Секретарь. Трилобиты, сэр.
      Боулдер. Вот-вот, троглодиты и трилобиты. Со временем из этого образуется толстый на дне океана слой известки, который, будем надеяться, пригодится на что-нибудь путное в дальнейшем. Итак, все!.. На остальные вопросы ответят секретари… чтоб не скучали, хе-хе, и не зря получали деньги. В сущности, я летел сюда только посмотреть, кто нынче… как это там было сказано?… кто стоит у кормила всемирной цивилизации. Словом, взглянуть на ваши лица, господа. Благодарю вас, я видел…
      В том же безмолвии и последовательности Боулдер и сопровождающие его лица удаляются из зала заседаний, где тотчас открываются оживленные прения с обилием страстных восклицаний и даже, между представителями враждующих фирм, с рукоприкладством.
      Диктор. В тот же самый вечер, приняв бесповоротное решение относительно бегства из эпохи, мистер Мак-Кинли произвел решительный смотр своих наличных возможностей.
      Предварительно запершись, он собирает отовсюду — из бельевых ящиков и карманов старых пиджаков — затерявшиеся, а может быть, и нарочно рассованные про черный день бумажки и монеты. Он также ставит на стол пяток фигурных копилок со сбережениями и, наконец, из главного тайника с предосторожностями извлекает свой заветный клад. Весь м-р Мак-Кинли с его капиталами виден здесь на просвет.
      Следует стук в дверь.
      Мужской голос. Хэлло, Мак-Кинли, здесь Аббот, ваш сосед… Вы не собираетесь к хозяевам в гости? У них серебряная свадьба сегодня. Уже все в сборе…
      Мак- Кинли. Благодарю, я малость опоздаю… к сожалению, мне поручили одну срочную работу.
      Голос. Приходите, когда кончите!
      Мистер Мак-Кинли опустошает копилки и, завернув в газету глиняные осколки, чтобы самому вынести из дому, производит подсчет основных средств для осуществления мечты. Неотвязно звучит над головой та самая повелительная мелодия усыпления и — надежды, надежды! В качестве примерного аккуратиста м-р Мак-Кинли постатейно выписывает образовавшиеся суммы, из которых по сложении получается неожиданно много: 1780 долларов.
      Детский голосок за дверью. Мистер Мак-Кинли, папа и мама приглашают вас чего-нибудь выпить.
      Мак- Кинли. Спасибо, крошка, мне что-то нездоровится.
      Поверх вороха своих богатств м-р Мак-Кинли кладет какую-то, от канзасского дяди унаследованную акцию и фамильные старомодные ценности; судя по записи, сумма увеличивается еще на 130 долларов. Затем он ходит по комнате, прикидывая в уме стоимость каждого предмета из своего небогатого обихода: толстенькие подвижные цифры появляются сами поверх оцениваемых объектов.
      Хозяйка стучит в дверь.
      Хозяйка. Дочка сказала, что вы заболели, мистер Мак-Кинли. Мы с Гарри очень беспокоимся. Дайте-ка мне взглянуть на вас…
      Прежде чем открыть дверь, м-р Мак-Кинли одним жестом сгребает свое достояние в ящик стола. На пороге полная, добродушная, еще в фартуке и раскрасневшаяся от хлопот хозяйка.
      Мак- Кинли. У меня просто плохое настроение с утра, миссис Перкинс. Опять невеселые газеты…
      Хозяйка. Да, мы тоже читали: какой-то подающий надежды молодой ученый предложил поджечь прилегающий к России Ледовитый океан. Поразительно движется вперед наука: ведь год назад мы и не гадали, что вода прекрасно горит… Тут-то только и выпить с горя!
      Мак- Кинли (нерешительно). Мисс Беттл у вас?
      Хозяйка. Нет, она куда-то уехала. Надеюсь, только в отпуск!
      Мак- Кинли (незначащим тоном). Одна уехала?
      Хозяйка. Да… кажется, к тетке. А что?
      Мак- Кинли. Ничего! Тогда я приду сейчас… (Потом вдогонку уходящей хозяйке, выхватив смешной бабушкин браслет из ящика стола.)А это вам мой маленький подарок.
      Хозяйка (любуясь вещью). О, вы просто расточительны, мистер Мак-Кинли! Мы с мужем так хотим вам счастья…
      Диктор. Перед тем как полностью отдаться во власть своих безумных, уже полусерьезных мыслей, мистер Мак-Кинли сделал еще попытку осуществить мечтание законным путем, и прежде всего — прицениться к счастью!
      Мистер Мак-Кинли в конторе фирмы «Боулдер и K°». Это — огромное, крайне специализированное соответственно потребностям клиентов предприятие.
      Множество пронумерованных окошечек в отделанной тропическим деревом панели, и в каждом посажено по белокурому ангелу с фирменными инициалами на каскетке.
      Мак- Кинли. Позвольте мне обеспокоить вас вопросом, мисс. Что и на какую цену могли бы вы предложить одинокому нетребовательному холостяку?
      Ангел. Простите, сэр, в моем ведении как раз только семейные апартаменты с комплектным обслуживанием. Обратитесь в сорок второе окно. Благодарю вас!
      Мистер Мак-Кинли у сорок второго окошка.
      Мак- Кинли. Меня интересует, что именно я мог бы приобрести у вас за сравнительно небольшую сумму?
      Ангел. Какой суммой вы располагаете, сэр?
      Мак- Кинли. В среднем… тысячи на полторы, не больше двух.
      Ангел. К сожалению, здесь продаются лишь индивидуальные стабильные секции длительного хранения от десяти тысяч долларов и выше. Пожалуйста, поищите в нижнем этаже мистера Стоккера. Это самый длинный и любезный человек на свете. Благодарю вас!
      Наконец в огромном зале полуподвального этажа удалось разыскать указанного длинного Стоккера.
      М- р Стоккер (откуда-то сверху, как бы со второго этажа). О, в пределах вашей суммы я смогу показать вам некоторые наши новинки, уже получившие в Европе довольно широкое распространение! Прошу вас следовать за мною, сэр! (Ведя его по коридорам и различным служебным помещениям.)Вы еще не видали наших переносных кабинок индивидуального пользования? Пресса отметила их как наиболее привлекательное изобретение последнего полугодия. Это маленькие самостоятельные квартиры долговременного пользования, на любые цены, вкус и рост. Они абсолютно герметичны для кокильона и крайне экономичны для желающих перескочить через завтра… Дешевле их, пожалуй, будет только самоубийство! Так вот, идя навстречу широким народным потребностям, наша фирма месяц назад и выпустила их как общедоступные рождественские подарки. Мистер Боулдер в своей деятельности всегда руководился самыми демократическими побуждениями. Первые образцы показали себя с наилучшей стороны. Не оступитесь, здесь несколько ступенек, теперь направо… Благодарю вас!
      Они вступают в довольно вместительный холл, где по обе стороны, на приподнятых площадках, расставлены самые разнообразные капсулы. Перед нами печально-продолговатые, треугольные, цилиндрические и даже шаровидные — с сидячим местом внутри, также кубические сооружения, рассчитанные на размер сложенного втрое человека, в большинстве ласкающих глаз колеров. В общем, это переносные сальватории хоть бы и на дому: для небогатых. Некоторые с замысловатой загадочной техникой, видимо для автоматического проветривания или рулевого управления, другие же с рессорным приспособлением для поглощения силы удара при падении с вершины термоядерного гриба. Всюду на нескольких языках обозначены номер и символическое название категории, а также самая стоимость. Вокруг, парами и в одиночку, бродят задумчивые покупатели, которые недоверчиво изучают выставленные модели.
      Наиболее запоминаются следующие образцы:
      «Спящая красавица и семь богатырей» — прозрачная люлька, подвешенная внутри изящных пружинящих обручей с семью шипами, во избежание покушений на спящую внутри девственницу, — наиболее дорогая.
      «Солитер- эгоист» — продолговатая, с солидной крышкой штука для зажиточных холостяков, расписанная довольно легкомысленными рисунками.
      «Райская кабинка» — для молодоженов, уширенного образца.
      «Вечность» — чугунный саркофаг цельного литья с небольшим иллюминатором огнеупорного зеленоватого стекла, опускается непосредственно на дно океана.
      «Давайте отдохнем» — продолговатый граненый ящик с крышкой на обыкновенных мебельных винтах; и другие в том же роде.
      Слышен разговор молодой супружеской четы, когда подходят Стоккер и Мак-Кинли.
      Он. По- моему, это немножко непрактичный цвет, Лиззи. Ты всегда выбираешь в цвет к своим глазам… Но ведь это будет стоять не в гостиной!
      Она. Тогда лучше остановимся на давешней, та гораздо комфортабельнее, а для твоей мамы возьмем что-нибудь попроще, ей уже все равно… Однако что же мы выберем для твоего племянника?
      Заведующий индивидуально-капсульным отделом настойчиво пытается всучить м-ру Мак-Кинли последнюю из перечисленных выше моделей.
      Стоккер. Я настоятельно рекомендую эту… она недорога, крайне гигиенична, почти невесома: можно брать с собою под мышку хоть в театр!.. — ну, разумеется, если сдавать под номер гардеробщику. Обратите внимание на автоматическое спусковое устройство: газ начинает поступать тотчас, едва завинтят крышку. Вам не нравится?… Или хотите примерить? У нас имеется примерочное помещение с зеркальным потолком!
      Мак- Кинли. Нет, видите ли, это вызывает во мне… ну, посторонние воспоминания.
      Стоккер. О, это в смысле, количества граней? Тогда вон там найдутся более отвлеченные формы. Кроме того, вон та модель даже с музыкой: имеется специальный механизм для проигрывания! Называется «Ладья мистера Харона». (Они направляются туда.)Лично я даже предпочитаю капсульное хранение. Гранит… А мало ли что про него откроют впереди! А вдруг гранит тоже взрывчатка? К тому же, если взять капсулу с надежной амортизацией на случай воздушной волны…
      Мак- Кинли (содрогаясь). Видите ли, я еще собирался после этого жениться… Благодарю вас, я подумаю.
      Они корректно раскланиваются и расходятся.
      Диктор. И вот мистер Мак-Кинли оказался в безвыходном положении. Мечта о безопасных семейных радостях не давала ему покоя. Но изолированное под земное помещение было не по карману, а скитание хотя бы в гигиенической шкатулке по раскаленным небесам тоже не слишком привлекало его. Надо отдать должное мистеру Мак-Кинли: прежде чем решиться на крайние меры, он испробовал все менее преступные средства.
      Вон он пытается под проливным дождем ограбить франтоватого пьянчугу по выходе из ночного вертепа. Вмешивается полицейский, и притворившемуся приятелем м-ру Мак-Кинли приходится за свой счет доставлять безденежную жертву по указанному в визитной карточке адресу.
      Вот м- р Мак-Кинли мучительно сочиняет вымогательское, под угрозой страшной смерти, письмо владельцу одного нарядного особняка, мимо которого ежедневно ходит на службу. На другое же утро в условленном месте, под кустарничком, красуется подозрительно толстый пакет, а по противоположной стороне прогуливается классический, в канотье и полуторного роста, детектив.
      Диктор. В довершение всего оказалось, что даже в таком богатом христианском городе занять недостающие для счастья 8220 долларов под честное слово христианина — безнадежное дело. Тогда мистеру Мак-Кинли и вспомнилась подслушанная в кафе история про иностранного бакалавра с топором… Пора было приступать к поискам какой-либо малоценной старухи.
      Скитания м-ра Мак-Кинли по городу в поисках подходящего объекта.
      Он на вокзале, среди провожающих: нету! Он на скачках в публике. Казалось бы, выбор здесь вполне достаточный, но ни одна из подходящих кандидаток в увлечении игрой просто не замечает его усилий завязать близкое, с солидными намерениями знакомство.
      Мистер Мак-Кинли в молитвенном доме, где множество малозажиточного вида старух с вытянутыми гусиными шеями тянут гимны под управлением такого же прозрачного на просвет проповедника. Изучая каждую порознь, м-р Мак-Кинли местами подпевает им слегка, потом скептически морщится и уходит.
      Он забредает также в косметический институт. Адское стрекотание массажных, вибрационных и прочих омолодительных аппаратов, но даже и сквозь этот шум могуче прорываются такты той, райской мелодии. Происходит очередная пантомима: под предлогом удаления родинки где-то за ухом м-р Мак-Кинли вступает в нудное объяснение с главным магом-оператором, образцово-показательным мужчиной пронзительной ассирийской внешности. Тот сокрушенно качает головой, в мимическом смысле: «Тут никак нельзя ковыряться, опасно: слишком близко к мозгам!»
      Тем временем м-р Мак-Кинли поочередно обследует взглядом букет перезрелых дам, чающих возвращения молодости. Кажется, одна — долговязая, тощая, носатая до сходства с грифом — совершенно подходит для намеченного мероприятия. На ней показное множество драгоценностей, — значит, богата; она жаждет нравиться, — значит, при умелом обращении уязвима для мужских чар; она в трауре, — значит, одинока, что в особенности благоприятствует успеху дела.
      Диктор. Не теряйте времени, мистер Мак-Кинли. Забирайте в охапку вашу удачную находку!
      С видом прожигателя жизни м-р Мак-Кинли шествует за своей жертвой. В переполненном, на людной улице, кафе ему удается настигнуть ее наконец. Жестом он просит разрешения воспользоваться пустым местом за ее столиком.
      — Я не запомню такого тропического августа… — говорит м-р Мак-Кинли, садясь и приподымая шляпу в благодарность за позволение. — Впрочем, у нас в Оклахоме, помнится, случалось, в детстве, и не такое пекло!
      — Зато, наверно, будет ранняя и дождливая осень… — охотно откликается будущая жертва.
      Миссис Шамуэй рассеянно кивает, занятая какой-то довольно калорийной пищей. Такие, по уверениям сведущих лиц, обожают всякие зверские зрелища!
      — Вы сидите на самом выгодном месте во всем кафе. Я тоже давно облюбовал этот столик, — отважно приступает к своей тяжелой работе м-р Мак-Кинли, касаясь полей шляпы. — Отсюда выгодней всего наблюдать все несчастные случаи… По городской статистике, большинство их происходит именно на этом перекрестке и в этот час. По отзывам одного знакомого репортера, перед вами наиболее богатый происшествиями перекресток в мире. Кстати, третьего дня произошло очень милое столкновение двух автомашин.
      Что- то в наружности миссис Шамуэй располагает его к импровизации такого рода.
      — И много крови было? — интересуется миссис Шамуэй.
      — Да, и, по моим наблюдениям, она поразительно медленно сохнет… даже в такую погоду!
      Не без сожаления м-с Шамуэй расплачивается с официантом и уходит. Но, значит, выстрел охотника попал в цель: на следующий вечер уже сама миссис Шамуэй подходит к столику, предусмотрительно занятому м-ром Мак-Кинли.
      — Ну как, ничего не произошло пока? — приветливо и уже тоном сообщницы осведомляется она, запросто присаживаясь на свое место. — Я тоже большая любительница наблюдать… ну, всякие такие пестрые уличные бытовые сценки!
      — Вот, терпеливо жду пока… — тоном бывалого рыбака говорит Мак-Кинли, приподымая шляпу. — Но только при вашей врожденной нервности… я бы предписал вам воздерживаться от чрезмерных впечатлений!
      — О, вам делает честь такая наблюдательность! Вы врач?
      — Немножко. Мне и в прошлый раз показалось, у вас были не то чтобы заплаканные, а как бы в дымке давней печали… глаза. Простите, ваше состояние дает мне право, пусть на непрошеное, сочувствие. Скажите… у вас большое горе?
      — Три дня назад я предала земле близкое мне существо, — тронутая проникновенным тоном м-ра Мак-Кинли, признается приручаемая жертва.
      — Мне также знакомо такое опустошение, эта сверлящая после ночной бури тишина, — с опущенными глазами платит откровенностью за доверие м-р Мак-Кинли. — Вот уже два года с лишним, как я напрасно пытаюсь найти какую-нибудь привлекательность в своем одиночестве…
      — Зачем?
      — О, чтобы привыкнуть и смириться!
      — Нас всех, путников по земле, роднят одни и те же земные горести да еще, пожалуй, тоска по небу… — искоса рассматривая меню, со вздохом произносит миссис Шамуэй.
      Мистер Мак-Кинли смотрит на свою старуху страшными, бархатными глазами.
      — Простите мою навязчивость, миссис…
      — О, Шамуэй!
      — Благодарю вас, миссис Шамуэй… Я Мак-Кинли. Будем надеяться, что там вашему другу будет лучше. Видимо, это было очень отзывчивое, доброе существо, верный рыцарь и умный собеседник?
      — Я бы не сказала так… но нас связывали девять лет самой тесной дружбы!
      — Вот так же и я!.. До сих пор, проснувшись иногда среди ночи, я отчетливо, как бы в мерцании, вижу наклоненную надо мной любимую головку, — искусно признается м-р Мак-Кинли. — Поразительно, с какою силой человеческое сердце хранит черты дорогих нам спутников. Мы даже перенимаем у них некоторые черты для себя… Вы не замечали, миссис Шамуэй?
      — По счастью, — благодарно и не без волнения отвечает та, — у меня, кроме воспоминаний, сохранилась и фотография. Как странно! Точно предвидя несчастье, мы снимались всего на прошлой неделе.
      — Я был бы счастлив познакомиться с вашим бедным другом! — просит м-р Мак-Кинли.
      С увлажнившимся взором м-с Шамуэй шарит в сумочке портрет любимого покойника. М-р Мак-Кинли замечает там вполне достаточную для пролития крови пачку денег и чековую книжку, которую та некстати роняет на пол. М-р Мак-Кинли возвращает ее владелице и получает взамен фотографию в кожаном паспарту для осмотра. На ней голый и гладкий, с какой-то огнедышащей мордой дог.
      Кивая со склоненной набок головой, м-р Мак-Кинли долго рассматривает карточку. «Какое милое, интеллектуальное лицо!..» — как бы говорит он всем своим видом.
      — По-видимому, он был уже стар? — с участием осведомляется м-р Мак-Кинли.
      — Представьте, совсем нет; он погиб под междугородным автобусом. Его сгубила любознательность. Он что-то там заметил под колесами и полез удостовериться. У него было чудесное здоровье: никогда не болел…
      — Мы так неосторожны становимся с годами… и тем более нуждаемся в
      строгой взаимной опеке! — через силу делает еще один шаг к поставленной цели м-р
      Мак- Кинли. — Но, кажется, у вас самой тоже завидное здоровье?
      — О, муж побаивался меня при жизни, а бабка до восьмидесяти трех лет не пропустила ни одного лыжного состязания, пока сама не поскользнулась на горной тропе… — хвастается м-с Шамуэй, запирая сумочку, и улыбается вызывающе, кокетливо, как девочка.
      Мистер Мак-Кинли снова смотрит на нее оценивающими, ласкательными глазами. Правда, эта пожилая ужасная дама прочна, как плаха на эшафоте, над ней придется потрудиться. Что делать, в его положении на что только не пустишься ради осуществления мечты!.. Впрочем, как и многие философы, м-р
      Мак- Кинли с его придирчивой душевной чистоплотностью не очень уверен пока, что буквально все дозволено во имя детей, в природе пока не существующих. Поэтому по ходу повести ему потребуются еще и еще доводы — убедиться, что это как раз та самая старуха, которую совсем не грешно принести в жертву какому-нибудь особо возвышенному и неотложному идеалу. Однако пора идти, м-р Мак-Кинли торопится отодвинуть стул м-с Шамуэй. Расплачиваясь, он, как и впоследствии всегда, не скупится на чаевые официанту, который сгибается в поклоне подобострастного удивления. Мелочь эта не ускользает от внимания польщенной миссис Шамуэй. «О, по-видимому, обтрепанные обшлага у этого чем-то весьма привлекательного джентльмена — только черты чудачества, нередкого на Западе у людей с достаточной рентой». Украдкой, искоса она посматривает на м-ра Мак-Кинли, проверяя свои догадки: «Но, боже, кто же вы, однако, кто?»
      Они выходят вместе.
      Диктор. Так началась самая жестокая и захватывающая в жизни мистера Мак-Кинли игра, где ставкой служило всего лишь скромное семейное счастье, как будто нельзя было достичь его другим путем. А сбережения его стали таять с каждым свиданием.
      Всякий вечер по возвращении домой с прогулок со своей избранницей м-р Мак-Кинли отмечает карандашом на косяке двери оставшуюся в его распоряжении после очередного урона сумму сбережений. Она катастрофически падает: 1750, 1711, 1628, 1592.
      Наша пара находится на большом состязании по рестлингу: второй ряд. Полутемный спортивный зал до потолка набит публикой, которая по-детски беснуется и переживает все фазы происходящей драки. В особенности нежно в этот вечер звучащая мелодия мечты (всякий раз на разных инструментах!) тонет в плеске свистков, выкриков и брани: болельщики! Два жирных медлительных борца в звероподобных масках на потребу зрителя усердно делают вид, будто калечат друг друга, выламывают конечности третьему противнику, сообща и всласть бьют его головой о чугунную штангу, без заметных, впрочем, повреждений организма: завтра снова придется выступать!
      Вся подавшись вперед в порыве наслаждения, м-с Шамуэй выражает свои переживания чуть ли не громче всех. Она раскраснелась, с губ ее то и дело срываются слова, неожиданные для ее пола и возраста, господину в переднем ряду приходится пускаться на всякие хитрости, чтобы защитить воротник от ее цепких рук… Все это время м-р Мак-Кинли, откинувшись к спинке сиденья, смотрит — не на ринг, однако, а чуть вкось, куда-то пониже затылка своей дамы. Впоследствии мы еще неоднократно увидим это малоприманчивое местечко на шейке м-с Шамуэй — на экране, каждый раз все с большим увеличением.
      Внезапно ощутив его взгляд или просто устыдясь своей непосредственности, она оборачивается к своему спутнику.
      М- с Шамуэй. Я не шокирую вас, мистер Мак-Кинли? С детства обожаю все эти схватки, драки, поединки, дешевую уличную кровь, будь то солдаты, пьяные, мальчишки, петухи! Я ужасно азартный человек — в отца. Подумайте, старик полсостояния проиграл на пари, а был почти самый богатый в штате. Нас всех, в нашем роду, как-то пленительно бодрит игра, обманы, смертельные опасности, горные кручи… Вам не утомительно со мною, дорогой?
      Мак- Кинли. Зато я полная противоположность вам. Я согреваю свое сердце в вашем присутствии. Вы как раз тот милый спутник, который нужен таким, как я… Хотите мороженое, оранжад?
      М- с Шамуэй. Нет… Рядом с вами, Мак-Кинли, я ощущаю всегда странный, даже пьянящий прилив молодости… и словно в чудесном сне: кто-то ловит меня, караулит за углом, а я бегу, ускользаю… становлюсь такая гибкая, быстрая, как в юности! (С загадочным блеском в глазах.)Отчего все это?
      Мак- Кинли (влюбленно). Это означает лишь, что сама судьба велит нам до смерти быть вместе!
      М- с Шамуэй (кокетливо прищурясь)…до вашей или моей? Ладно, оставим наши грустные мысли и давайте веселиться. Улыбнитесь же мне, мистер Мак-Кинли.
      Мистер Мак-Кинли пробует сделать это как-то наискось, одними губами. Миссис Шамуэй признательно и наугад тискает его руку, затем снова обращается к рингу, где как раз господин в маске без заметного успеха пытается еще одним способом лишить жизни своего партнера.
      М- с Шамуэй (вдохновенно). А ну, грязный негодяй, пусти еще соку из этой падали!
      Показ одной примерной сцены — как м-р Мак-Кинли, готовясь к очередному свиданию с избранницей, одевается, репетирует перед зеркалом приемы своих несколько отускневших мужских чар, производит классически-пантомимные жесты: отвращения, преклонения, восторга, огорчения и, конечно, обожания. Потом, в уголке, чтоб не видно было в замочную скважину, неожиданно и безобидно-домашним предметом производит примерный полноценный удар по чему-то воображаемому, после чего отходит, озираясь.
      Вправив цветок в петлицу, м-р Мак-Кинли украдкой от жильцов и то чинно, то опрометью спускается по лестнице. Черт возьми, так и есть: вечно торчит на дороге эта худосочная ведьма!
      Нижняя жилица, пожилая любезная женщина, исполняющая какую-то должность во дворе, сочувственно здоровается с проходящим мимо принаряженным соседом.
      — У вас кто-нибудь умер, мистер Мак-Кинли?
      Очередная встреча на улице.
      Мак- Кинли. Так куда же мы отправимся сегодня?
      М- с Шамуэй. Мне все равно, но… я почему-то ужасно голодна, дорогой! Весь день ушел на беганье по лавкам. Женщины так несчастны, когда у них много лишних денег!
      Мак- Кинли. Я тоже толком не позавтракал с утра.
      М- с Шамуэй. О, берегитесь, сегодня я разорю вас!
      Мак- Кинли. Хотел бы вечно служить вам.
      М- с Шамуэй. Вы профессиональный обольститель, мистер Мак-Кинли. Не бойтесь, я люблю слушать про это! Признавайтесь, сколько женских жизней у вас на совести?
      Они направляются к такси мимо газетного продавца. Кричащие заголовки на свисающих листах:
      «Рекордное ограбление банка. Банкноты в луже крови. Исчезнувший полисмен!..»
      М- с Шамуэй. Ни за что не согласилась бы хранить свои деньги в банке. Я считала: это восемнадцатый налет за неполный месяц, а еще неделя впереди.
      Мак- Кинли. Деньги и драгоценности лучше всего держать почти на виду… в склянке для крупы на кухне. Естественность — лучшая маска для обмана. Сам я держу их просто под подушкой… а вы?
      М- с Шамуэй (уклончиво). Ну, я предпочитаю в разных местах!
      Время от времени ею овладевают подозрения; тогда нос у нее становится острей и хищнее взгляд — при вытянутой, удлиняющейся шее. Сидя в ресторане, например, она, по внезапному вдохновению и очаровательно улыбаясь, меняет бокалы. Какое железное терпение приходится с ней иметь, хотя бы и во имя великой цели.
      Мак- Кинли. Неужели и в самом деле вы еще не любили ни разу, миссис Шамуэй?
      М- с Шамуэй. О, никогда!
      Мак- Кинли. Тогда что же связывало вас с мужем?
      М- с Шамуэй. Я даже не помню, как случилась наша свадьба: кто-то посоветовал это нам в шутку, и потом вдруг стало поздно. Мы вообще редко виделись с моим супругом, разве только когда соседи собирались играть в покер. Он обожал лошадей и целые дни проводил на конюшне… или уезжал в Европу за своими историческими подковами…
      Мак- Кинли. Пардон… за чем, за чем?
      М- с Шамуэй. Он собирал всемирную коллекцию подков всех стран, эпох и образцов. Это была его смешная страсть… Даже так и умер с подковой в руке! Ничто не изменилось в моей обстановке, когда я стала вдовой.
      Мак- Кинли. Почти невероятно!.. Оставлять дома молодую прелестную жену, чтоб рыскать по свету в поисках старого железа! Бог и должен был наказать его за это. И вам не удавалось задержать его при себе?
      М- с Шамуэй. Для чего?
      Мак- Кинли (вкрадчиво и благоговейно). Дети! Неужели вам не нравится божественный шум, который производят дети?
      М- с Шамуэй. Я никогда не задумывалась об этом. Своих у нас не было, а любить чужих… О, мне всегда казалось это даже безнравственным. Покойный муж подозрительно относился ко всем, кто хотя бы разговор заводил на эту тему. Он говорил, что все выдающиеся маньяки и революционеры в своих кровопролитиях всегда ссылаются на бедствия детей… причем не своих, заметьте, а именно чужих, чужих!
      Мак- Кинли. Мне тоже приходилось слышать про существование такой теории: что все простительно во имя детей… даже преступление.
      После этого разговора м-р Мак-Кинли почувствовал, что сковывавшие его дотоле цепи религиозных, моральных и иных ограничений стали значительно легче. Несомненно, небесное правосудие уступит ему эту старушку по сходной цене!
      Как привередливо, с видом балованного знатока он выбирает сегодня меню и вино!
      Мак- Кинли. Простите, у меня так мало времени было изучить ваши причуды, миссис Шамуэй!
      На сравнительно близкой эстраде появляется привлекательная, в сверкающей наготе, с довольно двусмысленными жестами танцующая мулатка. Подрагивающая музыка опять смешивается с магической мелодией мечты. Галерея напряженных, совершенно неприличных мужских лиц: «Как бы чего не пропустить!» Один Мак-Кинли смотрит не на девицу, а прежним, бархатным, без всякого выражения, созерцающим взором все в ту же точку на желтой, дряблой шее своей старухи. Медленно наползающий объектив раздвигает на весь экран этот ненавистный квадрат старой кожи — с порами, складками, завитком седых волос. Губы у м-ра Мак-Кинли почти пропадают в волевом нажиме, что позволяет судить, насколько созрело, оформилось одно сокровеннейшее решение у этого мечтателя. Да, он совершит свой роковой шаг, не дрогнув, разве только с содроганием отвращения! Видимо, при таких мыслях человеческий взгляд приобретает почти вещественную тяжесть, — точно прочтя их у своего спутника, миссис Шамуэй с каким-то напряженным лукавством оборачивается к нему.
      М- с Шамуэй (после долгого пристального взгляда). Скажите мне, мистер Мак-Кинли… но сперва дайте слово сказать только правду и не отводя глаз!..
      Мак- Кинли. О, я готов.
      М- с Шамуэй. Признайтесь, о чем таком нестерпимо ужасном вы подумали сейчас?
      Ни единая черточка не дрогнула в лице м-ра Мак-Кинли.
      Мак- Кинли. Я подумал, что почти всегда мы трагически упускаем подходящий момент уйти из жизни.
      Ее глаза щурятся в поиске правильной разгадки.
      М- с Шамуэй. Ваше сожаление, Мак-Кинли, распространяется и на меня?… Мне даже почудилось, что вы хотите немножко помочь мне в этом.
      Мак- Кинли (бесстрастно). Оно распространяется на всех. Для себя я уже решил. На днях я навсегда прощусь с вами. (В ответ на ее недоверчивый испуг.)О нет, пока еще не то!.. Я просто решил уйти в сальваторий.
      М- с Шамуэй. Что же, это так модно сейчас… как в прошлом веке уходили в монастырь! У меня две ближайшие подруги уже с месяц там. (В раздумье.)Вообще вам нельзя отказать в благоразумии, мистер Мак-Кинли. Конечно, если застигнет большая война, это новые налоги, сборы на калек, даже, говорят, очереди за маслом, как в Европе! (Странная идея загорается у нее в глазах.)А может быть, нам сделать это не откладывая и вдвоем?… И мы с вами пролежали бы ближайшие триста лет вместе, где-нибудь на дне океана, как влюбленные голубки! Если бы вы согласились, мы могли бы завтра же и записаться…
      Ее собеседник печально качает головой.
      Мак- Кинли. Это исключено, дорогая миссис Шамуэй. На двоих и чтобы не валяться где-нибудь без присмотра, в дрянной, наспех высверленной норе, — на это нужна сравнительно значительная сумма, а я не смогу реализовать свои ценности в столь короткий срок. Разумеется, если бы вы захотели доверить мне необходимую сумму, я бы мог все оформить завтра же… даже пока вы спите.