Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Герои умирают (№2) - Клинок Тишалла

ModernLib.Net / Героическая фантастика / Стовер Мэтью Вудринг / Клинок Тишалла - Чтение (стр. 41)
Автор: Стовер Мэтью Вудринг
Жанр: Героическая фантастика
Серия: Герои умирают

 

 


– Ставки слишком велики, чтобы решать исход партии случайными факторами биологии .

– Велики? Тогда, я думаю, ты можешь назвать свои уговоры… – она зло усмехнулась, – …неудачными.

Она снова спроецировала «Рим» слепого бога – райский город-мир, простершийся на все Поднебесье. Ее всевидящее око парило в небесах и погружалось в скопления белых сияющих зданий – через улицы и реки города, через парки и сады, мимо прудов и деревьев, мимо спальных районов и трущоб. Она осматривала территорию будущего слепого бога.

– Что ты ищешь?

Пэллес встречала пекарей и мясников, писцов и мусорщиков, фермеров и сборщиков урожая, учителей, рассказчиков, играющих детей и ласковых влюбленных. Она находила извозчиков и бондарей, каменщиков и мельников, домохозяек, гончаров, стекольщиков и кузнецов. Она видела людей, которым было уготовано спасение.

– Что? Что ты ищешь?

– Я ищу белую звезду.

– Не думай о красоте. Красота – это искус. На кон поставлены людские жизни. Лучше позаботься о детях.

«Один мудрец как-то сказал мне, – подумала она, – что сострадание достойно восхищения среди смертных. И, наоборот, у богов оно считается слабостью».

– Неужели ты готова уничтожить род людской ради одного человека?

– Нет, полагаю, не готова.

В ее сердце медленно росла и зрела уверенность. Ее убежденность уже накрыла деревья в новорожденных джунглях Анханы.

– Но кто отделит одно от другого?

– Либо ты служишь жизни, либо смерти.

– Какому типу жизни? Это вопрос не жизни и смерти, а спор между Кейном и тобой. Как ты думаешь, на чьей я стороне? Он нравится мне больше.

– Кейн – зло. Ты видела его преступления и знаешь истину .

– Другой мудрец сказал однажды, что если кто-то начинает говорить о добре и зле, то следует подальше припрятать свой кошелек.

Она почувствовала, как на нее накатило тихое смирение.

– Если ты не с нами, значит, против нас. – В голосе говорящего прозвучала будто никому не адресованная угроза.

Она потратила одно бесконечное мгновение на проверку своих страхов и надежд. Среди них было несколько старых, но ни одного нового.

– Пусть будет так.

Наступила долгая пауза. Пауза тяжелых размышлений. Затем слепой бог сказал:

– У нас твоя дочь .

– Это ваше единственное оружие, – холодно ответила Пэллес – так же холодно, по-зимнему, светилась звездочка Райте. – Вы не посмеете ей навредить.

– Возможно , – согласился слепой бог. – Но тебе…

Еще как посмеем.

10

В другой вселенной, сидя в зеленоватом сиянии электронных экранов, на которых худощавый юноша с мечом в руке брел по поверхности реки, существо, бывшее некогда Ма’элКотом, проворчало:

– Так будет лучше.

Тело, принадлежавшее прежде Артуро Коллбергу, ответило:

– Гораздо интереснее.

– Забавнее. Как в клинике трудяг.

– Да.

– Ага.

И они прошептали хором:

– Жаль, что Кейн не видит, как мы насилуем его жену.

11

В этот миг Пэллес Райте начала умирать.

На всей территории Анханы цветущие деревья, травы и растения поникли, завяли и сомлели. Их листья и цветы стали исходить зловонным липким соком. Эта черная густая жидкость источала химический запах кислоты, металла и горелого масла. Там, где она капала на камни или стекала по дереву, оставались выжженные пятна и полосы. Плющ, прежде поднимавшийся к крыше дворца Колхари, пожух и покрылся черной нафтой. Пшеница, которая проросла сквозь брусчатку улиц, засохла и полегла. Попадая в реку, масло убивало рыбу и тростник. В конюшнях, где овсяные закрома превратились в цветущие сады, вязкая жидкость стекла с губ напуганных лошадей, и те фыркали, блевали черной массой и били копытами.

Черное масло жгло Пэллес Райте. Оно сочилось по коже. Ожоги надувались волдырями, чернели и лопались, изливая собственное масло, которое снова обжигало и все глубже въедалось в плоть. Пэллес вышла из гниющей осоки и, вернувшись в реку, окунулась в воду. Но она не могла избавиться от кислоты. Черное масло было не на коже. Оно проникло внутрь. Оно жгло изнутри.

Ухватившись за ветвь умирающей ивы, Пэллес Райте черпала силу реки – свою божественную силу. Дрожа от боли, она пыталась исцелить похищенное тело: построить его сызнова, обновить плоть и кости. Но ее усилия рождали новые потоки нафты. Черная жидкость была ее частью, частью реки, компонентом Силы. Она разъедала плоть так быстро, что Пэллес Райте не успевала исцелять себя. Река ревела от боли – то были вопли людей, птичьи крики, кошачий рык и писк раненых кроликов. Только крохотная часть этой боли была физической.

«Я молила бы о помощи… Но кого? К кому богиня может обратиться за поддержкой? И что мне теперь делать?»

«Ты должна бороться».

Голос из памяти принадлежал Хэри. Конечно! Разве он мог дать другой совет? Сражение было смыслом его жизни.

«…прекрати ныть, убогая задница, и дай им настоящий бой».

Она никогда не могла вбить ему в голову, что некоторые цели нельзя достичь в бою. Некоторые вещи просто таковы, какие они есть. День и ночь. Времена года. Жизнь и смерть.

«Все это дерьмо собачье, – вспомнились ей слова Кейна. – На кой хрен тогда дома? Чтобы сражаться с временами года. А костер? Чтобы прогонять ночь. А медицина? Чтобы дать пинка болезням и смерти. Любовь ведь тоже для этого. Даже если ты не намерена победить, не обязательно сдаваться».

– Ладно, – устало согласилась она с голосом из памяти. – Я буду биться. Только ты должен помочь мне, Хэри. Мне очень нужна твоя помощь.

«Черт, и ты ее получишь».

Это было так похоже на него, что она улыбнулась. Покрытая масляной пленкой речная вода смыла ее слезы.

Сжимая в руке Косалл, она вышла на берег и остановилась рядом с умирающей ивой. Все тело болело. Ладони покрывались все новыми и новыми волдырями, которые раздувались и превращались в один сплошной гниющий нарыв. Пэллес склонилась над незаконченным телом, которое создавала из ила Великого Шамбайгена. Но едва она начала оживлять его, лихорадочно создавая из глины, камней и речной воды, как слепой бог вошел в нее глубже. Используя силу миллиардов несчастных, он грубо завладел ее телом. Это он заставлял ее воссоздавать себя.

Слепой бог хотел, чтобы она сотворила новое тело.

Наполовину сотворенные нервы Пэллес Рил, которая лежала рядом с ней в иле, уже могли чувствовать жгучий яд черной жидкости, наводнявшей реку. Чем ближе к концу подходила работа, тем больше смерти скапливалось вокруг. Два тела стали больше, чем одним.

Теперь она могла видеть глазами тех тел, которые некогда принадлежали Коллбергу и Тан’элКоту. Она видела суфлерку в Сан-Франциско; чувствовала алчную похоть их взглядов, устремленных на экраны, и предвкушение победы, нараставшее как оргазм. Затаив дыхание, они следили, как она создавала тело женщины.

Пэллес вновь посмотрела на почти готовую форму из ила: на выпуклую грудь и изгибы бедер. И отвернулась. Она не могла надругаться над рекой. Ей захотелось разрушить созданное тело: сфокусировать Силу на мече и одним стремительным ударом уничтожить эту форму и клинок. Но тогда ее шаблон перешел бы из меча в реку. Разрушение клинка наполнило бы речной поток ее сознанием, и ненавистный слепой бог навечно поселился бы здесь.

Он надел на нее китайские оковы. Каждое движение усиливало их неумолимую хватку. Все пути отступления были отрезаны. Она не могла уйти в пустоту, раствориться, стать ничем в темном море небытия. Используя зачатки нервной системы, созданной из ила, Пэллес начала реставрировать психику Райте, настраивая ее на первоначальный резонанс.

Слепой бог напевал от удовольствия, словно шахматист, подстроивший противнику изощренную «вилку». Через две пары глаз в суфлерке студии она увидела актеров и поняла причину его радости. Мужчины обступали ее: все плотней и плотней. Их дыхание участилось, члены напряглись, сочась влагой от похоти слепого бога. Эти актеры были его инструментами. Став простым узором, созданным магией меча, она уже не остановит тех, кто тянулся к рукоятке клинка. Ей не хотелось давать им такую возможность. Другой обладатель Косалла приведет с собой новую богиню, заранее покорную воле слепого бога.

Кольцо актеров сжималось. Она видела их глазами слепого бога. Пэллес точно знала, где находился каждый из них, как его зовут, какая у него биография. Она знала все об этих людях. Собрав силу реки, она могла бы уничтожить их одним ударом.

Слепой бог засмеялся. Он разрешал ей смести их в небытие.

У него было много актеров. Очень много.

Этот небольшой импульс Силы ускорил потоки яда, изливавшиеся из нее. К тому времени река несла смерть уже на мили вниз по течению. Деревья в верховьях потели черным маслом. Стволы покрывались пятнами мертвой коры, словно их разъедала оспа.

«Пожалуйста, – сказала она самой себе. – Я прошу от тебя лишь немного вдохновения». Пэллес погрузилась в песню, умоляя реку дать ей какой-нибудь намек. «Хотя бы проблеск идеи».

И тихий робкий голос из-за ручья вериных слез, хрипловатый от нервного истощения, прошептал:

– Ну если тебя волнуют только актири , то я могу помочь.

12

Бесплотный дух Ханнто-Косы не терял времени на пустые мысли, слова и объяснения. Он знал, что Они пришли за ним. Ханнто знал, что Их миллиарды станут тем океаном, в котором он утонет. Вместо того он передал по связавшей его с богиней тонкой нити описание того способа, которым воспользовался когда-то Ма’элКот: легкое, почти незаметное изменение локальной физики – крохотный сдвиг в резонансе реальности, который обеспечивал постоянство мироздания.

Он почувствовал ее смущение, похожее на вопрос в ответе. Но Они приближались, засасывая его, подминая под себя. У него хватило времени лишь на то, чтобы передать ей полузабытые воспоминания о дворце Колхари, и напомнить о том, что Ма’элКот когда-то тоже страдал от проблемы актиров.

А затем бушующее море жизней поглотило его в своих глубинах.

13

Мысленно напрягая нервы, сделанные из речного ила, Пэллес спроецировала образ, который показал ей бесплотный дух Ханнто, – сферическую конструкцию, мерцавшую фиолетовым светом. Это был элегантный вариант простого Щита, золотистый спектр которого она перенастроила на ультрафиолетовый диапазон. Когда она заполнила конструкцию вибрирующей силой реки, Щит исчез из вида, достигнув частот, которые больше не воспринимались ее зрением.

Центральная точка конструкции находилась в дюйме от лба глиняной Пэллес Рил, лежавшей на речном берегу, – на дюйм выше уровня ее ушей. Она вносила в песню свою мелодию, и та распространялась медлительной волной болевого шока. Эта волна поглощала все, чего касалась: доки, Старый город, склады и пещеры внизу, крольчатники, Город Чужаков и даже южный берег реки. Она в миллион, два миллиона, десять миллионов раз превосходила по интенсивности то поле, которое Ма’элКот соорудил рядом с дворцом Колхари.

Глиняная Пэллес шевельнулась, булькнула, и из ее глаз пошел пар. Недоделанные нервы ее тела были малоэффективны. Чтобы уменьшить накал, вызванный перенапряжением, ей приходилось сбрасывать жар в окружающую среду.

Пэллес отделилась от тела Райте, и его тело свело судорогой от боли. Она переписала себя в меч и заглушила узор своей индивидуальности теми общими воспоминаниями, которые делила вместе с Райте. Как только разум приведет ее в чувство, она вспомнит все, что они оба знали.

Богиня не могла восстановить Райте полностью. Она не могла залечить ожоги и избавить от воспоминаний, которые выжгла в его сознании. Но Пэллес старалась изо всех сил. Она оставила в нем ответ, который Райте искал, сражаясь против слепого бога. Богиня указала ему тайник с оружием. Это был единственный способ отблагодарить его за спасение.

Она сплела в его уме последнюю команду и наделила ее статусом инстинкта:

«Защищай меч любой ценой».

…Затем излила остатки воли в глиняное тело.

Энергия, запасенная в ее элегантном невидимом Щите, детонировала от взрыва глиняного тела Пэллес Рил. Эта мощная детонация образовала дымящийся кратер у доков и подбросила Райте в воздух. Меч, выпавший из рук, погрузился в маслянистые воды Великого Шамбайгена и исчез в их мраке. Райте ударился об известковый блок волнолома у стены Старого города и упал в реку. Он плыл лицом вниз, такой же безжизненный, как опавшие листья гниющих деревьев.

В то же мгновение масло, стекавшее с ветвей и стволов, вспыхнуло, словно бензин.

14

В сотнях ярдов ниже по течению, человек по имени Дж’Тан, или Франсис Росси – в зависимости от мира, в котором он находился – прятался за планширом лодки, почти полностью перевернутой стволами умиравших ив. В узком проходе между кузницей и щепетильным складом Палнара к кирпичной стене прижималась женщина, тоже имевшая два имени – Шолет, или Тина Велш. Чуть выше, на крыше склада, пара опытных воров с окраины города – с самой дальней окраины – замерли, держа в руках веревки, по которым они планировали спуститься к докам.

Все они – и еще семеро таких же – подбирались к человеку, шагавшему по реке. Их взоры были прикованы к мерцающему мечу. Человек приближался к ним. Внезапно, сначала потихоньку, а потом все быстрей и быстрей вокруг них стали расти джунгли. А еще через какое-то время, направляясь к цели, им пришлось выискивать проходы в черной топи зловонного масла.

Внезапно все они почувствовали, как над головами и сквозь тело прошла странная колючая волна. Мгновением раньше река выплюнула на берег огромный сгусток ила и огня. Пламя переметнулось на черное масло, ручьями вытекавшее из джунглей, окрепло и помчалось к людям. Каждый из них вдруг встряхнул головой, словно пробудившись от тяжкого сна, сна, который против воли нес их к этому моменту. И каждый сказал себе (с небольшими вариациями, зависящими от словарного запаса): «Какого хрена я тут делаю?»

И, придя в себя, они бежали от реки, словно от преддверия ада.

15

В суфлерке «Непрерывной многосерийной программы» слепой бог разговаривал сам с собой.

Он имел два рта. Голос, исходящий из первого, был низким, ровным и сладким, как мед; второй отличался резкой хрипотой. Неважно, какой из них говорил. Здесь был один участник монолога.

– Задержка, – произнес первый голос, когда экран с гниющими джунглями «заснежил» помехами статики. – Всего лишь задержка.

– Причем даже не серьезная, – ответил второй голос, когда на другом экране, демонстрировавшем, как на поверхности реки горит черное масло, тоже пошел «снежок».

По мере того, как экраны с видами пылающей Анханы превращались в прямоугольники, заполненные электронным «снегом», в студии становилось все светлей и светлей. Слепой бог знал, что сделала Пэллес, – их восприятие друг друга было обоюдным. Ее поступок не пугал его. Через мгновение после того, как последний экран побелел, звено с рекой отключилось. И только в дальнем углу сознания слепого бога рыдала Вера Майклсон.

Город стал недоступным для переноса Уинстона.

– Нам нужны актеры, чтобы завладеть мечом?

– Я думаю, что нет. У нас есть отряды. Боевые отряды. Социальная полиция. Вооруженные люди. Если мы захотим, то можем захватить город силой.

– А мы захотим.

– Да, нам нужна легенда. История, которая привлекала бы людей к экранам. И держала каждого в напряжении.

– Нет ничего проще. Мы можем сообщить им, что вынуждены начать вторжение.

– Город в огне…

– У нас просто не было выбора.

– Вот именно. У нас не было выбора.

– И это единственный способ спасти Кейна.

– Точно. Единственный способ спасти Кейна.

К шипению помех, шедшему из динамиков студии, присоединилось раздражающее кудахтанье. Казалось, что программа проводила опрос всех лучших сетевых шоу планеты и отбирала бесчисленные звуковые файлы с консервированным смехом. Но на самом деле это был хохот слепого бога, смеявшегося над собственной шуткой.

Можно сказать, что матрица историй, называемая нами Историей, сама по себе является живым существом. Она имеет структуру, которую мы можем считать ее телом. Она обладает стандартными процессами, которые мы можем сравнить с движениями. Мы говорим, что история наступает или возвращается назад, что она взывает к одному и забывает другое. Мы смотрим на нее, как на учителя, как на родителя или как на оракула.

Прекрасно понимая расположение вещей и следуя его законам, мы тем не менее по-прежнему обманываем себя и утверждаем, что говорим об истории с метафорической точки зрения. А история не только живет. Она осознает. Она соответствует любому определению разума. История предвидит. История воплощает свои намерения. История имеет собственные нужды и желания.

Ее предвидение, намерение и воля определяются общим – точнее сказать, совокупным – потенциалом человечества. Следуя суровой логике неодушевленной материи, она выводит равнодействующую наших страхов и надежд. Бывают времена, когда история берется за молот, в другие моменты она склоняется в поклоне, а иногда замедляет свой бег и делает долгую-долгую паузу.

Глава девятнадцатая

1

Анхана корчилась под душным одеялом джунглей.

Это был нежданный праздник, карнавал: приостановка обычных правил жизни и общества. Кому пришло бы в голову идти на рынок или на работу, когда все улицы стали лесной чащобой? Амбары взрывались порослью; мельницы тошнило побегами; из сухих семян пробивались ростки. Дверные косяки украсились ветвями, которые тут же покрылись листвой. Вершины холмов превратились в сады.

Для некоторых горожан это было время радости, отдыха и ребяческих игр – они резвились и танцевали посреди волн расцветающей жизни. Другие предавались философским размышлениям, удивляясь непредсказуемым странностям вселенной. Для остальных это стало моментом ужаса.

Многие не могли принять мир без правил.

Правила жизни и общества – правила, которые так часто проводили границы, душили свободу и вели к упадку – служили главной цели: они давали человеку понятные шаблоны поведения, удобные аспекты веры и понимание законов игры. Без правил игра потеряла смысл. Остались только джунгли.

И эти джунгли кишели тиграми.

Человечество – единственный биологический вид, который является своим собственным естественным врагом. Вирус, поразивший такое огромное количество мозгов, уже переварил основную часть запретов и ограничений, сопутствовавших и помогавших человеческой цивилизации. Внезапно возникшие джунгли рассеяли остатки животной осторожности, которая служила последним сдерживающим элементом. Настало время для охоты и кровавых пиров.

Имелось два типа людей, лучше всего подходивших для этих странных джунглей. Для первого типа правила их жизни никогда не менялись. Например, для епископа церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота священные законы бога превосходили любые временные коллизии – даже такие непонятные и пугающие явления, как быстро растущий лес. Для солдат, которым поручили арестовать герцога Тоа-М’Жеста, приказы всегда оставались приказами, независимо от того, где их отдавали – в гарнизоне, у палаток или под ветвями дуба, выросшего за десять минут на голом пустыре.

Вторым типом были люди, которые никогда не следовали правилам: те, кто всегда жил в диких джунглях.

Несколько последних оставшихся на свободе кейнистов собрались вместе на складе Промпарка, чтобы защитить свои семьи. Вооружившись копьями, мечами и луками, они с мрачным видом стояли в оцеплении и убивали тигров-людей, охотившихся слишком близко. Его светлость, достопочтенный Тоа-М’Жест, ответственный за общественный порядок – некогда бывший его величеством королем Канта, а еще раньше просто Жестом, юным карманником, толковым воришкой и многообещающим головорезом – почувствовал инстинктивным животным чутьем приближение своры охотничьих псов.

На самом деле он, как и другие люди второго типа, ощущал себя уютнее, чем прежде, когда ему приходилось притворяться и следовать правилам.

Для остальных обитателей Анханы здесь были только джунгли.

2

Заметив цепь пехотинцев, пробиравшихся сквозь заросли по улицам Города Чужаков, Тоа-М’Жест понял, что слишком задержался в своей импровизированной крепости. Стена, на которой он стоял, поднималась из руин мануфактурного склада на углу улицы Мориандар и аллеи Линнадалинн. Над головой тянулся купол противофейной сетки, сейчас провисший под тяжестью проклюнувшихся из пеньки свежих, сочащихся смолкой конопляных листьев. Раздвинув бахрому веревок и стеблей, Тоа-М’Жест осмотрел приближавшийся отряд.

В авангарде шагал офицер в синей форме Глаз Божьих. Тоа-М’Жест стиснул зубы, чтобы удержаться от проклятий. Он точно знал, что происходит, и ситуация была ужасной. Скорее всего, приказ исходил от самого патриарха, и он прекрасно понимал, какие указания получили солдаты.

Старый маразматик решил уничтожить его.

Герцог повернулся к альфа-коту Серой стаи, стоявшему рядом. Вожак вместе со всем своим прайдом облачился в новейшую разработку экспериментальной антимагической технологии: полный боевой костюм из стальных пластин, исписанных серебристыми рунами-оберегами. Такая броня превращала гибких и проворных Котов в неуклюжих медведей, но в рукопашных схватках, которые шли в пещерах под городом, ловкость была не так важна, как надежная защита.

– Этого я и боялся, – мрачно проворчал Тоа-М’Жест. – Похоже, эльфы взяли под контроль сознание этих солдат.

– Что вы сказали, ваша светлость? – спросил альфа-кот.

Его голос был приглушен стальным шлемом.

– Никто не должен попасть сюда, ты понял? Мы можем доверять только самим себе. Эти несчастные ублюдки думают, что мы подчинимся. Похоже, они уверены, что действуют по приказу самого патриарха. Но что бы они там ни говорили, мы не пропустим их за ограду.

– Ваша светлость, – неуверенно сказал альфа-кот, – а вдруг приказ действительно исходит от патриарха?

– С этим мы разберемся через день-два – после того, как все успокоится. – Тоа-М’Жест указал на джунгли, поглотившие разрушенный город. – Ты видишь, что делают с нами проклятые эльфы? Мы больше не можем рисковать. Никого не пропускать! Это приказ.

Не дожидаясь ответа, он отвернулся от Серого Кота и спустился по лестнице. В его подчинении находились еще трое альф – трое командиров на каждой стене форта. Они были такими же тупыми и нуждались в конкретных приказах.

Он поморщился, споткнувшись о камень, вывернутый из некогда ровной брусчатки на улице Мориандар. Ему не нравилось, когда его ноги касались земли. Каждый шаг вызывал нервную гримасу. Эти ублюдки внизу по-прежнему сражались. Как они могли так долго держаться? Его люди брали пленников. Он лично допрашивал некоторых из них – оборванных и голодных, с воспаленными и гноящимися ранами. Большинство из них бредили в лихорадочном жару. Но Жест знал, что в любую секунду между булыжниками могли просунуться когтистые лапы – в жутких снах он видел, как земля превращалась в жидкую грязь и, словно зыбучий песок, поглощала человека с головой, а цепкие лапы тянули тело вниз и вниз…

Выйдя из-под защитной сетки, он сразу забыл о подземных пещерах. Теперь его больше волновали возможные атаки сверху. Чертовы дриады… Будь они прокляты! Как он ненавидел этих маленьких тварей!

Время от времени древолазы прорывались из заваленных проходов, выбирались из пещер и наносили чудовищный урон своими жалами в ярд длиной с заостренными стальными наконечниками. Атаки дриад лишь изредка приводили к смерти, но они причиняли большие неудобства. Проклятые существа пользовались чарами невидимости: человек узнавал об их атаке только тогда, когда жало вонзалось ему в глаз. Обычно в правый. Это была их любимая цель.

При виде руин «Чужих игр» Тоа-М’Жест остановился. Именно здесь, прикрывая отход в пещеры, фейсы Кайрендал вели последние арьергардные бои. Почти час воздух над «Чужими играми» казался адом из молний и огня, когда Тавматургический корпус проводил артобстрел, а эльфийские маги использовали в ответ свою силу. В конце концов корпусные чародеи разрушили здание и перекрыли вход в нижние пещеры. Даже теперь, через несколько дней, вывороченные камни сохраняли жар боя.

На самом деле герцог вспоминал не битву, а те счастливые часы и дни, которые он провел в этом месте. «Я не понимал, как мне было хорошо, – думал он. – Кайра, если ты еще жива, я хотел бы рассказать, как сильно скучаю по тебе». Покачав головой, он двинулся дальше.

Бесконечное обращение к прошлому мешало выживанию.

Никто из его подчиненных не понимал, зачем он велел возводить укрепление. Некоторые сомневались в практичности его затеи; они считали, что враги находятся под землей. От кого он ожидал нападения здесь, на поверхности? Тоа-М’Жест не утруждал себя объяснениями. Как любил говорить патриарх, он требовал не понимания, а исключительно подчинения.

Жест не собирался рассказывать им, что вся Империя превратилась в гигантскую кучу дерьма. Он не собирался объяснять, что Тоа-Сителл сошел с ума. Он не хотел говорить о том, что собирался отсидеться в форте несколько дней, а затем сместить патриарха и занять его место. Как оказалось, он был слишком оптимистичен. Ему следовало бежать пару дней назад – наплевать на потери и бежать сломя голову.

Пустые мечты – вот что это такое.

Он решил, будто сможет, задержавшись, обратить ситуацию в свою пользу, потому что мечтал об этом. Ему нравилось быть герцогом, наперсником патриарха, помощником главы многочисленных Глаз Божьих – богатым и уважаемым, наделенным правами, о которых мужчина его возраста не мог и помыслить. Он действительно верил, что может помочь Империи и городу. Он обладал талантом создавать порядок из хаоса, что и доказал во время Второй династической войны, когда его рыцари стали неофициальной политической силой столицы. После нынешних неурядиц он мог остаться единственным лидером, способным собрать разбитую Империю воедино.

Вот почему Тоа-М’Жест задержался здесь, надеясь на перелом событий. Но мир вокруг превратился в огромный писсуар. Он даже не мог сосчитать своих людей. В форте раз за разом вспыхивали стычки: сначала на кулаках, затем на мечах. Люди наносили коварные удары исподтишка – ножами, в темноте. Одна из ссор между его солдатами и магами из Тавматургического корпуса привела к гибели пяти Котов и двух чудотворцев.

А герцог все медлил. Он мог оказаться последним здравомыслящим человеком в правительстве. Если бы он убежал, то кто бы тогда позаботился об Империи?

Проскользнув под противофейную сетку, прикрывавшую северную стену форта, он мрачно напомнил себе: «Мир не дает награды за благие намерения». Всю жизнь Тоа-М’Жест придерживался правила, которое не раз спасало его в опасные времена: когда призом является выживание, на второе место выходит желание умереть последним. Эта мысль зазвучала эхом в его смятенном сознании, когда он услышал чей-то важный голос, громко объявлявший из-за стены о том, что патриархом подписан имперский ордер на арест герцога Тоа-М’Жеста, бывшего Ответственного за общественный порядок, обвиняемого в предательстве, заговоре и преступлениях против Империи.

– Проклятье! – проворчал он. – Пора уходить.

Очевидно, пехотинцы блокировали и другие стены. Они наверняка спланировали эту операцию заранее. Оставался единственный путь отступления.

Вниз.

Не сказав никому ни слова, Тоа-М’Жест побежал.

Чутье говорило ему, что он может сторговаться с Кайрендал и ее подчиненными. То же чутье предупреждало: не вступать в переговоры с солдатами, не грозить, не блефовать и не спорить. Когда посланные за ним пехотинцы встретились в центре форта, он уже был далеко, уходя по пещерам и проходам, в которых хозяйничала его бывшая банда: заяц спрятался в своей норе, на пять шагов опередив гончих псов.

3

На Анхану опустились сумерки.

То был вечер без луны, с кучевыми облаками, окутавшими звезды. Несколько окон с незатворенными ставнями и еще более редкие открытые двери мерцали желтым светом масляных ламп в различных частях города. Однако единственным реальным светом в ночной мгле, растворившей сумерки, было бушевавшее в доках алое пламя.

В этом адском зареве мужчины и женщины набрасывались друг на друга, сражались, убегали и умирали. Среди жутких языков огня отчаявшиеся блюстители порядка колотили людей дубинками по головам и спинам, не жалея даже собственных сослуживцев. В этом чудовищном пожаре солдаты, сменив пики на ведра, маршировали через умиравшие джунгли.

Рядом с пылающими зданиями горела река. Вода была бесполезной: смешавшись с черным маслом, она еще больше распространяла пламя. Солдаты пытались забрасывать огонь песком и грязью. Вскоре даже офицерам, отдававшим приказы, пришлось взяться за лопаты и ведра.

В верховье реки – в шестнадцати километрах от Анханы и в ста метрах к северу от берега Великого Шамбайгена – в воздухе появился куб, мерцающий разноцветными лучами. В какой-то момент он вспыхнул предзакатными огнями и исчез, оставив на земле двенадцать мужчин, одетых в металлизированные пуленепробиваемые комбинезоны, укрепленные сорбатаном и полужесткой углеволоконной керамикой. Их шлемы были сделаны из того же материала, и у каждого имелось забрало из затемненного бронестекла, покрытое сеткой из серебряной проволоки толщиной с человеческий волос.

Солдаты зашагали к реке, и в тот же миг за их спинами в воздухе появился и замерцал новый куб.

Первый из пришельцев достиг реки, опустил свой микроволоконный рюкзак на прибрежный песок, расстегнул «молнию» пластиковой упаковки и дернул за белый нейлоновый шнур. Рюкзак с шипением развернулся, надулся и превратился в большую лодку, в которую остальные начали укладывать свое снаряжение, используя для этого особые карманы на липучках, расположенные вдоль баллонов. В то же время ровно в пяти метрах вверх по течению лидер второй дюжины тоже начал расстегивать «молнию» рюкзака. Третья дюжина двинулась к участку берега в пяти метрах выше по течению от второго отряда, а за их спинами уже мерцал четвертый куб.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54