И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! приими дух мой" (Деян. 7, 51-59).
      Как видим, отношение апостолов к властям, когда интересы церковные вступали в противоречие с интересами власти, довольно недвусмысленно. Никакой альтернативы. Во-первых, - церковные интересы.
      Впоследствии ап. Павел, вопреки, казалось бы, утверждению, которое мы привели в начале главы, напишет: "Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против Властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных" (Еф. 6, 12). В том, что здесь под начальствами и властями подразумевается совсем не то, что мы встречаем в "Небесной иерархии" Дионисия Ареопагита, нет сомнения. Там все-таки говорится о добрых духах, небожителях (в богословии не разработана иерархия темных сил), а здесь духи злобы выделены самостоятельно.
      И всей своей жизнью ап. Павел оправдал эти слова. Кроме того, что он больше всех был в трудах, в опасностях на реках, от разбойников, от единоплеменников, от язычников, в городе, в пустыне, на море, от лжебратий, трижды терпел кораблекрушение и сутки пробыл на глубине морской, переживал изнурение, бдения, голод, жажду, пост, стужу и наготу (см. 2 Кор. 11, 23-27), кроме всего этого, вызванного естественными трудностями апостольства, он не меньше претерпел и от властей, у которых он никогда не шел на поводу, встречая на каждом шагу сопротивление, озлобление и насилие: был безмерно в ранах, более, чем кто другой - в темницах, многократно его избивали до смерти, пять раз был бит палками по сорок раз без одного, три раза его били палками без счета, однажды побивали камнями (см. там же), и всего не перечесть
      Вот такие отношения с властями были у автора известного изречения "существующие же власти от Бога установлены"
      В жизни он осуществлял единственный принцип "Божие - Богу" (Мф. 22, 21, Мк. 12, 17). Реакция властей его меньше всего интересовала
      Этот (эти) (и только) пример и должны мы иметь в виду, когда ориентируем себя по отношению к любой власти, и более всего - советской. [15]
      Кстати, Русская Церковь, здоровая и чистая, во главе с патриархом Тихоном, так и отнеслась к революции и советской власти: не признала ни ту, ни другую. О том, что произошло потом, можно лишь сожалеть.
      На этом можно было бы и закончить эту тему, но прежде чем поставить точку, имеет смысл разобраться в позиции по этому вопросу такого свободного и авторитетного церковного публициста, как А Левитин-Краснов Он неоднократно уделял внимание этому вопросу Его нельзя обойти вниманием еще и потому, что наша позиция далеко не совпадает с его
      "Признавая в принципе светскую власть, - пишет А. Левитин, - христианство, тем самым, освящает насилие". [16] И далее: признавая государство. Церковь, тем самым, освящает революцию, ибо еще не было такого государства, которое возникло бы не революционным путем. [17] В доказательство этого тезиса он приводит слова Д. С Мережковского: "Революция есть лава текучая. Государство - лава застывшая". [18]
      Из этих положений Левитин делает довольно справедливый, но не вытекающий из них вывод: христианин может признать революцию постольку, поскольку она "на добро людям". В принципе Церковь может признать и Октябрьскую революцию, считает он, она не признает лишь злоупотребление революционными методами, когда они из средства утверждения добра и справедливости, сами превращаются во зло.
      Не желая допустить какую-либо двусмысленность, он пишет прямо: "Христианское сознание может принять октябрьскую революцию (с тех позиций, с каких ее принимал А. Блок в своей знаменитой поэме) и гражданскую войну 1917-1921 гг. в защиту революционных завоеваний (за исключением жестоких кровавых эксцессов над беззащитными людьми), но христианское сознание никогда не признает методов ежовщины, бериевщины, а также злоупотребления властью, известных под названием "культа личности". [19]
      Трудно поверить, что Анатолий Эммануилович мог руководствоваться в своих рассуждениях такой "полосатой" логикой. Разберем его позицию с начала.
      Во-первых: из того, что христианство признает в принципе светскую власть, еще не следует, что оно освящает насилие. Он был бы неправ даже в том случае, если бы написал вместо "освящает" - "признает". Как мы уже выяснили, христианство насилие в любой форме не только не освящает, но и не признает
      Во-вторых: то же самое и с "освящением" революции, которая наиболее выразительно проявляется в насилии. Ошибочно и утверждение, что в истории не было государства, которое возникло не революционным путем. Классический пример - государство Израиль.
      Образное выражение Мережковского разбирать нет необходимости.
      Совершенно непонятно и что значит признание революции "постольку, поскольку она на добро людям". Это как же? Корой левого полушария признаю, а подкоркой правого - нет? Или одним сердечным клапаном - да, а другим - нет? В 20-х годах за такую половинчатую позицию уважаемого автора большевики не моргнув глазом отправили бы на тот свет.
      Далее: если исключить злоупотребления революционными методами, когда они из средства утверждения добра и справедливости сами превращались во зло, тогда не останется что признавать и революция, и история советской власти все соткано из этих злоупотреблений.
      И последнее, самая "недвусмысленная" конструкция Левитина:
      1) христианин не может принять октябрьскую революцию с позиции А. Блока;
      Хорошо известно, что Блок ожидал революцию, но увидя воочию, к чему она привела Россию, глубоко разочаровался в ней и умер почти от голода на глазах у платонически-любвеобильной советской власти.
      2) христианин может принять гражданскую войну за исключением жестоких кровавых эксцессов над беззащитными людьми;
      Настоящий христианин никогда не признает никакую войну, и уж тем более - гражданскую, когда со штыком в руках поднимались брат на брата, сын на отца.
      3) христианское сознание никогда не признает методов ежовщины, бериевщины, а также злоупотребления властью, известных под названием "культа личности".
      Левитину лучше чем кому-либо известно, что вся история советской власти до середины 50-х годов состоит из последовательно сменявших друг друга этих явлений (злоупотребления властью). А дальше - так же последовательно идут хрущевшина и ка-ге-бевщина.
      Так что признавать христианину оказывается нечего.
      У Левитина есть превосходная, справедливая и безупречная оговорка на нашу тему: "Согласовать Церковь с социальной (Октябрьской, в данном случае) революцией можно постольку, поскольку она не противоречит христианским началам", [20] но в этой формулировке еще нет ответа на вопрос: противоречит, все таки, или нет Октябрьская революция христианским началам. Это только заявка на тему, но не решение вопроса.
      Итак: признание христианином светской власти носит не безусловный, а условный характер.
      Если исполнение воли светской власти может повлечь за собой нарушение воли Божией, т.е. если воля государства вступает в противоречие с принципами Церкви, то для христианина не может быть другого выхода, как отвергнуть установки сверкой власти.
      Папа Лев XIII в свое время сказал такие слова: "Если кто окажется перед альтернативой нарушить повеления Господа или повеления властителя, он должен последовать заветам Иисуса Христа, и ответить по примеру апостолов: "Лучше повиноваться Господу, чем людям". Поступая так, он не заслужит упрека в неповиновении, ибо властители, когда их воля противоречит божественным и естественным законам, превышают свою власть и грешат против справедливости С этого момента их власть бессильна, ибо там, где она несправедлива, она не существует". [21] Отсюда следует практический вывод: исполнять волю государства можно только в том случае, когда она не находится в противоречии с религиозной совестью.
      Христианство, таким образом, не отрицая светскую власть в принципе, в отдельных случаях призывает к прямому сопротивлению ей.
      И может случиться так, что Церковь, в принципе отвергая всякое насилие, при определенных условиях сама выступит в качестве "революционной" силы. Например: в антихристиански настроенном государстве лучшие умы Церкви, желая сохранить свою преданность Христу, не желают подчиняться государственной власти, продолжают миссионерское дело, проповедуют христианские идеи, говоря нашим языком - занимаются религиозной пропагандой.
      Когда государству отказывается повиноваться отдельный гражданин, как справедливо пишет Левитин, то это - государственное преступление, но когда перестает повиноваться масса народная - это революция. Но, кажется, советской власти с этой стороны нечего бояться. В церковноначалии и священнослужителях нашей Церкви она имеет надежного союзника в своей политике...
      В историческом контексте вопрос "Революция и Церковь". "Церковь и государство" был поставлен по-другому. Революционеры и советская власть не спрашивали мнения Церкви. Революционная власть, победив самодержавие, всем своим могуществом внешней силы обрушилась на Церковь, на этого "помещика в рясе", как ее называли.
      Полилась широким потоком кровь христианская. На фоне размеренной церковной жизни засиял яркий букет христианства - сонм мучеников...
      1) Справедливое общество не может быть построено на основе насилия... (которое) расчленяет семьи, причиняет смерть одним и заключает в тюрьму других, как говорил кардинал Сильва Энрикес. О. Филдинг Кларк. "Христианство и марксизм". Изд "Прогресс". 1977. Пер с англ. Машинопись, с. 122. Помимо этого, насилие идет рука об руку с неприязнью А неприязнь оглупляет. "Не отдавай себя во власть неприязни". Савва Дангулов. Кузнецкий мост. М., 1978, с. 535
      2) А. Осипов, проф. Справедливость и насилие. "Журнал Московской Патриархии". 1973. N 7. с 49.
      3) Там же, с. 51. Уже за одни эти слова автор достоин того, чтобы быть на хорошем счету у власти и выступать за границей как доверенное лицо.
      4) Но есть аналогия, которую мы, впрочем, не склонны разделять. По мнению А. Карташева, главного эксперта-министра вероисповеданий во Временном Правительстве, высказанном им на религиозно-философских собраниях в Петербурге. Иосиф Волоцкий был "неправ" пред заволжскими старцами, по отношению к которым им было применено насилие. См. "Записки РФС", с. 216.
      5) Известный возглас Иисуса Христа "Боже. Боже, векую оставил Мя еси по сей день для нас, надо признаться, остается тайной Богочеловеческого бытия
      6) От того, что оно "обычное, мелкое", привычное, правильнее сказать (от того, что часть встречается), насилие не теряет своего гнусного содержания. Св Иоанн Златоуст говорит, что несправедливость и справедливость имеют одинаковую силу, как в большом, так и в малом. Св. И. Златоуст. Полное Собрание Сочинений. т. 8. с. 402.
      7) Св. И. Златоуст. Полное Собрание Сочинений, т. 8. с. 359.
      8) Епископ Сергий. "Записки РФС". с. 160.
      9) См. мнение А. Карташева. Там же, с. 216. Правда, "меч" в христианстве есть. Но меч не того внешнего насилия, о котором идет речь, а меч внутреннего принуждения (точнее - понуждения, тоже внутреннего). Это меч, присутствие которого явственно и неизбежно в христианстве, как единой, вселенской, истинной религии. В таком случае, для приемлющих христианство оно - Сила, а для неприемлющих - объективно и безусловно "насилие". Уже тем, что христианство существует. См. по этому поводу рассуждения В. А. Тернавцева на заседаниях Религиозно-философских собраний. "Записки РФС". с. 204. 207.
      10) Л. Либединская. С того берега. Повесть о Николае Огареве. М.. 1980. с. 169.
      11) Мережковский. См. "Записки РФС", с. 152.
      12) Мысль восточного христианина. См. М. Семашко. Маздак. Повести черных и красных песков. Алма-Ата. 1974, с. 123.
      13) Л. Либединская. Ук. соч., с. 90. Нам известен только один человек (из церковной среды), который утверждал и "доказывал" странную мысль о наличии в христианстве, точнее, в самом Евангелии, "принципа насилия", "принципа боли". Это - В. В. Розанов. См. реферат на заседании РФС: "Основание церковной юрисдикции или о Христе - Судии мира". Впервые опубликован: "Новый путь". 1903. N 4. затем: "Темный лик". СПб.. 1910.
      14) Св. И. Златоуст. Полное Собрание Сочинений, т. 7, с. 204.
      15) Для нас Христос был страдающим. Страдальцем. Он был против скверны мира и потому страдал. Страдал именно потому, что был против этой скверны. "А есть ли скверна хуже власти?" (слова восточного христианина. См. М. Семашко. Маздак. Повести черных и красных песков. Алма-Ата. 1974, с. 28). Кнут в руки взяли "кремлевские мечтатели" (Г. Уэльс о Ленине), забыв, что подлинная сила - в сострадании. Логика кнута самым коротким путем приведет их к дьяволу. (См. М. Семашко. Ук. соч., там же). Но мы то не должны под страхом кнута идти Тем же путем. У нас - свой, христианский путь.
      16) А. Левитин, В. Шавров. История русской церковной смуты Машинопись. т. 1. М., 1963. с. 53.
      17) Там же.
      18) Там же.
      19) Там же. с. 53-54.
      20) Цит. по: А. Левитин. В. Шавров. Очерки по истории русской церковной смуты 20-30 гг. Машинопись, т. 2. М., 1962. с. 91.
      21) Там же. с. 374.
      ПОЛИТИКА - ТАКТИКА - ПРАКТИКА
      ДЕКРЕТ. ОБЩЕЕ.
      Юридическим документом, положившим начало планомерного, сознательного, ломового "крестового" похода большевиков против Церкви явился декрет об отделении Церкви от государства.
      В первые дни Октябрьской революции еще не до Церкви было. [1] Только в январе 1918 года появляется декрет - декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, получивший название декрета о свободе совести. В его выработке лично участвовал В. И. Ленин, принят был СНК 20 января, впервые опубликован в "Известиях ВЦИК" 23 января.
      Сотни раз с тех пор пережевывался он в популярной литературе, но насколько обширна эта литература, рассматривающая декрет с точки зрения его смысла (имеем в виду изданную в нашей стране), настолько запутанней стал вопрос о значении его в церковной жизни, для церковных людей.
      Среди множества лестных, а точнее - льстивых, характеристик его в атеистической (да и церковной) литературе уже теряется истинное его безобразное лицо, прикрытое дырявой маской декора. Популярные толкования декрета пропагандистами-атеистами до того захламили общественное сознание, что требуется долгий и кропотливый труд для реставрации истинного представления об этом юридическом документе.
      Для верующего человека тема эта по-прежнему остается актуальной. Что представляет собой декрет об отделении Церкви от государства с позиции православного церковного сознания в целом и сознания отдельного человека? В чем действительный его смысл и насколько демократичен он в глазах непредубежденного рассудка? - Эти вопросы должны быть решаемы вновь и вновь в ответ на попытки атеистов исказить историческую правду.
      ...Ослепленные материальной несправедливостью, господствовавшей в русском обществе того времени, движимые единственно алчными мотивами заполучить и себе кое-что из имевшихся в руках имущего класса благ, с сознанием, не поднявшимся выше утилитарно-бытовых запросов, лишенные всякого представления о творчестве, духовности и религиозности, революционеры и в Церкви видели только экономическую общественную единицу, обладавшую значительными земельными угодьями, громадными материальными ценностями и пр.
      Такое одностороннее представление о Церкви и определило ту Жестоко "насильственную "церковную" политику революционного правительства по отношению к Церкви, со всеми вытекающими отсюда кровавыми последствиями.
      Начало ей положено было декретом об отделении Церкви от государства, который в области применения на практике вылился в чудовищные формы, который так неузнаваем стал в сфере реализации, что совершенно потерял и те немногие положительные характеристики, которыми он обладал на стадии законопроекта.
      Этим декретом Церковь, которая вскормила русское государство, спасала его в тяжелые минуты и представляет для народа источник духовной жизни и основу его моральных убеждений, оказывалась лишенной своего непреходящего значения Церковь была ни введена на уровень, ниже обыкновенного частного общества, вроде спортивного или кооперации. У Церкви были отняты права, свойственные даже этим частным обществам.
      "Декрет о свободе совести, - писал в "Церковных ведомостях" проф. А. Сагарда, - является началом законодательного и планомерного похода против Церкви. В стране, покрытой на трудовую копейку тысячами православных храмов, монастырей, часовен, в стране, многомиллионный народ которой призывает благословение Церкви на брак, рождение детей, обращается к ней за молитвой во все дни своей жизни и напутствием в последний земной путь, - провозглашается отделение Церкви от государства, и последнее, как грезится оно совету народных комиссаров, под беспрерывную стрельбу пулеметов, стоны убиваемых, дикий разгул пьяных орд, носит безусловный атеистический характер". [2]
      Произвол, ненависть к Церкви и к религии вообще были положены в основу всего декрета о "свободе совести", и целью своею он имел не обеспечить свободу совести, но подвергнуть Церковь заушениям и оплеваниям со стороны тех, кому совесть позволит это сделать.
      Каждым постановлением декрета у Церкви подрубалась жизненная база ее существования, отсекалась живительная артерия, во все времена соединявшая ее с русским народом.
      В декрете нет ничего специально большевистского. Загляните в программу любой партии, кроме черносотенных, и вы везде найдете требование отделения Церкви от государства. У эсеров, меньшевиков, народных социалистов, кадетов.
      Казалось бы, всем оставалось только радоваться и благодарить большевиков за выполнение этой программы. Однако никто не радовался.
      "За кого же образованные специалисты вступятся? - спрашивает автор одной заметки в "Красной газете". - За черных попов или за красных большевиков?"
      Прочтя тьму газет, автор приходит к выводу, что за большевиков почти никто не вступился. Все тайно или явно сочувствовали Церкви. [3]
      Были в декрете 23 января даже такие положения, которые вообще не стояли в неразрывной связи с его основными началами Это такие пункты, как запрещение церковным религиозным обществам владеть собственностью, лишение их прав юридического лица и национализация всего церковного имущества.
      Этих ограничений не знает ни одно соответствующее законодательство европейских государств. Не знает его даже самый радикальный закон об отделении Церкви от государства - французский 1905 года. Французский закон только ограничивал право церковных учреждений накоплять капиталы, но самого права владеть имуществом [4] их не лишал, равно как не лишал и других прав юридического лица.
      Не вытекают отмеченные ограничения большевистского декрета и из того принципа, что религия есть частное дело граждан Частные общества ведь имеют право юридического лица, владеют собственностью.
      Весьма существенным, между прочим, было и то обстоятельство, что в декрете не устанавливалось никакого переходного периода между старым и новым способом существования Церкви.
      Закон об отделении Церкви от государства во Франции, например, назначал пенсии всем духовным лицам, получавшим раньше Жалование из казны Тот же закон, передавая государству жилые церковные здания, предоставлял пятилетний срок бесплатного пользования ими старым владельцам.
      У нас же распоряжением власти от 20 января предписывалось немедленное прекращение государственных ассигнований в пользу Церкви, с выдачей содержания священнослужителям всего лишь за один месяц вперед.
      Декрет не делал никаких указаний и о порядке осуществления нового закона.
      В распоряжении Церкви было, таким образом, очень мало времени на реорганизацию своей материальной основы на новых началах, да очень мало было и самих возможностей стать на собственные ноги в материальном отношении, не имея даже права на владение имуществом.
      Декрет был составлен в форме слишком общей и оставлял открытыми многие существенные вопросы. Упразднялась, например, Церковная метрикация в ее прежнем значении. Но означало ли это, что она упразднялась и в чисто церковном смысле?
      Запрещалось обучение религии в школах. Но на каких основаниях могло существовать специальное богословское образование, если принять в соображение факт изъятия из ведения Церкви всех ее бывших школ, в том числе и специальных?
      Церковные общества лишались права владения собственностью Но могли же они иметь какое-либо имущество, какие-либо средства на нужды культа? А если могли, то в какой форме?
      Богослужебные здания и предметы отдавались, условно, в пользование верующих. Но на каких именно основаниях и в каком порядке? Декрет не входил в эти частности. Практически же они были весьма важны, и пока не последовало их выяснения, положение Церкви оставалось неопределенным и трагичным. [5]
      Уже давно было подмечено, что декрет о свободе совести, как и большинство первых большевистских декретов, опубликованных советским правительством, почти не поддается оценке с юридической точки зрения. Это - документ чисто декларативный, напоминающий программу-максимум подпольной партии. Полная отвлеченность, поразительная убогость законодательной техники, соединенное с совершенным незнанием той среды, той категории населения, для которой новый декрет должен был иметь реальное значение.
      1) Ярославский Е, "10 лет на антирелигиозном фронте" Акц изд-во "Безбожник" 1927, с. 1.
      2) "Церковные ведомости" 1918 N 6, с 252-254
      3) Там же. N 3-4, с. 158
      4) Конфискация церковных имуществ во Франции частично была произведена еще в эпоху великой революции. Затем государство по закону 1905 года отобрало от церковных учреждений все имущества, полученные ими от государства, но собственно церковных не тронуло и передало их культовым ассоциациям - юридическим преемникам прежних церковных учреждений.
      5) Б В. Титлинов, проф "Церковь во время революции". Изд-во "Былое" Пг, 1924. с. 115-116, 117
      ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ДЕКРЕТА
      О подготовке декрета об отделении Церкви от государства стало известно почти за месяц до его опубликования. Проект декрета был напечатан в газетах в последних числах декабря 1917 года. [1]
      И осуществление его, как известно, началось еще до издания его и вылилось в приемы и тактику, которые имеют так же мало общего со свободой совести и отделенностью Церкви от государства, как аресты инакомыслящих со свободой личности в условиях торжествующего социализма. [2]
      Уже в начале января 1918 года в Петрограде, например, были предприняты некоторые правительственные действия, далеко предвосхищавшие будущий закон. Так, в связи с общим постановлением о типографиях, была изъята из распоряжения церковной власти и занята большевиками синодальная типография. Стали закрывать придворные и домовые церкви. 13 января комиссар призрения отдал приказ о реквизиции помещений Александре. Не век он Лавры.
      Православный народ, как писал один западный историк, [3] инстинктивно почувствовал, что кроется за этим декретом. Он почувствовал, что речь идет о самом неприкрытом произволе большевиков по отношению к Церкви, что святыни русского человека одним росчерком пера объявляются каким-то туманным "достоянием русского народа", на самом же деле - безбожных большевиков. [4]
      Если декрет будет приведен в исполнение, не напрасно опасались члены церковного Собора 1917-1918 гг., то большевики станут отнимать храмы, снимать ризы с икон, священные сосуды перельют на деньги, прекратится совершение таинств, умерших будут погребать без отпевания, и от "Руси святой" останется "Русь поганая".
      В действительности вскоре именно так и было.
      VIII Отдел Наркомъюста по проведению в жизнь декрета об отделении Церкви от государства назывался ликвидационным. [5] Руководил этим отделом известный ярый антицерковник П. А. Красиков. [6] Только 24 августа 1918 г. НКЮ утвердил инструкцию о порядке осуществления декрета, а до этого он "успешно" осуществлялся в практике большевистской работы на основе произвола чистейшей воды.
      "Новая жизнь" справедливо ставила вопрос: "что они (большевики В.С.) сделали для идейной подготовки в народных массах своих церковных реформ? "[7] - Ровным счетом ничего. Сочувствия большевикам в их церковной политике, не было, поэтому "декрет... об отделении проводился... в крайне неблагоприятных условиях". [8]
      Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (Казанский) 23 января 1918 года в своем письме в Совнарком предупреждал, что осуществление декрета вызовет серьезные стихийные волнения верующих. [9]
      Случилось даже хуже. Провинциальная хроника изобиловала сообщениями о кровавых эксцессах, вызванных осуществлением декрета. [10]
      Положение осложнялось тем, что ни в одной губернии не было компетентных лиц, которые могли бы правильно понять и толково руководить осуществлением декрета.
      Вологодский губисполком, например, в июне 1918 года совершенно откровенно сообщал в Наркомъюст, что в губернии до сих пор нет специальных учреждений, ведающих отделением Церкви от государства, в силу чего "является крайняя необходимость в немедленной присылке из центра соответствующих инструкций и компетентных лиц по означенному вопросу". [11]
      Исполком Западной области также уведомлял в это время Наркомъюст, что и там нет учреждения, которое проводило бы в жизнь декрет от 20 января. Единственная причина тому - "отсутствие компетентных лиц". [12]
      С такими же письмами весной и летом 1918 года в Наркомъюст обращались Воронежский, Витебский, Рязанский, Пензенский и другие губисполкомы. [13]
      С жалобой в центр по поводу отсутствия "специалистов по религиозному вопросу" многие губернские и уездные исполкомы обращались даже в 1919 году, т.е. более чем год спустя после выхода декрета. [14]
      Отсутствие единой инструкции о проведении в жизнь декрета от 20 января и отсутствие мало-мальски подготовленных (в юридическом смысле) кадров создавало в это время самые благоприятные условия для широчайшей административной самодеятельности на местах. [15] Причем, эта самодеятельность развивалась, как правило, под явным влиянием крайних антицерковных сил.
      "Неумелый и раздражающий население способ проведения частью провинциальных работников церковного декрета в жизнь", - признавал советский журнальный официоз, - явился одной из двух (?) причин эксцессов". [16]
      Самая левая, но не советская, газета "Новая жизнь" М. Горького напечатала в эти дни статью "Отбой", в которой рядом аргументов доказывалось, что декрет беспочвен и преждевремен, и что его авторам придется отступить перед неблагоприятными условиями русской действительности. [17]
      Но большевики не были бы большевиками, если бы отступили от своих планов. Особенно, когда власть и армия были в их руках. Они не отступили, несмотря на то, что народ был явно недоволен таким "церковным" законодательством.
      Народ явно протестовал Многие хотели оставить в силе прежние традиции совершения молебнов на рынках и базарных площадях, многие желали видеть иконы в публичных местах, как например, в столовых, буфетах, магазинах и т.д., но верный принятому "истинно демократическому" закону и порядку V Отдел НКЮ категорически запретил такое явление.
      Не принимались во внимание никакие заявления и просьбы. Можно подумать, что это не был голос народа, во имя которого и именем которого советская власть творила свое беззаконие.
      Сочувствия большевикам вообще не было. Протест против советской "церковной" политики был почти всеобщим. Декрет об отделении Церкви от государства осуществлялся в жизни огнем и мечем. [18]
      Голос протеста против насилия со стороны государства над Церковью встречал воодушевление и сочувствие в самой широкой верующей среде. Мужество Патриарха Тихона передавалось православным, которые по одному его знаку могли идти на смерть.
      Кстати, первое, с чем столкнулись большевики при осуществлении декрета, это - сильная церковная активность Патриарха и членов Собора Российской Церкви 1917-1918 гг. Ни одно известное поползновение большевиков не оставалось без внимания Собора и открытого, смелого церковного обличения.
      Сопротивление поползновению большевиков на интересы и достояние Церкви было совершенно очевидно и реально ощутимо. И не только в таких выразительных явлениях, как крестные ходы и братства защиты церковных святынь.
      Можно было наблюдать другие, бесчисленные менее масштабные проявления протеста против политики большевиков и тем самым - симпатии и солидарности Церкви.
      Газеты писали о ряде столкновений, иногда кровавых, к которым приводили попытки осуществить новый декрет в провинции.
      Газетные телеграммы в это время сообщали о подъеме религиозного чувства среди православного населения в виду обрушившегося на Церковь гонения.
      Не надо быть антисоветчиком, достаточно быть лишь объективным историком или просто непредубежденным свидетелем, чтобы заявить о почти физическом уничтожении Церкви в первые годы Советской власти.
      В соответствующем месте приведем и факты на этот счет, а пока ограничимся общими замечаниями, что Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви находил свое выражение в жизни в совершенно жутких, иногда не человеческих формах.
      Эти факты из политики воплощения в жизнь принципа отделения Церкви от государства, если их собрать, дают премерзкую картину, характерную, кстати, для всех сторон государственной жизни первых лет советской истории.
      Вину за все правовые эксцессы, происшедшие на почве осуществления декрета, советская власть, ничтоже сумняшеся, возложила на Церковь и "контрреволюционное духовенство".
      По меньшей мере, несерьезно все промахи и недочеты в деле отделения Церкви от государства валить исключительно на "агитацию церковников".
      И вот, рождается некое подобие самокритичности. "Мы должны быть менее всего одержимы болезнью самовлюбления и причины маленьких недостатков механизма (разрядка наша - В.С.) в данном отношении поискать и в собственной среде... ". [19] Сам способ проведения в жизнь церковного декрета провинциальными работниками на местах, был нецелесообразный, непродуктивный, непоследовательный, без всякой нужды раздражавший население и затрагивавший его религиозные чувства. [20]
      1) См. Титлинов Б. В., проф. "Церковь во время революции". Изд. "Былое". Пг, 1924, с. 106.