У моего привратника больная жена и девять малолетних детей; сам он тоже слаб здоровьем и не жилец на этом свете; у меня на службе он заработал деньги - шестьдесят фунтов с лишком, и больше его детям не на что рассчитывать; если бы не эти деньги, в случае смерти они оказались бы нищими, без крыши над головой. Что же я сделал для этой семьи, сэр? Я забрал эти деньги у Роберта Гейтса и поместил их так, что, когда он умрет, они составят счастье его семьи. Каждый его фартинг вложен в акции нашей Компании; а стало быть, мой привратник Роберт Гейтс сделался держателем трех акций Западно-Дидлсекского страхового общества, и в этом качестве он вам и мне хозяин. Уж не думаете ли вы, что я хочу обмануть Гейтса?
      - Как можно, сэр! - возразил я.
      - Обмануть беззащитного бедняка и его невинных малюток! Нет, вы не считаете меня на это способным, сэр. Будь у меня такое намерение, я бы опозорил род человеческий. Но что проку от всех моих усилий, от моего усердия? Что, если я и вложил в это дело деньги своих друзей, своих родственников, свои собственные деньги, все мои надежды, мечты, желания, честолюбивые стремления? Вы, молодые люди, не следуете моему примеру. Вы, которых я дарю своей любовью, и доверием, точно собственных детей, чем вы мне отвечаете взамен? Я тружусь в поте лица, а вы сидите сложа руки; я бьюсь как рыба об лед, а вы и ухом не ведете. Скажите сразу: вы мне не верите! О господи, так вот она, награда за всю мою любовь и заботы!
      При этих словах мистер Брафф так растрогался, что заплакал настоящими слезами, и тут, признаюсь, я увидел в истинном свете свою преступную нерадивость.
      - Я... я очень виноват, сэр, - сказал я, - но тому причиною одна только моя деликатность, не позволявшая мне заговорить с тетушкой о Западно-Дидлсекском обществе!
      - Деликатность, мой милый... да какая же тут может! быть деликатность, когда речь идет о том, чтобы приумножить состояние вашей тетушки! Скажите лучше, равнодушие ко мне, скажите лучше, неблагодарность, скажите, неразумие... но только не говорите мне о деликатности, нет, нет, нет, что угодно, только не деликатность. Будьте честны, мой мальчик, вещи надо всегда называть их именами... всегда.
      - Да, это и вправду неразумие и неблагодарность, мистер Брафф, - сказал я. - Теперь я это понимаю, и я отпишу тетушке с ближайшей же почтой.
      - Не делайте этого, - с горечью сказал Брафф, - наши акции идут по девяносто, и миссис Хоггарти получит со своего капитала всего лишь три процента.
      - Нет, сэр, я непременно напишу... вот вам честное благородное слово.
      - Что ж, раз уж дали слово, Титмарш, видно, придется написать, слово никогда не надобно нарушать, даже по мелочам. Когда напишете письмо, отдайте его мне, я его пошлю бесплатно, честное благородное слово, - со смехом сказал мистер Брафф и протянул мне руку.
      Я протянул свою, и он сердечно ее пожал.
      - А отчего бы вам не написать прямо здесь? - сказал он, все не выпуская мою руку. - Бумаги у меня вдоволь.
      И вот я сел за стол, очинил прекрасное перо и принялся за письмо.
      "Западно-Дидлсекское страховое общество, июнь 1822 года, - вывел я как мог красивее. И далее: - Дражайшая тетушка..." Потом приостановился и задумался, что же писать дальше, ибо письма мне всегда давались с трудом. Написать число и обращение не хитрость, а вот дальше дело помудренее; покусывая перо, я откинулся на спинку стула и принялся размышлять.
      - Да что это вы, мой дорогой! - воскликнул мистер Брафф. - Неужто вы собираетесь потратить на это письмо весь день? Давайте я вам его продиктую.
      И начал:
      "Дражайшая тетушка, рад сообщить Вам, что с тек пор, как я воротился из Сомерсетшира, наш директор-распорядитель и наше правление так мною довольны ж были так добры, что назначили меня третьим конторщиком..."
      - Сэр! - воскликнул я.
      - Пишите, пишите. Вчера на заседании правления было решено, что мистер Раундхэнд повышается в должности и становится секретарем и статистиком. Его место занимает мистер Хаймор, на место мистера Хаймора садится мистер Абеднего, а вас я назначаю третьим конторщиком. Пишите: "...третьим конторщиком с жалованьем сто пятьдесят фунтов в год. Я знаю, новость сия порадует мою дорогую матушку и Вас, дражайшая тетушка, Вас, которая вею мою жизнь была мне второй матерью.
      Когда я в последний раз был дома, Вы, помнится, спрашивали моего совета, как Вам лучше поместить капитал, который, без всякой для Вас пользы, находится у Вашего банкира. С тех пор как я воротился, я не упускал случая осведомиться на сей счет; и как я тут нахожусь в самой гуще деловой жизни, то и полагаю, что, хотя и не вошел еще в настоящий возраст, могу дать Вам совет не хуже иного старше меня по летам и положению.
      Я частенько подумывал присоветовать Вам нашу Компанию, но от сего шага удерживала меня деликатность, Я не желал, чтобы на меня легла хотя бы тень подозрения, будто действую я из личных видов. Однако же я нимало не сомневаюсь, что Западно-Дидлсекское общество - самое надежное место для помещения капитала, и притом обеспечивает самый высокий процент.
      Из надежнейших источников (это слово подчеркните) мне известно, что положение дел в Компании следующее:
      Основной акционерный капитал Компании составляет 5 миллионов фунтов.
      Члены правления Вам известны. Достаточно сказать, что наш директор-распорядитель - Джон Брафф, эсквайр, из фирмы "Брафф и Хофф", член парламента, известен в Сити не менее самого мистера Ротшильда. Как мне доподлинно известно, его личный капитал составляет полмиллиона; а дивиденды, в последний раз выплаченные акционерам Западно-Дидлсекского общества, составили 6 1/8 процента за год. (Мы и вправду объявили такой дивиденд.) Хотя на бирже спрос на наши акции до чрезвычайности велик, четыре старших конторщика располагают правом разместить некоторое количество акций по номиналу - до 5000 фунтов каждый; и ежели Вы, дражайшая тетушка, пожелаете приобрести наши акции на сумму 2500 фунтов, Вы, надеюсь, позволите мне воспользоваться моими новыми правами и оказать Вам эту услугу.
      Отвечайте мне немедля по получении сего письма, ибо мне уже предлагают продать все мои акции по рыночной цене".
      - Но мне никто этого не предлагает, сэр, - возразил я.
      - Нет, предлагают, сэр. Я готов взять ваши акции, но я хочу, чтобы они достались вам. Я желаю привлечь в нашу фирму возможно больше достойной уважения публики. Я хлопочу об вас, потому что питаю к вам добрые чувства и потому - не стану этого скрывать, - что надеюсь соблюсти при том и свой собственный интерес; я человек честный и не таю своих намерений, так что я скажу вам, почему я в вас заинтересован. По уставу нашей Компании я располагаю ограниченным числом голосов, но ежели акции покупает ваша тетушка, я вправе надеяться, - и я не стыжусь в том признаться, - что она будет держать мою сторону. Теперь вы меня понимаете? Моя цель - иметь решающий голос в делах Компании; а добившись этого, я приведу ее к такому процветанию, какого в лондонском Сити еще не видывали.
      Итак, я подписал письмо и оставил на столе, чтобы мистер Брафф его отправил.
      На другой день мистер Брафф подвел меня к столу третьего конторщика, не упустив при этом случая обратиться к нашим джентльменам с речью, и под ропот пашей братии, недовольной, что их так опередили по службе, я занял свое новое место; хотя, должен сказать, заслуги наши перед Компанией были примерно одинаковые: ведь существовала она всего три года, и самый первый из конторщиков служил в ней всего на полгода долее меня.
      - Берегись! - сказал мне завистник Мак-Виртер. - У тебя что, завелись денежки? Или у твоих родственничков? Или, может, они вознамерились вложить их в это предприятие?
      Я счел за благо не отвечать ему, а вместо этого взял понюшку из его настольной табакерки и всегда обходился с ним со всяческой добротою; и должен сказать, что он стал относиться ко мне с неизменной учтивостью. Ну, а Гас Хоскинс с той поры уверовал в мое превосходство; прочие же мои сослуживцы в общем приняли мое повышение спокойно, сказавши, что уж если не миновать, чтобы кто-то получил повышение вне очереди, то уж лучше пусть это буду я, чем кто-нибудь другой, ведь я никому из них не причинил вреда, а иным даже оказывал небольшие услуги.
      - Я знаю, почему тебе досталось это место, - заметил Абеднего. - Это я тебе удружил. Я рассказал Браффу, что ты родня Престону, лорду-казначею, что он прислал тебе олений окорок и все такое; и теперь Брафф надеется, что ты будешь ему полезен в высших сферах.
      Абеднего, вероятно, был недалек от истины, ибо наш хозяин - как мы его называли - частенько заговаривал со мною о моем родиче, велел мне продвигать наше предприятие в Вест-Энд, вербовать в число наших клиентов побольше титулованной знати и прочее в том же роде. Напрасно я уверял его, что не имею никакого влияния на мистера Престона.
      - Те-те-те, - говорил мистер Брафф, - так я вам и поверил. Ни с того ни с сего олений окорок в подарок не присылают.
      И я уверен, он посчитал меня за человека весьма опасливого и осмотрительного; ведь я не похвалялся своей знатной родней и помалкивал о своих высоких связях. Разумеется, он мог бы узнать всю правду у Раса, с которым я делил комнаты, но Гас его уверял, что я со всей этой знатью на дружеской ноге, и хвалился этим куда больше меня самого.
      Сослуживцы мои прозвали меня аристократом.
      Подумать только, размышлял я, чего я достиг благодаря бриллианту, который мне подарила тетушка Хоггарти! Какая удача, что она не дала мне денег, которые я так надеялся от нее получить! Не будь у меня этой булавки, отдай я ее не мистеру Полониусу, а любому другому ювелиру, леди Бум никогда бы меня не приметила; а если бы не она, и мистер Брафф никогда бы меня не приметил, и не бывать бы мне третьим конторщиком Западно-Дидлсекского.
      От всего происшедшего я взыграл духом и, получивши повышение по службе, в тот же вечер отписал моей драгоценной Мэри Смит и предупредил ее, что "некое событие", которого один из нас жаждет всем сердцем, может произойти скорее, нежели мы надеялись. А почему бы и нет? Годовой доход мисс Смит составлял семьдесят фунтов, мой - сто пятьдесят, и у нас давно было решено, что, когда наш доход достигнет трехсот фунтов, мы обвенчаемся. "Ах, - думал я, - ежели бы мне можно было сейчас оказаться в Сомерсетшире, я бы смело подошел к дверям старика Смита (Мэри жила у дедушки, отставного лейтенанта флота), постучал бы дверным молотком и встретился бы с моей любимой Мэри в гостиной, и не надо было бы мне прятаться за стогами сена и подстерегать, когда она выйдет из дому, или в полночь кидать камешки в ее окно".
      Вскорости от моей тетушки пришел очень милостивый ответ. Она еще не надумала, как распорядиться своими; тремя тысячами, гласило письмо, но она поразмыслит над моим предложением и просит меня придержать акции некоторое время, покуда она не придет к окончательному решению.
      А что тем временем предпринимал мистер Брафф? Я узнал об этом много спустя, в году 1830-м, когда и он; сам, и Западно-Дидлсекское страховое общество исчезли без следа.
      - Кто в Слоппертоне юристы? - спросил он меня однажды, словно бы мимоходом.
      - Мистер Рэк, сэр, - ответил я. - Он адвокат тори, и мистеры Ходж и Смизерс, либералы.
      Этих последних я знал как нельзя лучше, ибо не стану скрывать, что до того, как в наших местах поселилась Мэри Смит, я был неравнодушен к мисс Ходж и к ее пышным золотым локонам. Но приехала Мэри и, как говорится, наставила ей нос.
      - А каких политических взглядов придерживаетесь вы?
      - Мы-то, сэр, либералы.
      Мне было немного совестно в этом признаться, ибо мистер Брафф был завзятый тори. Однако же "Ходж и Смизерс" фирма весьма почтенная. Я даже как-то доставил от них пакет поверенным нашей фирмы Хиксону, Диксону, Пэкстону и Джексону, которые ведут ее дела в Лондоне.
      - Ах, вот как! - только и сказал мистер Брафф и, переменив разговор, принялся восхищаться моей бриллиантовой булавкой.
      - Титмарш, дорогой, - сказал он, - у меня в Фулеме есть некая молодая особа, на которую, поверьте, стоит поглядеть, а она от папаши так про вас наслышана (а все оттого, что я люблю вас, мой дорогой, и не хочу этого скрывать), что ей не терпится вас увидеть. Почему бы вам не приехать к нам на недельку, а вашу работу будет пока исполнять Абеднего?
      - Что вы, сэр! Вы так добры, - сказал я.
      - Значит, решено, вы приезжаете к нам, и, надеюсь, мой кларет придется вам по вкусу. Но послушайте, мой дорогой, боюсь, вас франтом не назовешь... вы не довольно придерживаетесь моды. Понимаете, что я хочу сказать?
      - У меня есть еще синий сюртук с медными пуговицами, сэр.
      - Что?! Тот самый, у которого талия чуть не под мышками, тот, в котором вы были на балу у миссис Брафф? (Талия у моего сюртука и в самом деле была высоковата, ведь его шили в провинции, да к тому же два года назад.) Нет, нет, это не годится. Вам нужно новое платье, сэр... два новых сюртука и все прочее.
      - Сэр! - возразил я. - Ежели говорить правду, я и так нахожусь в весьма стесненных обстоятельствах и еще очень не скоро смогу позволить себе новый сюртук.
      - Эка выдумали! Пусть вас это не тревожит. Вот вам десять фунтов, держите, а впрочем, нет, лучше вам отправиться к моему портному. Я сам вас к нему свезу, голубчик, а счет не ваша печаль!
      И он и вправду отвез меня в своей великолепной карете четверкой на Клиффорд-стрит, к мистеру фон Штильцу, который снял с меня мерку и прислал мне на дом два преотличнейших сюртука (один парадный, другой попроще), бархатный жилет, жилет шелковый и три пары панталон отменного покроя. Брафф велел мне купить башмаки и лакированные туфли да шелковых чулок для званых вечеров; так что, когда мне пришла пора ехать в Фулем, я ничуть не уступал любому аристократу, и Гас сказал, что я, "ну ей-богу, завзятый великосветский щеголь".
      А тем временем Ходжу и Смизерсу было послано следующее письмо:
      "Рэм-Элли Корнхилл,
      Лондон, июль, 1822.
      Глубокоуважаемые господа!
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      (Эту часть письма, касающуюся личных обстоятельств, относящихся к судебным делам Диксона против Хаггерстони и Снодграсса против Раббеджа и Кь, я не получил разрешения предавать гласности.)
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Кроме того, берем на себя смелость приложить при сем еще несколько проспектов Западно-Дидлсекского страхового общества, какового общества мы имеем честь быть поверенными в Лондоне. В прошлом годе мы обращались к вам с предложением быть агентами общества по Слоппертону и Соммерсету и надеялись, что вы порекомендуете нам клиентов или акционеров.
      Как вам известно, капитал Компании составляет пять миллионов фунтов стерлингов, и мы вполне в состоянии предложить нашим представителям комиссию более высокую, чем обычно.
      Мы будем счастливы вручить вам 6% комиссионных за акции на сумму 1000 фунтов стерлингов, и 6 1/2 за акции на сумму свыше 1000 фунтов стерлингов, подлежащих уплате немедленно после покупки акций.
      Примите, уважаемые господа, уверения в совершенном почтении моем и моих компаньонов.
      Преданный вам Сэмюел Джексон".
      Как я уже говорил, письмо это попало ко мне в руки долго спустя. В 1822 же году, когда, надевши свое новое платье, я отправился в Фулем погостить недельку в "Ястребином Гнезде" - резиденции Джона Браффа, эсквайра, члена парламента, - я о нем и ведать не ведал.
      & ГЛАВА VII
      Как Самюэл Титмарш достиг головокружительных высот
      Обладай я красноречием Джорджа Робинса, я, пожалуй, сумел бы достойным образом описать "Ястребиное Гнездо"; довольно сказать, однако же, что это прекрасное загородное имение: прекрасные газоны, полого спускающиеся к реке, прекрасные боскеты и оранжереи, отличные конюшни, службы, огороды, все высший сорт, rus in urbe {Деревня в городе (лат.).}, как выразился несколько лет назад сей знаменитый аукционист, продавая это имение с молотка.
      Я приехал в субботу за полчаса до обеда; важный господин в черном провел меня в мою комнату; человек в шоколадной куртке с золотым галуном и с гербом Браффов на пуговицах принес мне на серебряном подносе серебряную мисочку для бритья и горячую воду; в шесть часов был подан великолепный обед, и я имел честь явиться вниз во фраке от фон Штильца, в новых шелковых чулках и лакированных туфлях.
      Когда я вошел, Брафф взял меня за руку и представил своей супруге, дородной белокурой даме в голубом атласном платье, потом дочери, высокой тощей темноглазой девице лет восемнадцати с густыми нависшими бровями, на вид весьма дурного нрава.
      - Белинда, душенька, - обратился к ней папаша, - этот молодой человек один из моих конторщиков, он был у нас на бале.
      - Ах, вот как! - отозвалась Белинда, надменно вскинув голову.
      - Но он не простой конторщик, мисс Белинда, так что сделай милость, не вороти от него нос. Он приходится племянником графине Бум и, надеюсь, скоро займет весьма высокое положение и в нашем предприятии, и в Сити.
      Услыхав имя графини (а я уже раз десять говорил, что вовсе не состою с нею в близком родстве), мисс Белинда низко присела, поглядела на меня в упор и сказала, что постарается, чтобы друг papa остался доволен пребыванием в "Ястребином Гнезде".
      - Сегодня у нас не слишком много monde {Народу (франц.).}, - продолжала мисс Брафф, - и мы en petit comite {По-домашнему, в тесном кругу (франц.).}, но, я надеюсь, до отъезда вы еще увидите у нас кое-какое societe {Общество (франц.).}, которое сделает ваше sejour {Пребывание (франц.).} весьма приятным.
      По тому, как она пересыпала свою речь французскими словечками, я сразу понял, что она девица весьма светская.
      - Правда, мила? - шепнул мне Брафф, который, видимо, без меры гордился дочкой. - Правда, мила, а?.. Признавайтесь, хитрец? Разве в Сомерсетшире увидишь такое воспитание?
      - Ну что вы, сэр! - отвечал я не без лукавства, думая между тем, что "некая особа" в тысячу раз красивей, безыскусственней и куда лучше воспитана.
      - А как моя дорогая душенька провела день? - спросил папаша.
      - О papa! Мы с капитаном Физгигом немного музицировали, капитан Физгиг на флейте, а я - j'ai pince {Я щипала (франц.).} арфу. Ведь правда, капитан?
      - Да, Брафф, ваша прелестная дочь a pince арфу, - отвечал достопочтенный капитан Физгиг, - и louche {Трогала (франц.).} фортепьяно, и egratigne {Царапала (франц.).} гитару, и ecorche {Калечила (франц.).} парочку романсов; и мы имели удовольствие совершить promenade a l'eau прогулялись по воде.
      - Да что вы, капитан! - воскликнула миссис Брафф. - Как это вы гуляли по воде?
      - Перестаньте, maman, вы не знаете по-французски! - насмешливо оборвала ее мисс Белинда.
      - Это печальное упущение, сударыня, - серьезно произнес Физгиг, - я очень бы советовал вам и Браффу взять несколько уроков: ведь вы бываете в высшем свете, а то просто выучите десяток-другой французских выражений и нет-нет да и вставляйте их в разговор. Надо полагать, мистер как-вас-там, у вас в конторе вы обычно изъясняетесь по-французски?
      И он посмотрел на меня через лорнет.
      - Мы изъясняемся по-английски, сэр, - отвечал я, - ибо английский язык вам знаком лучше французского.
      - Не у всех были ваши возможности, мисс Брафф, - продолжал капитан. Не всякий имел возможность voyagez {Путешествовать (франц.).}, как мы с вами, не так ли? Mais que vonlez-vous {Но что поделаешь (франц.).}, мой дорогой сэр, вам надо держаться ваших проклятых гроссбухов и прочего. А как будет по-французски гроссбух, мисс Белинда?
      - Ну что вы спрашиваете? let n'en sais rien {Я таких вещей не знаю (франц.).}.
      - А не худо бы выучить, мисс Брафф, - сказал ее папаша. - Дочери английского коммерсанта не пристало стыдиться отцовского занятия. Я-то не стыжусь сказать, чем зарабатываю на хлеб, меня гордыня не обуяла. Кто знает Джона Браффа, тем известно, что десять лет назад он был простым конторщиком без гроша за душой, вот как мой друг Титмарш, а нынче у него полмиллиона. Кого в парламенте слушают с таким вниманием, как Джона Браффа? А сыщется ли в целой Англии хоть один герцог, чтоб задавал такие обеды, как Джон Брафф? И чтоб давал за дочкой такое приданое, как Джон Брафф? Да-с, дорогой сэр, ваш покорнейший слуга может купить дюжину немецких герцогов со всеми потрохами! Но меня гордыня не обуяла, нет, сэр. Вот она, моя дочь - взгляните, - после моей смерти она будет хозяйкой всего моего состояния; но разве я возгордился? Нисколько! Пусть на ней женится тот, кто сумеет завоевать ее сердце, вот и весь сказ. Вы ли это будете, мистер Физгиг, сын пэра, или вы, Билл Тидд, герцог ли, чистильщик сапог - мне все равно! Все равно, ясно?
      - Ах-ах, - тяжко вздохнул тот, кого назвали Билл Тидд, до крайности бледный молодой человек с черной лентой вместо шейного платка и с открытым воротом, точно у Байрона. Он стоял, опершись на каминную полку, я томными зелеными глазищами пожирал мисс Брафф.
      - Ах, Джон, дорогой мой Джон! - воскликнула миссис Брафф и, схвативши руку супруга, поцеловала ее. - Ты ангел, настоящий ангел!
      - Не льсти мне, Изабелла, я обыкновенный человек, простой честный лондонец, и нет во мне ни крупицы гордыни, единственный предмет моей гордости - ты и дорогая моя дочь - две мои красавицы! Вот так мы и живем, Титмарш, мой дорогой: живем счастливо и скромно, как и подобает добрым христианам. Отпусти мою руку, Изабелла.
      - Maman, как можно при гостях, это гадко! - визгливым голосом укорила свою мамашу мисс Белинда; и maman тихонько выпустила руку супруга, и из ее объемистой груди вырвался громкий и тяжкий вздох. Я проникся расположением к этой простодушной женщине и еще большим уважением к Браффу. Нет, не может быть дурным человеком тот, кого так боготворит собственная жена.
      Вскорости объявили, что кушать подано, и мне выпала честь вести к столу мисс Белинду, которая довольно сердито, как мне показалось, поглядела на капитана Физгига, ибо сей джентльмен предложил руку миссис Брафф. Он сел справа от миссис Брафф, а мисс поспешила занять место рядом с ним, предоставив мне и мистеру Тидду расположиться напротив них, по другую сторону стола.
      За обедом сперва подали тюрбо и суп, а вслед за тем, разумеется, индейку. И почему это ни один званый обед не обходится без индейки? Впервые мне довелось отведать настоящего черепахового супу; и я заметил, что миссис Брафф, которая сама его разливала, все зеленые звездочки жира положила супругу и несколько кусочков птичьей грудинки тоже приберегла для него.
      - Я человек простой, - говорил Джон Брафф, - пища у меня простая. Мне не по вкусу все эти ваши разносолы, но для любителей полакомиться я держу французского повара. Я, знаете ли, не себялюбец, я человек без предрассудков; и ежели моей мисс по вкусу всякие там бешемели и прочие фокусы, я не препятствую, пусть ее. Отведайте вулеву, капитан.
      За обедом было вволю шампанского и старой мадеры, а для любителей подавали черное пиво в больших серебряных кружках. Брафф особливо гордился своей приверженностью к пиву; и, когда дамы удалились, сказал: "Господа, пейте, сколько вашей душеньке угодно, Тиггинз подаст, только скажите, у нас этого добра вдосталь", - потом расположился в креслах и уснул.
      - Он всегда спит после обеда, - шепнул мне мистер Тидд.
      - Подайте-ка мне вон того вина с желтой печатью, Тиггинз, распорядился капитан. - В тот вчерашний кларет что-то намешано, у меня от него дьявольская изжога!
      Должен признаться, желтая печать пришлась мне куда больше по вкусу, нежели тетушкино Росолио.
      В самом непродолжительном времени я уже знал, кто таков мистер Тидд и о чем он мечтает.
      - Не правда ли, она восхитительна? - обратился он ко мне.
      - Вы о ком, сэр? - спросил я.
      - О мисс Белинде, о ком же еще! - воскликнул Тидд. - В целом мире не найдете других таких глаз, такой воздушной фигурки!
      - Ей бы побольше жирку, мистер Тидд, - сказал капитан, - и поменьше бровей. Не к лицу девице такие грозные брови. Qu'en dites-vous {Что вы скажете (франц.).}, мистер Титмарш, как сказала бы мисс Белинда?
      - Кларет, по-моему, отменный, сэр, - отвечал я.
      - Э, да вы, оказывается, молодчина! - сказал капитан. - Volto sciolto {Ловко увильнули (итал.).}, а? Вы слишком уважаете хозяина дома, который изволит так сладко почивать?
      - Да, сэр, я высоко чту его как первого человека в лондонском Сити и нашего директора-распорядителя.
      - Я тоже, - подхватил Тидд, - и ровно через две недели, в день моего совершеннолетия, докажу делом свое к нему доверие.
      - Каким же это образом? - осведомился я.
      - Видите ли, сэр, надобно вам сказать, что четырнадцатого июля я стану... э-э... обладателем солидного капитала, который мой батюшка нажил своими занятиями.
      - Да скажите прямо, что он был портной, Тидд.
      - Да, он был портной, сэр, но что же из этого? А я учился в университете, сэр, и чувства у меня возвышенные; да, столь же возвышенные, как у иных отпрысков отжившей свой век аристократии, а быть может, и более того.
      - Не будьте так суровы, Тидд! - сказал капитан, осушая десятый стакан кларета.
      - Видите ли, мистер Титмарш, достигнув совершеннолетия, я войду во владение солидным капиталом; и мистер Брафф был столь добр, что предложил мне тысячу двести фунтов в год с моих двадцати тысяч, так что я пообещал поместить их в его предприятие.
      - В наше Западно-Дидлсекское страховое общество, сэр? - спросил я.
      - Нет, в другую компанию, мистер Брафф там директором, и она ничуть не хуже. Мистер Брафф старинный друг нашего семейства, сэр, и очень ко мне расположен, он говорит, что при моих талантах я непременно должен войти в парламент, а тогда... тогда, видите ли, распорядившись своим наследством, я смогу подумать и о наследниках!
      - А он малый не промах, - сказал капитан. - Вот уж не думал я, когда тузил вас в школьные годы, что наставляю синяки будущему государственному мужу!
      - Говорите-говорите, молодые люди, - сказал Брафф, просыпаясь. - Я сплю вполглаза и все слышу. Да-да, Тидд, заседать вам в парламенте, милейший, не будь я Джон Брафф! И вы получите со своего капитала шесть процентов годовых, вот провалиться мне на этом месте! Но вот насчет моей дочери - это уж вы у ней самой справляйтесь, не у меня. Вы ли ее заполучите, капитан ли, Титмарш ли - это уж кто как сумеет. Мне от зятя одно надобно: был бы человек благородный, возвышенного образа мыслей, а вы все таковы.
      Тидд выслушал это с самым серьезным видом, но, едва хозяин снова погрузился в сон, лукаво показал на свои брови и, глядя на капитана, хитро покачал головой.
      - Эко! - сказал капитан. - Я говорю, что думаю. Если угодно, можете передать мои слова мисс Брафф.
      На этом разговор оборвался, и нас пригласили пить кофе, после чего капитан распевал с мисс Брафф романсы, Тидд молча глядел на нее, я рассматривал гравюры, а миссис Брафф вязала чулки для бедных. Капитан откровенно насмехался над мисс Брафф, над ее жеманными речами и ужимками. Но, несмотря на его грубое, бесцеремонное обхождение, она, мне кажется, очень к нему благоволила и на удивленье кротко сносила его дерзости.
      В полночь капитан Физгиг отбыл в казармы в Найтс-бридж, а мы с Тиддом разошлись по своим комнатам. Назавтра было воскресенье, в восемь часов утра нас разбудил настойчивый звон колокола, а в девять мы все сошлись в столовой, и мистер Брафф прочитал вслух молитвы, главу из Библии и еще произнес проповедь, обращенную ко всем нам - гостям, чадам и домочадцам; не слушал ее один только француз-повар, мсье Трепетен, - со своего места за столом я видел, как он бродит по саду в белом ночном колпаке я покуривает сигару.
      По будням мистер Брафф тоже собирал своих домашних на молитву, только происходило это в восемь часов утра, минута в минуту; но хотя, как я убедился впоследствии времени, был он отъявленный лицемер, я отнюдь не намерен глумиться над этим домашним обрядом или утверждать, будто мистер Брафф оттого был лицемерен, что читал своему семейству молитвы и проповеди: на свете немало есть людей и дурных и хороших, вовсе не приверженных этому обычаю, - но я ничуть не сомневаюсь, что хорошие люди, соблюдай они этот обряд, стали бы от этого еще лучше, и не считаю себя вправе судить о том, как это сказалось бы на людях дурных, а посему иные выражения его христианских чувств обхожу молчанием, довольно будет упомянуть, что в речах своих он всечасно прибегал к Священному писанию, по воскресеньям, ежели только не принимал гостей, трижды ходил в церковь; и ежели с нами не пускался в рассуждения о вере, то отнюдь не потому, что ему нечего было сказать: в этом я убедился однажды, когда на обед были приглашены квакеры и диссиденты, и он толковал о сем предмете с не меньшей важностью и знанием дела, чем любой из этих священников. Тидда в тот раз за столом не было, ибо ничто не могло заставить его расстаться с байроновекой черной лентой и открытым воротом, - а потому Брафф послал его в кабриолете в цирк Астли.
      - И вы, дорогой мой Титмарш, смотрите, - сказал он мне, - не вздумайте надевать бриллиантовую булавку; нашим нынешним гостям все эти безделушки не по вкусу; сам-то я не враг безобидных украшений, однако же не намерен оскорблять чувства тех, кто придерживается более строгих правил. Вы убедитесь, что и супруга моя, и мисс Брафф в подобных делах не выходят из моей воли.
      Так оно и было: обе они появились в черных платьях и в палантинах, тогда как обыкновенно платье у мисс Брафф только что не падало с плеч.
      Капитан Физгиг наезжал постоянно, и уж его-то мисс Брафф всегда принимала с радостью. Однажды, совершая прогулку в одиночестве, я повстречался с ним у реки, и мы долго беседовали.
      - Насколько я мог заметить, мистер Титмарш, - сказал он, - вы малый честный и прямодушный, и я хотел бы кое-что у вас узнать. Первым долгом, не расскажете ли вы мне об этом вашем Страховом обществе? Вот вам. слово чести, что дальше это не пойдет. Вы принадлежите к деловому миру ж разбираетесь в положении вещей. Как вы полагаете, ваше предприятие надежно?
      - Скажу вам, сэр, честно и откровенно: полагаю, что так. Оно, правда, учреждено тому всего четыре года, но когда оно было основано, мистер Брафф был уже широко известен в деловых кругах, и у него были весьма обширные связи. Каждый наш конторщик, так сказать, заплатил за свое место: либо он сам, либо его родные приобрели акции нашего предприятия.