В честь академика вспыхнула овация, какой можно было только позавидовать.
      В первом часу ночи, после музыки, пения и поздравлений, радио передало ту самую новость, о которой мы узнали от Антона Павловича. Итак, фантастическая идея начала становиться действительностью.
      Бесспорно, наша "Звезда" кое-что сделала для этого, и Черняк имел законное основание важничать, несколько преувеличивая, по обыкновению, заслуги своего журнала.
      Но знает ли о постановлении один из самых деятельных членов нашего коллектива - профессор Довгалюк? При первой возможности я подошел к редактору и спросил, звонил ли он Аркадию Михайловичу.
      - Нет. Но он знает. При мне секретарь Саклатвалы говорил по телефону с членами совета... Ведь утвержден совет строительства... Профессора Довгалюка назначили членом совета... Меня тоже...
      - Поздравляю, Антон Павлович!
      - Спасибо. Между прочим, у меня поручение от Саклатвалы переговорить с тобой.
      Черняк отвел меня в сторону. Я был уверен, что речь пойдет о деятельности прессбюро.
      - Академик думает, что ты с твоим характером не совсем подходишь для такой работы, как заведование прессбюро.
      Меня бросило в жар. Правда, заведовать кем-либо или чем-либо я никогда не любил и не умел. Но заведовать прессбюро такого строительства! Об этом бесспорно можно только мечтать. Ведь я был бы в курсе самых необыкновенных и интересных событий. И вообще, не очень-то приятно услышать о себе отрицательное мнение Саклатвалы. Вероятно, волнение отразилось на моем лице, потому что Черняк усмехнулся и успокаивающе сказал:
      - Саклатвала очень ценит тебя и считает, что тебе нужно найти соответствующее применение... Хотел бы ты объехать вокруг света и одновременно оказать большую услугу строительству?
      - Это интересно, - равнодушно произнес я.
      - Мы посылаем за границу специальную техническую миссию для ознакомления с техникой тамошнего туннелестроительства и разными техническими навыками. Правда, ничего подобного нашему строительству там нет и не предвидится. Но посмотреть на уже сделанное стоит: возможно, кое-что из их методов нам пригодится... Нужен ответственный секретарь миссии. Ему придется пробыть в командировке не меньше года и очень много путешествовать. Саклатвала просил меня узнать, согласен ли ты поехать таким секретарем.
      - Ты мог бы ответить и не спрашивая. Что может быть интереснее, чем путешествие вокруг света?
      Вероятно, глаза у меня заблестели, потому что Черняк засмеялся.
      - Итак, - сказал он мне, - позвони завтра в секретариат Саклатвалы.
      Антон Павлович собрался отойти от меня.
      - А как проект? - остановил я его. - Чей вариант? Макаренко или Самборского?
      Черняк немного помолчал.
      - Кажется, правительство передало все на рассмотрение Саклатвалы. Официально ни тот, ни другой вариант не утверждены. Есть третий вариант, самого Саклатвалы. Но он... он мало чем отличается от варианта Макаренко.
      - Гм!.. Удивительно!
      - Я сам удивлен. Этот молодой человек, видимо, имеет большое влияние на старика. Но вариант Макаренко нельзя было утвердить. Против него все, кроме Саклатвалы и военных. Последние, собственно, заняли позицию нейтралитета.
      Я вернулся на свое место взволнованный, в радостно-приподнятом настроении. В моем воображении уже замелькали пароходы, самолеты, поезда, автомобили, которые понесут меня через океаны и континенты, возникли большие города обоих полушарий.
      В третьем часу, в разгар танцев, я решил поехать домой, так как танцую не очень хорошо и дамы не заинтересованы в таком кавалере.
      Догадов поехал меня провожать.
      Несмотря на позднее время, на улицах было шумно и людно, светились разноцветные фонарики, на площади вспыхивали фейерверки, рассекали небо ракеты.
      Погода изменилась к лучшему. Похолодало, падал снежок.
      В гостинице тоже встречали Новый год. Дверь в ресторан была широко раскрыта. Там играла музыка, и даже в вестибюле танцевало несколько пар.
      - Послушайте, - сказал мне Догадов, когда мы вошли в номер, - Антон Павлович говорил, что вы тоже едете... Куда?
      - Кажется, буду путешествовать вокруг света...
      - Что вы? Здорово!.. Завидую вам. И надолго?
      - Успею соскучиться.
      Мы еще долго разговаривали, и он ушел от меня около пяти. Мне запомнились его последние слова, сказанные уже у выхода:
      - Знаете, Олекса, мне кажется, что этот Макаренко - гениальный человек.
      14. ТАРАС ЧУТЬ
      Я проснулся от стука в дверь. Часы показывали пять минут десятого. Я вслух выругал неожиданного посетителя, помешавшего мне спать. Являться в такой ранний час первого января - это ведь просто нахальство. Сначала я хотел притвориться, что сплю, но в дверь сыпались равномерные, не очень громкие, но и не тихие удары. Пришлось встать и открыть.
      За дверью стоял Макаренко. Молодой человек извинился.
      - Не сердитесь на меня за то, что я так рано вас разбудил. Через час я покидаю гостиницу.
      - Пожалуйста, пожалуйста. А что случилось?
      - Нужно быть в институте - завтра я по делам строительства выезжаю в Иркутск.
      - Простите, что я не одет, но я недавно лег. Сейчас начну поиски.
      "Он так торопится, - тем временем думал я, - ну, а если не найду?"
      Вообще надежды найти письмо у меня не было ни в течение нескольких минут, ни даже в течение часа. Сказать же это я не решался.
      Инженер, нетерпеливо ожидая, стоял посреди комнаты.
      Я предложил ему присесть, подошел к столу и выдвинул средний ящик. Уже несколько раз перед тем я рылся в этом ящике, но письма не находил. И сейчас я стал перебирать каждый листок, каждую мелочь. В ящике лежало несколько журналов. Я поднял один, другой - и с облегчением вздохнул: письмо Лиды оказалось между ними. Я отдал его Макаренко.
      Он поблагодарил, пожал мне руку, сказал, что надеется видеть меня в Иркутске, и поспешно вышел из комнаты.
      Заглянув еще раз в ящик, я развел руками и хотел снова завалиться в постель, но зазвонил телефон. Говорила секретарша академика Саклатвалы. Он вызывал меня к себе сегодня в восемь часов вечера.
      Телефон зазвонил вторично. На этот раз я узнал голос Аркадия Михайловича.
      - Вы не спите, голубчик? Хотите поехать к Тарасу? Наконец-то доктора разрешили проведать его и поговорить.
      - Очень хочу. Когда вы едете?
      - Сейчас. Заехать за вами?
      - Обязательно!
      - Вы, верно, еще в постели?
      - Почти.
      - Ну, быстренько одевайтесь.
      Едва я вышел из-под душа, портье позвонил мне и сказал, что меня ожидает машина.
      Выбежав из гостиницы, я увидел в автомобиле следователя Томазяна и Аркадия Михайловича.
      - А Шелемеха, а Черняк? - спросил я, здороваясь с ними.
      - Шелемеха только что поехал к Саклатвале, академик его вызвал. А Черняк, вероятно, спит непробудным сном. Я к нему не дозвонился.
      Автомобиль медленно двигался по людным улицам. Томазян сидел за рулем. Мне видна была только его широкая спина. Иногда в зеркальце над рулем появлялось спокойное худощавое лицо.
      Со следователем я познакомился, когда он вызвал меня, чтобы допросить по делу об исчезновении Тараса. С тех пор прошло много времени, но мы ни разу не встретились. Я слышал о нем как о человеке настойчивом, проницательном и очень способном, однако с делом Тараса Чутя ему не повезло. Происшествие с мальчиком оставалось тайной. Адриан Маковский, которого Томазян на несколько дней задержал, доказал свое алиби. Оставалось ждать, пока Тарас сколько-нибудь окрепнет и все расскажет сам.
      Когда машина очутилась за городом, Томазян погнал ее с бешеной скоростью. В несколько минут мы доехали до больницы и остановились перед воротами. Томазян дал несколько длинных гудков. Ворота никто не отворял. Но вот из калитки выскочил маленького роста мужчина и возмущенно закричал, что мы нарушаем тишину и покой в зоне больницы. Человек имел сонный вид и явно был недоволен. Бедняга, вероятно, встречал Новый год, провел бессонную ночь и теперь дремал в сторожевой будке. Я полностью ему сочувствовал.
      Вдруг он перестал кричать, виновато улыбнулся и переменил тон должно быть, узнал Томазяна.
      Оставив машину под присмотром сторожа, мы направились через двор больницы к подъезду. Я попал сюда вторично, а Томазян и Аркадий Михайлович побывали в больнице уже несколько раз. Врачи и обслуживающий персонал встретили их, как старых знакомых.
      Сегодня для Тараса Чутя был радостный день: утром его навестили воспитательница и директор детского дома из Староднепровска. До этого мальчику говорить с посетителями не позволяли.
      - Он уверен, что вы к нему придете, - сказала доктор Корсакова. - Он ждет вас с нетерпением.
      Тарас встретил нас, смущенно и радостно улыбаясь. Он сидел в постели, с подушками за спиной. На голове у него еще белела повязка. Корсакова попросила нас оставаться у больного не более часа.
      - Ну, Тарас, будем знакомиться, - сказал следователь. - Это профессор Довгалюк, этот товарищ - журналист, фамилия его Кайдаш, а моя фамилия Томазян.
      - Я знаю Аркадия Михайловича, - ответил Тарас, восторженно глядя на профессора. - И их статьи читал, - сказал он обо мне.
      - Ну, а со мной знакомство, собственно, только начинается, - шутливым тоном заметил следователь.
      - Я вас уже видел... помню... Вы, верно, доктор?
      - Немножко не угадал.
      - Молодец, Тарас! - сказал, обращаясь к мальчику, профессор. - Быстро выздоравливаешь.
      Шутливый разговор длился недолго. Скоро мы перешли к тому, что нас всех наиболее интересовало. Мальчик рассказал нам:
      - Я хорошо, очень хорошо помню, как устроился в поезде. Сначала я смотрел в окно, а потом лег на полку и начал читать. На какой-то станции в вагон вошел высокий человек. Лица его я сейчас не могу вспомнить. У него был билет в наш вагон, но что-то там не получалось с местом, и он попросил у моего соседа разрешения сесть возле него. Тот позволил. Через некоторое время новый пассажир спросил у меня, что я читаю. Потом он оставил у меня свой портфель и пошел в ресторан, а когда вернулся, вытащил из кармана маленькие шахматы, и мы с ним играли. Один раз я выиграл у него, потом он у меня. За шахматами этот человек рассказывал мне разные вещи по ботанике, а потом о профессоре Довгалюке. Я сказал, что знаю этого профессора и получил от него письмо. Тогда он стал интересоваться, куда я еду и есть ли у меня уже паспорт. Я показал ему телеграмму из редакции. Он все допытывался, почему меня вызывают. Я сказал, что не знаю, но потом добавил, что везу важные документы. Он попросил, чтобы я показал ему эти документы, но я боялся, что незнакомый человек будет смеяться, когда увидит их, и не показал.
      - А что же это было? - спросил Аркадий Михайлович.
      - Это были мои расчеты туннеля, - краснея, ответил Тарас. - Я убедился, что раньше сделал ошибку и что с такой скоростью поезда ходить не смогут... Я теперь понимаю, что вообще все это - необоснованная фантазия...
      Щеки Тараса горели, словно их натерли кирпичом.
      - Ну, ну, рассказывай дальше, о чем ты толковал с этим человеком, попросил Томазян.
      - Дальше? Он пошутил, что у меня, верно, полный чемодан бумаг. Я ответил, что важные бумаги в чемоданах не возят - их хранят при себе. Когда наступили сумерки, этот человек предложил мне пойти в вагон-ресторан поужинать. Я согласился. Мы пошли через вагоны. В одном тамбуре дверь была открыта... Мы остановились. Человек выглянул в дверь и что-то сказал о чудесном пейзаже. Я подошел и тоже выглянул. Помню, он еще спросил меня: "А где же ты держишь свои важные документы?" Я рассмеялся и повернулся к нему. Я тут мне стало страшно. Он крепко стиснул мою руку и как-то странно смотрел на меня. Я хотел вырваться. Он требовал у меня бумаги... И больше ничего не помню. Верно, тут я упал с поезда.
      Тарас замолчал и на мгновение закрыл глаза.
      - Устал, - сказала Корсакова и многозначительно посмотрела на нас.
      - А ты не помнишь, как он был одет и как себя называл? - опросил Томазян.
      - Нет.
      Доктор недовольно покачала головой.
      - Завтра можно продолжить беседу, - тихо сказала она.
      - А нам ничего нельзя ему рассказать? - спросил Аркадий Михайлович.
      - Вам?.. Можете, только коротко.
      - Помнишь, Тарас, свой проект туннеля?
      - Это, верно, несерьезное дело, - снова краснея, проговорил Тарас.
      Мы все улыбнулись. Аркадий Михайлович взял больного за руку и сказал:
      - Почему несерьезное? Сейчас инженеры разрабатывают проект туннеля. Не такого, как ты предлагал, но он все-таки свяжет Москву с Дальним Востоком. А ведь ты именно об этом мечтал.
      Мальчик взволнованно смотрел на нас. Корсакова настойчивыми жестами показывала, что время уходить.
      - Выздоровеешь - познакомишься с этими инженерами, - сказал, вставая, Довгалюк.
      Минут через пятнадцать мы покинули больницу. Мне казалось, что Томазян недоволен результатами беседы с мальчиком. Ясно было, что совершено преступление, но где его причина? Как оказался у Тараса паспорт Адриана Маковского и куда исчезли документы Тараса?
      15. ПРОЩАНИЕ НА БУЛЬВАРЕ
      Поздно вечером я вышел на улицу, чтобы после целого дня утомительной беготни подышать свежим воздухом. Подготовка к моему отъезду доставляла много работы ногам и забот голове. Нужно было уладить бесконечное количество дел, сообщить родным и знакомым о продолжительном путешествии, а главное - позаботиться об инструкциях и документах, которыми должно было снабдить меня управление строительством.
      После дневных хлопот гудело в голове, и я с удовольствием шел по опустевшему бульвару, стараясь ни о чем не думать.
      Уголок бульвара, куда я попал, выходил к реке. Здесь почти не было фонарей, под деревьями мрак еще более сгущался. Тонким белым покрывалом лежал на земле снег - еще никто не успел протоптать на нем дорожку. Едва долетал отдаленный шум города.
      Я медленно брел между черными деревьями, пока не очутился возле обрыва над рекой, где стояли беседка и несколько скамеек. Летом здесь всегда было людно, а теперь по дороге мне не встретился ни один человек. Никого, казалось, также не было ни в беседке, ни поблизости.
      Но вскоре я заметил, что в нескольких шагах от меня, там, где от беседки вниз к реке сбегали ступеньки, прислонившись к перилам лестницы, неподвижно стоит человек.
      Я вошел в беседку и сел. Человек на лестнице, по-видимому, меня не заметил.
      Мое обычное любопытство заставило меня внимательно приглядеться к одинокому темному силуэту. Кто этот человек? Почему он здесь стоит?
      Вспыхнувшее во мне любопытство сразу отвлекло мои мысли от всего, чем я жил последние дни. Мне показалось, что исчезли невероятная усталость и головная боль.
      Прошло с полчаса. Кроме нас двоих, в этот уголок не заглянул ни один человек. В такой поздний час и в такую погоду ни у кого не было охоты слоняться по бульвару.
      Я понимал, что пора возвращаться домой, но фигура на лестнице удерживала меня на месте. У меня было такое чувство, словно я вступил в соревнование с этим незнакомцем и если я уйду раньше, чем он, то буду побежден.
      Сидеть уже надоело, но я упорно выжидал, пока незнакомец тронется с места... Наконец фигура на лестнице зашевелилась и медленно начала подниматься вверх по направлению к беседке. Человек остановился в двух шагах от меня и снова повернулся к реке. Тем временем мне захотелось курить. Это позволило мне обратиться к незнакомцу.
      - Простите, нет ли у вас спичек? - опросил я его.
      Человек резко обернулся, показывая этим, что до сих пор он меня не замечал.
      - Нет ли у вас спичек? - повторил я.
      Он молча сделал шаг ко мне и протянул коробку со спичками. В полутьме я не мог разглядеть его лицо, он же, казалось, не проявлял по отношению ко мне никакого любопытства.
      - Может быть, закурите? - предложил я ему папиросу.
      - Нет, спасибо, - ответил он, и голос его показался мне знакомым.
      Я чиркнул спичкой и зажег ее. Огонек осветил мое лицо.
      - Олекса Мартынович, это вы? - удивленно спросил незнакомец.
      И тут по голосу я узнал Макаренко.
      - Не знал, что вы любите романтические прогулки в одиночестве, сказал я смеясь.
      - Оказывается, между нами есть сходство, - с едва заметной иронией ответил он. - Вы давно здесь?
      - Порядочно. Но все же меньше, чем вы.
      - Разве я так долго? - Он поднял руку с часами к глазам и удивился: Ого!
      Мы помолчали.
      - Завтра вечером я уезжаю, - сказал я первое, что пришло мне в голову.
      - И я тоже вечером выезжаю в Сибирь.
      Мы снова помолчали, охваченные каждый своими мыслями. Не знаю, о чем думал инженер, но я вспомнил Лиду Шелемеху, письмо от нее, переданное мной Макаренко, разговор с девушкой перед ее отъездом.
      Сквозь тучи начал пробиваться лунный свет, и хотя самой луны не было видно, но темнота немного поредела. Снег перестал падать.
      - Вы не знаете, как Лидия Дмитриевна устроилась на курорте и как себя чувствует? - спросил Макаренко.
      - Не знаю. А вы разве с нею не переписываетесь?
      - Нет.
      Мне захотелось вызвать Макаренко на откровенность.
      - Слушайте, Ярослав Васильевич... Простите меня, но я хотел бы спросить, что произошло между вами и Лидой. Не думайте, что это пустое любопытство. Вышло так, что я невольно узнал вашу тайну. Это случилось раньше, чем я познакомился с ней и с вами. А теперь я испытываю к вам и к Лидии Дмитриевне больше, чем простой интерес. Я чувствую к вам обоим горячую симпатию, меня тревожит здоровье Лидии Дмитриевны. Вы должны знать: о том, что мне известно, я сказал только ей, когда она поручила мне передать вам письмо. Я уверен, что она вас любит. Об этом я ей тоже сказал.
      Инженер сделал шаг ко мне. Он, по-видимому, немного растерялся, а может быть, даже смутился.
      - Вы знаете... - начал он, но махнул рукой и замолчал.
      Потом попросил у меня папиросу, вошел в беседку, смел рукой снег со скамьи и сел. По крайней мере минута прошла, пока он закурил. Глубоко затянувшись, он повернулся ко мне и приглушенным голосом заговорил:
      - Я люблю Лиду. Но любит ли она меня?.. Я много думал о наших взаимоотношениях. Мне кажется, что она все-таки любит Барабаша... Возможно, Лида любила меня. Во всяком случае, мне хочется так думать. Любила... Но случилось так, что мы долго не виделись, и... Лида больна, очень больна... Чем я могу ей помочь? А Барабаш, кажется, может ее спасти. Вся цель его жизни теперь - борьба с этой болезнью. Вы думаете, мне легко сказать себе, что между мной и Лидой все кончено? Я этого и до сих пор не сказал со всей решимостью, но, уверяю вас, еще сегодня вечером я это сделаю.
      Макаренко замолк.
      Нет, этот инженер говорил бессмыслицу, какую пристало бы говорить только сильно влюбленному юноше.
      Я хотел было сказать, что не согласен с ним.
      - Вы знаете... - обратился я к инженеру.
      - Нет, не знаю и знать не хочу. Молчите. Я не могу и не должен менять свое решение. Я сказал вам об этом, потому что человеку трудно все время оставаться наедине со своими мыслями. Может быть, я даже пожалею потом... Хочу верить, что когда-нибудь вы поймете меня и, не рассказывая Лиде о нашем разговоре, хоть немного заступитесь за меня, если она будет обо мне плохо думать.
      Что мог я на это сказать?
      Не сговариваясь, мы встали. Вся дорога до гостиницы прошла в молчании. В коридоре гостиницы мы так же молча простились.
      В моей комнате вещи были уложены и все готово к отъезду. В последнюю ночь перед далеким путешествием нужно было выспаться, но мне не спалось. Я долго думал о Макаренко, энергичном, разумном человеке, который одновременно и привлекал и раздражал меня.
      Только перед рассветом, утомленный размышлениями, я уснул.
      Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
      1. НА РОДИНЕ
      Уже светало, когда наш пароход оставил за собой остров Русский, обогнул мыс Поворотный, прошел мимо Егершельда и приготовился отдать якорь в бухте Золотой Рог.
      Высоко на холмах, над освещенным утренними лучами солнца Владивостоком, таяли реденькие клочки тумана. В бухте у причалов стояло много пароходов; нарушая покой, носились небольшие катера, медленно ползли буксиры. Начиналась суетливая дневная жизнь.
      Я стоял на палубе без шапки, без пальто, крепко сжимал руками фальшборт и с радостью оглядывал берег, город, бухту. Гребцы на небольшом кунгасе, проплывшем возле нас, береговой матрос, приветливо помахавший нам рукой, дымок над трубой какого-то дома, даже вода в бухте - все это было милым и родным. Хотелось сделать что-нибудь необыкновенное.
      Оглушительный гудок врезался в утренний шум порта. Это наш пароход оповещал о своем прибытии. Сразу стих грохот машин. Боцман и матросы готовились забросить на берег швартовы и спустить мягкие кранцы, которые должны были защищать борт парохода.
      Вот мы и пришвартовались.
      Горячо пожав руки друзьям из экипажа "Черноморца", я по трапу сошел на родную землю.
      На пристани меня встретила миловидная женщина в сером костюме и шляпе с широкими полями. Женщина явно спешила.
      - Здравствуйте, Олекса Мартынович! - крикнула она мне. - Вы прибыли на два часа раньше.
      Это меня удивило. Я никак не надеялся, что меня будут встречать.
      - Зинаида Константиновна Шепетова, - назвала себя женщина. - Из Владивостокского морского агентства строительства Глубинного пути. Мне поручено встретить вас. Вам приготовлен в гостинице номер.
      Приятно, когда о вашем приезде помнят и заботятся о ваших удобствах!
      - В "Золотом углу"? - спросил я.
      - Нет, в новой гостинице "Тихий океан". Ее построили только месяц назад. Это гостиница Приморского туннельного треста.
      - Скажите, могу ли я сегодня выехать в Иркутск?
      - Так скоро? Мы думали, что вы несколько дней отдохнете здесь.
      - Очень охотно сделал бы это, но в Иркутске, как мне известно, на этих днях состоится заседание совета при начальнике строительства.
      - А разве вы член совета? Ведь вам не обязательно присутствовать на этом заседании? Мы здесь хотели с вами ближе познакомиться, - улыбаясь, сказала Шепетова.
      - Очень рад этому. Но мне нужно встретиться с некоторыми людьми, которые там будут.
      - Вы поспеете, вероятно, только к концу заседания.
      - Это поездом. А самолетом?
      - Он бывает только через день. Кроме того, почти всегда погода вынуждает его где-нибудь заночевать. А сегодня самолет уже вылетел.
      - Нельзя ли заказать специальный самолет?
      - Есть еще почтовые. Иногда они берут пассажиров. Но это делается с разрешения авиационного отдела, а подполковник Шелемеха такие разрешения дает очень неохотно.
      - Как вы сказали? Он уже подполковник?
      - Да.
      - Я оставил его майором... Ну, прекрасно. Так вы, пожалуйста, проводите меня в гостиницу и помогите немедленно послать телеграмму Шелемехе.
      Так совершилось мое возвращение на родину.
      Вскоре я стоял на балконе одиннадцатого этажа гостиницы "Тихий океан", где мне отвели уютный номер, и, ожидая ответа от Шелемехи, вспоминал недавнее прошлое и свое полуторагодовое путешествие.
      За это время я побывал во многих городах трех континентов, где производились технические исследования, интересовавшие управление строительства Глубинного пути. Заграничная комиссия строительства переезжала из страны в страну; состав ее, за исключением нескольких человек, непрерывно менялся. Часто прибывали новые люди, но я не имел возможности вернуться домой хотя бы на короткое время. Обязанности ответственного секретаря комиссии состояли во множестве визитов и приемов, переговорах с различными компаниями, организации знакомств и встреч наших инженеров с выдающимися иностранными инженерами.
      О том, что делается на родине, как разворачивается строительство, нам было известно не только из печати и писем, но также из рассказов приезжавших к нам людей. Мы знали, что работы принимают гигантский размах.
      О колоссальном туннеле, который строят коммунисты, немало писали и в зарубежных газетах и журналах. За строительством там внимательно следили, инженеры и экономисты делали разные предположения, говорилось и об оборонном значении туннеля. Но все же подробных сведений там никто не имел. Знали о руководящей роли в строительстве академика Саклатвалы, часто упоминали фамилии его талантливых помощников, в особенности Самборского. Реже мне приходилось слышать фамилию Макаренко. А из рассказов наших инженеров мы знали, что правой рукой Саклатвалы все время остается Макаренко и что между Макаренко и другими инженерами, а особенно Самборским, продолжается борьба. Почти все приезжавшие к нам были против Макаренко.
      - Это безусловно талантливый инженер, - говорили одни.
      - Чересчур самоуверен, - говорили другие.
      - Знаний у него достаточно, - высказывались третьи, - но в строительстве он явно ведет линию на удорожание работ и замедление темпов. И в личной жизни у него что-то не так: он всех сторонится, ни с кем не дружит.
      В своих письмах к Шелемехе и Черняку я не раз просил сообщить мне, как идут дела у Макаренко. Летчик отвечал, что все в порядке, Антон Павлович же ссылался на свою нелюбовь к сплетням и заверял, что мне все станет ясно, когда я вернусь.
      К знакомым, которые меня очень интересовали, принадлежали также сестра Станислава Шелемехи - Лида и врач Юрий Барабаш.
      В своих очень редких письмах летчик упоминал о сестре.
      Лида все еще работала в лаборатории металлов академика Саклатвалы.
      Из газет мне было известно, что Барабаш недавно защитил свою диссертацию. Кажется, Барабашу в одном из московских институтов была предложена кафедра.
      Стоя на балконе и осматривая город и бухту, я все время думал об этих людях. Рядом с Лидой в моем воображении возникал образ Макаренко таким, каким я видел его перед своим отъездом. Я хорошо помнил его угрюмый, решительный взгляд, глаза с выражением скрытой боли. Тогда он отказался от Лиды.
      Но как не совпадали мои чувства к Макаренко с отношением к нему специалистов - инженеров! Мне больно и тревожно было думать о создавшемся положении, тем более что противники Ярослава Макаренко выступали искренне, глубоко убежденные в ошибочности его утверждений. Неужели я в этом человеке ошибаюсь? Я с горечью вспоминал ответ Макаренко на мое единственное письмо к нему. Он писал, что очень занят работой и времени на переписку не имеет. К этому была присоединена просьба выслать несколько специальных книг.
      Ожидание ответа от Шелемехи приковало меня к гостинице. Я стоял на балконе и прислушивался, не звонит ли телефон. Несколько раз мне действительно звонили. Знакомые, узнав о моем приезде, приветствовали меня и приглашали к себе. Потом приехали два журналиста из местной газеты, представитель Приморского туннельного треста и Шепетова. Они интересовались мною, а я - Приморским туннельным трестом. Трест являлся автономной единицей в системе строительства Глубинного пути и прокладывал туннель от выросшего на пятьдесят шестой параллели, на берегу Охотского моря, Тихоокеанска до Владивостока. Это было одно из наибольших ответвлений главного пути.
      - У нас все превосходно, - ответил на мой вопрос о ходе строительства представитель треста. - Дело развертывается нормально, хотя в последнее время приходится ускорять работы.
      - И тут не все получается хорошо, - заметил один из журналистов.
      - Почему? - заинтересовался я.
      Представитель треста заявил, что ускорение строительства особых трудностей не вызывает. Но сказал он это не очень уверенно.
      - Да вы говорите откровенно, - попросил я.
      - Будете в Иркутске, обо всем узнаете, - сказал тот же журналист. - У нас применяется так называемая макаренковская система, и все ею страшно недовольны.
      - В чем же она заключается?
      Но позвонил телефон. Меня вызывал начальник аэропорта. Он получил от Шелемехи телеграмму с приказом немедленно отправить меня на почтовом самолете в Иркутск.
      2. ВЕСНА НАД БАЙКАЛОМ
      В конце мая Байкал очистился ото льда, и пароходы двинулись по озеру с юга на север, от одной Ангары до другой. В эту весну на озере появилось особенно много пароходов. Они перевозили людей и грузы на север. Дикий край заселялся. Все реки и озера превратились в подъездные пути. На строительстве, протянувшемся от Москвы до Охотского моря, работало около миллиона вооруженных новейшей техникой людей. Армия рабочих, техников, инженеров, занятых непосредственно прокладкой туннеля, требовала другой армии, которая заботилась бы о питании, жилищах, медицинской помощи, культурном обслуживании строителей. Обоим этим армиям необходимо было огромное количество самых разнообразных материалов, машин и инструментов.
      Я думал об этом, когда самолет проносился над бурными волнами Байкала. Даже то, что можно было увидеть с воздуха, свидетельствовало об огромных масштабах строительства.
      Вскоре мы приземлились на аэродроме между Иркутском и Ангарой. Нас приветствовал дежурный с флажком в руке. Мои чемоданы сразу же очутились на небольшой автоповозке, и я двинулся следом за ней к аэровокзалу.
      - Подполковник Шелемеха просил передать вам, чтобы вы ехали прямо к нему, - сказал мне дежурный. - Машина прислана.
      С чувством благодарности к Станиславу я осмотрелся. Какой-то человек у аэровокзала пристально вглядывался в небо. С удивлением я узнал Самборского. Наши взгляды встретились.
      - Олекса Мартынович! - крикнул он мне, и в ту же минуту я попал в его объятия.
      Самборский нисколько не изменился. Он был таким же подвижным, суетливым, склонным к иронии.
      - Вот неожиданная встреча! - восклицал инженер. - А знаете ли вы, кого я приехал встречать?
      - Не представляю.
      - Аркадия Михайловича и Тараса Чутя.
      - Да ну!.. Где же они? Когда прибывают?
      - Сейчас. На рейсовом самолете тысяча четыреста пятьдесят шесть. Они летят из Свердловска. Когда они будут? - опросил Самборский у дежурного.
      - Тысяча четыреста пятьдесят шестой вылетел из Свердловска в третьем часу по местному времени, - обстоятельно ответил дежурный. - Он должен прилететь сюда в семнадцать.
      Мы заметили на западе черную точку. Дежурный оставил нас и пошел на аэродром. В это время из аэровокзала вышел мужчина без шапки. Он шел твердыми шагами, и, когда он приблизился к нам, я почувствовал новый прилив волнения. Я узнал Ярослава Макаренко.