Зима в том достопамятном году была суровая. Нева стала рано, залив уже в ноябре покрылся прочным льдом, и из моего окна видны были лыжники и аэробуеры, скользящие по его поверхности. Мы с Надей жили теперь в том же доме, где и мои и Андрея родители, только в другой квартире. Моя «Антология» была сдана в набор, и я ждал корректуру, а тем временем принялся за новый труд — «Писатели-фантасты XX века в свете этических воззрений XXII века». Надя помогала мне в этой работе — разумеется, чисто технически. Ее идеальная память нашла наконец себе должное применение. Андрея я давно не видел — я знал, что он очень занят, и мне не хотелось ему мешать. Все кругом только и трубили об открытии, совершенном его научной группой и им лично. Поэты сочиняли скороспелые вирши об Андрее и его единомышленниках. Некоторые из них, наиболее безудержные, сравнивали его то с Прометеем, то еще бог весть с кем, — видно, у них был, как говорилось в старину, язык без костей. Газеты посвящали новому техническому открытию целые подвалы с громкими шапками вроде: «Аквалидная цивилизация», «Техническая революция» и т. д. В толстых журналах печатались длинные статьи под заголовками: «Аквалид и Дальние Звезды», «Эра моносырья», «Пересмотр земной экономики». Меня удивляла эта шумиха, она казалась мне несерьезной и преждевременной, поскольку самого-то аквалида еще не было. Но, как говорилось в Двадцатом веке, «на чужой роток не накинешь платок».
      Надя уже не раз говорила мне, чтобы я съездил навестить Андрея на Матвеевский остров — остров моего имени. Однако, поглощенный своей новой работой, я все время откладывал эту поездку. Но, как в старину говорилось, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Однажды вечером Андрей навестил меня.
      — Я к тебе с просьбой, — начал он с места в карьер. — Не поможешь ли ты мне пригладить одну статью? Я написал ее для детского научно-популярного журнала, очень просили. Но я не умею излагать свои мысли в общепонятной форме, это у меня коряво получается. Ты прочти, почиркай. Ничего, что я от руки написал? У меня почерк неразборчивый.
      — Почерк-то у тебя разборчивый, — ответил я, — но ведь вся эта техническая премудрость мне непонятна.
      — Да нет, я тут все без формул изложил, ведь это для детей. Тебе надо только причесать статью стилистически. Ведь у тебя хороший слог.
      — Хорошо, я сделаю, что могу, — ответил я. — Но, кстати, почему Нина не взялась за это дело?
      — Нина во многом мне помогает, но тут она побоялась быть необъективной. Ей почему-то нравится все, что я делаю. Она сама посоветовала мне обратиться к тебе.
      Когда Андрей ушел, я прочел статью — и ничего, признаться, не понял. В ней действительно не было формул, но она изобиловала техническими терминами, таблицами и ссылками на труды всевозможных исследователей. Когда Надя пришла с работы, я дал ей прочесть произведение Андрея, и она сказала, что все понятно, но кое-что надо упростить. С помощью Нади и словарей я заменил наиболее непонятные выражения, пригладил статью стилистически, но смысл ее остался для меня темен.
      — Ничего, — улыбнулась Надя. — Дети поймут. Ты просто закоренелый Гуманитарий. Тут все просто до гениальности.
      Оригинал этой статьи, написанный рукой Андрея, и поныне находится у меня, а после моей смерти будет храниться в мемориальном музее Светочева.
      Когда статья получила мою литературную обработку и я продиктовал ее исправленный вариант МУЗЕ, Надя сказала мне:
      — Почему бы тебе самому не отвезти ее Андрею на остров твоего имени? Твой друг в твою честь назвал остров, а ты на нем не бывал.
      — Нет, я завтра отошлю статью почтой, — ответил я. — На острове я хоть и не бывал, но отлично знаю его по телепередачам и фотографиям в газетах.
      Надя как будто согласилась с моими доводами.
      На следующий день — это был Надин выходной — мы с утра вышли на залив побегать на лыжах. Перед этим мы едва не поссорились, выбирая лыжи.
      — Возьми, самодвижки, — сказала Надя. — На обыкновенных мне надоело кататься.
      — Зачем же брать самодвижки, ведь на заливе нет гор, — резонно возразил я.
      — А мне вот хочется на самодвижках!
      — Бог с тобой, как в старину говорилось, — согласился я.
      Лыжи- самодвижки тогда только входили в моду. Внешне они напоминали обыкновенные пластмассовые лыжи, но в них были вмонтированы микродвигатели. Стоило сильнее надавить каблуком на упор, и они включались. На них удобно было въезжать в гору.
      Мы вышли на залив и вскоре очутились у ледяной дороги, ведущей на остров моего имени. По ней двигались элмобили, элциклы — и все в сторону Ленинграда. Мы остановили один из элмобилей и спросили, почему это все едут с острова и никто не едет на остров.
      — Разве вы не слышали спецсообщения? — удивился один из пассажиров. — Оно передавалось полчаса тому назад.
      — Изгнанье из аквалидного рая, — пошутил второй пассажир. — Рай становится опасным.
      — Вот как! — засмеялась Надя. — А мы как раз туда.
      Она включила лыжи на самоход и помчалась по лыжне, шедшей параллельно ледяной дороге. Пришлось и мне включить самодвижки и догонять ее.
      — Надя, ведь это далеко! — воскликнул я, догнав ее. — И ведь все покидают остров.
      — Но остров назван твоим именем. Тебя должны пустить на него, — сказала Надя.
      — Странная логика, — подивился я. — И потом, уж если ехать на остров, то со статьей, а я ее с собой не взял.
      Надя сняла рукавичку и приложила ладонь к своему лбу:
      — Статья здесь, не беспокойся.
      — Мы рискуем отморозить себе лица, — сказал я. — Смотри, какой сильный встречный ветер.
      — И это предусмотрено, — ответила Надя и вынула из кармана куртки две обогревательные маски.
      — Надя, значит, ты сознательно пошла на обман! — удивился я. — Ты обдумала эту поездку заранее!
      — Милый, да как же иначе можно тебя выманить, — засмеялась Надя. — То ты над своими «фантастами» сидишь, то над СОСУДом, а к другу ни ногой. Вот я и подстроила эту поездку.
      — И все-таки нехорошо обманывать. Помнишь, что мы учили во втором классе: «Малый обман — это тоже обман. И капля и океан едины в своей сути».
      — Ну, мой обман — это очень маленькая капля, — улыбнулась Надя.
      Вскоре показался Матвеевский остров, и мы увидели, что на льду возле берега через равные интервалы стоят УЛИССы . В своих металлических руках они держали плакаты: «На остров — нельзя, состояние опасности». Это же самое они выкрикивали.
      — Вот видишь, мы напрасно явились сюда, — сказал я Наде. — УЛИССы нас не пустят.
      — Мы просто пройдем мимо них, — возразила Надя. — Ни один механизм не может применять силу против Людей.
      — Нельзя злоупотреблять этим свойством агрегатов, — строго сказал я. — Механизмы — слуги Общества.
      — Эвакуация закончена. На остров нельзя, — сказал мне один из УЛИССов, когда я подошел к нему.
      Но я попросил его найти Андрея Светочева и сообщить о нашем с Надей прибытии. УЛИСС пошел в глубь острова и вскоре вернулся. Рядом с ним шагал Андрей. Он обрадовался нам, но удивленно осведомился: разве мы не слышали чрезвычайного сообщения? Мы ответили, что были в пути. Тогда Андрей сообщил, что завтра начнет действовать Главная Опытная Лабораторная установка по производству аквалида. Как известно, одна из стадий преобразования до сих пор технологически неясна. Только в результате практического опыта будет выяснено, верен ли этот узел технологического процесса. Короче говоря, может произойти взрыв.
      — Если произойдет взрыв, значит, аквалид — фикция, мираж? — спросил я.
      — Нет. Это будет означать только то, что технологический процесс несовершенен. Другие потом найдут верный путь, учтя эту ошибку.
      — Дорогостоящая это будет ошибка, — сказал я.
      — А что Человечеству далось даром? — возразил Андрей.
      Остров был совсем безлюден. Лишь иногда дорогу нам пересекали УЛИССы, идущие по каким-то заданиям. Корпуса, башни, какие-то непонятные строения, уступами идущие ввысь, окружали нас со всех сторон. Толстые трубопроводы, окрашенные яркой светящейся краской, шли от здания к зданию, то стелясь по земле, то взбираясь на высокие фермы.
      — Каким большим стал остров! — сказал я. — И сколько на нем настроили!
      — Тут весь земной шарик потрудился, — не спеша ответил Андрей. — А завтра от всего этого, быть может, ничего не останется.
      — А когда начнется опыт? — спросила Надя.
      — Не бойтесь, я не прогоню вас с острова на ночь глядя, — улыбнулся Андрей. — Опыт начнется завтра в десять утра. Вообще-то намечалось начать в два ночи, но пришлось отложить — Нина захворала.
      — При чем здесь Нина? — удивился я. — И разве она не эвакуирована на материк?
      — Нет. Она захотела быть со мной во время опыта. Поскольку ее решение твердо, она будет сидеть у дубль-пульта. Все равно мне нужен Помощник. А так, в случае аварии, мы сбережем чью-то жизнь.
      — А много было добровольцев, желающих провести с тобой этот опыт?
      — Отбою не было. Замучили меня просьбами.
      — Но ведь стоять у этого, как ты говоришь, дубль-пульта, наверно, не так уж просто. Тут, наверно, нужны специальные знания?
      — Никаких знаний. Только здоровье, внимание и элементарная грамотность. Не техническая, а просто грамотность. Даже ты, со своей нежной любовью к технике и глубочайшим ее пониманием, справился бы с этим делом, — тяжеловесно пошутил Андрей.
      — А что с Ниной? — спросил я.
      — Вчера она каталась на буере и не рассчитала, налетела на торос. Ушибла плечо. Сидит теперь дома и глотает порошки, а Врача вызывать не хочет. Боится, что тот эвакуирует ее с острова.
      — Скажи, какого цвета был буер? — обратился я к Андрею.
      Андрей посмотрел на меня удивленно и ответил:
      — Красного. Но что за странный вопрос!
      — Ничего не странный, — небрежно сказал я. — Вам, Техникам, все кажется странным.
      Конечно, с точки зрения всякого здравомыслящего человека, мой вопрос был странен. Но ведь я — то видел на экране АНТРОПОСа, что Нина садилась в красную лодку. Я сразу отчетливо представил себе эту красную электромоторку с надписью «Эос» на борту, Лодка была красная, буер тоже красный… И внезапно на сердце у меня полегчало. Все эти месяцы я тайно беспокоился за будущее Нины, помня прогноз АНТРОПОСа, а теперь мне стало ясно, что АНТРОПОС ошибся. То есть в какой-то мере он оказался прав, но в самой печальной части своего прогноза он ошибся.
      Ход моих рассуждений был таков. АНТРОПОС мыслит расширенными общемировыми категориями. Залив, море — для него это масса воды. Лед — это частное, местное явление. Логически лед — это просто замерзшая вода. АНТРОПОС и дает его как воду. Буер — это небольшое суденышко, движущееся по поверхности воды — льда. АНТРОПОС воспринимает его как лодку. Торос, на который налетел буер, — это тот скалистый берег, на котором якобы погибла Нина. Но исхода аварии АНТРОПОС не предвидел, недаром он ошибается в двадцати из ста: Нина жива, только ушибла плечо.
      С души моей спала подспудная тяжесть, мне стало легко. И сам этот остров, названный моим именем, весь застроенный непонятными сооружениями, показался мне милым и уютным.
      — Ну вот мы и пришли.
      Мы стояли перед одноэтажным пластмассовым домом, в котором жил Андрей. Не стану описывать вам этот дом — вы все его отлично знаете: там теперь филиал мемориального музея А. Светочева.
      Мы вошли. Нас встретила Нина. Она очень похорошела с той поры, когда я расстался с нею. Правда, она была бледна, но и это ей шло. Плечо у нее, видно, болело сильно, но она крепилась. Я познакомил ее с Надей. С огорчением я заметил, что они друг другу не понравились. Не то чтоб между ними возникла неприязнь — нет, они просто не нашли общего языка. И даже когда Надя на память продиктовала исправленную мною статью Андрея, Нина нисколько не восхитилась ее феноменальной памятью. Сама же статья понравилась и Нине и Андрею.
      После ужина Надя сразу же ушла спать в отведенную нам комнату. Нина осталась в столовой-гостиной, а мы с Андреем пошли в его рабочую комнату. Он засел за какие-то чертежи и таблицы, я же принялся рассматривать его альбом с марками. Это длилось довольно долго.
      — Иди-ка лучше спать, — сказал я Андрею, — утро вечера мудреней. И потом есть такая старинная пословица: перед смертью не надышишься. Только не пойми ее буквально.
      — Ты завтра увези этот альбом с собой, — проговорил Андрей. — Если что-нибудь со мной случится — бери себе. А если все будет в порядке — верни. Чур, не зажиливать!
      — Ладно, возьму, так и быть, — ответил я. — И честно верну. Очень нужны мне твои аляповатые зверюшки!
      — От портретника слышу! Бей портретников! — Он вскочил со стула, схватил с дивана подушку и ударил меня по голове. Я схватил другую подушку — и началась катавасия, как в старину говорилось.
      — Развозились, как маленькие! — с притворной строгостью сказала Нина, войдя в комнату. — Весь дом трясется.
      — Не мешай, Нина, идет бой между добром и злом! — крикнул Андрей, принимая мой очередной удар подушкой и пытаясь нанести мне ответный.
      В это время кто-то постучал в наружную дверь. Я сразу догадался, что это какой-нибудь механизм: Люди имели право входить без стука.
      — Можно, — сказал Андрей, выходя в прихожую.
      Дверь открылась, и в клубах морозного пара появился УЛИСС.
      — Срочное сообщение, — изрек он. — В суперреакторе номер три обнаружил неполадку типа альфа триста двадцать один.
      — С этим надо обращаться к ЭЗОПу , - строго сказал Андрей. — Сколько раз говорил, что вопросы, степень важности которых ниже градации В, меня не интересуют.
      — Выслушал. Иду к ЭЗОПу, — бесстрастно ответил УЛИСС и вышел, аккуратно закрыв за собою дверь.
      — Удивительно бестолковы эти УЛИССы, — посетовал Андрей. — Горе мне с ними. И когда наконец мы избавимся от этой допотопной техники!
      Не прошло и минуты, как наружная дверь снова открылась и в прихожую без стука вошел другой агрегат. Он был невелик — ростом с десятилетнего ребенка; за плечами его поблескивали сложенные крылья.
      — Почему вы вошли без стука? — строго спросил я его. — Много воли вашему брату-агрегату дают!
      — Мне разрешено без стука, — с некоторой обидой ответил механизм и затем, обратясь к Андрею, сообщил: — Накопление субстрата идет нормально. Но в главном корпусе, в узле дельта сто семнадцать обнаружил неполадку типа А двадцать один.
      — Сейчас иду, — ответил Андрей. — Затем, обратясь ко мне, сказал: — Это ЭРОТ , новинка нашей техники. Ему разрешено входить без стука. А ты не хочешь посмотреть Главный корпус?
      — Почему же нет, охотно посмотрю, — с готовностью ответил я, чтобы не огорчать Андрея.
      — Я тоже, пожалуй, пройдусь с вами, — сказала Нина. — Похожу — может, и плечо пройдет.
      — Ничего себе способ лечения, — молвил я, набрасывая Нине на плечи синтемовую шубку. — Медицина на уровне шаманов. Тебе надо просто вызвать Врача.
      Но она пропустила мои слова мимо ушей — это было в ее духе.
      Мы вышли из дому на мороз. Красный вращающийся прожектор горел на мачте, и весь остров был залит красноватым тревожным светом. Впереди нас молча шагал странный агрегат со сложенными крыльями. В нем чувствовалась какая-то неприятная самостоятельность, даже самоуверенность.
      — Мы отлично знаем дорогу, — сказал ему Андрей, — а вот в Главном корпусе надо включить свет.
      ЭРОТ легко оттолкнулся от земли, расправил крылья и полетел. Вскоре в Главном корпусе зажглись окна.
      Когда мы вошли в это здание, меня поразила его величина; снаружи Лаборатория не казалась такой большой. Огромный, ярко освещенный зал уходил вдаль. По обеим сторонам прохода стояли какие-то чудовищные машины и сооружения. У приборов, следя за циферблатами, молча стояли дежурные УЛИССы. Вверху, под прозрачной крышей, где переплетались тысячи кабелей и трубопроводов, беззвучно летали два ЭРОТа.
      Андрей пошел в дальний конец зала, и вскоре его не стало видно, он совсем затерялся в этом механизированном пространстве.
      Нина подвела меня к столу-пульту, на котором было множество цветных кнопок, и села в кресло.
      — Вот здесь я завтра буду работать, — беспечно сказала она. — Буду нажимать кнопки.
      — А ты не запутаешься? — спросил я.
      — Нет, ведь есть схема. — Она вынула из выдвижного ящика большую, наклеенную на картон таблицу. — Вот здесь все показано. Ребенок — и тот не спутает.
      Действительно, на таблице были изображены те же самые кнопки, что и на пульте, и указано время, когда надо нажимать на каждую из них.
      — А это что за большая красная кнопка?
      — Это кнопка критического перепада. Та самая.
      — И ты нажмешь ее?
      — Нажму, — улыбнулась Нина.
      — У тебя совсем больной вид, — сказал я. — Очень болит плечо?
      — Побаливает, — неохотно призналась она. — Но завтра все пройдет.
      — А если не пройдет?
      — Тогда придется вызывать Добровольца. Но я все равно останусь на острове.

      Утром меня разбудила Надя.
      — Вставай, иди завтракать. Я уже позавтракала. Скоро нам надо отправляться домой.
      Я встал, глянул в окно. За ночь потеплело, шел снег. На фоне ярко-желтой башни отстойника он был хорошо виден. Уже рассветало, но тревожный красный свет вращающегося прожектора по-прежнему падал на остров моего имени. Было очень тихо.
      За завтраком я внимательно смотрел на Нину. У нее был совсем больной вид. Я так прямо и сказал ей об этом, но она промолчала.
      — Да, придется вызывать Добровольцев и выбирать из них наиболее подходящего, — молвил Андрей. — Выбрать такого не особенно трудно — был бы Человек с крепкими нервами.
      — А я? — обратился я к Андрею.
      — Что ты? — удивился Андрей.
      — Я и есть такой Человек. Правда, не слишком технически грамотный, но с крепкими нервами.
      — А ты представляешь, как это рискованно? — тихо спросил Андрей.
      — Ну представляю… Но почему кто-то другой должен рисковать, а не я? Ведь естественнее пойти на это именно мне. Как-никак — мы с тобой друзья.
      Андрей задумался. Потом сказал:
      — Ты меня устраиваешь даже больше, чем кто-либо другой. Ведь пульты отстоят далеко один от другого, а с тобой мы можем вести мыслепередачи. Это удобнее радио- и телесвязи и удобнее, чем телефонная связь.
      — Вот все и устроилось, — сказал я Нине. — Ты спокойно можешь лететь в Ленинград вместе с Надей.
      В это мгновение без стука открылась дверь. Вошел ЭРОТ. На его сложенных крыльях блестел снег. Снег таял и стекал на пол.
      — Явился по распоряжению ЭЗОПа, — сказал агрегат. — Емкости заполнены субстратом. Через двадцать три минуты необходимо вводить в действие систему А.
      — Принял и понял, — ответил Андрей.
      ЭРОТ вышел, оставив на полу влажные следы.
      «Не потрудился даже отряхнуть с себя снег перед тем как войти к Людям, — подумал я. — До чего специализирован, до чего избалован!»
      Я пошел в отведенную нам с Надей комнату и объяснил Наде, в чем дело. Узнав о моем решении, она заплакала. Затем спросила:
      — Но ты веришь, что все обойдется благополучно?
      — Сказать по правде — не очень, — ответил я. — Андрей — неудачник. До этого у него были неудачи маленькие, средние и большие. Теперь, вероятно, его ждет полное крушение. Но когда у друга беда, надо быть с ним рядом.
      — Да, ты прав, — сказала Надя сквозь слезы. — Но я верю, что все кончится хорошо.
      — Будем надеяться, — ответил я. — Если же со мной что-либо случится, то постарайся, чтобы работу над СОСУДом продолжил достойный преемник. Что касается корректуры «Антологии», то все надежды я возлагаю на тебя и на твою память.
      Вскоре прибыл легколет. Надя улетела на нем одна. Нина лететь отказалась, несмотря на то, что присутствие ее на острове моего имени было теперь не только не обязательно, но и просто бессмысленно.
      Когда Надя села в кабину рядом с ЭОЛом, я шепнул ей:
      — Пожелай нам удачи.
      — Ни пуха ни пера, — громко сказала Надя.
      — Убирайся к черту! — ответил я.
      Нина с Андреем удивленно посмотрели на меня.
      — Это так полагается, — пояснил я им. — В данном случае это не ругательство, а нечто вроде заклинания.
      Вскоре мы с Андреем отправились в Главную Лабораторию, а Нина пошла домой. Она решила прилечь. Выглядела она совсем неважно.
      Без десяти минут десять я сел за дубль-пульт. Андрей пошел в другой конец огромного зала, чтобы занять место у главного пульта.
      В 10.00 я включил первую кнопку. Она была зеленого цвета. Весь зал наполнился глухим вибрирующим гуденьем. УЛИССы, стоящие у приборов, на минуту подняли вверх металлические руки — в знак того, что системы действуют нормально. ЭРОТ легко спланировал откуда-то из-под стеклянной крыши, где извивались бесчисленные трубопроводы и кабели, и, встав на мгновенье перед пультом, расправил крылья, которые светились зеленоватым светом.
      — Неполадок в узлах нет, — доложил он и опять взвился вверх.
      Затем из круглого люка в полу выполз механизм, какого я никогда и не видывал. Он был облицован пластмассовой чешуей и полз, как змея. На хвосте у него был крючок. Плавно извиваясь, подполз он к подножию пульта и поднял голову; за металлической обрешеткой головы светился круглый зеленый глаз.
      — Подземное хозяйство в порядке, — отрапортовал агрегат-змея. — Вводы силовых кабелей в порядке, контакты группы бета в порядке. Распоряжений нет?
      — Раз все в порядке, то какие могут быть распоряжения, — резонно ответил я. — Можете ползти обратно.
      Через восемь минут после включения первой кнопки я, согласно лежащей передо мной схеме, нажал вторую — белую. Гуденье в зале перешло в другую тональность. За хрустальным щитком какого-то огромного агрегата, вмонтированного в пол неподалеку от пульта, заметались синие молнии.
      В эту минуту я услыхал мыслесигнал Андрея.
      — Ну как? — поинтересовался Андрей.
      — Все в порядке, — ответил я. — В этой работе действительно нет ничего сложного. Я не против нее, но удивляюсь, почему ты не поручил это дело какому-нибудь там ЭРОТу или УЛИССу.
      — Дело слишком ответственное, — ответил Андрей. — Человек — это Человек, а агрегат — только агрегат.
      — Мне вообще не совсем понятен этот принцип дубляжа, — сказал я. — Ведь у тебя точно такой же пульт и те же самые кнопки, что и у меня. Только не подумай, что я хочу уйти на попятный двор, как в старину говорилось. Просто мне это странно. Или это перестраховка? Было в древности такое понятие.
      — Не перестраховка, а страховка, — ответил Андрей. — Процесс преобразования, как я тебе говорил, длится сорок пять часов тридцать девять минут. За это время кто-то из нас может устать, сделать ошибку из-за невнимания. Но так как нас двое, то ошибка почти исключена.
      — Что ж, один ум хорошо, а два лучше, — согласился я. — А скажи, как называется агрегат-змея, который ко мне приползал?
      — ПИТОН , - ответил Андрей. — Все?
      — Все. Мыслепередача окончена.
      В 10.27 я нажал третью — синюю кнопку. В 10.49 — желтую. В 11:04 какую-то полосатую. Все шло как по маслу — по старинному выражению. Между нажатием некоторых кнопок интервалы были всего шесть — восемь минут, но были в сорок минут и в час десять. В один из таких перерывов я успел сходить в душ, в другой — успел пообедать с Андреем. Время от времени прямо к пульту подходил САТИР и приносил еду и горячий чай. Изредка мы вели мыслепередачи с Андреем, подбадривая друг друга. Так прошел день, и так прошла ночь.
      — Сутки отдежурили, поздравляю! — сообщил мне Андрей в десять утра.
      — День да ночь — сутки прочь, — ответил я старинной поговоркой. — Как ты себя чувствуешь?
      — Хорошо, — ответил Андрей. — А ты?
      — Тоже хорошо. А как Нина?
      — Сейчас говорил с ней и видел ее по видеофону. Лежит. По-видимому, у нее не только сильный ушиб, но и простуда.
      — Отправь ее, пока не поздно, на материк, — дружески посоветовал я.
      — Да разве она послушается! — ответил Андрей. — Ты же знаешь ее… Все?
      — Все. Мыслепередача окончена.
      Прошел и этот день, наступила вторая ночь нашего бдения. Было нажато уже много кнопок самых различных цветов и оттенков. В 2 часа 5 минут ночи я нажал черную кнопку. Следующая была красная — та, от которой зависело многое. Ее надо было нажать через двадцать пять минут после черной.
      — Ну как? — спросил меня по мыслепередаче Андрей. — Как ты себя чувствуешь? Не страшно?
      — Страшновато, — ответил я. — Но что ж поделаешь.
      — Мне тоже страшновато, — сказал Андрей. — Желаю счастья. Все?
      — Все. Мыслепередача окончена.
      Я не слышал, как к пульту подошла Нина. Она была бледна, но даже бледность ей шла. Удивительное дело — ей все шло.
      — Хочу посмотреть, как вы тут, — сказала она, легким движением сбросив на барьер пульта шубку.
      — Ты выбрала самое подходящее время, — не без иронии заметил я. — И какое на тебе нарядное платье! Точно на бал.
      — Еле напялила его, так плечо болит, — улыбнулась Нина. — Но как-никак — торжественный случай. А у тебя тут все в порядке?
      — Все в норме.
      — И Змей Горыныч приползал?
      — Ты имеешь в виду ПИТОНа? Приползал.
      — Он очень смешной. Раз я нацепила ему на хвост бумажку, он так с нею и уполз в свое подземелье.
      — Нехорошо издеваться над механизмами, — сделал я замечание Нине. — Механизмы служат Обществу.
      — А ты все такой же.
      — Уж какой есть, — ответил я.
      — Ну, до свиданья, — Нина перегнулась через барьер и торопливо поцеловала меня. — Вот так. Будь счастлив.
      Она пошла по голубоватым плиткам пола в другой конец зала к Андрею. Легкой походкой, в ярком оранжевом платье проходила она мимо УЛИССов, настороженно стоящих у непонятных мне приборов, мимо этого дьявольского нагромождения техники, — мимо всего того, что через несколько минут могло нас убить.
      Но пришло время нажать красную кнопку. Я положил на нее палец и подумал: что я сейчас почувствую? Наверно, ничего не почувствую. Все произойдет мгновенно. В таких случаях напоследок люди всегда вспоминают что-то очень важное — так я читал в книгах. Что мне надо вспомнить — Надю, «Антологию»?
      Я нажал красную кнопку и вспомнил в этот миг Нину. Вот она стоит у невысокого песчаного обрыва, отражаясь в тихой воде озера…

      Кнопка была утоплена мною в гнезде до конца. Но ничего не произошло. Только гул в зале стал громче. Он шел волнами, то замирая, то нарастая. Казалось, все эти бесчисленные агрегаты с трудом, задыхаясь, лезут куда-то в гору. УЛИССы, стоящие у приборов, подняли на минуту свои металлические руки в знак того, что все в порядке. Из стеклянного поднебесья слетел ЭРОТ и, расправив крылья, отрапортовал:
      — Узлы системы омикрон-два вступили в действие. Неполадок нет.
      Затем ЭРОТ улетел, а из люка выполз змей-горыныч и сообщил, что подземное хозяйство в порядке.
      Я связался с Андреем по мыслепередаче и поздравил его с тем, что опасность миновала.
      — Да, теперь все ясно, — ответил он. — Аквалид будет. Ты очень устал?
      — Потерплю, — сказал я. — Ведь осталось всего четыре часа.
      Через некоторое время я, согласно графику, нажал синюю кнопку, затем голубую. И вот в 7:39 утра была нажата последняя — белая с зеленым восклицательным знаком. После этого я откинулся на спинку кресла и задремал под негромкий гул агрегатов — этот гул был теперь ровным, убаюкивающим. Потом, сквозь дрему, я различил какие-то новые звуки. Где-то далеко, в середине зала, что-то падало через равномерные промежутки времени — падало с каким-то не то металлическим, не то стеклянным звоном. И вдруг я почувствовал, что кто-то коснулся моего плеча. Я открыл глаза. Передо мной стояла Нина.
      — Вставай, соня, — сказала она. — Аквалид пошел!
      — Кто пошел? Куда пошел? — не понял я спросонок.
      — Ах, да идем же! Какой ты чудак!
      Я окончательно проснулся, поглядел на Нину и увидел слезы в ее глазах.
      — Что-нибудь опять неладно? — спросил я. — Ты плачешь.
      — Да нет же, все чудесно. Я так рада за Андрея! Уж и поплакать нельзя…
      — Ну, плакать надо было раньше, — резонно заметил я. — Часа так четыре назад. — И, встав с кресла, пошел следом за Ниной.
      Мы долго шли по залу, затем свернули в какой-то закоулок. Здесь у стены стояли сменившиеся УЛИССы, — они будто спали стоя. Смежив крылья и прислонившись к могучим УЛИССам, словно малые дети, спали ЭРОТы. У их ног с потухшими линзами, без движения лежали ПИТОНы.
      — Сонная семейка, — сказала Нина и походя дала щелчок ЭРОТу — прямо по лбу.
      Я хотел было сделать ей замечание и напомнить, что механизмы — слуги Общества и их надо уважать, но промолчал. Я знал, что она просто засмеется в ответ. Такой уж был у нее характер.
      Мы шли по направлению к тем ритмичным звукам, к звонким ударам падения, которые я слышал сквозь сон еще у пульта. Звуки эти все приближались. Вот мы свернули в коридор между какими-то машинами, и я увидел Андрея. Он осунулся, глаза ввалились. У него был вид безумного. Он стоял перед большим агрегатом, а из квадратной пасти этого агрегата в металлический ящик, стоящий на полу, со звоном падали какие-то кирпичики, похожие на лед. Один такой брусок был у Андрея, и он его перебрасывал с руки на руку, словно боясь отморозить пальцы. У меня мелькнула мысль, что все это сплошная ошибка, что вместо своего пресловутого аквалида Андрей получил самый обыкновенный лед. Боясь высказать эту мысль, я нагнулся и схватил брусок. Но, схватив, я тотчас же выронил его. Брусок обжег мне пальцы. Он тяжело, с глухим звоном упал на пол — и не разбился.
      — На, возьми мой, он уже остывает, — глухо сказал Андрей и сунул мне в руку свой кирпичик. Я взвесил его на руке — он был весьма тяжел. Потом оглядел его со всех сторон. Это было похоже и на лед, и на полупрозрачный металл, и на стекло, а вообще-то говоря, — ни на что не похоже.
      — Значит, это и есть аквалид? — спросил я.