Когда вернулся санитар и дал понять, что время свидания истекает, я вдруг выпалила:
      - Мы найдем тебе частного психиатра.
      - Это ещё зачем? - он отшатнулся, как будто я ему угрожала. Но тут же сменил тон:
      - Пожалуй, ты права. Мне надо им сказать, что я в тот вечер принял ЛСД.
      - Вот и хорошо, - мне были знакомы его детские уловки. Он как бы говорил им это под моим нажимом, но не сознавался передо мной.
      - Так что психиатр мне не требуется, - довольно закончил брат.
      - Но, дорогой, хотя бы для подстраховки, - настаивала я и, предупреждая возможные возражения, быстро добавила. - Ты её знаешь. Это Эрика Лоренц.
      Он успокоился, так как встречал её у нас во время каникул на побережье и она ему нравилась. Даже не видя её годами, он иногда вспоминал и распрашивал о ней.
      - Ну, если только Эрика, - согласился Джоэл.
      Миссия моя неожиданно успешно завершилась и пора было уходить, пока он не передумал и не возникли новые осложнения. Когда я целовала подставленную щеку, брат похлопал меня по плечу и стало ясно, что меня простили. Семейная солидарность перевесила все мои просчеты.
      Но когда мы с Шерри шли по мрачному коридору, на душе у меня было неспокойно. И солидарность имеет свои пределы, а мы заключили негласный союз с целью обмануть госпитальных врачей.
      С помощью Эрики все прошло довольно гладко и через десять дней Джоэла официально выписали. Я забрала его в среду после обеда. В свежей сорочке, чисто выбритый, он излучал какую-то юношескую уверенность в своих силах. Как это иногда бывает, моя память навсегда сохранила просветленное выражение его лица.
      Но по дороге к выходу на улицу вдруг словно тень промелькнула над ним. А когда мы миновали приемный покой и вышли на свежий, холодный воздух, в нем что-то изменилось. Поведение стало натянутым, внутренне он напрягся. В тот момент мне это казалось понятным: после двенадцатидневного заключения, если можно так выразиться, внешний мир подавил его. Мы прошлись по Первой авеню и остановили такси, тут у него возникли трудности с адресом, он колебался.
      - Ты не хочешь к себе домой? - спросила я.
      Маленькая жилка у рта предательски задрожала. Джоэл попытался скрыть это за кривой, фальшивой ухмылкой, но мне бросилась в глаза мертвенная бледность, залившая его лицо, и стало ясно, что брат смертельно испуган.
      - А ты не хотел бы первое время пожить у меня?
      - У тебя найдется свободная комната? На несколько дней? - видно было, что у него отлегло от сердца.
      Я дала водителю адрес на Восточной шестидесятой. Краем глаза я наблюдала за улицей, по которой мы ехали, но главным образом была занята тем, что мысленно передвигала мебель в своем кабинете, чтобы Джоэлу там было по домашнему уютно. Когда мы свернули с Первой Авеню, я украдкой бросила взгляд на брата и рада была заметить, что лицо его стало спокойным, почти безмятежным.
      Дети ещё не вернулись из школы и наш приезд прошел незамеченным. Только Вероника выключила пылесос, чтобы отворить нам дверь. С её пуэрториканской любовью к семье, она восприняла неожиданный приезд брата как событие само собой разумеющееся, робко приветствовав его, тут же засуетилась, доставая чистые простыни и одеяло, не забыв тем временем приготовить нам кофе. Когда мы расположились в креслах в гостиной, появился Барон, обнюхал нас и гордо удалился.
      - Уолтер тоже должен быть где-то поблизости. Спит наверное, - сказала я, надеясь, что брат не рассчитывает на воссоединение семьи и понимает, что все это ненадолго.
      Но он совсем не выглядел обескураженным, напротив, удобно устроился в кресле и с томным видом созерцал дрова, сложенные горкой у камина.
      - Развести огонь? Пока мы будем пить кофе?
      - Прекрасно, - задумчиво согласился он.
      После некоторой паузы, поскольку Джоэл не проявил инициативы, мне пришлось встать, скомкать лист бумаги, положить на решетку несколько поленьев и поджечь. В камине запылал огонь. Чувство умиления охватило меня при мысли,какое облегчение сейчас испытывает Джоэл. В то же время мысль о клинике напомнила мне о болезни и мои мысли понеслись в этом направлении. После того, как Вероника принесла поднос и удалилась, я заметила:
      - Эрика, как ты понимаешь, дома не практикует. Она принимает пациентов в клинике.
      Мне казалось, что после такого намека он отправится к телефону и уточнит время визита. Но мои уловки редко срабатывают. Брат рассеянно кивнул, я передала ему чашку кофе. Он поставил её на столик и погрузился в созерцание бликов пламени в очаге.
      Я спокойно потягивала кофе, когда бой каминных часов возвестил о том, что скоро появятся Керри с Питером. Они ходили в выбранную Тэдом частную школу в районе Восьмидесятых улиц, в ясную погоду возвращались домой пешком и могли появиться с минуты на минуту. А Джоэл по-прежнему не заговаривал о начале курса лечения, возможно его сдержанность была вызвана ограниченными финансовыми возможностями, ведь приличных доходов у него не было.
      - Об оплате лечения можешь не беспокоиться, я обо всем позабочусь, а ты рассчитаешься, когда сможешь.
      Джоэл встал.
      - Ты поместишь меня в своем кабинете?
      До меня не сразу дошел смысл его вопроса, я просто заметила, что брат потер рукой лоб. Лицо его посерело и выглядело крайне усталым.
      - У тебя все в порядке? - кажется, в нем что-то изменилось, но тогда я и понятия не имела, что это.
      Он даже не обернулся и продолжил, стоя ко мне спиной:
      - Я устал и пойду прилягу.
      Ничего необычного не произошло, но меня охватило чувство страха и уныния. Я не пошла за ним, было видно, что он хочет остаться один. Впервые мне стало понятно, что, возможно, мне не удержать ситуацию под контролем.
      Вскоре появились дети. Когда они узнали, что Джоэл останется у нас, то возникший живой интерес вызван был не столько родственными чувствами, сколько фактом, что Джоэл побывал в Бельвью.
      - Держу пари, ему там несладко пришлось, - заявила Керри. - Эти психи такие агрессивные. - Она изобразила, как, по её мнению, ведет себя сумасшедший. А Питер, обычно сдержанный, выступил со своей версией пантомимы. Мне пришлось прервать представление.
      - Он отдыхает в кабинете. Постарайтесь вести себя потише.
      Замечание охладило их пыл. Питер сразу же взялся за уроки, всем своим видом изображая незаслуженную обиду. Ну, а Керри подчеркнуто осторожно, на цыпочках отправилась в свою комнату, где повисла на телефоне, расписывая своей лучшей подруге Кэролайн тяготы домашней жизни. Это была их любимая тема. Отец Кэролайн был скульптором с раздражительным и желчным характером. Сама же она - угловатой акселераткой с редкими торчащими вихрами.
      Вторая половина дня тянулась бесконечно. Я уже вычитала гранки своей новой книги. Вероника начистила овощи к ужину, поставила на холод и отправилась в свой Гарлем: сегодня она занималась на курсах машинописи. От мысли, что мы лишимся такой прекрасной прислуги, мне стало грустно.
      Поскольку мои дети болели за "Рейнджерс" и была среда, то пора было накрывать на стол. Игра начиналась в семь тридцать, в Мэдисон Сквер Гарден они отправлялись в семь.
      В шесть тридцать я пошла будить Джоэла и уже подняла руку, чтобы постучать в дверь, но замерла на полпути, услышав за дверьми громкий разговор. Самое удивительное - говорили по-испански. Тембр голоса, да и манера говорить были уже не те, которые мне довелось услышать в его квартире. Речь была жесткой, отрывистой, почти угрожающей, такого мне никогда не доводилось замечать за Джоэлом раньше. Мне почему-то вдруг пришло в голову, что это Вероника спорит с приятелем, но ведь я сама проводила её до дверей, да и как её дружок мог оказаться в моем кабинете? Пока эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове, голос умолк. Все произошло так быстро, что я даже подумала, не пригрезилось ли мне это. Постучав и дождавшись ответа я вошла. Джоэл расположился на кушетке.
      - Привет, - я щелкнула выключателем. - Не знала, что ты говоришь по-испански.
      Он прикрывал глаза рукой и казался заспанным.
      - О чем ты?
      - Разве ты не говорил по телефону?
      Джоэл посмотрел на меня как на полоумную.
      - Уходи, - бросил он и отвернулся.
      - Но пора ужинать. Все уже на столе.
      - Я не голоден и поем позже, - он заслонился рукой.
      - Джоэл! - чуть не заплакала я, но брат не реагировал.
      Я заподозрила было, что он звонил поставщику "травки". Но и это ничего не проясняло, ведь Джоэл мог выучить испанский только за последнее время. Но раз я ничего об этом не слышала, значит были у него особые причины держать это в секрете?
      Я не стала выяснять отношения, пока дети не уйдут поболеть за своих "Рейнджерс",и предпочла оставить его одного.
      Как только дети убрались из дому, я открыла банку тунца, приготовила сэндвичи, поставила на поднос стакан молока и отправилась в кабинет. Мне хотелось убедиться, что подобные стычки у нас не повторятся. На стук никто не ответил, я открыла дверь и включила свет.
      Покрывало на кушетке было смято, но постельное белье лежало на стуле, там, где оставила его Вероника. Джоэла в кабинете не было. Поставив поднос с едой на письменный стол, я заглянула в ванную.Пусто. Странно, ведь я была в гостиной и покинуть дом незамеченным он не мог.
      Тут я заметила, что в кабинете подозрительно холодно и повернулась к окну. Клубы морозного февральского воздуха беспрепятственно попадали в комнату, окно было распахнуто настежь.
      Как и всякий бережливый хозяин дома с автономным отоплением, я первым делом кинулась закрывать окно, но пока возилась со шторой, мне стало любопытно, не мог ли Джоэл покинуть дом этим путем. Пришлось высунуться из окна и, не обращая внимания на холод, долго вглядываться в темноту. Внизу рос дикий виноград, мощные стебли которого доходили до окон кабинета на втором этаже. Но вряд ли он мог воспользоваться этой возможностью.
      Джоэла трудно было назвать атлетом, он никогда не занимался ни легкой атлетикой, ни баскетболом. И хотя плавать немного умел, спускаться со второго этажа по стеблям дикого винограда было совсем не в его духе.
      Тем не менее, Джоэл исчез. На мгновение мне показалось, что он промелькнул в свете фонаря на углу. Человек шел очень быстро, почти бежал.Каждая женщина знает походку мужа, брата, своих детей. Нет, это был не он. Я собралась с духом и закрыла окно, теперь ему не удастся проскользнуть незамеченным.
      Огонь в гостиной мне пришлось разводить заново. Потом я нашла карты и попыталась одеревеневшими, трясущимися пальцами разложить пасьянс. Но очень скоро заметила, что путаю королей с дамами, а трефы с пиками. Расхаживая по комнате, я обдумывала каждое слово, которое будет сказано Джоэлу, когда он вернется, после чего с мрачной решимостью снова взялась за свой пасьянс.
      Дети вернулись с хоккея около десяти и сразу же отправились в постель, вежливые и чужие. Пожалуй только Барон почувствовал - что-то происходит. Обычно он спал в комнатах Керри или Питера, а тут устроился у моих ног. Когда часы на камине пробили два, он поднял голову и начал тихо подвывать. Барон мог залаять, мог часами рассматривать каких-то невидимых существ, но раньше никогда не выл. На душе стало тревожно, я попыталась заставить его замолчать, но пес вскочил и стал облаивать шторы на окнах. Наверное, Джоэл не заметил, что окно кабинета закрыто, и взбирается наверх. Когда он это обнаружит, то от неожиданности вполне может сделать неосторожное движение и свалиться вниз. Я опрометью помчалась вверх по лестнице и столкнулась с заспанным Питером.
      - В чем дело? - спросил он, когда зазвенел звонок в прихожей. Я попыталась объясниться, но ничего, кроме: - Иди спать, - в голову не приходило. Возможно Джоэл заметил закрытое окно и изменил свои намерения.
      - Кого это Барон облаивает у входной двери? - спросил Питер.
      - Будь добр, иди спать.
      Сын ответил мне укоризненным взглядом, но, поскольку это был Питер, моя просьба оказалась выполнена. Хорошо хоть Керри не проснулась.
      Меня уже трясло от испуга и злости, когда, оттащив собаку, я обнаружила за дверью Джоэла, стоявшего с беззаботным видом. Руки его были засунуты в карманы пальто.
      - Привет, Нора, - сказал он. - Забыл спросить тебя о ключах.
      Вне себя от злости я заорала: - Джоэл! - и тут же замолчала. В полумраке прихожей выглядел он ужасно: лицо смертельно бледное, губы дергались так, будто он с трудом сдерживал слезы.
      - Где ты был? - спросила я уже спокойнее.
      В ответ Джоэл пожал плечами, как будто не доверяя своему голосу.
      - Ведь ты мог разбиться, карабкаясь по стене в такую погоду.
      Видно было, как он напрягся, словно стараясь не пропустить ни одного моего слова.
      - Куда это тебе так приспичило, что не мог дойти до дверей?
      Молчание.
      В раздумье Джоэл провел рукой по лицу и быстро спрятал её в карман, только я уже успела заметить три глубоких царапины на тыльной стороне ладони.
      - Где ты оцарапался?
      Вопрос вывел его из оцепенения.
      - я не знаю, не могу вспомнить.
      Нахмурившись, я подумала было, что это его очередная уловка, но беспомощный вид Джоэла убеждал в обратном.
      - Я был здесь перед ужином. Потом очутился там, у входной двери, но была уже ночь.
      Во мне росло убеждение, что на этот раз он говорит правду.
      - Ты не помнишь, как спускался по стеблям винограда?
      Он недоуменно посмотрел на меня.
      - Бог с тобой, Нора, я до смерти боюсь высоты.
      И я сразу вспомнила, как когда-то помогала ему спуститься с утеса во время каникул в Калифорнии. Его просто парализовало от страха, а утес был пониже, чем окно второго этажа.
      - Джоэл, что ты принял? ЛСД? Или тот кейф из Танжера?
      Он в который раз покачал головой и на этот раз я поверила ему.
      - Ничего, и в тот раз тоже. Пробовал пару раз, но не тогда.
      Брат вынул исцарапанную руку из кармана и мы оба уставились на запекшуюся на ней кровь.
      - Завтра я позвоню Эрике, - наконец сказал он.
      ГЛАВА пятая
      У Эрики на следующий день нашлось "окно" и она смогла заняться Джоэлом без проволочек. Один из её пациентов получил субсидию Фонда Рокфеллера и срочно отбыл в Ирак изучать печати древних шумеров, так что Джоэл начал регулярные визиты к ней по вторникам и четвергам. И вскоре все мы почувствовали облегчение, словно Эрика сняла проклятие с нашего дома.
      Брат быстро влился в нашу семью, вместе со всеми мыл посуду по вечерам, беззлобно препирался с детьми из-за телефона и ванной. Не похоже, чтобы он собирался вернуться к себе. Наоборот, в доме появлялось все больше его одежды, транзистор и даже портативная пишущая машинка. Джоэл снова занялся редактированием рукописей. А зайдя однажды в свой кабинет, чтобы свериться с энциклопедическим словарем Уэбстера, я заметила, что письменный стол сдвинут к окну.
      - Вижу, ты затеял перестановку, - заметила я,покосившись на кипу рукописей, сваленных на столе. Беспорядок всегда раздражал меня.
      Брат взглянул на меня поверх свежего номера "Нэшнл Джиогрэфик". Если он и уловил иронию, то предпочел её не заметить.
      - Я люблю смотреть в окно, когда работаю.
      Созерцать он мог довольно унылый вид вереницы однотипных построек из красного кирпича в викторианском стиле. Меня картина раздражала, поэтому окно я всегда оставляла за спиной.
      Джоэл поцокал языком, будто сожалея о том, что мне не дано понять таких очевидных истин, и вернулся к разглядыванию цветных пейзажей Непала. Я взяла словарь, разыскала нужное слово и уже собиралась вернуться к своей пишущей машинке, что стояла теперь на журнальном столике в спальне, когда он отложил журнал.
      - Нора, эти провалы в моей памяти не так уж необъятны.
      - В самом деле? - осторожно спросила я. Эрика была моей подругой, кое-что мне удавалось узнавать от нее, так что ситуация была достаточно деликатной. Будь она психиатром старой школы, вряд ли взялась бы за этот случай. Зато её уверенность понемногу растопила скрытность и холодность Джоэла.
      - Бывают такие неадекватные реакции на прием галюциногенов...
      - Но ты же говорил,что... - я замолчала на полуслове, более неподходящего момента для возмущения было не найти.
      Легкая гримаса раздражения промелькнула по его лицу, но он продолжил:
      - Я не говорил, что никогда не принимал ЛСД, пару раз это случалось. Но последний раз это было за день до того,как ты нашла меня без сознания. Оказалось, можно погрузиться в галлюцинации и без ЛСД. Происходит это само собой. И обычно ты помнишь... ну все, что было, но иногда реакция бывает непредсказуема. В моем случае - это провалы памяти.
      - Разумеется, - поддакнула я, смущенная тем, что наркотическая амнезия едва не забавляла его. Поскольку он продолжал пребывать в прекрасном расположении духа, у меня появилась возможность задать ему пару вопросов.
      - Ты точно помнишь, что это было только дважды?
      - Ну конечно, - уверенно заявил он. - Чаще и быть не могло. Скорее всего наступила реакция организма на привыкание к этой дряни.
      Я колебалась, не решалась сама все рассказать Эрике, ведь мне хотелось, чтобы Джоэл сам рассказал ей о ноже с пружинным лезвием. Решившись, я отправилась за ним в спальню.
      - Что это? - спросил он, когда нож плюхнулся на кушетку рядом с ним. Казалось, видит он его впервые. Брат поднял нож, с любопытством рассмотрел, тронул кнопку пружины и вздрогнул, когда выскочило лезвие.
      - Я нашла его на антресолях, когда искала сумку для Уолтера.
      - Над стенным шкафом в прихожей? - переспросил Джоэл. И, когда я кивнула, продолжал. - Я никогда не заглядывал туда, только забросил пустые сумки. Он мог остаться от предыдущего жильца, ведь неизвестно, что он был за тип.
      Ну конечно, в этом все и дело, тем более, что хозяин из него никудышний... Но беспокоило меня все это слишком долго, чтоб мои страхи сразу улеглись.
      - А раньше у тебя не было других провалов в памяти?
      - Ну да, и я пошел и купил нож...Зачем тогда засовывать его так далеко?
      - Может быть, ты хотел его спрятать? - неуверенно предположила я.
      - От кого? От себя, что ли?
      И в самом деле, жил-то он один...
      - Ну, а полиция? На случай облавы?
      Сама идея, что полиция могла явиться к Джоэлу, была настолько нелепа, что мысль эта развеселила нас обоих. Если я и почувствовала себя оставшейся в дураках, то это было только мизерной платой за испытанное мною облегчение...
      Весь февраль и большую половину марта дела шли хорошо. Дети занимались и ходили в школу, на хоккей, в кино, гуляли с друзьями. Джоэл продолжал лечиться у Эрики, а я снова занялась новой книгой. Это было прекрасное время, под стук своей пишущей машинки и гудение пылесоса Вероники я часто даже не замечала, что дети вернулись из школы, а огонь в камине давно погас.
      Если и была здесь ложка дегтя, то это Шерри. Меня просто раздражало её постоянство. Каждый день она звонила ему или заходила, тогда Джоэл оставлял свою работу и они уносились на маленьком "порше", взятом взаймы - "Порше" принадлежал сотруднику ООН, который отправился в Камерун и застрял там надолго. Потом они возвращались и то, что я узнавала от Джоэла, приводило меня в замешательство. Общество плейбоев, наркоманов, музыкантов, дискотеки и вечеринки - все это мало подходило для пациента психотерапевта. Правда, Эрика знала об этом. И, в конце концов, заботило меня то, чтобы Джоэл не повторил своих ошибок: не увлекся кокетством Шерри и не сорвался как в прошлый раз. Но, казалось, он уже переболел ею, оставался довольно холоден и не строил планов на будущее. Так что вся инициатива принадлежала Шерри.
      Когда я столкнулась с Эрикой на аукционе в Парк - Беннет, её уверения обнадеживали.
      - Дорогая, дела у Джоэла идут на лад. Предоставь дело мне и все будет хорошо.
      Она старалась избегать профессионального жаргона, что-то вроде снобизма,присущего сугубым профессионалам. Терминология её была лексикой врача-практика и ничем больше. С чувством благодарности я сопровождала её, любуясь стройной фигурой в трикотажном платье от Шанель, под ногами пружинил красный ковер, сверкали хрустальные люстры, кланялись лакеи в униформе.
      - Не иначе ты у них почетный гость.
      - Не я, - несмотря на лоск, её произношение выдавало кровь "Бешеного" Гарри. - Это мой бедный Ганс, он просадил целое состояние на этих аукционах, но, по крайней мере, я приучила его знакомиться с лотами заранее, так что мы встретимся в три.
      Проследовав через залы современной живописи, я мельком взглянула на эскизы Пикассо, которого я обожала, но не могла себе позволить. Затем мы кружили по залам восточного искусства, среди нефритовых чаш и шелковых свитков, пока не попали в зал карибского примитивизма, где и нашли поджидавшего нас доктора Райхмана.
      Хотя назвать это ожиданием было бы не верно. Не только Эрика, весь мир перестал существовать для него, пока он бродил среди экспонатов. Чеканки на жестянках из-под бензина, фетиши культов Вуду и Шанго разместились под картинами на фоне бархатной драпировки. Безжалостно оторвав его от экспонатов, Эрика сообщила:
      - Это Нора Бенсон, ты,конечно, её помнишь.
      У мусульман есть термин "барака", который означает сочетание энергии, теплоты и душевного обаяния, выделяющие обычно святого или целителя среди простых смертных. Так вот этим даром обладают и преуспевающие психиатры. Как только доктор Райхман, взяв мою руку, переключил на меня свое внимание, его явное удовольствие от общения со мной и трогательная забота подействовали на меня как хороший "мартини". Его серебристая шевелюра совершенно не поредела со времени нашей первой встречи на Рашен-Хилл в Сан-Франциско. Несмотря на зиму, лицо его было покрыто бронзовым загаром. За шесть лет он совсем не изменился, все так же сидел дорогой костюм и от него пахло тем же лосьоном.
      После бурного обмена любезностями он с энтузиазмом подвел меня к одной из картин.
      - Как вы её находите?
      Я не большая любительница примитивизма. Эти двухмерные дома-сараи и слащавые, по-детски раскрашенные фигурки не по мне. И картина явно относилась к этой категории: белый сказочный катафалк тащился по улице с тропической растительностью, фон был расписан ярко красным и синим.
      - Смотрите только на катафалк, - посоветовал он мне.
      Стараясь не разочаровать его, я сконцентрировала свое внимание. Но, по-моему, это была всего лишь небольшая повозка, запряженная четверкой лошадей, увенчанных плюмажем.
      - Они что, действительно пользуются ими на островах? - попробовала я изобразить интерес.
      - Конечно, особенно на детских похоронах, но присмотритесь, моя дорогая, и вы увидите на этом старом европейском катафалке раковины каури.
      Я присмотрелась и действительно увидела горизонтальные гряды раковин, опоясывающие катафалк. Непонятно, почему они так его взволновали.
      - Вуду, колдовство, - сухо заметила Эрика.
      - Это не так просто, - запротестовал доктор Райхман. - Эти раковины каури употребляются при совершении магических ритуалов от Океании до Гарлема. Помните маленькие статуэтки с этими раковинами, которые делают на Сто десятой стрит?
      - Гаитянские беженцы, - снова пояснила Эрика.
      - Нет, моя дорогая, не так. Ты забыла о культе Шанго в Тринидаде, Сантерии на Кубе, Обеа на островах? Это не только Гаити.
      Я оказалась невольной свидетельницей их бесконечного спора. Правда, тут же он подвел меня к следующей картине.
      - Что здесь изображено?
      Картина была в коричневато-зеленых тонах - ряды хижин, приютившихся на горном хребте. На переднем плане зеленел сахарный тростник вперемежку с виноградными лозами, ветхая хижина из листов рифленого оцинкованного железа, окруженная зловещего вида пальмами. Зеленоватые блики подсвечивали картину, в нижнем правом углу был изображен голубой светящийся шар. Я поежилась от неприятного чувства, охватившего меня, вроде полузабытого ночного кошмара.
      - Это Гуайама, Пуэрто-Рико, город ведьм, - сказал доктор Райхман. Огненный шар - это "бруйа" - ведьма, которая летает по ночам в поисках жертвы.
      - В этой картине есть нечто зловещее, просто мороз по коже, - признала я.
      Он многозначительно взглянул на Эрику:
      - Это не Вуду, моя дорогая. Это Пуэрто-Рико, и все это можно найти совсем рядом в Эль-Барио, в Испанском Гарлеме. Более чем тридцатилетняя миграция пуэрториканцев в Нью-Йорк сделала свое дело.
      Мне сразу вспомнилась магическая вода и колокольчики над дверью управляющего в доме Джоэла.
      - Я что-то слышала об эспиритизме.
      - И о сеансах вызывания душ умерших, о брутарии - колдовстве, защите от злых духов. Как часто вам встречались "ботаникас" у нас в городе? спросил доктор Райхман.
      Разумеется, я встречала их Ист-Виллидж и была уверена, что это лавочки, торгующие лекарственными растениями.
      - В них продают порошки для вызывания духов, траву руты душистой от сглаза, мимозу для ванн - оберег от заклинаний смерти, - подытожил Райхман.
      Тут мне снова пришла в голову Вероника, такая живая и современная, посещавшая вечерние курсы, чтобы стать секретаршей в солидном офисе, и продолжавшая жить в Эль-Барио. Сама мысль об этом была какой-то нелепой, словно она жила двойной жизнью.
      - В этом городе на каждом шагу сталкиваешься с проявлениями сверхъестественных сил. Вера в них владеет тысячами умов, - продолжал доктор.
      - Если ты и доводишь себя, то делаешь это профессионально, - заметила Эрика.
      Вся беседа вспомнилась мне неделей позже, когда мы с Вероникой помогали Джоэлу съехать с его старой квартиры. Срок аренды у него кончился и Джоэл решил найти себе другое жилье в Вест-Вилидж. Мебель он собирался пока поставить у нас на Шестьдесят четвертой улице. Мне это, мягко говоря, не понравилось. Он и так пробыл у нас весь февраль и большую часть марта, а теперь ещё и мебель...это уже слишком.
      Но, как бы там ни было, он мой единственный брат и у него слишком сложный период в жизни. Так что в то утро мы пришли помочь ему упаковать вещи. Джоэлу пришлось просмотреть все объявления в "Вилидж Войс", прежде чем удалось сделать заказ на перевозку. Его немногочисленные пожитки позволяли мне с оптимизмом оценивать перспективу нового переезда в будущем. Так и оказалось - хватило одного фургона. Когда Джоэл с бородатым водителем в кабине скрылись за поворотом, я вернулась помочь Веронике закончить уборку.
      Слова доктора Райхмана всплыли в памяти, когда я мыла раковину, и все из-за порошка для чистки, который назывался "Магическая сила". Рядом со мной Вероника отчищала плиту, и меня охватило непреодолимое желание спросить её, что она знает о заклинаниях смерти. Но передо мной была красивая современная девушка, как любая из сотен и тысяч, заполняющих каждое утро офисы всяческих фирм, и я не отважилась завести разговор.
      Но должны же под нью-йоркским лоском остаться хоть следы прежнего опыта, ведь она родилась на островах? По её словам, её детство проходило в трущобах Ла-Эсмеральды. Пока я трудилась над раковиной, вспомнились хижины из рифленой оцинковки и рубероида возле Сан-Хуана на берегу Атлантики.
      Когда я ещё училась в колледже, во время каникул на восточном побережье мне случилось оказаться на старом кладбище. В окружении мраморных ангелочков наблюдала я за закатом, океан внезапно потемнел и набух, тучи на небе налились свинцом и спустились ниже, хижины, прилепившиеся к утесам стали выглядеть как-то мрачно. Окружавший меня пейзаж изменился почти мгновенно с первым дуновением ветра, мне стало не по себе. Захотелось снова очутиться под защитой городских стен, город стал для меня синонимом безопасности и, прыгая по обломкам мрамора, путаясь в высокой траве, я заторопилась назад и не останавливалась, пока не очутилась перед собором на площади Сан-Себастьяна. Немного успокоившись, я заглянула в "Сэмс Плейс", заказала ром и кока-колу. Гамбургер в тот вечер показался мне изысканным деликатесом.
      На следующее утро, нежась в мягкой постели гостиницы местного отделения Ассоциации Молодых Христианок, я уверяла себя, что все дело в наступившей темноте и обстановке кладбища. Возможно, все так и было, но чувство страха, соприкосновения с чем-то чуждым и зловещим врезалось в мою память.
      Детство Вероники прошло на кривых улочках и среди жестянок из-под пива, битых бутылок, кудахтанья кур и жарких семейных ссор. Потому я и не решалась спросить её про брутарио. У неё не осталось испанского акцента, она приспособилась к городской жизни и таким вопросом можно было поставить под сомнение весь её облик современной молодой женщины.
      В конце концов я оставила свою затею, помогла Веронике закончить с уборкой и, закрыв квартиру, отправилась по облупленной грязной лестнице занести ключи от квартиры управляющему.
      Мы долго звонили, но никто не открыл. Неприглядный вид разбитых почтовых ящиков дополнял кислый запах дешевого вина и мочи. Помявшись в полутемном коридоре перед закрытой дверью и делая вид, что не замечаем недвусмысленных надписей на непонятного цвета стенах, я стала размышлять о том, что отъезд Джоэла говорит скорее об успехах Эрики, её терапии, и его мебель в нашей квартире не казалась таким уж страшным делом. Но разрешению проблемы с ключами это не помогало. Вспомнив свой прошлый визит, я сочла нужным обследовать дверь в подвал, та была заперта и свет погашен.
      - Нам придется отправить их по почте, - уже сказала я Веронике, но тут в подъезд вошла маленькая темнокожая женщина с продуктовой сумкой в руке, очевидно прямо из магазина. Видела я её только однажды, и то мельком, суетившуюся среди всех этих искусственных цветов, статуэток святых и амулетов эспиритизма. Ошибиться было невозможно - та же самая изможденная женщина, которую мистер Перес постарался побыстрее убрать с моих глаз. Прижав к себе сумку, она рылась в ней в поисках ключей от квартиры.
      Я обратилась к ней.
      - Вот ключи от квартиры, где жил мистер Делани, он переехал.
      Женщина испуганно покосилась на меня и с удвоенной энергией занялась поисками своих ключей. Если она не понимала по-английски, то со мной была Вероника.
      - Будь добра, спроси её, где сейчас её муж, управляющий этого дома? попросила я и запнулась. Вероника смотрела на свою соотечественницу с нескрываемой неприязнью. Очаровательная, жизнерадостная девушка исчезла, казалось, она замкнулась в себе, помрачнела и внутренне напряглась. Ясно было, что ей совершенно не хочется заговорить с этой женщиной и отнюдь не из-за престижа. Подчеркивать разницу между собой и этой бедной, не понимающей по-английски женщиной,было не в характере Вероники. Она не порывала связи с семьей, сообщала последние новости о своих кузенах, вспоминала о детстве, проведенном в Ла-Эсмеральда. Здесь было что-то другое.