– "Никогда".
 
 
А закончится всё словом "Всегда", пророчески подумал я. Заложил книгу пальцем, закрыл и тут же открыл. Текст изменился. Теперь страница начиналась таким вот пассажем:
 
 
Быть может, несколько сбивчиво и не совсем умело, зато на удивление правдиво, рассказал нам Хорхе Ипец о том, что произошло на самом деле, хотя, в действительности, возможно, и не случилось, в те самые-самые, ныне легендарные времена, когда Последняя Битва За Сознание Масс была уже так близка и неотвратима, что грядущий её пепел холодил своим чёрным шелестом всякое умное сердце, а угасающие надежды людей, считающих себя вменяемыми, были связаны с семёркой отважных бойцов под водительством героя, имя которому Амазарский Ястреб.
 
 
Убедившись, что артефакт находится в прекрасном рабочем состоянии, я прислушался к самому себе: душит жаба или нет? Жаба душила. Отдавать одну из самых своих любимых игрушек не хотелось. Жуть как не хотелось. Значит, выбор удачен, решил я. Сунул книжку под мышку, подхватил коробку с "консервами" и двинул на выход.
На бульвар Гагарина, где живёт Альбина, решил выбраться через улицу Горького с выездом на улицу Ленина, далее – до памятника вождю и направо. Однако решение на поверку оказалось не совсем удачным. Проезжая мимо Художественного музея, угадил в глухую, растянувшуюся аж до областной филармонии, пробку. Но нет худа без добра. Пока тащился виноградной улиткой от одного перекрёстка до другого, сделал два важных звонка. Сначала неудачно – Белову, потом удачно – домой. Дома к трубке подошёл Ашгарр.
 
      – Как у вас дела? – спросил я. – Не заметно ли у нашей подопечной признаков томления на предмет зыбкости собственного бытия? Не обеспокоилась ли ещё эфемерностью реальности?
      – Да вроде пока нет, – доложил поэт.
      – Как аппетит?
      – Поела гречу с сосиской, чаю откушала с булочкой. Булочка была с изюмом. На обед я заказал в "Багире" большую пиццу.
      – Пицца – это отлично, только когда доставят, позырь обязательно в глазок. Убедись, что не злодей. А если что, вали гада без раздумья.
      – Это обязательно, – пообещал Ашгарр.
      – Девчонку чем развлекаешь?
      – Сама развлекается. После завтрака в Интернете ползала, всю плешь, кстати, проела за то, что "Эксплоером" пользуюсь, а не "Оперой".
      – Дай угадаю: скачала и установила?
      – А как же. Конечно. Потом долго возмущалась, что у меня блога в Живом Журнале нет.
      – А зачем он тебе?
      – Не знаю. Она говорит, что это обязательный элемент принадлежности к клану избранных. Говорит, у всех творческих людей обязательно есть свой блог.
      – Если у всех, какая же это избранность?
      – Никакая, – сказал Ашгарр. – Это, наверное, как с масонами. Общество тайное, но каждый второй про них знает.
      – А каждый третий к ним принадлежит, – добавил я. И вернулся к главному: – А теперь что она делает?
      – Да ничего не делает, уже больше часа роется в Том Чемодане.
      – Это надолго, – невольно улыбнувшись, сказал я.
      – Надолго, – согласился поэт.
      "Тем Чемоданом" мы с ним называем небольшой фибровый чемоданчик без ручки, который остался нам в наследство от старых хозяев. При вскрытии обнаружилось, что он набит разными интересными вещицами. На мой взгляд, разумеется, интересными, на взгляд Ашгарра – как раз нет. Поэт сразу обозвал всё это сокровище трухлявым барахлом, и первое время порывался выбросить. Я, разумеется, покушения пресёк, а впоследствии использовал находку для тренировки зрительной памяти. Откину, бывало, крышку, обведу содержимое взглядом, закрою и составляю письменную опись. А потом проверяю себя. Через некоторое время, правда, стало неинтересно, поскольку выучил весь список наизусть. Мало того – запомнил на веки вечные. Разбуди посреди ночи, спроси, что там, в Том Чемодане, находится, и как от зубов отскочит. Вот и теперь, только о нём упомянули, невольно пустился в ревизию. И полетели перед мысленным взором: семь щербатых шариков из мутно-зелённого технического стекла и пять стальных подшипниковых, рота оловянных солдатиков, племя гуттаперчевых индейцев, шестнадцать единиц боевой игрушечной техники, модель синий "копейки" в масштабе один к сорока трём, коробочка из-под зубного порошка с горстью стекляшек от дешёвой броши, два рулона пистонов, пачка "переводок" с сексапильными гражданками ГДР, три затвердевших до каменного состояния кубика первой советской жвачки кондитерской фабрики "Калевала", бронзовая боевая медаль "За оборону Сталинграда" и алюминиевая памятная "Пуск Саяно-Шушенской ГЭС", небольшой кляссер с марками на темы "Флора", "Фауна" и "Космос", пионерский значок с кудрявым мальчиком, театральный номерок с гравировкой "ТЮЗ – г. Челябинск – 254", засушенный майский жук в пожелтевшей спичечной коробке производственного объединения "Гомельдрев", магнитофонной пассик, крылатый офицерский знак "Специалист 1 класса", открытка с Гойко Митичем в роли Большого Змея, почётная грамота победителю второго этапа Всесоюзного пионерского марша "Мой труд вливается в труд моей республики", поломанная в двух местах магнитофонная бобина, девятнадцать пулек для "мелкашки" в распечатанной коробке, лента от бескозырки с надписью "Отважный", зелёная кокарда для полевой фуражки, офицерский парадный ремень с пряжкой из жёлтого металла, пуговица от фирменных штанов "Вранглер", две монетки номиналом в пять злотых, испещрённый рунами "чижик", ракетка для пинг-понга с выщипанными по незамысловатому узору шипами…
 
Не дал мне Ашгарр воспроизвести в памяти весь список, забеспокоился:
 
      – Эй, на барже, чего молчим?
      – Вспоминал, что в чемодане лежит, – сознался я.
      – Знаешь ты кто? Ты Скупой Рыцарь, – в шутку упрекнул поэт и стал глумиться: – Не бойся, ничего не стырит. Я прослежу. А когда приедешь, проверишь.
      – Тьфу на тебя.
      – Ладно, Хонгль, не психуй. Скажи лучше, как у самого дела.
      – Перехожу к активной фазе поисков злодея, – бодро доложил я и, не удержавшись, посетовал: – Знать бы ещё точно, где его искать.
 
На что Ашгарр заметил:
 
      – Как утверждал персидский мистик Фаридадин Абу Талиб Муххамад бен Ибрагим Аттар, всё есть повсюду. Там что…
      – Подожди, – перебил я поэта, – не расслышал. Что, говоришь, утверждал персидский мистик Фаридадин Абу Талиб Муххамад бен Ибрагим Аттар?
      – Для тех, кто в танке, повторяю: всё есть повсюду.
      – Значит, зона поиска безгранична?
      – Это с одной стороны, а с другой: злодея можно отыскать, не сходя с места. Понимаешь, куда клоню?
      К большому сожалению, дальше поддерживать нашу учённую беседу я не смог. Не потому что мне нечего было сказать, вовсе нет. Напротив, у меня было что сказать на эту тему, но слева по борту пристроилась и поползла параллельном курсом синяя "тойота", дооборудованная аудиосистемой с такими мощными басами, что стёкла в моей машине стали дребезжать, а я перестал слышать самого себя.
      – Позже позвоню, – крикнул я Ашгарру.
      Спрятал телефон и установился немигающим взглядом на водителя шумного драндулета. Пяти секунд не прошло, как я добился своего. Сытый хряк в шмотках папуасских раскрасок поёжился, словно холодным ветром на него подуло, и посмотрел в мою сторону. "Чего, козёл, вылупился?" – прочитал я по его губам. Я постучал пальцем по уху, показывая, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и окончательно оглохну. В ответ он презрительно сморщился и выкинул грубый палец. Тогда я вытащил и показал ему свой шикарный пистолет. Он тоже вытащил и показал пистолет, и тоже ни фига не газовый. Осталось только помериться болтами, подумал я, взял себя в руки и демонстративно отвернулся.
      А что ещё было делать? Превращать оболтуса в червяка? Не было у меня такой Силы, чтоб превращать его в червяка. Да если бы даже и была, не стал бы. Не зверь. К тому же тридцать третье правило драконов гласит: "Человек не виноват, что он родился человеком, будь к нему снисходительным". Я наши правила чту. Во всяком случае, стараюсь.
      В общем, ничего другого не оставалось, как только возмущаться по-стариковски и мысленно сетовать на то, что слишком много развелось в последнее время человечков, у которых на месте души пустая бочка.
      С этой бочкотарой, вообще, как-то странно дело обстоит. Казалось бы, бочка и бочка. Ну и ладно, и пожалуйста, и как хотите. Дело личное. Да только вот не совсем-то, получается, и личное. Ведь эту бочку нужно чем-то наполнять, поскольку гудит бочка, жрать всё время просит. Ничего лучшего пока не придумали, как кормить её звуковой стекловатой. Дёшево и сердито. А главное доступно. Вот и несётся теперь отовсюду эти умопомрачительные муси-пуси и дыц-дыц-дыц. Что на это скажешь? А то и скажешь, что заглушают высокими децибелами идиоты страх перед необходимостью разгадывать загадку своего человеческого бытия. Идиоты заглушают, а вменяемые страдают. И от чужого хамства страдают, и от того страдают, что оглушённые диким рёвом, не могут продудеть свою собственную песенку. Правильную такую песенку о чём-нибудь нежном. И очень важном ещё. О том, к примеру, как широко поле русское и как оно не пахано, как висят над голодными нивами облака неподвижные, и как догорает невыразимо грустный закат, какие случаются только у нас на Руси и только по осени.
      И пришло мне на ум в ту тяжёлую, почти неподъёмную минуту мысль, что вот как-то все сейчас чрезвычайно озабочены загрязнением воздуха, только и разговоров об этом (глобальное потепление, Киотские соглашения, протокол "двадцать-двадцать-двадцать", все дела), но почему-то в гораздо меньшей степени говорят о загрязнении первозданной тишины. Почему? Потому что воздух нужен всем, а тишина – только вменяемым? Поэтому?
      И ещё подумал: наверное, вменяемые ещё потерпят-потерпят немного, а потом не вытерпят, возьмут и изобретут такой аппарат, который будет не проигрывать, не воспроизводить звуки, а поглощать их. Эдакий патефон наоборот. Вот тогда и будет им счастье.
 
И мне тоже.
Но пока моё счастье состояло в том исключительно, что где-то там, далеко впереди, растащили наконец столкнувшиеся тачки, затор рассосался и синяя "тойота", сорвавшись в опасный слалом, обогнала меня навсегда.
 
 
Глава 12
 
 
Открыв дверь, Альбина подставила щёку для поцелуя и махнула рукой в сторону кухни:
 
      – Подожди, Егор, десять минут. Я сейчас.
      – Клиент? – сообразил я.
      – Клиент, – кивнула она, задержалась у зеркала на долю секунды, поправила ворот бежевой кофточки, взбила чёлку и, щёлкая складками юбки, упорхнула в комнаты.
 
Пышка Мопассана, подумал я, провожая её взглядом.
Не смотря на запредельные свои года, выглядела Альбина по-прежнему весьма и весьма аппетитно. Просто чертовски аппетитно. И не было у меня никаких сомнений, что, как и в былые годы, натолкнувшись на неё случайным взглядом, замирают правильные мужики на месте. Замирают, пялятся заворожёно на головокружительную роскошь её тела и вожделенно цокают языками. А главное ведь никакого силикона, никакой этой новомодной пластической хирургии, всё натуральное. Натуральное колдовство. Тайное искусство.
На кухне тихо работал телевизор, начинался дневной выпуск местных новостей. Я невольно прислушался, но ничего такого, что действительно могло бы называться новостью, в анонсе не услышал. Ящик собрался транслировать обычную атмосферу вселенского благодушия. Царёва партия, заручившись перед выборами поддержкой царя, заранее празднует победу. Посетивший город федеральный чиновник, дав ценные указания, убыл к постоянному месту воровства. Генерал-губернатор, приметив направленные на него телекамеры, показательно наорал на завравшихся чинуш. Это вроде как главное. Ну и по мелочам немного: транспортные пробки, аварии, пожары, цены на продукты первой необходимости, сезонные вернисажи и ангажемент столичных трупп. Всё то же, что и сто, и двести лет назад. Ничего принципиально нового. Или – что будет вернее для наших, в охотку поглощающих эпохи и племена, благословенных мест – принципиально ничего нового. И славе Силе.
Выложив на разделочный стол из пакета коробку с артефактами, Книгу Книг и трофейную кепку, я оседлал стул у окна. Осмотрелся, приметил на микроволновой печи книжку в пёстрой обложке, потянулся и тут же заграбастал её.
Книжка оказалась – ой, мамочки – опусом в жанре ироничного женского детектива. Прочитав название – "Увидеть блондинку и умереть", я высокомерно, чуть ли не презрительно, скривился, дескать, ну Альбина и докатилась. Это поначалу. А потом одернул себя, взглянул на это дело не с высоты, а со стороны и так подумал: а почему бы, собственно, и нет? Не "Гнев отринутых богов" конечно, и не "Жизнь и смерть Николая Курбова", и уж тем паче не "Тихий дон", ну и что? Пусть не высокая литература, но она Альбине нужна, высокая-то?
Высокая литература – это то, что тебя меняет. То есть прочёл книгу, и амба, стал теперь другим. Совсем-совсем другим. Кардинально другим. Так тебя вывернуло всего и перетряхнуло. А если не вывернуло, если не перетряхнуло, значит, не высокая литература, значит, потеха потешная ради потехи, чтоб вечер убить, чтоб водку не пить. Так говорят те, кому положено об этом говорить. И трудно с ними не согласится. Даже глупо, пожалуй, было бы с ними не согласиться. Не согласишься, чем возразишь? Нечем возразить. Всё правильно. Всё верно. Всё так оно и есть. Но с другой стороны не факт, что непременно всем-всем-всем в этом ненормальном мире прописана именно высокая литература. Далеко не факт. Высокая литература при всём уважении – не кислород, не вода и не хлеб, тот самый, который "насущный даждь нам днесь". Можно обойтись. Вполне.
Да-да-да, существуют те, кто настырно выискивает исчерпывающие ответы на проклятые вопросы, но ведь есть и те, кто уже не ищет, кто уже давным-давно все ответы для себя нашёл. Или – что тоже возможно и приемлемо для толерантного ума – сознательно отказался от их поиска. Нашёл ли, не желает ли искать, но в любом случае – успокоился. И теперь, пребывая в гармонии с самим собой, ничего не хочет менять. Зачем ему что-то менять, если его и так всё теперь вполне устраивает. Всем он теперь доволен, и в первую очередь собой доволен. И зарёкся начинать всё заново. Начнёт, что получит взамен? Повергающую в ужас неопределённость? Пятитонный грузовик сомнений? Несварение сознания? Ну и на фиг ему всё это? Живёт как живёт, и полагает свою жизнь нормальной. И, полагая так, защищает свою жизнь от всяческих посягательств. От интеллектуальных – в том числе и в первую очередь. Моя подруга, ведьма Альбина Ставиская, из таких вот цельных натур, из таких вот достигших душевного спокойствия даосов. Нравится мне это или не нравится, но она такая, и я должен принимать её именно такой. А посему – пусть читает что хочет.
Пока я, листая книжку в мягкой обложке, рассуждал о священном праве свободной личности на литературные предпочтения, сеанс магии без разоблачения благополучно подошёл к концу, Альбина повела своего посетителя на выход. Услышав их негромкое бу-бу-бу и щёлканье замков, я осторожно, стараясь, чтоб меня не заметили, выглянул в коридор.
Рядом с хозяйкой стоял высокий, смазливый, дорого, но с артистической небрежностью одетый парень, волосы у которого, между прочим, были такими же длинными, как у меня. И такими же чёрными. Только без проседи. Не обзавёлся он ещё в свои двадцать с небольшим благородной сединой.
 
      – Подглядывать, дракон, нехорошо, – упрекнула меня Альбина, когда, проводив красна молодца, прошла на кухню. – Любопытство, между прочим, порок.
      Хотя и считаю, что для частного сыщика любопытство вовсе не порок, а наипервейшая добродетель, оправдываться я не стал. Поступил хитрее. Сказал, ехидно ухмыляясь:
      – Чего-то, Альбина, парнишка твой на клиента не больно похож. Сдаётся, по жизни у него всё в полном ажуре. Признайся, что утешитель.
      – Утешитель? – Ведьма всплеснула руками. – Ха! Скажешь тоже. Молодой он ещё. Ребёнок. Можно сказать младенец против меня.
      – А сколько ему?
 
Альбина присела на соседний стул и задумалась:
 
      – Мишки, племянника моего, одноклассник. Школу Леонова вместе заканчивали. Вот и считай.
      – Двадцать один, – прикинул я. – Не такой уж и младенец. Живи он в Америке, уже мог бы заказывать текилу.
      – Текилу, говоришь? Ха-ха. Текилу он уже в тринадцать стал закидывать и червячком закусывать. Ничуть не показатель. Сопляк сопляком.
      – А хотя бы и сопляк. Что с того? Когда это юный возраст в деле утешения благородных матрон помехой был?
      Ведьма хотела возразить, но вдруг осеклась, нарисовала в голове заманчивую картинку и мечтательно улыбнулась:
      – В принципе да. – Но тут же опомнилась и решительно мотнула пышным париком: – Это в принципе. А конкретно: не по мне жеребчик.
      – Ой ли? – не поверил я. – Красавчик ведь.
      – Красавчик, говоришь? – Альбина глянула на меня с изучающим прищуром. – Уж не ревнуешь ли? А, дракон? Ревнуешь? Да?
      – Чуть-чуть, – ответил я, чтоб сделать ей приятно. – Децул.
      – А ты не ревнуй зазря, не тот это случай. Хоть и вышел статью и мордашкой, да не в моём вкусе.
      – Это отчего же?
      – Танцор он, – сказала ведьма таким тоном, будто обвиняла паренька в чём-то постыдном.
 
Решив, что неправильно её понял, я переспросил:
 
      – Ты сказала, что он танцор?
      – Да, я сказал, что он танцор. Исполнитель бальных танцев. Фокстрот исполняет, румбу, самбу, ча-ча-ча, джайв. Что там ещё?
      – Вальс, танго, – подсказал я машинально.
      – Ну да, вальс и танго. Короче говоря – танцор.
      – А разве это плохо?
      – Как по мне, так ничего хорошего, – заявила Альбина. И в ответ на моё вопросительное молчание пояснила: – Есть, дракон, в танцорах что-то такое, знаешь, бабское. Держаться так, будто штырь в одном месте. Не идут, а плывут. Ну чисто лебёдушки. И постоянно глазками по сторонам шастают, проверяют, какое впечатление производят на окружающих. Понимаешь, о чём я?
      – Вообще-то, тип знаком, – кивнул я. – Хлопец из таких?
      – В том-то всё и дело. Танцор, мать моя Тьма. И мало того, что танцор, так тут ещё певцом собрался заделаться. Представляешь? На эстраду, чёрт её рази, детке захотелось. Так захотелось, что аж ножками сучит от нетерпения.
      – Что, голос прорезался?
      – Чушь-то не пори, Егор. Сам же знаешь, что в нашем… – Альбина, ковырнув пальчиками воздух, изобразила кавычки, – …шоу-бизнесе можно и без голоса вполне обойтись. Главное – внешность. Связи ещё. Деньги. Напор. Драйв, как сейчас говорят. А голос… Есть – хорошо, нет – ещё лучше. Да что я, блин, тут рисуюсь, сам всё прекрасно знаешь. Да?
      Есть вещи, при оценке которых, я старюсь избегать крайних суждений, поэтому на вопрошающий взгляд Альбины ответил уклончиво:
      – Знать-то знаю, только полагаю, что не всё так однозначно.
      – Спорить не буду, – неожиданно согласилась ведьма. – Случаются исключения. Думала я тут недавно под коньячок насчёт всего этого. Крепко думала.
      – И чего надумала?
      – А то и надумала… – Альбина замолкла, но через секунду хлопнула меня по коленке. – Вот ответь мне, Егор, если по большому счёту брать, если не пи… Если не городить ху… Блин, как сказать-то без матушки?
      – Если не плести злостные небылицы, – подсказал я.
      – Да. Спасибо. Так вот, если не плести эти самые небылицы, разве голосом настоящие певцы поют? Говорю "певцы", имея в виду не наших… – Альбина вновь изобразила кавычки, – …звёзд попсячих, а настоящих певцов, певцов с большой буквы. Разве голосом? А ну ответить, как на духу.
      – Отвечу. И отвечу так: настоящие поют душой.
      – Правильно, дракон, – похвалила меня Альбина. – Правильно. В самую точку попал. Душой они поют, настоящие-то певцы. Душой. Поют душой о том, что есть за душой. А если нет души или за душой нет ни черта, тогда… Тогда – караул. Тогда, если даже у тебя голос шикарный, никакого толку всё одно не будет. Возьми, к примеру, Толю Пазкова, пупса златокудрого. Голосище будь здоров, да? А толку? Теперь вспомни Бернеса для сравнения. Марка. Вот мужчина был. Да? Голоса никакого, а затянет, бывало, сразу комок в горле встаёт. Скажешь, не права?
      – Насчёт Бернеса? Почему, не права? Права. Шаман ещё тот.
      Тут ведьма сделала "страшное" лицо, показала мне трехдюймовые когти и сказала не то в шутку, не то всерьёз:
      – У-у, ляпнул бы, что нет, задала бы трёпку.
      Подавшись чуть назад, я бездарно изобразил то, как бездарный актёр бездарно изображает испуг, и ведьма прыснула. Я тоже улыбнулся. После этого повисла долгая пауза, которую ведьма прервала расхожим замечанием:
      – Демон родился.
      – Как родился, так и уйдёт, – заверил я. И, всё ещё не решаясь перейти к главному, поинтересовался досуже: – Если не секрет, что танцору нужно от старой ведьмы?
      – Другому кому не сказала бы, – после небольшого раздумья призналась Альбина, – но тебе скажу. Я ему, Егор, Маску Гибрисы накладываю. Шесть слоёв уже наложила, семь ещё осталось.
      – Вот как. Это интересно. Что-то я не слышал, чтобы между колдунами города война началась. Да и парень твой на помощника колдуна никак не тянет. Зачем ему маска?
 
Ведьма чуть не подпрыгнула:
 
      – Как это зачем? Как это? Ты, Егор, видел в нашем шоу-бизнесе хоть кого-нибудь, кто без маски обходится? Нет, скажи, видел?
      – Телевизор смотрю редко, на концерты подобного рода сроду не ходил, так что не совсем в теме. Ни фига не эксперт.
      – Ну так я тебе скажу тогда: никто из них без масок не ходит. Ни кто. Ни один.
      – Что ж, – рассудил я, – всё это вполне укладывается в философию итальянского карнавала "синьора машера". Помнишь? Надел маску и тебе позволено всё. Полная свобода и никого стыда. Грешишь не ты, а маска. С неё и спрос.
      – Слишком глубоко копаешь, дракон, – ухмыльнулась Альбина. – Никакой философии тут нет, а есть грубая физиология. Сунешься на сцену со своим истинным лицом, через полчаса околеешь. Высосет из тебя всю жизненную силу публика-дура. До донышка высосет.
      – А так ты высосешь. Нет?
 
Альбина погрозила мне пальцем.
 
      – Не идиотка, чай. Злоупотреблять не собираюсь.
      – Ну-ну, – понимающе улыбнулся я. – А мальчик в курсе, каким боком ему такая магия выйдет? Знает, что стареть душой начнёт ударными темпами. Предупредила его об этом?
      – А как же. Обязательно. Правила знаю. Под Молотобойцев ложиться с пустяшного прибытка не собираюсь.
      – И что танцор?
      – А что танцор? Плевать ему. Глаза горят, рвётся в бой. Столицу Родины нашей бескрайней покорить мечтает. – В голосе ведьмы зазвучали ноты одновременно и неподдельного возмущения, и искреннего недоумения. – И чего им та Москва далась-то, никак не пойму. Была я там по весне. Лучше сдохнуть.
      – Ну а им по кайфу, – возразил я. – Кровь кипит, жить хочется, ищут, где круче замуты. Ничего удивительного. Молодых во все времена в столицы тянуло. Прежде – за простором и смыслом, позднее – за культурой и образованием, нынче – за ритмом и баблом.
      – Во-во – за баблом. А потому что глупые они, эти нынешние. И сами глупые, и по жизни у них всё без тепла, всё с вые… – Альбина запнулась и вновь попросила помощи: – Как сказать-то?
      – С немотивированными претензиями, – подсказал я.
      – Да, точно, с немотивированными. – С этими словами Альбина пересела ко мне на колени, обхватила шею, склонила голову к плечу и томно промурлыкала: – Ох, до чего же я люблю умных мужиков. – После чего провела ладонью по моей щеке: – А ты ведь сегодня не брился, зверь.
 
Роскошная её грудь при этом волнующе колыхнулась, а глаза затуманились.
 
      – Эй, эй, женщина, – стараясь смягчить тоном грубость жеста, решительно взял я её за плечи. – А ну-ка не теряй самообладания. – И легонько потряс её. – А ну-ка возьми себя в руки. Я здесь не за тем… не для того…
      – А то я сама не понимаю, зачем ты тут, – толкнув меня в грудь, отстранилась Альбина. Пересела на свой стул и стала выдавать страдания на манер солистки фольклорного ансамбля: – Растоптал любовь ты нашу, дракон. Растоптал безжалостно. Растоптал как чудище косолапое цветочек аленький.
      – Ты же знаешь, Альбина, – напомнил я, – дракон и любовь – две сущности не совместимые.
      – Но ведь что-то было между нами, дракон? Ведь было?
      Секс у меня с тобой был, обратился я к ней мысленно. Преодоление чужой телесности. Вот что было. Что было, то было. И было, надо признать, по высшему разряду. А вот того единственного, главного, того, ради чего только и стоит жить, не случилось. Не случилось любви. Впрочем, как и всегда у меня. Всегда и со всеми. От младых когтей и поныне.
      Бухнуть такое вслух я, конечно, не мог (не тот был случай, чтоб правду матку резать), поэтому навёл туману:
      – Было, Альбина, у нас, было. И я у тебя был. И ты у меня была. Иллюзией ты моей была. Сказкой наяву. Фантазией во плоти.
      – Я была твоей фантазией? – вскинула она удивлённо бровь.
      – Была, – подтвердил я. – Прекрасной, упоительной фантазией. И была, и есть, и будешь.
      – Ой, ой, ой, – передразнила Альбина мою – между прочим, вполне искреннюю – патетику, после чего категорически заявила: – Не хочу я быть твоей фантазией.
      – Да. А кем хочешь быть?
      – Хочу быть твоей добычей.
 
Мне оставалось только покачать головой и пропеть упрекающе:
 
      – Ох, Альбина, Альбина.
      – Ладно, дракон, успокойся. Это я так. Забудь. Говори, зачем пришёл?
      Переход был резким и неожиданным, я на секунду задумался, и, как водится, начал издалече:
      – Послушай, Альбина. Я прекрасно понимаю, что ты чертовски устала, что ещё толком не восстановилась после недавнего сеанса, однако…
      – Не разводи кисель, дракон, – оборвала меня ведьма.
      – Помощь мне твоя нужна, Альбина, – сменив тон на более деловой, заявил я и указал на кепку. – Хозяина вот этой вещички отыскать нужно. Срочно. Сейчас.
      Ведьма глянула на непрезентабельного вида головной убор, затем перевела взгляд на коробку.
      – А там что? Чую Силу.
      – Так и есть, – подтверждая её догадку, сообщил я. – Это тебе Сила для работы. – Затем ткнул в Книгу Книг: – А вот это тебе за работу.
      – А это ещё что такое?
      – Книга. Книга Книг. Артефакт свойств такой. Именитая, между прочим, вещь. Вещь, как пишут в музейных каталогах, помнящая прикосновения многих поколений. Слышала про неё, наверное? Не могла не слышать. – Заметив, что ведьма мучительно старается припомнить, я добавил убеждённо: – Быть такого не может, чтобы не слышала. Ты вспомни. Книга Книг. Книга Без Автора. Книга Захария Китойского. Ну? Вспоминаешь?
      – Ну да, что такое припоминаю, – неуверенно произнесла ведьма. – Вроде как, ликвидная вещица. – И тут же упрекнула: – Ты бы лучше мне Ожерелье поднёс от щедрот. Вот бы порадовал. Расшиблась бы тогда для тебя в лепёшку.
      – Чего не могу, того не могу, – твёрдо сказал я. – Даже не проси. А потом – зачем ты мне нужна в виде лепёшки? Ты мне адекватная нужна.
      Ведьма возмущённо фыркнула, взяла Книгу Книг со стола, провела ладонью по старой коже и задумалась вслух:
      – Спрашивается, ну и на кой она мне?
      Я, честно говоря, ожидал с её стороны иной реакции. Но тушеваться не стал, и на минутку превратился в лавочного приказчика, расхваливающего залежалый товар:
      – Удивляешь ты меня, женщина. Как так – "на кой"? А на кой книжки-то нужны? Читать будешь. Книга одна, а текстов в ней тьма тьмущая. Сплошная экономия, как ни крути. А, может, со временем придумаешь, как к гаданию приспособить. Ты баба умная, сообразишь. В конце концов, книга – лучший подарок. А Книга Книг, получается, – подарок подарков.
      – Слушай, дракон, а там есть история про то, как графиню находят в библиотеке с ножом в груди?
      – Обязательно. По теории вероятности – обязательно.
      – Ладно, уболтал ты меня, чертяка говорливый. – Альбина поднялась со стула и, заложив руки за голову, потянулась так, что аж косточки затрещали. – Человечек твой, он хоть в Городе-то сейчас?
      – Думаю, да.
      – Ну, это уже полегче будет. А звать его как?
      – Чего не ведаю, того не ведаю.
      – А жив? Или уже часом того, преставился?
      – Думаю, живой. Во всяком случае, надеюсь на это.
      – Надеется он, – проворчала Альбина и приказала: – Сиди тут и не подглядывай. Как закончу, сама выйду.
      С брезгливой миной она ухватила двумя пальчиками кепку, сунула под мышку громыхающую коробку и удалилась в комнаты. А я посидел немного без движения, тихо радуясь тому, что дело выгорело, затем подошёл к окну и свернул жалюзи.
      Оказалось, что метеорологи, сулившие улучшение погод, в своих прогнозах не ошиблись. Дождь, заряжавший три дня кряду, стих, тучи над противоположной девятиэтажной ослабили строй, в лазурные щели с отменным напором врывался солнечный свет. Открыв фрамугу, я достал сигарету, помял её в пальцах, однако прикуривать не стал. Понял, что курить не хочется. Вернув сигарету в пачку, посмотрел вниз невидящим взглядом, захлопнул фрамугу и вернулся на место. Навалился грудью на стол, сложил руки как примерный школьник, положил на них голову и закрыл глаза. И тут же открыл. Испугался, что усну. Чертыхнулся, дескать, вот что значит в зрелом возрасте шастать где ни попади ночь напролёт, и вновь закрыл. И уже не стал бороться. Уснул. И был мне сон.
      И снилось мне, будто я самолёт. Огромный такой пассажирский лайнер. И будто лечу я. Лечу высоко, лечу издалёка и лечу далеко. И до поры до времени полёт этот отличался он от обычного полёта дракона, только тем, что крыльями не нужно было воздух месить, а так всё, как всегда: наверху – свет и синева, вокруг – облака, внизу – горные хребты, которые кажутся с такой высоты складками небрежно брошенного покрывала. И было мне поначалу хорошо и безмятежно. В общем, как обычно. Но потом – секунда прошла или вечность, не знаю, во сне разницы нет – я понял, что всё не так. Что всё отнюдь не как обычно. Что всё совсем-совсем иначе. Что полёт мой ни фига не свободен, что мной кто-то управляет, и этот кто-то сидит у меня внутри. Как только я это понял, тот, который во мне сидел, резко сбросил высоту и развернул меня в направлении двух невесть откуда возникших по курсу небоскрёбов. Эти рядом стоящие сооружения и подозрительно напоминали высотки Всемирного Торгового Центра, и в то же время абсолютно не походили на них. Одно было точно – в одно из них я должен врезаться. Никаких сомнений не было, что меня ведут на таран.