4

Кожа патриарха выглядела дряблой и желтой, как у трупа, глаза провалились, из потрескавшихся губ сочилась кровь и стекала по подбородку. Его праздничная мантия была разорвана и испачкана рвотой. Полы одежды обуглились и покрылись разводами черного масла. Патриарха сопровождали шестеро взволнованных вспотевших офицеров из Глаз Божьих, одетых в кольчужные рубахи, такие же шапочки и стальные шлемы. Офицеры нервно облизывали губы и сжимали в дрожащих руках обнаженные мечи.

Придя в себя и вскочив со стула, Хабрак вытянулся по стойке «смирно». Патриарх прислонился к решетчатой двери, словно только стальные прутья могли удержать его ногах.

– Сержант, – прохрипел он. – Пора действовать.

Патриарх выжидательно посмотрел на Хабрака, затем поманил его к себе.

– Подойди сюда, солдат. Не заставляй меня кричать. У меня болит горло. Ты, что, не слышал меня? Время пришло.

Хабрак сглотнул. Отойдя от стола, он приблизился к решетчатой двери и остановился на почтительном расстоянии.

– Время для чего, ваше сияние? – осторожно спросил он.

– Время убить Кейна.

– Ваше сияние?

Патриарх помассировал дрожащей рукой накрашенную охрой бровь.

– Начался пожар. Разве ты не видел? Я сразу понял. О глупец! Как я ошибся! Впредь нужно быть умнее. Мне казалось, что я могу использовать его, а это он использовал меня. Так же, как и прежде. Город горит. Все горит, как горело раньше. Ты помнишь? Помнишь город в огне?

– Помню, ваше сияние, – мрачно ответил Хабрак.

– Тогда иди. Расправься с ним.

Дрожащая рука просунулась между прутьями и сжала плечо Хабрака.

– Ты хороший человек. Я доверяю тебе. Я всегда знал, что могу довериться тебе.

– Спасибо вам, ваше сияние.

– Как…

Патриарх устало смежил веки. Хабрак решил, что этот человек на грани обморока. Но когда он протянул было руку, чтобы поддержать его сияние, мутные глаза вновь открылись, и его пронзил жуткий нечеловеческий взор, напоминавший взгляд орла.

– Скажи еще раз, как тебя зовут?

– Хабрак, ваше сияние. Сержант Хабрак.

– Не пытайся умничать, Хабрак. Будь проще. Вот в чем заключалась моя ошибка. Я думал, что достаточно умен, и потому не шел простыми путями.

– Быть проще, ваше сияние?

– Убей Кейна.

– Что…

Тоа-Сителл схватил Хабрака за шиворот и притянул к прутьям. Дыхание его сияния отдавало гнилью.

– Сделай это, Хабрак. Сделай во что бы то ни стало! Возьми дубину, спустись в Шахту и размозжи ему череп. Ты понял?

Хабрак напрягся. Он никогда не обсуждал приказы.

– Да, господин.

– И когда прикончишь его, брось тело в мясорубку.

– Да, господин.

– Прибей его. Без всякой жалости! Размельчи на части. Прибей и размельчи. Ты сделаешь это? Ты прибьешь его и размельчишь?

Хабрак козырнул:

– Да, господин. Но…

– Что?

– А как же день Успения?

– Забудь о дне Успения, – проворчал патриарх. – Как и обо всем другом.

– Да, господин.

– Ты хороший человек, Хабрак. Ты готов спасти Империю. Да! Голова! Сохрани его голову. И нашу Империю.

– Что, господин?

– Нам нужна его голова. Для кола.

– Будет сделано.

– Ты не сможешь покинуть темницу без головы Кейна, – сказал патриарх и указал на одного из Глаз Божьих. – Отдай ему свой ключ. От этой двери.

Хабрак покорно снял ключ с большого железного кольца и передал сквозь прутья офицеру. Тот судорожна сжал его в кулаке.

– Первой через эту дверь должна быть передана голова Кейна, – сказал патриарх офицеру. – Ты понял? Никого не впускать! Никого не выпускать! Держать дверь запертой до тех пор, пока кто-то не поднимется из подземной темницы и не передаст тебе голову Кейна. Ты понял?

– Да, господин, – ответил Глаз Божий.

– Если эта дверь откроется по любой другой причине, то рядом с головой Кейна на шестах окажутся и ваши шесть голов! Я казню вас, даже если сам Ма’элКот прикажет вам открыть. Он может покарать вас в следующей жизни, но я убью вас в этой!

Офицеры тревожно переглянулись друг с другом. Патриарх повернулся к Хабраку:

– И не надейся, что они поддадутся на уговоры. Никто другой не откроет эти двери. Я распустил ротозеев, охранявших Зал суда. Им нельзя было доверять. В здании теперь только Глаза Божьи. И они следят за тобой!

Патриарх кивнул, словно соглашался с чьим-то комментарием.

– Я буду в часовне.

Медленно повернувшись на каблуках, он стал подниматься по ступеням.

Какое-то время Хабрак смотрел ему вслед. Затем перевел взгляд на офицеров, и те в ответ посмотрели на него и друг на друга. Они выглядели очень напуганными. Взяв кольцо с ключами, сержант сунул руку в петлю на рукоятке дубины и отворил железную дверь, за которой открывался ход в подземную тюрьму.

– Черт! – тихо буркнул Хабрак.

Он забыл взять нож. «И чем ты отрежешь ему голову? Дубиной?» Сержант вытащил из ящика стола длинный острый кинжал и, сунув его за пояс на кольчуге, зашагал вниз по лестнице, чтобы исполнить приказ и расправиться с Кейном.

5

Жест плутал во мраке очень долго.

К тому времени, когда когтистые лапы наконец появились из бесконечной пещерной полуночи и, схватив его, потащили в более густую тьму, он точно знал, кем был и что ему следовало сделать. Он был уцелевшим беглецом. И ему следовало остаться в живых.

– Я без оружия, – повторял он с тех пор, как убежал от Глаз Божьих в пещеры. – Я сдаюсь.

Он говорил это снова и снова – бесконечно – может, несколько дней. В горле у него пересохло, губы потрескались. Глаза так долго вглядывались во мрак, что успели забыть о свете.

– Я без оружия. Сдаюсь.

Он продолжал повторять эти фразы, пока удар по затылку не лишил его чувств.

Темнота вокруг была соткана из звуков: из шарканья ног, ворчания и фырканья, сопения, звяканья кольчуг и стука мечей о камни.

В былые дни при сходных обстоятельствах его светлость достопочтенный Тоа-М’Жест, Ответственный за общественный порядок, устроил бы скандал, чтобы напомнить захватчикам о важности своей персоны и намекнуть на имперские репрессии за любой нанесенный ему физический или моральный вред. Его величество король Канта начал бы торг, предлагая назвать цену за свободу, чтобы затем выполнить или аннулировать условия сделки в зависимости от своей личной выгоды. Но две эти личности были съедены тьмой. В живых остался только Жест – именно так мать назвала его при рождении, после того как мир и собственное тело сыграли с ней злую шутку.

– Добро пожаловать в мой скромный дом, ваша светлость.

Голос принадлежал Кайрендал, хотя в данном случае слово «голос» казалось несколько неправильным. Монотонный шепот, ясный и тихий, звучал так близко, что Жест должен был ощутить трепетное дыхание на шее и щеке. Но вместо этого почувствовал только грубые когти, впившиеся в его запястья. Перед глазами пульсировали неопределенные пятна света, распространявшие геометрическое мерцание. В пещере пахло трупной вонью, словно в Шахте под Залом суда.

– Кайр…

– Тс-с! Не произноси больше это имя! Никогда не произноси его.

Голос говорившей утратил панические нотки и зазвучал размеренно-цинично.

– Не к добру поминать имя неупокоенной мертвой женщины.

– Мертвой?

– Трижды мертвой. Фея совершила самоубийство – она выпила яд. Через несколько дней она умерла от горя на Общинном пляже. И, наконец, чуть позже она погибла, защищая свой народ и сражаясь с имперской армией на пылающих руинах собственного дома.

– Трижды мертва, но по-прежнему на меня в гневе, – тихо и без всякой насмешки сказал Жест. – Наверное, она очень сильно обиделась.

– Возможно, она когда-то была обижена. Но не теперь.

– Если… э-э… эта леди мертва, то с кем я разговариваю?

– С мстящим трупом той несчастной феи, – ответила темнота.

– Ох! – Он осмелился пошутить. – А я-то думал, почему твой голос звучит так забавно.

Но вместо смеха Жест услышал шелестящий шепот:

– Потому что ты слышишь голос, не принадлежащий мне.

– Да, – задумчиво произнес он. – Это точно.

«Будь я проклят, но она сошла с ума, как Тоа-Сителл». Он начал терять последнюю надежду.

– Я хочу предложить тебе кое-что.

– Конечно, хочешь.

– Я могу указать тебе расположение Котов, чародеев и Глаз Божьих – их позиции и численность отрядов. Я расскажу тебе, где находятся припасы и оружие, отмечу на карте маршруты патрулей, охраняющих пещеры. Я лично составлю план для решающей атаки…

– И чем важна для меня эта информация?

Она не могла помешаться настолько. Или могла?

– Это принесет тебе победу в затянувшейся войне, – терпеливо объяснил Жест.

– Мы ни с кем не воюем.

– Леди, но с нашей стороны это чертовски похоже на войну!

Ответом было молчание. Он слышал лишь сердитое сопение и позвякивание кольчуг. Где-то сбоку раздавалось чавканье, и что-то капало, будто у большой и голодной твари сочилась слюна.

– Твоя армия… – наконец произнес монотонный голос, – те отряды, о которых ты говоришь… Они сейчас озабочены другими делами – более важными, чем обход и патрулирование пещер. Ваш город горит, и по его руинам бродят человеческие упыри.

– Послушай… – облизав пересохшие губы, сказал Жест.

Как велико ее безумие? Он не знал, сколько дней и часов провел в темноте. Анхана могла быть на другой стороне мира. Неужели в бреде Кайры таилась крупица истины? Что же делать?

– Наш патриарх сошел с ума. Он думает, что я кейнист. Я мог бы наплевать на этого ублюдка и продолжить свое дело, но мне некому довериться. Все стали странными… Я хотел сказать, очень странными. – Голос его зазвучал доброжелательнее. – Почему мы с тобой никогда не говорили о доверии? Ведь я могу помочь тебе, а ты – мне. Услуга за услугу. – Он глубоко вздохнул. – Мне кажется, мы могли бы быть полезны друг другу.

– Ты хочешь стать полезным? И именно это желание привело тебя сюда? Ты снова вдруг заинтересовался моей выгодой?

– Я… э-э-э…

Как в этой долбаной сырой пещере его губы могли так сильно пересохнуть? Облизав их еще раз, он тихо произнес:

– Если бы я сказал, что не скучал по тебе, это было бы притворством.

– А ты скучал?

– Знаешь, ты просто подумай об этом. О себе и обо мне. В каком-то смысле мы рождены друг для друга.

– Я помню, – прозвучала призрачная тень некогда прекрасного голоса Кайрендал. – Я помню, как была желанной.

– И я, – почувствовав брешь, добавил Жест. – Я помню, как желал тебя. Мы были счастливы в нашем союзе. Знаешь, ни одна другая женщина не пробуждала во мне таких чувств…

– Я не женщина.

– Ни одно существо женского роду, – быстро поправился Жест. – Ни женщина, ни перворожденная, ни камнеплетка – никто не дарил мне такого счастья, как ты. Я грезил о тебе ночами, просыпаясь в поту от страсти. Я боялся думать, что никогда не увижу тебя.

– Ты хотел увидеть меня? Таково твое желание?

– Да, помимо прочего, – признался он. – Я имею в виду, что мы могли бы вернуть былое. У меня есть свои люди среди Глаз Божьих. Что касается Котов, то они пойдут за мной – все до единого. И потом я знаю, где чародеи держат запасы грифоньего камня…

– Нам нечего возвращать.

– Ну тогда…

Жест попытался улыбнуться. Интересно, видела ли она его лицо?

– Тогда мы могли бы снова стать счастливой парой. Что скажешь?

– Вот как? – Ее голос стал свистящим. – Тебе захотелось еще раз прикоснуться к моей груди и бедрам?

– Больше всего на свете, – ответил он и мысленно добавил: «Если только я останусь в живых».

– Хорошо. Я приму дар твоей любви. Поцелуй меня, и покончим с этим.

Пальцы, похожие на ветви убитого стужей дерева, обхватили лицо Жеста. Что-то твердое и покрытое коркой прижалось к его губам, испачкав их густой и липкой жидкостью, напоминавшей… Нет! Это действительно была наполовину свернувшаяся кровь.

Корка раздвинулась, обнажив ряд острых зубов, которые впились в его нижнюю губу. Язык, похожий на ороговевший обрубок, силой вошел в его рот, принеся с собой запах пещеры и привкус старого, почерневшего от гнили мяса. Лапы с острыми когтями отпустили его руки, и Жест упал на колени, задыхаясь и давясь от тошноты.

– Неужели мой поцелуй больше не пробуждает у тебя былую страсть? – со злой насмешкой спросил голос.

– Нет, просто я… – Жест снова закашлял. – Ты немного напугала меня, вот и все. Я не ожидал. Я не знал, что ты так… э-э-э… близко. Мне казалось, что твой голос доносился сбоку.

– Это не мой голос. Он звучит внутри тебя. Я больше не говорю с людьми.

– Не понимаю.

– Конечно, не понимаешь. Понимание – это мое проклятие. Мой дар.

В темноте появилось светлое пятно. По мере того как освещенность усиливалась, бесформенные контуры пятна обретали силуэт.

– Это был дар моего старого друга, – прошептала Кайрендал. – Он тоже когда-то желал меня. Он дал мне понимание и в то же время одарил смертью.

Мерцающий образ стал более четким, и Жест увидел перед собой отвратительную искалеченную паучиху – точнее, истощенное подобие паукообразного существа, у которого оторвано четыре лапы из восьми. Голова паучихи гипнотически медленно наклонялась вперед и назад, словно та глотала непрожеванный кусок мяса.

– Представь, что ты сходишь с ума и знаешь о своем безумии, – продолжил голос. – Представь, что ты понимаешь причину, которая заставляет тебя убивать друзей и пожирать их трупы – понимаешь и продолжаешь пожирать. Ты можешь вообразить себе такое?

– Я?!.. э… Нет.

– Ну так сможешь.

Слабый ореол вокруг искалеченного существа стал ярче настолько, что Жест увидел ее лицо, изможденное голодом и нервным истощением. Кожа, похожая на полупрозрачный пергамент, потемневшая и покрытая гнойными болячками, туго обтягивала кости без плоти. Нагая, бесполая, с клубком внутренних органов во чреве и бесцветными космами на черепе, она плотно сжимала окровавленные потрескавшиеся губы, хотя голос продолжал звучать.

– Я могу разделить это с тобой, Тоа-М’Жест… ваше величество… или как там тебя… Ты станешь таким же, как я.

– Хорошо, договорились, – ответил Жест.

Для любовных утех она больше не годилась, однако он мог заключить с ней сделку и купить себе свободу.

– Дели со мной, что хочешь. Я вижу, что сейчас ты… э-э-э… немного нездорова. Но это не значит, что мы должны проиграть свою битву.

Она не шевельнулась и не приоткрыла рта, но призрачный голос проревел в его сознании:

– Мы не ведем никаких битв!

– Значит, я ошибся в своих предположениях, – с печальной улыбкой сказал Жест.

Он отступил назад, потеряв всякую надежду на спасение.

– Я всегда говорил, что каждый раз, когда Кейн приходит в город, у нас начинаются войны. Хм! Твои слова успокоили меня. Теперь я могу быть счастлив.

– Кейн ?

Это слово напомнило ему рев урагана. Оно взорвалось в мозгу Жеста с ослепительной вспышкой, отчего тот вскрикнул и прикрыл глаза рукой.

– Кейн здесь? Он сейчас здесь?

Жест сгорал под свирепым взглядом Кайрендал. Он не мог отнять руку от лица.

– Я… э-э-э…

– Отвечай!

– Да, – вздрогнув от грома в ушах, сказал он. – Через два дня после битвы на Общинном пляже монахи поймали Кейна и отдали его патриарху.

– Так это был он. Все сходится. Я знала, хотя и сомневалась. Теперь мне понятно, что мы должны делать. Это очевидно.

Жест опустил руку и украдкой обвел пещеру взглядом. Размерами она не уступала Большому залу дворца Колхари, и ее заполняли тысячи живых тварей.

Перворожденные, камнеплеты, огриллоны, тролли, огры, древолазы и прочие создания, одетые в лохмотья или совершенно нагие, больные и, возможно, умиравшие. В лужах рвоты и между камнями лежали мертвые тела. А над этой массой трупов и живых существ возвышалась Кайрендал – их искалеченная королева, обнаженная и еще более безумная, чем ее подданные.

– Вставайте, дети! Просыпайтесь и берите оружие! Разве вы не слышали? Это шанс отомстить нашим убийцам. Мы можем уничтожить человека, который убивал нас без счета и жалости!

Когда ее оборванные подчиненные собрались вокруг них, яростный взгляд Кайрендал пронзил Жеста, как дротик.

– Ты знаешь, где он?

Напуганный пленник облизал пересохшие губы. Он знал Кейна двадцать лет. Этот человек спас ему жизнь и сделал его герцогом. То, что Жест сказал Тоа-Сителлу, было правдой: он любил Кейна, как родного брата. Но…

Жест не мог отказаться от самого себя. Он боролся за жизнь. И поэтому он тихо ответил:

– Кейн в Донжоне.

Тьма вернулась с торжествующими воплями. Тьма стучала башмаками и огрубевшими босыми пятками, вопила и бранилась дикими голосами на незнакомых языках, бряцала оружием и звенела броней. Его схватили и потащили по камням, поднимая вверх и бросая вниз, подталкивая копьями и заставляя скользить по крутым склонам.

Теперь он знал, что темнота скрывала все, кроме истинной природы человека.

6

Благодаря искусной режиссуре возмущение общественных слоев и призывы к спасению Майклсона нарастали бурными темпами. Когда они достигли пика, Вестфильд Тернер еще раз обратился к миру, живущему в сети. Он объяснил, что Студия уже несколько дней вела форсированную подготовку к миссии спасения, однако заточение Майклсона в подземной тюрьме делало прямое вторжение актеров виртуально невозможным – скала, в которой располагался Донжон, оказывала непонятное воздействие на портал Уинстона. Актеры не могли переноситься туда и обратно.

Немалое количество озабоченных граждан нашло эту проблему несколько странной. Просмотрев повторно сцены в Донжоне, показанные в цикле «Ради любви Пэллес Рил», они не заметили неблагоприятного воздействия скалы на трансляцию мыслепередатчика Кейна. С другой стороны, руководство программы знало, о чем говорило, не так ли? Лишь некоторые осмеливались поднимать вопрос об ошибке Студии. И только самые параноидальные сторонники теории заговоров подозревали, что история, рассказанная Тернером, была откровенной ложью.

Позже выяснилось, что какой-то побочный эффект бедствия, охватившего Анхану, полностью отсек город от трансляторов Студии. Участники сетевых дискуссий предполагали, что это было связано с надвигавшейся войной в пещерах под городом. По их мнению, фейсы могли нанести ответный удар: последние кадры, переданные из Анханы, показывали город, объятый пламенем. Все актеры, задействованные в НМП, оказались отключены от линии. Им грозила ужасная опасность. «Но не теряйте надежды, – воззвал к миру Вестфильд Тернер. – Как однажды сказал сам Кейн: «Никогда не сдавайтесь». Что касается нас, то мы будем бороться до конца. Я прошу вас поддержать мою петицию к Конгрессу праздножителей. С согласия конгресса мы можем послать туда боевые отряды на случай вынужденных действий. В своем прошении я указал, что нам, возможно, потребуется полномасштабная спасательная операция. Она может оказаться последней надеждой на вызволение председателя Майклсона. Ради нас он раз за разом выходил на линию огня. Теперь пришла наша очередь. Мы не оставим его в беде. Мы не позволим ему пропасть. Есть вероятность, что нам не удастся спасти его, но мы будем бороться за Кейна до конца!

Президент Тернер умолчал о том, что основная подготовка к вторжению была проведена несколькими днями раньше – когда еще не знали, жив Кейн или нет.

Пока он выступал перед публикой, первые отряды 82-го подразделения социальной полиции, принадлежавшие компании «Бауэр», – усиленный стрелковый батальон в сопровождении нескольких взводов нерегулярных частей, укомплектованных из лучших актеров, обученных в Поднебесье, – спускались на надувных лодках по Великому Шамбайгену к Анхане.

7

Когда Хабрак увидел Кейна, тот сидел, прислонившись к мокрой скале. Его ноги увязли в грязи, доходившей до самых ступеней лестницы. Он напоминал ту деревянную куклу, которую много лет назад Хабрак нашел на зимней дороге. Какой-то капризный ребенок бросил ее у стены, и она упала в кучу навоза. Хабрак отнес куклу домой, очистил и склеил сломанные части. Как блестели глазенки его дочери, когда утром в свой день рождения она получила подарок…

Сержант взглянул на арестанта и нахмурился. Будь то Кейн или не Кейн, ему не хотелось дубиной вышибать мозги беспомощному и безоружному человеку. После двадцати лет в армии и семнадцати лет в охране Донжона, двенадцать из которых он прослужил в чине сержанта, Хабрак считал, что знает свои обязанности. Он должен был присматривать за порядком в подземелье, превращенном в тюрьму. И все. Он не был, ядри его, имперским палачом. Разве не так?

Но объяснять это сраному патриарху не имело смысла.

Он не мог отказаться. Ему дали приказ, ему ясно намекнули на последствия. И он не мог перепоручить эту грязную работу кому-то из своих подчиненных. Более того, он не был уверен, что они выполнят задание правильно. Многие из них восприняли бы казнь как личное дело. Многие из его подчиненных проработали здесь достаточно долго, чтобы помнить о прошлом визите Кейна.

Это случилось семь лет назад – как раз в смену Хабрака. И именно его парни были убиты или искалечены во время бунта, который Кейн организовал, прикрывая свой отход.

Палица тяжело опустилась на землю возле ног. Хабрак просунул руку в кожаную петлю, закрепил ремень на запястье, приподнял дубину и критически осмотрел ее: дубовую рукоятку длиною с предплечье, обвязанный ремнями набалдашник и железные кольца с шипами. Он немного помедлил. Кончик его языка погладил щеку изнутри, следуя широкому витому шраму, который соединял уголок рта с суставом челюсти.

Он снова вспомнил тот момент: внезапно открывшуюся дверь Шахты, черные искрящиеся глаза Кейна и блеск его ножа. В воспоминании рука с ножом двигалась медленно, словно облако по летнему небу; но в реальности стальное лезвие выбило зуб и рассекло щеку прежде, чем он что-то понял.

У Хабрака было больше причин для личной мести, чем у любого из его подчиненных. Сейчас он мог воспользоваться случаем и, перед тем как убить своего обидчика, хорошенько проучить его, поиздеваться над ним. Но он не хотел этого. Возможно, там, над его головой, горел город и целый мир утопал в дыму и крови. Однако здесь, в Донжоне, должен царить порядок. Хабрак и каждый из его людей будут выполнять свои треклятые обязанности, покуда не поступит новый приказ.

Он опустил дубину и позвенел висевшими на поясе ключами. Сейчас он размозжит Кейну голову и бросит его в мясорубку. Без всякой радости. Просто выполнит приказ. Вот для чего нужны солдаты.

Глаза Кейна были остекленевшими и неподвижными. Хабрак провел перед ними лампой. Зрачки не отреагировали.

Мертв.

Хабрак кивнул сам себе. Неудивительно, если принять во внимание мокрые серые язвы, изжевавшие ноги Кейна. Похоже, перед смертью он нацарапал что-то на стене. Многие узники в Шахте поступали так же. Хабрак считал, что эти несчастные и забытые богом люди отчаянно хотели оставить какое-то упоминание о своем существовании. Иногда они писали что-то интересное, даже забавное.

Хабрак покосился на каракули, но не понял ни слова из того, что хотел сообщить заключенный. Затем он вспомнил, что, по слухам, Кейн был патканцем. Очевидно, надпись была сделана по-паткански. И, судя по всему, патканцы использовали другой алфавит. Хабрак не мог сказать, были то буквы, числа или какие-нибудь иероглифы. Он выругался про себя. Как обидно! Кейн нацарапал на стене последнее слово, но никто не сможет прочитать его.

Еще один мертвец, безвестный, как и остальные.

Оно и к лучшему.

Пусть он хоть трижды живой или мертвый, а Хабрак должен выполнить приказ. Одного хорошего удара по макушке будет достаточно. Не имеет смысла дробить лобную кость – так можно испортить лицо, а для того чтобы выйти отсюда, нужно будет убедить офицеров в том, что это действительно Кейн.

Он подцепил носком башмака грязное колено узника и попытался развернуть тело боком. Бить труп в таком положении было неудобно. Хабрак нахмурился и, прицеливаясь, покосился на голову Кейна. Наверное, лучше нанести удар двумя руками. Он нагнулся, поставил лампу на ступень лестницы, а когда снова повернулся к заключенному, то увидел, что Кейн смотрит ему прямо в глаза.

– Эй, – неуверенно произнес Хабрак. – Ты что, живой?

Кейн не ответил. Он даже не дышал.

Огромная тень, которую Хабрак отбрасывал на стену, съежилась и уменьшилась, когда он отступил на шаг от лампы. Сержант поднял дубину, опробовал хватку и замахнулся, словно двуручным мечом.

– Эй! Ты слышишь?

Он еще раз толкнул носком башмака полусогнутое колено Кейна.

– Ты живой или нет?

Губы Кейна изогнулись, обнажив зубы, блеснувшие в тусклом свете, словно волчьи глаза.

– Знаешь, что случилось, когда ты пнул меня по ноге? – тихо спросил Кейн.

Голос калеки скрипел, словно зола под пальцами.

– Было больно.

В тот день, когда мертвец назвал свое имя, могильный камень, запечатавший его гробницу, разбился на куски. Осколки сего камня были брошены в бездну, ибо сломанное им не починишь, а открытое им никогда не закроешь. Такова была власть его имени.

И восстал он из могилы своей, сияющий и могущественный, как утреннее солнце, взошедшее над темными горами.

Глава двадцатая