Прилив? Их дом находился неподалеку от Ист-Ривер. Затем до него дошло – он слышал движение на федеральной автостраде.

Этот туннель они построили, когда в Нью-Йорке был учрежден Департамент полиции. Тридцать лет назад из-за прокладки автострады туннель пришлось забить. Та плита, которую подняла Мириам, представляла собой вход в туннель.

Он стал разрывать землю руками. Наверху, над ним, должен быть садик. Может, не все еще кончено, может, у него в конце концов будет шанс спастись. Корни царапали его пальцы, обдирая их до крови. Он мог продвигаться, только обкапывая их по кругу и проталкиваясь меж ними. Отчаяние придавало ему силы. На этот раз он не должен дать маху. Когда он ощущал такой же прилив силы в телах своих жертв, он знал, что они на грани помешательства. Он не должен допустить этого в себе.

Яркая вспышка света!.. Джон дернулся – не закоротил ли он какой-нибудь подземный кабель? Когда глаза его привыкли к сиянию, он обнаружил, что голова и плечи его усыпаны какими-то розовыми клочками. Он помедлил в замешательстве, затем ощутил запах цветов.

Он добрался до садика Мириам – голова его торчала прямо посреди ее драгоценных роз. Это были ее собственные особые гибридные формы, созданные за Бог знает сколько лет терпеливого отбора. Некоторые из цветков поражали своей величиной, а какие-то были совсем крошечными. На одних кустах росли колючки, на других нет. Цветовая гамма – от нежно-розового до темно-красного. Большая часть шипов предназначалась чисто для украшения, они были мягкими на ощупь. К концу лета пять самых больших цветков займут место в огромной вазе, и весь дом наполнится их ароматом...

Дом был позади него, он чувствовал его угрожающее присутствие. Он надеялся, что Мириам не станет выглядывать из окна – глаза у нее были как у сокола.

Корни цеплялись за него, мешая каждому движению. Он быстро уставал, так как приступ паники уже прошел. Сердце его яростно стучало, легкие хрипели, будто всхлипывали.

Когда обе его руки уже лежали среди розовых кустов, он счел это достижением. Теперь он мог опереться о землю. Дюйм за дюймом он стал высвобождаться из корней и вскоре уже лежал под утренним небом, ощущая, как вновь начинает грызть его голод, но сил ему хватало только на то, чтобы обрывать цветки с розовых кустов. К тому времени, когда он пришел в себя и смог встать, вся земля вокруг была усыпана розовыми лепестками.

Он повернулся к дому (Джону тот всегда казался слишком мрачным) и впился взглядом в крошечное оконце наверху, у самой крыши. В той комнате Мириам держала своих мертвецов.

Уж он бы там поразвлекался – если бы посмел, если бы смог. Дом молчал. Насмехался. Приглашал его войти. Он и войдет, когда время будет подходящее. Если она схватит его первой, он навечно потеряет возможность отомстить. А если нет? Не стоит думать об этом.

Вся клиника была наэлектризована новостями о Мириам Блейлок. К 6.30 утра толпа потрясенных, с ввалившимися глазами людей собралась вокруг Тома и Сары, наблюдая за мониторами. В семь часов Сара нажала на кнопку: в палате Мириам прозвучала мелодия звонка. Она не спала уже два часа, но не показывала этого, оставаясь неподвижной; сон ее длился ровно шесть часов. Лишь после звонка она пошевелилась, лениво потянулась и открыла глаза. Она смотрела прямо в монитор. Сара была удивлена: она и представить себе не могла, что лицо может выражать столь удивительную безмятежность.

– Я не сплю, – сказала Мириам глубоким голосом.

Вся группа зашевелилась. Сара понимала, что другие чувствуют то же, что и она.

– Пожалуй, пора поднимать специалистов, – сказал Том, вставая. Он направился в свой кабинет, чтобы вызвать генетика, физиолога, биолога – специалиста по клеточному анализу, психиатра и еще полдюжины других.

Не много времени потребовалось им на то, чтобы понять: они на пороге удивительного открытия. Сильные отклонения в составе крови и совершенно иная работа мозга не оставляли никаких сомнений – Мириам Блейлок не принадлежала к Homo sapiens.

Это отчасти объясняло странное поведение Сары. Должно быть, она что-то почувствовала на подсознательном уровне, а мозг ее, не понимая происходящего, пребывал в бездействии, и Сара оказалась во власти инстинктов. Подсознательная реакция на живое, разумное существо неизвестного вида никогда еще не изучалась; теперь же, когда чужеродность этой женщины – существа женского пола – была установлена со всей очевидностью, Мириам уже не так пугала Сару. В конце концов, изучение других видов – это работа, хорошо знакомая Саре, а Мириам – не более чем редкостный экземпляр. И хотя нельзя было исключать и внеземного происхождения, это – ввиду физического сходства между Мириам и человеческими существами – представлялось сомнительным.

И все же Сара не могла отделаться от ощущения, что она оказалась захваченной каким-то огромным водоворотом, словно что-то толкало ее вперед – и толкало не слепо, а весьма целенаправленно, чутко подмечая малейшие ее реакции.

– Доброе утро, миссис Блейлок, – сказала она по интеркому, – не хотели бы вы позавтракать?

– Нет, спасибо. Я поем позже.

– Тогда кофе?

Сев на кровати, та отрицательно качнула головой.

– Скажите мне, доктор, что вы узнали? Вы сможете мне помочь? – и на мгновение в глазах ее вдруг мелькнула угроза. Сара почувствовала ее даже сквозь экран монитора.

Однако неловкости она больше не испытывала. Она направилась прямиком в палату. Там было тепло и стоял сладкий запах Мириам.

– Могу я называть вас Мириам? – Сара села на край кровати, помолчала, собираясь с мыслями. – Мы очень много узнали. Вы – уникальная личность.

Мириам ничего не ответила. В душу Сары закралось некоторое сомнение. Зачем она это говорит? Как будто Мириам и сама не знает, кто она. Она должна знать. По крайней мере, так они предполагали.

– Вы хорошо спали?

– Разве вы не знаете? – Она казалась удивленной.

Обе они рассмеялись.

– Извините. Я уверена, что вы помните свой сон. Он был очень... оживленным.

Лицо Мириам приняло серьезное выражение. Она села, свесив ноги с кровати. Они были прекрасны.

– Да. У меня было оживленное сновидение.

– Мне бы хотелось узнать, что вам снилось. Эта информация будет крайне полезна.

Мириам, взглянув на нее, ничего не ответила, но взгляд ее глубоко тронул Сару. Всем сердцем ощутила она вдруг боль Мириам. Саре захотелось обнять ее, успокоить, показать ей, что она не одинока. Это был бы благородный жест – мост между мирами.

И, раскрыв руки для объятий, Сара повернулась к Мириам, забыв о блестящей линзе видеокамеры, размещенной в углу у потолка. Мириам прижалась к ней – это ее поразило – как ребенок.

– Ну, ну, – бормотала Сара, ощущая некоторую неловкость. Она не очень-то умела успокаивать других.

Мириам всхлипнула. Сара гладила ее мягкие светлые волосы, шепча на ухо что-то успокаивающее.

Одиночество было ощутимым, реальным – как запах. Когда Сара почувствовала, что та пошевелилась, она разжала руки. Мириам откинулась к стенке, взяла руку Сары и поцеловала ее пальцы.

Только теперь Сара вспомнила о мониторе. В замешательстве она отдернула руку.

– Может быть, мы поговорим после того, как вы оденетесь, – сказала она по возможности спокойно. – Я вам позвоню, когда отключу видеомонитор, – и Сара попыталась улыбнуться. – Одеваться вам позволяется без присмотра.

Мириам, казалось, хотела сказать ей что-то, но Сара не стала ждать. Она не имела ни малейшего понятия, почему эта женщина так притягивала ее, но сейчас не время было разбираться в этом. Она пошла в аппаратную, решив в будущем быть более осторожной. Уже будили других пациентов, и группа вокруг монитора Мириам стала меньше. Появились, однако, Филлис Роклер и Чарли Хэмфрис. Они вели оживленную беседу с Джеффом Уильямсом, который при разговоре размахивал своим – теперь уже измятым – листком с анализом крови. Когда появилась Сара, Джефф сообщил ей, что Том собрал свою ударную группу и что в конференц-зале состоится совещание.

Сара провела стандартную процедуру отключения монитора Мириам на время одевания. Потом ею займется один из штатных сотрудников. Саре и Тому нужно было присутствовать на совещании.

– Главное – не выпускайте ее отсюда, – сказала Сара энергичному парню, которому поручили эту работу. – Она для нас просто клад. Клад!Мне нужен стандартный послесмотровой опрос прямо по форме. Затем задержите ее. Скажите, что она нам нужна еще на двадцать четыре часа. – Она пошла на совещание, в то время как сотрудник записывал указания в книжке с отрывными листами. Она улыбалась про себя, испытывая детское удовольствие от того факта, что он явно был года на два старше ее. Есть свои преимущества в том, чтобы жить на большой скорости.

Сара вошла в набитую людьми комнату. Вид у всех был несколько ошалелый со сна. «Интересно, – подумала она, – как это Тому удалось в такую рань сорвать с постели столько важных персон? Что же он им сказал?» Том сидел, крутя в пальцах незажженную сигару, которая исчезла при появлении Сары. Она села на стул, занятый для нее Чарли и Филлис. Вокруг стола расположились двенадцать человек от тридцати до семидесяти лет. Хатч сидел прямо, губы сжаты в прямую линию, лицо застыло в гримасе, выражавшей любопытство. Но под этой маской Сара ощутила нечто совсем иное. Их взгляды встретились, и она поразилась мелькнувшей в его глазах грусти. Дела Тома явно шли в гору. Это совещание было созвано не Хатчем, он здесь присутствовал только по приглашению.

– Ну что ж, – начал Том, – прежде всего, большое спасибо за то, что вы согласились уделить нам свое время, коллеги. Я прошу прощения – я нагло вытащил вас из постелей. Однако, мне кажется, узнав о случившемся, вы даже обрадуетесь тому, что я так сделал. Короче: дело в пациентке по имени Мириам Блейлок. Она пребывает в прекрасном физическом состоянии, ей тридцать лет, рабочий диагноз: ночные ужасы зрелого возраста. Диагноз этот потом был пересмотрен – с учетом обнаруженных нами значительных аномалий в работе мозга.

– Доктор... – начал Хатч. Том поднял руку.

– К сожалению, доктора Хатчинсона не проинформировали раньше по причине спешки, – сказал он. Сара моргнула. Удар был смертельным. Теперь Хатчу придется молчать. Его аккуратно включили в число тех, кого не обязательно информировать персонально. Главу клиники. Том по каплям сосал из него кровь, но каждая капля была на вес золота.

– Первое сообщение сделает доктор Джеффри Уильямс, производивший анализ крови пациентки.

Джефф зашуршал бумажками, поправил очки на носу.

– Вкратце дело обстоит следующим образом:

состав крови у этой женщины совершенно иной, не человеческий. Более того, она вполне может быть представительницей другого вида, но только не genus Homo[28]. -При этих словах отсутствующее выражение на лицах слушателей мгновенно исчезло, уступив место напряженному вниманию.

– Это может быть генетическим дефектом, – заметил Хатч. Он наклонился вперед на стуле, с выражением интереса и озабоченности на лице. И Сара вдруг поняла, в чем состояла истина, – он вовсе не считал клинику своей собственностью, он себярассматривал как собственность клиники. Конечно, он будет продолжать разговор, он не видел унижения в том, что потерял бразды правления, поскольку все равно оставался в этой группе.

– Это не дефект, ее кровь...

– У вас еще нет хромосомной карты, вы не могли успеть ее составить. Мне кажется, вы делаете поспешные выводы...

– Уймись, Уолтер, – послышался глубокий голос откуда-то сзади. Все повернули головы. Сэм Раш, глава Отдела научных исследований в Риверсайдском медицинском центре, стоял, прислонившись к двери и сложив руки на груди. Сара подняла брови. Он обладал большим влиянием, чем весь Совет. Гораздо большим.

Джефф прочистил горло.

– Наиболее подходящие объяснения – это мутация или параллельная эволюция. Вся штука в клеточном строении. Прежде всего, эритроциты не того цвета, они практически пурпурные. Тем не менее, нет указаний на то, что пациентка страдает от проблем недопереноса кислорода. Эти клетки, кроме того, вполовину меньше обычных. Второе, и, возможно, самое важное, это то, что мы наблюдали семь разновидностей лейкоцитов вместо пяти, как в крови человека. Две новых разновидности – это самые необычайные клеточные структуры, которые я вообще когда-либо имел удовольствие наблюдать. Насколько я понимаю, назначение шестой разновидности – обеспечивать более чем надежную защиту от болезнетворных инородных частиц. Эти лейкоциты запросто поглощают все контрольные культуры, включая сальмонеллу. И кстати, шестая разновидность обладает общим с седьмой свойством – выживать даже в соляном растворе.

Теперь – седьмая. Из-за нее я и упомянул о возможности параллельного развития. Это буквально фабрика, поглощающая все отмирающие клеточные элементы крови и вырабатывающая новые, включая и самих себя.

Некоторое время все молчали. Наконец заговорил доктор Вайнтрауб, биолог, специалист по клеточному анализу.

– Но ведь должен происходить какой-то процесс распада?..

– Эта кровь обладает исключительной сопротивляемостью к заболеваниям. И я подозреваю, что даже такие болезни, как вызываемый вирусом рак, будут не более чем преходящими явлениями в процессе жизнедеятельности подобного организма. Если бы эта кровь не текла в жилах существа смертного, подвластного ходу времени, подверженного несчастным случаям, она сама по себе могла бы быть бессмертной.

– Структурные особенности седьмой группы лейкоцитов? – Глаза Вайнтрауба были закрыты, он пребывал в глубокой задумчивости.

– Сложное трехчастотное ядро. Структура, по-видимому, может меняться в зависимости от типа поглощаемых или воспроизводимых клеточных элементов. Они образуют живые формы других типов с той же скоростью, с какой гибнут первоначальные элементы. Кровь, находящаяся в лаборатории, взятая шесть часов назад, сейчас такая же свежая, как и в тот момент, когда ее брали.

– Доктор, это, несомненно, побочный эффект хранения...

– Доктор Хатчинсон, образец, о котором я говорю, содержался при температуре пятнадцать градусов по Цельсию. К настоящему времени эта кровь уже должна была бы разлагаться, а мы и сейчас можем ввести ее в вены донора, стоит нам только захотеть. Это самосохраняющаяся система.

Все приглушенно зашевелились. Взглянув на сидевших за столом, Сара поразилась: застывшие, непроницаемые лица, словно ничего и не случилось; но спустя мгновение она поняла, что все просто сдерживают себя, не желая показывать переполнявшее их возбуждение. Все, кроме Хатча, который сейчас выглядел как маленький мальчик на карнавале.

Борьба Тома за власть вдруг показалась Саре нелепой и смешной – не более чем детская забава. Сара подумала, что такие, как Хатч, – самые опасные противники для Томов Хейверов всего мира: они всецело преданы своему делу – или просто умны – а может, и то и другое.

В дверном проеме за доктором Рашем появилось чье-то лицо. Сара извинилась и поспешно встала; сотрудник, которому она дала указание задержать миссис Блейлок, выглядел расстроенным.

– Она ушла, – пробормотал он. – Я подождал несколько минут, пока она оденется, а когда пришел в палату, ее уже не было.

Сара с трудом подавила страстное желание как следует встряхнуть его.

– В приемной видели, как она выходит? Пытались ее остановить?

– Она не проходила через приемную.

– Как же тогда она вышла? – Он молчал. Риверсайд представлял собой каменный лабиринт: здания лепились друг к другу, связанные общими переходами, – она могла пойти в любом направлении. – Может быть, она заблудилась? – Сара цеплялась за малейшую возможность.

– Ее вещи исчезли. Она захотела уйти.

Сара закрыла глаза. Тому это совсем не понравится. Вспомнив о Хатче, она подумала, что ее-то это не очень огорчит.

– Сообщите мне, если будут какие-то новости. – Интерн, повернувшись, поспешно ушел. Возвращаясь на свое место, Сара размышляла, стоит ли прерывать ход совещания плохими новостями.

– С моей точки зрения, первоочередная задача – это анализ образцов тканей, – говорил Вайнтрауб. – Я ничего не смогу сделать без клеточного материала, да и генетикам он необходим. – Внезапно он широко открыл глаза. – А кстати... Я думаю, мы сможем достаточно тщательно исследовать и более обширные области.

Заговорил Боб Ходдер, генетик, один из двух молодых турков в Риверсайде.

– Очевидно, хромосомный анализ даст нам определенный ответ на вопрос, имеем мы дело с человеческим организмом или же нет. – Он был почти красив, этот Боб. Сара помнила его большое загорелое тело, бугры мышц... Одна из ее неудачных любовных попыток, еще до Тома. Хорош и в постели, и на людях, разбирался и в генетике, и в сексе и мог сделать хороший заказ в ресторане. Но он был холоден, как сама смерть. Куда ему до старого доктора Хатча! Тот сидел сейчас, напряженно подавшись вперед, со съехавшими на нос очками и зажатой в зубах незажженной сигарой.

Она сделала глубокий вдох и выдала свои новости.

– Пациентка ушла.

Хатч откинулся назад, быстро ухватившись за внезапно представившуюся ему возможность.

– Это было глупо!

– Никто здесь не виноват, – заныл Том. – Мы не имеем права, да и возможности, задерживать людей. Это не исправительное заведение.

– Кто дежурил, черт побери? – резко спросил Хатч. Он явно намеревался воспользоваться этой оплошностью, чтобы в присутствии Раша привести

Тома в замешательство. Он знал, как действовать, когда есть возможность. Ни он, ни Том так и не взглянули на непроницаемое лицо Сэма Раша. А ведь если бы его здесь не было, думала Сара, Хатч не стал бы выступать, они с Томом просто обменялись бы злобными взглядами.

– Да какая разница! Они выполняли инструкции – и даже более того, к слову сказать. Но она ускользнула. Вы же знаете это заведение. Из клиники есть десяток разных выходов. Кто угодно смог бы уйти – независимо от того, следим мы за ним или нет.

Заговорил Сэм Раш:

– Доктор Хейвер, необходимо как можно скорее найти вашу пациентку. Я серьезно склоняюсь к тому, что в наших же интересах будет ограничить свободу передвижений этой особы.

Том старался поймать взгляд Сары. Его мысль была ясна: тыее проворонила, тыее и возвращай обратно.

Сара покачала головой. Она не могла взять на себя такую ответственность. Ее собственное отношение к Мириам Блейлок было вполне определенным: эта женщина – это существо – обладает пугающей и опасной силой. Она умеет пробуждать в человеке такие желания, которые лучше было бы не будить. Сара не хотела с ней больше встречаться.

– Мне придется попросить тебя, Сара. Ты знаешь ее лучше всех.

Она пристально разглядывала поверхность стола. Возможности отказаться от прямой просьбы у нее не было.

– Я не знаю, что и делать.

– Позвони ей, – посоветовал Том.

– Съездите к ней. Не надо рисковать. Привезите ее обратно, – в голосе Хатча чувствовалась искренняя озабоченность.

– Ваш заведующий прав, – сказал Сэм Раш. Том опустил взгляд на свои бумаги.

– Я не знаю, где она живет, – в отчаянии пробормотала Сара.

– У нас же есть ее адрес – не так ли, Том? – Хатч, казалось, надеялся, что ответ будет отрицательным

– Конечно, – бросил Том.

Сара старалась успокоиться, но тщетно. Руки ее нервно сжимались и разжимались, пока она резким движением не убрала их со стола. Все теперь смотрели на нее.

– Да, – услышала она словно издалека свой голос, показавшийся ей слабым и незнакомым. – Мы должны ее вернуть. Я сейчас же поеду.

К ее удивлению, дом Мириам Блейлок оказался просто очаровательным. Сара вышла из такси у небольшого домика из красного кирпича, отделанного белым мрамором; в ящиках на наружных подоконниках в изобилии росли цветы. Он весь был таким чистым, таким светлым. За раскрытыми окнами виднелись комнаты, оклеенные обоями веселых расцветок. Частный дом на Саттон-Плейс, наряды от Ланвена – genus[29] Мириам Блейлок, без сомнения, не имел проблем в общении с человеческой средой.

Поднявшись по ступенькам, Сара позвонила. Из-за двери послышалась приглушенная мелодия звонка. Мимо, посвистывая, прошел полицейский. На другой стороне улицы, сбившись в кучу, о чем-то беседовали дети.

Дверь распахнулась – и Сара увидела Мириам Блейлок. На ней было бело-розовое платье. А при виде ее улыбки Сара мгновенно позабыла все свои опасения; осталась только одна мысль – будто она приглашена в этот прекрасный дом его очаровательной владелицей.

– Могу я войти? Мириам шагнула в сторону.

– О, я обожаю амбру, – услышала Сара свой голос. – Это напоминает мне детство. – Странный, неповторимый аромат пробудил в ней воспоминания о прихожей в доме ее бабушки, когда солнце вот так же, под углом, заглядывало в окна, в точно такой же день, как сейчас Она сделала глубокий вдох. – Это действительно уносит меня в прошлое.

– Не желаете ли присесть?

Сара прошла за ней в чудесно обставленную гостиную: редкая мебель времен Регентства, легкие изящные стулья и козетки. Утренний свет лился в окна, выходившие в садик. На полу лежал шелковый китайский ковер, на котором были вытканы многие из тех цветов, что росли в саду. На окнах висели голубые шелковые занавески, роспись на потолке создавала иллюзию летнего неба. И так хорошо было в этой комнате, что просто хотелось засмеяться от восторга. Сара стояла в дверях, сложив руки под подбородком. Она сознавала, что улыбается, как маленькая девочка. Повернувшись, Мириам встретилась с ней взглядом и рассмеялась. Глаза ее излучали удивительную теплоту.

Сара вошла в комнату и села на одну из козеток.

– Могу я предложить вам кофе? Я только что его приготовила.

– Это было бы прекрасно. Голос Мириам донесся из кухни:

– Готова поспорить, вы и секунды не спали. Удачно получилось, я как раз готовила кофе.

Она принесла Саре чашку кофе. Он был крепким и густым, и совершенно необычным на вкус – словно в нем соединились все мыслимые и немыслимые ароматы.

– Потрясающий кофе! – вырвалось у Сары. Мириам села рядом, поставив свою чашку на кофейный столик с мозаичной столешницей. Хрупкая красота мозаики привлекла внимание Сары. Там была изображена богиня, стоящая на радуге, с лунным серпом над головой.

– Ламия, – заметила Мириам, когда Сара зачарованно коснулась кончиками пальцев крошечных камушков. – Ее пищей является молодость. Радуга – символ Ламии, из-за ее красоты и неуловимости. Она – одна из бессмертных. Это мозаика из погибшей Пальмиры.

– Погибшей? Что там произошло?

– Алчность. Она сгубила римлян. Это была их колония.

– Это, должно быть, стоит... – Она смущенно замолчала. И что на нее нашло? Совершенно не умеет себя вести. Ведь это неприлично – распространяться о ценности предметов искусства, принадлежащих другому человеку.

– Я никогда не стану его продавать. Вы видите почему? – Мириам с любовью обвела пальцем овал лица.

Сходство было поразительным.

– Конечно вижу! Вы словно близнецы. Мириам внезапно подняла глаза – что-то за окнами привлекло ее внимание. Прервав разговор, она встала и подошла к окну. Сара не знала, что и думать: вначале Мириам вроде бы рада была ее видеть, теперь же утратила к ней всякий интерес. Саре захотелось побыстрее с этим разделаться. Мириам словно ждала кого-то. И этот дом, такой до боли прекрасный, казалось, вдруг замер в зловещем молчании, и отвратительные тени стали вылезать из углов... Сару передернуло.

– Ваш кофе остынет, – сказала она нарочито бодро, желая рассеять гнетущее впечатление.

– Выпейте его вы. Я уже пила перед вашим приходом

– Не откажусь. Он невероятно хорош. Конечно, это всего лишь кофе, но... – Она снова начала говорить чересчур много успокойся. Вспомни о Риверсайде и сматывай отсюда. – Послушайте, я вижу – вы заняты... Давайте, я перейду прямо к делу. У меня была веская причина прийти сюда. Риверсайд...

– Сегодня такой прекрасный день. Когда ветер дует с реки, у нас здесь просто великолепно.

– Ваш сад чудесен. Мы в Риверсайде...

– У меня более десяти тысяч растений. Эти розы – моя гордость.

Сара подошла и встала рядом. Не видно было ни одной розы.

– Где они? – Очевидно, Риверсайду придется подождать, пока она не похвалит этот чертов садик.

– За львиным зевом... – Внезапно она притихла. – Всемогущие боги! Почему мы их не видим?!

Сара обратила внимание на ее взгляд: она смотрела пристально, как резус, если его удивить. Мириам выскочила сквозь стеклянные двери на террасу. Сара поспешила за ней. Сад благоухал цветами. Запах невидимых роз, несомненно, ощущался. За садиком виднелись искрящиеся на солнце воды Ист-Ривер. По реке проплыла лодка, ее белый парус слегка колыхался на ветру. Слышался монотонный гул федеральной автострады. Мириам понеслась по извилистой дорожке, мимо львиного зева. Когда Сара ее догнала, она сидела на корточках, сжимая в руках оборванные лепестки.

– Мои РОЗЫ! – вскрикнула она. Жуткая картина подвергшейся набегу клумбы потрясла Сару: даже лепестки изуродованных растений были втоптаны в землю; листья ободраны, стволики расщеплены, а небольшие растения выдрали с корнем. И надо всем этим стоял сильный запах розового масла – крови цветов.

Мириам, вся напрягшись, медленно поднималась с земли. Зловещее выражение ее липа заставило

Сару отступить на шаг. Пронесшись мимо нее, Мириам снова опустилась на корточки, протягивая руки к провалу в земле. Когда она крикнула, Сара услышала, как там, в глубине, отозвалось глухое эхо. Мириам поднялась на ноги. Губы ее двигались, и Сара напрягла слух.

– Он выбрался! -шептали губы Мириам. Она заметалась, словно тигр в клетке, затем резко остановилась, повернула голову в сторону дома и вдруг понеслась по дорожке к открытым дверям.

– Скорее! – крикнула она на бегу. – Спешите!Ее очевидный страх заразил и Сару. Как в кошмарном сне, бежала она к дому, а он казался все более и более далеким, и цветы раскинулись на акры, на мили.

В глазах Мириам застыл неприкрытый страх. Она протянула к Саре руки, сжимая и разжимая ладони, как ребенок, ищущий помощи.

– Сара, ну скорей же!

Сара двигалась как во сне. Тяжесть давила на каждый миллиметр тела, безумно хотелось спать. Глаза машинально выхватывали отдельные детали: вон там качаются маргаритки, тянут головки к солнцу циннии, вон львиный зев и еще какие-то другие – множество других – экзотических цветов. Она заметила пчелу на анютиных глазках, словно запорошенную золотой пыльцой. Где-то за спиной неожиданно раздался сильный треск, будто медведь ломился сквозь кусты.

Мириам, обхватив ее руками, с грохотом захлопнула двери. Ударом запястья она защелкнула задвижку, быстро задернула занавески. Открыв ящичек на кофейном столике, она стала нажимать на кнопки. Зажглись красные огоньки – охранная сигнализация.

Несмотря на весь этот кошмар, Сару все равно клонило в сон. Сказывалась бессонная ночь, даже кофе не помог.

Она позволила Мириам обнять себя, зачарованно глядя на то, как меняется ее лицо. Мириам умела держать себя в руках: от недавнего страха не осталось и следа.

– Вы его видели?

– Кого?

Мириам отвела взгляд в сторону, мгновенно заговорив о другом.

– Мои розы были лучшими в мире. Можете вы это понять? Вы разбираетесь в розах?

– Мне так жаль, Мириам. Они, наверное, были красивыми. – Ей хотелось успокоить эту женщину... и еще ей хотелось сесть. Она действительно очень устала.

– В этом языке нет слов, чтоб описать их. Они были – атоепае.Это латынь. В этом слове заключена щемящая сердце боль при виде красоты мира. Вергилий использовал его, описывая, как Эней прощался с Илионом. Он видел его в последний раз. Так и эти цветы – последнее видение, щемящая красота радуги.

– Я понимаю... – Сара немного знала латынь, в пределах своей профессии. – Почему бы нам не присесть? Я немного не в себе, – и, улыбнувшись, добавила: – Слишком много всего было. – Она коснулась плеча Мириам – и удивленно отдернула руку, Кожа была твердой, как камень. Искусственная рука? Нет, вряд ли...

– Выпейте еще кофе, – посоветовала Мириам. – Он на кухне.

Сара предпочла бы, чтобы Мириам сходила сама, но ей очень хотелось кофе, и, устало вздохнув, она вышла из комнаты. Пройдя столовую – вид у нее был какой-то запустелый, словно ею никогда не пользовались, – она оказалась на кухне. Не удивительно, что столовая имела такой вид: кухня блистала чистотой – и пустотой. В этом доме никто никогда не ел. Сара проверила пару шкафчиков – они были совершенно пустыми. Печь – старая, но идеально чистая. Единственный «мусор» располагался на буфетном столике – открытая полуфунтовая пачка кофе в зернах, кофемолка и кофейник с остывающим напитком.

Это место едва ли можно было назвать домашним очагом...

Внезапно какая-то тень мелькнула за оконными занавесками. Мелькнула и пропала, чтобы спустя мгновение появиться перед дверью, четко выделяясь на белом ситце, закрывавшем стекло. Послышался шепот, но Сара была слишком перепугана, чтобы ответить. Когда же зашевелилась ручка, голос вернулся к ней и она закричала.

Мириам в мгновение ока оказалась рядом.

– Заперто! – крикнула она. – Заперто и поставлено на охрану!

Тень исчезла.

Саре захотелось как можно скорее выбраться отсюда. Но не могла же она просто так бросить эту женщину!

– Вызовите полицию, – сказала она. Язык у нее заплетался, хотя, несмотря на очевидную опасность, чувствовала она себя до странности спокойно.

– Нет! – Мириам схватила ее за плечи и встряхнула так, что зубы у Сары клацнули.

Помни, она не человек. Не человек!Что бы здесь ни происходило, это может быть совсем не тем, чем кажется на первый взгляд. Нельзя забывать об этом. И – о Господи! – нельзя засыпать! Что с ней такое происходит?

– Мне... я сожалею, – сказала Мириам. Она отыскала в ящике стола бумажные носовые платки и высморкалась. – Пойдемте отсюда. Он не будет нас больше беспокоить.

Она провела Сару в библиотеку, где было немного темнее, чем в других комнатах.

– История, – произнесла Мириам, махнув рукой на бесчисленные полки с книгами. – Что думаете вы об истории?