В свободные дни пристав любил приложиться к водочке, кричал славу Государю Императору, плакал, вспоминая молодость и боевые походы. Драчлив не был. А в тихие вечера порою открывал одну и ту же книгу, толстую, в золоченом переплете с застежками, принесенную невесть откуда — „Великие четьи-минеи“, — и по слогам вслух читал жития святых, пустынников и основателей русских монастырей. В эти минуты его грубое, словно вытесанное из камня, лицо просветлялось, а женщина сидела поодаль, сложив на коленях узловатые руки, и слушала, наклонив голову набок, как доверчивая курица.
      Однажды пристав ушел на службу и не вернулся. Через три дня он уже лежал на деревянном столе, с закрытым лицом, поскольку голова, как поговаривали гости, собравшиеся в соседней комнате на поминки, была изуродована взрывом. Какой-то террорист бросил бомбу в царского сановника, пострадал и наш пристав. Жена-прислуга несколько дней плакала. Царь остался без преданного слуги, она без хозяина в доме. Вскоре все имущество пошло с молотка…»
      В кабинете начальника милиции, подполковника Рзоева сидел, вальяжно закинув ногу на ногу, его земляк Магомет, владелец «Барса». Обсуждали ночное ограбление магазина. Говорили между собой по-азербайджански, хотя посторонних не было.
      — Профессионал сработал, ты извини, но красиво. Так бы и ушел через балкон обратно — на крышу, если бы твой сторож не очухался. Надо было сигнализацию везде ставить и окно зарешетить. Честно скажи: в сейфе больше было?
      — Э! Ерунда, недельная выручка. Сам знаешь, дела сейчас плохо идут, через жопу. Другое обидно. И ты глупости несешь. «Профессионал»! Сторож сказал: мальчишка это был. Спину его он из окна видел. Вскочил — и побежал, щенок сучий. Порезался при этом. Ты понял?
      — Порезался, говоришь? — Подполковник задумался. — А это интересно. Если местный, то… Найти сможем. Кто-то за ним наверняка стоит. Взрослый. Вот что: я поговорю с «шестерками», прижму — ответят, откуда запах идет. Есть тут у меня один, в курсе всех событий.
      — Постарайся. Я в долгу не останусь. — Магомет, перегнувшись через стол, бросил в открытый ящик конверт. — Жене на побрякушки.
      Начальник милиции снял телефонную трубку и сердито приказал по-русски:
      — Клементьев! Приведи ко мне срочно этого Симеона, он у тебя в камере загорает. Сию минутку. — Потом взглянул на земляка. — Видишь, какой у меня порядок? Русских надо в узде держать, только тогда они и работают.
      — Это верно, — согласился Магомет. — Ты, если найдешь мальчишку, ничего не предпринимай. Мне отдашь.
      — Если задержим — не имею права. Как отдам?
      — А ты не задерживай. Просто скажешь, кто он, откуда, где живет. Я уж сам разберусь.
      — Закопаешь?
      — В рабство продам, — засмеялся Магомет. — Какая тебе разница?
      — Дело-то на мне повиснет.
      — Мало их, что ли? И потом, старость ты себе уже обеспечил. Выше не поднимешься. Поработай еще года три и уходи. Место мы тебе найдем, теплое.
      В дверь постучали, и дежурный лейтенант ввел Симеона. Тот был высок, худощав, одет прилично, а глаза тревожно бегали. Отпустив Клементьева, начальник постучал по столу костяшками пальцев.
      — Звук ясен? — произнес он. — Выкладывай. Ты сегодня опять с ворованной магнитолой попался? Думаешь, снова твои басенки буду слушать или глаза закрою?
      — А что говорить? — ничуть не удивился Симеон, покосившись при этом на Магомета. — Вы намекните, я, может быть, и отвечу.
      — Ночью сейф вскрыли в «Барсе». — Хозяин магазина взял объяснение на себя. — Вор — мальчишка. Шустрый. Изрезался. Каким-то образом узнал, где я храню ключи. Судя по всему — местный.
      — Вашей породы? Пардона просим, — сконфузился Симеон.
      — Нет, вашей, — спокойно отозвался Магомет. — Рюский. — Последнее слово он произнес презрительно, нарочно коверкая.
      — Поможешь узнать кто — помогут тебе, — добавил Рзоев, усмехнувшись.
      — У меня руки связаны.
      — Да вали ты сейчас же на все четыре стороны! Сроку тебе — два дня. Иначе загремишь у меня по полной программе.
      Симеон знал, что «не загремит», он делился с начальником выручкой. А сегодня попался по ошибке. Рзоев бы его и так отпустил, ну подержал бы денька три для отвода глаз. Но дело, видно, серьезное, надо помочь. Он хорошо знал всю местную шпану и мысленно перебрал в памяти. Остановился на нескольких пацанах, среди них был и Гера. Однако высказываться пока не спешил. Надо проверить, расспросить кое-кого. А может быть, и самому кусок отколется, если с умом подойти.
      — Чего задумался? — спросил начальник милиции. — Есть кто на примете?
      — Пока нет, — отозвался Симеон. Начальник снова снял трубку:
      — Клементьев? Отпускай этого козла, он не крал, нечего воздух в камере портить…
      Владислав не пришел к ужину, но Карина махнула рукой: вчера дочь устроила себе гулянки, сегодня — отец… Мысли ее были поглощены прочитанным сценарием. Она уже знала, какую роль мог бы предложить ей Клеточкин, если бы фильм действительно состоялся. Хотя попытка снять его — чистое безумие. Не потому, что сценарий плох или скучен. Наоборот, захватывает с первых же эпизодов и так — до самого конца. Но он производит впечатление большой Игры в подкидного дурака, где карты — это люди, лишенные и воли, и свободы выбора, превращенные в марионеток. А кто сдает их на ломберный столик? Кто владеет душами этих людей? Ответ угадывался с самого начала, с первых слов в сценарии: «Меня создал мастер Бергер…» Автор не пускался в аллегории, он четко давал понять, слугой чьего хозяина является человек. Вот почему от прочитанного оставалось тяжелое, гнетущее впечатление, чувство безысходной тоски и ощущение, что пропасть разверзается под ногами. А зритель? Что будет чувствовать он, ведь восприятие с экрана, от игры актеров, от специфических эффектов еще сильнее, глубже, эмоциональнее? Не каждому дано заглянуть за амальгаму зеркала, не всякая психика выдержит это. И Карине не понравился финал будущего фильма.
      Сняв телефонную трубку, она в нерешительности набрала номер студии. Клеточкин, как ни странно, все еще пребывал там.
      — Коля, ты имеешь какое-нибудь отношение к сценарию или просто поставил свою фамилию на титуле? — спросила она.
      — А ты думаешь, даже это не стоило мне каких-то усилий? — засмеялся он. В общем-то ты права. Но кое-что я там подправил. Снимать-то все равно мне. А что ты имеешь в виду? — настороженно добавил режиссер.
      — Твой соавтор… Кто он? Сценарий очень странный, будто написан… мертвой рукой. У меня какие-то нехорошие предчувствия.
      — Глупости. Типичные женские страхи, вызванные задержкой цикла.
      — Хам. Как с тобой люди работают?
      — Я завтра же тебя с ним познакомлю, с Колычевым.
      — Если он такой же хам, как ты, — лучше не надо.
      — Алеша — милый, симпатичный юноша, из интеллигентной семьи. Лет двадцать пять, постоянно извиняется, даже если ему наступить на ногу. Смотри не влюбись. Ты у нас красавица восточная, пылкая. Предпочитаешь лысым блондинов.
      — Не ерничай, Коля. Лучше ответь: хочешь, чтобы я сыграла в фильме Селену?
      — Угадала. Эта роль для тебя. И по фактуре, и по внутреннему содержанию.
      — Ты считаешь, что я способна совершить тот же поступок, что и она?
      — Никто из нас не знает, на что он способен, пока не окажется в безвыходной ситуации, — изрек Клеточкин и повесил трубку.
      Карина задумалась, неподвижно сидя в кресле и положив на колени руки. Потом рассеянно взглянула на вошедшую в комнату дочь.
      — А где папа? — спросила Галя, устраиваясь рядом и заглядывая ей снизу в глаза. — Что-то его давно нет.
      — Может быть, он нашел себе другую семью? — улыбнулась Карина. — Проживем мы с тобой одни, как считаешь?
      — Нет, не проживем.
      — Никто не знает, на что мы способны, пока не попробуем, — перефразируя Николая, произнесла Карина. — Ты что-то хотела мне сказать?
      — Да. Только между нами, — ответила дочь. — Честно. Папа и ты — это понятно. Но ты ведь и до него наверняка влюблялась в кого-то, он же не сразу появился. Как у тебя это начиналось? В первый раз. Кого ты любила?
      — Странные вопросы, дорогуша. У каждой женщины должна быть тайна. За мной многие ухаживали. А что ты вообще имеешь в виду?
      — Кто у тебя был первым мужчиной?
      — Вот оно даже что! — Карина растерялась. Она не ожидала от дочери такого любопытства. Видно, та действительно повзрослела. Впрочем, что ж удивительного? Вопросы пола встают перед человеком рано.
      — И сколько тебе тогда было лет? — добавила Галя.
      Как тут ответить? Правду? Солгать? Что принесет пользу, а что — вред? Сказать, что ей тогда было чуть меньше, чем сейчас Гале? Как она это воспримет? Или что хранила целомудрие до встречи с мужем? Не поверит. Они, нынешние дети, все знают, даже больше, чем мы. Тот мальчик был ее ровесником, и они просто играли, играли и заигрались, оставшись одни. Все вышло из-за какого-то детского любопытства, желания подражать взрослым, собезьянничать. Но она не стала ни распутной девчонкой, ни психованной дурой. Было — и прошло, как запомнившийся урок. Наоборот, относилась с тех пор к мужчинам осторожно, выборочно, а до замужества с Владиславом и было-то всего шесть любовников (включая тот первый «опыт»), И за все двенадцать лет жизни с мужем ни разу ему не изменяла…
      Из трудной ситуации Карину вывел звонок.
      — Папа пришел, беги, открывай! — с облегчением выдохнула она.
      Пернатый поднял руку, сердито цыкнул и замер, прислушиваясь. Затихли и его приятели, тревожно переглядываясь.
      — Ты чего? — шепотом спросил Татарин, щуря и без того узкие глазки.
      Гусь застыл со стаканом в руке. Арлекин и Додик, уже нанюхавшись «резины», бессмысленно улыбались. Девчонки испуганно жались друг к другу. Где-то неподалеку хрустнула ветка. Потом еще одна.
      — Медведь, — хихикнул Гусь, поднося стакан к губам. Но выпить не успел. Вылетевший из темноты камень угодил ему прямиком в лицо. Кровь и крик слились воедино. Завизжали и девки, а камни в беседку посыпались со всех сторон. Пернатый сразу же бросился на пол, отполз к боковому стояку, поджав ноги и закрыв голову руками. Нападение произошло столь неожиданно и стремительно, что поначалу никто и не помышлял сопротивляться. Да это было бы пустым делом. Все «живчики» настолько растерялись, что, позабыв о «взрослом» гоноре, орали и метались по беседке, как дети, кем и были в действительности. Блаженствовавшие всего минуту назад Арлекин с Додиком, потеряв реакцию, приняли на себя основную груду камней. Рыжая девчонка, упав на колени, держалась за голову, а кровь из разбитого лица сочилась сквозь пальцы. Один Пернатый, затаившись в углу, молча выжидал. В беседку ворвались пять обезьян, размахивающих палками… Вернее, обезьяньими были только каучуковые маски. Яркая полная луна исправно освещала побоище. Нападавшие работали быстро, сноровисто, набрасываясь сразу по двое-трое на одну жертву и щедро нанося короткие удары по чему попало. В отличие от «живчиков», «обезьяны» не кричали, и это вносило еще больший страх и сумятицу, словно из леса выскочили не подростки, а всамделишные животные, не умеющие говорить.
      Пернатый улучил момент, резко, как распрямившаяся пружина, вскочил на ноги и перемахнул через загородку.
      — Стой! Лови его! Пернатый удирает! — закричала одна из «обезьян» голосом Геры.
      Он бросился за главарем «живчиков». Но тот, петляя между деревьями, набрал такую скорость, что погоня быстро закончилась.
      — Пустой номер, — махнул рукой Герасим, сдирая с лица маску. — Его теперь и на мотоцикле не догонишь. Так и будет шпарить до окружной дороги.
      Они вернулись назад, а в беседке было уже все кончено. Поверженные, стонущие «живчики» сбились в одну кучу возле опорного столба. Возле них, как часовые, стояли «обезьяны» с палками.
      — Скидывайте с себя все, до последней нитки, — приказал пленным Гера. И угрожающе поднял палку:
      — Считаю до трех.
      Те стали поспешно разоблачаться. Когда они остались нагишом, поеживаясь от холода, Гера показал на кучу тряпья:
      — Дылда, облей это собственной мочой — она у тебя на девяносто процентов из керосина — и подожги.
      — Зачем? Я бензинчик припас! — вставил Жмох.
      — А что с ними будем делать?
      — Ничего. Пойдут домой голыми. Жаль, Пернатый утек.
      — За них выкуп полагается. Надо девок отодрать, что ли? — заспорил Кича. Вон та, чернявая, — моя.
      — Делайте что хотите, — согласился Гера. — Только поскорее, времени в обрез.
      — А потом мы их в говне вымажем. Тут рядом помойка классная, кучи этого добра, — засмеялся Кент.
      Пока горел костер, а «обезьяны» развлекались, Гера ткнул палкой Татарина и спросил:
      — Кто пробил Свете голову? Ты?
      — Нет! — испуганно сжался тот. — Пернатый.
      — Так я и знал. Ладно, он мне еще попадется в руки.
      — Смотри, как бы ты ему не попался! — зло прошипел Гусь, левый глаз которого уже заплыл так, что не открывался.
      Гера рассмеялся, помахивая палкой.
      — Я против вас всегда наверху буду, — ответил он. — Запомни, Гусек. Так ему и передай при встрече.
      Луна, скрывшись за тучами, была больше не нужна. Языки пламени и так достаточно хорошо освещали искаженные лица.

8

      Галя открыла дверь, но на площадке стоял не отец, а какой-то незнакомый пожилой мужчина, жилистый, в байковой рубашке. Галя испуганно отпрянула назад.
      — Не боись, не трону! — осклабился тот, дохнув перегаром. — Я к твоим родичам.
      — Мама! — позвала Галя, не спуская глаз с рук мужчины, по локоть украшенных татуировкой: там были и кресты, и ножички, и фигурки людей, и змеи, а на костяшках пальцев она прочитала имя владельца тела: «ВОВА».
      — Нравится? — спросил Вова, заметив ее любопытный взгляд. — Могу и тебе такое же сделать.
      Не дожидаясь приглашения, он прошел мимо девочки в коридор. Появившуюся Карину приветствовал развязным смешком, и та узнала в нем сивушного мужчину с пятого этажа — отчима Геры. Что ему тут надо?
      — По делу! — опережая ее вопрос, произнес Вова. — Куда здесь пройти можно, чтоб поговорить без свидетелей? — Он покосился на Галю и подмигнул ей.
      — Что Вам угодно? — растерянно спросила Карина. — Зачем Вы сюда пришли?
      — Затем! — грубо отозвался Герин отчим и направился на кухню. Там он развалился на стуле и потянулся к недопитому стакану чая. — Иди сюда, че застряла-то?
      — Ступай к себе в комнату, — кивнула Карина дочери. — Мы разберемся.
      Она почему-то подумала, что мужчина пришел просить денег. Таким всегда не хватает на водку.
      Только он ошибся адресом. Тут благотворительностью не занимаются.
      Герин отчим тем временем закурил, сплевывая крошки табака на пол.
      — Садись! — приказал он. — Разговор будет долгим.
      — Нет, коротким, — возразила Карина. — Потрудитесь объяснить свой приход в двух словах. А потом убирайтесь. И здесь не курят.
      — А муж твой где? — продолжая дымить, спросил Герин отчим. — Ну, это не важно. Справно устроились. Мебелишка чешская?
      — Пришли сюда интерьер обсуждать? А цвет обоев Вас устраивает или заменить?
      — Да ты не злись. Я сам лютый бываю. Не буди лиха, пока оно тихо, поняла? Вчера ты заходила насчет Герки. Зачем?
      — Дочку свою искала. Думала, они где-то вместе. А что? — Карина все больше терялась под его взглядом. Мужчина вызывал и отвращение, и страх, и жалость, и даже смех, — все вместе. Он не был ни безобидным, ни грозным — каким-то никаким, способным, тем не менее, на все.
      — Мне сказали, сейчас он в больнице. Пацаны во дворе вякнули. В окно прыгнул, между прочим, из-за твоей дочери. А может, она его и пихнула туда. Разумеешь? Малыш теперь калекой останется на всю жизнь.
      — Этого не может быть! — опешила Карина.
      — Че не может? — выкрикнул отчим. — Да у него все руки-ноги переломаны! Зови дочь, пусть подтвердит. Зови-зови, барышня.
      Карина не успела даже крикнуть дочери: та уже стояла возле двери. Выглядела спокойно, только побледнела.
      — Это правда, мама, — негромко произнесла Галя.
      — Так получилось. Он прыгнул, но ничего не сломал.
      — Из-за тебя?
      — Я… пошутила.
      — Ничего себе шутки! — сердито фыркнул отчим.
      — Да я могу в суд подать! Однозначно. Ясно?
      — Иди к себе, — потребовала Карина. — Поговорим после.
      Когда за Галей закрылась дверь, она повернулась к мужчине:
      — Вашему Герасиму место в дурдоме, — отчетливо произнесла она. — А по Вам нары плачут.
      — Чего-чего? — Он стал приподниматься со стула.
      — Сколько Вы хотите, чтобы покончить с этой историей?
      Карина насмешливо наблюдала за тем, как в голове мужчины заработал счетчик.
      — Костыли… лекарство, усиленное питание… — забормотал он, закатив глаза к потолку. — Короче, штука.
      — Штука чего? — не сразу сообразила Карина.
      — Да уж не деревянных. Тысячу баксов, — усмехнулся отчим.
      Вновь раздался звонок в дверь. На этот раз, судя по всему, вернулся Владислав.
      — Хорошо. Пусть это останется между нами, — поспешно согласилась Карина, хотя и не представляла, где возьмет столько денег. Но сейчас ей хотелось, чтобы этот человек поскорее ушел.
      — Можешь отдавать частями, — сказал отчим и нахально потрепал Карину по плечу.

Глава шестая