Ноэл Кордери не сопротивлялся, когда валашские солдаты ворвались в его комнату в доме архиепископа.
      Он стоял у окна, в отчаянии глядя на толпу, и не хотел смотреть на пришедших, но вынужден был сделать это.
      Первый из солдат, светловолосый смертный с уродливым лицом, в безумном возбуждении был готов ударить его мечом. Конечно, солдат видел только старика в очках, одежда ничем не отличала его от других таких же беспомощных. Ноэл был готов подставить грудь валашскому мечу и ожидал удара, но капитан вампиров отодвинул солдата, отругав на своем языке. Тогда Ноэл понял: смерть будет нелегкой. Вампир еще не знал, кто он, но не хотел ошибиться.
      Солдаты увели его, показав другим пленникам, и кто-то узнал Кордери. Обращались с ним грубо, но, узнав кто он, стали более осторожными. Ноэл видел, что валашский капитан смотрел на него со страхом, отвращением и удивлением: ясно, он не выглядел алхимиком и черным магом.
      Его руки связали шнуром за спиной, но вначале отвели в комнату, которую подыскал капитан, собрав бумаги на столе, как бы оценивая их, — хотя, вероятно, он не читал по-английски, не знал даже и двух слов на этом языке.
      После нескольких минут притворства капитан приказал своим людям собрать все и взять с собой. Затем опять увел Ноэла, на этот раз на роковую встречу с Владом Цепешем.
      Идти далеко не пришлось, Дракула поместил свой синод в доме, называвшемся Университетским дворцом, где коммуна мальтийцев собиралась для защиты своих прав и привилегий, дарованных гроссмейстером ордена Святого Иоанна. Дворец был главным городским судом Мдины, где местные аристократы выносили приговоры и где Дракула хотел судить защитников острова за стремление отделить его от Галльской империи и сделать здесь колыбель нового порядка.
      Этот возникающий порядок, казалось, погиб уже во чреве, а тело будет распорото деревянными кольями Дракулы, но Ноэл, с тяжелым сердцем от увиденного на кровавых улицах, слишком хорошо знал, что видимость может быть обманчивой.
      Воевода расположился в небольшой комнате позади главного зала дворца. Он был не один, но не с солдатами, а с людьми благородного сословия. Дракула молча выслушал доклад капитана о пленнике и приказал солдатам выйти.
      Очки Ноэла сползли с переносицы, и, несмотря на небольшое расстояние, он не мог хорошо рассмотреть Влада Цепеша. Ему казалось, что перед ним крупный и красивый мужчина с пышной бородой, чистой кожей, характерной для вампиров. Видел, что валашец неловко держит правую руку у груди, как будто не может ею владеть. Хотел понять, удивился ли Дракула, видя его слабым и беспомощным, с печатью возраста и болезни, всеми порокаки бренной плоти. Но Дракула, наварное, знал о его несчастье — невосприимчивости к бессмертию.
      — Рад встрече, Кордери. — Воевода говорил с легким акцентом.
      — Я надеялся избежать ее, — ответил Ноэл. — Не думаю, что она закончится хорошо.
      — Ты не должен бояться кола, — сказал Влад. — Меня просили привезти тебя в Рим и передать инквизиции, которой ты сознаешься в преступном колдовстве, общении с дьяволом и других пороках. Они обойдутся с тобой мягче, думаю, ты не умрешь под пытками. Они предпочтут, чтобы ты пришел сам к месту твоего сожжения как еретика, и хотят, чтобы ты раскаялся перед казнью.
      Двое из присутствующих, невысокие, тонкие, набрались смелости и подошли ближе, чтобы рассмотреть пленника. Их одежда не была испачкана в бою. Кареглазые брюнеты, вампиры по виду, в глазах Ноэла они были почти неразличимы. Один из них, видя его состояние, принес и подставил стул. Ноэл промолчал.
      — Это мой друг Майкл Бихейм, — сказал Дракула о человеке, оставшемся на месте. — Тот, кто о тебе беспокоится, Блондель де Несле, но, возможно, ты его знаешь?
      Ноэл посмотрел на принесшего стул человека:
      — Я видел тебя несколько раз, когда был очень молод. Несомненно, ты не изменился, но я плохо вижу.
      Ноэл не смог рассмотреть, улыбнулся ли Блондель.
      — Ты не знаешь, что стало с монахом по имени Квинтус? — спросил Ноэл Дракулу. Его мало интересовала собственная судьба, но он хотел знать о судьбе друга.
      — Если он не мертв, поедет с тобой в Рим, — сказал воевода. — Вампиры могут гореть вместе с обычными людьми, если они еретики. Я еще его не видел, но бежать он не сможет. Ты же мог уплыть отсюда, но не захотел этого.
      — Возможно, ты поймешь, почему я думал, что ты не сможешь причинить мне вред. Моя жизнь и так уже подошла к концу.
      — Я еще могу навредить тебе, если захочу, — сказал Дракула. — Не сомневаюсь, милые слуги папы предпримут все меры, чтобы сделать остающееся тебе на земле время неприятным. Это милый каприз судьбы, что такому химику, как ты, не удалось излечиться от проклятия боли. Думаю, римляне вволю посмеются над этим.
      — Однако, — произнес Ноэл спокойно, — они не смогут навредить Квинтусу. Они могут убить его, но не смогут сделать ему больно. Думаю, что я многих вывел за пределы боли, которую ты хочешь причинить. Ты нашел место на галерах для груза заостренных кольев или твои люди срубят все деревья на острове? Жаль, их здесь немного.
      — У меня есть для работы все, — ответил Дракула, поражаясь спокойствию пленника. — Мне придется говорить с мальтийцами и мятежниками и наказать их за участие в твоих делах. Ты знаешь, вероятно, что Лангуасс убит?
      — Я видел это. Его корабль захвачен или потоплен?
      — Не знаю. Не слышал, но море спокойное, и, если корабль отошел от западного берега, он мог прийти в другой порт.
      Казалось, Дракула отвечал честно, и в его ровном голосе не слышалась личная враждебность. Чувствовалось вежливое любопытство, как будто Палач интересовался, что за существо, такое мягкое и кроткое с виду, причинило ему столько беспокойства.
      — А что с Чеберрой, Игуаньесом и Дюраном? — спросил Ноэл.
      — Барон замка Чиччано вне нашей досягаемости: не мертв, но во сне, который я не стану прерывать. Я в этом снисходителен, хотя награжу его легкой смертью не из милосердия. Он меня не интересует. Мои люди заостряют колья для другого барона и для сеньора Вильгеньона.
      Ноэл покачал головой.
      — Зачем сажать на кол вампиров? — спросил он больше с сожалением, чем с горечью. — Они не заметят боль и уснут с колом внутри. Их смерть будет такой же легкой, как смерть Чеберры. Твои приемы, князь, устарели.
      Дракула подошел и поправил его очки, поняв, что Ноэл не видит его. Сделал это мягко левой рукой, посмотрев прямо в глаза.
      Ноэл поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с вампиром. Он не благодарил и хотел выдержать этот взгляд. Посмотрев в сторону, увидел Майкла Бихейма и Блонделя де Несле, увлеченно следивших за его беседой с Владом Цепешем.
      — Ты никогда не видел посаженного на кол, я думаю? — спросил Дракула с намеренной мягкостью.
      — Нет, — ответил Ноэл. — Но я видел вампира на пытке и знаю, что боль мало значит, особенно если усилием воли ее сдерживают. Я знаю — пытка бесполезна.
      — Обычный человек на колу не должен быстро умереть, — по-прежнему мягко продолжал воевода. — Кол загоняют в зад так, что острие входит в кишки. Если его ставят вертикально, тяжесть человека насаживает его очень медленно на кол, острие проходит внутри, разрывая печень и желудок, пока не войдет в грудную полость. Я знал людей, живших до вхождения кола в легкие, но обычно умирают раньше, от потери крови и боли. Если они корчатся от боли, агония хуже, но смерть приходит быстрее. Я видел людей, знавших и понимавших это, но дергавшихся с силой, хотя боль разрывала их души в клочья. Они прокусывали себе язык, но, по-своему, это были храбрые люди.
      С вампирами другое дело. Как ты говоришь, вампир может контролировать боль. Это требует усилия, но оно возможно, и вампир на колу не корчится в муках. Он может быть спокойным. У него нет внутреннего кровотечения, как у обычного человека, поэтому он не может умереть от потери крови. Если ему повезет, он может впасть в глубокий сон, но это происходит редко. Плоть восстанавливает проткнутые колом органы, поэтому вампир может жить недели, а не часы, сознавая происходящее, пока острие не пронзает грудь и затылок. Его можно оградить от последнего сна, если дать ему воду и кровь на губке.
      Я видел посаженных на кол вампиров с головой, отброшенной на спину так, что кол может выйти через рот, а внутренние органы приспосабливаются к протыкающему их колу. Но, контролируя боль, ВАМПИРЫ НЕ МОГУТ ЗАБЫТЬ О ТОМ, ЧТО С НИМИ ДЕЛАЮТ. Это более изощренная пытка, чем тебе дано понять, но мы сделаны из более тонкой плоти, и стремящимся мучить вампиров это следует помнить.
      Я часто думал, наблюдая за приспосабливающейся плотью вампиров, какие хитроумные формы может принимать человеческая ткань, если бы у нас было умение и искусство изменять ее. К каким изменениям можно принудить человека! У меня есть мастера сажать на кол, пришедшие к этому практикой и любопытством, но я всегда хотел попробовать более тонкие опыты. В прошлом мне недоставало вампиров, чтобы оттачивать на них свое искусство, к своим мы всегда относились осторожно. Но ты изменил мир и помог в моей работе, пользователи твоего эликсира снабдят меня материалом.
      Говоря это, Дракула пристально смотрел в глаза Ноэла, ожидая, что он отведет свой взгляд, но этого не произошло. Ноэл продолжал молча смотреть на него.
      — Видишь, — спокойно сказал воевода, — что ты натворил. Ты натравил вампира на вампира и вынудил нас узнать, как сурово мы можем обходиться один с другим, чтобы спасти нашу империю. Ты увеличил человеческие страдания, не так ли?
      — Беды на вашей совести, не на моей, — возразил ему Ноэл.
      — Разве это так, Кордери?
      Ноэл понял, что Дракула спорит серьезно, не пытаясь просто запугать. Он злился, хотел доказать свою правоту.
      Воевода продолжал:
      — А твоя совесть, Кордери, спокойна, несмотря на то, что ты сделал, или на последствия задуманного тобой мятежа? Ты считаешь себя святым, Кордери, обреченным хрупкой плотью на смерть древних мучеников на крестах и кострах ради любви к Богу? Но мир продолжается, господин алхимик, то, что ты начал, распространится на века и затронет поколения людей. Ты смутил мир, и он не будет прежним. Если бы ты не пришел на Мальту, многие люди, валяющиеся сейчас на улицах, еще бы жили. Если бы ты не сделал свое дело, многие, кого сегодня ночью наколют на деревянные иглы, заливали бы свои мелкие заботы вином. Ты не думаешь, господин алхимик, что они умрут, проклиная тебя каждым тяжким вздохом? Верь этому! Истину тебе говорю, ибо я знаю, что будет так.
      Ноэл молча смотрел на него, ожидая.
      — Ты не можешь сказать ничего в свою защиту? — спросил Воевода.
      — Это не мне нужна защита. Ты — тиран, угнетатель, мучитель. Мальта не сделала тебе ничего плохого; ее граждане стремились только освободиться от Галльской империи. Не мы убийцы тех, кого распинают. Ты глуп, если хочешь обвинить меня в грехах, которые сам совершишь с радостью. Думаешь, твой лес смерти покажет миру глупость стремящихся к свободе и долгожительству, в чем ты им отказываешь, — нет, он покажет твою порочность и безбожие. Покажет, как отчаянно хочет мир сокрушить вашу империю. Я сделал все для этого и сделал бы еще больше. Я оплакиваю каждую пролитую каплю крови, но поступить иначе — значит предать еще нерожденных, изменить человечеству, как это сделал Аттила и что вы жестоко продолжали многие годы. Такой, как ты, Влад Цепеш, не устыдит меня. Я сделал все для твоего уничтожения и надеюсь, что сделал весомее, чем ты думаешь.
      Произнося последние слова. Ноэл наконец посмотрел на раненую руку воеводы. Дракула тоже взглянул вниз и ощупал левой рукой правое предплечье, будто разыскивая таинственный знак.
      — Я раздумывал над тем, что ты мне можешь сказать, — холодно произнес Дракула. — Но не думай, что я лишен воображения. Меня ранили, как ты заметил, арбалетной стрелой — уже окровавленной. Я не совсем понимал расположение защитников в сражении, казалось, твои пушки целили по обычным людям и в вампиров, вопреки логике. Сначала подумал, что Дюран допустил необъяснимую ошибку. Затем, увидев ваши стрелы в крови, разбросанные по земле горшки, в которые ваши лучники окунали их, я стал подозревать, что во всем этом есть какой-то смысл. Я вспомнил, что Ричард, рассказывал мне о смерти твоего отца, и спросил себя, не может ли сделавший эликсир жизнк сделать и эликсир смерти. Теперь понимаю: мы, делавшие вампиров магией, не варили в твою алхимию. Сначала думали: твой эликсир — только каска и вы — такие же мужеложцы, только непонятно плодовитые. Вероятно, мы страдали от нашего самодовольства. Скажи мне, господин алхимик, что принесут твои стрелы?
      — Если честно, то я не знаю. У нас не было случая проверить сделанное мною, кроме как на крысах, которых я сначала обессмертил, а потом убил. Я не претендую на понимание всего раскрытого мной в Адамаваре, и большинство тайн моей алхимии — все еще тайны. Человеческое семя не единственное, что можно сочетать с другим, чтобы сделать из человека вампира. Я попытался соединить семя вампира с семенем болезни, взятым в теле больных, в надежде, что болезнь сможет уничтожить вампиров, как протекают некоторые африканские болезни. Я сам легко заражаюсь и был вынужден соблюдать осторожность, но не мог позволить Квинтусу и моим мальтийским подмастерьям все делать самим. Но я все спланировал и руководил исследованиями. Я пытался убить тебя, Влад Пепеш, но колом noтоньше, чем тот, который ты приготовил для меня.
      — Твой отец промахнулся, — холодно сказал Дракула.
      — Он убил Кармиллу Бурдийон.
      — И развязанная им эпидемия унесла тысячи жизней в Лондоне. Если галльские рыцари разнесут ее по империи Шарлеманя, мои валашцы — по империи Аттилы, может умереть миллион обычных людей и не больше горсти вампиров. Кто же из нас чудовище, господин Кордери: князь, сажающий на кол тысячу виновных, чтобы сохранить мир, или алхимик, могущий скосить миллион косой лихорадки, не разбирая между своим и чужим? Как ты ответишь на обвинение? Если Влада Дракулу считать демоном в маске, кем мир может считать тебя, устроившего большую эпидемию, чем Европа знала до сих пор? Ты представляешь себя мучеником? Ты и сейчас несправедливо осужденный к костру святой?
      — Я не святой, — спокойно сказал ему Ноэл, — и пусть другие судят дело, в котором я стал мучеником. Плох мученик, знаю сам, проливающий чужую кровь вдобавок к своей, но мы, обычные люди, отдавшие слишком много нашей крови за тысячу лет, были народоммучеником, чтобы кормить тиранов и мучителей. Повторяю, я не знаю, что сделал, но первой и главной целью отравленных мной стрел являются рыцари-вампиры Европы. Если ты хочешь спасти вампиров и обычных людей Галлии и Валахии от болезни, останься на Мальте и сам неси эту ношу. Прошу тебя сделать это; без людей твоей удивительной армии, собравшихся унизить этот крошечный остров мощной демонстрацией силы, ни Галлия, ни Валахия не разобьют внутренних врагов.
      Аттила, говорят, сошел с ума, и Шарлемань больше не тот, что был прежде. Их время ушло, и тень вечности нависает над неизвестным будущим. Я попытался быть одним из его создателей и сделал все, чтобы придумать настоящую лотерею, где может достойно участвовать живой человек. Если я освободил разрушительные силы, которые уничтожат весь мир, тогда я готов отправить свою душу на терзания в Чистилище за каждого невинно погибшего из-за меня. Я молюсь за погибель Влада Цепеша и сотен его рыцарей-вампиров и за то, что освобождение от железных оков империи вампиров может спасти сто жизней за одну потерянную.
      Дракула сделал шаг назад, и Ноэл почувствовал, будто груз упал с его плеч. Обвинения валашского воеводы ранили его больше, чем он ожидал, подвергнув испытанию веру в справедливость своего дела. Он почувствовал себя бесконечно уставшим и не верил, что, закованный в депи, перенесет дорогу в Рим или выживет в лапах инквизиции. Он был слишком слабым, чтобы выдержать давление или боль, и почти смеялся над угрозами.
      — Если бы ты жил в Лондоне, — прошептал Влад Цепеш, сверкая глазами, будто в жару, — Ричард не позволил бы убить тебя. Он был князем, которому нравилось быть любимым, и симпатичный юноша мог его увлечь. Может быть, его способ превратить тебя в вампира мог удаться, в отличие от твоего эликсира. Но в любом случае ты был бы сегодня аристократом английского двора, в пудре и шелках, любителем маскарадов и придворных танцев. Мир мог бы быть у твоих ног вместе с тонкими и милыми вампиршами, компенсирующими твою смертность.
      — Моя жизнь была лучше этой, — сказал Ноэл просто.
      — Ты так перестанешь думать, когда зажгут твой костер.
      Ноэл засмеялся, без нотки вызова или презрения, но только потому, что увидел в этом шутку: абсурдный пример каприза, то ли Божьего, то ли дьявольского. И это было в мире, частью мира.
      Он был рад, что Дракула смотрел влево, на Майкла Бихейма, и не понял его смеха.
      — О да, — сказал Ноэл, внезапно озлившись. — Посмотри на своего спутника, которому ты рассказал эту историю, свидетельствующую о твоей испорченности, несмотря на все легенды и ложь вокруг нее. Но я говорю тебе, Влад Цепеш, что Шигиди идет, и он настигнет тебя сразу же после меня!
      — Он бредит, — сказал Майкл Бихейм, притворяясь равнодушным.
      Ноэл повернулся к Блонделю, в котором заметил некоторую мягкость, и сказал: “И ГВИР ИН ЭРБИН И БИД”.
      Он был доволен, увидя, что Блондель — и только он — знает эти слова, их значение. Валашцы смотрели на галльского менестреля, ждали перевода. Тот подождал, чтобы поддразнить их, и соизволил заговорить.
      — Вера, — сказал Блондель с иронией, — против мира.

      Расшифрованный текст письма, полученного лордомпротектором Британского Содружества, сэром Кенелмом Дигби летом 1663 года:
       Мой лорд, Ты спрашивал о кончине Ноэла Кордери. Я ухитрился быть ее свидетелем, о чем и расскажу, хотя подробности могут причинить тебе боль.
       Шестого июня я пошел один инкогнито на большую площадь Ватикана. Там собралась значительная толпа людей в странном настроении — одни дурачились от восторга, другие были нарочито спокойными. В суматохе я не услышал многого, но сказанное было в духе сплетен, о которых ранее сообщал. Немногие из обычных людей считали Кордери виновным в недавних эпидемиях в Италии и Испании, хотя говорили, что он имеет отношение к смерти Влада Дракулы и нормандского наследника. Авторитет Кордери как волшебника сильно возрос, хотя римские церковники по каждому случаю заверяют свою паству, будто сила его проклятия ликвидирована.
       Когда повозка с обоими появилась на площади, послышались крики и насмешки, несколько минут шум был таким сильным, что нельзя было ничего разобрать. Монах, Квинтус все время смотрел вокруг, голова Кордери была склонена. Пробравшись ближе, я увидел, что его губы опухли и были обметаны, как при гангрене, руки переломаны, ногти вырваны, а суставы вывернуты, клещами.
       На монахе не было видно следов пыток, может быть, из-за того, что он вампир, но ему отрезали язык, чтобы он не обратился к толпе.
       Я видел, как Кордери поднял голову, когда повозка остановилась, чтобы посмотреть на высокий кол, платформу и столб, к которому его привяжут. Клянусь, сэр, он посмеивался, но думаю, что скорее был возбужден, чем храбрился. В нем не было ничего от той отчаянной живости, которую можно увидеть у присужденных к повешению в Тайберне.
       Кордери, неспособного идти, подняли на платформу, хотя монаха заставили самого подняться по лестнице.
       Их приковали к столбам так, что они могли двигать руками и ногами, борясь с пламенем. Римляне любят танцы жертв.
       Толпа притихла, когда кардинал Святого престола прочел признание с подписью Кордери о том, что он был подданным дьявола, насадившего порок в мире, о чем Кордери искренне сожалеет. Он закончил словами благодарности тем, кто помог ему раскаяться, и желанием больше не медлить со смертью, чтобы не навредить ему еще больше. Это заявление не очень впечатляло, так как инквизиция считала свою работу хорошо сделанной только в том случае, если осужденный еретик сам осудил себя. А Кордери не смогли заставить сделать это.
       Потом разожгли костры. Я не думал, что Кордери еще мог двигаться, но языки пламени заставили его корчиться, и он издал в агонии жуткий стон. Вампир оставался спокойным, недосягаемым для боли, и стоял, подняв глаза к небу.
       Костры из-за сухих дров сгорели быстро. Догорающее пламя позволило увидеть на столбах обуглившиеся и искореженные тела: скелеты, склеенные обгоревшим мясом. Шум стал невыносимым и не стих даже тогда, когда кардинал попытался опять обратиться к толпе. Некоторые завопили, что колдун поразил их криком, но солдаты в толпе заставили толпу замолчать.
       Слышал, будто где-то в толчее был еще один англичанин, но мне его не назвали, и я не могу поэтому его найти. Этот человек якобы рассказал другому, что, когда кардинал показал на почерневшие трупы и крикнул:
       “Это — справедливо казненные враги человечества”, какой-то из черепов со скрипом повернулся на сморщившейся шее и отчетливо произнес: “Ты лжешь!”. Думаю, это неправдоподобно, но историю часто повторяют, и я не могу с уверенностью утверждать, что это неправда.
       Твой нижайший слуга П.

1