

— Клэр сейчас принесет, — Моррисон нажал кнопку. — Вы хотите данные о ком-то определенном?

— Да, — выражение лица профессора стало жестким. — Если у вас есть какая-то информация о парне по фамилии Биби, какой мы не располагаем, мы бы были очень признательны".

Глава 8

Днем время для Джеффа Биби тянулось бесконечно долго. Он утратил способность расслабляться, стал нервным, раздражительным. Он бы хотел, чтобы его отпуск проходил так: скорее бы пролетал день и наступала бы ночь. Потому что внезапно Энн Стэкхауз полностью завладела его мыслями. Он не мог дождаться наступления темноты, когда она проскальзывала в его шале как какая-то тайная любовница.

Он лежал на небольшом скалистом пляже лагеря, не замечая визга детей, не слыша шуршания волн о гальку. Воспоминания о прошлой ночи все еще были сильны в нем; они вновь и вновь отдавались друг другу, пока, наконец, Энн не согласилась остаться на ночь. А когда музыка радиобудильника разбудила их, они обнялись и опять любили друг друга. Он опасался, что все это лишь эротический сон, от которого он очнулся, что единственной реальностью было его возбуждение.

Отныне дни станут лишь перерывом, временем для отдыха и приготовления к ночам страсти. Мысль о том, что он снова влюбляется, опьяняла его. Дверь Джеммы закрылась, дверь Энн открылась для него. Как будто так и должно было случиться, так быстро, что для сердечных мук не осталось времени. Рай в «Раю», и ни он, ни она не хотели, чтобы этот праздник кончился. И все же в глубине души его терзало глухое чувство беспокойства, что что-то не так. Энн что-то скрывает от него, это точно. Он почти убедил себя, что она не изменяет ему. Хорошо, у нее есть проблемы, у нее была связь с боссом, и она хотела ее прекратить, но не хотела бросать работу. Это было понятно. Но он чувствовал, что дело куда сложнее. Вот почему его причудливым эротическим мыслям мешали гнетущее сомнение, страх, что сегодня все будет кончено. Для него это был бы удар, который никогда бы не смогла нанести ему Джемма.

Он перевернулся на живот, взглянул на часы. 13. 35. Как раз время ленча в ресторане, он едва успевает. Нет, он не хотел туда идти; во-первых, он не голоден. Он собирался заказать сегодня обед в шале, подготовить все к приходу Энн. И еще купить пару бутылок «Блу Нан», ее любимого вина. Будет почти так же хорошо, как и в том ресторане, где они ужинали.

Он встал, медленно пошел прочь с пляжа, осторожно ступая по гальке, пока не добрался до песка. Маленький паровозик тащил три открытых вагончика вдоль побережья. На поезд была очередь. Ему не хотелось ждать, да он и не спешил никуда. Он пошел по стальным рельсам, готовый отпрыгнуть в сторону, как только заслышит шум возвращающегося поезда.

Дневные любовники уединились в кустарнике, подростки обнимались и целовались; он позавидовал им, у них нет жизненных осложнений, они могут быть вместе весь день и всю ночь. Никаких тайн, никаких загадок. Нет, он не завидует им, решил он, потому что ни у одного из этих парней нет Энн Стэкхауз. Он оказался счастливчиком, и в конце концов все будет хорошо.

Джефф дошел до конца пляжа и ушел с берега, направившись к большому озеру для лодочных прогулок с таинственным островом, поросшим деревьями. Дикие утки и нырки на воде не обращали внимания на гребцов, большая стая канадских гусей паслась на траве между озером и первым рядом двойных шале. Люди закусывали, сидя на траве, бросали крошки гусям, которые Торопились подобрать их, вытянув шеи, предупреждающе шипя на случай, если это уловка. Они не доверяли людям, а лишь терпели их присутствие, брали то, что им предлагали, но соблюдали осторожность.

Джефф слышал шум, доносящийся из парка аттракционов, видел, как медленно поворачивалось чертово колесо; отдыхающие визжали на американских горках, получая удовольствие от того, что внутри у них все переворачивалось. Энн была права: это место не для него, но сейчас он бы не согласился поменять его даже на Багамские острова. Его отпуск, не суливший ничего хорошего, превратился в самый великолепный в его жизни.

Он начал размышлять, что будет делать, когда эти две недели подойдут к концу. Он должен будет вернуться на работу, это несомненно: пристройка майора Бриггса ждать не станет, еще есть множество мелких дел. Энн' останется здесь; может быть, ему удастся освобождаться на уик-энд, приезжать сюда в пятницу вечером и оставаться до воскресенья. Хотя бы два месяца, пока лагерь не закроется. Он попытался сообразить, легко ли будет ему добираться из дома до Кембриджа.

Галерея игровых автоматов тоже не для него, эти устройства заряжены таким образом, чтобы ограбить тебя, в щель бросаешь монеты по 2 и 10 пенсов, которые не особенно жалко, пока не оказывается, что уже поздно. Некоторые становились просто одержимыми этими автоматами, тратили весь свой недельный заработок, отдавали все деньги однорукому бандиту в местном парке аттракционов. Они привыкали к этой игре, как к наркотику. Джефф считал все эти игры скучными, они вообще не стоили того, чтобы рисковать.

Его взгляд невольно задержался на парне, стоящем у входа в главную галерею. Сомбреро низко надвинуто на глаза, чтобы оставить в тени черты лица, несмотря на густые, свисающие усы видна усмешка на его тонких губах. Полы кожаного жакета откинуты назад, правая рука покоится на кобуре пистолета 45-миллиметрового калибра. Но особенно выделялись глаза: осколки холодного голубого цвета, вставленные в пластмассовые впадины таким образом, что где бы ты ни стоял, они все равно тебя видели. Бросали вызов.

И если ты не мог узнать его, то надпись над его оцепленной канатом кабинкой сообщала тебе, что он — СТРЕЛОК. «Испытайте быстроту вашей реакции, сразившись с ним», — было написано более мелкими буквами, а к стойке прикреплена еще одна копия пистолета, под которой находилось отверстие для монеты. Подбежал мальчишка, вытащил пистолет из кобуры, не опустив в щель монету, и тут же загорелась неоновая надпись, сообщившая ему, что он «обманщик». Мальчишка сунул пистолет обратно в кобуру и дал деру, словно боялся наказания. Казалось, больше не было охотников принять вызов.

Джефф Биби невольно загляделся на эту фигуру, так похожую на живого человека. Он поиграл в кармане десятипенсовой монетой, раздумывая, поводил ногтем большого пальца по ее зубчатому краю. Это всего лишь проверка ловкости, приз не предусмотрен. Победишь этого парня в стрельбе или потеряешь свои деньги — это, по крайней мере, честно. Электронное оружие, более реалистичное, чем воздушный пистолет. Он пожал плечами, бросил монету в щель, и голова стрелка дернулась кверху.

— Когда я скажу «бери пушку», приятель, то бери ее. Или мотай отсюда!

Трескучая запись с этой угрозой, произносимой с нарочитым американским выговором, доносилась из спрятанного микрофона. Джефф напрягся, сжал рукоятку пистолета на стойке, пристально посмотрел в ненавистные глаза и вдруг подумал, как выглядит любовник Энн. Босс, морщинистый и седой, безжалостный, получающий все, что хочет. Его сексуальная привлекательность в том, что он стар и опытен, что он всего добился. Парень, я ненавижу тебя, я разнесу тебе башку! — Бери пушку!

Джефф схватился за пистолет, вытащил его из кобуры. Внезапно им овладела паника: кто первым выстрелит, тот и будет жить. Мальчишечья игра в ковбоев с игрушечным пистолетом с одним пистоном, если пистонов больше не было, ты орал «бах!». Он нажал на курок, увидел, как замигал свет над трясущейся фигурой стрелка, который держал теперь пистолет на уровне бедра. ПРОМАХ.

— Не повезло, приятель. Давай, попробуй еще разок, или мотай отсюда! — запись была неразборчивая, полустертая. Может быть, стрелок пил.

Джефф положил пистолет в кобуру, держа руку на прикладе. Свет опять погас. Он весь напрягся и дрожал. Идиот, впавший в детство! Он быстро огляделся. Никто не смотрит, все увлечены бросанием денег в автоматы.

— Бери пушку!

Джефф не торопился, он аккуратно вынул оружие из псевдокожаной кобуры. Стрелок не так ловок, как он думал. Механизм был устроен так, что эту игру ты должен выиграть, потому что деньги обратно не получишь. Джефф поднял пистолет, прицелился в грудь мишени. Джефф затаил дыхание, нажал на курок и на сей раз услышал слабое «клик».

Фигура стрелка дернулась, раздалось какое-то мычание, как будто он испугался, голова его упала на грудь, а рука с пистолетом опустилась. Мертвый, он держался на ногах. Попал!

ПОПАДАНИЕ. Неоновая надпись стала зеленой, затем исчезла. Пистолет стрелка опять был в кобуре, он выпрямился и вновь принял первоначальную позу, словно зомби, только его нарисованные голубые глаза видели все вокруг, высматривали следующего, кто бросит ему вызов. Бывший любовник Энн, ее босс; пуля прошла через сердце. Так сказать, 10 пенсов за удовольствие от садистской фантазии.

Джефф положил пистолет в кобуру, снова огляделся и вздрогнул, потому что в дверях стояла девушка и внимательно смотрела на него. Небольшого роста, темноволосая, обшарпанные джинсы и блузка, грязная и рваная. Их взгляды на секунду встретились, и он в замешательстве покачал головой. Я и на самом деле большой ребенок, играю дома в ковбоев и индейцев в свободное время. Господи, да я это сделал лишь для того, чтобы избавиться от скуки, это ведь лучше, чем однорукие бандиты. Я только что застрелил бывшего любовника моей девушки. Господи, он чувствовал себя круглым идиотом.

Девушка все еще неотрывно смотрела на него. Он опустил глаза, но понял, что не может не смотреть на нее. Она выглядела настоящей бродяжкой, из тех, которые околачиваются на автобусной станции после наступления сумерек и, прячась в темноте, просят у тебя дать прикурить, когда ты быстро проходишь мимо. Кто-то ее здорово избил, судя по ее лицу. Левый глаз посинел и заплыл, нижняя губа разбита. Бедняга, но это не мое дело, она, видимо, повздорила со своим парнем. Заведи-ка этого стрелка, милая, и отведи душу. Тебе это здорово поможет, могу поклясться.

Боже, ну и духота здесь, даже голова кружится. Столько времени он тут зря потерял. Джефф быстро пошел к крутящимся дверям.

— Извините!

Ее голос был на удивление культурным, а в том, как она вышла ему навстречу, поднесла к губам самокрутку, чувствовались манеры. Из смятой бумажки торчал табак. Он остановился, вновь почувствовал растерянность.

— Извините, у вас случайно не найдется огонька?

— Конечно, найдется, — он невольно начал шарить в карманах, пока не нащупал цилиндрическую автоматическую зажигалку, затерявшуюся в куче мелочи.

Он вынул ее и зажег для девушки. Теперь он близко видел ее лицо; девушка была настоящей красавицей, вернее, была бы, если бы кто-то не избил ее. Пострадавший глаз почти закрыт, губа перестала кровоточить совсем недавно, на подбородке остался след крови.

— Благодарю, — она глубоко затянулась, наполнила дымом легкие. — Вы, наверное, не согласитесь мне помочь, ведь нет?

Джефф Биби насторожился, виновато огляделся по сторонам, испугавшись вдруг, что здесь может оказаться Энн. Он положил зажигалку в карман, опустил глаза.

— Смотря в чем. — Зависит от многих вещей, я не собираюсь вмешиваться в какую-нибудь историю.

— Здесь рядом есть чайная. — Она подошла совсем близко к нему. — Может быть, мы могли бы там поговорить.

Ему бы надо было сразу уйти, ускорить шаг и затеряться в толпе, снующей вокруг сувенирных магазинов. Вместо этого он позволил девушке пойти рядом с ним, и теперь вот они сидели за угловым столиком переполненного бара, а, перед ними стояли кружки с чаем. Так вот начинаются отпускные романы. Он смотрел на густую коричневую жидкость и думал, как ему теперь из всего этого выбраться. Можно встать И уйти. Попозже, пусть она сначала расскажет свою историю.

— Так вы победили Дикого Билла? — она растянула в улыбке разбитую губу.

— Только со второго раза. Да я просто время хотел убить. — Черт, я проговорился, что не спешу. О Боже! — Так в чем ваша проблема?

— В этом, — она потрогала пальцем рану на губе. — Меня между прочим, звать Синди.

— Привет, я — Джефф.

— Я проститутка, — она говорила без всякого выражения, просто констатировала факт. Так же точно она могла бы сказать: «Я продавщица».

— А..? — он вздрогнул от удивления, подумал, что, может быть, ослышался.

— Проститутка, я продаю свое тело, — девушка говорила медленно, как-то невнятно, но очень спокойно, как воспитательница детсада, объясняющая что-то малым детям. — Я беру тридцать фунтов, но должен быть презерватив. Это ведь разумно в наши дни, правда, Джефф? И еще — оргазм может быть только один раз.

— Нет, спасибо, — он почти поднялся со стула, но она схватила его за руку, твердо, но по-доброму, словно извинялась, а на лице ее было умоляющее выражение.

— Простите, я вовсе не пристаю к вам, мне не нужно было так говорить. Я просто пыталась объяснить, кто я такая. Вы ведь понимаете, да?

— Слишком хорошо понимаю, — он снова сел, разозлившись на себя, что не ушел. — Я этим не увлекаюсь. У меня есть девушка. — По крайней мере, я так думаю.

— О, прекрасно, — она улыбнулась. — Да я бы и не хотела, чтобы вы стали делать что-то против желания. Но если вы передумаете, я готова. Я наблюдала, как вы стреляли. Видите ли, здесь не так-то много одиноких мужчин, только подростки. А мне надо с кем-то поговорить, потому что я влипла в историю. И здорово влипла.

Ну вот, начинается, подумал он. Несмотря на ее культурную речь, она вела себя по-детски. Неудачница из среднего класса, может быть, чуть простовата. Нет, она наркоманка, он был теперь в этом уверен. Она накачалась, мысли ее перепутались, она стала чересчур сексуальна, и ее приятель бросил ее. От этого она в отчаянии. Но его это не волнует.

— Я боюсь возвращаться в шале, потому что мой парень меня снова изобьет, — ее настроение резко изменилось, в здоровом глазу светился ужас, поврежденный был закрыт. И ее ладонь, лежащая на его руке, дрожала.

— Зачем же тогда возвращаться? — он говорил резко, потому что сочувствие могло его далеко завести. — Вы можете уехать. Или пойти и пожаловаться администрации лагеря, даже обратиться в полицию, если он вас бьет.

— О, я не могу этого сделать! — она была в ужасе. — Я не могу бросить Алана, я ему нужна.

— Он это как-то странно демонстрирует.

— Думаю, это все из-за наркотиков, — она говорила шепотом. — И ему многое пришлось пережить. У него галлюцинации. Он думает, что я — это не я, называет меня Донной, держит меня взаперти в шале, чтобы я не пошла в полицию. Я бы этого и так не сделала. Но мне пришлось выскользнуть за куревом, а теперь я боюсь возвращаться. Он будет думать, что я была в полиции, и он на все способен!

— Но в том случае, вам постоянно придется искать защиты!

— Я хочу, чтобы вы защитили меня, Джефф!

У Джеффа голова пошла кругом. Все это напоминало какой-то кошмар. Он лениво бродил по галерее игровых автоматов, его привлекла игра в стрельбу, и вот теперь он сидит и пьет чай с девицей, которая утверждает, что она проститутка и хочет, чтобы он защитил ее от взбесившегося любовника.

— Нет, спасибо. Я для этой роли сильной руки не гожусь, — он попытался оттолкнуть ее руку, но она вцепилась ему в запястье.

— Вам не придется применять силу, — в ее шепоте теперь звучало подлинное отчаяние. — Послушаете, все, о чем я хочу вас попросить, это проводить меня до шале. Вы постоите и посмотрите, пока я не войду, а если дело будет плохо, я закричу.

— И в этом случае я сразу же вызываю людей из службы безопасности и исчезаю. — Господи, я опять ей потворствую.

— Хорошо, — она кивнула, снова улыбнулась. — Это подходит. Проводите меня домой, постойте немного, и если ничего не услышите, можете идти. Пожалуйста!

— Ладно, пошли и покончим с этим, — он встал, и она пошла за ним, так и не выпустив его руку. — Но на большее я не согласен. Я бы для любого это сделал, не только для вас, ясно?

Он бы хотел, чтобы она отпустила его руку, когда они шли по главной улице по направлению к Зеленому лагерю. Он очень боялся, что они могут повстречать Энн. Или, что было бы еще хуже, что она незаметно увидит их. Это могло бы привести к ужасным последствиям. В любом случае, он расскажет Энн все, чтобы обезопасить себя.

— Вот здесь, — она остановилась, как будто отпрянув в ужасе, и на секунду ему показалось, что она собирается убежать. — Номер 24. Шторы в гостиной задвинуты неплотно, может быть, мы сначала заглянем внутрь.

Джефф вовсе не был расположен этого делать, но она уже остановилась на боковой дорожке у шале. Они проверили номера на дверях, проходя мимо. 26... 25... 24.

Это было глупо; она заставила его прижаться к стене, сама стала осторожно продвигаться вперед, как в наигранной сцене из какого-нибудь довоенного шпионского фильма. Они остановились у окна, заглянули через стекло в темную комнату. Он чувствовал, как она дрожит, услышал, как она с огромным облегчением вздохнула.

— Он спит! — выдохнула она. — Алан угомонился. Посмотрите, Джефф.

Джефф не хотел смотреть, но все же глянул и увидел огромного мужчину, развалившегося на диване. Его густая черная борода сливалась с волосатой грудью, которая ритмично поднималась и опускалась в глубоком сне.

— Ну вот, он вас теперь не будет беспокоить, — на этот раз Джеффу удалось стряхнуть руку девушки. — Вы просто тихонько откройте дверь, а я вам обещаю, что когда он проснется, то ничего и не вспомнит. Идите, пока он спит.

— Я просто не знаю, как вас благодарить, Джефф.

Она хотела было поцеловать его, но он попятился, повернулся и поспешил прочь. Он даже не оглянулся. Что бы ни случилось, это не его дело.

Только оказавшись в шумной атмосфере центра лагеря, он снова подумал об Энн.

* * *

Энн опоздала более чем на час. Джефф уже начал волноваться, и все его пустяковые тревоги дня собрались в одну большую. Она обманула и бросила его, избрала самый простой выход, оставив ему самому делать выводы: мне необходимо заботиться о своей работе, не так ли, Джефф? Лагерь «Рай» — место не для тебя, не так ли? Да, я видела тебя сегодня с той девушкой, я заметила вас в чайной и шла следом до Зеленого лагеря, видела, как вы держались за руки. Что ж, если ты хочешь переспать со шлюхой, дело твое. Но я не хочу рисковать после того, как ты был с ней, не в наши дни.

О Боже! Он уже целый час держал тушеное мясо, приправленное кэрри под грилем, оно, конечно, высохло. И «Блу Нан» кажется кислее, если пьешь один. Так, если она сегодня не придет, он завтра же уедет, отправится домой, пусть они оставят себе эти чертовы деньги. Эта идея поехать в лагерь отдыха с самого начала была обречена на провал, Джемма была права. Но он не собирался вновь перебирать все эти мысли. 23. 20, а ее все нет; она не придет.

И в это время он услышал ее стук в дверь. Его отчаяние тут же сменилось восторгом, он едва удержался, чтобы не броситься бегом к двери. Изобрази спокойствие, ты в последнее время потакал слишком многим женщинам. Остается уповать на Бога, что она не видела меня сегодня днем с той девушкой.

— Привет, — Энн выглядела всклокоченной, усталой, но, как всегда, улыбалась. — Боже, ну и денек выдался!

— Что-то случилось? — ему не удалось скрыть облегчения в голосе.

— Да у нас вечно что-то случается, — она повесила жакет на спинку стула. — Чем-то вкусным пахнет, Джефф!

— Это тушеное мясо с кэрри из ресторана, — он стал раскладывать еду на тарелки, мясо не так уж и высохло, а он боялся.

— Прости, что опоздала, — она поцеловала его. — Я не виновата, правда.

— Я тебе верю, — он налил им вина. — Но должен признаться, я уже слегка забеспокоился.

Внезапно все встало на свои места, как будто он вдруг перестал биться головой о стену.

— У меня тоже был довольно утомительный день. — Тарелки уже стояли в раковине, и он решил рассказать ей о Синди. Лучше объяснить все сразу, чем потом, если она сама каким-то образом узнает.

— Да? Вот не думала, что у отдыхающих есть какие-то проблемы!

— Я и сам не думал до сегодняшнего дня, — он рассмеялся, но смех получился немного нервным. — Видишь ли, я гулял себе, никого не трогал, мечтал о сегодняшнем вечере. Вдруг откуда ни возьмись появилась эта грязная, но складно говорящая птичка...

Он рассказал ей все, и его немного встревожило выражение ее лица, ее глубокий интерес, то, как она наморщила лоб и слегка побледнела. И когда она пила вино, ее пальцы, держащие ножку бокала, так сильно дрожали, что вино чуть не выплескивалось.

— Как она выглядела? — в ее вопросе прозвучала настоятельность.

— Темноволосая, небольшого роста, но по виду как из-под забора. И, конечно, подбитый глаз и разбитая губа красоты не прибавляют, так?

— Синди, говоришь, ее звать? — Энн словно говорила сама с собой. Затем она посмотрела ему прямо в глаза и резко спросила: Ты запомнил номер их шале?

— Да. Двадцать четыре.

Она была явно взволнована. Черт, надо ему было смолчать, но почему вдруг Энн так завелась? Это его разозлило, их вечер шел насмарку.

— Вообще-то, — сказал он, — хотя меня это и не касается, я подумал, что мой моральный долг сообщить об этом.

— Сообщить об этом?! — она поставила бокал на стол. — Ты ведь никому об этом не говорил?

— Пока нет.

— И не говори!

— Эй, перестань, Энн. Если этот подонок бьет ее, он может ее покалечить, даже убить, тогда это останется на моей совести, потому что я ничего не предпринял. Я, знаешь ли, не из тех, кто отворачивается и проходит мимо, когда кого-то избивают на другой стороне дороги.

— Дело... не в этом, — она отвела глаза в сторону. — Уверяю тебя. Ноты не должен сообщать об этом, понимаешь?

— Нет, ни черта я не понимаю. Тебе об этом что-то известно. Эта девушка, Синди, ты ее знаешь? В чем дело?

Она помолачала, глубоко вздохнула, как будто хотела успокоить нервы.

— Джефф, я хочу, чтобы ты мне абсолютно доверял. Я хотела бы рассказать тебе все, поверь мне, это так. Но я Не могу. Хорошо, если тебе от этого легче, я сама сообщу об этом случае. Но прошу тебя, пожалуйста, доверяй мне и не задавай мне вопросы, на которые я не смогу ответить! — ее руки обвили его шею, она спрятала лицо у него на груди, он чувствовал, как она борется со слезами. — Джефф, как ты не понимаешь, я же люблю тебя!

Эти слова стоили всех его терзаний. Они эхом звучали у него в голове, заставляли его крепко прижимать к себе Энн. Им овладела эйфория, он не мог и мечтать об этом. Но все равно оставался факт, что в «Раю» происходит что-то зловещее.

— Хорошо, — пробормотал он, — я никому не скажу ни слова, но только потому, что тоже люблю тебя, Энн. Но я знаю, что что-то случилось, и ты с этим связана. Если я смогу помочь, я это сделаю. Если ты захочешь мне рассказать, я тебя выслушаю. Дорогая моя, я так о тебе беспокоюсь.

Внезапно Энн Стэкхауз не смогла больше сдержать слезы.

Глава 9

Гвин Мейс долго лежал в постели, пытаясь точно вспомнить, что его тревожит. Он проснулся, испытывая смутное беспокойство, как будто что-то случилось вчера, из-за чего он плохо спал, но сейчас он ни за что не мог вспомнить, что же это было.

В какой-то момент ему даже пришлось побороть нарастающую панику. Может быть, у него случился удар, и это повлияло на его мозг; или у него опухоль мозга. И он не узнавал эту спальню, небольшую и очень обыкновенную. Конечно же, он не дома, не в «Соснах», в своем просторном загородном доме, окруженном тремя акрами разбитого по плану сада и загоном, где Сара держала своего пегого пони. Где же он находится? В каком-то заведении, в палате психолечебницы или в тюремной камере? О Боже!

Он боялся встать с постели. Постель была приятным, безопасным местом, здесь можно натянуть простыню на голову и отделить себя от всего остального мира; тогда не надо никого видеть. Можно спрятаться. Он весь вспотел и дрожал. Он хотел в туалет, но боялся. В самом крайнем случае он помочится в постель, и хрен с ними, кто бы они ни были, эти люди, держащие его здесь пленником.

— Рут! — голос Мейса прозвучал пискляво, визгливым шепотом. Его жена должна быть где-то рядом, она ведь не оставила его в такой трудный час. Ему показалось, что он слышит ее шаги в соседней комнате за приоткрытой дверью.

Гвину Мейсу было за сорок, его вес примерно на десять килограммов превышал норму при росте 187 сантиметров. У него были темные волосы и круглое лицо; он мог очаровывать людей и одновременно проявлять беспринципность. Мейс был жесткий бизнесмен, и его полнота часто вводила в заблуждение коллег, которые недооценивали его. Добрый, но хитрый. Приятный в общении, пока ему не перечили.

— Рут!

Он услыхал шаги, дверь толкнули, она распахнулась вовнутрь; дверь была тонкой, из древесных плит, она стукнула о стену, потому что не было ограничителя. Рут Мейс стояла в проходе. Ее короткие темные волосы были аккуратно уложены, в косом луче утреннего солнца, падающем на нее сквозь неплотно задвинутые шторы, сильнее обычного выделялись несколько седых прядок. Ее поза была напряженная, как будто Рут страдала артритом, но она всегда была такая. На ней было голубое летнее платье, на ногах сандалии, в руках она держала нож, испачканный маслом, — значит, готовила завтрак. Довольно привлекательная, но улыбка у нее всегда такая официальная, а слова так тщательно подобраны. Осторожная женщина, похожая на девочку, которая никак не освободится от привычек своего строгого воспитания. Она была религиозна и настаивала, чтобы они ходили в церковь каждое воскресное утро. Ее мужа больше всего раздражала ее готовность извиняться почти за все.

— Ты, черт возьми, извиняешься за собственное существование, — сказал он ей через неделю после свадьбы, на что она разразилась слезами и... извинилась.

— В чем дело, Гвин? — она сощурилась от яркого солнца.

— Где... где мы, Рут? — он вцепился в простыню, как будто ему вдруг захотелось натянуть ее на себя, спрятаться.

— Мы на отдыхе, Гвин, — она почти каждый раз называла его по имени при разговоре, он уже давно махнул на это рукой. — Ты ведь знаешь, как тебе необходим отдых. У тебя чуть было не случилось нервное расстройство. Тебе следует научиться расслабляться, Гвин.

— Но где мы? — он неодобрительно осмотрел комнату.

— Мы в лагере отдыха. Ты все об этом знал, Гвин. Тебя снова подводит память. Ты лежи себе здесь, я принесу тебе завтрак в постель. Видит Бог, ты это заслужил. Просто чудо, что все эти рабочие завтраки, ленчи и званые обеды не привели к сердечному припадку. Целых две недели ты ничем не будешь заниматься, только небольшая физическая нагрузка. Даже человек, одержимый работой, должен иногда отдыхать, Гвин!

— Лагерь отдыха! — голос его прозвучал недоверчиво. — Ты хочешь сказать, что это одно из тех нудных местечек, как их там называют...

— Они теперь совсем другие, — она снисходительно улыбнулась. — Здесь есть чем заняться, можно делать то, что тебе хочется. Можно плавать, играть в гольф, в шары, во что угодно. Это Сара придумала. Она собиралась поехать в этом году отдыхать с Норманом, но мы с тобой обсудили эту идею и пришли к выводу, что она неразумна. Я хочу сказать, что не стоит двум семнадцатилетним молодым людям ехать куда-то вдвоем, не правда ли, Гвин?

— Если ты так считаешь. А где они?

— Сара пошла поплавать, а Норман приедет только во вторник, он не смог раньше освободиться. Послушай, ты отдыхай, не тревожься ни о чем, Гвин, — Рут повернулась, пошла обратно в кухню, держась неестественно прямо.

Гвин Мейс вздохнул, закрыл глаза. Ну, по крайней мере, это хоть не психушка и не тюрьма, и на том спасибо. Любой лагерь отдыха на порядок выше этих заведений, но будь он проклят, если примет участие в одной из этих глупых игр. Нервное расстройство! Это все чепуха. И все же он смутно помнил о многочисленных неприятностях, которые приключились с ним недавно; нет, фактически они начались уже давно. События начали отфильтровываться в его затуманенном мозгу. Может быть, ему вводят какие-то успокаивающие средства, вот почему все словно в тумане.

Мейс был консультантом по бизнесу. У него не было специальной подготовки, только опыт, но это ценилось больше, чем куча дипломов. А если ты умел себя вести, обладал самоуверенностью и обаянием, ты был почти в дамках. «Уверенность в себе — залог успеха», — таково было его любимое изречение.

С клиентами проблем у него не существовало, они просто стояли к нему в очереди, труднее было получить от них деньги. Он учил их, как распоряжаться своими финансами, отдавать долги, чтобы занимать вновь, сохранять свои наличные как можно дольше, а потом они эти самые познания использовали против него. Гвин не был обычным консультантом, он обучал своих клиентов всем трюкам в финансовых делах, легальным и нелегальным. Игры с налогами, уклонение от их оплаты — он называл это «экономией» налогов; с налогом на добавочную стоимость можно очень широко манипулировать, если знать как. Он изучил законы, знал все лазейки. Он улыбнулся, вспоминая разные свои компании; когда у кредиторов лопалось терпение, ты оставался без копейки, начинал следующую неделю под другим названием. Все совершенно законно, они не могли до тебя добраться. Оскорбления, угрозы — все это на него не действовало, он был закаленным. Но пословица гласит, что человеку надо лишь дать веревку, а уж повесится он сам. Гвин Мейс скрутил простыню, хотел опять натянуть ее на себя. Да, веревку они ему дали длинную, и теперь он трясется у виселицы. Вот-вот это случится. Боже, он сломался под напряжением. Почти что.

Рут и половины всего не знала, она бы тут же бросила его, вернулась бы к матери, если бы узнала о его делах. Чертовски правильная, вот в чем беда его жены. Респектабельность — только она имела для Рут значение. Если бы Сара и Норман поехали отдыхать вдвоем, они бы занялись любовью. Сара могла бы забеременеть, а для Рут это означало бы верх неприличия. Об этом бы узнали соседи, прихожане ее церкви, они бы подвергли ее остракизму. Или, что более вероятно, стали бы сплетничать и хихикать у нее за спиной.

Рут была точно такой же, когда Гвин ухаживал за ней, и все это передалось ей от ее чертовой мамаши. «Нет, Гвин, я не позволю тебе ничего такого до нашей брачной ночи, потому что это нехорошо, не так ли? Нет, нельзя меня трогать, потому что одно ведет за собой другое, а мы не хотим испытывать соблазн, не так ли?»

Гвин хотел, но это не имело значения. Рут была холодна с ним в брачную ночь, и с тех пор она мало изменилась, со смехом подумал он. Ляг на спину и думай об Англии; этот совет уж точно исходил от старухи. И эта корова все еще жива, ошивается в доме для престарелых и страшно докучает остальным жильцам. Чем скорее она загнется, тем лучше. Боже правый, Рут понятия не имеет, как им именно сейчас нужны деньги ее мамаши.

Сейчас дела прояснились, и Гвин скривил лицо — ему вдруг захотелось заползти под кровать и остаться там. Навсегда. Он не помнил, как ходил к врачу, но, принимая во внимание все треволнения, это было неудивительно. Он действительно что-то смутно помнил о договоренности поехать на отдых. Что-то вроде «ешь, пей и веселись, потому что завтра мы умрем». Последний кутеж, деньги — не проблема, потому что у них их больше нет, и этот лагерь отдыха может занять место в очереди кредиторов у его дверей. Гвин хотел уехать за границу, лучше всего в Испанию. Может быть, остаться там, начать какое-нибудь дело; возможностей было много. Но Рут не согласилась бы ни на что подобное, особенно когда Саре задалось уехать с Норманом. Если ты родился и вырос в Британии, оставайся на британской почве, таков был ее ограниченный взгляд на вещи. Так они и оказались здесь. Что же, они будут прожигать жизнь, уж он об этом позаботится. Живи сегодняшним днем и забудь о вчерашнем. Он что-нибудь придумает, когда они вернутся домой, он всегда выкручивался, не надо об этом сейчас беспокоиться. Он из породы тех, кто выживает, его бы уже не было, если бы не так.

Рут была в страшной тревоге, и не только из-за Гвина. И не из-за Сары. Ее страх рос день ото дня, он был так велик, что она боялась просыпаться по утрам. Как и ее муж, она бы предпочла остаться в постели, лежать там под простыней, чтобы избежать приступа тошноты, который одолевал ее, как только она просыпалась. Тошнота наступала мгновенно, она к этому готовилась, старалась дойти до ванной с поспешностью, которая не показалась бы странной, молила Бога, чтобы ванная не была занята Сарой. Ее всю выворачивало, она тужилась и ее начинало рвать. Она стояла, вцепившись в старомодный бачок на случай обморока. После этого тошнота проходила, она не испытывала ее весь день. Классический признак, сомнения быть не могло. Она прошла через все это, когда ждала Сару. О Боже, я беременна, я попалась во время климакса!

Перспектива рождения ребенка ужасала ее, особенно в ее — возрасте — в 46 лет. Будут всякого рода осложнения, да она и не хотела еще одного ребенка. Особенно после того, что она пережила в первый раз; она может потерять ребенка или умереть во время родов. Это возмездие, Господь покарал ее. За что? За разные ее грехи, все грешат. Она не могла вспомнить какое-то главное свое прегрешение; она взяла себе за правило никогда не думать и не говорить ни о ком плохо, независимо от того, как бы плохо они с ней не обошлись. Она никогда не изменяла мужу. Боже, нет! Гвин был довольно нехорошим, он буквально требовал от нее секса, иногда два раза в неделю, а она бы хотела, чтобы эта сторона их отношений исчезла.

Она снова и снова говорила себе, что не получает удовольствия от полового акта. Никогда не получала. Это была всего лишь ее обязанность перед мужем, часть роли, которую положено играть женщине, без этого человеческий род перестал бы существовать в течение ста лет. Рут допускала, что некоторым женщинам секс очень нравится. И это справедливо, все люди разные. Но для нее секс не был необходимостью, можно любить кого-нибудь, но не спать с ним. Она до сих пор еще ни разу не испытала оргазма; в молодости секс был иногда приятен, но не более. С годами у нее это прошло, и когда в 45 у нее внезапно начался климакс, она втайне надеялась, что с сексом будет покончено. Но стало еще хуже.

Гвин настоял, что ему нет больше необходимости соблюдать предосторожность, и на несколько месяцев он стал более похотливым, чем за все последние десять лет. Боже, как она ненавидела это теперь, когда он отказался надевать презерватив, столько грязи! И теперь она расплачивалась за то, что отказалась от предложения сделать операцию по стерилизации пятнадцать дет назад.

Ее мать отговорила ее от этого. "Лучшее средство предохраниться от беременности, моя милая, — заявила мать надменным тоном, но несколько смущенно, — не заниматься этим вообще. Твой отец особенно не докучал мне после твоего рождения, просто потому что мы не хотели больше детей, и он понимал всю бесплодность и унизительность попыток принудить меня к удовлетворению его нечастых желаний. Если же ты сделаешь эту операцию, ты просто дашь Гвину зеленый свет — он станет пользоваться тобой по первому капризу. Послушайся меня, отучи его от этого сейчас, и он найдет, чем заняться.

У Рут дрожали руки, когда она намазывала маслом тост на столе. Это, должно быть, случилось ночью после той вечеринки с шампанским, которую Гвин устроил по поводу открытия своих новых офисов. Он был тогда навеселе, и она сама почти хотела этого. Он заставил ее делать какие-то отвратительные вещи, она никогда не сможет почувствовать себя чистой после этого. То, что он с ней вытворял, было непозволительно для мужа, И Бог наказал ее за это! Теперь ей придется подготовиться к риску родов, к душевным и физическим страданиям, и даже если все будет хорошо, ей предстоят кормление, бессонные ночи, смена пеленок и стирка. Ей хотелось закричать, дать волю истерике.

Она даже подумала об аборте, в ее возрасте ей его сделали бы сразу. Нет, это убийство, и Господь покарает ее снова и еще более сурово, чем сейчас. Так что ей придется рожать. Ею овладело внезапное желание бежать из этого шале, закричать и спастись бегством. Но это не решило бы проблему, потому что плод останется в ее утробе.

— Привет, мам! — дверь с шумом распахнулась, появилась Сара, стройная темноволосая девушка в шортах и майке. Рут удержалась, не сделала ей замечание, что дочь не надела лифчик; может быть, скажет потом. Сара выглядела соблазнительно, а именно поэтому девушки и попадают в беду. Стоит только дать мужчинам повод, и они не отвяжутся.

— Ты что-то не в духе, мам. Веселее, мы же на отдыхе, или ты забыла?

— Со мной все в порядке. Твоему отцу что-то нездоровится. — Свали все на Гвина, он это заслужил, это его вина,

— Вот старикан несчастный! Да он всегда не в настроении, если ему на работу не идти. Не бери в голову!

— Съешь тост, — Рут стала ставить еду на поднос. — Я отнесу папе завтрак в постель.

— Хочешь, чтобы он растолстел и обленился? Он и так уже толстый, тебе немного осталось постараться, но вот как тебе удастся сделать его ленивым?

— Тише! Он тебя услышит.

— А мне плевать.

— Не груби, пожалуйста, — резко сказала Рут и через силу сменила тему. — Ты, наверно, потому такая возбужденная, что Норман завтра приезжает.

— Вот еще, стану я из-за него возбуждаться!

Рут в изумлении посмотрела на дочь, подумав, что ослышалась. Несколько месяцев у Сары только и разговоров было, что о Нормане, и это весьма беспокоило Рут, и вдруг она так безразлично говорит о нем.

— С ним тут только одни заботы, — Сара откусила кусочек тоста, громко захрустела. — Зачем он здесь нужен? В лагере полно парней.

— Сара! — Лучше уж знакомый искуситель, по крайней мере, она могла бы приглядывать за парочкой, и Норман происходил из респектабельной семьи. Но она не собиралась допускать, чтобы ее дочь путалась со всякими парнями в лагере. Это было действительно опасно. Она может закончить так же, как и я! — Твой отец и я приложили немало усилий и средств, чтобы Норман мог приехать сюда, и мы не потерпим, чтобы какая-то глупость испортила наш отдыха. Ясно?

Саре было ясно вполне.

— Ладно. Но сегодня вечером меня дома не будет.

— Куда это ты собралась? — резкий вопрос, полный подозрительности и требующий немедленного ответа. Правдивого. Вообще-то Сара не врала им. Рут чуть побледнела, и ее снова замутило.

— Просто так, — Сара небрежно выловила мармелад из банки, намазала им остаток тоста. — Знаешь, мама, мне уже не тринадцать. Я просто хочу кое-куда пойти одна. Что в этом плохого?

— Ничего, — Рут сжала губы, опустила голову. — Но мы с папой собирались сегодня в кино на «Крокодила Данди».

— Я его видела два года назад.

— Ну, не помешает тебе еще раз посмотреть. Ты, наверно, уже все позабыла.

— Но я не хочу сидеть в такой чудесный вечер в душном кинотеатре как тринадцатилетняя, которую взяли в кино родители. Мне уже семнадцать, и почти все девушки в этом возрасте ходят на диско одни. Ты такая старомодная, мама. И вот еще что: я уже переросла эти глупости типа «папочка и мамочка». Тебе понятно?

— Хорошо, — Рут взяла поднос, пошла к двери спальни. — Но не попади в какую-нибудь неприятную историю. Папа... твой отец сейчас не в состоянии перенести неприятности, у него достаточно своих деловых проблем.

Сара доедала тост. Пора ей поставить себя перед родителями, но одно ясно и сейчас: они не запретят ей сегодня вечером уйти. У нее было свидание, и мысль об этом приводила в волнение все ее молодое тело. Она ходила в бассейн, а на обратном пути встретила этого огромного бронзового мужчину; мускулы выступали на всем его теле, а из-за его огромной бороды Сара не могла определить его возраст. Она решила, что ему, вероятно, под двадцать пять. Только в лагерях отдыха можно так легко завести разговор.

— Привет! — он пошел рядом с ней. — Хочешь мороженого?

Она не хотела так рано утром есть мороженое, но все же позволила ему купить ей порцию. Он выглядел таким зрелым, Норман по сравнению с ним показался бы школьником.

— Что ты делаешь вечером?

Они дошли до газетного киоска, и Саре не очень хотелось, чтобы он провожал ее до шале. В отношении родителей следовало проявлять дипломатичность.

— Ничего особенного, — она нервничала, была напряжена. — Я тут с предками.

— А почему бы тебе не оставить их вдвоем? Я бы тебя покатал на лодке по озеру, идет? — он ловко скрутил сигарету, поднес к губам и чиркнул спичкой. Его темные глаза пристально наблюдали за ней.

— Хорошо, — она поборола угрызения совести. А ну их всех — и родителей, и Нормана. Да он и не появится до завтрашнего дня. И она не его собственность.

— Прекрасно. Около девяти тогда. Как тебя звать?

— Сара.

— Красивое имя. Меня зовут Ал.

— Буду ждать тебя вечером, Ал.

Она лениво подумала, как будет его имя полностью — Алан или Альберт. Иди как-то еще. Да какая разница! Потом она поспешила в свое шале, взволнованная этой встречей. В течение двадцати минут ей назначили свидание, и ей удалось освободиться от скучного вечера в кино с предками. Но до вечера так долго ждать!

— Твой отец слишком много работает, — Рут Мейс вернулась в кухню, закрыла за собой дверь и заговорила приглушенным голосом. — Он с первого дня здесь неважно выглядит.

— Да и ты выглядишь не очень, мама, — сказала Сара. — Ты бледная, как привидение. Может быть, у тебя что-то с желудком?

— Меня тошнит, — мать опустилась на стул, закрыла лицо руками. — О, Сара, меня тошнит каждое утро. — Ее охватил стыд, но она просто не могла с этим одна справиться. Раньше она боялась другого — отчаяния дочери, что та беременна. Годы чрезмерных предосторожностей, которым ее обучала мать, попыток заглушить удовольствие, получаемое от секса, все это привело к тому, что она не испытывала никакого удовлетворения. Психосоматическое явление. И вот что из этого вышло.

— Мама, но ты не... — Сара не знала, смеяться ей или плакать. Это было невероятно, просто глупо.

— Да, — Рут Мейс посмотрела на дочь. Под глазами у нее были темные круги, пальцы вцепились в спинку стула, чтобы не упасть, если она потеряет сознание. — Это вина твоего отца, Сара. Из-за него я забеременела!

Тем временем Гвин Мейс одевался в спальне. Его депрессия и страхи исчезли — он силой воли отодвинул их в самые отдаленные уголки сознания. К черту завтра, он собирается жить сегодняшним днем. Это будет незабываемый отдых, и он не желает, чтобы Рут портила его. Если она не позволит ему никаких вольностей, он быстро найдет женщину, которая пойдет на это.

Глава 10

Профессор Мортон провел первый час своего рабочего дня в своем офисе, просматривая последние данные об экспериментах с Ц-551. Согнувшись над столом, он курил, выбивая трубку в пепельницу и вновь наполняя ее табаком, не отрывая глаз от листа бумаги. Великолепно, просто великолепно.

Эвансы все еще планировали свой поход на юг в поисках более теплого климата, но пока они так и не рискнули выйти из шале. Было бы интересно понаблюдать, если они на это решатся; они были типичными представителями унылого и нелюбопытного рабочего класса, решил он, боятся нарушить обычный порядок вещей. Но из запасы, конечно, скоро кончатся, и им придется что-то предпринять.

Алан Джей и его подружка выходят в лагерь по отдельности. Тайные походы, пока другой спит. Но они всегда возвращаются в свое шале номер 24, потому что это единственное место, где они чувствуют себя в безопасности. Двое любовников, ставшие чужими друг другу. Но все же они не расстались. Как-то раз он грубо обошелся с ней, за ними необходимо тщательно наблюдать. Сейчас, однако, кажется, ладят. Она убеждена, что она шлюха, он вообще не знает, кто он такой. Пока у него есть наркотики, ему все равно.

Долман все еще поправляется от ушибов, кипит ненавистью к капиталистам. Он втихаря что-то замышляет, но с помощью подслушивающего устройства невозможно, к сожалению, узнать его мысли. Смит, смотритель площадки, пытается вступить с ним в контакт. Когда они встретятся, что-то произойдет, Мортон был в этом уверен.

Теперь Мейсы, первый семейный эксперимент. Гвин — мошенник, финансовый жулик. Сотрудники Управления налоговых сборов пытались поймать его уже несколько лет, но им это, вероятно, никогда не удастся. Создание его затуманено, и Мейс начал паниковать. Как растратчик, который боится уйти в отпуск, потому что в его отсутствие все может раскрыться. Он собирается хорошо проводить время и плевать хотел на завтра.

Жена Мейса начинает расклеиваться. Жизнь под напряжением, чрезмерная родительская опека и одержимость респектабельностью. Она убеждена, что беременна. Страх, таившийся в ней годами, нашел выход. Она не беременна, Мортон был в этом уверен, но как она будет действовать? Профессор раззадоривал свой аппетит вопросами.

И их дочь: девушка, лишенная нормальной жизни подростка, она собирается наверстать упущенное. Все трое намереваются выйти вечером и совершить что-то абсолютно несвойственное их обычному поведению.

Тони Мортон отвлекся, снова выбил трубку, но не набил ее на сей раз. Несколько секунд он сидел, уставившись на закрытую папку. Его удовлетворенность исчезла, на лице появилось выражение озадаченности, легкого раздражения. Затем он поднялся одним гибким движением, неслышно прошел по толстому ковру. Он слегка приоткрыл дверь и выглянул в соседний офис.

Энн Стэекхауз склонилась над компьютером, она сидела спиной к Мортону. На ней была тонкая нейлоновая блузка, сквозь которую просвечивала алая бретелька от бюстгальтера. Она была так красива, что профессор испытал чувство горечи. Он пожалел, что все так вышло. Это была его вина, этой связи никогда не должно было быть, но он не сможет стереть все из памяти. Бурные ночи, страсть, затмевающая разум, человеческий фактор, столь опасный для эксперимента с Ц-551. Теперь все кончено, у него нет сомнений, и он не станет пытаться вернуть то, что короткое время принадлежало ему.

За те несколько минут, что он незаметно наблюдал за Энн, в его натренированном мозгу произошло изменение — он переключился с личной установки на профессиональную. Его мозг очистился, и стройное, чувственное тело на другом конце комнаты стало просто рабочей единицей, столь важной для успеха.

— Энн, — он широко распахнул дверь, увидел, как она вздрогнула и повернулась к нему. — Если можно, уделите мне минуту. — Босс, вызывающий свою секретаршу, чтобы продиктовать ей текст, вежливо, но повелительно.

— Да, конечно, — она вскочила со стула чересчур поспешно, и этого было достаточно, чтобы он понял, что она нервничает, что ее терзает совесть. И это нехорошо для дела, когда на карту поставлено доверие к правительству. Когда в любой цепи замечают слабое звено, его или чинят, или убирают и заменяют более прочным. Личные эмоции при этом не имеют значения.

Он уже сидел за своим столом, когда она вошла в офис, наполнил трубку табаком и зажег, не торопясь. С этим разговором нельзя было торопиться. Он указал ей на стул напротив, улыбнулся.

Никогда не знаешь, что думает Тони, он первоклассный мастер скрывать свои переживания, подумала Энн.

— В личном плане, — голос его был ровный, он даже чуть улыбнулся. — Я полагаю, между нами все кончено, я правильно понял?

Она помедлила, знала, что краснеет; внезапно этот стул показался самым неудобным в мире. Она попыталась сидеть спокойно.

— О, никаких обид нет, — он махнул рукой, словно их недавняя связь была пустяковым делом. — Я прекрасно могу это понять. Просто мне хотелось бы знать. Я уверен, что ты меня понимаешь.

— Да, — она опять помолчала, внутри у нее все оборвалось. — Боюсь, что все кончено. Так... получилось.

— Кто-то другой?

Опять вопрос показался обычным. Он смотрел не на нее, листал отчеты, которые она напечатала вчера. Может быть, он и не интересуется личными делами.

— Да, — пауза, — другой.

— Спасибо, что сказала, — тон его не изменился. — Я должен похвалить тебя за эти отчеты. Краткие и точные. Все эксперименты прекрасно вырисовываются... кроме одного!

На этот раз Энн Стэкхауз все же переменила позу, она откинулась на спинку стула, пожалев, что не может провалиться сквозь пол и оказаться вне этой комнаты. Глаза Мортона смотрели прямо на нее, сверкающие глаза ястреба-охотника, заметившего полевку, прячущуюся в траве.

— Да? — Попытайся выглядеть удивленной. Но получилось скорее как виноватый вскрик.

— Биби! — в голосе Мортона теперь послышались резкость, скрытый гнев. — Я не понимаю, почему он не был введен в эксперимент. Или, возможно, — саркастический намек, — этот человек не поддается действию Ц-551, вызывающего галлюцинации?!

Энн не знала, что сказать. Если бы она заранее заготовила ответ, она и тогда бы не смогла правдоподобно соврать. Черт, этот негодяй знает все!

— Разве он... так важен? — она взяла себя в руки, решив бороться.

— Честно говоря, да. Это молодой человек из состоятельной семьи, решивший стать строителем, тогда как у него есть диплом физика. Бунтарь, если угодно. Что им движет? Мы бы многое хотели узнать о нем. Но если его организм способен противостоять воздействию Ц-551, тогда он еще интереснее. Почему ты не дала ему препарат?

Она не ответила. У нее чуть было не сорвалось с языка оправдание школьницы: «Я не знаю». Это прозвучало бы глупо, еще больше снизило бы ее шансы. Она смотрела на пепельницу; диагональная форма, подделка под хрусталь, похожая на всевидящее око, пытающееся загипнотизировать ее. Она отвела взгляд, почувствовав в глубине души искру гнева, которая все разгоралась.

— Ну? Сказать мне самому, почему ты не дала Биби препарат?

— Давай, продолжай, — слабый выпад. Уволь меня, освободи,

— Ты не дала ему таблетку, потому что у тебя с ним личные отношения. Меня это не касается, — это было произнесено злобным шепотом и было, очевидно, очень важно для профессора Мортона. — Но я должен напомнить, что ты подписала ряд документов, когда начала работать в нашем отделе. И твои нынешние действия представляют очень серьезную угрозу безопасности. Я надеюсь, мне нет необходимости напоминать тебе об этом.

— Я не раскрыла никаких официальных секретов, — гнев внутри нее начал проявлять себя. — Я обещаю тебе, что ни одно слово не просочилось. Я просто отказываюсь вводить его в эксперимент.

— О, я понимаю, — он откинулся в кресле, медленно зажег трубку. — Итак, тщательно подготовленные досье и отчеты должны пойти прахом просто потому, что ты решила вступить в любовную связь с одним из наших... подопытных кроликов, тебе, кажется, нравится такое название. Ты фактически диктуешь правительству Ее Величества, над кем оно может проводить эксперименты, а над кем нет.

— Я просто хочу, чтобы Джеффа оставили в покое.

— Милая девочка, — теперь тон его был резок, — не тебе это решать. Ты нарушила своими действиями правила. Ты подписала, что будешь подчиняться, не задавая вопросов, и вот уже противоречишь этому. В результате ты стала опасна для дела.

— Тогда уволь меня, — резко сказала она. — Отдай мне мои документы, и я сразу же уеду. Ты никогда больше не увидишь меня.

— К сожалению, это не простая работа. Если бы мы могли увольнять непослушных сотрудников, мы бы выпускали множество шпионов, имеющих на нас зуб. Ты прекрасно знаешь, насколько серьезен наш эксперимент, его последствия, и если об этом станет известно общественности...

— Тогда я подам заявление об уходе!

— И это невозможно, — он рассмеялся, но от его смеха по спине у нее побежали ледяные мурашки. — Мы не можем позволить тебе просто так уйти, девочка!

— Ты угрожаешь мне? — она чувствовала, как колотится ее сердце. Ее замутило, у нее слегка закружилась голова.

— Скажем так: я пытаюсь убедить тебя выполнить работу, которую ты обязана делать.

— А если я откажусь? — Положим карты на стол, чтобы все выяснилось. Она начала слегка дрожать и надеялась, что Мортон не заметит этого.

— Тогда нам придется принять соответствующие меры. — Людоед-великан в облаке табачного дыма, в этом было что-то зловещее, похожее на пиротехнические эффекты в кинофильмах. Она содрогнулась.

— Это ответ политика. — По крайней мере, она была зла, все-таки какое-то утешение.

— Ну, я полагаю, что отчасти я и есть политик, — он говорил тихо, почти шепотом. — Я служу правительству, человечеству. В этом и заключается важность нашей задачи. Мы не можем потерпеть поражение из-за тривиальных вещей.

— Это нарушение прав человека, — возразила она. — Послушайте, профессор, говорите нормальным языком, чтобы я могла понять. Хватит намеков. Что именно вы предпримете, если я откажусь выполнять задание?

— Боюсь, что тебя придется... изолировать, ради безопасности, — он произнес это с некоторым сожалением, но угроза в голосе осталась.

— Запереть, да? Упрятать в психушку, как они поступают с диссидентами в России?

— В широком смысле — да. У нас нет альтернативы.

— Я могу обратиться в полицию.

— Мне кажется, я тебе переоценил, — он наклонился к ней через стол, — ты же не думаешь на самом деле, что это тебе бы помогло, ведь так?

— О, ради Бога! — она сдерживала нарастающую панику, желание вскочить, бежать из этой комнаты, бежать из лагеря. — Нет, не думаю. Как я уже. сказала, все это попахивает советскими методами. Полиция появляется тогда, когда вам это нужно, что бы я ни делала, вы используете свою власть, чтобы упрятать меня в психушку. Или, может быть, убрать. Так вы это называете, не правда ли?

— Не будем отклоняться от темы, — внезапно Мортон встал, подошел к окну и стал смотреть на главную автостоянку, засунув руки в карманы. Спокойный человек, у которого возникла проблема, ее нужно разрешить. — Послушай, Энн, не будем доводить до плохого. Нам это не нужно. Ни тебе, ни мне. Ты хорошо работала, лучше и быть не может, а теперь ты собираешься разрушить свое чудесное будущее в нашем отделе из-за чепухи.

— Из-за чепухи!

— Совершенно верно, — он повернулся и посмотрел на нее — приветливый, улыбающийся человек. — Послушай, с Биби ничего не случится, он просто переживет несколько... фантазий. По всей вероятности, совершенно безобидных. Несколько дней, и он вернется к своему нормальному состоянию, совершенно не сознавая, что произошло. Или же, если мы так решим, мы можем применить противоядие и вернуть его анормальное состояние в течение нескольких часов. Так кто что теряет? Он, конечно, не пострадает от каких-то вредных воздействий. В проигрыше окажешься только ты, если не согласишься выполнить приказ. В лучшем случае тебя переведут в лабораторию на какую-нибудь простую работу, мы можем даже послать тебя в Штаты. Так что Биби ты все равно не увидишь. Он найдет себе другую, а ты останешься ни с чем. Будь же благоразумна, Энн. Если не ты дашь ему препарат, это сделает кто-то другой. Своим упрямством ты будешь наказана, но над Биби все равно проведут эксперимент. Так что не лучше ли подсунуть ему таблеточку, а через несколько дней вы бы продолжили свой роман. Да могли бы и не прекращать. Мы не знаем. Ну же, Энн, будь умницей. Я бросаю тебе спасательный круг. Если все это дойдет до ушей моего начальства, я не думаю, что у тебя будет еще один шанс. Даже несмотря на то, что между нами все кончено, я хочу помочь тебе. Но я должен получить четкий ответ: да или нет. Немедленно!

Она опустила голову. Он прав, выхода нет. Дай Джеффу Ц-551, иди мы сами это сделаем. Он все равно получит препарат. А она будет наказана за отказ.

— Я ненавижу эту работу, я ненавижу тебя, Тони. Но я вижу, что у меня нет выхода, — сказала она.

— Отлично! — он набивал трубку табаком «Кавендиш», что всегда означало, что он доволен результатом. — Я все же не ошибся в тебе. Небольшой эмоциональный сбой, скажем так. Давай забудем об этом разговоре, а вечером ты дашь Биби таблетку. Договорились?

— Думаю, что да, — она встала и поспешила вон из комнаты.

Глава 11

Ал оказался не таким, как представляла его утром Сара. Исчезли его оживленность, готовность болтать и смеяться. Он был не то чтобы сдержан, а скорее угрюм. Пока они шли к озерной пристани, исчез и ее энтузиазм, она подумала, что, может быть, ей не стоило приходить. Она подумала о своих родителях, сидящих в кинотеатре «Адельфи», о жарком, душном зале, о видеофильме, чтобы посмотреть его, нужно напрягать глаза и уши; контраст слишком темный, звук нечеткий, дети болтают, где-то плачет ребенок. Если это одноразовое свидание, то оно внесет приятное разнообразие в ее отдых с предками, который мало чем отличался от жизни дома.

Большинство лодок были пришвартованы к пристани. Молодая парочка делала, по-видимому, свой последний круг, а какие-то глупые мальчишки пытались догнать пару уток, рискуя перевернуть лодку; так им и надо, нечего приставать к уткам.

Ал отвязал одну из лодок, отбросил канат. Сильный молчаливый мужчина в обшарпанных вельветовых шортах, без майки. Сара следила за каждым его гибким движением, у нее пробежали мурашки по телу. Ей хотелось, чтобы ее видели с ним, чтобы другие девушки завидовали ей. Она никогда не испытывала подобных чувств к Норману, он был таким обыкновенным.

Ал наклонил голову, удерживая лодку, чтобы она не накренилась, и Сара села в нее. Она боялась поскользнуться и упасть в воду; она хорошо плавала, но вода была такая темная, жуткая, на поверхности плавал всякий мусор. Бр-р-р-! Ал оттолкнул лодку от берега, перепрыгнул через корму, раскачав лодчонку. И он продолжал молчать; он начал грести, медленно и ритмично, лодка отошла от берега.

Солнце начало опускаться за горы, с побережья дул мягкий, приятный бриз. Нежный вечер, допоздна можно ходить в майке и шортах. Она постаралась расслабиться, но не смогла, но так же точно было во время ее первого свидания с Норманом. Если бы только Ал завел какую-нибудь пустую беседу!

— Как тепло, — сказала она наконец, потому что не в силах была выдержать молчание.

Он кивнул — единственный признак того, что он услышал ее слова. Она начала нервно сцеплять и расцеплять пальцы.

— Ты откуда? — она попыталась еще раз.

— Ниоткуда, — он посмотрел на нее, и она подумала, что глаза его кажутся остекленевшими, как будто он страдает катарактой. Выражение лица отсутствующее, как будто мысли его где-то далеко. — Я все время в пути, а здесь отдыхаю.

Он сложил весла, вытащил полиэтиленовый пакетик с табаком и начал свертывать сигарету. — Курить будешь? — он предложил ей самокрутку.

— Нет, спасибо, я не курю.

— А надо бы, — он усмехнулся в бороду, чиркнув в ладонях спичкой. — Особенно эти.

— Куда мы плывем? — вопрос был не праздный, он снова начал грести, казалось, у него имелся какой-то план.

— Прогуляемся по острову. Это гораздо интереснее, чем просто кружить по озеру, как все.

Она кивнула. Ей не оставалось выбора. Лодок на озере больше не было, утки, наконец, уплыли, и мальчишки утратили интерес. Они почти доплыли до пристани.

В свете заката вода вовсе не выглядела привлекательной. Водное пространство, созданное человеком озеро, которое, вероятно, не глубже пяти футов, у берегов его была застоявшаяся пена и грязь. Остров был размером в пол-акра — густая рощица из ив и хвойных деревьев, заросшая ракитником и иван-чаем. Под деревьями роились облака мошек. Саре не особенно хотелось сходить на берег; там, наверно, лягушки, ящерицы и всякие насекомые. Но Ал направил лодку к берегу, схватился за нависшую над водой ветку, чтобы пристать.

Он протянул ей руку, помог сойти на берег, покрытый жесткой травой, не отпустил ее, пока они не оказались на ровной почве. Она была рада, что надела сандалии; Ала могли искусать насекомые — он был босиком.

Листва смыкалась за ними, словно занавес, скрывающий их от любопытных взглядов на берегу, который был отсюда метрах в ста. Трава и хвойные иголки, как будто ступаешь по ковру, мягкому и упругому. Сумерки наступят рано под этими нависающими над землей ветвями.

Он сел на траву под соснами, еще освещенными солнцем, усадил ее рядом. Опять наступило напряженное молчание.

— Здесь хорошо, — он обнял ее одной рукой. — Как-то уединенно. Как будто в собственном мире, вдали от всех. Я не люблю людей.

— Тогда зачем же ты приехал в лагерь отдыха, где на сотне акров собралось пять тысяч людей, и все топчутся 24 часа в сутки?

Он сжал губы, словно попытался найти причину, но покачал головой, сдавшись.

— Не знаю, зачем я здесь. Смешно, да? — он хрипло засмеялся. — У меня еще есть кое-какие проблемы.

— Да? — спросила она, напрягшись. Не надо было ей идти на это свидание. Но, может быть, лучше выслушать его проблемы, дать ему выговориться.

— Меня преследует одна девушка, — он говорил тихо, озираясь, словно ожидал, что предмет его разговора прячется под землей и подслушивает. — С ней просто сладу нет, никак не отвяжется.

— Ты не можешь от нее избавиться?

— Это не так-то легко, — он оторвал горящий кончик сигареты. — Видишь ли, она поселилась у меня, и если я ее не буду держать взаперти, она выйдет и станет орать, что я ее изнасиловал.

У Сары внезапно засосало под ложечкой, она задрожала от страха.

— Но ведь этого не было. Ал?

— Нет, — он покачал головой. — Видишь ли, она шлюха, требует тридцатку за раз. Понимаешь?

Сара не понимала. Она попыталась отодвинуться, но он крепко держал ее. Она расслабилась, она не хотела сопротивляться, чтобы не рассердить его. Он чокнутый, это точно.

— Так что я с ней влип.

— А ты не можешь уехать?

— Она наведет на меня полицию, это как пить дать. Она угрожала мне недавно... Я помню, что недавно, я что-то за временем не услежу. Так что я ее избил, обработал как следует. Но я ее не насиловал.

О боже! Да он же накачался наркотиками, она в этом уверена. Вся эта история — выдумка, плод его воображения. По всей вероятности, такой девушки вовсе не существует.

— Я бы хотел, чтобы она на тебя была похожа.

Она почувствовала его дыхание, застоявшийся запах табака, ощутила его грубую бороду, когда губы Ала стали искать ее губы. Они нашли их, и он принялся яростно целовать ее. Она пыталась сопротивляться, но это было бесполезно, он был сильный и, казалось, не замечал даже этой видимости сопротивления.

— Я сказал себе, когда увидел тебя утром, — он чуть отодвинулся, но продолжал крепко держать ее, — вот девушка, в которую я могу по-настоящему влюбиться. Что-то в тебе есть такое, чему я не в силах противиться. У нас с тобой многое впереди, милочка.

— Мои родители ждут меня к половине одиннадцатого, — Сара говорила быстро, настоятельно. — Они очень заботятся обо мне, беспокоятся по разным пустякам. Если я не вернусь без четверти одиннадцать, меня станут с полицией разыскивать.

— Да не волнуйся ты, — он ободряюще похлопал ее по плечу. — Им и в голову не придет искать нас на этом острове.

Господи, да он вообразил, что я боюсь, что они найдут меня!

— Мой друг завтра приезжает!

— Друг! — внезапно настроение Ала изменилось, глаза его сузились, губы сжались. — Ты не сказала мне, что у тебя есть парень.

— Ты же не спрашивал, но и ты не сказал мне, что в твоем шале живет девушка.

— Слушай, — глаза его вдруг прояснились, — это наш шанс. Если мы будем действовать правильно, мы сможем разом избавиться от моей девушки и от твоего парня.

— Что... что ты имеешь в виду?

— Ну как же, мы можем дать деру, а им останется лишь локти кусать. Утром мы будем уже далеко.

Ей показалось, что деревья вокруг наклонились и закружились, завертелись по спирали, потом медленно остановились.

— Я... я хочу обратно, — она чуть не плакала.

— Этот твой парень, — он, казалось, не слышал ее, — он когда-нибудь уже...

Пальцы Ала заскользили по ее ногам, попытались раздвинуть ее сомкнутые бедра.

— Нет! — это была правда. — Я никому этого не позволяла!

Он стал снова целовать ее, придавливая к земле, его сильная рука ощупывала ее шорты, разрывала их. Она почувствовала, как треснул материал, начал рваться.

— Тогда это будет особенно приятно, — он тяжело дышал, — как будто ты все уже обо мне знала и берегла себя для меня.

И тогда она стала кричать. Ее вопли, полные ужаса, эхом отдавались в ночной тишине.

— Заткнись, черт возьми! — Ал рассердился, зажал ей рот ладонью, ее крики превратились в мычание. Она боролась, пыталась пнуть его ногой, вонзила зубы в его руку.

Он закричал, завопил от боли, и ей почти удалось выскользнуть из-под него. Почти. Как только она вырвалась, он схватил ее другой рукой за волосы, снова придавил к земле, со злостью прижал коленом ее живот. — Сука! — он плюнул ей в лицо. — Ты такая же дрянь, как и она. Еще похуже! Ты хотела только подразнить меня, да? А зачем же мы приехали на этот остров, а?

Она попыталась ответить ему, но не могла произнести ни слова, у нее лишь стучали зубы, она хрипло дышала. Ее сильно тошнило. О, Норман, я люблю тебя, если бы только был здесь! Я ничего плохого не хотела с ним делать, клянусь!

Ал ударил ее кулаком по лицу, она почувствовала, что у нее сломаны зубы. Осколки во рту, вкус крови. Она плакала, умоляла.

— Ты тоже пойдешь жаловаться в полицию, да?

Он поднял ее, опять швырнул на землю.

— Может быть, они уже услыхали твои вопли, идиотка, идут сюда. Тебе эта игра не удалась. Давай, ври им, сколько влезет, скажи им, что я тебя изнасиловал. Как собирается сделать Синди, если я ее выпущу из шале...

Внезапно его пронзила одна мысль. Синди! Он ведь оставил ее одну, она может выйти, пойти в полицию. Эта девка во всем виновата, может, это заговор. Ловушка!

Он снова потянулся к ней, увидел, как она пытается защититься ладонями, но это была слишком слабая защита против его мощного кулака. Кость ударила по кости, что-то громко хрустнуло, и вот она уже больше не кричала и не визжала.

Обезумев от ненависти и страха, не замечая, что тело ее безжизненно повисло в его руках, словно сломанная марионетка, которую держат за шею, он тряс ее. Он все забыл, помнил лишь о той девушке в шале, он боялся, что она что-то предпримет в его отсутствие. Он бросил тело Сары, побежал к лодке, толкнул ее на глубину и отчаянно начал грести к берегу.

Глава 12

На рассвете толпа, стоящая на границе Зеленого лагеря, решила, что вооруженные люди, окружившие шале ь 24, — полицейские снайперы. Иначе и быть не могло, потому что именно полицейские держат зевак на безопасном расстоянии. Сквозь утренний туман можно было разглядеть три силуэта: два человека стояли на дорожке у шале, а один был на балконе. Несомненно, что за домом их находилось гораздо больше.

Кордон полицейских в форме, патрульные машины и «Лэнд Ровер» с синими мигалками. Без всякого предупреждения спящий лагерь был потревожен; в двери раздавался стук, полицейские велели отдыхающим взять одежду и покинуть их шале.

— Опять Чернобыль? — спросила одна женщина.

— Или атомная война? — ее муж с мутными глазами дрожал, натягивая халат. — Что происходит, черт возьми?!

Только когда все отдыхающие вышли из шале, через мегафон им было дано объяснение.

— В номере 24 находится мужчина, который, вероятно, вооружен, он держит заложницей женщину. Просьба отойти подальше ради собственной безопасности.

Алан Джей бежал с острова в слепом страхе, он быстро догреб до берега, выпрыгнул из лодки, бросив ее, и она медленно поплыла по покрытой мусором воде. Он остановился, стараясь припомнить, в какую сторону идти в этом искусственном мире яркого света и оглушительной музыки.

Калейдоскоп красок, американские горки, напоминающие ревущего змееподобного монстра из разноцветного пламени, толпы людей, вываливающиеся из кинотеатра и образующие очередь у киосков с едой, толкающиеся за рыбой и чипсами, за свежими дарами моря. Враждебная среда, где никому нет дела до других, каждый думает лишь о себе. Развлечение эгоистов.

Словно убежавший дикий зверь, оказавшийся в безвыходном положении, он прокрался вдоль территории главного лагеря, прошел мимо лабиринта шале с их тускло освещенными улочками, окаймленными неухоженными розовыми садиками и порыжевшими от солнца лужайками. Он перешел на шаг, пытаясь отыскать свое шале.

Сара была забыта; она влетела в его жизнь и исчезла, как исчезает с приходом дня ночная тень. Только Синди имела значение: соблазнительная шлюха, издевающаяся над ним, требующая плату за пользование ее телом, угрожающая ему законом. Может быть, он опоздал, и она уже ушла, может быть, как раз сейчас уговаривает полицию прийти и арестовать человека, который держит ее в плену, который изнасиловал ее. Он не смог бы этого опровергнуть.

Одновременно со страхом в его сознании настойчиво возникала одна и та же картинка: он видел ее обнаженной, похотливо раскинувшейся, рука вытянута, требует денег. Тридцать фунтов — и я твоя.

Он засмеялся. Если она еще там, он возьмет ее. Она может сопротивляться, сколько влезет, но она ни пенса за это не получит. Ему нечего терять, она все равно обвинит его в изнасиловании. А если он будет держать ее взаперти, она не сможет вызвать полицию. Он удивился, почему эта мысль не пришла ему в голову раньше. С какой стороны ни взглянуть на это дело, Синди все равно остается в проигрыше; лучше уж быть повешенным за овцу, чем за ягненка, как говорится в пословице.

Он отыскал, наконец, свое шале, двигаясь быстро, крадучись, проверяя номера. 75... 68... Перебежка, стараясь держаться в тени. Некоторые окна освещены, дети капризничают, потому что родители велят им ложиться спать. Отдыхающие выходили из шале, а некоторые возвращались после вечерних увеселений. Темные окна, 39... 32... 30...

У него перехватило дыхание, грудь напряглась так сильно, что, казалось, кожа на ней вот-вот треснет, как кожа змеи, когда та меняет ее весной. Тупая боль над глазами, он плохо видит, не может издали рассмотреть номер на двери.

Номер 24. Он чуть было не споткнулся и не упал. Толкнул дверь, но она не открылась, сопротивлялась ему. Только тогда он вспомнил, что дверь заперта на ключ. В панике он стал шарить в карманах обшарпанных шорт, пока не нашел его. Его пальцы дрожали так сильно, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы вставить ключ в замок и повернуть его. Старый цилиндрический замок щелкнул, и дверь со скрипом отворилась вовнутрь.

В шале было темно, словно в пустой черной яме, дышащей застоялым отчаянием. Он постоял в дверях, боясь войти. Он не хотел смотреть правде в глаза, не хотел, чтобы подтвердились его наихудшие опасения; лучше жить в неизвестности, что он и делал всю жизнь.

Синди все еще была здесь. Она спала на постели, как он и оставил ее; обнаженная, ноги раскинуты, рука вытянута на покрывале, требует денег. Тридцать фунтов, не меньше. Или даешь, или нет.

Сначала он испытал облегчение, потом нахлынувшая волна слабости заставила его опереться о стену, чтобы побороть тошноту, каждый мускул его мощного тела дрожал. Его зрение ослабло, он почти не видел. Он сильно качнулся вперед, но каким-то образом сумел удержать равновесие и не упасть. Затем все это прошло, оно подождал, пока его организм не пришел в нормальное состояние. В ушах шумело.

Алан попытался вспомнить, где он был до этого, как долго отсутствовал, но память ускользала от него. Не имеет значения. Он вернулся, и Синди все еще здесь. Его страхи не подтвердились.

Он сел на стул, медленно скрутил сигарету и зажег ее, с наслаждением вдохнул горький дым. Вот так-то лучше. Синди все еще спала, как будто была в состоянии комы.

Странно, но она больше не возбуждала его. Он почему-то даже презирал ее. Шлюха, ненужная обуза. Надо ему поскорее от нее отделаться, может быть, убежать и бросить ее здесь, если нет другого способа. Синди пошевелилась, потянулась; открыла глаза. Она посмотрела на него, но узнала не сразу. Сначала она как будто удивилась, потом закивала, улыбнулась, растянув губы, дав тем самым понять, что знает о его присутствии. Ее ноги сомкнулись, рука была все еще вытянута. Тридцать фунтов, а иначе ничего не получишь.

— Лучше бы ты отвалила, — сказал он.

— Я бы и сама этого хотела, но ты ведь меня не отпускаешь. Можно уйти?

— Чтобы полицию вызвать? — он посмотрел на нее в упор.

— Нет, я просто уйду.

— Ты врешь! — внезапно у него изменилось настроение, он поднялся, двинулся к ней, остановился в метре от нее.

— Ты хочешь облапошить меня. Не выйдет.

— Как хочешь. — Смешок, бедра чуть-чуть раздвинуты. — Но если ты хочешь меня, тебе придется заплатить.

Алан выпрямился в полный рост, закрыл глаза, и снова у него закружилась голова. Что-то случилось... Что-то плохое... Он не мог вспомнить! В нижней части тела у него возникло знакомое приятное ощущение. Он открыл глаза. Синди лежала, глядя на него, широко расставив ноги, подняв колени. Она смеялась.

— Корова! — он сплюнул, но она не шевельнулась. — Ты у меня сейчас получишь! Я...

За окнами послышался сильный шум, захлопали двери, люди поспешно шли по бетонной дорожке; дети плакали. Из парка аттракционов больше не неслась оглушительная музыка. В любом лагере отдыха всегда стоит шум, но внезапно у Алана возникло ощущение, что что-то случилось. Он потряс головой, стараясь прояснить ее. Сквозь шторы проникал холодный серый свет; это было ненормально, потому что до рассвета еще далеко. Он провел ладонью по потному лбу; время, казалось, замерло. Все его тело болело, как если бы он простоял здесь много часов.

— Что происходит? — пробормотал он, испытывая дурное предчувствие.

Синди пыталась что-то сказать, но ее слова потонули во внезапном громком стуке во входную дверь. Колотили так сильно, что дверь дрожала, дребезжало непрозрачное стекло. С той стороны раздался крик, голос был приглушенный, но повелительный:

— Откройте! Вооруженная полиция!

Алан замер, повернулся, смог разобрать неясные очертания сквозь оконное стекло. Он не мог в это поверить. Паника. Он завертелся по комнате, бросился в прихожую, остановился.

— Отвали! — заорал он. — У меня тоже есть оружие!

Силуэт исчез. О Господи! Эта сука все же вызвала полицию! Они пришли вооруженные. И они думают, что у меня есть пистолет!

Он метнулся в кухню, с облегчением увидел, что занавески наполовину закрыты. На столе валялись остатки еды, пустая банка, кусок хлеба. И хлебный нож; он схватил его, провел большим пальцем по зубчатому лезвию, глядя, как на линолеум пола капает кровь.

Оружие, оно у него есть; он рубанул ножом в воздухе, кровь из пореза на большом пальце разбрызгалась по стенке алыми пятнышками. Ругаясь, он вернулся в спальню. Синди усмехалась, все еще предлагая свое тело.

— Ты вызвала полицию! — он стоял над ней. — Зачем только я оставил тебя одну, грязная тварь!

— Нет, — выражение ее лица стало серьезным, немного испуганным, задрожала нижняя губа. — Я их не звала, клянусь. Господи, не звала я их, ты должен поверить мне!

— Я не верю тебе. И они вооружены. Потому что я держу тебя заложницей. Что ж, пускай эти подонки получат тебя, мне плевать. Продай им свое грязное тело.

На улице они использовали мегафон, искаженные слова можно было принять за шум, доносящийся из парка аттракционов. Он слышал, но не разбирал, что они говорили, вероятно, что-то о том, чтобы он сдавался. Через минуту, дайте мне минуту, мне надо успеть кое-что сделать.

— Надо мне было тебя... — Он грязно выругался. — Тогда бы хоть игра стоила свеч.

— Нет, пожалуйста, — она сильно побледнела, попыталась отодвинуться от него, пока не наткнулся на стену. — Ты можешь взять меня сейчас, бесплатно.

— Слишком поздно! — он засмеялся, размахнулся и всадил в нее нож изо всех последних сил.

Она закричала, когда лезвие вошло ей горло, сломалось. Алан даже не пытался увернуться от струи артериальной крови, он стоял там, а струя била по нему: он смотрел, как она корчится, попытался выдернуть сломанное лезвие ножа. Она билась в конвульсиях, ее движения становились все медленнее, кровь пропитала постель и капала на пол.

Он стоял и смотрел, как она умирает, ему хотелось посмеяться над ней, захохотать, но почему-то он этого не сделал. Он совсем отупел, не только от содеянного, но и потому, что ничего не понимал. Он знал только одно: за дверью его ждут полицейские снайперы. Они могут подождать, он еще не готов. Если бы он только мог вспомнить... что-то плохое, но он об этом все забыл.

За окном быстро светало, свет пробивался сквозь небрежно задернутые шторы, падал на безжизненное, залитое кровью тело. Синди было невозможно узнать: голова оторвана, лежит под углом к телу, ноги подтянуты кверху и крепко сжаты в неумолимом отказе.

— Чертова корова, — сказал он и отвернулся, пошел в кухню. Лицо человека, заглядывавшего в щель между шторами, поспешно исчезло. Они опять кричали через мегафон.

Ему показалось, что прошло несколько часов, прежде чем он услыхал, как они приблизились, как дверь с грохотом распахнулась с помощью какого-то импровизированного тарана, по полу зазвенели осколки стекла.

Алан Джей стоял, все еще держа отлетевшую рукоятку ножа. Они не были похожими на полицейских, в них было что-то странное. Мысли его были подсознательные, не относящиеся к тому, что происходило. Их форма была серого цвета, не темно-синего. На головах — что-то похожее на шлемы мотоциклистов с опущенными забралами, увеличивавшими их безжалостные серые глаза.

— Ублюдок! — сказал первый и выстрелил в упор.

Звук выстрела был не громче, чем если бы стреляли из воздушного пистолета, но оружие в руке, одетой в перчатку, задрожало. Сила, отбросившая Алана Джея к стене, пробила в самом центре его лба кровавое отверстие. Смерть наступила мгновенно, но каким-то образом он остался стоять, оперевшись о стену; потом тело его стало сползать, колени подогнулись и медленно опустили его на пол. Он дернулся в сторону, перевернулся и затих.

Второй человек вышел вперед, движения его были точны и неторопливы. Он сунул руку в карман и вытащил старый пистолет 38-го калибра. Он опустился на колени, разогнул неподвижные пальцы Джея, вставил оружие в руку убитого, загнул пальцы. Потом он поднялся и кивнул своему спутнику.

— В порядке, — проворчал тот, снизойдя до безрадостной улыбки. — Посмотрим, что предпримут эти идиоты из полиции! Пошли отсюда.

Они вышли один за другим, коротко кивнув инспектору, стоящему у припаркованной патрульной машины, поспешно прошли к неприметному фургону.

* * *

— Так что мы все устроили наилучшим образом, — профессор Мортон сидел за столом в своем офисе: для большинства выражение его лица было непонятно, разгадать его мог лишь крайне наблюдательный человек. Его подавленное настроение обычно проявлялось в сутулости плеч и в более резко обозначенных морщинах. В стальных глазах Мортона угадывалась мрачная настороженность, когда он внимательно смотрел на плотного лысеющего человека, сидящего напротив.

Этого человека называли «Командир». Никто не знал, было ли это его звание или фамилия. Неясная личность, по некоторым предположениям он представлял прямую связь с премьер-министром. Высшее начальство. С ним встречались только когда случалось что-то чрезвычайное, но даже тогда для получения аудиенции необходимо было занимать высокое положение. Мягкие черты лица, очки без оправы — в час пик можно встретить с десяток подобных людей — коммерсантов, финансистов, биржевых маклеров. После встречи с ним его лицо не оставалось в памяти, помнился лишь силуэт. Это было искусство человеческого камуфляжа, сам человек отходил на задний план. Оставалась лишь его личность; этого нельзя было забыть. Он говорил тихо, и важно было не только то, что он говорил, но и как. Он мог хлестнуть фразой, не повышая голоса, без эмоций и страстей. Одно его присутствие вызывало уважение, тайный страх. Его приказам подчинялись беспрекословно.

— Небольшая задержка, воздушная пробка в системе водоснабжения. — Командир не курил и не жестикулировал, так что его нельзя запомнить по жестам. — Жаль, конечно, но не стоит раньше времени беспокоиться. Обо всем уже позаботились. Но повториться это не должно. Скажите мне, Мортон, почему все так произошло?

— Комбинация Ц-551 и наркотика, наверно, — профессору очень хотелось курить, но приходилось ждать. — Мы не могли знать, что коктейль смертельный, пока это не случилось. Он убил девушку, Сару Мейс, а потом вернулся и убил свою подружку.

— Кто-нибудь следил за ним, когда он покинул шале?

Пристальный взгляд немигающих глаз.

— За это отвечает Джеймсон. Он не думал, что они отправятся на остров и не мог незаметно последовать за ними, остался на берегу. В любом другом месте он бы с них глаз не спускал.

— А что с Мейсами?

— Мы не можем им сообщить, пока они находятся под действием Ц-551. Они или не поверят нам, или забудут об этом через несколько секунд. Единственная возможность — применить противоядие, чтобы вывести их из этого состояния.

— Нет, не нужно. Мы не хотим вмешиваться в проводимый эксперимент. Мы успеем им сказать об этом позже.

Мортон кивнул.

— Моррисон в панике, он боится, что никто не приедет в лагерь до конца сезона.

— Наоборот — от желающих просто отбоя не будет. Двойное убийство, убийца застрелен опытным снайпером-полицейским. Ничего, все будет в порядке. Газеты, безусловно, посвятят этому первые полосы, но пистолет был подложен Джею, так что расследование превратится в простую формальность. Через неделю все будет забыто. И все же излишнее внимание нам ни к чему. Говорят, в лагере торгуют наркотиками, а это может навредить, как уже было доказано, нашему делу. Мы не можем больше рисковать. Сообщите мне все подробности об этом торговце наркотиками.

— У меня есть его досье, — Мортон передал ему через стол бумаги, нервно наблюдая, как Командир стал просматривать их.

— Гм, — он поднял свое круглое лицо, но по глазам его было невозможно что-то понять. — Пол Макни, дважды судим. Это дело полиции, но, боюсь, нам придется вмешаться. Мы не можем бездействовать, особенно потому, что он, очевидно, был знаком с Джеем, а нам не нужны противоречивые показания, какими бы незначительными они ни были, не правда ли?

— Совершенно верно, — Мортон сдержал дрожь. Он был расчетливым человеком и предпочитал придерживаться научной стороны экспериментов. — Вы хотите, чтобы мы продолжили работу с остальными?

— Несомненно, — было очевидно, что мысль о прекращении эксперимента даже не приходила ему в голову. — Мы ведь только копнули на поверхности. До сих пор все было уж чересчур прямолинейно, Мортон, мы же ищем нечто большее, чем просто эксцентричность. Поэтому наблюдение необходимо усилить. Джея надо было снять с препарата еще до того, как он прикоснулся к девушке Мейс. Я думаю, нам придется перевести Джеймсона на другое место, сделав это, конечно, тонко. Перевод с намеком на повышение, ведь вообще-то он великолепный сотрудник. Все мы можем допустить одну промашку, при условии, что она не очень серьезная. Человек, который заменит его, прибудет завтра. Его первая задача — Макни. Но не затрудняйте себя этой стороной дела, продолжайте свою великолепную работу. Рассматривайте это происшествие как и свою промашку тоже, как я уже сказал, нам всем разрешена одна ошибка, даже если не по нашей вине. Это наказание зато, что вы берете на себя ответственность, находясь на переднем крае, как говорится.

После ухода Командира по спине Энтони Мортона долго тек пот. Смесь похвал и упреков, он оставил ему возможность самому разобраться в них, интерпретировать по своему усмотрению. Командир не впал в ярость, но нанес более сильный удар. И профессор вновь начал с тревогой думать об Энн Стэкхауз; она подошла чересчур близко к обрыву, прихватив с собой и его. Он молил Бога, чтобы она сделала шаг назад.

Глава 13

Малиман приехал в лагерь отдыха «Рай» на общественном транспорте из Лондона. Он получил распоряжение не брать напрокат машину и не нанимать такси. В автобусах и поездах, особенно во время туристического сезона, можно было остаться незамеченным. Затеряться в толпе, съежиться в уголке переполненного вагона, чтобы никто не обратил на тебя внимания. Одежда — такая же, как у мистера Среднего, обед — там же, где обедает он, еда — такая же. Обыкновенность во всем, и никто не посмотрит на тебя во второй раз.

Малиман отбыл срок основной подготовки задолго до того, как его нашел Департамент. Десять лет назад он был наемником в Анголе, был захвачен в плен и ему грозил смертный приговор. Несмотря ни на что, он бежал, вернулся в Англию и нашел, что жизнь здесь была на редкость унылой. Как-то раз пара юнцов попыталась избить его в метро; один умер на месте, второго пришлось добить. Полиция арестовала его, обвинив в убийстве, но вмешался Департамент. Последовало предложение, скорее это был ультиматум: или пожизненное заключение, или работа на них. В обоих случаях Малиман терял свободу, и он выбрал Департамент. Ему пришлось пройти еще один длительный срок подготовки.

Сейчас он продвинулся по службе и получил задание. Самыми главными качествами были скорость и эффективность. Он получил инструкции, он знал, что ему делать. Его целью был Макни, действовать надо незамедлительно. Это была срочная работа.

Малиман был ростом 162 сантиметра, его светло-русые волосы были коротко подстрижены. У него было тело атлета, каждое движение точно рассчитано, он никогда не тратил зря энергию. Внимательно посмотрев на него, можно было заметить, что он слегка кривоног. Загорелый, скорый на улыбку, когда этого требовала ситуация, но немногословен, что обнаружила испуганная регистраторша в лагере «Рай», когда Малиман прибыл туда утром.

— Мистер..? — она улыбнулась мужчине в летней клетчатой рубашке и с поношенной коричневой кожаной курткой через плечо.

— Томпсон, — фамилию едва можно было разобрать, Малиману наскучило стоять в длинной очереди.

— У вас есть подтверждение о заказе?

— Нет.

Она была ошеломлена, потому что подтверждение о заказе было у всех, только таким образом можно было узнать, в какое шале селить отдыхающего. Фамилии не имели никакого значения.

— Боюсь, я не смогу вам помочь без...

— У меня ничего нет. Заказ был сделан по телефону. Проверьте, — это прозвучало, как приказ.

Она собралась было возразить, но передумала, увидев выражение его лица. С такими людьми не ссорятся.

— Подождите секунду, — она с шумом задвинула ящик кассы, отвернулась. Каждый день сталкиваешься по меньшей мере с одним таким. Чертовски груб.

Малиман распаковал дорожную сумку, затем долго блаженствовал в ванне. Здесь он был обычным отдыхающим, он и станет им умом и телом, пока не выполнит работу. Чтобы замаскироваться, не надо наклеивать бороду и заниматься другой подобной ерундой. Нужно просто стать никем, чтобы на тебя не обращали внимания. А когда ты исчезнешь, они не смогут тебя вспомнить.

Лагеря отдыха не наводили на него тоску, но и не вызывали особого энтузиазма. Этот лагерь был местом выполнения работы, и он должен знать его. Приняв ванну и отдохнув, Малиман приступил к изучению нового для себя окружения. Он уже заранее выучил на память план лагеря, помещенный в проспекте. Он побывал в галерее игральных автоматов и расстался с 50 пенсами. Стрелок бросал ему вызов, но он проигнорировал его; чтобы поглазеть на такие игры обычно собирается публика, и они могли запомнить его. Он обошел вокруг закрытого бассейна, где было полно народу и шумно, это ему не понравилась. На другой стороне — бильярдный зал, дети стояли в очереди к столам, на десяти других столах играли в пинг-понг. На другой стороне — озеро для лодочных прогулок. На берегу стояла большая толпа, все лодки заняты. Вот вампиры! Некоторые их них указывали на остров: «Вон там и была убита девушка!»

Он купил жареной рыбы и чипсов, уселся на краю большого игрового поля, чтобы поесть. На поле две команды играли в футбол: одна в рубашках всех цветов, вторая — без рубашек. Один из способов различить игроков. Малиман оставался там до тех пор, пока судья не просвистел финальный свисток и команды не ушли с поля, споря между собой; они, очевидно, серьезно относились к своей игре. Затем прибежали какие-то дети и стали гонять по полю большие пляжные мячи. Малиман скомкал жирную бумагу, бросил ее в мусорный ящик. Пора заняться делом.

Макни был в бильярдном зале. Щегольски одетый мужчина с иссини черными напомаженными волосами, зачесанными назад, с желтоватым лицом, наполовину скрытым большими черными очками. Одет безукоризненно: полосатая рубашка и темные брюки. Можно сыграть, подумал Малиман, наблюдая, как Макни профессиональным жестом загнал шар в лузу.

Вокруг Пола Макни собралась толпа подростков; они с восторгом глядели на него, занимали очередь, чтобы их обыграл этот меткий человек, редко допускающий промах. Наркоманы, Малиман был в этом уверен. Мало того, что они переплачивают ему за товар, так еще и подвергаются унижению за бильярдным столом. Мазохистское поклонение герою.

Малиман взял кий, протиснулся сквозь толпу. Он расслабился, оперевшись на стол; торопиться было некуда. Он заметил, что под видом вытаскивания из карманов разноцветных шаров происходила передача пакетиков. Двое юнцов ушли, они получили желанный товар.

— Сыграем? — Макни вел себя так, словно только что заметил его, словно его единственным интересом был бильярдный стол.

Макни был намерен выиграть. Малиман сразу понял это по его излишней самоуверенности. Он удержался от соблазна посоперничать, потому что его ставка была неизмеримо выше. Он «промазывал» легкие удары, неохотно изображая неуклюжего парня. Зрители отошли — одностороннее соревнование их не интересовало.

— Я выиграл! — в голосе Макни послышалось самодовольство, когда он швырнул кий на стол. — В следующий раз сыграем на фунт. Эх, сукно на столах уже старое, надо менять.

— Я люблю игры на травке, — сказал Малиман тихо и многозначительно.

— На травке? — Макни не поднял глаз.

— Я слыхал, что вы можете достать.

— Может быть, — осторожно ответил он. Всегда существует опасность ловушки. — Кто вам сказал?

— Алан Джей.

— Вы его знали, что ли? — спросил Макни, сжав губы.

— Разумеется, я приехал, чтобы встретиться с ним, услышал эту новость только сегодня днем. Но он звонил мне несколько дней назад и упомянул вас. Так что я привез наличными.

Малиман увидел, что его заход издалека достиг цели. Макни знал Джея, он снабжал его наркотиками. Департамент хорошо справился с домашним заданием, комбинируя Догадки со слухами. Когда время ограничено, пользуешься случаем.

— Ладно. Попозже. Но это стоит недешево.

— Я и не думал, что дешево.

— Хорошо, встретимся, как стемнеет. Вы лагерь знаете?

— Немного.

— Увидимся рядом со зверинцем часов в одиннадцать. Вообще-то он закрыт, но ворота не заперты. Сторож возвращается из паба часто заполночь. Место это плохо освещено, там редко кто бывает. Как вас звать?

— Браун. Меня привлекают свиньи, мы их держали, когда я был мальчишкой. Встретимся у свинарника,

— Не сомневаюсь, что вы почувствуете там себя в своей стихии, — усмехнулся Макни, который редко пытался скрыть свое презрение к наркоманам. — Но я занимаюсь только коноплей.

— Мне только этого и надо.

— Хорошо. Приятной вам беседы с боровами, мистер Браун, — Макни вернулся к своему кию.

Малиман посмотрел ему вслед и пожал широкими плечами. Свиньи его очень устраивали, он с нетерпением ждал этой встречи.

* * *

Было совершенно темно, когда Малиман пришел к зверинцу. Он был расположен в прибрежной части лагеря. Около двадцати акров было отгорожено стальной сеткой высотой десять метров, а наверху была прикреплена колючая проволока. Это был эксперимент: если затея удастся, площадь зверинца будет увеличена, если нет — закроют. Малиман прочел краткую историю зверинца в буклете.

Целью было совместное содержание домашних и декоративных животных, а также птиц, ничего слишком экзотического. Самыми красочными обитателями была пара павлинов; днем птицы с важным видом расхаживали по лужайке у кафетерия, ночью сидели на крыше загончика для коз. В небольшом пруду жила почти ручная утка, обитали пара индийских черных уток и одинокий нырок, который без конца крякал.

В самом дальнем конце стоял ряд огражденных кирпичных домиков для животных. В последних домиках жили белые козы, и если кто вставал рано, то мог наблюдать за их доением. Козы изо всех сил старались опрокинуть ведра с молоком. Рядом жил одинокий баран, все еще ждущий себе пару. Затем — пара телят, которых осенью должны отправить на ферму, потому что они уже пережили свой привлекательный возраст. А потом — свинарник.

Малиман слышал хрюканье свиней, приближаясь к назначенному месту. Свиньи, вероятно, надеялись получить что-то съестное от человека и чутким ухом уловили его мягкие шаги. Он осмотрелся в темноте; Макни было не видать, по всей вероятности, торговец опоздает, этого следовало ожидать. Наркоманы были нервными, их нервы разрушены наркотиками. Пусть наложат в штаны, тогда заплатят с большей готовностью, когда соизволит появиться Макни. Малиман напрягся, но тут же заставил себя расслабиться. Это должна быть обычная встреча, на него не должны влиять его собственные эмоции. Он сможет ненавидеть этих подонков потом, если от этого ему станет легче.

Он оперся о загородку свинарника, тут же появился пятачок, приветствуя его. Боров был крупный. Свиньи пытались рылом согнать борова с дороги. Из домика выбежали поросята, он пересчитал их. Пятеро. Уже подросли; произошли на свет ранней весной, а уже вон какие вымахали. Какофония хрюканья и сопения, толкания, отчаянные попытки пробиться к ночному посетителю. Они были голодны. Малиман улыбнулся в темноте.

Макни все еще не было видно. Он попытался прислушаться, но из парка аттракционов и из галереи игральных автоматов доносилось слишком много звуков. Свиньи сдались, ушли спать. Он по-прежнему стоял, опершись о загородку.

Малиман почувствовал присутствие Макни раньше, чем увидел его. Этот инстинкт у него выработался давным-давно в чужих странах. Флюиды в ночном воздухе, ощущение того, что он больше не один. Но он не подал виду, даже притворно вздрогнул, когда голос Макни спросил:

— Наслаждаетесь компанией свиней, мистер Браун?

— О да. Конечно, — Малиман переминался с ноги на ногу. — Я только что с ними беседовал.

— Очень познавательно, я уверен. Для вас, — глубокое презрение, обычная манера поведения. — Наверно, это я их запах ощущаю, мистер Браун?

Малиман держал руки в карманах своей коричневой кожаной куртки, он все еще опирался о загородку.

— Это породистые свиньи, знаете ли. Боров стоит добрых три сотни, — сказал Малиман.

— Не сомневаюсь, — ответил Макни. — Сколько денег вы принесли?

Малиман порылся в карманах, зашуршала бумага. Его сильные пальцы сомкнулись вокруг куска бристольской стальной проволоки, он с нежностью поиграл им. Капкан для лисицы, такой можно купить у торговцев скобяными изделиями или у поставщиков всего необходимого для лесничих за один фунт пятьдесят пенсов. К нему полагалась еще и цепь, но Малиман снял ее. Ему нужна была лишь проволочная петля.

— Эй, только гляньте на этого старого борова, вот грубиян!

Из загончика доносились хрюканье и писк. Макни резко повернул голову, раздраженно цокнул языком.

— Мне, собственно, абсолютно не интересно...

Малиман сделал движение, которое было до веденной до совершенства синхронизацией сознания и тела. Он вынул руку из кармана, а его пальцы в это время распрямили петлю до конца. Что-то вроде лассо, которое аккуратно опустилось через голову Макни вокруг его шеи и было крепко затянуто. Очень крепко.

Сдавленный крик, который прервался, как только Малиман рванул петлю вниз. Голова жертвы дернулась следом. Руки Макни хватались за воздух, как будто он пытался обнаружить проволоку, глубоко врезавшуюся ему в шею. Раздался булькающий звук. Малиман решил, что Макни рвет, и это было лишь на пользу. Он не отпускал петлю, используя свое колено в качестве рычага, чтобы наклонить спину жертвы, не обращая внимания на дрыгающие конечности Макни, потому что через нескольких секунд они упадут, дернутся и слабо повиснут вдоль обмякшего тела. Так оно и случилось.

Малиман осторожно положил мертвеца не землю, ловко снял капкан, засунул его обратно в карман; он не сомневался, что петля пригодится ему для выполнения следующих заданий.

Малиман работал быстро, словно многострадальная жена, привыкшая раздевать пьяного мужа, когда тот возвращается из паба. Он снял с трупа пиджак и брюки, сложил их умело небольшой аккуратной стопкой. Рубашка, галстук, жилет, трусы, носки и туфли. Он порылся у себя в карманах, достал сложенный полиэтиленовый пакет, развернул его и начал складывать туда одежду Макни. Он тщательно укладывал каждую вещь, экономя пространство. Наполнив мешок, он загнул его горловину.

Малиман нагнулся и с очевидной легкостью поднял мертвого, положил на загородку. Свиньи уже ждали, они громко и с жадностью хрюкали, как будто все понимали. Малиман улыбнулся в темноте. Они учуяли еду.

Он отпустил свою ношу, услышал, как тело Макни с глухим стуком упало на другую сторону. Топот ног животных, писк и хрюканье. Свиньи дрались за неожиданный поздний пир.

Малиман подавил в себе искушение остаться и понаблюдать. Он был профессионал, и его задание еще не было завершено; взяв мешок с одеждой, он быстро пошел, стараясь держаться в тени. Весь его натренированный организм был наготове, только слегка участилось дыхание. Но этого следовало ожидать.

Малиман не запер дверь шале на ключ, потому что ждал человека, который называл себя Сандерсоном. Стук в дверь был формальностью, без которой они оба могли обойтись. Он ждал, расслабившись, сварил кофе и поставил на стол вторую кружку на случай, если его ожидаемый гость воспользуется гостеприимством.

— Все в порядке? — Сандерсон был высокий и мускулистый, на нем был надет грязный комбинезон техника из службы обеспечения лагеря. Неопрятный, в очках, вероятно, в аварийном резерве.

— Конечно, — Малиман отворил дверцу нижнего шкафчика в кухонной стенке и вытащил мешок. — Все это для вас. Кофе?

— Нет, спасибо, — Сандерсон покачал головой. — Только что получил вызов, в Зеленом лагере бойлер прорвало. Надо идти. — Он взял мешок, резко перекинул его через плечо. — А что с нашим другом?

— Ему нравятся свиньи, — Малиман засмеялся. — Нет, вернее, он нравится свиньям!

— Аккуратно сработано. Исчез без следа. Отдохни, приятель, ты это заслужил.

— Может быть, я так и сделаю, — Малиман потянулся. — День-два во всяком случае, чтобы изобразить обычного отдыхающего. А потом я отправлюсь назад в метрополию.

— Нет, — Сандерсон помедлил у двери, подбросил мешок на спине. — Тебя оставляют здесь до дальнейших распоряжений, дружище. Это официальный приказ. Может быть, скоро будет еще работенка.

Малиман пожал плечами. Ему было все равно.

Глава 14

Энн Стэкхауз проснулась с головной болью. Она подумала, что у нее начинается мигрень. Мигрень у нее была лишь один раз в жизни, когда ей было четырнадцать лет. Она тогда пошла с матерью в супермаркет, и одна из ламп дневного света была испорчена и мигала. Боль не отпускала ее весь день и всю ночь, она никогда не забудет этого. Энн застонала, пожалев, что не может остаться в постели. Она подумала о том, что случится, если она заболеет. Если она не появится в офисе, Тони Мортон пришлет кого-нибудь выяснить причину. Сам он не придет после вчерашнего. Нет, ничего не выйдет, он сразу все поймет. «Ты останешься в постели, пока не поправишься, Энн. Мы найдем кого-нибудь, кто все устроит с Биби. Нет проблем».

Если Джеффу необходимо ввести препарат, она предпочитала сделать это сама. Это предательство, но так лучше. Она это сделает, у нее нет выбора, она будет следить за ним. Она встала с постели, почувствовала головокружение, но оделась, выпила чашку крепкого кофе и вышла из шале.

Профессора в офисе не было. Не в его привычке опаздывать. Он не появился и ко времени ленча, когда она облачилась в свой белый комбинезон и пошла в ресторан. В ее кармане лежала маленькая серая таблетка, которая жгла ей кожу через ткань.

Энн была полна дурных предчувствий, не отрывала глаз от входной двери. Головная боль усилилась. О, Джефф, давай покончим с этим!

14. 30, официантка уже начала убирать со столов, а Биби все еще не было. Она почувствовала одновременно облегчение и тревогу; что-то вроде отсрочки, сегодня он уж точно не будет здесь обедать. Это означало, что ей придется испытывать эти душевные муки в течение пяти-шести часов.

Может быть, он последовал ее совету и уехал. Сбежал. Еще большее мучение, потому что она знала, что это неправда. Он бы не уехал, не увидевшись с ней. День прошел медленно.

Она увидела его около семи часов. Сначала она едва узнала его, потому что вместо его обычной одежды на Джеффе был светло-синий летний костюм. Слава Богу, без галстука, она ненавидела галстуки, они такие чертовски чопорные. Он явно подравнял себе бороду. Какой-то особый случай? О Боже!

— Я тебя едва узнала! — она попыталась притвориться, будто случайно подошла к его столику и задержалась на пару слов.

— Мой день рождения, — подмигнул он. — Строго хранимая тайна.

— Что же ты мне не сказал! — Потому что я должна сыграть с тобой злую шутку.

— Я хотел, чтобы это был сюрприз. Если ты не хочешь, чтобы нас видели вместе в лагере, поехали вечером в город для разнообразия?

— Хорошо, — ей казалось, что у нее выпрыгнет сердце.

— Что-то ты не в восторге! — он удивленно посмотрел на нее.

— Прости, у меня выдался плохой день. — Это прозвучало малоубедительно. — Прости меня, мне надо кое с кем поговорить, Я сейчас вернусь.

Джефф подумал, что происходит что-то странное, сомнений быть не могло. Энн была почти в панике, и он должен добраться до сути.

— Желаете что-то заказать, сэр? — молодая официантка прервала его размышления, заставив его вздрогнуть.

— Да, конечно, — он без интереса взглянул на меню. Он не был голоден, да и жарко сегодня. — Принесите фруктовый сок, грейпфрутовый. И куриный салат.

Он почти допил сок, когда Энн вернулась, скользнула на свободный стул за его столиком. Он кивнул ей и сказал:

— Между прочим, я не видел того надоедливого парня, с которым тогда сидел. Не он ли тот шут гороховый, который...

— Да, небольшая неприятность. Я тоже его с тех пор не видела, — она говорила чересчур быстро, и ее попытка переменить тему была слишком уж очевидна. — Могу сегодня порекомендовать мясной пирог, Джефф.

— Я уже сделал заказ, — он внимательно наблюдал за ней. — Куриный салат. Слишком жарко, чтобы есть что-то горячее, да мы все равно поедем позднее в город, может быть, там и поедим. Там обязательно должен быть индийский ресторан, открытый допоздна, особенно во время отпусков.

— Ах так! — Слава Богу!

— То есть, если ты хочешь поехать в город.

— О да, это было бы чудесно.

— Хорошо, тогда решено, — он заметил, как она побледнела.

Что-то явно тревожило ее; сегодня вечером он это из нее вытянет. В лагере ощущалось какое-то беспокойство, этого нельзя было не заметить. Может быть, это связано с убийствами, наверное, так и есть.

— Увидимся позже, — она встала, схватившись на секунду за спинку стула.

* * *

В половине одиннадцатого Энн Стэкхауз пришла в шале Джеффа Биби. Необычно рано для нее, он был едва готов. Она увидела, что он переоделся, сменил светло-синий костюм на брюки, рубашку и шейный платок. Она была вся в напряжении, ее слегка подташнивало. Она решила рассказать ему сегодня; не все, она будет хранить свои официальные тайны, но достаточно много, чтобы убедить его уехать. Если он уедет по собственному желанию, тогда Тони не сможет обвинить ее в том, что она не подсунула ему препарат.

— Надеюсь, что машина заведется, — он запер за ними входную дверь, проверив ее. — Не ездил со дня прибытия сюда. Хотел как-то проехаться куда-нибудь, да одному скучно. И дороги забиты туристами. Отчасти лагерь и привлек меня тем, что ездить не надо. И, коли уж я заговорил о езде, — он украдкой взглянул на нее, увидел, какая она бледная при искусственном освещении лагеря, — ведь осталась одна неделя от моего отпуска. Через неделю я уеду.

— О!

Он надеялся, что этот возглас означал разочарование, но произнесла она его настолько невыразительно, как будто мысли ее были где-то далеко.

— Я вот думаю, — они вышли с территории главного лагеря; просто пустырь, застроенный шале, темные тени между чередующимися фонарями; он взял ее за руку, рука была потная, — Я уже говорил, что смогу, может быть, приезжать сюда на уик-энд, заказывать себе шале.

— Нет! — она замедлила шаг, почти остановилась. — Нет, Джефф, не хочу, чтобы ты это делал.

— Ясно, — внезапно у него засосало под ложечкой. — Это просто летний роман, и через неделю все кончится, не так ли?

— Нет, Джефф! Я не хочу, чтобы все так закончилось, пожалуйста! — она вцепилась в него, прижалась. — Что бы ни случилось, я не могу даже подумать, что не увижу тебя!

Это было безумие, и на секунду он засомневался, не сошли ли они оба с ума. Затем его охватило облегчение; что бы ни было, самое важное для него, что она не хочет конца их связи.

— Я думаю, ты должна мне кое-что объяснить, — произнес он тихо, но твердо.

— Да, но я не могу рассказать тебе всего. Пока не могу, — казалось, она тащила его за собой, озираясь по сторонам, боясь, что кто-то идет следом, подслушивает их. — Но... Джефф, может быть, мы сейчас сядем в твою машину, уедем отсюда и не вернемся? Ты бы... пошел на это?

Боже, она себя накручивает, он это заметил, в ее просьбе была почти истерика, отчаяние.

— Если ты действительно этого хочешь, я готов. Но сначала я должен упаковать вещи, не оставлять же их здесь. Знаешь, давай сначала поедим, и я, может быть, смогу уговорить тебя рассказать мне, что происходит. Тогда, может быть, завтра, если ты все еще будешь этого хотеть, мы уедем. Ну как?

Компромисс все же лучше, чем ничего. Она немного успокоилась. Час-два вдали от этого ужасного места — сейчас эта мысль казалась ей привлекательной.

Внизу под ними была автостоянка, три акра неровной земли, освещаемые зловещим светом из лагеря. Ряды машин, старые развалины и новые модели, в центре возвышался роскошный фургон для отдыха. Пустая будка сторожа. Чтобы взять машину, надо было ехать к главным воротам лагеря, где круглосуточно дежурил человек из службы безопасности. Он давал пропуск, который нужно было предъявлять при возвращении. Внезапно Энн пришла в голову тревожная мысль, когда они спускались по крутой дорожке к стоянке. Они увидят ее, может быть, узнают; неизвестно, на что способен Мортон. Это были люди высшего уровня безопасности. К ней вернулось чувство обреченности.

— Джефф! — она ухватилась за него, потянула назад.

— Что такое? — Боже, неужто она передумала!

— Я... я не хочу, чтобы меня видели на контроле. Может быть, я бы могла... лечь на пол сзади. Или еще что-то!

— Если это так серьезно, — он мягко опустил ее на землю. — Хотя, должен сказать, я думаю, ты преувеличиваешь, что бы там ни было.

Они молча пошли дальше. Он должен был остановиться, чтобы сообразить, где стоит его машина; третий ряд, в самом конце. В темноте его нога наткнулась на что-то, что покатилось, звеня; пустая банка из-под пива, наверно, вот неряхи! Он заметил, как Энн вздрогнула, ему показалось, что рука ее задрожала.

— Вот и пришли, — он пошарил в кармане, нашел ключи, разглядел приземистый силуэт своей «Макси», стоящей между двумя другими машинами. — Она ездит, и это ее единственное достоинство. Мне приходится держать две машины. Еще фургон для работы. — Он был смущен, думая, что она ожидала увидеть что-то получше. Энн, казалось, ничего не замечала.

Он открыл дверцу со стороны руля, перегнулся через сидение и открыл дверцу для Энн. Странно было снова сидеть в машине; он как раз только что привык обходиться без нее.

— Будем надеяться, что заведется, — он повернул ключ. Мотор затрещал, завелся. — Ну, отдых пошел ей на пользу!

— Мне, наверное, лучше сесть сзади. — Энн нервничала.

— Хорошо, дай мне только выехать, а потом пересядешь.

Он включил сцепление, дал задний ход, и в тот самый момент, когда машина поехала, он понял, что что-то не так. Ему пришлось нажать на газ, чтобы колесо повернулось, но и тогда автомобиль двигался с большим трудом. Машина осела на шасси, словно собака, отползающая назад на брюхе. Руль едва поворачивался, они чувствовали неровность почвы под собой.

— Господи, в чем дело? — Машина застряла, как будто колеса ее увязли, не двигалась. — Гляну, что там такое.

Джефф достал фонарик, вылез из машины. Он узнал эти симптомы, встречал их и раньше — это чувство отчаяния, когда руль не поворачивается, а колеса скосились в сторону. Прокол. Но никогда он не был столь сильным. Он посветил фонариком, его тусклый луч подтвердил его страхи насчет левого переднего колеса; шина спущена. И другая тоже! Еще не проверив задние колеса, он был уверен, что и их постигла та же участь. Стоя у машины, глядя на нее, он не мог поверить в произошедшее. Казалось, будто автомобиль ус елся.

— Джефф, что случилось? — Энн открыла дверцу, и он увидел ее испуганное, бледное лицо, увидел ужас в ее глазах.

— Шины лопнули, — он попытался произнести это обычным тоном. — Все четыре! Эй, погоди-ка... — он опустился на колени, проверил клапан, потом другой, не стал проверять остальные, потому что с ними было то же самое. — Проколов нет, шины спущены. Нарочно! Вот чертовы хулиганы! Что ж, это перечеркивает наши планы на сегодня. Завтра придется одолжить у кого-то насос, накачать их немного, чтобы доехать до лагерного гаража, а потом снова заживем нормально!

— О нет! — она чуть не плакала.

С этими женщинами не разберешься, подумал он. Сначала она не хотела ехать в город, а теперь не может ехать и расстроилась!

— У меня есть еще бутылка вина, — он постарался утешить ее, закрывая машину. — Придется, видно, удовольствоваться этим. Рыбный бар еще открыт, если повезет, прихватим что-то оттуда по пути. Ну, пошли, нам надо поговорить. Ты же обещала просветить меня по поводу одной-двух вещей.

* * *

Нынче вечером они как чужие, думал Джефф, сидя на диване. До сих пор они только держались за руки. Частые паузы в разговоре, пустая беседа, только чтобы не молчать. Он снова наполнил бокал Энн; может быть, вино поможет ей расслабиться, и он заставит ее говорить.

— Думаю, мне надо пораньше лечь сегодня, — она уставилась на стену. — Лучше я пойду к себе, Джефф, если ты не против.

— Как угодно, — он поджал губы. — Но я думал, что ты должна мне что-то объяснить. Ты же обещала, помнишь?

Она нервно облизала губы.

— Я не могу рассказать тебе, Джефф. О, видит Бог, я хотела тебе рассказать, чтобы ты перестал слишком давить на меня. Но я подписала документ о неразглашении государственной тайны.

— Государственной тайны! — он не мог в это поверить. — Но... но это касается лишь государственных служащих самого высокого ранга!

— Я и есть такая, — она слабо улыбнулась. — Прошу тебя, не заставляй меня рассказывать. Достаточно сказать, что сегодня вечером, если бы ты пожелал, я бы убежала с тобой. Не думаю, что мы бы далеко смогли убежать, они бы заблокировали дороги и отправили бы своих людей на наши поиски. Твои шины спустили не хулиганы, Джефф, это были... я не могу сказать, кто, но они не позволят ни тебе, ни мне покинуть лагерь.

— Мне! При чем тут я? Наверное, из-за наших отношений?

— Частично — да, — она сидела, опустив голову. — Я пыталась заставить тебя уехать несколько дней назад, Джефф. Думаю, что теперь слишком поздно. Мы оба замешаны в этом деле, и нам придется пройти этот путь до конца. Благодарение Богу, что мы все еще вместе.

— Хорошо, допустим, ты не можешь рассказать, — он встал и принялся мерить шагами комнату, — но происходят странные вещи, не говоря уж о двух убийствах и о стрельбе полицейских. Может быть, действует какая-то диверсионная группа? Или же те, кому принадлежит лагерь, что-то затеяли?

Она вздрогнула, и он понял, что почти догадался.

— Не спрашивай меня, Джефф, прошу тебя.

— Я просто сам с собой разговариваю, пытаюсь угадать. — И слежу за реакцией. — Какой-то нездоровый правительственный эксперимент, например, воздействие на людей дозами радиации, чтобы увидеть их реакцию?

— Замолчи! — почти истерический вскрик, и он знал, что очень близок к правде.

Он подошел к ней, обнял одной рукой.

— Извини, я буду держать свои догадки при себе. Но я думаю, что тебе лучше остаться на ночь здесь.

— Нет, — она была непреклонна. — Я должна вернуться в свое шале. Они могут проверить, особенно если они зашли так далеко, что не дали нам уехать из лагеря. Лучше я пойду, Джефф.

— Я провожу, — он поцеловал ее.

— Нет, со мной все будет в порядке. Думаю, чем меньше нас будут видеть вдвоем с этих пор, тем лучше для нас обоих. О, Джефф, уезжай, пока не слишком поздно. Отведи машину в гараж, пусть накачают шины, и беги отсюда!

— Не выйдет! — он сжал ей руку. — Теперь уж я буду рядом. Ни ты, ни они не выгоните меня. Завтра увидимся в ресторане.

Она вышла из шале в ночь; улицы, куда не доходил свет фонарей, были темны; мир отдыха, ставший вдруг местом ужаса. В кармане у нее все еще лежала таблетка, известная как Ц-551. Они предоставили ей последний шанс, а она его отвергла. Другого не будет, и эта перспектива ее очень путала.

Она шла быстро, часто оглядываясь, всматривалась в двери шале, обитатели которых где-то развлекались; бинго, кино, диско, в обычном лагере шла своим чередом обычная жизнь.

Вечернее запустение, перед тем как отдыхающие начнут возвращаться в свои жилища. Пустые улицы, не слышно пьяного смеха. Она объяснит утром Мортону, что Джефф Биби ел вечером салат, что она никак не могла подложить ему таблетку. Он не поверит ей; она не могла его винить. Потому что если бы дошло до деда, она бы струсила, она это знала.

Внезапно перед ней на дорожке возникла чья-то фигура. Силуэт, лица не разглядеть, коренастый. Человек, преградивший ей путь, как будто выпрыгнул из бетонной поверхности дороги. Ноги расставлены, слегка согнуты, голова угрожающе выдвинута вперед.

Энн вскрикнула от неожиданности, съежилась от страха, но почему-то не смогла повернуться и броситься бежать. Молчаливая встреча, человек просто наблюдал за ней, лицо его было скрыто в тени, но она знала, что выражение его зловещее. Ноги у нее подкосились, ей захотелось потерять сознание, у нее заколотилось сердце. Она знала, что улица пуста, нет никого, кроме нее и этого незнакомца, и музыка в парке аттракционов, казалось, заиграла громче, чтобы нарочно заглушить любой ее крик о помощи.

Их разделял метр, не больше. Человек был напряжен, он мог броситься на нее в любую секунду. Она ничего не могла понять, пыталась отыскать причину, какой-то мотив. Грабитель; можешь взять мою сумочку там все равно пусто. Насильник; я не буду сопротивляться, если пообещаешь не убивать меня. Нет, это не то, и не другое, глубоко в подсознании она понимала это. Это была цена за неудачу, за непослушание.

Он одним прыжком настиг ее, схватил оба запястья одной рукой, завел ее руки за спину, выгнув при этом так сильно ее позвоночник, что она застонала от боли. Она посмотрела на него, но не смогла разглядеть его — он стоял так, что свет от ближайшего фонаря был у него за спиной, он точно знал, где ему встать.

Это был расчет, злобы не было, он сделал ее беззащитной с помощью всего лишь одного движения, а у самого оставалось свободной другая рука. Она инстинктивно хотела было ударить его ногой, метя в пах, но сдержалась; она бы потеряла равновесие и, что еще страшнее, разъярила бы его.

Ее охватил ужас, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она не была в состоянии даже умолять его. Ей хотелось закричать: «Я старалась из всех сил, но он ел только холодную пищу, это не подходило». Это было бы напрасно.

Затем он ударил ее; удар был не короткий, не колющий, не под ложечку. Его кулак, казалось, вошел в нее глубоко, как бы пробуравливая ее, выталкивая из нее весь воздух. Она бы скорчилась, если бы он не держал ее в вытянутом состоянии. Мучительная боль в животе, кишки натянуты, ее вот-вот вырвет, голова свесилась, набок; она испугалась, что задохнется собственной рвотой. Он отбросил ее в сторону, но все еще не давал упасть. Он убрал кулак, и она почувствовала, как воздух заполнил вакуум, образовавшийся внутри нее. Он ударил ее.

Это был резкий удар вниз ладонью, он пришелся вдоль шеи. Скорее пощечина, и когда он отпустил ее, она рухнула на землю. Она подумала, что у нее сломана шея. Она извивалась, стремясь ощупать себя, свой желудок, шею, но руки ее не двигались. Она лежала там, словно брошенная мягкая игрушка, глядя вверх, видя возвышающуюся над ней фигуру; казалось, что человек этот вырос до гигантских размеров, он выглядел зловеще, потому что он не угрожал. Она дрожала, ожидая нового нападения, но его не последовало.

Он впервые заговорил, и его голос был лишен выразительности, это был хриплый шепот.

— Это было только предупреждение.

Она попыталась произнести что-то, ответить, извиниться, заверить, но не смогла. Губы ее онемели, как после укола дантиста, и она сомневалась, что они когда-либо двигались.

Так хладнокровно, никаких оскорблений, ничего личного, и это было самое ужасное. Работа, которую надо было выполнить, и он ее выполнил, выбрав время и место, прекрасно справился с заданием. Энн хотела закричать, но не решилась. Она боялась за свое тело, за повреждение внутренностей, за смещение шейных позвонков. Если ее парализует, она проведет остаток жизни в инвалидной коляске, и эти несколько секунд превратятся в ее постоянный кошмар.

Человек повернулся, остановился и посмотрел, как будто ему пришла в голову запоздалая мысль.

— В следующий раз они не узнают тебя, когда найдут, — сказал Малиман и скользнул в темноту.

Глава 15

Рут Мейс не спала всю ночь. Гвин тоже ворочался, и она изо всех сил старалась не разбудить его, когда вставала с постели и шла на кухню за аспирином. Но от таблеток было еще хуже.

Она сомневалась, говорить мужу, или нет. Он, конечно, не будет в восторге от перспективы появления еще одного ребенка, он нервничал и возмущался, когда она ждала Сару. Все это довольно скверно, да еще она вспомнила кое-что, о чем прочла в газете несколько недель назад. Нет сомнения, что это вызвало бурю протеста у женщин повсюду, хотя Рут и не могла вспомнить, к чему это привело.

Правительство было обеспокоено небывалым ростом населения; число безработных перевалило за четыре миллиона, и проблему можно было решить лишь одним путем: разрешить семье иметь только одного ребенка! Она почувствовала, как ее охватила паника, в отчаянии Рут сцепила пальцы. Тогда эта проблема ее не так тревожила, никто ведь не волнуется, если дело не касается лично тебя, не так ли? Своих проблем хватает без того, чтобы заниматься чужими. Она и Гвин не собирались больше заводить детей, так что для них это не имело значения.

В отчаянии Рут попыталась вспомнить прочитанное в газете. Подробности она не помнила, да она всю статью и не читала, только отрывки, остальное просто просмотрела. Когда же ограничение рождаемости стало законом? Конечно же этот закон уже вошел в силу, а если нет, то войдет ко времени родов. В прессе приводились сравнения с Китаем. Семье позволялось иметь лишь одного ребенка; существует бесчисленное количество методов контроля за рождаемостью, так что никаких оправданий быть не может. Наказание для родителей, преступивших закон, было суровое. О Боже, теперь она все вспомнила. Штраф 5000 фунтов и/или тюремное заключение сроком на два года для матери и отца, нарушивших закон. Рут едва удержалась, чтобы не закричать.

И это было еще не все. Она поднесла ко рту сжатые кулаки, впилась зубами в костяшки пальцев. Власти были наделены правом забирать второго ребенка! Может быть, его поместят в приют; но это же не решит проблемы страны, потому что через несколько лет появится множество незаконных подростков, которые вот-вот пополнят армию безработных. Газеты как-то уклончиво писали о том, что будет с «конфискованными» детьми. Их ведь могли усыпить как ненужную кошку или собаку! Легкая смерть!

Рут откинула простыню, свесила ноги на пол. И тотчас же подступила тошнота; никакого предупреждения, никакого выделения желчи из желудка, она едва успела добежать до ванной, ее сразу же вырвало. Она тужилась и напрягалась, чуть не потеряла сознание, стоя на коленях, опустив голову над унитазом, плача, когда ее рвало. Потом она отдыхала, держась за фарфоровый край, ожидая, когда пройдет спазм.

Когда она вернулась в спальню, бледная и дрожащая, Гвин сидел в постели. Он посмотрел на нее красными, воспаленными глазами и, казалось, не мог ничего понять. Он опять был в смятении, он не был уверен, где находится; он не помощник ей в ее затруднении.

— Тебе нездоровится? — спросил он наконец. Вопрос был лишен сочувствия, в нем, возможно, даже прозвучал оттенок раздражения, потому что его жена причиняла ему неудобство, нарушая его покой.

— Меня стошнило, — она держалась за тумбочку. — Как и каждое утро за последние две недели.

— Ты, наверное, ешь что-то такое или пьешь, от чего тебе нехорошо, — он смотрел на нее, скосив глаза, как будто не мог как следует сфокусировать зрение. — Думаю, это все от того, что ты кофе пьешь. Говорят, кофеин вреден, почему бы тебе не попытаться пить меньше кофе иди заменить его чем-то? Фруктовым соком или даже водой.

— Ты не понимаешь, — резко и раздраженно сказала она. Внезапно она решила, что скажет ему. Разве не говорят, что разделенная беда — это полбеды? Но, может быть, к ее мужу это не относится, его заботят лишь проблемы финансового рода. Но все равно он должен узнать, раньше или позже. Она не могла вспомнить, сказала ли она Саре. А где же, кстати, Сара? Но сейчас это не имело значения.

— Может быть, у тебя какой-то летний вирус, — пробормотал он невнятно. — Летом всегда бывают вирусы.

— Нет, — она сделала глубокий вдох, заставила себя произнести эти слова. — Я беременна, Гвин!

Он непонимающе смотрел на нее. Глаза его казались остекленевшими, серая пленка, покрывавшая их, медленно сползала. Губы его задвигались, сначала беззвучно, потом он проворчал:

— Ты что?

— Беременна. Жду ребенка. Попалась. Можешь назвать это, как хочешь, используя любое грубое выражение.

Лицо Гвина Мейса утратило свой обычный здоровый цвет, щеки его побледнели, кадык заходил ходуном.

— Это невозможно! — он собирался рассердиться, Рут достаточно хорошо знала все признаки надвигающегося гнева. Врач сказал, что ему нельзя волноваться, но, черт возьми, она слишком ему потакала. Ему придется смириться, потому что он будет ей нужен.

— Ты во всем виноват, — резко сказал она. — Мне этот секс совсем не нужен, но ты все время требовал, а я позволяла тебе, чтобы ублажить. Теперь тебе придется расплачиваться за свое удовольствие. Ты утверждал, что презерватив не нужен, и я попалась во время климакса!

— Боже мой! — он откинулся на подушки, уставился в потолок. — Но мы же можем что-то предпринять.

— Например?

— В твоем возрасте ты легко можешь сделать аборт.

— Я не хочу делать аборт, Гвин. Более того, я не собираюсь делать аборт, и ты не сможешь меня заставить.

— Боже ты мой! — на бледных щеках Гвина выступили два одинаковых красных пятна. — Ладно, если ты настаиваешь на том, чтобы рожать, не впутывай меня в это дело. Позже ты сможешь отдать его на воспитание.

— Ты, очевидно, не знаком с новым законом о деторождении, — в этот момент она ненавидела его сильнее, чем в любой другой период их супружества. Эгоистичная свинья, ему нет ни до кого дела.

— Я не слышал ни о каком законе, — ответил он.

— Конечно, я и не ожидала, что ты будешь интересоваться, если там нет для тебя денежной выгоды. — ей вдруг захотелось отвесить ему пощечину, со всей силы. — Они сокращают численность населения, иначе планета умрет от голода, не будет хватать еды, все окажутся без работы. Ни одной семье не позволено иметь больше одного ребенка. А если закон нарушить, они могут посадить тебя в тюрьму. И они забирают ребенка, ты никогда не увидишь его. Вероятно, они его усыпляют. Ну, теперь ты понимаешь?

— Тогда тебе придется сделать аборт, если не хочешь отправиться в тюрьму!

— Подонок! — она никогда еще в жизни не ругалась, кроме тех исключительных случаев, когда иногда произносила плохие слова про себя, но сейчас он вывел ее из себя. — Я не собираюсь делать аборт, а штраф придется платить тебе, потому что у меня нет денег. И оба родителя отправятся в тюрьму. Подумай об этом!

Это заставило его замолчать. Она наблюдала, как он все ниже опускался в постели, хватаясь за простыню, пытаясь натянуть ее на себя. Ты не можешь спрятаться в постели, Гвин, тебе придется смириться с фактом, что у нас скоро будет ребенок.

— Где ты узнала всю эту чушь? — из-под простыни виднелись только его глаза.

— Я прочла об этом в газетах. — Не спрашивай меня, в каких, потому что я не помню. Или видела по телевизору. Я не знаю. Я только знаю, что это правда.

— Где Сара? — спросил он шепотом, как будто искал какую-то поддержку от своей дочери. Он умел управлять Сарой, и она была за него. Много раз из-за них Рут в слезах поднималась в спальню.

— Я... — Рут закрыла глаза, потрясла головой, как будто пыталась припомнить. — Да, я помню. Она уехала отдыхать с Норманом.

— Что?!

— Ты слышал. Мы старались отговорить ее от этого, но у нас ничего не вышло. — Рут провела рукой по глазам. Им только не хватает сейчас, чтобы Сара объявила, что она находится в интересном положении, чтобы все они влипли. — Я думаю, нам следует смириться с этим, Гвин. Сейчас восьмидесятые годы, не пятидесятые. Мы не можем силой держать детей дома. Мы планировали приехать сюда, чтобы они находились с нами и мы могли бы за ними присматривать. Но подростки больше не ездят на отдых с родителями. Здесь только ты да я, и у нас возникла проблема.

— Понимаю, — глаза его были закрыты, он выглядел усталым, — но я должен отдохнуть, Рут. Ты же знаешь, что сказал врач.

— Отдохни, спи, сколько хочешь, — она стала одеваться, благоразумно открыв дверцу платяного шкафа и спрятавшись за ней, чтобы он не смог увидеть ее, когда она будет снимать ночную сорочку. — Пойду пройдусь, день прекрасный, прогуляюсь по лагерю. Если я тебе понадоблюсь, я около часа приду на ленч в ресторан. Бр-р-р. Не думаю. что смогу даже смотреть на еду!

Он закрылся простыней с головой, лежал и слушал, как она передвигается, шуршит одеждой, чистит зубы в ванной. Быстрые шаги, хлопнула дверью. Он остался совсем один.

Все это очень странно. И в вихре его мыслей одна вдруг поразила его, заставила напрячься и зажмуриться в темноте спальни. Если Рут беременна, то, может быть, отец ее ребенка кто-то другой! Другой мужчина!

Он сел, отбросил простыню. Он увидел в зеркале открытой дверцы шкафа свое отражение — осунувшееся, потемневшее от гнева лицо.

— Ах ты сука! — закричал он. — Сука подлая, ты тут спала со всеми подряд, а теперь пытаешься обвинить меня! И я почти что попался. Боже, да ты проклянешь тот день, когда родилась, дай мне до тебя добраться!

Он встал с постели, покачнулся, упал на матрас, растянулся. Ужасно. Он не помнит, как ослаб. Лежа в постели, он услышал, как кто-то стучит костяшками пальцев по входной двери.

Внезапно его обуял страх: кто-то стоит у двери и хочет войти. Кто-то чужой, это не может быть Рут, потому что у нее свой ключ, а больше он никого не ждет. Он с трудом натянул одежду. Из мятых брюк вылезала рубашка, волосы растрепаны.

Стук раздался вновь, на этот раз настоятельный.

— Подождешь... Проклятье... — Кто это может быть?

Он никак не мог надеть как следует носки, пятки сползали в сторону. Он сунул ноги в туфли без задников, прошлепал в прихожую.

— Иду, иду!

На пороге стоял паренек со свежим лицом, рубашка с открытым воротом заправлена в аккуратные джинсы. Масса веснушек и сияющие глаза. Знакомое лицо. Чтобы вспомнить его, Гвину пришлось напрячься. Конечно же, это Норман Тонг, приятель Сары. Какого хрена он сюда приперся?

— Здравствуйте, мистер Мейс! Все-таки я приехал.

— Это я вижу! — Гвин придерживал дверь ногой, он не собирался разрешать этому прохвосту вваливаться сюда, как к себе домой. Парень слишком уж нахальный, по его, Гвина, мнению, он и пальцем не пошевелил после окончания школы, сразу сел на пособие и сидит до сих пор. Но котелок у него варит — решил жениться на дочери состоятельного человека, пусть, мол, он содержит эту парочку. Умно, но с Гвином Мейсом такие штучки не пройдут. Нет уж, сэр!

Парень намеревался войти в шале; Гвин прикрыл дверь еще чуть-чуть.

— Не стоит пытаться, отвали, приятель.

— Я... — Норман Тонг был явно шокирован, он отступил на шаг назад. — Сара...

— Послушай, друг, — Гвин выдвинул челюсть. — Что ты и моя дочь собираетесь делать — ваша забота. Вероятно, я не смогу остановить вас в наше время и в вашем возрасте. Но платить за все вы должны сами. Я вас снабжать не намерен. Ясно? Мы с женой приехали сюда, чтобы спокойно отдохнуть. Нам это необходимо. И уж ни в коем случае мы не хотим, чтобы вы тут вдвоем ошивались. Так что можешь отвалить! И можешь передать моей дочери, что я сказал!

Гвин хлопнул дверью, отвернулся. Что за чертов хам! Столько шуму было насчет того, чтобы они могли поехать вдвоем и позабавляться, чтобы им не нужно было прислушиваться, не вернулись ли мы раньше времени, а теперь вот столкнулись с реальностями жизни! Денежки вам нужны! Решили, что поедут в лагерь и получат от папочки деньги, а когда они опять кончатся, поедут и получат еще! Не выйдет, со мной этот номер не пройдет! Валяйтесь в постели, сколько влезет, но не ждите, что я буду это оплачивать!

У Гвина закружилась голова, перед глазами поплыло. Ему показалось, что пол прихожей поднялся перед ним, что он идет в спальню, будто поднимается в гору. Он рухнул на постель. Это волнение ему не на пользу; сначала Рут, теперь вот этот болван. Семья — это пустая трата времени, лучше быть одному.

* * *

Норман Тонг отошел от закрывшейся двери совершенно ошеломленный. Он постоял, ожидая, что дверь снова откроется. Чтобы вылить на него поток новых оскорблений, это уж точно. Он вздрогнул. Но дверь не открылась.

— Черт побери! — он говорил вслух. — Старик Гвин наконец-то тронулся. Этого давно следовало ожидать.

Он медленно пошел прочь, не зная, что ему делать. Этот отдых с Мейсами с самого начала не обещал ничего хорошего, он предупреждал Сару. Он знал, что ничего не получится, что это безумие. Мейсы неохотно заказали ему место в отдельном шале, так что он и не был бы частью семейной компании на отдыхе, просто дополнением, довеском. Они согласились на его приезд под нажимом, потому что в противном случае он мог бы уехать в другое место с их дочерью, и они могли бы там переспать! Как же — с Сарой! Он, конечно, любил ее, но она находилась под слишком уж большим влиянием матери, ее правильного образа жизни, а обе они были под каблуком у старика.

Но факт оставался фактом, он здесь, и собирается остаться. По всей вероятности, Сара отправилась куда-то с матерью, может быть, мать увела ее нарочно, чтобы подержать подальше от Нормана еще несколько часов. Они такие. Но у старика Гвина наконец-то крыша поехала. Ну и отдых мне предстоит, подумал Норман.

Он не собирался опять идти в шале Мейсов. Да пошли они! Сара знает, где его найти — шале номер 13 в Сосновом лагере. Она рано или поздно появится. Так что лучше идти в свое шале и ждать ее там.

День тянулся медленно. В час он пошел в закусочную, купил пирог и чипсы, взял еду с собой, чтобы поесть в шале. Он не хотел долго отсутствовать — вдруг Сара придет.

Два часа. Ее все еще нет. Не стоит беспокоиться. Рут Мейс, несомненно, решила увести дочь на весь день, они, вероятно, не могут выдержать общество Гвина, и кто в состоянии обвинить их. Может быть, они поехали в город за покупками или на экскурсию в горы. Возможных вариантов множество. Он подождет.

День был невыносимо жаркий, и он заснул в кресле. Когда он проснулся, был уже седьмой час. Боже, пора бы им вернуться! Он подавил соблазн отправиться в Красный лагерь и узнать. Нет, его только опять оскорбят. Пусть она придет сюда сама. В любом случае у него есть талон на обед в ресторане за столиком Мейсов, так что они встретятся. Они, конечно, сделают вид, будто ничего не произошло.

Ресторан был полон. Норман стоял в дверях, неуверенно оглядываясь по сторонам.

— Могу я помочь вам, сэр? — к нему подошел улыбающийся служащий лагеря в желтой форме.

— А... да, — Норман протянул ему свой талон. — Я с Мейсами. Я только что приехал. Может быть, вы покажете мне, где их столик?

— Следуйте за мной, сэр, — служащий стал пробираться через переполненный зал, остановился перед столиком с четырьмя приборами. — Это здесь, сэр. Официантка сейчас подойдет.

Норман выдвинул стул, сел. Внезапно его охватило чувство одиночества, ему показалось, что никто больше не придет. Но это же глупо: Гвин просто не может платить за еду и не есть! Этот тип — ужасный жадюга, если речь идет о еде. Они скоро придут, повторял он про себя.

— Будете заказывать, сэр?

Норман поднял глаза. Молодая официантка стояла, держа наготове блокнот, проявляя нетерпение. Я занята, пожалуйста, не заставляйте меня ждать.

— Я кое-кого жду, — он указал на три пустых места. — Я лучше подожду еще, если вы не возражаете.

Она отошла без слов. Типичный лагерь отдыха, решил он, вечная спешка, ни у кого нет ни минуты покоя. Он взял меню, стал бесцельно листать его, не читая. Он был полон дурных предчувствий, совсем не голоден. Опять у него возникло чувство, что Мейсы не придут. Может быть, Рут и Сара повздорили с Гвином и уехали домой. Это маловероятно, но если это так, то они оставили бы ему записку в регистратуре.

19. 30. Он оборачивался каждый раз, когда открывалась входная дверь. Входили отдыхающие, но Рут и Сары не было среди них. Он начал нервничать, подавляя желание выйти на улицу и ждать их там — ведь от этого они скорее не придут.

— Добрый вечер, сэр.

Он вздрогнул, потому что не услышал, как привлекательная темноволосая девушка в белом комбинезоне подошла к нему сзади. Инспектор, вот что было написано у нее на значке. Она улыбнулась, уселась рядом, в руке она держала блокнот, в котором что-то писала. Он ненароком заметил следу нее на шее — может быть, синяк, может быть, любовник укусил, это его не касается. Она время от времени потирала это место, как будто ей было больно.

— Вы, должно быть, мистер Тонг, — она взглянула на него, ион подумал, что она чувствует себя неуверенно.

— Да, — он говорил быстро, — я с Мейсами. Мистера Мейса я видел, но остальных — нет. — В его голосе сконцентрировалось все беспокойство последних нескольких часов,

— А как вам показался мистер Мейс? — прямой вопрос, в лоб, это нечто большее, чем праздное любопытство.

— Гм... — она смотрела в свой блокнот. — Боюсь, он довольно скверно себя чувствует, у него что-то вроде нервного срыва. Я понимаю. Ему нужен полный покой.

— Тогда это место ему совершенно не подходит. — Норман внимательно наблюдал за ней. Она, казалось, была в замешательстве, как будто бы ей не следовало обсуждать проблемы Гвина Мейса с ним, Норманом Тонгом.

— Напротив, — она попыталась одобряюще улыбнуться. — В нашем лагере можно превосходно отдохнуть. Все зависит от самого человека. Совсем нет необходимости идти в парк аттракционов и играть в бинго. Это вовсе не обязательно. — Она как будто выговаривала ему. — Да он ведь заболел после приезда!

— Я хочу видеть миссис Мейс и Сару, — Норман становился упрямым, он чувствовал, что эта девушка собирается ставить ему палки в колеса.

— Не думаю, что это возможно, — Энн Стэкхауз мило улыбнулась, чересчур уж мило. — Миссис Мейс страшно обеспокоена состоянием мужа. Она больше не приходит в ресторан. Я думаю, им приносят еду прямо в шале.

У Нормана свело скулы, по спине забегали мурашки.

— Тогда я должен увидеть Сару. Она моя девушка. Я только из-за нее сюда приехал.

— Я... — инспектор помедлила, отвела глаза. — Боюсь, что это тоже невозможно.

— Боже праведный! Почему же нет?

— Саре тоже нездоровится, я удивлена, что вы не получили письма от миссис Мейс, но она, наверно, слишком занята мужем и не смогла сообщить вам. О, ничего страшного, не пугайтесь. Летний грипп, я думаю, но миссис Мейс решила отослать Сару, нагрузка слишком велика для нее.

— С ума можно сойти! — Норман со скрежетом отставил стул. — Я в этом разберусь.

— Прошу вас, не волнуйте миссис Мейс, она нездорова, для нее это было такое напряжение. Я вчера разговаривала с ней, и она сказала, что отправила дочь к родственникам, до тех пор, пока мистер Мейс и она не вернутся домой.

— К родственникам! К каким родственникам?

— О, ну откуда мне знать? — Энн поднялась из-за стола, наклонилась к нему и тихо сказала: — Но, пожалуйста, не волнуйте миссис Мейс, у нее возникли затруднения. Я думаю, она находится на грани нервного срыва. Иногда она не знает, кто она и где она находится. Я, честно говоря, не думаю, что вы много от нее узнаете.

— Посмотрим, — Норман стряхнул с плеча ее руку.

— Послушайте, почему бы вам не сесть, не заказать обед, не собраться с мыслями и отдохнуть. Могу порекомендовать тушеное мясо с картофелем, оно великолепно.

— Я не голоден, — он повернулся и направился к выходу. Здесь творится что-то странное. Боже, я должен выяснить, все ли в порядке с Сарой.

Он стоял на улице в ярком солнечном свете раннего вечера. Вокруг него болтали и смеялись люди, образовалась длинная очередь на бинго. Автоматический проигрыватель в галерее игральных автоматов соперничал с ревом музыки, доносящимся из парка аттракционов. Многоцветье, шум, настоящие искусственные джунгли, и внезапно Норман Тонг оказался в роли зверя, на которого ведется охота. Он хотел бежать, но не знал, куда. Он пошел прочь, все быстрее и быстрее, совершенно без всякой цели, все его мысли смешались, ему надо привести их в порядок.

Внезапно он замедлил шаг, глаза его округлились. Впереди него шла женщина. Он узнал бы эту чопорную походку где угодно: спина прямая, движения резкие, короткие темные волосы с проседью.

— Миссис Мейс! — закричал он, побежал вперед. Он соблюдал формальность даже в состоянии крайнего удивления и облегчения, так как посмел однажды назвать ее Рут и получил строгий выговор. — Миссис Мейс! Подождите!

Она шла быстро, как будто опаздывала на встречу, она спешила, но и не теряла при этом достоинства: сумочка висит на плече, она не смотрит по сторонам.

Он поравнялся с ней, зашагал рядом, заглядывая в ее бледное лицо. Губы сжаты, смотрит прямо перед собой, не видит его. Он чуть ускорил шаг, зашел впереди ее, снова позвал по имени. Ее глаза смотрели вперед, но не видели его. Женщина в трансе, сомнамбула. Не буди ее, это может плохо кончиться. Норман остановился перед ней, преградил ей путь. Она было попыталась свернуть в сторону, но он тоже сделал шаг в ту сторону. Она столкнулась с ним, отпрянула.

— О, я очень извиняюсь, я такая неуклюжая!

— Миссис Мейс, это же я!

Она посмотрела, увидела его, но на ее застывшем лице не было признака того, что она узнала его. Удивленная улыбка: Простите...

— Рут, это я, Норман. Норман Тонг!

— Я думаю, вы ошиблись, — она сделал шаг влево, обошла его.

На этот раз он ее пропустил. Он стоял и смотрел, как толпа, вышедшая из зала бинго, поглотила ее и скрыла из его поля зрения.

Он отошел, шатаясь, в сторону, вышел из бесконечного потока пешеходов, оперся о стальной барьер. И впервые в своей жизни Норман начал сомневаться, не сошел ли он с ума.

Глава 16

Небольшая церковь находилась позади кортов для игры в сквош и бадминтон. Это было самое обычное кирпичное строение, которому, казалось, было самому неловко за свое существование, и поэтому оно пряталось тут, опасаясь оскорбить кого-нибудь своим видом. Невысокое крыльцо вело к арочному порталу с распятием над ним. На небольшой доске висело объявление, сообщавшее, что по воскресениям причастие проводится в 9 утра, а утреня в 11. 30. Вот и все, что обозначало функции этого здания.

По будням церковь была открыта с 11 утра до 9 вечера, чтобы ее могли посещать те отдыхающие, которые испытывали необходимость в утешении спокойной атмосферой церкви. Дополнительный сервис в лагере, стоимость его ничтожна. Капеллан лагеря большую часть времени проводил в игровом зале — он подчеркивал, что для него важно поддерживать отношения с современной молодежью, которая, возможно, однажды увидит Свет.

Преподобному Уиллису нравились летние месяцы; это был уже его третий сезон в лагере, и он надеялся, что будет и четвертый, Здесь он чувствовал себя гораздо спокойнее, чем в приходе, где он помогал викарию. Здесь его время принадлежало ему, проблем не было. Мало кто из отдыхающих посещал церковь регулярно, число прихожан редко превышало тридцать человек, и его почти не беспокоили в течение недели. Тепленькое местечко, он этого и не скрывал. Но ведь кто-то должен его занимать, так почему бы и не он?

В тридцать три года он начал толстеть. Больше всего он чувствовал это в жару, когда он не хотел напрягаться ни умственно, ни физически, самое большое его физическое напряжение была игра в настольный теннис.

Службы становились все скучнее, они все время повторялись. Он был уверен, что прихожане о его проповедях того же мнения. Единственным разнообразием были псалмы и гимны, а его еженедельное обращение становилось все короче и короче. Никто его особенно не слушал, кроме, может быть, этой странной пары на первой скамье, которые были на причастии. Он обратил внимание на них на прошлой неделе, они, очевидно, приехали в лагерь на двухнедельный срок.

— Помолимся, — он снова взглянул на них сквозь сплетенные пальцы. — Помолимся за больных и нуждающихся, за родственников и друзей, оставшихся дома. — Ну вот, теперь пусть помолятся или постоят на коленях пару минут и поразмышляют. Они, конечно же, не хотят, чтобы он читал им что-то из молитвенника.

Этот мужчина действительно молился. Глаза его были закрыты, губы шевелились, когда он беззвучно произносил свои сокровенные мысли, каковы бы они ни были. Или же это лишь фасад, притворство, доведенное до совершенства, чтобы поразить других молящихся, подумал капеллан. Мужчина был очень худой, коричневый воскресный костюм висел на нем, как на вешалке. Редеющие седые волосы, острые, резкие черты лица. Религиозный маньяк, может быть, член какой-то отколовшейся секты, охваченной собственными верованиями, различным толкованием Библии. Он молился страстно, и если бы слова его молитвы произносились вслух, это был бы крик. От подобной мысли капеллану стало не по себе.

Стоящая с мужчиной женщина все время украдкой поглядывала на него, почти в страхе. Она тоже была худая, но повыше ростом и на пару лет моложе, может быть, ей не было еще пятидесяти. Ладони ее были крепко прижаты одна к другой, кончики пальцев шевелились в явном волнении. На ней было поношенное черное платье, которое она, видимо, надевала пятьдесят два раза в год и на похороны. Многострадальная, боявшаяся обидеть своего мужа, но все равно беспокоившаяся о нем.

Преподобный Уиллис тайком взглянул на свои часы; надо дать им еще минуту, использовать время до конца. Это притворство, но для их же блага. Люди всегда интересовали его. Среди всех этих миллионов людей в мире не было совершенно одинаковых двух — ни по внешности, ни по характеру, и это было второе по счету величайшее чудо после создания самой жизни. Он играл в игру: угадывал, кто из прихожан чем занимается в жизни, заводил на них в уме досье. Подтверждения он не получал почти никогда, потому что обычно не видел их после службы.

Он с трудом поднялся на ноги, испытав легкое головокружение, что его слегка насторожило, но он отнес это на счет жары.

Кивок органисту; благословение, затем последний гимн и все — до следующего воскресенья.

— Да пребудет милость Божия... — этот тип все еще молился, губы его беспрестанно шевелились, — Возлюбим же Господа в сердцах и умах наших, ныне и навеки... Споем теперь гимн номер 247...

Уиллис не присоединился к хору прихожан, каждый пел по желанию. В основном люди пели тихо и неуверенно. Та женщина стояла с открытым сборником гимнов, но никак не могла найти нужную страницу. Она то и дело посматривала на мужа, стоящего на коленях, и ее бледное лицо было озабочено.

Капеллан сложил свои листы, сунул их в молитвенник и повернулся к простому деревянному алтарю. Почтительный поклон, затем он медленно направился к двери в ризницу, рассчитав время так, что как раз, когда он скроется с глаз, они допоют гимн. Он немного подождет, а затем переоденется, проверит, что все ушли, что никто не хочет его видеть, и отправится в Морской бар. По воскресеньям он всегда выпивал кружку легкого пива, это было нечто вроде поощрения, в другое время он не пил.

Он прислушался к шуму удаляющихся шагов, вот хлопнула дверь. Она не должна была закрыться до конца, кто-то наверно, сдвинул ограничитель. Он еще раз взглянул на часы. Теперь церковь должна бы опустеть, но не лишне самому проверить.

На этот раз он не стал кланяться в сторону алтаря, потому что его никто не видел. Он почти с нетерпением поспешил обратно, но вдруг остановился как вкопанный. Та пара все еще молилась. Мужчина так и не сдвинулся с места, он, вероятно, продолжал читать свою молитву. Женщина сидела на краешке скамьи, наклонясь вперед, спрятав лицо в сомкнутых ладонях.

Уиллис в нерешительности остановился. Он подумал было удалиться на цыпочках в ризницу, оставив их молиться. Нет, они могут поднять глаза и увидеть его. Он не хотел их тревожить, он им, очевидно, не нужен. Они могут оставаться здесь до девяти вечера, если им угодно, но его это не касается. Он помедлил, решил, что пройдет мимо, улыбнется им доброжелательно, если кто-то из них увидит его, а затем сразу же выйдет в дверь.

Его шаги гулко прозвучали по полированному полу, он сморщился от этого шума, попытался ступать на носках, но это не помогло.

— Доброе утро, викарий, — это произнесла женщина, подняв голову и пытаясь улыбнуться.

— Доброе утро. — Вообще-то я помощник викария, но спасибо за комплимент. Он медленно подошел к ним. Это была одна из тех ситуаций, когда решаешь, вступать или не вступать в пустую болтовню. — Надеюсь, службой вы остались довольны?

Мужчина открыл глаза и встряхнулся, как будто только что очнулся от глубокого сна. Глаза его еще не прояснились, он пытался припомнить, где он находится, озирался по сторонам, Медленно, но вспомнил, облизал губы.

— Господь был с нами утром, викарий, — заговорил он высоким голосом.

— Господь всегда с нами, — ответил Уиллис, думая, нельзя ли ему уйти. Он оказался прав, этот парень — какой-то религиозный маньяк. Вероятно, достаточно безобидный.

— Он говорил со мной утром, — голос мужчины был тихий, монотонный, едва слышный. — Нам предстоит работа.

— Кому? — это прозвучало глупо. Потакай старику, не стоит спорить.

— Вам и мне, а еще Маргарет! — резкий ответ; а кому же еще?

— О да, безусловно, — Уиллис сдержал себя.

— Это место без Бога, лагерь зла, — мужчина выдвинул голову, черты лица его исказились, это была маска фанатичной злобы. — Три убийства. Ваша церковь пуста, потому что все они покинули Господа, они предпочли грех. А что вы предпринимаете?

Капеллан сглотнул:

— Я.. я стараюсь изо всех сил. — Это была неправда, но нельзя же идти и проповедовать на территории лагеря, пичкать людей религией.

— Нет, вы не стараетесь! — он погрозил костлявым пальцем. Женщина схватила его за руку, как будто хотела увести мужа, но не смела. — Вы ничего не предпринимаете. В этом лагере — зло, здесь неспокойно, скоро начнутся бесчинства, какие мы наблюдали в последние годы на улицах больших городов. Безбожники сговариваются отменить закон и порядок, уничтожить Господа и все, что он защищает!

— Я уверена, что все не так ужасно, Эдвард, — заговорила женщина пронзительным голосом. Она скорее была напутана, чем упрекала его. — Они сами сгинут в отбросах собственного зла, мы же останемся тверды и будем спасены.

— Молчи, Маргарет, — он стряхнул с себя ее успокаивающую руку. — Они и нас потащат за собой.

— Это все Господь вам сказал? — спросил Уиллис, в растерянности переступая с ноги на ногу.

— Я услышал это из уст того, кто является учеником самого сатаны, — он заговорил шепотом, оглядываясь, как будто ожидая, что из-за ряда скамей вдруг возникнет некое олицетворение зла. — Работник этого лагеря, смотритель крикетной площадки. Он пропитан злом. Он подбивает так называемых рабочих восстать, потопить лагерь в крови!

— Он совсем не это сказал... — прервала его Маргарет.

— Нужно уметь интерпретировать, догадываться, что он имел в виду, — он злобно зыркнул на жену: затем повернулся к священнику. — Зло коммунизма, безбожное общество — вот что проповедуют они. Люди внимают этому так же, как внимали когда-то Гитлеру. Эта спящая змея вновь проснулась!

— Я с этим разберусь, — Уиллис начал постепенно отходить от них. — Если то, что вы говорите, правда, мы должны будем противостоять этому, не так ли? — Боже, помоги мне дойти до бара и побыть там с нормальными людьми!

— Вас предупредили! — голос летел ему вдогонку, когда он шел по приделу. — Приготовьтесь сейчас, пока не поздно!

Маргарет Холман вздохнула, она дрожала, как будто у нее начался приступ малярии. Эдвард окончательно помешался, к этому все шло последние месяцы. Собрания в церкви три вечера в неделю захватывали его всецело; ее тоже, но она не поддалась. Если что-то слушать достаточно долго, начинаешь или верить в это или это отвергать. Она и ее муж пошли разными дорогами, но у нее не хватало смелости сказать ему. Пока. Отказывай себе во всех земных радостях и будешь спасен — таков был его девиз. Жизнь текла нудная, нельзя было даже выпить стакан имбирного пива на отдыхе. Что ж, если Эдвард желает погрузиться в религиозный фанатизм, это его дело. Она не сумеет его отговорить. Черт бы побрал того смотрителя площадки, приставшего к мужу вчера вечером, усевшись на их скамейку. Он начал разглагольствовать о коммунистических идеях. Эдвард, правда, резко отказался с ним разговаривать, но вон как это на него повлияло! Всю ночь он бормотал что-то во сне, а теперь и вовсе сошел с рельсов. Точно так же, как тот недоумок на ослиных бегах. Людям следует держать свое мнение при себе, она последние двадцать лет так и поступает.

— Он ничего не сделает, — Эдвард Холман показал пальцем вслед удаляющемуся капеллану и поднял со скамьи свою кепку. — Он не заинтересован, он мне не верит. Так что, Маргарет... — он притянул ее поближе, зашептал прямо в ухо, — теперь все зависит от нас. Мы должны побороть их.

Она кивнула, опять подавила желание возразить. Эдвард болен, ему надо показаться психиатру. Может быть, и врачу тоже. Она решила, что причиной ночного бормотания мужа было несварение, так как вчера в ресторане он вел себя довольно по-свински. Инспекторша в ресторане подошла к их столику, чтобы узнать, всем ли они довольны, и Эдвард уговорил, чтобы ему позволили съесть вторую порцию этого тяжелого бифштекса и пирог с почками. Это также могло явиться причиной, но не основной, косвенной.

— Не вздумай еще и ты лезть на какую-нибудь трибуну, — сказала она довольно нервно, когда они вышли на жаркое солнце и пошли к своему шале. — Ты же видел, что случилось с тем человеком на ослиных бегах. Он оказался в больнице, я не сомневаюсь. Эти лагерные полицейские подобного не потерпят, не сомневаюсь, и правильно сделают.

— Мы должны донести до людей Слово, — он говорил слегка неразборчиво, оперся на нее. — Они не властны над Словом Господа. Если они забросают нас камнями, мы должны будем страдать, как Христос страдал на кресте.

И тогда Маргарет Холман стало по-настоящему страшно.

* * *

— Ну, такты идешь или нет? — Билли Эванс стоял у двери. Пальто застегнуто на все пуговицы, шея обмотана шарфом, завязанным узлом, шапка натянута так глубоко, что козырек почти скрывает его глаза. Лицо лоснится от пота, калоши скрипят по полу, когда он переминается с ноги на ногу. — Давай, Вал, очнись!

Валери Эванс вздрогнула, выпрямилась в кресле, инстинктивно стала искать дорожные сумки, стоящие рядом, схватила их; если эта еда кончится, им больше нечего будет есть.

— Погоди, Билли, — она никак не могла решить, что делать. Она боялась. — Пять минут ничего не изменят. Я поставлю чайник, давай выпьем чаю перед дорогой.

— К черту чай! — резко ответил он. — Это ты виновата, я бы один уже несколько часов назад ушел. Вечно одно и то же: ты занимаешься совершенно ненужными вещами как раз в ту минуту, когда нам уходить. Ты даже на нашу свадьбу опоздала, помнишь?

— Опаздывать — привилегия женщины, — отпарировала она. — Да и вообще, ты уверен, что мы должны идти?

— Что ты имеешь в виду? — Лицо его налилось кровью. К черту Вал, она всегда меняет мнение в последнюю минуту. Но не на этот раз!

— Я думаю, что мы зря теряем время, — она смотрела прямо перед собой. — Я хочу сказать, что если все ринулись на юг, там для нас не будет места. А если мы не попадем на паром, мы останемся на берегу. Лучше уж оставаться здесь, на месте.

— Старая, глупая корова! — он задергал дверной ручкой, но не повернул ее. — Если мы останемся здесь, мы погибнем. От голода. Мы замерзнем! Потому что еды больше нет, и мы не сможем поддерживать тепло Я и так уже бросаю по 50 пенсов в счетчик, но сколько времени еще будет электричество? Электриков не осталось, они тоже уехали на юг, как и все остальные.

— Хорошо, — она шумно вздохнула. — Беги в гараж и выведи машину. Я буду готова, как только ты вернешься.

— Ты ополоумела! — заорал он. — Вывести машину, черт побери! Снег такой глубокий, что я не смог бы вывести ее из гаража, и даже если бы смог, дороги все равно занесены сугробами. Пошевели мозгами! Мы пойдем пешком, как все.

— О! — на ее лице мало что отразилось. Что-то неладно у нее с памятью последние дни. Все это из-за Билли, он превратил ее за эти годы в растение. Чем скорее она расстанется с ним, тем лучше. — Вот что, Билли... — она сжала губы, как делала всегда, когда глубоко задумывалась. — Может быть, ты пойдешь вперед. А когда найдешь для нас место потеплее, ты пришлешь мне открытку, и я приеду туда. Ну, что ты скажешь?

— Ну ты даешь! — он засмеялся, и его смех эхом отозвался в маленькой комнате. — Да ты и недели тут не проживешь, как я сказал. И даже если ты не умрешь, здесь нет почтальонов, чтобы разносить письма, так что я не смог бы тебе сообщить. Ну же, давай, поднимайся и не выдумывай всякие причины.

— Наверно, ты прав, — она с трудом поднялась на ноги, почувствовала головокружение и схватилась за край стола. — Если ты так считаешь, нам лучше пойти.

— Это уже лучше...

Когда его пальцы начали поворачивать ручку замка, в дверь внезапно постучали. Это был отчаянный стук по стеклу, как будто пальцы Билли нажали на какое-то скрытое устройство.

— Проклятье адово! — воскликнул Билли Эванс, отдернув руку. — Кто это, дьявол, может быть?

— Открой дверь и посмотри, — резко сказала она.

Его пальцы опять нервно занялись маленькой ручкой замка, поворачивая ее с большим трудом. Надо бы его смазать, он этим займется. Нет, не займется, потому что они уходят, это будет пустая трата времени. Он щелкнул замком, открыл дверь и увидел высокую темноволосую женщину, стоящую на дорожке.

— Господи! — он быстро прикрыл глаза: прищурившись, потому что его ослепил яркий солнечный свет. — Снежная слепота, надо было очки солнечные надеть. Эй, дорогуша, что это значит? Вы же до смерти простудитесь в этом легком платье. Заходите быстрее, закроем дверь!

Их гостья нервно вошла в комнату, с удивлением осмотрелась, вздрогнула, когда с треском захлопнулась дверь.

— О, я очень извиняюсь, — она попыталась пригладить свои растрепанные ветром волосы. — Я, кажется, попала не туда. Я думала...

— А куда вы хотели? — Билли состроил гримасу. — Все снялись с места, уехали.

— Неужели? — страх отразился на ее привлекательном лице, тонкая рука поднялась ко лбу, как будто у нее заболела голова. — Я не знала... Видите ли, мне нездоровится, и мой муж тоже болен. И я не знаю, где моя дочь.

— Ничего удивительного, — он указал ей на диван. — Это со всеми так. Сильный снегопад. Новый ледниковый период. Люди теряют друг друга, все едут на юг, пытаясь попасть во Францию или куда-то еще, где теплее. Ваш муж и ваша дочь, вероятно, ушли раньше вас.

— Да, — на ее лице было отсутствующее выражение, она выглядела очень усталой. — Вы, вероятно, правы, но я ничего не знала о снеге. Я не знала, что так холодно. Я что-то плохо соображаю. Как будто память исчезает.

— И у меня тоже, — впервые заговорила Валери. — Беда в том, что я не могу вспомнить многие вещи. Как вас звать, милая? Я — Вал, а это Билли.

Гостья хотела было подняться и протянуть руку, но ей это оказалось не под силу.

— Я... — она напряженно задумалась, наморщив лоб. — Меня зовут Рут. Да, это так, я в этом уверена.

— Не беспокойтесь, мы о вас позаботимся, — Билли оглядел ее, отметил стройную фигуру, подумал, что хорошо бы ей расслабиться, сидеть не так прямо и чопорно. — Это холод действует на вашу память, затуманивает мозги. С нами то же самое. Знаете, как раз перед вашим приходом мы с женой пытались вспомнить, где жили раньше, до того, как приехали сюда. И мы все еще не уверены, — он снова засмеялся с облегчением, потому что у них появилась компания.

— Думаю, мне надо поставить чайник, — Валери прошла к плите. — Похоже, Рут чай не повредит.

— Это было бы чудесно, — Рут сидела, сложив на коленях сцепленные руки, двигая ими, как будто смывала с них мыльную пену в раковине. — Но только если это не затруднит вас, я не хочу вам мешать.

— Что значит для нас еще полчаса задержки? — Билли с опаской взглянул на жену, но она, казалось, не услышала его слов. — Так, Рут, позвольте мне ввести вас в курс дела относительно наших планов. И я знаю, что у Вал найдутся лишний джемпер и пальто, которые вам будут впору. Вам они пригодятся!

Они сидели и пили горячий чай, и Билли по-прежнему прихлебывал, но Валери, казалось, не замечала этого.

— А чем занимается ваш муж, милая? — Билли посмотрел на Рут. Она не была похожа на жену простого рабочего, но кто знает. Все здесь в округе или работали в литейном цехе или сидели на пособии.

Рут закрыла глаза, снова наморщила лоб. Она напряженно думала, но это не помогло.

— Я... я не могу вспомнить, — она чуть не плакала. — Я только знаю, что мы с ним из-за чего-то поссорились... Я бы хотела знать, где он.

— С ним все в полном порядке, держу пари, — Билли поставил пустую чашку с блюдцем на стол. — Вы, вероятно, встретитесь с ним по дороге. И с дочерью тоже.

— Я так на это надеюсь.

Валери встала и принялась рыться в шкафу и в ящиках комода, вытащила толстый зеленый свитер ручной вязки, потрепанную шапочку с помпоном, сняла с вешалки легкое пальто.

— Вот, примерьте, подойдет ли вам, Рут.

— Мне вообще-то не так холодно, — она позволила Эвансам помочь ей одеться. — Мне даже душновато.

— Это потому, что вы зашли в тепло с леденящего холода, — проворчал Билли. Боже, надеюсь, у нее не жар, еще не хватало, чтобы они задержались из-за какой-то больной женщины.

— Очень хорошо, все впору, — Рут улыбнулась, хотя уже начала потеть.

Она надеялась, что от нее не будет плохо пахнуть, потому что у нее не было с собой дезодоранта. Может быть, у этих милых людей есть баллончик или шариковый дезодорант. Она ведь сможет попросить у них, если потребуется.

— У вас же нет сапог! — вдруг с ужасом воскликнул Билли.

— О, я уверена, что они мне не понадобятся! — ответила Рут.

— Конечно же понадобятся, черт возьми! — он потер подбородок. — Послушайте, у меня идея.. — Он начал с трудом стаскивать свои калоши. — Вы наденете вот их, а у меня в шкафу есть крепкие ботинки. Да, Вал?

— Вот они, — Валери порылась на дне шкафа, достала пару обшарпанных ботинок. — Может быть, тебе в них будет даже удобнее, Билли. Ты же знаешь, как у тебя ноги потеют в резиновой обуви. Мы же не хотим, чтобы от тебя плохо пахло, не так ли!

— Пошла ты знаешь куда! — он схватил ботинки, сунул в них ноги и принялся сражаться с длинными шнурками. Хватит выдавать мои интимные секреты. Скоро ты ей расскажешь, что я пукаю в постели, когда бываю в пабе.

Рут стояла, испытывая неловкость. Она хотела бы как-то отблагодарить этих милых людей. Они, казалось, знали обо всем, что происходит, ей повезло, что она на них наткнулась. Само Провидение направило ее сюда.

— А, вот и мои чертовы солнечные очки! — Билли потянулся к столу и торжествующе поднял вверх очки с поляроидными стеклами. — Думаю, мы готовы. Надень очки, Вал. А у вас, Рут, есть очки?

— Да, конечно! — она расстегнула пальто, нашла солнечные очки в кармане платья. Она надела их только для того, чтобы доставить удовольствие ее новым знакомым. В очках она видела еще хуже, могла различить только очертания мебели в комнате.

— Так, отправляемся! — Билли Эванс проверил, застегнуты ли все пуговицы на пальто и открыл дверь. Боже, как страшно там все было!

Глава 17

На следующее утро вскоре после завтрака Норман Тонг прошел мимо шале Мейсов. Шторы были задернуты, признаков жизни не ощущалось: может быть, они собрали вещи и уехали, откуда ему знать. Он послонялся по другой стороне улицы, размышляя, не вернуться ли и не постучать ли еще раз в дверь. Ничего, если Гвин опять начнет ругаться. Там может быть Сара, она должна там быть. Нет, ее там нет, и тебе это прекрасно известно. Ты же чувствуешь, что шале пустое. Тогда где же она? Одна мысль об этом вызывала у него прилив отчаяния, почти панику, беспомощность, от которой хочется в ярости колотить кулаками по стене. Но это совершенно бесполезно.

Он пошел дальше, миновал ресторан. Он не был голоден, от самой мысли о еде его начинало мутить. Он заглянул в окно, но не увидел инспекторшу; она, видимо, выходит на работу позже. Слишком уж она учтивая, слишком спокойная, он не поверил ни одному ее слову.

Норман зашел в газетный киоск — длинный, узкий магазинчик с полками, забитыми дешевыми книжками, открытками, пестрыми журналами. Он стал быстро листать журналы, ничего не видя, лишь бы занять чем-то руки. Магазинчик был полон народу, за газетами выстроилась очередь, люди болтали и смеялись.

— Что-то здесь ничего об этом не пишут, — сказал мужчина в тесной рубашке, подчеркивающей его выпирающий живот. Он стоял на проходе, развернув газету. Пепел с сигареты слетал ему на грудь. — По идее это должно быть в «Сан», они такое не упустят.

— И в других газетах ничего нет, — ответил прыщавый паренек, вероятно, его сын, с сильным акцентом жителя Мидлендза. — Странно, да? Наверно, посчитали, что это какое-то захудалое местечко к северу от Уатфорда, где живут в палатках. Случись что в Лондоне, так все газеты об этом на первой полосе пишут. А об этом случае — ни слова, мы даже не знаем, откуда они приехали,

— И кто они были, — старший попытался прижаться как можно теснее к прилавку, чтобы пропустить какую-то нетерпеливую женщину к кассе. — Отдыхающие, как и мы с тобой. Туристы. Господи, Майк, да мы запросто могли сидеть рядом с ними в кафе.

— Ага, — сын свернул газету, положил ее обратно на одну из кип. — Какой-то псих убивает девушку на острове, потом убивает свою девушку, а затем полиция окружает его шале и стреляет в него. Дело нечистое, как будто они хотят что-то скрыть. Может быть, из-за девушки. Ой, мне бы так хотелось узнать, кто она такая была, папа.

Норман застыл, ему показалось, что чья-то ледяная рука сжала его сердце, и оно остановилось. Убили девушку... Нет, это невозможно, Гвин бы сказал... Господи, но Гвин был не а себе, а Рут бродила в беспамятстве. И Сары нигде не видно! Господи!

Паника, грозившая охватить его с прошлого вечера, овладеть им, заставила броситься к выходу, расталкивая посетителей.

— Эй, послушайте, что вы себе, черт возьми, позволяете?!

Он не обращал внимания на сердитые возгласы и вскоре очутился на улице. Поток туристов тек в двух направлениях: одни спешили к подъемнику, чтобы попасть на пляж, другие торопились на бинго. Только что врубили музыку; он зажал уши ладонями, чтобы не слышать ее. Что вы сделали с моей девушкой, подонки?!

Нет, не может быть, что убитая девушка — Сара. Почему же нет? Потому что это всегда кто-то другой, кто-то незнакомый. Это обязан быть кто-то другой. Он остановился возле галереи автоматов, прислонился к столбу. Надо рассуждать логически, составить план действий.

— Когда я скажу «бери пушку», то бери ее. Или мотай отсюда!

Норман обернулся и увидел упрямое усатое лицо, глаза, смотревшие на него в упор. Настоящий убийца, только что неживой. Его профессия — смерть. Норман вздрогнул, почувствовал, как у него забилось сердце. У тебя нервы сдали, соберись.

Он бесцельно побрел дальше. Ему необходимо было поговорить с кем-то, задать вопросы. Кто-то должен знать. Эта мысль, слабая надежда засела в его спутанном сознании. Офис службы безопасности у входа в лагерь. Они должны знать, кто же еще? Он вспомнил, что видел дверь с табличкой «Информация», и это означало, что люди, находящиеся за ней, должны отвечать на вопросы. Что ж, он собирался задать несколько вопросов.

Он еле удержался, чтобы не побежать. Я хочу знать самое худшее. Никакого вранья, только правду. Если Сару убили, он должен будет смириться с этим. Он пробирался сквозь толпу отдыхающих, идущих ему навстречу, ругая их, ненавидя их, потому что они беззаботно смеялись. Им было плевать, кто была эта жертва убийцы, лишь бы не кто-то из них.

Норман остановился на широкой асфальтовой дорожке, глядя на здание службы безопасности. Было в этом строении что-то зловещее: человек в форме на посту в будке, шлагбаумы на дороге. Домик с зарешеченными окнами, куда они помещали задержанных. Что-то вроде КПП. Если твои документы не в порядке, ты не можешь войти или выйти. А если попытаешься броситься через заграждения, тебя скосят очередью — вон в окне автомат, и он направлен прямо на тебя. Идиот несчастный, это же компьютер!

Он постарался идти нормальным шагом по площадке, ноги едва держали его, он весь дрожал, во рту пересохло. Он знал, что когда заговорит, его нижняя губа начнет дрожать, он станет заикаться.

Он попытался отыскать дверь с надписью «Информация», которую заметил вчера. Двери были без табличек, почти все закрыты. Парень у шлагбаума пристально наблюдал за ним, одновременно проверяя бумаги у водителя; махнул рукой, разрешил проехать. Больше автомобилей не было, и он повернулся к Норману.

— Могу я тебе помочь, приятель?

— А... да, — собственный голос показался ему чужим, больше похожим на хриплый шепот, как будто у него было воспаление миндалин. — Я... я... Где здесь бюро информации?

— Да вот же! — он произнес это таким тоном, словно хотел спросить: «Ты что, болван, читать не умеешь?» Палец его указал на белую табличку с красной надписью: ИНФОРМАЦИЯ. О, дерьмо! — Над дверью же написано.

Норман кивнул, двинулся к домику, похожему на старый военный барак. Он почему-то был поднят над землей, как фургон на подпорках. К полуоткрытой двери вела небольшая лесенка.

За столом, похожим на прилавок, сидел седой человек. Может быть, пенсионер, работающий на полставки, подумал Норман. Он проверял какие-то билеты, сортируя их, как будто это была игра на терпение. Взглянув на Нормана, он опять опустил глаза. Тебе придется подождать, сынок, я занят. Из угла его рта свешивалась сигарета, тонкая струйка дыма поднималась к носу и глазам, но он вроде бы и не замечал этого. От его грохочущего бронхиального кашля разлетался пепел, но он и этого не замечал. Он тщательно проверял и перепроверял билеты, складывая корешки в аккуратную пачку и перевязывая ее.

Он взглянул на Нормана вопросительно, но молча. Очевидно, ему уже до смерти надоело с самого начала сезона повторять «Могу ли я помочь вам».

— Я... ищу... кое-кого, — это прозвучало глупо.

— Ребенок пропал? Как его звать?

— Нет-нет, это моя девушка.

— Как звать?

— Сара. Сара Мейс.

— Номер шале?

— Тридцать семь. Красный лагерь. Я живу в тринадцатом.

Служащий укоризненно глянул на него. Полуухмылка. Кого ты дуришь, парень? Ты что, хочешь сказать, что вы спите в разных шале?

Он принялся быстро листать журнал регистрации отдыхающих, нашел нужную страницу, провел карандашом до низа. Другой рукой он размял конец сигареты в почти полной пепельнице, достал пачку из кармана и вытянул зубами сигарету. Щелкнула зажигалка, появилось облачко дыма, возобновился грохочущий кашель. И все это время он не отрывал глаз от журнала перед собой.

— Тридцать семь, Джоунз. Вы, должно быть, ошиблись, дружище, — он наслаждался растерянностью Нормана; и не пытайся меня учить, для доказательства у меня есть записи.

— Здесь какая-то ошибка, — Нормана прошиб холодный пот, он задрожал. — Я знаю, потому что...

— Да, ошибка есть, — служащий потянулся и достал с полки у себя за спиной еще одну пачку желтовато-коричневых билетов, стянул с нее тесьму. — Ваша ошибка! Послушайте, мне некогда, идите и выясните номер шале вашей подружки и...

— Фамилия ее Мейс. М-Е-Й-С. Сара.

— Фамилии мне ни к чему, меня интересуют только номера. Вы спросили про Красный лагерь, номер тридцать семь. Я вам сказал. Джоунз. Это все, что я могу вам сообщить, даже если вы спросите меня десять раз подряд.

Норману показалось, что под ним задвигался пол, как будто он вошел в автобус, который уже начал отходить. Он вцепился в край стола, чтобы удержаться на ногах, и это ощущение прошло.

— Я хочу увидеть начальника, — Норман намеревался произнести это напористо, как требование, но получилось больше похоже на просьбу. —

— Службу безопасности возглавляет Досон, — сказал он с легким презрением. — Сегодня у него выходной. Здесь только я и Джепсон на воротах. А он вам не сможет помочь.

— Я имею в виду начальника лагеря.

— Вы хотите сказать главного управляющего, — он уже приступил к сортировке новой пачки билетов. — Его офис в здании главной регистратуры. Но вы к нему не попадете. Он принимает только по предварительной договоренности, а не просто по требованию. У вас должна быть веская причина, — его кашель все усиливался, сигарета во рту дрожала, крупинки пепла летали в воздухе как тихие снежинки. А теперь отвали, будь добр.

Норман держался за перила, когда спускался по лестнице, Или он сошел с ума, или они. Иисусе, он же знал, что Мейсы жили в тридцать седьмом, и спорить тут нечего. Спорить мог только какой-нибудь раздражительный сотрудник службы безопасности.

Норман разозлился. Он шел обратно по асфальту, сжав губы; посмотрел на указатель, чтобы не ошибиться. Регистратура была дальше по улице, налево, он видел крышу здания.

Огромный коридор, он в растерянности огляделся. Два окошечка с прилавками, у каждого длинная очередь: банк и почта. Помеченные буквами ящички, от А до Я, из которых торчит почта. Информация для тур истов; на табурете сидела девушка, окруженная множеством пестрых проспектов; можно поехать поездом, можно автобусом, все равно: день вне лагеря под честное слово.

Десяток или больше телефонных кабинок, все заняты. Здесь в «Раю» так чудесно, вот бы тебе приехать. Связь с нормальным миром. Телевизионная комната, ряды мягких кресел, люди смотрят утренние передачи, потому что все остальное надоело. Словно немой фильм, потому что невозможно услышать ни звука, все разговаривают. Норман посмотрел налево, потом направо, увидел ряд закрытых дверей с белой табличкой на каждой... Кассир... Техобслуживание... Секретарь главного управляющего!

Он подошел к двери, постоял, глядя на нее. Постучать или войти без стука? Он решил постучать, два раза, негромко, костяшками пальцев, отступил на шаг. Прислушался.

— Войдите, — женский голос, прозвучавший издалека, равнодушно.

Он нажал на ручку, и дверь бесшумно поддалась. Он оказался в роскошно обставленном офисе с окном во всю стену, закрытым жалюзи. Пол покрыт ковром. За столом в центре сидела девушка. Она была занята компьютером. Подняла глаза, улыбнулась.

— Закройте дверь, пожалуйста. Ничего не слышно, если дверь открыта. Так, чем я могу помочь вам?

— Я бы хотел увидеть главного управляющего, — к Норману постепенно возвращалось самообладание. По крайней мере, эта девушка хотела ему помочь — так казалось.

— Боюсь, что мистер Моррисон сейчас очень занят.

— Я могу подождать, — упрямо сказал он. — Я не уйду, пока не увижусь с ним.

— О! — она была сбита с толку, может быть, другие уходили сразу же. — Не могли бы вы сказать, по какому вопросу вы желаете видеть его, мистер...

— Тонг, — Норман улыбнулся или подумал, что улыбнулся. — Я предпочитаю сказать ему об этом лично. Это важное дело. Срочное.

— О, понимаю, — она помедлила, взялась за внутренний телефон и позвонила три раза. — Мистер Моррисон, некий мистер Тонг хочет видеть вас лично. Он говорит, что дело срочное, он может подождать. Да, понимаю, я скажу ему.

— Он еще не освободился, — она положила трубку и повернулась к Норману, но теплота как будто исчезла из ее улыбки. — Если вы намерены ждать, может быть, вы посидите в главной регистратуре? Я вызову вас, когда главный управляющий освободится,

Норман уселся в большом зале и невольно стал смотреть мультфильм по телевизору. Все вокруг него смеялись, но он не мог понять, почему. Он взглянул на часы. Было 10. 40.

* * *

— Я действительно считаю, что у вас нет причины волноваться, мистер Тонг, — улыбнулся Тим Моррисон. Он казался совершенно непринужденным, если не считать того, что постукивал карандашом по своему столу из красного дерева. — Должен извиниться, что не связался с вами, но лагерь такой большой, и мы понятия не имели, что вы связаны с Мейсами. Вероятно, Сара слегка приболела летним гриппом и уехала к родственникам. Мистеру Мейсу нездоровится, и его жена решила, что лагерь отдыха не подходит ему для восстановления сил. Я думаю, они оба уехали сегодня утром. Боюсь, что больше я ничего не могу вам сказать. Если наши отдыхающие решают прервать свой отдых, это их дело, понимаете?

Норман кивнул. Это совпадало с тем, что сказала ему прошлым вечером инспекторша. Но это не означало, что сказанное — правда.

— Наш сотрудник из службы безопасности совершенно правильно информировал вас. В шале Мейсов поселили другую семью — Джоунзов.

— Я... я так понимаю, что в лагере что-то случилось, — Норман не спускал глаз с лица управляющего.

— Случилось, мистер Тонг?

— Два убийства. Осада и стрельба полиции.

Моррисон облизал губы, казалось, он чуть побледнел, но, может быть, это была игра света, проникающего сквозь большое затемненное окно.

— Да, боюсь, что это так.

— Кто была та девушка, которую убили на острове?

Моррисон уронил карандаш, тот покатился к краю стола, но управляющий успел поймать его.

— Боюсь, я не могу сказать вам этого. Полиция держит в секрете ее имя, пока не будут оповещены ее родственники. Это официальное распоряжение, я не могу его нарушить.

Чувство облегчения у Нормана сменилось неуверенностью. Сара исчезла. Гвин не в себе. Рут бродит по лагерю в каком-то трансе. У него сжалось все внутри, к горлу подступила тошнота. Но человек, сидящий напротив, улыбался одобряюще.

— Знаете, мистер Тонг, вам бы следовало обратиться к врачу в лагере. У вас нервное напряжение, это ясно даже мне...

— Я... не хочу... видеть... вашего... дурацкого... врача! — Норман поднялся со стула. Он стоял злой и вызывающий, ему хотелось ударить кулаком по этой улыбающейся физиономии. — Я думаю, что вы все врете. Здесь что-то происходит нечистое, и я доберусь до истины. Мне кажется, Мейсов очень удобно убрали, использовав какой-то подходящий предлог. Что ж, со мной будет не так легко. Если вы мне не скажете, кто была убитая, я и сам это выясню!

Карандаш снова выскользнул из пальцев Моррисона, и на сей раз управляющий не смог его поймать. Карандаш упал на пол, покатился и был забыт.

— Я очень занятой человек, мистер Тонг, — главный управляющий позвонил по внутреннему телефону. — Мисс Хьюз проводит вас.

— Хорошо, — Норман был уже на пути к двери. — Я понимаю, что теряю тут время зря. Но я не покину лагерь. Уехали Мейсы или нет, а я не верю, что они уехали. Я буду здесь, можете не сомневаться, потому что все это подозрительно, и я собираюсь узнать правду.

Норман оказался у главной автостоянки лагеря — это сработал подсознательный инстинкт бежать из этого места ужаса и лжи. Он пришел сюда невольно, просто ушел из регистратуры, пытаясь собраться с мыслями. Ничего не было ясно, кроме того, что Сара исчезла, а здесь была убита девушка.

Он шел вдоль ряда припаркованных автомобилей, и ностальгический инстинкт привел его к голубому «Эскорту», который медленно сдавался коррозии. Еще несколько тысяч миль, и машину можно отвозить на свалку. Он стоял и смотрел на свой автомобиль, играя ключами в кармане. Если она заведется — а это всегда была игра — он мог бы через минуту уехать от всего этого. Нет, он не может бежать, он въелся в эту систему точно так же, как ржавчина ела корпус его автомобиля. Он не может уехать, пока не узнает, так или иначе.

— Какие-то проблемы, приятель?

Он вздрогнул, потому что не заметил высокого бородача, присевшего у стоявшей рядом «Макси». Норман повернулся и увидел, что у автомобиля были спущены шины.

— Похоже на то, что проблемы как раз у вас, — он принужденно улыбнулся. — Проехали по коробке гвоздей?

— Если бы, — у незнакомца был озабоченный вид. — Их спустили.

— Хулиганы?

— И опять — если бы... — Джефф Биби прислонился к машине. — Я бы назвал это саботажем. — Он удивился, когда парень кивнул в знак согласия, а не был поражен. От этого у него по спине пробежал холодок. — Нет ли у вас случайно ножного насоса, я хочу немного накачать шины, лишь бы дотянуть до гаража.

— Конечно, — Норман достал ключи, повозился с замком задней дверцы фургона, но в конце концов отпер ее. — Насос старый, но должен работать.

— Спасибо, — Джефф взял насос, начал откручивать клапан. — Чертовски странное местечко этот лагерь, — ему захотелось поговорить, излить кому-то свои тревоги, все равно кому. — А что у вас случилось?

— Моя девушка исчезла, и ее родители тоже, — выпалил Норман. — В лагере произошли убийства. Я думаю, и надеюсь всей душой, что я ошибаюсь, что это ее убили на острове. Все как будто стараются это скрыть.

— Не сомневайтесь, — Биби начал качать насос ногой, почувствовал, как воздух начал наполнять шину. — Вот что я вам скажу, дружище, накачаем шины, а потом поедем куда-нибудь и поговорим, идет?

— Идет, — внезапно Нормана охватило огромное облегчение, несмотря на все страхи. — Давайте я помогу вам.

«Макси» завелась, Норман влез на сидение для пассажира, захлопнул дверцу еще раз. Джефф дал задний ход, начал медленно пробираться к выходу по каменистой дорожке. Они выехали на асфальт, проехали по мосту, под которым была мини-железная дорога, затем — по кольцевой дороге, которая вела к гаражу у главного входа.

Люди заполнили дорогу, они неохотно отходили в сторону. Несколько подростков играли в футбол ярким пляжным мячом, матери везли коляски. Знак в красном круге велел им сбавить скорость. Джефф боялся, что автомобиль остановится. Ему очень хотелось дать сигнал, но он решил этого не делать. Никто ведь не торопится, а меньше всего они сами. Толпа медленно расступилась, чтобы пропустить их. Только трое людей загораживали им путь, и «Макси» не могла продвигаться из-за них.

— Черт, посмотрите на них/ — Джефф указал на три фигуры, которые, казалось, не замечали автомобиля, ехавшего за ними в двух метрах. — Какого дьявола они так вырядились?

Мужчина, шедший впереди, был в толстом темном пальто, застегнутом на все пуговицы до самого верха; шея обмотана шарфом, брюки засунуты в носки. За ним следовали две женщины: одна в свитере и длинном легком пальто, а также в высоких сапогах, вторая женщина держалась очень прямо, голова ее была высоко поднята, она семенила, потому что ее резиновые калоши были ей очень велики. Толстый вязаный свитер, а сверху плащ. Никто из этих троих не смотрел по сторонам, они спешили. Люди смотрели на них, показывали пальцем, хохотали.

— Они, видать, спятили, — усмехнулся Джефф Биби. — Вот в таких лагерях и попадаются подобные экземпляры. Господи, да с них, наверное, пот градом льет!

Внезапно Норман насторожился, наклонился вперед. Что-то очень знакомое показалось ему во второй женщине; ее походка, такая величественная, несмотря на смехотворную ситуацию, то, как висели по бокам ее руки, короткие темные волосы с проседью выглядывали из-под яркой шапочки с помпоном. Нет, это не может быть... но это была она!

— В чем дело? — Джефф взглянул на своего пассажира, заметил, как побледнело его веснушчатое лицо. — С вами все в порядке?

— Эта... эта женщина впереди нас, — палец Нормана, которым он тыкал в ветровое стекло, непроизвольно дрожал, он едва мог выговорить слова. — Она... нет сомнения... это мать моей девушки!

Глава 18

Билли Эванс запер за ними дверь, проверил ее плечом. Ему стало очень грустно: они покидали свой дом, может быть, больше никогда его не увидят. Дом скроется под сугробом, он будет сохранен для потомков. Он повернулся к своим спутницам, еле узнал их. Темные очки, шапки глубоко натянуты, воротники подняты.

— Все! — он попытался изобразить ради них уверенность. Отправляемся! Вы держитесь поближе ко мне, нам нельзя разъединяться.

— Билли, а ты уверен, что знаешь, куда мы идем? — спросила Валери, устало тащась за ним. — Я хочу сказать, что указатели мы не увидим, ведь так? Мы можем потеряться и замерзнуть ночью.

— Я буду постоянно следить за солнцем, — он взглянул на небо, солнце слепило его даже через стекла очков. — Ты об этом но беспокойся. Нужно держаться магистралей, это самое главное.

Он очень плохо видел, несмотря на то, что все вокруг было залито солнцем. Снежная слепота, решил он. Нужно держать голову книзу, смотреть вверх лишь по необходимости.

— Ужасно много людей, — Валери пришлось крикнуть, чтобы ее услышали. — А ты сказал, что все уехали на юг.

— Это отставшие, — отозвался он. — Не обращай на них внимания и не отвечай на вопросы, если они заговорят. Некоторые из них голодают, если они подумают, что у нас есть еда, они могут нас даже убить, чтобы завладеть ею. Так, дышите ровнее, экономьте силы.

Валери опять пошла за ним. Все вокруг казалось ей окутанным туманом, а солнце светило. Дорога под их ногами была довольно твердой, может быть, ветер смел снег, унес его в другое место. Она подумала, как далеко они смогут уйти сегодня, найдут ли пристанище на ночь. У них, конечно, не хватит продуктов на все время, сумка в ее руке очень уж легкая. Она искоса взглянула на свою спутницу. Бедняга Рут плохо выглядела, она не могла как следует рассмотреть ее, но Рут была хрупкой женщиной, она не выдержит долгого пути. Что если она упадет? Это была ужасная мысль; не могут же они бросить ее и пойти дальше.

— Не замерзли? — Валери вздрогнула, когда перед ней возникла фигура огромного мужчины. Его грубое лицо было совсем близко. Она вцепилась в Рут, попыталась потащить ее. Быстрее, идем отсюда! Билли был прав, эти люди становятся опасными. Не надо обращать внимания на них и вступать в споры.

— С вами все в порядке? — от страха Валери задохнулась.

— Все хорошо, — ответила ее спутница безразличным тоном, как будто не поняла. Это все из-за того, что она не знает, где ее муж и дочь, может быть, их уже нет в живых. Валери обняла ее одной рукой.

Рут была уверена, что все это сон, один из тех болезненных кошмаров, сон наяву. Этого не могло происходить на самом деле. Ей было неудобно и жарко в толстой одежде, ей очень хотелось сбросить что-то, но этим поступком она могла бы обидеть Эвансов. Ей придется потерпеть. Она только надеялась, что не упадет в обморок. Они сказали, что повсюду глубокий снег, но она его не видела; впрочем, она очень мало что могла рассмотреть, особенно в этих солнечных очках; стекла были в пятнах, грязные, когда они сделают остановку, она их почистит.

— Я слышу, как едет машина, Билли! — Валери вытянула руку и постучала мужа по плечу.

— Идиоты чертовы! — буркнул он, не повернув головы. — Всегда найдется какой-то чокнутый, который должен попытаться проехать на машине при любых условиях. Вот почему все магистрали забиты брошенными автомобилями. Далеко он не уедет, метров на сто, не больше, а потом застрянет навсегда, вот увидишь.

Толпа все росла, люди шли впереди них, шли сзади, шли по сторонам дороги, чтобы украдкой посмотреть на них. Это было очень страшно. Валери захотелось выбросить продукты из сумки, чтобы они стали подбирать еду. Возьмите нашу еду, пожалуйста, пропустите нас. В самом крайнем случае она так и сделает. Ей казалось, что все смотрят на них. Боже, это было ужасно!

Рут услышала шум автомобиля, он раздался совсем близко, прямо у них за спиной. Она боялась посмотреть назад, не отрывала глаз от Билла, все вокруг нее расплывалось. Мотор зашумел, она ускорила шаг. А вдруг водитель затормозит, его занесет по льду, он может задавить их!

— Простите, — обратилась она к Билли, наблюдая за Валери краешком глаза. — Мне кажется, нам надо отойти в сторону. Кто-то хочет проехать.

— Да пошли они все, подождут, они скоро поймут, что далеко не уедут.

— Билли, будь благоразумен, мы же не хотим, чтобы нас переехали! — Валери схватила мужа за рукав, потянула в сторону.

Рут пошла за ними, споткнулась о край тротуара и не упала только потому, что схватилась за Валери. Все трое поднялись на тротуар. Их окружала масса лиц, все смотрели на них. Уходите, ради Бога, оставьте нас в покое!

Автомобиль проехал вперед, Рут успела его увидеть; он был небольшой, темно-коричневого цвета, к стеклу со стороны места для пассажира было прижато лицо. Она посмотрела на него, подумала, что в чертах его было что-то знакомое. Нет, это невозможно, она никого здесь не знает. Она даже не знает, где находится.

Пассажир что-то кричал, опуская стекло. Слова молодого человека тонули в шуме толпы. Какая разница, подумала она, он наверняка выкрикивает всякие оскорбительные слова, как и все остальные. Автомобиль замедлил ход, почти остановился, их разделял всего какой-то метр. А молодой человек все продолжал кричать.

Рут отвернулась. Она никогда не вступала в словесные перепалки, и меньше всего ей это было нужно сейчас. Ей показалось, что Билли Эванс что-то сказал, предпочла не думать, что это могло быть, но его слова возымели должный эффект. Водитель увеличил скорость, машина проехала.

— Сволочь эдакая! — Билли опять вывел их на дорогу. — Мы, вероятно, скоро снова наткнемся на этого дурачка, когда он застрянет в сугробе. Здесь их полно!

Рут казалось, что весь мир направился сегодня куда-то. Мужчины, женщины и дети, некоторые шли в обратном направлении; никто на самом деле не знал, куда они идут, это был массовый исход. Но она все еще не видела никакого снега, к тому же становилось все теплее. Бог ты мой, да она бы все отдала за стакан сока лайма с лимоном и струю дезодоранта. Вокруг распространился неприятный запах, и она прекрасно знала, что вспотела.

— Стойте! — Билли внезапно остановился, и две женщины налетели на него.

Люди пробирались мимо них, грубо отталкивая локтями.

— Что... это? — прошептала Валери, вцепившись в руку Рут.

— Какое-то дорожное заграждение, — Билли всматривался вдаль, напрягая глаза, жалея, что не надел оптические очки. — Точно не знаю...

— Может быть, нам лучше вернуться?

— Не будь дурой! Нам надо идти дальше, что бы ни случилось. Там стоит заграждение. Они, наверно, останавливают машины, заворачивают их обратно, потому что проехать нельзя. Это свободная страна, они не могут запретить нам идти дальше. Пошли, посмотрим, в чем там дело.

Это определенно был какой-то пункт контроля; Рут бы непременно отстала, но она не хотела рисковать остаться одной. Если она не будет вместе со своими спутниками, кто-нибудь ее схватит. Вся эта толпа настроена так враждебно, она все еще слышала их свист.

Поперек дороги был опущен красно-белый шлагбаум. Неподалеку стоял домик, напоминающий караульную будку; вокруг были низкие здания с окнами для наблюдения. У Рут заколотилось сердце, она очень сильно испугалась.

Люди, шедшие за ними, тоже остановились, как будто и они боялись приблизиться к этому зловещему месту.

У шлагбаума стояли двое мужчин в одинаковой серой форме и в шлемах с опущенными забралами. Они наблюдали и ждали, их испытующий взгляд выделил из толпы приближающееся трио, не обращая внимания на остальных. Толпа внезапно притихла.

— Мне все это не нравится, — прошептала Валери. — Эти люди похожи на полицейских, но не на обычных полицейских!

Рут украдкой оглянулась, подумав, нельзя ли убежать. Толпа стояла так, словно хотела преградить ей путь к бегству. Они ее схватят, если она побежит, и только Богу известно, что они могут с ней сделать! Если это сон, то я хочу проснуться немедленно. Она не проснулась, стояла там, ее слегка тошнило, голова кружилась. О, где же Гвин и Сара? Она знала, что долго не выдержит. И — о Боже! — она вспомнила: я беременна!

Билли Эванс вышел вперед, почувствовал на себе множество враждебных глаз. Робкий, трусливый, он никогда не любил бывать на виду, ни за что не соглашался участвовать в школьных пьесах в детстве. Терпеть не могу, когда люди на меня глазеют. Чего вам надо? Двое мужчин в форме подошли и встали по обе стороны от него. В одном из домиков открылась дверь, оттуда вышла еще одна фигура в шлеме.

— Простите, сэр, не зайдете ли вы в офис на минутку? Вместе с дамами, — человек, стоявший к Билли ближе других, говорил тихо, как будто не хотел, чтобы собравшиеся слышали его. Он был в некотором замешательстве, но тверд, пытался соблюсти такт. Нам не нужен скандал, это плохая реклама.

— Нет, я не хочу заходить в ваш офис, — Билли Эванс зло посмотрел сквозь заляпанные жиром стекла солнечных очков, — и моя жена не хочет, и ее подруга не хочет. Пропустите нас, пожалуйста!

— Боюсь, что мы не можем этого сделать, сэр. — Третий сотрудник службы безопасности подошел поближе, втроем они встали полукрутом. — Боюсь, что вы не можете покинуть лагерь, — это было произнесено шепотом, который публика уж точно не расслышала. — Для вашего же блага, сэр.

— Лагерь! Какой лагерь?

Люди в форме переглянулись, подошли на шаг ближе.

— Лагерь отдыха, сэр. Где вы отдыхаете.

— Мы не отдыхаем ни в каком лагере, оставьте свои глупости! — Билли побледнел, покрылся потом. Испуганный, притворяющийся, пытающийся выглядеть сердитым. Нападение — лучший способ защиты, это было одно из любимых его высказываний, особенно на стадионе Хоторнз, где команда «Альбион» разыгрывала эту идиотскую защиту. — Да пропустите нас, приятель!

Чья-то рука схватила Билли Эванса за запястье, сильные пальцы вонзились в кожу, вывернули ее, как при китайской пытке.

— Пройдемте с нами, сэр, и без глупостей. Понятно? — голос звучал угрожающе, глаза за забралом были холодные и безжалостные.

— А ну-ка, отпустите моего мужа! — закричала Валери. — Руки прочь от него, слышите? — от страха она заговорила на своем местном диалекте. Эти люди были какими-то особыми полицейскими. Тайная полиция. Это незаконно, ведь Британия — страна демократии. Или, скорее, была таковой. Это узаконенная жестокость. Ноги у нее подкосились; они такие беспомощные, а эта толпа только и ждет момента расправиться с ними. Они могут закидать их камнями, линчевать их. Один из полицейских и ее схватил за руку, потащил за собой. Она оглянулась; третий полицейский держал Рут, которая совершенно не сопротивлялась.

— Вы арестовали нас? — закричала Валери. Сзади послышался взрыв хохота. Подонки!

— Только без шума! — угрожающе прошипел ей на ухо полицейский. — Мы не хотим вам делать больно. — Но мы это сделаем, если нужно.

— Эй, что происходит? — из толпы вылетел парень, прошел вперед, на его веснушчатом лице застыла маска гнева и изумления. — Что выделаете? Рут!

Рут хотела было обернуться, но человек, державший ее, не дал ей этого сделать. — Не обращайте на него внимания, миссис.

* * *

Она почти узнала его лицо. Это тот человек, который пять минут назад сидел в той машине. Или это было несколько часов назад? Он, кажется, ее знает. Может быть, если она с ним поговорит...

— Отойди, парень, не твое это дело! Пошел вон! — сотрудник службы безопасности, который держал Рут, начал вытаскивать дубинку.

— Ошибаетесь, это мое дело. Я хочу поговорить с этой женщиной.

— Послушай, — человек говорил на ходу, — эти люди больны. Они потеряли рассудок. Больны! Понял? Им нужен врач, и туда мы их сейчас и отправим. А теперь — мотай отсюда!

Норман Тонг ощутил безысходность и беспомощность. Он попытался отыскать в толпе Джеффа Биби, но не смог. И когда он снова посмотрел на Рут и ее спутников, их уже вводили под охраной в одно из серых строений. Дверь за ними со стуком захлопнулась. Они исчезли, испарились. Снова ложь, вымышленные объяснения. Они говорили, что Рут уехала домой, но она все еще здесь, ее арестовали.

Толпа начала расходиться. Происшедшее было для них небольшим развлечением, приключением; какие-то трое чокнутых, но их забрали, и все кончилось. Отдыхающих ждали залы бинго и пляжи.

Норман услыхал, как завелся мотор «Макси», машина отъехала. Джефф уехал в гараж, чтобы там ему накачали шины. А еще помощь предлагал! Нельзя полагаться ни на кого, только на самого себя.

* * *

Почти весь день Гвин Мейс продремал, часто просыпаясь и вздрагивая. Если бы на душе у него было спокойно, он мог бы спать. Он с приятностью погружался в сон, но внезапно резко просыпался, и так много раз. Он лежал в полутьме спальни, пытаясь припомнить, что же его тревожит. Каждый раз на то, чтобы вспомнить, уходило несколько минут, медленно к нему возвращались его проблемы, напрягался каждый мускул его тела.

Поддерживай одно в ущерб другому, так сказать. Используй деньги из налога на добавочную стоимость, устраивай игры с документацией, умей скрывать. Наличные были вложены в ценные бумаги в Испании. фактически, было бы разумно отправиться в Испанию и остаться там, чтобы Управление налоговых сборов не поймало его здесь. Но это непростое решение, ему надо думать о Рут и о Саре. А надо ли?

Рут нигде нет, он, кажется, видел, как она в раздражении вышла из шале. Если она не вернется, одной проблемой станет меньше. Сара где-то болтается со своим дружком. Как там его зовут? Не имеет значения. Она сама все решила, пусть теперь пожинает плоды. Так что у него руки развязаны.

Он осмотрелся. Дешевая мебель. Что это за место? Что он тут делает? Ему нездоровилось, может быть, это какой-то дом отдыха. Он себя плохо чувствовал, вот почему он здесь. У него болела голова, он хотел одного — спать. Если бы он только смог упорядочить свои мысли, ему удалось бы заснуть.

Кто-то постучал в дверь. Он насторожился, сердце у него заколотилось. Может быть, это Рут вернулась, забыла взять ключ, память-то у нее дырявая. Или этот парень, который ему сегодня уже досаждал; а может, вчера? Гвин не любил посетителей; люди приходят тогда, когда им что-то нужно, обычно деньги.

Снова стук, на сей раз громче, нет, этот не уйдет, если не ответить. Дьявол их задери, надо взглянуть, кто там. Он свесил ноги на пол, подождал, пока не прошла волна головокружения. — Хорошо, хорошо, иду! — Еще и нервничают, подонки!

Он застегнул «молнию» на брюках, накинул халат и завязал пояс. Прошлепал по полу в тапочках, увидел какие-то очертания за непрозрачным стеклом входной двери. Их было двое, но рассмотреть как следует невозможно.

Он щелкнул замком, увидел двоих мужчин на крыльце в непривычной серой форме; на дорожке стоял фургон. Гвин прочел на нем большую красную надпись: ЛАГЕРЬ ОТДЫХА «РАЙ». Он, кажется, вспомнил. Рут что-то говорила о том, что они в лагере отдыха. Господи!

— Мистер Мейс? — произнесено как вопрос, но это лишь формальность. Тот, что стоял ближе к двери, украдкой поставил ногу таким образом, чтобы Гвин не смог закрыть дверь. — Можно войти?

— А в чем дело? — Гвин заподозрил неладное, слегка испугался. Ему не нравились люди в форме, особенно инспектора дорожного движения, которые наблюдают за тобой с удобного места и штрафуют за незаконную парковку в тот момент, когда ты закрываешь машину и уходишь. Власть — это наилучшая возможность проявить свой эгоизм.

— Речь пойдет о вашей жене, к сожалению, мистер Мейс, — они уже вошли в шале. — Она довольно плоха.

— Господи, — Гвин скорее был удивлен, чем напуган. — Надеюсь, она не попала в аварию?

— О нет, ничего такого, — пауза, двое сотрудников службы безопасности переглянулись. — Скорее... нервный срыв, я бы так сказал. Но она в хороших руках, вам просто надо пойти туда и быть с ней. Она о вас все время спрашивает.

— Дайте мне время одеться как следует, — Гвин слышал, как они прошли за ним в спальню. Наглые подонки! Ему не понравилось, что один встал в дверях, а другой прислонился к окну, как будто думает, что он, Гвин, выскочит туда. Он подумал, что могло случиться с Рут, она в последнее время была нервной. О Боже, он только что припомнил кое-что еще. Она сказала, что беременна! До сих пор он об этом не вспомнил!

Они вышли и сели в фургон. Сзади было складное сидение, из-за которого фургон казался автомобилем с кузовом. Он с легким беспокойством заметил, что задние окошки были зарешечены. Вероятно, из соображений безопасности, если, например, надо ехать сдавать деньги в банк.

Они ехали минут пять или чуть меньше, проезжая по пешеходным дорожкам. Фургон остановился у низкого здания, построенного из каменных блоков, покрытых тонким слоем белой штукатурки с добавлением каменной крошки. Они помогли ему войти, сопроводили до входной двери; он надеялся, что люди, поддерживающие его, делали это из сочувствия к человеку, у которого больна жена.

Тяжелая стальная дверь закрылась за ними. Они прошли по недлинному коридору, остановились перед другой дверью. Где-то что-то зазвенело, дверь отошла в сторону. Гвин почувствовал, как его провожатые толкнули его в спину, буквально швырнули его в комнату.

— Рут! — он произнес ее имя, присмотревшись как следует, чтобы убедиться, что это она. На голове у жены была вязаная шапочка с помпоном, щеголевато сдвинутая набок; зимняя одежда и слишком большие калоши. Все это делало ее похожей на персонаж диснеевских фильмов. Его первой реакцией было желание рассмеяться, сказать что-то издевательское. Но потом он увидел все помещение, и внезапно ему стало совсем не до смеха. Зловещее чувство.

Простые бетонные стены, только одно окно, расположенное высоко в дальнем углу, зарешеченное, как и в фургоне. Единственная лампа дневного света давала яркое освещение, от которого хотелось зажмуриться. Стол в углу с несколькими пустыми кружками; еще какая-то скамейка, похожая на лавочку из парка отдыха, она стояла у стены. На ней-то и сидела Рут вместе с двумя другими людьми, которых Гвин никогда раньше не видел. Мужчина и женщина, им, должно быть, было жарко, как в бане, во всей этой одежде. Они сидели с удрученным видом, сложив руки на коленях, опустив головы. Рут подняла глаза, встретилась с его взглядом. Прошло много времени, прежде чем она узнала его. Намек на улыбку, губы дрожат,

— Снег больше не идет, Гвин? — спросила она его бесцветным, невыразительным голосом.

— Снег?! — он пристально посмотрел на нее. Она свихнулась, другого объяснения быть не может. Он где-то читал, что в случае поздней беременности с женщинами такое бывает. — Да на улице стоит проклятая жара. Почему ты так закутана? И кто эти люди?

Нет ответа. Может быть, она не знает. Гвин оглянулся: сотрудники службы безопасности стояли в дверях, наблюдая за ним. Их лица были совершенно бесстрастные, как у роботов, выполняющих запрограммированные задания.

— Может быть, кто-то объяснит мне, что здесь происходит, черт возьми? — он резко обернулся к ним, заметил, как они схватились за задние карманы брюк. Он сдержал себя, потому что успел увидеть кожаные ремни дубинок. — Простите, но я не понимаю. Моя жена явно больна, но почему она одета как какой-то эскимос?

— Прекратите шуточки и перестаньте задавать дурацкие вопросы! — голос того, что повыше, приобрел угрожающий тон; они оба отступили в коридор. — Вы останетесь здесь, все вместе. Сюда едет врач, он хочет вас осмотреть, нравится вам это или нет. Если вам придет охота повизжать и поорать — валяйте. Комната эта звуконепроницаемая, так что орите, пока не охрипнете!

Дверь начала задвигаться, бесшумный электрический механизм закрыл щель. Гвин ринулся вперед, но было слишком поздно — его вытянутые руки наткнулись на холодную, гладкую сталь. Слабый щелчок, и двое мужчин исчезли из виду.

Гвин в отчаянии тупо смотрел на нескончаемую стену, зная что выхода нет. Ни у кого из них не было иного выхода, как ждать, пока не прибудет врач, и эта мысль приводила их в уныние. Кто-то заплакал. Гвин не был уверен, была это Рут, или другая женщина. Ему было все равно.

Глава 19

Командир вернулся, а, может быть, он никуда и не уезжал. Никто не видел его, что было не удивительно — можно было пройти мимо него на улице и не заметить. Он сливался с любым окружением, словно нечто несуществующее.

Командир смотрел на профессора Мортона немигающим взглядом сквозь стекла очков без оправы, как-то неуклюже устроившись в кресле по другую сторону письменного стола. Это была изобретательная поза, изображающая смущение и неуверенность, способная убаюкать неискушенного человека, внушить ему обманчивое чувство превосходства. Тони Мортон знал своего шефа хорошо, чувствовал его присутствие как приближающуюся молнию сырым вечером.

— События вышли из-под контроля, — сказал Командир. — Сбились с панталыку.

— Никогда заранее не знаешь, как будет проходить эксперимент, поэтому и приходится экспериментировать, — профессору очень хотелось закурить трубку, но из уважения к шефу он никогда не курил в его присутствии — Командир не любил табак. — Все шло хорошо, успешно. Есть некоторые проблемы, но и их можно решить.

— Будем надеяться, — шеф еще раз быстро просмотрел пространный отчет, выбирая абзацы наугад. — Думаю, мы с уверенностью можем сказать, что дело Джея завершено. Полиция оказала нам большую помощь. Но есть побочные эффекты, скажем так. Начнем с Мейсов. Когда они вернутся в нормальное состояние, они начнут снова разбираться в этом деле. Если они потребуют расследования, то мы сможем предоставить им подходящие сведения, я в этом уверен. Довольно неудачно вышло, что миссис Мейс столкнулась с Эвансами. Лично я считаю, что приводить ее мужа было неразумно, этим мы подлили масла в огонь, так сказать.

— У нас не было выбора. Тонг — это ложка дегтя в бочке меда. Мы его не учли, мы не знали, что Мейсы заказали для него отдельное шале. Ему не следует вводить препарат, будет только хуже, от него одни неприятности.

Командир писал что-то на полях — это были краткие, понятные лишь ему пометки.

— Мы не можем позволить Тонгу создавать чреватые опасностями ситуации, но это уже моя проблема. Оставьте это мне. Так, вернемся к Мейсам...

— Нам необходимо провести эксперимент с противоядием, — Мортон следил за реакцией Командира. — До сих пор его еще не вводили человеку.

— Гм, да, но мне кажется, что больше всего для этого подходят Эвансы. Никаких последствий, они просто все забудут. А Мейсы могут поднять шум. Думаю, это еще одна проблема для Департамента. Хорошо, дайте Эвансам противоядие, посмотрим, что будет. Распорядитесь, чтобы Мейсов пока вернули в их шале, я подумаю, что с ними делать. Так, а что с Долманом?

Мортон отвел взгляд, попытался произнести это спокойно:

— Он исчез.

— Исчез?!

Профессору потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

— Он не может уйти далеко, он должен быть где-то в лагере.

— Почему же?

Шеф умел мучить. У него были заготовлены хлесткие вопросы, вылетающие словно пули из автоматического пистолета.

— Наши люди стоят на КПП у ворот, как вы знаете, сэр. — Лучше начать добавлять это слово — «сэр». — Они бы не пропустили его. Джепсон — самый лучший из наших сотрудников, как вы знаете.

— Долман мог перелезть через изгородь.

— Да, но вряд ли он это сделал. У него страсть — призывать рабочих к анархии. Лагерь подходит ему для этого прекрасно. Он где-то здесь. Мы ищем его, и я думаю, что обнаружим мы его с помощью Артура Смита.

— Держите меня в курсе.

Это еще не конец беседы, Мортону не привыкать.

— Теперь Холманы. Любопытная ситуация, классический случай: религия против Коммунизма. Холман уже успел схлестнуться с нашим коммунистическим агитатором, остается проследить, как далеко зайдет дело. Что опаснее для общества — религиозный фанатизм или власть народа? Это две прямые противоположности. Неудачно, что Долман пропал, но будем надеяться, что он скоро вынырнет.

— Уверен, что так оно и будет, — Мортон вовсе не был уверен, но для собственного же успокоения пытался быть оптимистом. С этим делом работал Малиман, больше он ничего не знал. Плохо, что пока у них есть только с полдюжины агентов калибра Малимана.

— Меня поражает этот парень, Биби, — Командир снова посмотрел на него, спрашивая или упрекая, догадайся сам. — Почему это Ц-551 не оказал на него воздействия? Он что, какой-то особенный?

— У нас с ним возникли затруднения, — профессор слышал отдаленный стрекот пишущей машинки Энн. — Он один из тех, кого трудно подловить. Мы все подготавливаем, а он заказывает что-то холодное. А то вдруг вообще не приходит обедать.

— Но он доставляет неприятности?

Черт бы побрал шефа, он все знает! Страшно ему врать, надо уклониться, но Командир лишь выжидал удобного момента, чтобы припереть его к стенке.

— Если я не ошибаюсь, он состоит в интимных отношениях с одной из наших сотрудниц!

Боже, он знал!

— Я удовлетворен тем, что это достаточно безобидная связь. Я беседовал с Энн Стэкхауз, вероятно, она вступила с ним в связь, чтобы попытаться исправить свою неудачу. —

— И ее вновь постигла неудача.

— Да, до сих пор она не добилась успеха.

— Тогда замените ее, пусть Биби займется кто-то другой, — Командир что-то записал в блокноте. — Нет, я передумал, не назначайте никого другого. Мы займемся им сами.

Мортон побледнел. Дела Энн, как видно, плохи, может быть, шефу известно и о его отношениях с ней.

— Может быть, лучше приостановить все будущие эксперименты до тех пор, пока все не уладится? — неуверенно сказал Мортон. Господи, давайте прекратим все сейчас, пока все не вышло из-под контроля!

— Что вы, ни в коем случае! — с Командиром произошло редкостное событие — он выразил удивление. — Мы же только начали! Продолжайте, я скажу вам, когда остановиться. — Он выпрямился в кресле, что было явным признаком того, что беседа подошла к концу. — Так, подведем итоги... Противоядие Эвансам, с этим проблем не будет. Мейсов верните в их шале, мы ими займемся. Мы позаботимся о Тонге и Долмане, кому-то поручим Биби. Тщательно следите за Холманами, это очень интересно. Известно, что религия заменяет автоматы при сохранения контроля над массами. Бог против атеизма. Может быть, мне придется еще выделить людей, раз такое дело. Но в общем — Ц-551, безусловно, успех, Тони. Отличная работа, продолжайте в том же духе.

После ухода Командира профессор Мортон некоторое время сидел за столом. Командир похвалил его, и это внушало беспокойство.

* * *

Гвин был сердит на Рут, но старался не показывать этого. Благодаря ей они оказались в тюремной камере, запертые с парочкой умалишенных, да и обращались с ними как с заключенными. Черта с два он сядет с ними рядом на скамью, он лучше постоит, несмотря на слабость. Что это нашло на жену? Она такая же чокнутая, как и та парочка, думает, что на улице снег!

Он внимательно посмотрел на незнакомцев. На них все еще зимняя одежда; Рут, по крайней мере, сняла свою, кроме этих дурацких калош. Они казались спящими, прислонились друг к другу. Ладно, так хоть он может не обращать на них внимания.

— Почему ты не вернулись домой? — он выпалил этот вопрос, увидел, как она вздрогнула. Нервы у нее здорово расшатаны. Как и у него.

— Я... не... знаю, — Рут подняла глаза. — Я... я не могла найти дорогу, не помнила, и эти милые люди приняли меня. Они сказали, что дороги блокированы, что сильный снегопад, что мне остается только идти с ними. Я плохо вижу, я не видела, шел снег или нет. Мне надо сходить к окулисту, когда вернемся домой. Странно, я не чувствовала ребенка, а сейчас опять чувствую. Наверно, срок больше, чем я думала, мне кажется, я уже чувствую, как он толкается.

— Тебе это представляется, — сказал он неуверенно.

— Нет, не представляется! — резко и зло возразила она. — Ребенок настоящий, и я его рожу! Что бы ты ни говорил, Гвин.

— Думаю, ты... — он замолчал как раз вовремя, увидев, что мужчина на краю скамейки открыл глаза. Я лично думаю, что он у тебя от кого-то другого.

— Что я — что, Гвин?

— Ничего, — он оперся о стол, ноги его почти не держали. — Жаль, что у нас нет часов. Они могли бы хоть часы сюда поставить. Дьявол задери этого докторишку!

— Не ругайся, пожалуйста, Гвин.

Рут все такая же, не утратила ничего из своей чопорности, несмотря на эти передряги.

— Нас занесет снегом, если мы не пойдем дальше! — проворчал Билли Эванс. — Мы не сможем пройти, снег будет слишком глубоким. Они не имеют права держать нас здесь. Коммунисты захватили власть, вот что случилось. Нарушили закон и порядок, потому что все уехали на юг, а эти левые, которые прятались в тени, использовали шанс. Они завладели страной, эти парни в серой форме и есть их тайная полиция, попомните мои слова.

Гвин переменил позу, повернулся к Эвансу спиной. Не обращай на него внимания, относись к нему с презрением. Нет сил встревать в политические споры.

— Мне кажется, кто-то идет, — прервала долгое молчание Рут.

Шаги за дверью, кто-то остановился. Слабый щелчок, и они увидели, как серая стальная дверь плавно отошла в сторону. Сначала в комнату зашли сотрудники службы безопасности, за ними шел высокий седой человек в белом халате. Несомненно, это и был долгожданный врач.

— А, мистер и миссис Мейс, — он улыбнулся, приблизившись. — Я сожалею, что у вас возникли затруднения, но я уверен, что ничего серьезного. А теперь позвольте мне быстро осмотреть вас, — он достал из нагрудного кармана два градусника. — Позвольте мне измерить вам температуру.

Чертов докторишка, думал Гвин, сидя на краешке стола с градусником, торчащим изо рта, словно сигарета. Потакай им, они связали нас по рукам и ногам. У Рут во рту тоже была тонкая стеклянная трубочка; казалось, она относилась к этому очень серьезно — у нее отсутствовало чувство юмора.

— Прекрасно! — профессор Мортон записал данные, обтер градусник куском салфетки, положил в карман. — Как я и думал, ничего страшного у вас нет. Ваша проблема — стресс, вам нужно отдохнуть, вот и все.

— Доктор, — Рут встала, приблизилась к нему, — скажите мне, я беременна, не так ли?

Мортон был захвачен врасплох ее вопросом, глаза его за стеклами очков расширились. — Миссис Мейс, я никак не могу вам этого сказать. Когда вы вернетесь домой, вы должны будете сдать анализы, если действительно считаете, что ждете ребенка. Ваш врач поможет вам советом. Я же здесь не для того, чтобы осматривать вас на этот предмет. Я должен убедиться, что вы оба чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы ехать.

— Ехать! — воскликнул Гвин Мейс. — Куда это мы поедем?

— Я рекомендую вам вернуться домой, — врач говорил дружелюбно, снисходительно. — Действительно, это самое лучшее место для вас обоих, там вам все вокруг знакомо, там тихо, нет такого шума и гама, как в лагере. Я должен был убедиться, что вы сможете вести машину, мистер Мейс. Вы ведь с этим справитесь, не так ли?

— Конечно, со мной все будет в порядке. — Все, что угодно, лишь бы подальше от этого бедлама!

— Хорошо! Просто великолепно. Если вы соблаговолите дойти до конца коридора, там вас будет ждать машина, чтобы отвезти вас в шале. Но я боюсь, что вам придется переночевать в лагере, ведь вам столько пришлось пережить, особенно вашей супруге. Было бы неразумно пускаться в дорогу в таком состоянии,

— Хорошо, — согласился Гвин. Еще несколько часов не играют роли. — Пойдем, Рут.

Рут оглянулась на Эвансов, они выглядели такими усталыми и удрученными.

— До свидания, — она протянула им руку, но потом опустила ее; они были равнодушны, едва узнавали ее. — И еще раз спасибо за помощь. Я не представляю, что бы я без вас делала.

Еще и опекает их, стерва. Гвин прошел вперед; просто поразительно, что ты не извиняешься, что причинила им неудобство, что задержала их!

Он услыхал, как у него за спиной задвинулась дверь.

* * *

— А, мистер и миссис Эванс, — Мортон приблизился к паре, сидящей на скамье у стены. — Извините, что задержал вас, для вас все это, несомненно, так утомительно!

— Это уж точно! — Билли Эванс сердито поджал губы. — Вы не имеете права держать нас здесь как каких-то заключенных. Выпустите нас, а не то я подам в суд!

— Я вас долго не задержу, — Мортон достал что-то из верхнего кармана, прикрывая рукой, чтобы они не увидели. — Вы были нездоровы, знаете ли. Вероятно, погода, британский климат очень вреден.

— Я не позволю вам измерять мою температуру, — проворчал Эванс, поднимаясь со скамьи. — Я не какой-нибудь школьник, так что можете все сразу убрать!

— Билли! — пронзительно закричала Валери. Она вытянула шею, чтобы лучше видеть, что этот «врач» держит в руках. — Это не градусник, это шприц! Он собирается сделать нам укол/

— Уверяю вас, это совершенно безвредно, вы ничего не почувствуете! — рассмеялся Мортон. — Это слабое лекарство, чтобы успокоить вам нервы, а потом вас отвезут в ваше шале. Утром вы будете прекрасно себя чувствовать. Я обещаю.

— Шале! Какое еще шале? Мы только что пришли из своего собственного дома, а вы пытаетесь нас задержать, как и все. Я был прав, ваши захватили страну. Ты — чертов коммунист, как и все остальные!

Мортон вздохнул, обернулся к двоим в форме, которые стояли спиной к закрытой двери.

— Джентльмены, я был бы благодарен, если бы вы помогли мне. Но не переусердствуйте с применением силы. Так, прошу вас, мистер и миссис Эванс...

— Не смейте к нам прикасаться! — Билли поднял кулаки, загородил жену. — Только попробуйте, увидите, что будет. Я подам на вас в суд за насилие, это вам будет стоить...

Люди в форме двигались точно и быстро. Небольшая потасовка, но через секунду протестующая пара была уже беспомощной. Их держали крепко, но не больно.

— Хорошо, — Мортон удовлетворенно улыбнулся, закатывая рукав Билли. — Вы ничего не почувствуете, только крошечный укольчик, уверяю вас. Вот так!

— Вы... — глаза Билли уже начали стекленеть, губы задвигались беззвучно.

— Это просто успокоительное, только и всего, — он подошел к сопротивляющейся женщине. — А теперь вы, миссис Эванс...

Валери начала было истерично визжать, но ее вопль затих так же быстро, как и начался. Она обвисла в руках человека в форме.

— Положите их на стол, пожалуйста, — теперь Мортон говорил кратко, отрывисто, как будто вся его прежняя самоуверенность была напускной. Это была легкая раздраженность человека, сомневающегося в результатах собственных экспериментов. Ц-551 оказался действенным препаратом, но противоядие до сих пор не проверялось на человеческом мозге.

Он убрал шприц в свой кейс, достал другой, посмотрел его на свет, проверил содержимое. Жестом он велел наблюдающим отойти в сторону. Затем склонился над неподвижными телами, долго и тщательно искал вену. Сейчас он был точен, может быть, слегка нервничал, но рука его не дрожала.

— Прекрасно! — он отошел в сторону, вздохнул. — Я думал, что с ними придется повозиться. Так, когда стемнеет, перевезете их в шале и уложите в постель, — он улыбнулся. — Разденьте их, укройте одеялом, как усталых детишек, которые заснули по дороге домой. Понятно?

— Да, сэр, — кивнул высокий человек в форме. — Мы этим займемся. Никто нас не увидит.

— Прекрасно. А когда они утром проснутся, они ничего не вспомнят. Они будут просто продолжать свой ежегодный отпуск рабочего класса, — он усмехнулся. — И, конечно же, снегопад прекратится!

Глава 20

— Я уж подумал, что ты от меня сбежал, Джефф, — в голосе Нормана послышалось облегчение.

Они сидели за столиком во дворе закусочной, где продавали рыбу и чипсы. Закусочная была на берегу озера. Норман Тонг пытался заставить себя не смотреть все время в сторону острова, повторяя про себя, что убитая девушка была не Сара. Но упрямый голосок внутри продолжал настаивать, что это была она.

— Нет, я бы этого не сделал, — Джефф отрезал кусочек рыбы пластмассовым ножом, отправил на вилке в рот. — Я знал, что ты все равно поступишь по-своему, со мной или без меня. Если бы те парни в сером схватили тебя тогда, не было смысла нам обоим терять свободу, не так ли?

— Ты прав, — Норман скомкал испачканные жиром бумажки, бросил их в мусорный ящик. Они ударились о бортик, отскочили. В том, что сказал Джефф, был смысл. — Но я не могу забыть, в каком состоянии находилась Рут Мейс и, Господи, ты заметил, что они на себя напялили?

— Это какая-то зимняя галлюцинация, — задумчиво ответил Джефф. — И это только подтверждает мои подозрения. В лагере проводится какой-то эксперимент, который они пытаются скрыть. Энн, моя девушка, все об этом знает. Она в ужасе, но не смеет даже мне рассказать о том, что ей известно. Отчасти это мне развязало руки, потому что я ее не впутываю. Но я за нее боюсь, она может просто исчезнуть. Я подумываю о том, как бы увезти ее отсюда...

— То есть похитить?

— Никакой мелодрамы в этом нет, — улыбнулся Джефф. — Она сама хочет уехать. Вчера вечером она просила, чтобы я увез ее, сразу же. Может быть, если бы мы добрались до города, мы бы не вернулись. Мы этого никогда не узнаем, потому что кто-то опередил нас и спустил шины у моего автомобиля. Теперь мне надо пересмотреть свои планы.

— Можешь в любом случае рассчитывать на меня.

— Спасибо, дружище, ты не представляешь себе, как я благодарен тебе. Итак, мы должны, во-первых, найти твою девушку, во-вторых, скрыться из лагеря. И не забывай, что мы не должны есть в ресторане. Я подозреваю, что они что-то добавляют нам в пищу.

— Но с остальными-то все в порядке?

— Наверно, они выбрали свои жертвы. Почему я им нужен, понятия не имею. Но они определенно выбрали твоих знакомых — Мейсов. И того парня с его женщиной, которого застрелили. Может быть, Сара где-то в другом месте, все еще жива...

— Будем надеяться. Но что нам дальше делать?

— Будет трудно, — Джефф швырнул смятые бумажки из-под рыбы в мусорный ящик. — Если повезет, Энн придет ко мне сегодня вечером. Поздно, в половине одиннадцатого или в одиннадцать. Может быть, и ты появишься? Чем нас больше, тем лучше! — это было нечто вроде шутки, но получилось невесело. — А до тех пор давай-ка разойдемся. Если дело так серьезно, а, судя по их методам, так оно и есть, будет лучше, если нас вместе не увидят. Ничего путного не выйдет, если мы оба попадемся в их сети.

Норман почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки. Джефф говорил дело.

— Что ж, тогда протянем день до вечера каждый сам по себе, — сказ ал он.

— Что-то в этом роде, — Джефф Биби поднялся со стула. — Я пойду поплаваю или позагораю на пляже. И ты займись чем-то приятным, Норм.

Норман посмотрел вслед Джеффу, и ему стало очень одиноко. Вдвоем было легче, теперь же ему опять стало казаться, что на острове убили Сару.

Его охватила тревога, он не мог просто так валяться на пляже. Ему надо было что-то делать, чем-то занять голову. Уходя все дальше от закусочной, он заметил вдали фуникулер — несколько крошечных вагончиков двигались вдоль линии, ведущей к пляжу. Люди в них казались точками, они перегибались через бортик, чтобы посмотреть вниз, а, может быть, им нравилось испытывать головокружение. Это лучше, чем сидеть в шезлонге или болтаться без цели. А у берега можно слезть, обратно вернуться по железной дороге, объехать территорию лагеря.

Норман быстро пошел по направлению к месту посадки на фуникулер, к большому, как бы нависающему зданию. Там была очередь, он видел, что хвост ее доходил до детской площадки. Это неважно — ему ведь надо убить целый день и большую часть вечера.

Два ряда вагончиков фуникулера двигались в противоположном направлении. На этом фуникулере можно было кататься целый день, если охота, может быть, некоторые так и делали. Очередь двинулась, произошла посадка: по двое в вагончик, дети только в сопровождении взрослых — так было написано в объявлении. Норман присоединился к толпе, прислонился к барьеру.

Вагончики остановились, их пассажиры вылезли на твердую землю, Появился работник фуникулера, невысокий человек в коричневой кожаной куртке, коротко остриженный. Он, видимо, только что заступил, угощал удивленного парнишку сигаретой — тот работал в утреннюю смену. Парнишка улыбнулся и умчался. Очевидно, получил нежданно-негаданно свободный денек, подумал Норман. В этом лагере очень много работников по найму, что позволяет здорово экономить на зарплате, но нельзя же винить в этом владельцев лагеря.

— Так, все садятся, — у этого работника был тихий голос, — Норман сомневался, чтобы возбужденные отдыхающие услышали его за своей болтовней и смехом. — По двое в каждый вагончик, пожалуйста, дети только со взрослыми. Побыстрее, пожалуйста!

Норман выбрал себе вагончик, сел на дальнее сидение, оставив ближнее кому-то другому. Несмотря на большое число желающих, отдыхающие нервничали по поводу мест, спорили, кто где сядет. В вагончик с Норманом собрался было залезть подросток, но его мать, которая чересчур опекала его, резко велела ему уйти.

— Нет, Алан, нет, — сказала она пронзительным голосом. — Я не позволю тебе сидеть там, где мне не будет тебя видно. Ты сядешь со мной, а там сядет папа.

— А я хочу туда! — раздраженно заверещал мальчишка и попытался вывернуться из рук матери, но та держала его крепко.

— Никаких, один ты сидеть не будешь, и не спорь! Мы знаем, как ты везде лезешь, перегибаешься, скачешь. Иди сюда и перестань сопротивляться, слышишь? Джим, залезай туда, а я займусь Аланом.

Ее муж беспрекословно повиновался, залез на свободное место, опустил перекладину безопасности. Он сидел, глядя прямо перед собой, этот многострадальный муж, избравший линию наименьшего сопротивления.

— Ну, иди за мной, паршивец! — женщина потащила сына за собой по платформе. — Из-за твоих капризов мы не успели занять места сразу за папой. Быстрее, вон еще два места!

Работник фуникулера не обращал внимания на семейную ссору, он был занят тем, что проверял, все ли перекладины безопасности опущены и закреплены; он дошел до конца ряда и направился обратно, тщательно проверяя, хорошо ли прикреплен канат к каждому вагончику. Он толкал их, тянул, повисал на некоторых всей тяжестью, чтобы удостовериться, что они прикреплены надежно. Он остановился возле вагончика Нормана, подтянул гайку ключом, перешел к следующему вагончику.

Пассажиры на секунду притихли; тем, кто ехал впервые, было чуть страшновато, нечто вроде первого полета на самолете. Очередь на платформе разрослась, люди стояли впритык к барьеру, готовые занять места в вагончиках, которые должны были прибыть через несколько минут.

Работник фуникулера был явно доволен, он прошел в конец, чтобы установить автоматические регуляторы, опустил вниз рычаг. Норман почувствовал, как вагончик двинулся, дернулся, затрясся, поднимаясь от земли. Легкий наклон в сторону, вагончики закачались, набирая скорость, вышли из здания и стали подниматься.

Норман невольно схватился за перекладину, когда на крутом подъеме вагончик оказался под углом 45 градусов, перед тем как они вышли на горизонтальную линию кабеля на высоте около двадцати метров над землей. Норман испытал легкое чувство беспокойства, немного похожее на морскую болезнь или на переезд по горбатому мостику на полной скорости, когда возникает неприятное чувство в животе.

Наконец все вагончики оказались на одной высоте, подъем завершен, отсюда до пляжа путь шел по прямой линии.

Вагончики чуть-чуть покачивались на сильном морском ветру, но шарнирные соединения крепко держали их на линии. Норман рискнул посмотреть вниз, и у него перехватило дыхание. Вид был великолепный: лагерь внизу походил на взбудораженный игрушечный город, ровные ряды улиц, яркий и пестрый парк аттракционов, люди суетятся, словно потревоженные муравьи в муравейнике. Они все уменьшались по мере того, как фуникулер удалялся к берегу моря.

Теперь внизу были луга, потемневшие местами от недавней засухи, круг для лошадей вытоптан, на поле паслись несколько овец. Грубая пустошь, еще несколько овец, и извивающаяся лента мутного ручья.

Вагончик дернулся, приостановился, снова набрал скорость. Норман занервничал, посмотрел наверх, на замки канатов, Ему показалось, что висящие в воздухе вагончики подпрыгивают, словно автомобиль, проезжающий по крышке люка на асфальте. Где-то сзади него плакал ребенок, мать пыталась успокоить его. Группа юнцов принялась возбужденно вскрикивать — они увидели возвращающиеся вагончики, которые должны будут пройти мимо них метрах в десяти. Крики восторга и испуга, разговоры между пассажирами, по мере того, как приближались встречные вагончики, инстинктивное желание пообщаться, поприветствовать, посвистеть, помахать рукой.

Обе линии вагончиков проехали своим путем, проходя, покачиваясь, через узлы, затем вновь обретая равновесие. Раздался резкий свист, шум колес; Норман глянул через бортик, увидел далеко внизу миниатюрную железную дорогу, ярко раскрашенный поезд на петляющем пути, вынырнувший из-под дюн. За ним виднелся скалистый силуэт берега, острые скалы, полоска гальки, песок, все еще мокрый и блестящий после недавнего отлива. Отдыхающие купались, дети играли в мяч, одинокий рыбак на скале надеялся поймать на крючок макрель.

Чайки стремительно опускаются на воду, кричат, кружат над берегом. Далеко у линии горизонта он смог еле-еле разглядеть судно, наверно, траулер.

Норман взглянул на своего соседа. Тот казался совершенно равнодушным ко всему этому, обычный отец семейства из пригорода, поневоле находящийся на отдыхе; может быть, он доволен, что на короткое время избавился от своей приставучей жены и избалованного сына. Тупое выражение лица, окружающие красоты его не трогают, высота на него не действует, в общем, один из тех, кто варится в собственном соку. Может быть, у него и мыслей своих нет, он просто отключился и пребывает во сне наяву, Норман решил не обращать на него внимания, он не хотел ни с кем вступать в разговор.

Отсюда можно было разглядеть многометровую очередь — люди в пляжных костюмах ожидали поезда. Долго придется ждать. Норман подумал, что ему, наверно, лучше вернуться пешком через дюны или подольше побыть на пляже. Может быть, там он встретит Джеффа Биби. Он решит, как поступить, когда они приедут, теперь уже скоро. Вагончики начали потихоньку опускаться. Он собрался с духом, уже научившись различать канатные замки, прежде чем они их достигали, заранее готовился к толчкам. Вот уже один замок виднеется.

Вагончик накренился, закачался. Норман схватился за перекладину, невольно закрыл глаза, словно маленький мальчик на поезде в подземелье ужасов в парке аттракционов, чувствующий прикосновение искусственной паутины, сидя неподвижно, зная, что через пару секунд все будет кончено.

Раздался скрежет металла, вагончик еще больше накренился и начал падать. Норман открыл глаза, услышал, как закричал его сосед, почувствовал, как тот вцепился в него. Вагончик висел под невообразимым углом, они могли видеть землю, не перегибаясь за борт. Вагончик качался, словно взбесившийся маятник, он держался только на одном проволочном тросе.

— Этот хреновый канат порвался!

Мужчина лежал, перевалившись через Нормана, оба они сгрудились в углу вращающейся кабинки.

Норман изо всех сил попытался оттолкнуть его от себя, ему удалось повернуть голову и посмотреть наверх. О Боже, они висели на одной только проволоке, основной канат согнулся под неравномерной нагрузкой. Л сразу за ними следующий вагончик набирал скорость из-за внезапного спуска, он несся к ним!

Люди визжали. Норман приготовился к столкновению. Прямо внизу под ними он видел гребень крутой скалы, прибрежную гальку, поднятые кверху лица, в страхе разбегающихся купальщиков. Его охватил какой-то паралич; ноги, застрявшие под телом орущего мужчины, омертвели. Мысленно он уже сдался. Он знал, что не может ничего предпринять для своего спасения, он был жертвой Судьбы. Бог распорядится, жить ему или умереть, как сильно покалечиться. Это было не в его силах.

Приближавшаяся кабинка неслась на полной скорости, пассажиров в ней видно не было, они легли на пол. Надвигающийся гигант металлически шипел, изрыгая ненависть снопом искр. Металл вгрызся в металл, стальная проволока изогнулась со страшной силой и лопнула, словно сломавшийся от удара кнут. Разбитые вагончики освободились от креплений, перевернулись. Норман чувствовал, что его спутник все еще держится за него, попытался высвободиться, но их тела лишь беспомощно барахтались. Они знали, что были уже не в кабине, что они летят вниз как парашютисты в свободном полете, чьи парашюты не раскрылись.

Сначала медленно; казалось, они парили в воздухе, видя все, что происходит внизу. Куски металла сыпались вокруг них градом, но почему-то не задевали их, хотя для конечного результата это не имело никакого значения.

Теперь они летели быстрее. Все быстрее и быстрее, как будто изменили курс: вершина скалы притягивала их своим холодным, соленым дыханием. Норман почувствовал, что он освободился от своего спутника. Он вертелся и крутился, все вокруг было в тумане, он ничего не мог разобрать. Стремительно налетевший порыв воющего ледяного ветра заглушил его крик, Он закрыл глаза, отключился от всего, почувствовал удар, от которого все тело онемело как от наркоза.

И после этого ничего больше не было.

Глава 21

Утром Рут Мейс опять тошнило. Тошнота разбудила ее, У заставила броситься в ванную, когда только начало светать. Боже, она чувствовала себя ужасно: обычно тошнота наступала позже, когда она была уже на ногах. Наклонившись над унитазом, стоя на коленях на линолеуме пола, она подумала, каков может быть срок ее беременности; как только они вернутся домой, она должна будет пойти к доктору Дэвису.

Она надеялась, что не разбудила Гвина, не только потому, что ему необходимо как можно лучше выспаться, но и потому, что он, конечно же, стал бы издеваться над ней. Нет, что бы он ни говорил, она не станет делать аборт.

Она села на пол, зная, что надо подождать. Через несколько минут все пройдет. Конечно, сегодня они поедут домой, это прекрасно. Этот отдых явно не удался. То, что произошло вчера, было ей непонятно. Сейчас это казалось неправдоподобным, но она полностью поверила Эвансам, когда они сказали, что на улице снег, хотя ей вовсе не было холодно. Это был какой-то кошмар, правилам которого подчиняешься, но знаешь, что в конце концов проснешься и все будет в порядке. Она хотела бы проснуться от этого кошмара. Что ж, она отчасти и проснется, когда они приедут домой. А Сара... Рут наморщила лоб, пытаясь точно вспомнить, как они договаривались с Сарой и Норманом. Они хотели поехать отдыхать вдвоем, была ссора, они договорились, что молодые приедут с ними в лагерь. Было много всяких «если», «но» и разных оговорок. В конце концов Рут утратила нить размышлений. Но ей думалось, что их дочь и ее приятель так и не приехали с ними в конце концов. Ей надо не забыть спросить Гвина, куда они уехали.

Рут стало получше, она вышла из ванной. Заглянула в спальню; Гвин все еще спал, он перевалился на середину постели, и она не сможет теперь лечь обратно, не потревожив его. Она почувствовала, что больше не хочет спать, фактически, она чувствовала себя гораздо бодрее, чем за все последнее время. Ее лишь беспокоила тошнота утром, это было все.

Она решила, что лучше ей заняться вещами, коли им скоро ехать. В кои-то веки она не стремилась отложить упаковку вещей, чтобы ехать домой, она занялась этим с удовольствием. Ей нестерпимо захотелось уехать отсюда; лагеря отдыха хороши для тех, у кого есть маленькие дети, но это не самое подходящее место для взрослых. Это была безумная идея с самого начала, и чем скорее они отсюда уедут, тем лучше.

Она шлепала по полу босыми ногами, как можно бесшумнее открывая ящики. Она решила, что голова у нее не очень ясная, а надо было думать, куда что положить. Но разве так уж необходимо, чтобы у нее с Гвином были отдельные чемоданы? Ведь дома она будет все распаковывать, вот тогда и положит все на свои места.

Совсем рассвело, взошло солнце, его лучи залили кухню. Она поставила чайник на плиту; когда вода закипит, она отнесет мужу чашку чая, постепенно разбудит его. Его не надо торопить, ему нужна каждая минута отдыха. Она подумала, не придется ли ей вести машину самой; она никогда не чувствовала себя спокойно, сидя рядом с Гвином, когда тот был за рулем. Ее муж не выносил, когда перед ним ехала какая-то машина, он сразу же нажимал на педаль «Вольво», чтобы прорваться вперед прямо перед идущими навстречу автомобилями.

Чайник начал закипать, когда она услышала, как дверь кухни со щелчком открылась.

— Ты рано встал, — сказала Рут.

В дверях стоял Гвин, на нем были лишь пижамные штаны, над резинкой выпирал живот. Она попыталась не замечать этого, но в последнее время его вид отвратителен!

— Я почти закончила укладывать вещи.

Она начала готовить заварку, взяв небольшой алюминиевый чайник.

— Мы можем рано уехать. Хлеба нет, так что если ты хочешь позавтракать, придется обойтись «Райвитой».

— Тебе получше? — в его тоне сквозило что-то неприятное, на круглом лице играла усмешка, глаза уставились на ее живот.

— Со мной все в порядке, спасибо, Гвин.

— Если не считать твоей идиотской беременности, то да. По тебе уже видно!

Она вспыхнула:

— Ну, это ты во всем виноват!

— Да неужели? Откуда мне знать!

Она поняла этот намек. Краска залила ее лицо, она прикусила губу.

— Гвин, как ты смеешь! Как тебе в голову такое могло прийти?

— Многие жены этим занимаются, когда мужья на работе, — засмеялся он. — Господи, да мне дела нет, если кто-то другой с тобой забавляется, но я не намерен оплачивать воспитание его ублюдка!

Если бы он не стоял в дверях, она бы бросилась в спальню. Она попала в ловушку, ее унизили. Рут боролась с подступившими слезами, хотела ответить ему оскорблением, но это было не в ее характере. Подставь другую щеку, как всегда учила ее мать, это лучше всего. Пусть они ходят по тебе, топчут тебя.

— Чай готов. Налей себе, если хочешь.

— Великолепно, — он прошаркал в комнату. — Чудесное утро, и снег не идет, к твоему сведению!

Она пропустила его насмешку мимо ушей и сказала неуверенным голосом:

— Я беспокоюсь о Саре. Где она, Гвин, как ты думаешь?

— Какова мать, такова и дочь, — он наливал себе чай, рука его дрожала, он пролил немного горячей янтарной жидкости на пластик стола. — Наверно, развлекается в постели с этим парнем, как его там, в каком-то дешевом отельчике для влюбленных. Сейчас они, наверно, проснулись и развлекаются вовсю.

— Я ненавижу тебя, Гвин, — она опустилась на стул у стола. — Сара не только моя дочь, но и твоя. Оскорбляй меня, если хочешь, но ее оставь в покое, пожалуйста.

— Пойду-ка я машину подгоню, — он допил чай; ей показалось, что он совершенно забыл, о чем они только что говорили. — Чем скорее мы уедем, тем лучше.

— Может быть, лучше мне сесть за руль?

— Боже, нет, только не это! Ты так уверена, что я почти свихнулся и хочешь меня доконать?

— Спасибо, Гвин, — ей очень захотелось плеснуть чаем ему в лицо. — Подгони машину, когда будешь готов.

Она слышала, как он одевается в спальне, слышала скрип пружин, когда он, улегшись на спину, натягивал штаны. Он не в состоянии вести машину, но он это сделает, и все тут. Свинья этакая, ненавижу тебя!

Гвина с машиной долго не было. Рут поставила все вещи в прихожей, сама уселась на один из чемоданов. Ей все еще было нехорошо, она решила, что это из-за беременности. Ее охватило чувство нереальности, как будто она наблюдала за своими действиями издали, как будто ее астральное тело отделено от физического. Летаргия, ее память затуманена, слишком трудно совладать с ней. Пусть она плывет подобно стаду, скрывающемуся за горизонтом в жаркий день. Вздрогнув, она поняла, что к шале подъехала машина; может быть, Гвин и не отсутствовал так долго, как ей показалось. Впрочем, какая разница.

На улице никого не было. Сейчас, наверно, не больше семи утра, решила Рут, но часов у нее не было. Она их, вероятно, потеряла вчера, но она не собирается идти их искать, вновь переживать этот кошмар.

Они не разговаривали. Гвин, казалось, был занят своими мыслями, о которых она не желала знать. Она села рядом с ним, вздрогнула, когда он включил сцепление, когда завращались колеса. Он подъехал к перекрестку, слишком резко повернул, ее отшвырнуло к дверце. Слава Богу, что так рано и на улице никого нет!

Перед ними замаячили главные ворота лагеря, и Гвин затормозил. Знакомое место, это ужасное грязновато-серое здание налево, куда охранники отвели вчера ее и Эвансов. Вчера... или на днях? Она подумала, там ли они все еще.

Она вся вжалась в сидение, увидев, как из будки вышел человек в форме. Ей захотелось спрятаться, лечь на пол. Пройдите, пожалуйста, мы хотим поговорить с вами! Нет! Гвин опустил со своей стороны стекло, но охранник не приблизился, он стоял там, проверяя номер их машины. Затем появился второй, нажал на рычаг, и красно-белый шлагбаум медленно, рывками поднялся. Знак рукой: проезжайте!

Рут нервно вцепилась в пристежной ремень. Прошу Тебя, Боже, только бы он не передумал, не опустил бы шлагбаум. Он даже не потребовал наших пропусков. Ее охватило облегчение, когда «Вольво» двинулся вперед, проскользнул через широкие ворота с сетчатой оградой. Свободны!

Она вся взмокла, посмотрела в зеркальце на крыле, но не увидела охранника, он вернулся в свою будку. Главная дорога, уводящая прочь отсюда, и не видно ни одного автомобиля. Она почувствовала, как автомобиль набирает скорость, может быть, ее муж также почувствовал душевный подъем.

Через несколько миль дорога сузилась, запетляла по живописным горам: крутой подъем, затем снова спуск. Вместо живых изгородей — каменные стены. Рут почувствовала беспокойство, потому что сквозь живую изгородь машина может проехать, а если вместо нее крепкая каменная стена, надежды никакой.

Гвину пришлось резко свернуть в сторону, чтобы не столкнуться с идущим навстречу фургоном. Водитель посветил фарами, по грозил им кулаком.

— Гвин, мне кажется, тебе надо бы сбавить чуть-чуть скорость, — Боже, сколько раз она произносила эту фразу за все эти годы!

Ответ был всегда один и тот же:

— Я знаю, что делаю.

Она закрыла глаза, она бы хотела заснуть; она завидовала пассажирам, которым удавалось дремать во время поездки.

Макинллет. Рут не могла поверить, что они уже здесь, ведь, кажется, не прошло и полчаса с тех пор, как они выехали из «Рая», а до этого места верных 60 миль. Она посмотрела на башенные часы на главной улице: 8. 20. Гвин резко свернул влево, она опять ударилась о дверцу, но на этот раз промолчала.

Снова прямая дорога. Она украдкой взглянула на спидометр, сжала губы; 85 миль в час, а он все прибавляет скорость. Гвин дал сигнал, заставив свернуть в сторону пару велосипедистов.

Рут опять затошнило, на этот раз очень сильно.

— Может быть, остановимся и выпьем кофе? — предложила, нет, попросила она. Только остановись и дай мне постоять минуты две на твердой земле. А иначе я испачкаю тебе всю машину, Гвин.

— Поедем без остановок, — он опять катил почти посередине дороги. — Прямиком домой, к ленчу успеем.

Вдруг Гвина пронзила ужасная мысль. Те парни в серой форме, это какая-то особая полиция. Полиция Управления налоговых сборов, тайная полиция, называй, как хочешь. Все совпадает, ему надо было вчера это понять, когда они его схватили. Они за ним следят; он нервно посмотрел в боковое зеркальце. Красная машина в ста метрах от них, похожа на «Датсун», пытается догнать его, не отстает. Подошла вровень. Он посмотрел на спидометр. 85 миль в час. Он прибавил скорость.

— Гвин!

— Заткнись, слышишь?

— Меня, кажется, сейчас вырвет.

Так тебе и надо за твое гулянье на стороне. Этот «Датсун» прямо-таки прилип к ним; мне бы прямую дорогу, он меня тут же из виду потеряет. Но они могут ждать дома, может быть, уже дом обыскали, нашли то, что надо, что бы это ни было. Нет, не поймать им его, все денежки на счету одного испанского банка.

Рут прижала ладонь ко рту; он намеренно не обращал на нее внимания. Пусть себе вытошнит ее, если охота, потом сама же и вымоет машину, когда приедем. О черт!

«Вольво» выехал из левостороннего поворота на участок прямой дороги, метров двести, не больше, но там стоял новый знак, предупреждающий о второстепенных дорогах на протяжении четверти мили.

Гвин увидел, как впереди замаячил трактор, прицеп которого был полон вальков сена; трактор занимал две трети проезжей части дороги. Сонный водитель совершенно не сознавал, что за ним кто-то едет, ему было все равно. Если там кто-то есть, придется подождать.

— Падла!

— Гвин! — Рут отняла ладонь ото рта, сжала губы. Она извивалась на. сидении, закрыв глаза. Нет, ты не можешь идти на обгон здесь, ты же не видишь! Там впереди поворот, там может быть машина!

«Вольво» легко набрал скорость, стрелка добралась до 90 миль в час. Гвин почувствовал, как колеса на другой стороне подскакивали на узком травяном крае, каменная стена почти задела кузов автомобиля. Он проехал мимо прицепа, поравнялся с трактором, и этот олух даже не заметил их! Подвинься, подонок!

— Гвин! — на этот раз за криком Рут последовала струя рвоты, она попала в лобовое стекло. Рут вся скорчилась, облевала его, в отчаянии пытается вырваться из машины, увидев приближающийся грузовик. Это был грузовик с прицепом, вывернувший на дорогу, словно красный дракон с извивающимся хвостом: жадная пасть открыта, приближается к жертве. Завизжали шины, воздух наполнился вонью резины, хвост резко повернулся, дракон сложился вдвое.

Гвин Мейс попытался инстинктивно спрятать голову, ощутил на губах рвоту жены, почувствовал, как обжигающая боль резанула глаза. Ему показалось, что «Вольво» отделился от крыши, пошел куда-то вниз, словно листы металла проходящие через прокатный стан. Летело битое стекло, его осколки размельчались в порошок, когда машина вошла под переднюю часть грузовика.

Каким-то чудом Рут была еще жива. Вне себя от ужаса, она поняла, что попала в стальной гроб, металл плотно сжимал ее, его острые края врезались в ее тело. Полутьма, она задыхалась от вони горящей резины и рвоты, но была слишком потрясена, чтобы кричать. Мир тишины, все остановилось, она даже не могла вспомнить, где она находится.

Да, что-то такое со снегом, а где же Эвансы? Они должны где-то здесь быть. Она хотела рассказать им, сообщить, что беременна. В ее положении не очень-то полезно здесь находиться, какая-то стена давит ей на живот, это может нанести вред ребенку. Если бы у нее достало сил крикнуть им.

Они, должно быть, спрятались где-то на ночь, нашли убежище. Здесь так тепло, но совсем нельзя двигаться. У нее заболели ноги, наверно, она их согнула, они все мокрые и липкие к тому же.

Она напряглась и смогла повернуть голову. Слава Богу, кто-то здесь все же есть, лежит совсем рядом, их разделяет только этот неровный металл. Если ей удастся вытянуть шею, она сможет посмотреть через верх. Мистер Эванс, конечно, помог бы ей устроиться поудобнее, особенно если бы он узнал, что она ждет ребенка.

Ее глаза были на уровне этого изогнутого верха металлической перегородки, еще чуть-чуть, и она сможет заглянуть на другую сторону. Шея ее болела, но она не обращала внимания на боль. Так темно, наверно, сейчас ночь.

Рука вывернута, как будто человек спит, неуклюже откинувшись назад. Эта рубашка в горошек, она бы везде ее узнала, даже если ее рукава и разорваны в клочья. Гвин! Значит, он все же пошел с ними, не бросил ее! Они помирились, все будет хорошо. Они будут вместе, если бы они только могли отыскать Сару, тогда бы жизнь стала просто чудесной.

Она вгляделась, напрягая глаза, в полутьму, стараясь увидеть лицо мужа, чтобы убедиться, что это действительно он. Плечи его неестественно горбатились, были сплющены; ему, должно быть, действительно неудобно так спать, это уж точно.

Взгляд ее скользнул выше, отыскал шею. Ну вот, опять он порезался во время бритья, он всегда это делал. Слишком спешит, в этом его беда. Торопится на работу, как будто живет последнюю минуту. Он лежит там сейчас с широко раскрытым ртом и храпит. Если бы только она могла дотянуться до него рукой, разбудить и убедиться, что это действительно он. Она попыталась позвать его, но у нее получился лишь шепот, и он его не услышал.

Рут попыталась сообразить, где же находится его лицо по отношению к этим приплюснутым плечам. Но лица не было. У него не было головы!

Не сразу, гораздо позднее, она начала истерически кричать.

Глава 22

Джефф Биби решил отправиться на пляж, а не в закрытый бассейн — было бы грешно провести остаток дня под крышей в такую редкую для Англии погоду. Он намеревался спуститься на берег на фуникулере, но когда увидел очередь, протянувшуюся от места посадки до детской площадки, то решил отправиться пешком. Торопиться было некуда, основной задачей было убить время.

Пляж был полон народу; когда кончится отлив, места станет побольше. Сейчас же все сгрудились на гальке сразу под платформой железной дороги. Отдыхающие расстелили пляжные полотенца и одеяла, чтобы было удобнее лежать на камнях.

Он с облегчением стащил жаркие джинсы, остался в голубых плавках. Попозже можно будет пойти искупаться; говорят, для сердца вредно плавать сразу после еды.

Он пожалел, что не захватил полотенце, без него сидеть на гальке чертовски неудобно. Он приметил большой гладкий камень точно на линии прилива, уселся на него. Камень был теплый, и он решил остаться здесь на некоторое время. Он лег, закрыл глаза, снова потянулось время. Он услышал шум приближавшегося поезда, гудок его раздавался на поворотах в дюнах. Поезд замедлил ход, подошел к платформе. Крики и писк вновь прибывших отдыхающих; в детский бассейн, и так уже переполненный, плюхнулись приехавшие на поезде дети. Поезд опять отошел; Джефф подумал, как, должно быть, машинистам осточертело водить поезд туда и обратно по одному маршруту, видя один и тот же пейзаж.

Еще какой-то звук, незнакомый, что-то вроде отдаленного писка или стона. Он открыл глаза и увидел что-то похожее на флотилию воздушных шаров. Вагончики фуникулера двигались рывками, пассажиры указывали пальцами на все, что вызывало их интерес. Они были высоко над лагерем и окружающей его местностью, и это вызывало приятное возбуждение, пока чувство новизны не исчезало. Может быть, он вернется в лагерь на фуникулере, если не надо будет слишком долго торчать в очереди. Он посмотрит. Потом решит. Джефф снова закрыл глаза; если удастся заснуть, время пролетит быстрее.

И тогда раздался крик, пронзительный вопль пронесся вдоль линии берега, подхваченный остальными, словно заранее запланированный хор, все набирая силу, как плотина, которую внезапно прорвало. Шум бегущих босых ног по прыгающей гальке, камешки разлетаются во все стороны. Паническое массовое бегство к морю, родители тянут за собой детей или тащат их на руках, толкая других, отчаянно желая спасти себя. Ругаются, кто-то падает, на него наступают. А на фоне всего этого раздается скрежет и треск ломающегося металла.

Джефф Биби вскочил на ноги, замер в ужасе от того, что увидел. Мимо него неслись толпы, люди побросали полотенца и одежду на гальке, там же валялись детские пляжные игрушки, выглядевшие зловеще. Человеческие лемминги, на лицах застыл слепой ужас, они все кричат.

Он посмотрел наверх, увидел и все понял. О Господи! Один из вагончиков фуникулера повис на проволоке, потому что сломалось одно из держащих его креплений. Вагончик качался и поворачивался; следующий вагончик несся к нему, набирая скорость, по наклонному, основному канату. Их столкновение в воздухе было неизбежным. В приближающемся вагончике не было видно пассажиров, они или выпрыгнули из него, или в страхе улеглись на пол. Эта единственная проволока вряд ли выдержит нагрузку, она уже начала рваться.

Джефф остался стоять на месте, он был в метрах ста, ему не угрожала опасность, не было смысла присоединяться к охваченной паникой толпе. Он в оцепенении смотрел наверх, не в силах отвести глаза, подсознательно подсчитывая, когда произойдет столкновение.

Создавалось впечатление, как будто вся эта эксцентричная сцена разыгрывается в замедленном темпе, что это какое-то безумное воздушное шоу, рассчитанное на зрителей. Из вагончика с поврежденной опорой свисали два парня, они отчаянно двигали ногами, приговоренные к смерти: их виселица вот-вот сбросит их вниз на острые скалы.

Внезапная тишина, минута зловещего молчания. Толпа внизу, пассажиры наверху, все затихли, будто смирились с неизбежным. Даже приближающийся вагончик замедлил ход, отдавая дань последнего уважения. Но вот раздался скрежет и скрип металла, он рвался и сгибался. Какая-то масса неузнаваемого бесполезного лома оторвалась от своих креплений, тела полетели вниз, их кружило и швыряло в этой жуткой попытке человечества овладеть недоступным искусством полета; неуклюжие бескрылые птицы, дергающие руками и ногами.

Сначала упали два пассажира из первого вагончика вместе с градом обломков. Вагончики бешено вертелись — сначала в одну сторону, потом в другую; они выбросили кричащих пассажиров, потом канат порвался, и вагончики полетели на землю.

Четверо парашютистов, бьющихся в конвульсии, человеческая лавина; двое упали на вершину скалы и сразу же превратились в кровавое месиво. Они покатились по скользкой скале, упали вниз. Двое других пролетели на метр от скалы и ударились о берег. От этого удара разлетелась галька, камешки запрыгали во все стороны.

И тогда только возобновились крики. Родители пытались закрыть детям глаза, кого-то стошнило.

Каким-то чудом следующие вагончики остановились, видимо, сработало безопасное устройство на замках каната, предусмотренное для подобных случаев. Пассажиры высунулись из вагончиков, пытаясь рассмотреть, что же случилось, кто-то уже кричал о помощи. Но ни один человек внизу не двинулся с места, испугавшись, ожидая, когда другие наберутся смелости и подойдут к упавшим; нет смысла, они все мертвы, это не наше дело, от нас все равно нет никакого толку. Все стояли в стороне.

Джефф соскользнул с камня, почувствовал, как дрожат у него ноги. Его мутило, могло вырвать каждую минуту; ничего удивительного в этом не было. Какое — то предчувствие, почти подозрение начало зарождаться в его спутанном сознании. Одна из тех фигур, свесившихся из первого вагончика... нет, он стоял слишком далеко, чтобы разглядеть; это игра его воображения. Но он должен знать, быть уверен. Он начал пробираться вдоль пляжа, он не торопился, потому что на самом деле не хотел этого видеть, надеялся, что кто-то другой опередит его.

Он услышал, как люди задвигались, подчинившись стадному инстинкту, пошли за ним. Им нужен был лидер; теперь он у них был.

Одна из жертв несчастного случая все еще была жива; девушка с длинными темными волосами, она напомнила Джеффу Энн, и у него подскочило сердце, но было очевидно, что это не Энн — она была слишком мала ростом. Она стонала, дрожала, но не могла скорчиться от мучений, потому что у нее была сломана спина. На ней были только порванные короткие шорты, пропитанные кровью. Ослепшая, но все еще в сознании, как кошка или собака, которую переехал автомобиль, окруженная беспомощными наблюдателями, ожидающими, когда приедет ветеринар и умертвит ее.

Джефф подумал, что жертва, лежащая рядом с девушкой, тоже женского пола. Две подружки, отдыхавшие вместе. Их отдых закончился такой внезапной насильственной смертью. Эта была мертва, нет сомнений. Ей повезло. Груда кровавой плоти, на одной стороне вся одежда изорвана, торчат два сломанных ребра. Он резко повернул голову и увидел мужчину.

На нем каким-то странным образом не было следов крови, если только он не лежал на своих ранах. Но он был мертв, никаких сомнений. Руки лежат вдоль тела, ноги слегка расставлены, одежда испачкана и потерта, но не порвана. Как будто здесь уже побывали похоронщики и уложили его, таким спокойным он выглядел.

Это был Норман, Джефф уже подготовил себя к этому, он знал это еще до того, как посмотрел. Лицо второго мужчины было разбито, один глаз отсутствовал, с разорванной щеки свешивалась полоска кожи. Ноги сломаны, руки вывернуты, второй глаз все еще открыт, уставился невидящим взглядом в безоблачное синее небо. Из его ран все еще сочилась кровь, алые струйки текли по гальке, исчезали под ней.

Пассажиры, застрявшие в вагончиках наверху, все еще кричали. Какая-то женщина впала в истерику и орала что-то неразборчивое, вероятно, это была жена погибшего. Джефф услыхал, как люди подошли и встали у него за спиной, прошуршав босыми ногами по гальке. Упыри, они хотели посмотреть, но боялись подойти слишком близко.

— Вон та девушка еще жива, — пробормотал кто-то.

Джефф Биби обернулся. Трое мужчин и женщина, лица бледные; остальные стояли в отдалении.

— Принесите полотенца, постарайтесь сделать все, чтобы ей стало удобнее, — сказал он. Им нужен был кто-то, кто бы распоряжался, хотя это уже не поможет. Он делал это потому, что считал своим моральным долгом. — Но ее нельзя двигать.

Ему показалось, что женщину стоящую рядом, вытошнит. Один из мужчин отвернулся, нагнулся, чтобы поднять брошенное пляжное полотенце, остался стоять с ним в руках.

— Ну же, — обратился к ним Джефф. — Мы должны что-то делать!

— Когда приедет «скорая»? — спросила женщина шепотом. Никто не ответил ей, и она отошла.

Джефф стоял, глядя на Нормана Тонга. Всего час тому назад этот парень был жив, беспокоился о своей девушке. Теперь это не имело больше значения, и Джефф был уверен, что девушка, которую убили на острове, была Сара. Он знал это так же точно, как и то, что они убили Нормана.

«Несчастный случай», который был, вероятно, устроен настолько умело, что десяток расследований не обнаружит саботажа; тот факт, что при этом они убили еще троих невинных людей, не имел к этому отношения. Норман был слишком настырный, он бы не сдался, не уехал бы. Как и он сам,

Джефф почувствовал себя беззащитным, голым, словно самец косули, стоящий на открытом месте, чувствующий присутствие охотника с его могущественным ружьем, но не в состоянии что-то предпринять. Он обернулся, оглядел лица в толпе; любопытные, приблизившиеся, чтобы посмотреть. Отдыхающие смотрят на него, потому что он первый подошел поближе, восхищаясь им и завидуя. Около ста человек, и любой из них может жаждать его крови. Ты следующий, Биби. Тоже будет несчастный случай, как и этот. Он задрожал, несмотря на теплый день.

Подкатил «Лэнд Ровер» с эмблемой «Рая» на дверцах, остановился у платформы. Люди в серой форме поспешили вниз по крутой, узкой тропинке. Служба безопасности. Подонки, убийцы! Джефф весь напрягся, ему захотелось бежать, пока не поздно, но он сдержался и остался на месте. Сейчас они не посмеют его тронуть, слишком много народу. Он услышал вой сирены, усиливающийся с каждой секундой. Они не теряли времени даром, как будто были наготове, ждали этого. Глупости все это, сказал он себе. Ведь для этого им нужен был лишь один убийца, может быть, два. О Боже, они чертовски умны!

Он повернулся, пошел прочь, ожидая, что его окликнут, но никто не позвал его. Они были все слишком поглощены мертвыми и умирающей девушкой. По всей вероятности, она уже умерла. Он надеялся, что это так, ей же лучше.

Джефф пошел в сторону дюн, держась в стороне от железнодорожного пути. Пассажиры в вагончиках все еще кричали и визжали. В свое время их спасут. Трупы унесут, соберут обломки, и к завтрашнему дню все будет в порядке.

Он шел без цели, словно бродяга, наблюдая за канадскими гусями на озере. Он заметил, что вокруг не было почти ни души, все пошли поглазеть на случившееся. В такие минуты начинаешь презирать все человечество, не хочешь быть его частью, хочешь стать птицей или зверем, чем угодно.

Он невольно направился к главной автостоянке. Теперь он спешил, заранее опасаясь, что он может обнаружить, дойдя до конца третьего ряда. Ржавеющий фургон Нормана стоял там в ожидании, чтобы кто-то пришел и забрал его. Он почувствовал одиночество, заброшенность, исходящие от этого стареющего автомобиля, от груды металла, которая знала, что владелец ее не вернется.

«Макси» все еще стояла там, припаркованная рядом с фургоном Нормана. Он обошел вокруг своей машины, осмотрел ее внимательно, особенно шины; они не были спущены. Он искал какие-то явные признаки порчи, но их не было. Он отпер дверцу водителя дрожащей рукой, проскользнул за руль, помедлил, прежде чем включить зажигание. Там может быть мина-ловушка! Нет, они работают слишком тонко, их метод — «несчастные случаи», а не хладнокровное организованное убийство. Мотор завелся, он проверил сцепление, дал задний ход и выключил двигатель. Он весь взмок, его тошнило.

Начни снова, уезжай, не оставайся здесь. Уезжай немедленно! Только одно останавливало его — Энн Стэкхауз! Иначе он бы уехал, прорвался бы через ворота главного входа, если нужно было бы. Они бы не посмели что-то предпринять среди бела дня, когда вокруг столько отдыхающих, он был в этом уверен. Но это не имело значения, потому что он никуда не едет. Он возвращается в шале. Если он убежит отсюда, то только с Энн.

Он вылез из машины, запер дверцу, хотя знал, что замки против этой организации не помогут. Сегодня вечером Энн придет в шале, и он уговорит ее поехать с ним в город, заманит туда обманом, если надо. И как только они проедут через ворота, ничто не сможет остановить их; ни он, ни она не вернутся. Это был огонек надежды посреди кровавой смерти, путь к спасению. Тошнота почти прошла, но напряжение осталось. Прямо как в фильме о военнопленных, которые прорыли туннель, чтобы бежать из лагеря. Хуже всего было ожидание.

Как только Джефф вошел в шале, он понял, что они там побывали. Никаких внешних признаков: ящики комода задвинуты, дверцы платяного шкафа закрыты. Все было точно так же, как когда он уходил утром. Холодок пробежал по его спине; он проверил все места, где мог бы спрятаться непрошенный гость. Он искал, сам не зная что. Они слишком умны, если в шале что-то и спрятано, он этого не найдет. Они проверяют его. Они убили Нормана, и он следующий в их безжалостном списке жертв!

Боже праведный, он не мог здесь остаться, не сейчас. Он переодел плавки, одежда его осталась на берегу, нашел чистую рубашку. Надо пойти туда, где есть люди, обычные отдыхающие. Чем больше, тем лучше, надо быть там, играть на автоматах в галерее, чем-то заниматься. Никаких поездок, ничего такого, где они могли бы устроить еще одну катастрофу. Надо просто собраться с мыслями и остаться в живых.

Он не знал, зачем он им нужен, но теперь появилась еще одна причина: он был приятель Нормана. Он ничего не знал, но он догадывался, и уже это одно было опасно. Он может задавать вопросы, сообщить что-то журналистам. Мертвый он им не опасен. Боже, каждая минута казалась вечностью, и он поймал себя на том, что боится темноты.

Это опять была игра в ожидание, если посмотреть здраво, то желание, чтобы жизнь пробежала поскорее. Он провел полчаса, наблюдая за футбольным матчем на стадионе, это был полуфинал соревнований между шале — Желтый лагерь играл против Зеленого, как сказал один болельщик. Играли грубо, счет был 5: 4 конец тайма для «желтых». Джефф ушел, подошел к «лягушатнику», мелкому бассейну прямоугольной формы, где дети могли играть в безопасности. Разноцветные «слоны» поливали их водой из хоботов, дети пищали от удовольствия. Это все фасад, подумал он, ни за что не догадаться, что здесь происходит, если не знаешь. А он и не знает. Только то, что они избавляются от людей, словно прихлопывают муху, если те начинают им мешать.

Он оставался там до шести часов; струи воды из новомодных фонтанов освежали, когда ветер дул в его сторону. Люди начали одеваться, прикрываясь большими полотенцами, матери переодевали детей. День заканчивался, взрослые предвкушали удовольствие от вечерних развлечений. Может быть, они пойдут в кино, а потом в ночное кабаре, так как в лагере можно заказать няню, которая присмотрит за детьми. А можно отправиться в один из баров, где постоянно продлевают время продажи алкогольных напитков.

Джефф заметил, что винный бар открыт; и это местечко сойдет, чтобы убить пару часиков; здесь предлагались разные закуски — салаты из рыбы, икра и чипсы, или просто отварной картофель с чем-то на выбор. Если кошелек позволяет, место для еды вполне приличное.

Он заказал салат из креветок и стакан красного вина «Моргон». Может быть, ему следует напиться, как многие тут делают. Нет, ему нужна ясная голова, если он хочет остаться в живых. И Энн тоже.

В баре было несколько ранних посетителей, они все пришли сюда из первоклассных шале, одеты небрежно, но их можно легко представить в смокингах, обедающих в дорогих ресторанах, старающихся заключить сделку. Владельцы фирм, владельцы недвижимостью — они могли быть кем угодно. Джефф почувствовал себя не в своей тарелке — какой-то строитель, работающий по найму. Но, леди и джентльмены, я тоже учился в закрытой частной школе. Рекин Колледж, если хотите — можете проверить. Пошли вы все подальше!

Когда Джефф возвращался в шале, он старался не дышать. 9. 30 вечера, густые сумерки, горят фонари, тени, в которых могла бы укрыться армия. Или один убийца. Он шел, озираясь, стараясь не сходить с асфальта, избегая дорожки. Он не сразу нашел свое шале — все они здесь были одинаковые. В ушах у него шумело, ключ никак не хотел вставляться в замок.

Он распахнул дверь, потянулся к выключателю, готовый выскочить наружу, если там кто-то есть. Никого не было. Он с шумом выдохнул, оставил входную дверь приоткрытой, пока проверял все комнаты, шкаф. Они больше не приходили, как ему, по крайней мере, показалось, но их «запах» от того посещения еще не выветрился. Нервозность в атмосфере, которую он ощущал, заставила его задернуть шторы.

Энн может прийти рано, она так делала. Он вцепился в эту надежду. Никаких разговоров, мы едем в город ужинать. Молись Богу, чтобы они не остановили вас у главных ворот. Успеют ли они вновь опередить его, вывести из строя машину? Он не мог сидеть на месте, ходил по шале, не зная, чем заняться, чтобы время шло быстрее. Даже посуда вся вымыта, нет ни одной грязной чашки.

10. 30. Еще много времени. Еще рано начинать беспокоиться, еще есть полчаса в запасе. Он весь день провел в тревоге, словно юнец в предвкушении первого свидания, размышляя, опоздает его девушка или, может быть, вообще не придет. Боже, я свихнусь, если она сейчас не придет!

Он начал беспокоиться, когда в 11 часов не раздалось стука в дверь, а в 11. 10 почти впал в отчаяние. Им овладело чувство безнадежности, пустоты. Она не придет.

Черт побери, он пойдет и отыщет ее. Он знал, где ее шале, предпоследнее в ряду домиков персонала. Но вдруг она уже вышла, и они разминутся? В уме он прошел по ее маршруту: мимо Карибского бара, вдоль главной магистрали, мимо залов бинго и галереи игральных автоматов, потом свернуть налево у Морского бара. Дальше — лабиринт улиц лагеря, она, конечно, выберет кратчайший путь. Даже в этом случае они легко могут не заметить друг друга в ночной толпе отдыхающих, выходящих из кинотеатра, стоящих в очереди, чтобы перекусить.

11. 20. Он понял, что надо идти. Он взял обрывок бумаги, коряво нацарапал большими буквами: «СКОРО ВЕРНУСЬ», нашел камень у замусоренного края дороги и придавил им записку у двери.

Свет надо оставить, шторы задернуть не до конца, чтобы можно было заглянуть с улицы, когда он вернется. На всякий случай. Во рту у него пересохло, он вспомнил, как Норман и те трое выглядели на берегу. И он может кончить так же, а вместе с ним и Энн.

Он шел быстро, на этот раз не обращая внимания на тени и темные места, вглядываясь в каждую встречную женщину. Он знал, что узнает Энн издали по походке. Он надеялся, хотя надежда уже столько раз оставляла его.

Дойдя до ярко освещенного центра лагеря, он заглянул в еще открытые магазины, не ожидая увидеть ее, но на всякий случай. Ее легко не заметить в такой толпе.

Район, где жили сотрудники лагеря, находился за зданием главной регистратуры. Освещены были только отдельные шале. Это означало, что люди из персонала лагеря старались проводить как можно меньше времени в своих жилищах, они там только спали. Итак, они или спали, или работали, иди развлекались.

Джефф разглядел очертания шале Энн, ускорил шаг. Свет не горел! Сердце у него упало, вновь подступила тошнота, ему захотелось помчаться к дому, заколотить кулаками по входной двери, крича ее имя. Но все это было напрасно, потому что ее там не было.

Боже, я, наверно, не заметил ее по дороге сюда, мне лучше поторопиться назад! Это была оптимистическая мысль. Он попробовал толкнуть дверь, но она была на замке, постучал, хотя и знал, что ответа не будет. Просто потому, что там никого нет.

И тут у него возникло чувство, которое он уже испытал в своем шале. Из этого пустого здания исходили какие-то флюиды, напоминающие смрадное дыхание, тихо насмехаясь над ним. У него засосало под ложечкой.

Какое-то ощущение чьего-то присутствия после того, как они ушли; его охватил страх, он попытался отбросить его, но это не удалось.

Джефф отпрянул, озираясь по сторонам, съежился, ему захотелось убежать. Он ничего не видел и не слышал, но его начала охватывать паника. Он просто знал, и покоя ему не будет.

Чувство страха и безысходности мертвым грузом тянуло его в омут отчаяния.

Джефф Биби стоял в темноте на пустынной улице и знал, что они одержали над ним победу, они вырвали у него Энн. А теперь они доберутся и до него, это лишь вопрос времени. Он был деморализован, готов стать их добычей.

Глава 23

— Это место напоминает мне сортир, — проворчал Дэвид Долман злобным, невнятным голосом. — Даже хуже.

Артур Смит переминался с ноги на ногу, он уже жалел, что связался с этим типом. Вначале они просто обменивались резкими, обличительными высказываниями об обществе и правительстве, выражали недовольство. Теперь же ситуация становилась похожа на ту, когда принесенный домой игривый и безобидный щеночек превращается в злобное существо, которое норовит вонзить в тебя клыки. Но тут была одна разница: собаку можно всегда умертвить, от Долмана же избавиться было невозможно. Он был опасен по-другому: фанатик, не просто воинственно настроенный человек, а анархист!

— Тебе еще повезло, — пробормотал Смит. — Все шале в лагере заняты, кроме этого. Оно пустует из-за того, что протекло во время сильной бури на прошлой неделе. Они здесь никого не селят. Нам велели привести тут все в порядок, а я из-за тебя валандаюсь. Господи, да если бы я захотел, я бы тут все высушил, подклеил бы обои, все было бы давно готово. Не знаю, сколько они еще будут терпеть. Я сказал боссу, что нужно две недели подождать, чтобы подсохло, тогда только можно начинать ремонт. Будем надеяться, что они не явятся с проверкой. Если они только найдут тебя здесь, я пропал!

— Они меня не найдут, — Долман говорил уверенно, заносчиво. Он еще раз осмотрелся; на кирпичной кладке фронтона было большое мокрое пятно, видно, где рабочие соскоблили дешевые обои цветочками. Стулья поставлены на стол в углу, ящики выдвинуты, шкафчики открыты. Электросчетчик отключен. Единственный признак того, что шале обитаемо — его собственный чемодан. Убежище, временная берлога беглеца, наполненная едким запахом дезинфекции. — Но ты должен признать, что все идет хорошо. — Он встал, заковылял, хромая на все еще перевязанную ногу.

Артур Смит кивнул, попытался изобразить бодрый вид. Слишком хорошо, черт бы его побрал! Черт, после того случая на ослиных бегах он надеялся, что с этим все кончено. Надо же! Попытался возбудить массы с какой-то идиотской трибуны. Парни из безопасности такого не терпят, и не потерпели. Они надули Долмана, свалили его в шале. Ну и сидел бы там, пока совсем не поправился, сейчас бы уже домой ехал, какого ж хрена!

Дэйв Долман вернулся, хромая, в активную жизнь. На сей раз он действовал более изощренно, он шнырял по лагерю, выискивая нужных ему парней, он их просто-таки носом чуял! Артур ему помогал, прятал его, но теперь дела стали выходить из-под контроля. Долман взялся не за среднего рабочего человека, он отыскал детей, подростков, сидящих на пособии по безработице, которые просто не хотели работать. Он их так зажигал, так заводил, что эти молокососы готовы были немедленно устроить дебош. Футбольные болельщики, хулиганы, кривляки, бритоголовые — их легко отыскать. Сами по себе они тихие, приходят в «Рай» за выпивкой и птичками, но если собрать их всех вместе, то можно получить грозную армию. Никаких массовых митингов; он разговаривал с ними в барах, сводил друг с другом. У Дэйва их было человек 50-60. Они только ждали сигнала, и Бог знает, что он запланировал! Какие-то беспорядки, это уж точно.

— Мы должны драться с врагом на улицах, — у Долмана было не лицо, а застывшая маска, с его тонких губ непрерывно текла речь. — Кончились дни свободы слова, эта чертова свора уже постаралась. Полицейские в боевом снаряжении, разрешено применение пластиковых пуль. Но как только война начнется, ее будет трудно остановить. Они могут разогнать митинг, но разгневанная толпа — это нечто иное. И мы почти готовы, Артур, через день, самое большое — через два.

— Что... что ты задумал? — на самом деле Смит не очень-то жаждал знать. Одно дело — всеобщая забастовка, когда речь идет о небольшом саботаже, но на этот раз могли пострадать люди. Он подумал; не заложить ли этого психа. Но нет, слишком поздно, эти дети уже заведены, запрограммированы на бесчинства, и они их устроят, с Долманом или без него.

— Не-ет, подожди и увидишь! — Долман посмотрел на него хитро и подозрительно. Ты не сдрейфил, Артур, ведь нет? — Эти парнишки знают, что им делать, они все получили инструкции. Им не терпится отомстить обществу за то, что оно им сделало. Ты держись поближе, Артур, ты ничего такого в жизни еще не видел! Те городские беспорядки за последние годы покажутся неприятностями на празднике в саду по сравнению с тем, что произойдёт здесь, запомни мои слова!

У Смита пересохло во рту, он был не прочь пропустить пинту пива, но Долман больше не водил его по пивным. Я выполнил свою роль, без меня они бы тебя сцапали, дали бы пинком под зад и вышвырнули бы за ворота.

— Я переселяюсь из этого свинарника, — Долман неприятно засмеялся. — Возможно, даже завтра.

— Что?! — с облегчением воскликнул Смит. Господи, ответственность будет не на нем, они смогут закончить ремонт шале, все будет хорошо. — Они же будут искать и тебя, Дэйв, ты нигде больше в лагере не сможешь спрятаться. — Черт, не надо было мне этого говорить, этот ублюдок может решить тут остаться.

— Да неужели? — опять хитрый вид. — Предоставь это мне, у меня уже местечко готово. Но ты не уклоняйся, ты мне понадобишься. Мне нужен ключ от замков заграждений.

— У меня только мой ключ, больше нет, — захныкал Смит. Заграждения были заперты, чтобы отдыхающие не заезжали на территорию лагеря на автомобилях. Если замки откроют, начнется целая серия расследований. Власти скоро разберутся, кто виноват, да ведь ключ этот ему самому нужен, чтобы завозить и вывозить на площадку большие косилки.

— Сделай мне копию, — Долман протянул ему монету в один фунт. — Рядом с сувенирной лавкой есть мастерская, где они делают ключи от шале тем разиням, которые их потеряли. Сделай мне ключ к утру, мне он будет нужен,

Смит взял монету, бросил ее в карман. Я подчиняюсь приказам, как школьник, приношу и уношу еду, питье, газеты и за все про все получаю несколько пенсов. Но Долман обладал гипнотическим влиянием, и Смит отлично это понимал. Он невольно слушался Дэйва, говорил себе, что это в последний раз, но делал это снова и снова. И те идиоты на ослиных бегах стали бы его слушать, если бы сотрудники безопасности не вмешались.

— Хорошо, я посмотрю, что я смогу сделать.

— Да у тебя никаких проблем не будет, ты же главный смотритель. Если уж они тебе ключ не сделают, ну, не знаю тогда.

— Приди сюда раненько завтра, — Долман пошел в спальню, дав понять, что встреча закончена. — Я уже сказал, что потом я переберусь отсюда и тебе будет нелегко до меня добраться.

Артур Смит вышел на полутемную улицу. Вдруг он почувствовал, как ему трудно выпрямиться. Может быть, приближался приступ боли в спине. Я заболею, не приду завтра. Но он знал, что придет и примет в этом участие, что бы ни случилось. Потому что он был напуган, он боялся этого маленького человека с растянутой лодыжкой и ядовитым языком. А после тех убийств и случая с фуникулером все может произойти. Можно было подумать, что на этот лагерь наслали порчу.

* * *

Командир рассматривал невысокого человека с коротко остриженными светлыми волосами, который сидел напротив него в его временном офисе. Он редко сам беседовал с агентами, но Малиман был исключением; он не подходил ни под какие мерки, не выказывал ни почтения, ни страха. Порой он приводил в бешенство тем, что поступал по-своему, но обычно это был верный шаг, так что Командир делал ему поблажки. И когда все шло наперекосяк, появлялся Малиман и выправлял положение.

— Ты все проделал хорошо. — Хвали его, даже если ему это безразлично, дай понять, что доволен им. Командир следил, не появится ли на лице Малимана намек на улыбку, но этого не произошло. Стоик, ожидающий следующего приказа, таков был Малиман. — Я прочел в дневном выпуске «Мейл», что Мейсы попали в серьезную аварию, когда ехали домой. Он погиб сразу же, она находится в критическом состоянии и умрет. Какое несчастье, наверно, превысили скорость. — Намек на улыбку, который тут же исчез. — Макни испарился, его даже не стали искать. Этот случай с фуникулером... Я понял так, что одной из жертв стал Тонг. Те, кто мешают нам, вроде бы, уходят со сцены. — Реакции опять не последовало.

Командир прочистил горло. Теперь настала очередь выволочки, тон несколько иной:

— Но где же, черт возьми, Долман?

— Он прячется в шале, которое временно закрыто из-за сырости, — спокойно ответил Малиман, и в его голосе не было ни единой нотки злорадства по поводу неудачной попытки шефа зацепить его. — Он там уже два дня.

— А почему же ты им не занялся?

— Мне надо было узнать все о его связях. Ему уже можно дать противоядие.

— Я поступлю по-своему. Он — угроза обществу, без Ц-551 или с ним. Ликвидируй его.

— Хорошо.

— А Биби?

— Он догадался, что проводится какой-то эксперимент, избегает ресторан, как чуму. Вам придется или оставить его в покое или...

— В обычных условиях это было бы проще всего. Не теперь. Он разговаривал с Тонгом, он может связать смерть парня с аварией машины Мейсов, мы не можем рисковать. И, в любом случае, Стэкхауз ему намекнула, должно быть, ведь сам бы он не додумался. Ее надо допросить, и Мортона тоже следует держать под наблюдением. Круглый идиот, человеку в его положении развлекаться с девчонкой, будучи на Службе. Он мог бы найти себе бабу, ничем не рискуя, но нет, ему надо было вляпаться в историю! — Намек на скрытый гнев шефа. Дела идут из рук вон плохо, виновные должны понести наказание.

— Я займусь Биби, — Малиман поднялся с кресла. Командир подумал, что он похож сейчас на тигра, который проснулся после дневной спячки с наступлением темноты и собирается выйти на охоту.

— Нет, сначала Долман! Он и так уже много вреда нанес, сколотил банду ультраправых активистов. Знаем, что происходит с этими вояками; когда они чересчур разрезвятся, то начинают рваться к власти. Эксперимент сослужил свою службу, и нам не надо больше паблисити. У газет и так уже именины сердца, праздник под названием «Лагерь смерти». Если еще что-то случится, придется давать отбой, а мне не хотелось бы останавливать осуществление проекта, столько сил вложено.

— Нет проблем. Я займусь Долманом вечером. Он просто исчезнет, не надо беспокоиться. Может быть, Биби тоже.

— После. Действуй осторожно. Затем, я думаю, обсудим ситуацию.

Малиман был почти у двери, когда Командир вернул его; редкая для шефа неуверенность прозвучала в его голосе, это была запоздалая мысль.

— Да? — Малиман никогда не добавлял «сэр», он работал на Командира, но не был его подчиненным. Командир подумал, что Малиман, вероятно, и не был бы их лучшим агентом, если бы дело обстояло иначе.

— Меня беспокоит Мортон, — это было нечто вроде доверительного признания, желание разделить тревогу.

— Я проверю его для вас, — ответил Малиман и вышел вон.

Когда агент ушел, Командир невольно подумал, был ли он вообще. Человек, заметающий все свои следы; не была ли встреча с ним плодом его собственного воображения?

Блуждающий огонек на болоте, который исчезал, не оставляя никакого следа.

Глава 24

— Эй, проснись!

Валери Эванс пошевелилась, почувствовала, как ее трясут за плечо. Она протестующе замычала, попыталась опять заснуть, но пальцы, грубо сжимающие ее плечо, не отпускали. Так тепло и уютно, не может быть, что пора вставать. Она чувствовала, что еще не рассвело. Она ничего не могла понять. Билли собирается на работу. Но она ему не нужна. Его бутерброды готовы, лежат в холодильнике, ему осталось только наполнить термос. Он прекрасно может приготовить себе завтрак сам, он делал это все последние двадцать лет.

— Вал, проснись!

— А? — она снова открыла глаза, смогла разглядеть лишь его силуэт в темноте, увидела, что на нем надето пальто, шерстяной шарф и шапка. — Иди же на работу, Билли... — Она медленно стала все припоминать, их путь по снегу, то, как «полицейские» арестовали их. Но где же Рут? Валери села в постели. — Что... происходит?

— Они нас домой привезли. — Она поняла, что он сердит, и он имел на это полное право. — Они поставили вокруг кордоны, мы должны снова попытаться, милая.

— О! — ею овладело отчаяние, вспомнилось вчерашнее унижение, та чудовищная толпа, тот докторишка. — Ничего не выйдет, Билли, и в следующий раз они не будут с нами церемониться.

— Но мы же не можем здесь оставаться, — стоял он на своем, собирая ее одежду. — Лучше не будем зажигать свет, чем меньше люди видят, тем лучше. Сильный снегопад.

— Ты проверял?

— Не требуется, холодина собачья, так что снег точно идет. Ну, поторопись, одевайся, нам нужно уйти отсюда затемно. А то они нас заметят.

— Они еще заграждения не убрали с дороги, — она дрожала, натягивала одежду как можно скорее, у нее все еще немного кружилась голова. — Мы не пробьемся. Говорю тебе, и пробовать не стоит.

— Мы не пойдем вдоль дороги, — он усмехнулся в темноте. — Они там всех будут искать. Мы же пойдем полем, мы должны быть осторожны, чтобы не увязнуть в сугробах. Подожди, не нервничай, с нами все будет в порядке.

Она оделась, с некоторым трудом нашла сапоги в одном из ящиков. Кто это только сунул их туда, как будто они больше не понадобятся.

Странно, но она не могла припомнить, как они вернулись домой; последнее, что осталось у нее в памяти, был укол, который сделал ей доктор. Он, должно быть, усыпил их, он не имел никакого права так поступать без согласия пациента.

— Пошли, — Билли уже стоял у двери, ему не терпелось отправиться в путь.

— Куда подевалась наша еда? — она осмотрелась, пытаясь отыскать глазами дорожную сумку с их припасами.

— Наверно, они ее забрали, — он щелкнул замком, — но если мы здесь останемся, мы все равно подохнем с голоду. По пути отыщем себе еду.

На улице было темно и холодно. Она вцепилась в руку Билли, опять подумала о Рут, решив, что они тоже увезли ее домой, туда, где она живет.

Пустынные улицы; они старались держаться в тени, идти крадучись. Билли часто останавливался и прислушивался, но кроме шороха ветра никаких звуков не было. Снег был здесь не очень глубокий, вероятно, его смел ветер, унес куда-то в другое место.

— Смотри! — Валери дернула мужа за руку. — Вон там свет!

— Похоже на церковь, — пробормотал он. — Давай, нам надо идти дальше!

— Билли!

— Что? — он цокнул языком от нетерпения.

— Мне бы хотелось... зайти в эту церковь. На пару минут.

— Это еще зачем? — он непонимающе уставился на нее. — Да ты не была в церкви со дня нашей свадьбы!

— Я знаю, — она была в замешательстве, но настроена решительно. — А вот теперь хочу зайти. Мне от этого... станет легче, Билли.

Он помедлил, вздохнул: — Ну, ладно.

Какое значение имеют для них несколько минут, когда они уже на несколько часов отстали от графика? Может быть, даже на несколько дней, нет гарантии, что они вообще смогут покинуть это хреновое местечко.

Дверь церкви со скрипом отворилась, и они вошли на цыпочках. Свет горел лишь в дальнем конце, тишина, и все же внутри была тревожная атмосфера, тогда как должен бы царствовать покой. Они сощурились от света, разглядели фигуру человека, стоящего со склоненной головой перед ступенями алтаря. Какой худющий, подумала Валери, и так легко одет. Он весит не больше пятидесяти килограммов. Жертва холода и голода, один из тех, кого бросили остальные, бежав туда, где теплее. Как они сами.

Она вздрогнула. Там был кто-то еще, женщина на первой скамье; она не сидела, она вся обвисла, голова свесилась на одну сторону. Такая неподвижная, она, наверно, больна, или даже...

Мужчина услыхал их шаги, медленно обернулся. Изможденное лицо, глаза, которые видят, но не сразу. Его губы беззвучно шевельнулись, затем прозвучали слова:

— Добро пожаловать в Дом Божий.

Он потер свои костлявые руки, было очевидно, что он взволнован.

— Я рад, что вы пришли, может быть, вы будете так добры, что поможете мне, — сказал он.

Чокнутый, подумал Билли Эванс, и у нас нет времени.

— Конечно, — Валери улыбнулась. Они ведь помогли Рут, теперь пришла очередь этого человека. — Чем мы можем вам помочь, мистер...

— Холман, — он указал на обвисшую фигуру на скамье. — Моя жена... Боюсь, что Господь призвал ее...

Проклятье, Билли отпрянул на шаг назад, она мертва! Пошли отсюда, мне не нравится быть рядом с каким-то чертовым трупом.

— Может быть, — Эдвард Холман подошел к ним, ступая неуверенно, — вы можете помочь мне поднять ее. Учитывая обстоятельства, я полагаю, подобало бы положить ее за алтарь, это также и разумно. Чтобы ее не было видно и поближе к Господу, если вы меня понимаете.

Билли побледнел, но Валери уже шла вперед. Он потащился за ней, скрежеща грубыми ботинками по начищенному полу, как будто в знак протеста. Валери всегда вляпается в историю, прямо несчастье какое-то. Именно она предложила взять с собой Рут, может быть, поэтому полиция их и задержала — из-за Рут. Они ее так и не выпустили, он был в этом уверен, ведь она бы тогда вернулась к ним. Полиция ее разыскивала. Вот и доверяй Валери, она опять за свое!

Трупное окоченение еще не наступило, и мертвая женщина упала, когда они попытались сдвинуть ее. Билли подпрыгнул, чуть не выронил ее. Тяжелая. Билли взял ее за ноги, Валери и Холман — за руки и за плечи. Спотыкаясь, постанывая, напрягая последние силы, они преодолели ступени алтаря. Билли подумал, что было бы гораздо легче приволочь ее, но удержался и не сказал это. Парень-то не очень расстроен, философствует насчет своей утраты.

— Очень хорошо, — Холман выпрямился, перекрестился. — Да примет ее Господь.

За простым деревянным алтарем было пустое пространство, что-то вроде алькова, достаточно большое, чтобы тело поместилось во всю длину. Они положили руки умершей вдоль ее тела, ноги сложили вместе. Билли поискал что-то для того, чтобы накрыть ее, но ничего не было.

— Большое вам спасибо, — Холман опустился на колени. — Это было так любезно с вашей стороны. Может быть, вы помолитесь со мной за упокой ее души? Она была доброй женщиной и верной женой.

— Гм... Спасибо, но мы, пожалуй, пойдем, — Билли крепко сжал руку Валери, дав ей понять, что они не останутся здесь ни минуты. — Снег идет все сильнее.

— Да? А, конечно, — на его худом лице промелькнуло удивление, но быстро исчезло. — О Господи, мы благодарим Тебя за жизнь Маргарет, доброй и верной твоей рабы, умершей...

— Тьфу! — Билли вспотел в церкви. — С меня хватит. Так, давай решим: если мы вот здесь сойдем с дороги и срежем путь к той изгороди, может быть, нам удастся выйти.

Начинало светать; рассвет был холодный, серый, вокруг отчетливо возникали дома, словно преграждающие им путь часовые.

— Мне кажется, кто-то идет — Валери схватила мужа за руку, потянула назад. — Смотри, вон там, толпа! — Она встревожилась, вспомнила их прошлую попытку, как толпа окружила их, свистела и улюлюкала.

— Не обращай на них внимания, — Билли пошел вперед, таща за собой Валери. — Да это просто ватага детишек. Наверно, ищут еду, шарят по брошенным домам. Не смотри на них.

Она не могла разглядеть их как следует, видела лишь расплывающиеся очертания; они стояли, угрожающе сбившись в кучу.

— Мне не нравится их вид, Билли, я боюсь, — она почувствовала, как у нее заколотилось сердце.

Толпа приблизилась, они встали возле Валери и Билли полукругом. Юнцы, коротко остриженные, бритоголовые. Джинсы и подтяжки, огромные ботинки. Похожи на тех, которые устроили беспорядки во время матча «Волков» с «Альбионом», тогда там были драки, столкновения с покупателями в магазинах до и после игры. Пора бы снова ввести в школах розги, а также всеобщую воинскую повинность, тогда бы этому безобразию был положен конец. Господи, ну и тупые же лбы, когда все стараются выжить, они готовы к бесчинствам.

— Вы только гляньте на этих чокнутых — парень, по виду их вожак, преградил дорогу Эвансам. — Напялили зимнюю одежонку, чтобы не замерзнуть. А кальсоны ты надел, дедуля? — Грубый хохот, насмешки. — Давай-ка посмотрим!

— Пропустите нас, пожалуйста! — Билли попытался произнести это твердо, но получилось неуверенно. Он заслонил собой Валери. Не было смысла велеть ей бежать, потому что бежать было некуда. Они должны как-то вывернуться, разрядить обстановку.

— Никуда вы не пойдете, — парень выпрямился во весь рост. — Я уже сказал, что мы хотим посмотреть на твои кальсоны! И на ваши панталоны до колен, миссис!

Парни снова заржали, еще теснее сомкнули полукруг.

— И у нас есть что показать вам, да, парни?

Шорох и звяканье, они запустили руки себе в карманы, вытащили свое оружие, подняли кверху: кастеты с шипами, велосипедные цепи, ножи, шар с торчащими из него гвоздями, пустые бутылки из-под пива, которые они держали за горлышко.

Валери еле держалась на ногах. Банда разгулялась, и им придется худо. Где же полицейские в серой форме? Она была бы им даже рада сейчас.

— Скидывайте одежонку, посмотрим на ваше кружевное бельишко! — угрожающе прохрипел парень. — Оба, скоренько!

— Нам придется ему подчиниться, Билли, — прошептала Валери. — Ведь на нас нет такого белья. Может быть, если мы им покажем, они уйдут.

Билли Эванс начал расстегивать пальто, возиться с ремнем брюк. Его ширинка была по-старомодному на пуговицах, он не доверял «молниям», те вечно застревали. Он почувствовал, как брюки ослабли, отпустил их, они упали. Ледяной ветер раздувал его трусы, хлопал ими по ногами.

Раздался смех — злобный, невеселый; парни вытянули шеи, стараясь рассмотреть его белье.

— На нем моднячие, — указал предводитель острием ножа. — Длинные, но не кальсоны! Ну, ты пока погоди, а мы посмотрим на твою дамочку, что там у нее надето!

Валери расстегнула пальто, задрала платье. Вот, смотрите, грязные подонки! Трусики, какие носят девочки-подростки. Довольны?

Они не были довольны.

— Скиньте их, миссис! И ты, дедуля!

О Боже, она хотела бы потерять сознание, ей было бы все равно, если бы она сейчас умерла. Она вцепилась в резинку трусиков. Яне собираюсь показывать вам это!

Билли спустил трусы, Его рубашка задралась от ветра; парни опять вытянули шеи, чтобы увидеть, толкая друг друга. Насмешливый возглас в унисон, кто-то сказал:

— Бог ты мой, ты глянь, ну прям как у осла!

Билли в замешательстве прикрылся руками. Ублюдки!

— Ну, миссис, снимайте!

Валери отступила на шаг, спряталась за мужа:

— Нет, я не буду. Я... я закричу.

Трое бритых вышли вперед, уставились немигающим взглядом на дрожащую от страха пару. Высокий достал цепь, раскрутил ее. Все следили за этим маятником, завороженные, почти загипнотизированные. Цепь раскачивалась все сильнее: полукруг, полный круг. Все быстрее и быстрее, пока цепь не превратилась в пятно, зловеще поблескивающее в сумерках рассвета. Угрожающий свист.

Валери затряслась, отступила в сторону, дрожащими руками начала стаскивать трусики. Они упали до колен, она потянула за них, и белье соскользнуло вниз, задержавшись у голенищ ее сапог. Она закрыла глаза, распахнула пальто и задрала подол платья до пояса. Ноги раздвинуты, глаза закрыты. О, какое унижение! Воспоминание об этом будет преследовать ее до самой смерти. Я не буду смотреть на них. Поглядите и кончено.

Она почувствовала, как они толпой обступили ее, слышала их шумное дыхание, присвистывание, бормотание. Один из них проворчал:

— Похоже на наш дверной коврик у черного хода, который мамаша потом выбросила!

Раздался смех.

Другой голос произнес:

— Ну и густая же травка на лужайке!

— Что мы с ними будем делать, Вонючка?

Последовало долгое молчание. Валери не открыла глаза. Ужасный момент ожидания, она почувствовала себя подсудимой на скамье, ждущей приговора. А судья не спешил. Она опасалась худшего. Билли, сделай же что-нибудь.

— Думаю, что им лучше скинуть эту зимнюю одежку, пока они в ней не задохнулись, — объявил, наконец, вожак. — Слышали меня? Раздевайтесь!

У Валери все завертелось в голове. Нет, только не голыми!

— Мы замерзнем до смерти. Еще хуже, мы...

— Или сами снимете тряпки, или мы их с вас срежем!

Послышалось звяканье ножей, доставаемых из ножен.

— Нам лучше подчиниться, — она инстинктивно почувствовала, что Билли начал расстегивать пуговицы на рубашке. Все молчали, публика, присутствующая на этом утреннем спектакле, ждала финала

Валери отвернулась, все еще не открывая глаза. Она скинула с плеч пальто, уронила его на землю, стала стягивать свитер через голову. Затем блузку, может быть, они позволят ей оставить бюстгальтер

Когда она стаскивала сапоги, то чуть не упала, потеряв равновесие. Какой дикий холод, она умрет от воспаления легких. Внезапно смерть не показалась ей такой ужасной перспективой. Это было бы забвение, конец борьбы за выживание, конец унижению.

Она задрожала. Таков был их удел. И молись Богу, чтобы они тебя не тронули.

— И лифчик тоже!

Она кивнула, с трудом расстегнула его. Лифчик упал на землю. Глядя из-под опущенных век, она увидела круг насмешливых лиц, уставившихся на Билли. Боже, ну и вид, даже ей захотелось смеяться. Пузо выпятилось, отвислые ягодицы дрожат,

— Хорошо, — парень, которого называли Вонючкой, кивнул стоящему рядом: — Собери одежонку!

— У меня нет перчаток, Вонючка.

— Ничего, потом продезинфицируешь руки. — Взрыв хохота.

Парень принялся собирать одежду с земли, встал, держа ее кучей в руках:

— Куда мы их денем?

— Где-нибудь выбросим.

— Да я об этих чокнутых. Не скажу, чтобы она меня привлекла, сиськи висят, живот в морщинах.

У Валери бешено колотилось сердце. Оскорбляйте меня, делайте все, что угодно, но, пожалуйста, не троньте меня. Я рада, что не привлекаю вас.

— Да пусть убираются. Повеселим отдыхающих, если кто-то из этих ленивых сволочей встал.

Валери охватило такое сильное облегчение, что она чуть было не потеряла сознание. Судья вынес приговор. Не виновны, можете идти.

Они остались вдвоем, она и Билли, дрожа и стараясь не смотреть друг на друга. Юнцы исчезли, не было слышно даже их удаляющихся шагов. Они ушли.

— Билли, что мы будем делать? — странно, но она не заплакала, просто была в отчаянии. Она сдалась.

— Лучше нам вернуться, — он повернулся и пошел уныло, предоставив ей возможность идти за ним, если она хотела. Ему было бы все равно, если бы она осталась. Они были побеждены, все остальное не имело значения.

Они бесцельно брели по бетонным дорожкам; от усталости ей было трудно поспеть за Билли. Она не могла вспомнить, где находится их дом, ей было все равно. Они возвращались лишь для того, чтобы умереть, так не лучше ли покончить со всем этим здесь. Она позавидовала той женщине в церкви, для нее все кончено.

— Билли!

— Что? — он не замедлил шаг, не повернул голову.

— Ты помнишь дорогу к церкви?

— А что?

— Я подумала, что там было бы хорошо умереть.

Билли не ответил, он шел вперед.

— Билли! — она остановилась, прислушалась.

— Что еще?

— Я слышу, кто-то идет!

Сзади послышались шаги, они испугались, не решаясь обернуться и посмотреть. Эта банда шла следом, они играли с ними, как кот часами играет с мышью, прежде чем убить; вы свободны, вы не свободны, я передумал. Мы все-таки хотим вас, миссис, даже если у вас сиськи висят и живот в морщинах.

— Стой! — приказал чей-то голос. Чья-то рука схватила ее руку, но без вожделения. Это по-иному испугало ее; она вскрикнула.

— Господи, опять эти двое!

Валери уставилась на мужчин в серой форме: у обоих опущены забрала на шлемах, оба явно поражены. Все в ней задрожало; о нет, только не в ту ужасную комнату, только не укол!

— Ну, они явно впадают в крайности, — рассмеялся второй. — Сначала ходят в зимней одежде, а теперь разгуливают нагишом!

— На нас... напали, — сказал Билли.

— Напали! По вашему виду не скажешь. Что же они забрали? Одежду?

— Да, — Валери знала, что они не поверят ей, она бы хотела, чтобы они освободили ей руки, она могла бы тогда прикрыть грудь. Эти двое такие же, как и те ублюдки, смотрят туда, куда не имеют права смотреть. Извращенцы в последней стадии.

— Понимаю, — один из них держал ее, другой завел руку за спину. — Хорошо, вам лучше пойти с нами, вы сможете написать заявление, а мы постараемся найти тех парней. Мы не можем допустить, чтобы подобные вещи творились в лагере, не так ли? Но мы не можем также допускать, чтобы некая парочка разгуливала голышом, отдыхающие могут пожаловаться. Мы найдем вам кое-что надеть, а, может быть, накормим завтраком.

Он произнес это снисходительным тоном — так разговаривают с парой непослушных детей. Валери не пыталась сопротивляться. Если эти люди решили отвести их с Билли в ту ужасную комнату, похожую на камеру, они ничего не могут поделать. Она опустила голову на грудь и дала волю слезам.

— Боже, Майк, — тихо сказал один из сотрудников службы безопасности своему спутнику, — Шефа ждет ударчик, и я не хотел бы быть тем, кто ему об этом сообщит. Эта пара должна была выйти из-под воздействия препарата, забыть обо всем. Вместо этого они еще больше свихнулись. Это хреновое противоядие не действует!

Глава 25

Энн была поражена, увидев профессора Мортона в прихожей своего шале. Она не слышала, чтобы он стучал; она или оставила дверь открытой, или же он воспользовался служебным ключом. Ее замутило, пол под ней как будто накренился, поплыл. Она подождала, успокоилась.

— Тони! — испуганно и удивленно выговорила она.

— Мне необходимо поговорить с тобой, Энн.

Он явно был не в себе. Перед ней стоял не учтивый седовласый профессор, отдающий распоряжения, вызывающий у подчиненных уважение и невольный страх. На нем уже не было дорогого костюма под белым халатом. Волосы растрепаны, как будто его внезапно подняли с постели, галстук завязан поспешно, скосился на одну сторону, вязаный жилет расстегнут, серые брюки мятые. Более бледным она его не видела. Лицо отчаянное, даже страдающее.

— Говори, я слушаю. — Никаких сделок, это мой дом, и я не на работе. Сотрудник Департамента всегда на работе. Скажи, что тебе нужно, и уходи.

— Мы должны уехать отсюда, Энн. Ты и я. Немедленно! — он жевал черенок незажженной трубки, нервно покусывая нейлоновый мундштук.

— Я думала, что нам запрещено покидать лагерь?

— Все пошло прахом! — он развел руками. — Эксперимент полностью вышел из-под контроля. Они... — он оглянулся, как бы проверяя, плотно ли закрыта входная дверь. — Они убивают невинных людей, и это моя вина.

— Кого еще они убили? — ее дыхание внезапно участилось, во рту пересохло. — Они застрелили Джея, но он получил по заслугам. Кого еще?

— Они убили Мейсов! — он произнес это кричащим шепотом. — Они отправили их на машине. Это все равно, что посадить за руль пьяного. Об этом уже пишут газеты, сообщают по телевидению. Они убили Тонга только потому, что он начал задавать вопросы, и еще трех невинных людей вместе с ним только потому, что те случайно ехали на пляж на том же фуникулере. Они избавились от них, чтобы уничтожить свидетелей. Я в этом виноват, я создал формулу Ц-551. А противоядия ему нет!

— Но ты ведь говорил...

— Да, я врал. Оно могло бы сработать, оно действовало на животных, и я был убежден, что оно подействует и на мозг человека, но у меня не было возможности провести опыт на людях, и я молил Бога, чтобы этого никогда не случилось. Действие Ц-551 должно было бы прекратиться спустя несколько дней, но этого не произошло! Я проверил Эвансов, пока они были без сознания, сделал анализ крови. Я тогда уже знал, что это провал. О Боже, что же будет со всеми? Я тебе скажу: произойдут «несчастные случаи», один за другим. Этот дьявол Малиман теперь волен делать все, что ему заблагорассудится, а он обожает узаконенные убийства!

— Боже мой! — если бы рядом стоял стул, Энн бы рухнула на него, но прихожая была пуста.

— Он и до нас доберется, до тебя и до меня, — Мортон схватился за голову. — Рассчитается сполна, до конца. И об этой трагедии никто не узнает. Мы должны бежать, Энн.

Это может быть какая-то ловушка, она не исключила подобную возможность. Мортон был хороший актер, она уже имела случай убедиться в этом, и не раз, но до сих пор он никогда не терял контроль над собой. Теперь же его поставили к стенке, команда для расстрела уже прицелилась, и он начал молить о пощаде.

Она испытывала к нему одновременно жалость и презрение. Как только ты ставил свою подпись на пунктирной линии, ты отдавал им свою жизнь, свою душу, и они держали тебя этим. Он только на днях напомнил ей об этом, а теперь сам попался.

— Я сказала тебе, что между нами все кончено, Тони, — она говорила холодно, видела, как ее слова ранят его, видела его душевные страдания, бушевавшие в этом блестящем мозгу.

— Да, согласен, — он выговорил это упавшим тоном, исчезновение последней надежды горько разочаровало его. — Я согласен, но я должен спасти тебя. Мы еще можем бежать, но только немедленно, пока они ничего не подозревают!

— Прости, но я остаюсь, — сказала она.

— Из-за Биби?

Подонок, ты пытаешься сохранить что-то для себя!

— Возможно.

— Они все равно его убьют. Ты погибнешь вместе с ним, если останешься в лагере.

— А ты тем временем спасешь свою шкуру и оставишь нас на произвол судьбы, бросишь на растерзание!

Она откровенно презирала его, время притворства кончилось.

— Ты мне нужна, Энн, — он шагнул к ней, но она отшатнулась. — Ты для меня все.

— Не смей прикасаться ко мне, Тони.

— Хорошо, давай поговорим. Я пытался скрыть, но с ними этот номер не пройдет. Стены в буквальном смысле имеют уши. Командиру все известно.

— Он сказал тебе?

— Ему и говорить не надо было. Я просто знаю, что он знает. Энн, прошу тебя, давай поговорим. В моем шале, если ты не хочешь сейчас же уехать со мной.

— Хорошо, — ей надо было выиграть время, он в отчаянии. Ему только стоит вызвать людей из службы безопасности, арестовать ее. Тогда у него будет время отдышаться. И он отомстит. Граница между гениальностью и безумием опасно узка, и она знала, что Тони Мортон балансировал на самом краю. — Мы поговорим, но я ничего не обещаю.

Он кивнул, как ей показалось, с облегчением. Она взяла сумочку и вышла вслед за ним.

В роскошном шале была тревожная атмосфера, Энн почувствовала это сразу же, как они вошли. Еще совсем недавно это было уютное любовное гнездышко, теперь же стало зловещим местом.

— Что-нибудь выпьешь? — он открыл дверцу бара.

— Я бы выпила кофе, думаю, нам обоим лучше выпить кофе. Я сварю.

Она прошла в небольшую кухню, где все ей было привычно, включила чайник. Она услышала скрип пружин — Мортон опустился в кресло в гостиной, чтобы передохнуть. Она вся дрожала, тревожась о Джеффе. Но теперь он уже начал волноваться: он, конечно, отправится искать ее. Что он предпримет, когда обнаружит, что ее шале пусто? Это больше всего беспокоило ее. Беги, Джефф, пока можешь. Она знала, что он этого не сделает.

Энн налила две чашки, добавила молока, помедлила. Неожиданно она оказалась перед необходимостью выбора, самого драматического в ее жизни. Пальцы ее дрожали, когда она расстегивала замок сумочки. Он щелкнул, словно курок пистолета. Она порылась в сумке, пока не нашла то, что искала. Испуганная, доведенная до отчаяния — не только из-за себя, но и из-за Джеффа.

Энн знала, что у нее не было другого выбора.

* * *

— И куда бы мы могли уехать? — Энн передала ему чашку кофе, заметила, как он пролил часть на блюдце.

— За границу, — в его ответе отчетливо прозвучала нотка надежды. В Швейцарию, я думаю. У меня есть вилла во Франции, но они об этом знают. Мы могли бы чувствовать себя в безопасности в Швейцарии. У меня есть кое-какие средства в Женевском банке, так что в этом смысле с нами будет все в порядке. Нам, однако, придется тщательно заметать следы. Время работает против нас.

— Понимаю.

— Так ты, значит, решила уехать со мной?

— Наверное. Мне надо будет захватить кое-что из вещей.

— На это нет времени. Только наши паспорта. У меня достаточно денег, чтобы доехать до Швейцарии. Но нам надо поторопиться. Как только они поймут, что мы бежали, они сообщат в Интерпол, нас могут арестовать под каким-то вымышленным предлогом, и никто больше о нас никогда не услышит. У Службы контакты по всему миру, есть целая группа космополитических малиманов. Мы должны будем скрываться.

— До конца жизни?

— Да.

— Но тебе незачем бежать, Тони. Оставайся здесь, тебе ведь ничего не угрожает. Тот факт, что противоядие не действует, это всего лишь твое предположение.

— Оно не подействовало на Эвансов, когда я на них его проверял, — ответил Мортон. — Должны были появиться признаки даже в том случае, если бы для полного действия потребовалось бы несколько дней. Мои опыты показали, что их системы отторгают противоядие. Это все равно, что проверить освещением яйца из инкубатора: если там есть эмбрион, цыпленок вылупится, если нет, то нет. Я знаю, я же работал с этой чертовой формулой.

— Даже если противоядие не действует, они вряд ли поставят тебя к стенке.

— Дело во мне, не в них! — резко возразил он. — Люди будут гибнуть просто так, уже погибли. Без меня не было бы Ц-551, никто бы до этого не додумался. Я его случайно открыл, разработал. Те, которые уже погибли, — на моей совести, а за ними последуют многие другие.

— Я никогда не думала, что у тебя есть совесть, — она пристально наблюдала за ним.

— У меня и не было, до того... до того случая с фуникулером. Две девушки, молодой отец — они никакого отношения не имели к эксперименту. Они попались случайно. Тонг совал свой нос, куда не следует, вот и поплатился. Мы играли с людскими эмоциями, но это позволительно лишь в теории, не в жизни. Командир, однако, другого мнения. Он — машина, двигатель, приводящий в движение Департамент. Тебе бы в голову не могло придти, что правительство способно так обойтись с избирателями, да? Я хочу сказать, что те убитые, они, возможно, голосовали за нынешнее правительство. Что-то вроде самоубийства, голосование за смерть. И эта чертова партия, вероятно, будет избрана на второй срок. Такой цинизм. Я не хочу больше в этом участвовать. Я уже нанес свою долю вреда. Как тот парень, который открыл миксоматоз, а потом не выдержал напряжения и ушел в монастырь. Осознаешь все, когда уже поздно.

Ей было почти жалко его. Он сидел, держа в руках пустую чашку, глядя прямо перед собой, погруженный в собственные мысли. Она ждала. Его глаза закрылись на секунду-две, вновь открылись. Вид у него был очень усталый.

— Они... не должны нас найти, — сказал он после долгого молчания, и ее сердце заколотилось при звуке его неразборчивой речи. Едва заметно, но уже действует. Хотя, возможно, это просто усталость.

— Кто? — Энн затаила дыхание.

Казалось, Мортон сопротивлялся, боролся с собственным сознанием, как будто пытался очнуться от глубокого сна, вспомнить недавние события.

— Твой муж... — отсутствующее выражение лица. — Мы ведь не хотим скандала, не так ли? Уикэнд с любовником — это прекрасно, пока не застукают, — Мортон засмеялся невыразительным смехом.

— Они не найдут нас здесь, — заверила она его, взяв пустую чашку и блюдце. — Ты отдохни, Тони. Все прекрасно. Ты собираешься разводиться с женой?

Он пождал губы:

— Не знаю...

— Ты же обещал. Кроме того, мы ведь должны будем пожениться, когда все уляжется.

— Да-да, конечно, — поспешно заверил ее Мортон в замешательстве. — Я ведь люблю тебя... Энн. — Как будто он не уверен, как ее зовут.

Она притворилась, будто не заметила, постаралась скрыть ликование в голосе.

— Я знаю, Тони. Но тебе пришлось столько пережить за это время. Любовь утомляет. Теперь тебе ничто не грозит, никто не знает, где мы. Может быть, ты ляжешь в постель, а я через минуту тоже приду.

— Пожалуй, — он с вожделением посмотрел на ее тело сквозь пленку, покрывшую его глаза. — Да, я так и сделаю. Не задерживайся.

— Нет, я скоро, — она отошла, увидела, как он неуверенно направился к двери спальни, не совсем ясно понимая, где находится. Она постояла, прислушиваясь, услышала шорох снимаемой одежды, скрип пружин кровати.

От сильного возбуждения у нее кружилась голова. Ситуация была невероятная; только что Мортон был беглецом, предавшим организацию, которой служил, сейчас же в его сознании он был любовником, опасающимся ревнивого мужа. Энн рассмеялась, все еще дрожа, попыталась собраться с мыслями. Она искала выход и внезапно нашла его. Ц-551. «Вклад» профессора Мортона в эволюцию общества избрал его самого своей последней жертвой.

Вдруг ее пронзила отрезвляющая мысль, заставившая сжаться в комок, словно ледяная рука сжала у нее все внутри. Они — беглецы, как ни посмотри на это; Служба будет мстить, и там, в этом искусственном мире отдыха затаился охотник — Малиман.

И именно в этот момент кто-то так сильно постучал, что дверь задрожала.

Глава 26

Как только Долман толкнул дверь церкви, у него появилось дурное предчувствие, стало как-то неспокойно на душе. Он постоял, ожидая, пока глаза привыкнут к тусклому свету — отражению от оранжевой лампы уличного фонаря. Ему всегда было не по себе в храмах, а этого не должно быть, потому что он атеист. Он не верил ни в какие сверхъестественные существа, ни в добрые, ни в злые; он все время убеждал себя в этом, но никак не мог убедить до конца. Оставался какой-то страх перед темнотой, от него ему и не удалось избавиться.

В церкви кто-то был, Долман это чувствовал. Он прислушался и вскоре ясно услышал чье-то дыхание — так дышат астматики, со слабым хрипом. Оно доносилось из дальнего угла. Долман вгляделся, но никого не увидел; ряды скамей, аналой, алтарь. Если они где-то спрятались, то только за алтарем. Он был сердит, потому что никто не имел права здесь находиться. Церковь закрывают в 9 вечера, и он попал сюда только потому, что Артур Смит дал ему запасной ключ. И что они тут делают, кто бы они ни были?

Узнать это можно было лишь одним способом. Он бесшумно пошел на носках по узкой ковровой дорожке вниз по проходу к ступеням алтаря. Остановился, снова прислушался. За этим деревянным сооружением с распятием кто-то явно был; наверно, пьяница, который заснул там несколько часов назад. Долмана это чертовски разозлило, и он решил, что ему придется избавиться от этого типа, вытащить его из церкви, бросить на асфальт — пусть его там кто-нибудь найдет. Дэвиду Холману было необходимо остаться в церкви одному любой ценой, сделать ее местом своего убежища, пока пламя, которое Он раздул в других местах, превратилось в подлинный ад, разрушающий оплот капитализма, эксплуататоров рабочего класса. Британская революция начнется именно здесь!

Из-за алтаря появился человек — худой, сутулый, с бледным, заострившимся лицом, похожий на привидение. Костлявые руки его были воздеты к небу, тонкие губы шевелились, пытались найти слова, а когда они прозвучали, то получился шепот:

— Добро пожаловать в Дом...

— Мать твою! — Долман отпрыгнул, чуть не упал.

— Вы! — человек вскинул руку, словно защищаясь от неожиданного удара. — Безбожник святотатствует в Доме Господа, произносит богохульные слова!

— Будь я проклят, если это не тот священник! — Долман вздохнул с облегчением. Неприятность, но с этой проблемой можно справиться. Не хватало ему сейчас ввязаться в спор о существовании Бога. — Господи, ну и напугал же ты меня!

— Будьте так любезны, не упоминайте имя Господа нашего всуе, — Эдвард Холман внимательно вгляделся в неожиданного гостя. То, что этот атеист вошел в церковь, было хорошим знаком, может быть, их жаркий спор возымел в конце концов какое-то действие и Долман увидел Свет. Это было вполне возможно. Надо выяснить, так ли это, но тактично. — Я очень рад видеть вас, мой друг, несмотря на столь печальный повод.

— Чего? — ему надо избавиться от этого типа, но уговорами, не силой. Этот старый идиот упрям, но времени на конфронтацию нет, к ней можно прибегнуть лишь в крайнем случае. — Что такое, приятель?

— Моя жена почила. Но кто я такой, чтоб усомниться в воле Господа?

— Мне... очень жаль.

— Благодарю вас, сэр. Вы прибыли как раз к началу погребальной церемонии.

Господи! Этот тип совсем тронулся! Потакай ему, но не слишком долго, нельзя, чтобы он тут остался.

— Извини, но... у меня работа, — пробормотал Дэвид Долман. — Я уборщик, мне надо прибрать в церкви. — Его смекалка не раз приходила ему на помощь в прошлом. Прозвучало убедительно.

— Не думаю, чтобы это было необходимо, — Эдвард Холман поманил его пальцем. — Пойдемте со мной, пожалуйста.

Долман последовал за ним за алтарь. Какой-то альков. Долман вытянул шею, разглядел что-то похожее на кучу хвороста, сломанные стулья, несколько мятых газет. Костер, готовый для того, чтобы кто-то поднес спичку, а под всем этим что-то лежит — торчат ноги, он разглядел руку, а затем застывшее белое лицо с закрытыми глазами. О святой Боже, да там мертвец!

— Моя жена, — Холман улыбнулся, на смену горю пришла радость, — как я уже сказал вам, Господь призвал ее. Она хотела, чтобы тело ее кремировали; мы много раз спорили на эту тему, ноя же не могу нарушить ее волю, не так ли? Итак, я проведу службу, а затем я кремирую ее/

— Ты не сделаешь этого! — Дэвид Долман попятился; по всей вероятности, этот сбрендивший старик убил свою жену, а теперь пытается скрыть преступление. Вот психованный! — Ты же сожжешь церковь!

— Да, к сожалению, — Холман потер руки, — но мне кажется, что в данном случае это позволительно. Огонь — великий очиститель всего, а эта церковь — лишь насмешка в этом средоточии зла. Бог благословляет меня, я уверен. И, несомненно, я буду сопровождать мою дорогую почившую супругу в ее путешествии в мир иной. Это также допустимо. А теперь, простите, я возьму молитвенник. Мне кажется, что будет лучше всего, если мы проведем службу на другой стороне алтаря, не так ли? Будем смотреть на лик Господа, а не действовать за его спиной, вы меня понимаете?

Долман отошел в сторону, чтобы дать ему пройти. Это безумие надо остановить, он не может допустить, чтобы церковь сгорела, она ему нужна для своих целей. Человек, который шел к нему сюда, мог войти в церковь в любую минуту, и, кроме этого, он не может допустить, чтобы сюда заявились люди из службы безопасности. Действуя под влиянием импульса, он наклонился, схватил сломанную ножку стула спрятал ее за спину. Он подождал, услышал шаркающие шаги возвращающегося Холмана.

— Может быть, вы будете так любезны, придете сюда и встанете на колени рядом со мной перед алтарем, — Холман шелестел страницами, отыскивая нужную, сдвинув очки на лоб. — А, вот и вы. Я должен сказать, что я чрезвычайно рад этому. Вы обрели мудрость и отвергли атеизм, друг мой. Боюсь, я не расслышал ваше имя.

— Долман, — он отошел назад. Маленький человек уже стоял на коленях, склонив голову.

— Долман и Холман, ха-ха. Подходит. Тем, не менее, приступим...

И тогда Дэвид Долман ударил его; сила от удара сотрясла его руку до самого локтя. В голове Холмана как будто образовался провал, огромная рана, из которой сочилась кровь. Эдвард Холман повалился вперед. Не было крика от боли или от страха, смерть наступила мгновенно. Он перевернулся и замер, лежа лицом вниз.

Долман тупо смотрел на него, понимая, что за секунду стал убийцей. Мысль эта страшила, он и раньше бывал зачинщиком насилия, но сам еще не убивал. Во время одного пикетирования погиб полицейский, но тот случай не тревожил его совесть. Потому что удар нанес кто-то другой. Теперь же он пришел в ужас, рука его задрожала, и шероховатая дубинка выпала из пальцев, запрыгала по полу. Старый идиот прибил свою хозяйку, он и меня бы убил, если бы я его не тюкнул. Это была самозащита. Но ему, возможно, и не придется отвечать, этот лагерь скоро превратится в кровавый вулкан.

Долман взял себя в руки, потащил труп за алтарь. Холман оказался на удивление тяжелым для своего хрупкого телосложения. Кровавый след тянулся по полу, Долман поскользнулся, чуть не упал. Поднатужившись, он поднял труп, уложил его на кучу обломков. На смятые газеты начала капать кровь, пропитывая бумагу. Нужна лишь спичка. Но всему свое время. Когда он выходил из-за алтаря, дверь церкви со щелчком отворилась, в нее проскользнула чья-то фигура, закрыв дверь за собой.

Может быть, этого молодого человека на самом деле звали Джон Смит, особенно если учесть, что он уверял, будто Артур Смит приходится ему дядей. Одет хорошо: светло-синий костюм, белая рубашка, аккуратно завязанный галстук. Он напоминал банковского служащего или клерка из страховой компании, а, может быть, бухгалтера или младшего служащего в суде. Это было неважно. Аккуратно подстриженные волосы, очки. Привычный кивок головой, как будто он только и делал, что получал приказы и выполнял их тщательно и охотно. Хорошие манеры, но для повышения еще не созрел. Воплощение порядочности на фоне безнравственной молодежи и все увеличивающейся безработицы,

Раздвоенная личность; Долман смотрел на него с благоговейным страхом. Дважды его судили за нарушение общественного порядка — первый раз оштрафовали, а во второй ему удалось отвертеться, благодаря какой-то юридической тонкости. Незаметный в мире служащих, он был генералом, когда дело касалось организации общественных беспорядков, в основном на футбольных стадионах Британии и других стран Европы. Смит утверждал, что именно он был организатором бесчинств на стадионе Хейзел в 1985 году; может быть, так оно и было, никто ведь не мог опровергать его утверждение. В отличие от безмозглых идиотов, способных лишь на то, чтобы устраивать резню, Джон Смит был образованным человеком. Он планировал каждую схватку с предельной точностью: карты, расписание, квартиры в других городах для своих вояк, чтобы пробиться сквозь кордоны полиции на дорогах. У него было оружие на тайных складах в разных местах: от кастетов до самострелов и метательных устройств. Он был мессией для возбужденных толп, он организовывал их, назначал «капитанов», а сам наблюдал за происходящим с безопасного расстояния. Сейчас он весь горел от нетерпения, движения его были решительные. Готовилось что-то необыкновенное.

— Небольшая помеха, — Долман увидел, что его гость заметил кровавый след на полу. — Нас это не должно беспокоить.

— Меня лично не беспокоит, — произнес он скорее с самоуверенностью, чем с тщеславным бахвальством. — Парни готовы, я их больше не в состоянии сдерживать.

— Завтра вечером...

— Сегодня вечером! — Смит мрачно усмехнулся. — Через час. Они не будут больше ждать.

— Но надо же открыть замки на заграждениях...

— Уже сделано! — молодой человек поднял кверху ключ и засмеялся. — Я уговорил дядюшку Артура не мешать. Парни весь день готовили оружие. Этот тип в гараже просто разбогател на пустых жестянках из-под пива, а за рестораном нашли битые бутылки. Утащили много ящиков, никто не видел, а если и видел, то не остановил. Самострелы, бомбы с гвоздями. Господи, ну и веселье ждет нас сегодня!

Долман попытался скрыть свое замешательство. Для него все произошло слишком быстро. На его лице было написано недовольство, когда он посмотрел на Смита; этот паренек покушался на его, Долмана, славу, событие войдет в историю как бунт Группы-748. Бунтовал не рабочий человек, а подростки, шпана, которые никогда не работали и не хотели работать. Это была анархия совсем другого рода.

— Я завтра позвоню на Флит-стрит, — Смит как будто читал его мысли, и Дэвид Долман вздрогнул. — Чтобы они не торопились с выводами. А то, знаете, обвинят в этом Национальный фронт, мне это так надоело. Это наше шоу, много людишек пострадает, если повезет, то будет несколько жертв. А если повезет еще больше, то среди убитых будет несколько свиней! — в его голосе чувствовался фанатизм, он становился все пронзительнее. — А вы, как я вижу, уже приступили, — Джон Смит прошел по кровавому следу на полу, заглянул за алтарь. — Даже двое! Что же вы собираетесь с ними делать, сжечь?

Дьявол, не могу же я ему все объяснить!

— Нет, просто оставлю их тут вместе с мусором. Потом подумаю, что с ними делать.

— Нет ничего проще, — откуда ни возьмись в его руке оказалась дешевая зажигалка, он щелкнул ею, погасил. — Сегодня вечером повсюду будут пожары.

— Погоди, мы еще не начали.

— Это место может стать хорошим маяком, сигналом для моих ребят, — Смит снова щелкнул зажигалкой. — Люблю пожары.

Они оба невольно обернулись, поняли, что не одни, хотя не слышали, как открылась дверь. Незнакомец дошел уже до ступеней алтаря, стоял там, держа руки в карманах коричневой кожаной куртки, скрывая свое лицо в тени. Темнел лишь его силуэт, коротко остриженные волосы, блеснули в улыбке белые зубы.

— Кто ты, падла, такой? — спросил Джон Смит.

Ответа не последовало, раздался лишь шорох кожаной куртки, когда человек вынул руку из кармана. У Долмана засосало под ложечкой, когда он увидел очертания автоматического пистолета, дуло которого было направлено на него.

— Шпок! — звук напомнил звук от плевка неотесанного юнца на улице. Джону Смиту показалось, что голова Долмана взорвалась; пуля пробила лоб, по худому липу потекла кровь. Он неотрывно смотрел, как качался Долман, а потом, без всякого предупреждения, и для него было все кончено.

Малиман положил пистолет обратно в карман и подошел к убитым. Смит и Долман лежали в каком-то зловещем объятии, раскинув руки и ноги, как будто даже в смерти они цеплялись друг за Друга. Носком замшевой туфли Малиман разъединил их. Сначала он утащил молодого, идя по кровавому следу, ведущему за алтарь.

Он посмотрел на трупы в алькове, добавил к ним третий, пошел за четвертым. Похоже на морг, на крематорий. Эти чокнутые отдыхающие облегчили его задачу.

Он остановился, оглядел дело рук своих; куча тел, пирамида погребального костра, ждущая огня. Долман не составлял для него труда, он мог бы взять его и раньше, просто выжидал время, и это окупилось. Уже давно полиция пыталась задержать Джона Смита, теперь же он просто исчезнет со сцены.

Малиман чиркнул спичкой, поднес ее к газете, наслаждаясь этим моментом, последним штрихом, который всегда доставляет такое удовольствие настоящему профессионалу. Он повернулся и пошел к двери. Он уже думал о Биби. Утром он пойдет на встречу с Командиром, сообщит, что задания все выполнены. Будет новое задание, в них нет недостатка.

Выйдя из церкви, он услышал вопли и крики; огненный взрыв первой зажигательной бомбы осветил ночное небо. Малиман отпрянул в темноту, почувствовал, как горячая кровь побежала по жилам. Ноздри его раздувались; машина смерти набирала полную скорость, кончился мимолетный период самоудовлетворения. Это будет ночь из ночей, произойдет нечто такое, чего он не видел со времен Анголы.

Затем темнота поглотила Малимана, направившегося к центру событий.

Глава 27

Энн Стэкхауз отшатнулась, увидев лицо Джеффа Биби. Выражение его лица напутало ее больше, чем само присутствие за дверью шале Мортона. Куда только подевались добродушие и сердечность, на смену им пришли жестокость и гнев. Губы твердо сжаты, глаза прищурены и горят от обиды, которая разожгла в нем ненависть.

— Джефф! — это невозможно, откуда он знал, где ее искать. Не здесь, не сейчас!

— Я — обманутый идиот, — он держал ногой дверь, медленно толкая ее коленом вовнутрь, — быть дважды обманутым за две недели, не так-то легко! Довесок, вторая скрипка, прихлебатель — на случай, когда любовники в ссоре!

— Ты не понимаешь! — она видела, что он не понимал, он никогда не поймет, не стоит пытаться ему объяснить. — Я не могу все объяснить...

— Да уж конечно, — он протиснулся в щель, она отпустила дверь, которая с шумом стукнулась о стену. — У меня есть экземпляр этого сценария. У тебя с боссом не клеится, но упускать его жалко, слишком лакомый кусочек. Но тебе надо и того, и другого, так что про запас тебе нужен любовник помоложе. Но все это рухнуло!

— Как ты меня нашел? — хотя это уже неважно, потому что он нашел.

— Элементарно, мой дорогой Ватсон, — насмешливо произнес он, закрыв ногой дверь. — Тебя не было у себя, так что ты должна быть с боссом, а где же еще можно найти босса, как не в роскошном шале для сотрудников лагеря? Их всего шесть штук, надо было проверить каждый, но мне не понадобилось этого, потому что свет горел только здесь. Удовлетворена?

— Мне бы хотелось объяснить все, — она побледнела и дрожала, поглядывая на двери смежных комнат. — Думаю, мне лучше все рассказать тебе, теперь это уже не имеет значения.

— Совершенно верно! Никакого! — он открыл дверной замок, — как я уже сказал, сценарий мне ясен. Не пытайся из меня сделать еще большего идиота, не ври!

— Нет, Джефф, прошу тебя! — она попыталась остановить его, но он ее оттолкнул. Его разъяренная фигура вырисовывалась на фоне освещенного дверного проема.

И вдруг из спальни раздался крик, отчаянная мольба, произнесенная скрипучим голосом:

— Энн, ты идешь ко мне в постель? Я тебя жду.

— Иди и получи свое! — пробормотал Джефф Биби и вышел, шатаясь, из шале, сгорбленный и сломленный.

И в этот же момент в самом центре лагеря раздалось несколько приглушенных взрывов.

* * *

— Когда я скажу «бери пушку», приятель, то бери ее! Или мотай отсюда!

Стрелок с вызовом и усмешкой смотрел на группу юнцов с бритыми головами; но по его пронзительным глазам было видно, что он признает свое поражение. Бесстрашный до конца, наслаждающийся последней пробой сил. — Бери пушку!

Его рука потянулась к кобуре пистолета, вытащила его, выбрала одного из парней, стоящего прямо перед ним. Но как раз в тот момент, когда поднималось дуло пистолета, послышался звон разбитого стекла. Фигура стрелка мгновенно превратилась в столб пламени. Его упрямое лицо расплавилось, так и не утратив выражения ненависти. Это было неприятное поражение в огне ада, потому что в самую последнюю минуту успела зажечься надпись «ПРОМАХ».

Крики, все в панике разом бросились к пожарному выходу в дальнем конце галереи. Детей сбивали с ног, наступили на них, толпа рвалась к спасительной двери, но прежде чем они успели открыть ее стальной засов, что-то задрожало за ней, и столб огня взметнулся до самого потолка. Пламя бушевало, жаждало человеческой плоти, пожирало провода, лежащие на полу за рядами игральных автоматов. Шум пожара поглотил крики ужаса.

Почти одновременно с вызовом Стрелка, который тот бросил своим противникам, жокей бинго в зале напротив выкрикнул число 13. «Тринадцать, для некоторых несчастливое». Стеклянная дверь распахнулась, и его рука взялась было за рычаг, чтобы зажечь для опоздавших надпись «ИДЕТ ИГРА», когда зажигательная бомба попала ему на помост. Его подбросило кверху, словно чучело Гая Фокса, в порванной одежде которого был спрятан фейерверк. Огненный спектакль, обжигающий, обугливающий, люди кричат, шевеля горящими губами. Звон разбитого стекла, и по продолговатому залу покатился огненный шар, сметая по пути своих жертв огненной волной. На улице раздавался топот бегущих ног, в открытые двери влетали горящие бутылки.

В гараже взорвались бензоколонки, оранжевые кометы взвились в небо, образовался удушающий дым. И из этой черноты появилась группа нападающих, их передовой отряд, средоточие ненависти и смерти. Группами по двенадцать человек они одновременно вышли со всех сторон, побежали быстро и бесшумно, их смертельное оружие наугад выбирало жертвы. Они сбивали с ног людей, оказавшихся на пути; шарикоподшипник попал в ребенка, и когда его кричащая мать склонилась над ним, стрела пробила ей череп и застряла в спине,

Галерея игровых автоматов была объята пламенем, люди, оставшиеся там, тщетно звали на помощь. Среди бритоголовых вдруг оказался ослепший человек, и вращающаяся велосипедная цепь повалила его, а огромного размера ботинки размозжили его череп, превратив его в кровавое месиво.

Через открытые дорожные заграждения проезжали автомобили, украденные со стоянки, они набрали скорость. Толпы отдыхающих разбежались, но с помощью ножей и цепей бритоголовые снова загоняли их на дорогу; сбивали с ног, топтали; извивающиеся от боли люди оказывались совершенно беспомощными перед бесчинствующими молодчиками. Даже все вопли и шум пожара не могли заглушить их боевой клич, подхваченный со всех сторон:

— Мы идем, мы идем, мы идем...

Их смертельное песнопение и кровавая резня только начинались.

Малиман нырнул за низкую каменную ограду, окружающую площадку для катания на роликах. Притаившись, словно хищный зверь, он смотрел и ждал, держа пистолет наготове. Глухие взрывы, пламя, от которого небо стало огненно-красным. Крики, шум бегущих ног, направляющихся в его сторону.

— Мы идем... мы идем... мы идем...

Это была группа, которая притаилась сзади, ее задачей было отрезать путь к отступлению тем, которым удалось избежать засады на территории между центром лагеря и Желтым лагерем; бритые загоняли их, стоя у края дорожек, слившись с темнотой. Малиман слышал свист вращающихся цепей, слышал, как они заряжали самострелы. Глухой смех.

Чертовы подонки! Он поднял пистолет, приготовился. Стрельба по мишеням в галерее игровых автоматов, на сей раз была настоящая. Двадцать выстрелов в секунду, если бы он захотел; но он не хотел, это была игра, жизнь и смерть. Шпок, совсем неслышный звук в этом шуме; он увидел, как один из молодчиков выпрямился, уронил что-то, что прогрохотало по бетону, свалился. Другие не заметили, это напоминало стрельбу по камням на вспаханном поле из автоматического пистолета с глушителем. Силуэт на фоне побеленной стены, еще один выстрел в голову. Жертва постояла некоторое время, и снайпер уже подумал было, что промахнулся; но вот ноги подогнулись, и стоявший в засаде неуклюже опустился на землю.

Только четвертый насторожил остальных, потому что он вышел, спотыкаясь, на дорогу, упал и долго дергался на асфальте — он был мертв, это дергались нервы. Проклятье!

— Какого хрена! — возникла паника, Малиман уложил еще одного, когда они повернулись и бросились бежать; на этот раз он выстрелил в позвоночник, отбросив бритого на дорогу. Пусть подергается там несколько минут в назидание другим.

Паническое бегство в шале было в разгаре; люди бежали, оглядываясь в страхе, нет ли погони. Отцы несли детей, матери истерически вопили. Малиман остался стоять на месте, наблюдая за происходящим, видел, как толпа затоптала его последнюю жертву, и когда дорога опустела, тот уже не двигался.

Би-бо, би-бо, би-бо. Мерцающие огни, полицейские машины и «скорые», за ними пожарные. Им было трудно проехать из-за трупов, усыпавших дороги лагеря. Люди в форме пытались расчистить им путь, оттаскивая в одну сторону и мертвых, и раненых. Где-то взорвалась еще одна зажигательная бомба. Пламя бушевало все сильнее, переходя с одного здания на Другое. Игровой зал сгорел полностью, превратился в хрупкий деревянный остов; рушатся балки, разлетаются в стороны: словно во время гигантского фейерверка. Малиман прошел до конца дорожки, постоял у здания туалета и получил некоторое удовлетворение от вида пылающей церкви. Всегда приятно осознавать, что и ты принял участие в бойне, устроенной другими.

В этой кутерьме невозможно отыскать Биби, по всей вероятности, он уже мертв. Малиман перезарядил пистолет, положил его в карман. Пальцы его погладили кусок стальной проволоки, пробежали вокруг петли. Мысль была соблазнительной, повсюду шли схватки. Но лучше ему посоветоваться с Командиром.

* * *

— Будь ты проклят! — Командир напоминал Малиману садового гнома, который настолько пропитался пагубной жизнью, что больше не подходил для сада с декоративными каменными горками. — Проклят! — И в третий раз; Проклят!

Давно уже бывшему наемнику не приходилось неуверенно переминаться с ноги на ногу, не зная, куда девать руки. Чувство неловкости было чуждо ему; он старался не уподобляться школьнику, которого отчитывает директор. В кои-то веки офис шефа был в страшном беспорядке, как будто тот искал что-то в спешке, ворошил на столе бумаги, рылся в ящиках. Атмосфера нарушенного покоя. Когда командир был встревожен, это чувство передавалось другим, они старались вычислить, какое наказание их ждет.

— Что за идиотская, глупейшая выдумка! — Командир поднял сжатый кулак, подумал хорошенько, стоит ли стукнуть по столу. — Вся твоя превосходная работа — псу под хвост! И как, скажи мне, мы скроем это дело, эти трупы с пулями в них? Господи, да даже полиции не разрешено применять пластиковые или резиновые пули, чтобы разогнать буйствующую толпу, а теперь у нас мертвые бритоголовые гопники со свинцовыми пулями!

— Я их соберу, — внешне Малиман выглядел уверенным. — Заберу их.

— Раньше надо было думать, прежде, чем спускать курок. Ты помешан не убийстве, Малиман. Пусти тебя в общество, и ты станешь убийцей! Мы спасли тебя, узаконили твою страсть к крови. А взамен ты нас вляпал в дерьмо!

Извинений не последовало. Выражение лица Малимана было безучастным. Он ожидал следующих распоряжений. Командир сделал глубокий вдох, взял себя в руки.

— Ладно, хоть Долмана взял, это уже что-то, даже если и поздновато. Мы ожидали восстания рабочих, а получили это — летний фестиваль футбольных хулиганов! Опять у средств массовой информации будет праздник!

Напряженное молчание. Командир открыл папку. Список имен, большинство из них вычеркнуты красным. Эксперимент с Ц-551 потерпел провал, оставшихся свидетелей надо заставить замолчать, потому что противоядия нет. Нужно уничтожить все следы... по возможности тщательнее.

В отдалении все еще раздавался шум, прибыли дополнительные силы полиции и пожарные машины. Даже отсюда они чувствовали запах гари.

— Наши люди получили приказ по лагерю, — шеф поднял глаза; усталость начала проявляться на его лице, резче обозначились морщины. — Отныне всё в руках полиции, мы не можем вмешиваться. Никто не мог предвидеть, что такое может произойти здесь. У полиции мало сил, мало средств, их надо сюда доставить, а пока все это прибудет, от лагеря почти ничего не остается.

Он задумчиво смотрел на Малимана, втайне сожалея, что не может послать этого человека в эпицентр кровавой бойни.

— На нас они это повесить не смогут, шпана есть шпана, вот только трупы со свинцом меня беспокоят. — Желчь ушла из гнева Командира, он опять был боссом Департамента, Службы. Не надо тратить впустую умственную энергию.

Малиман переступил с ноги на ногу. Он понимал, что шеф вызвал его не для того лишь, чтобы отругать Это был какой-то телепатический вызов. Малиман мог бы бежать, как и все остальные.

— Может быть, Биби уже мертв, — проговорил Командир совершенно бесстрастно. Но мы не можем полагаться на случай. Слабое звено — Мортон. И Стэкхауз. Они собираются бежать, завизжат, как свиньи, если их взять. Мы не можем рисковать ими.

Малиман кивнул — шеф слишком долго добирался до этой темы.

— Я найду их, — сказал Малиман. — И Биби найду.

— Хорошо, — он махнул рукой, что означало конец беседы, затем добавил, как будто это только что пришло ему в голову:

— Оставь свой пистолет здесь, Малиман.

Это был момент конфронтации, напоминающий Стрелка в галерее игровых автоматов. Бери пушку, или вон отсюда. Малиман вытащил оружие из кармана, осторожно положил его на стол. Человек с тонким обонянием почувствовал бы слабый запах бездымного пороха. Скорее это была амнистия, чем капитуляция. Он повернулся, сунул руку в карман; у него все еще была проволочная петля, которую он предпочитал пистолету.

Глава 28

— Я страшно сожалею, что мы причинили вам неудобство, — охранник в серой форме зашел в комнату с голыми серыми стенами, даже не делая попытки закрыть за собой дверь. — Видимо, произошла ошибка. Вы свободны и можете идти.

Билли Эванс вцепился в полотенце, туго натянутое вокруг пояса. У Валери было большое пляжное полотенце, которым она прикрыла свое тело по диагонали, как какая-то стареющая королева, победившая на конкурсе красоты среди бабушек в лагере отдыха.

Предложение о свободе привело их в растерянность, но и превысило все их надежды. Лучше поторопиться, пока эти подонки не передумали.

— А вы не принесли нам никакой одежды? — он напомнил просто так, не собираясь настаивать.

— Мне очень жаль, но у нас не нашлось ничего подходящего для вас, но если вы поспешите обратно в ваш... обратно домой, то с вами все будет в порядке. — Короче, вон отсюда; это приказ шефа.

— Мы подхватим воспаление легких, — жалобно сказал Билли, глядя на жену, надеясь на сочувствие по отношению к женщине.

— Снег перестал, — в голосе охранника послышалась снисходительность, даже некоторая растерянность. — Я бы на вашем месте поторопился.

— Что происходит? — Билли Эванс заслонил ладонью глаза от яркого света огненного ночного неба, неуверенно оглянулся назад, но дверь зловещего низкого здания уже закрылась. В окнах света нет, эти подонки закрыли дверь и ушли по домам.

— Похоже на какой-то фейерверк, — ответил Валери.

— Что, посреди этого снега, когда все стараются уехать?

— Может быть, все обстоит не так уж плохо, как кажется.

— Все же чертовски холодно, — он поежился. — Пошли, нечего тут стоять. — Он вдруг остановился, на лице его появилась тревога: — А ты помнишь дорогу домой, Вал?

Она недоуменно посмотрела на него, мотнула головой.

— Нет... Но я думала, что мы не домой идем. Мы же должны были идти на юг, как все.

— Но ведь нам придется пойти домой и одеться, не так ли? — сказал он. Пошли, мы узнаем дорогу, когда увидим ее. Не можем же мы вечно тут стоять. И будь начеку, если вдруг опять появятся те хулиганы. Боже, какая вонь, что-то горит. Глянь туда, ну и дела, склад горит, что ли? Ну, это нас не касается.

Валери устало тащилась за мужем, еще туже обмотавшись полотенцем. И не только из-за сильного холода: она дрожала от отвращения, от пережитого унижения, которое она никогда не забудет. Те ужасные молодчики глазели на ее интимные части тела, они сумасшедшие, их всех надо посадить. Даже кастрировать. Но они хоть не тронули ее. Старый, добрый зануда Билли оказался на высоте, она решила остаться с ним. Она не станет заводить любовника, последние события отбили у нее интерес к сексу. Это было отвратительно.

Мимо них пробежали люди. Какая-то женщина прижимала к груди плачущего ребенка. Повсюду царила паника. Валери была напугана, она догнала Билли, вцепилась в него. О Боже, смогут ли они отыскать дорогу домой в этой неразберихе?

К Эвансам приближалась другая группа людей: вот они замедлили шаг, преградив им путь. Точно так же, как утром, позы угрожающие, головы бритые. Билли остановился, отступил, наступил ей на ногу.

— Это опять они, Билли, да? — прошептала она.

Он не ответил. Четверо или пятеро молодчиков медленно приблизились к ним, у первого в руках что-то болталось, звеня и посверкивая в огненном свете.

— Да они голенькие, — раздался грубый смех, остальные подхватили его. — С пляжа идете, да? Но вы же все самое интересное пропустили. Ничего, лучше поздно, чем никогда!

Что-то взвилось в его руке, Валери услышала, как это что-то ударило Билли; звук удара был какой-то дребезжащий, и Билли отбросило в сторону. Он закричал, схватился руками за лицо. Он скорчился, крича от боли, а на них уже обрушился град ударов. Твердые, жесткие кнуты разрывали им кожу и дробили кости, они оба рухнули под ударами на землю.

Валери попыталась защитить лицо руками, но бесполезно было противостоять мощной силе ударов тяжелыми цепями. Они рвали и крошили их тела, Валери ничего не видела, она схватилась за глаза и почувствовала что-то болтающееся на жиле, какой-то скользкий шарик, который как будто был соединен с ней. Она поняла, дико закричала, ее крик прекратился, когда осколки зубов заполнили ей рот.

И тогда тяжелые ботинки со стальными носками принялись крушить им кости, словно коперы для забивки свай. Две воющие обнаженные жертвы, уже потерявшие разум, сдались задолго до того, как неизбежная, желанная чернота поглотила их.

Профессор Мортон сидел голышом на краю постели. Лицо его пылало от возбуждения, он весь дрожал. Он был нетерпелив, словно девственник в брачную ночь, ожидающий, когда его невеста выйдет из ванной.

У него кружилась голова, наверно, от пива, хотя он и не помнил, что пил. Конечно, они выпили за обедом. Но он не помнил сам обед. И все же он объяснил себе свое состояние выпитым вином, он был слишком поглощен мыслями о ближайшем будущем, чтобы углубляться в прошлое. Он смутно помнил, что как будто находился с чьей-то женой на тайном отдыхе. У него не было жены, так что с ним все в порядке, только он беспокоился, не появится ли муж Энн. Он не хотел сцен и скандалов.

Он попытался мысленно представить ее; странно, но в минуты эротического возбуждения детали забывались. Темноволосая, высокая или маленькая? Не имеет значения. Господи, ну и копается же она там! Все женщины так делают, чтобы казаться соблазнительнее. Но ему не нужно было никакого соблазнения! При этой мысли он засмеялся; каковы бы ни были последствия вина, на его либидо оно не оказало влияния!

Он услышал, как открылась дверь, поднял глаза. Он плохо видел, надо было не снимать очки, но, черт возьми, нельзя же ложиться с любовницей в очках! Он пристально посмотрел на нее, она как-то изменилась, но он не был уверен. Длинные у нее были волосы или короткие? Сейчас короткие, гораздо светлее, чем он думал. Господи, да какая же разница! Черт, она все еще одета, чем же она там занималась?

— Привет, Энн! Ты только посмотри, — он выдвинул вперед бедра.

— Да тебе прямо не терпится, милый! — и голос у нее звучит по-другому, какой-то низкий и хрипловатый.

— Ты меня заставила ждать, — шутливо упрекнул он ее.

— По твоему виду не скажешь, чтобы тебе это повредило, — она подошла к окну, приоткрыла шторы и выглянула на улицу.

— Что это за шум там такой? — спросил он.

— Я позабочусь, чтобы тебя это не тревожило, — теперь она стояла у него за спиной, гладила кончиками пальцев его голую спину, и от этого у него по телу забегали мурашки. Он захихикал, прижался к ней спиной, почувствовал, как ее руки дошли до шеи, гладят ее, обвивают. Она отыскала эрогенную зону, о которой он и не подозревал. Если она продолжит гладить его там, у него может произойти эякуляция еще до того, как он будет готов. Но это так приятно, что он тихо застонал.

— Разве ты не собираешься раздеваться? — спросил он через некоторое время. Предлюбовная игра хороша, но она слишком затянулась.

— Всему свое время, — она отняла руки, потом накинула ему что-то на шею.

— Что это?

— Ты щекотки боишься, да? — она дразнила его.

— В определенных местах. — Господи, да чем же это она сдавила ему шею?

— Это всего лишь мое ожерелье, — голос ее звенел как будто издалека, стал еще более хриплым.

— Отпусти! — он схватил себя пальцами за шею, попытался освободиться от того, что сжало ее, боясь задохнуться.

Внезапно ожерелье стянуло его шею еще туже, врезалось в кожу, сжало дыхательное горло. Он попытался крикнуть, но получился лишь клекот. Он не мог схватиться за удавку, она была натянута слишком туго; его тянуло назад, он дергал руками, взбрыкивал ногами, беспомощно извивался; голова его была резко откинута назад, и сквозь темно-багровую пелену он увидел ее лицо. О Боже, это была не она, это был он!

Мортон ничего не понимал, его все сильнее охватывал ужас; напавший на него был силен, глаза безжалостные, и вдруг они начали исчезать в тумане, но руки не ослабили захвата. Тони Мортон почувствовал, что начал оседать еще до того, как потерял сознание.

Малиман остался сидеть на постели, крепко держа петлю. Он во всем добивался совершенства, потому что как-то раз был обманут, отпустив жертву слишком рано; когда он вернулся, «мертвец» исчез, и он больше не видел этого террориста. А Малиман никогда не допускал одну ошибку дважды.

Где же эта проклятая Стэкхауз? Вот что его беспокоило теперь. Ее нет в шале, это точно, он его как следует обыскал. Очевидно; она бросила своего престарелого любовника, оставив его изнывать от вожделения в спальне, подсунув ему таблетку Ц-551. Она задала стрекоча. Хитрая сука! Он позволил себе роскошь подумать о ней непрофессионально. Она может вызвать желание, если ей позволить, и почему бы нет? Если она появится, что маловероятно, он позволит себе несколько минут наслаждения с ней. Пусть сопротивляется, сколько хочет, ему все равно, это возбудит его еще больше.

У Малимана уже давно не было женщины. Он был приучен не думать о них с точки зрения секса, они были лишь объектами, используемыми для достижения цели, уничтожаемыми, когда необходимость в них пропадала. Но один раз можно...

Он почувствовал волнение в нижней части тела, позволил ему продлиться. Это было приятно, тем более, что случалось редко. В юности он достигал самоудовлетворения, не прикасаясь к своему телу, довел это искусство до совершенства. Нужно было думать об этом, и конечный результат получался гораздо приятнее, в нем возникал какой-то вихрь, рвущийся наружу, Он доводил Малимана до изнеможения, полностью удовлетворяя его, это было подлинное наслаждение.

Мортон был уже мертв, но Малиман все еще держал рукой петлю, это еще больше возбуждало его. Он сделает то же самое со Стэкхауз, будет держать ее, пока не испытает полного удовлетворения. С одной только разницей: он встанет и уйдет, а она останется здесь, пока кто-нибудь не найдет ее. Он улыбнулся при мысли об этом.

Он почувствовал, как дрожит его тело, значит, он еще не разучился. Он позволил себе подумать о девушке, увидел ее обнаженной, почувствовал, как она сопротивляется. Прекрасно! Теперь уже скоро, он постарается продлить это ощущение, наслаждаясь каждой секундой.

И тут Малиман почувствовал, как в лицо ему дунул холодный сквозняк, он понял, что дверь открыли. Кто-то смотрел на него. Стэкхауз, это должна быть она. Входи, милочка, я почти готов для тебя. Мы спихнем этого ублюдка на пол и...

Сзади него по стене разлетелись осколки стекла, Малиман инстинктивно перекатился с постели на пол. Он засунул было руку в карман, но пистолета там не было. Он распластался на полу, прижавшись к краю кровати, открыл глаза.

И в тот же самый момент в спальне раздался взрыв, взвились языки пламени.

Глава 29

В сумерках рассвета вдоль пляжа брели двое. Недавно был отлив, и они еле передвигали ноги по сырому песку. Из-за густого тумана метров на сто вокруг ничего не было видно. Воздух был тяжелым от сырости, собирался дождь. Долгий период засухи закончился.

Они прижимались друг к другу, их можно было бы принять за влюбленных на ранней прогулке, если бы они не оглядывались постоянно назад и не прислушивались, как будто опасались погони.

— Мы никогда не будем в безопасности, — хриплым голосом сказала Энн Стэкхауз. Куда бы мы не направились, мы всегда будем оглядываться. Всю жизнь мы будем бежать, опасаясь, что однажды они доберутся до нас.

— Может быть, мы могли бы сообщить в газеты, — неуверенно сказал Джефф Биби. — Рассказать обо всем, и если после этого правительство падет, то так ему и надо.

— Нас никто не станет даже слушать, — ответила она. — У нас нет никаких доказательств, уж они об этом позаботятся. Эксперимент не удался, но они заметут следы и начнут новый.

В подавленном молчании они пошли дальше. Если бы у них были силы, они бы бросились бежать, и бежали бы, не останавливаясь. Они не в силах были больше идти, может быть, им повезет найти пещеру или какое-то другое укрытие, чтобы поспать несколько часов. Потом они снова двинутся в путь, как можно дальше от лагеря «Рай».

То, что они нашли друг друга, было просто чудом. Джефф не смел даже думать о том, что бы могло случиться, если бы он не заметил банду бритоголовых, идущих вниз по улице, когда он в сердцах выскочил из шале Мортона. Ему повезло, что он заметил их раньше, чем они его, у него было время повернуться и броситься бежать, он увидел, как Энн выходила из шале: Его долг был защитить ее, и вместе они побежали через детскую площадку, потом по полю, где проводились ослиные бега, потом к дюнам. Они лежали там в высокой и острой траве, прислушиваясь к звукам побоища, к воплям раненых, слышали, как прибыли полицейские машины, «скорые» и пожарные.

Тогда Энн и рассказала ему всю историю до конца. Будь это в другом месте, он не смог бы в это поверить, но когда лагерь был в огне, когда воздух был наполнен гарью, он поверил ей сразу. Все совпадало. Он одновременно испугался и разозлился. Это была часть Системы, о существовании которой даже не подозревал простой человек, безжалостность, не уступающая безжалостности нацистов, с которой они действовали полвека назад. Они играли человеческими жизнями и чувствами, превращали людей в рабов фантазии, а потом, когда обнаружили, что процесс необратим, уничтожили свидетелей. Если ты был частью неудачного эксперимента, ты умирал, в случае успеха, о котором нестерпимо было даже думать, это становилось твоей судьбой до конца жизни.

И все это войдет в историю как бесчинства хулиганов, еще один «стадион Хейзел». Все уберут, похоронят мертвых. И все начнут сначала.

Пошел сильный дождь, у них промокла одежда, и тут они нашли себе укрытие — пещеру у подножия скалы, вход в нее был еле заметен из-за нагромождений водорослей. После удушливой гари затхлый запах гниющих водорослей показался им желанным, подействовал на них очищающе.

Туман, надвигающийся с моря, густел, словно серая завеса, ниспосланная для сокрытия того ужаса, который они оставили за собой; прикрытие для беглецов, барьер, отделяющий их от странного мира, существующего, возможного, лишь в их истерзанном сознании. Кошмар. Они заснули, но сразу же проснулись, чтобы посмотреть, не исчез ли туман. Они были слишком измождены, чтобы делать что-то еще.

— Больше всего меня беспокоит не то, что случилось в лагере, мы все знаем об этом, — Энн села, прислонясь спиной к скале. — А то, что происходит где-то еще, вокруг нас, даже сейчас, о чем мы не знаем.

Джефф промолчал, он слишком устал, чтобы искать ответ. На мгновение они заснут, наслаждаясь коротким отдыхом.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16